"Книжная полка" - В стране Амон-Ра

Туда, на знойный юг, к струям священным Нила,
В страну чудес,
Где туча, мать дождей, ни разу не мутила,
Красы небес.

На запад, на восток, - там бурая пустыня,
Дымясь, бежит.
На страже в ней стоит гигантская святыня -
Ряд пирамид.

Великий Сфинкс! Ты там, загадочный хранитель,
Предвечных дум,
Усмешкой горькою, бесстрастный искуситель,
Смущаешь ум.

Таинственный символ ты племени иного,
Твой мудрый взор
Поверх толпы людской, за грань всего земного,
Глядит в упор.

Там финиковых пальм раскинулся широко,
Прозрачный лес,
Под сенью их лежит разбитый, одиноко,
Второй Рамзес.

Там в недрах желтых гор, в гробу своем, нетленный,
Спит фараон,
И сонм богов блюдет Властителя вселенной,
Глубоки сон.

Средь ячменей сидит замолкшего Мемнона,
Колосс немой.
Тамт лес колонн хранит в святилище Амон,
Завет святой.

Затоплен, высится, добыча разрушенья,
Изиды храм,
Где Озирис вещал о тайне воскресенья
Своим жрецам.

Там прошлое царит! Все вечностью седою
Полно кругом, -
И храмы, и дворцы, и скалы над водою
Гласят о том.

Туда стремлюся я восторженной мечтою; -
Мемфис, Луксор
В сиянье Амон-Ра за дымкой золотою
Влекут мой взор.

На далеком юге, близ тропика Рака, зеленый Нил, сдавленный с обеих сторон базальтовыми утесами, бурлит и ревет, скачет с камня на камень, разбиваясь на десятки рукавов. Это - первые пороги. Высоко взметают свою гриву валы; белая пена искрится в ярких лучах полуденного солнца. Гул стоит в прозрачном, мягком воздухе. Окрестная пустыня задыхается от зноя; пески ее сползли к самому берегу и, иссушенные вековою жаждою, жадно пьют они живительную влагу...

На восточном берегу несколько верст ниже порогов растянулся Асуан. Вдоль набережной длинная линия европейских домов пестрит сквозь листву тенистых акаций. В небольших палисадниках неведомые на юге Европы растения: растрепанная листва гумми-акаций с букетами желтых цветов; рядом темно-зеленые кусты, вроде бузины, клонят к земле гроздья грязно-лиловых цветов, схожих с нашей сиренью; а вот небольшое деревцо, - на нем ярко-пунцовые лилии; и, наконец, пальмы различных пород и вышины. Благоухают апельсиновые и лимонные сады, белые и розовые олеандры; из-за ограды высунулись неуклюжие кактусы. Нежные мимозы, перцовые деревья и чинары разнообразить картину тропической растительности.

За европейскою декорацией следуют дома местных арабов и восточный базар, а еще дальше раскинулись мазанки нубийской деревни и бесконечная пустыня с множеством безыменных могил. Серые, частью беленые, надгробные памятники разорялись по всем направлениям; между ними - киоскообразные павильоны над прахом мусульманского святого или шейха; а на горизонте - бурые, каменистые холмы аравийской цепи.

По улицам тянутся медленным шагом вереницы верблюдов, бегут мелкою рысцою маленькие ослики, с седоком почти на самом хвосте. По тротуару идут бронзолицые феллахи в ярко-красных фесках, по мостовой спешат коричневые нубийцы, в длинных, темных балахонах и белых чалмах, и черные, как смоль, негры в первобытном костюме. Между пестрою толпою снуют туристы в индийских касках и дамы в цветных летних нарядах. Смесь всевозможных наречий, криков и возгласов, особенно в арабском квартале. Группы покупщиков спорят визгливым голосом у стола бакалейной лавочки; целые семьи расположились в песке на улице ребятишки с гиканьем бегут за прохожими. Полицейские тростями разгоняют назойливых нищих. В нубийском квартале спокойнее. Группы степенных туземцев молчаливо сидят, поджав ноги, у дверей кофейни и курят кальян из длинных чубуков. Женщины с нагими детьми, забравшись под тень гигантской стены, грызут куски сахарного тростника. По улицам лениво бродят черные бараны и длинноухие козы. Где-то вдалеке лает собака.

Против Асуана находится узкий, продолговатый остров, носивший еще в древности название Элефантина, так как на нем, по преданию, египтяне впервые увидали африканских слонов. За 3500 лет до Р.Х. здесь царствовали феодальные князья, имевшие на южной оконечности острова резиденцию, окруженную стеною, - небольшая кирпичная крепостца господствовала над порогами. Асуан, будучи в то время лишь предместьем Элефантины, славился своими виноградниками и лесами финиковых пальм. Здесь кончалась империя фараонов, и жители ее встречались на базарах с нубийцами, суданскими неграми, кочевниками Ливийской и Аравийской пустынь.

Обладатели Элефантины были, между прочим, первыми исследователями тропической Африки; правда, им удалось не особенно далеко проникнуть в глубь черного материка. Не следует, однако, забывать, что в те отдаленные времена экспедиции были сопряжены с многочисленными трудностями и серьезною опасностью, а потому князья Гиркуф, Меку и их сподвижники справедливо гордились своими путешествиями в соседнюю Hyбию.

По свидетельству надгробных надписей, эти князья предпринимали по приказанию фараона ряд экспедиций вверх по Нилу. Они отправлялись к африканским племенам не с целью завоевания, но ради меновой торговли, и везли с собою: различные блестящие безделушки, дешевые украшения, ножи, духи и материи ярких цветов, словом - все, что могло прельстить нубийских дикарей, от которых они получали взамен: золото в порошке и слитках, страусовые перья, леопардовые и львиные шкуры, слоновую кость, черное дерево, ладан и мирру. Древними египтянами особенно ценились обезьяны, которых местные феодалы держали при своем дворе и в дни торжественных приемов сажали на цепь у подножия трона, благодаря чему купцы охотно брали этих животных и принимали все меры, чтобы довезти их живыми до страны фараонов. Способ путешествия отличался особою медленностью, так как ехали исключительно на ослах, целые месяцы проводили в пути там, где теперь требуются сутки езды на пароходе. Далее вторых порогов элефантинские князья не отваживались подыматься. Здесь, по их мнению, божественная река спускалась с неба на землю; за порогами шла волшебная страна, населенная полубогами, и там же находился остров, где обитали астральные тела усопших людей.

Особенные старания путешественников были направлены к тому, чтобы добыть пигмея из центральной Африки. Первый пигмей, по имени Данга, появился при дворе фараона Асси (пятой династии) почти за сто лет до путешествия Гиркуфа. Карлик исполнял должность придворного шута, забавляя фараона особою пляскою, известною под названием "божественного танца"; Данга подражал местному божеству, Бизу, которое также изображалось карликом с длинною бородою и волосами, одетым в леопардовую шкуру. Этот божок был одновременно свирепым и весельчаком, воякою и музыкантом; он передавал различные настроения своей души воинственной мимикой, с мечом и щитом в руках, или же радостными движениями под аккомпанемент небольшой треугольной арфы. Данга пользовался таким успехом у Асси, что впоследствии фараоны искали приобрести подобного же пигмея, но всегда тщетно. Можно себе представить, какое волнение возбудило при дворе Пиупи II известие, что Гиркуф везет с собой нового Дангу. Фараон поспешил дать подробные инструкции о мерах предосторожности, которые надлежало принять, чтобы благополучно довести карлика до Мемфиса: "Когда Данга будет находиться с тобою на корабле, - писал он Гиркуфу, - озаботься, чтобы рядом с ним, по об стороны судна, всегда дежурило по несколько наиболее бдительных сторожей, чтобы он не упал в воду; когда он идет спать, пусть надежные люди ложатся с ним в кровать; сменяй эту стражу десять раз в ночь"...

На встречу Гиркуфу было отправлено судно царской флотилии, и все власти как гражданские, так и военные и духовные, получили приказание доставлять ему необходимые жизненные припасы по пути.

Экспедиции Гиркуфа и его последователей имели в результат распространение в глубь Нубии египетского влияния. Перед именем фараона начали преклоняться дикие племена Африки, и престиж его божественности и всемогущества подготовил путь для постепенного завоевания Нубии египтянами. Покоренные ими народы вскоре воспринимали религию, нравы и язык победителей.

На месте бывшей Элефантины производятся в настоящее время деятельные раскопки двумя археологическими комиссиями: французскою, отчасти на счет барона Ротшильда, и немецкою. Высокий пригорок изрыт по всем направлениям; на поверхности - остатки стен; груды камней, обломки колонн и карнизов, испещренных иероглифами; но большинство зданий находится ниже поверхности земли, - нужно спуститься на несколько ступеней, чтобы осмотреть основание храма, или частное жилище. В глубокой яме видны гранитные саркофаги, где нашли мумии баранов, посвященных богу Хнуму, покровителю Элефантины. На вершине пригорка возвышаются гранитные ворота, ведущие когда-то к святилищу Амона, сооруженные Александром II Птоломеем.

Толпы нубийцев, мужчин и женщин, то и дело поднимаются и спускаются с корзинами на головах; они носят песок и землю от расчищенных зданий и сваливают их в небольшие вагончики, которые, затем, отвозят прах тысячелетий на западный берег острова. Раскопки эти представляют существенный интерес не для одного Египта и его истории, но для всего человечества. Дело идет об одной из страниц ветхозаветной истории и затрагивает вопрос первостепенной библейской важности. Весною 1904 года туземцами было найдено на месте древни Элефантины несколько свитков папируса на арамейском наречии с указанием, что здесь, в царствование персидских царей Ксеркса, Артаксеркса и Дария, существовала значительная колония евреев. Папирусы обнимают 60-летний период, а именно с 470 по 410 г. до Р.Х., и касаются различных частных сделок местных поклонников Иеговы; они содержать не мало данных относительно их обычаев, общественных учреждены, веры, сношений с местными властями и египетским населением. Несколько раз упоминается имя Бога Израилева; вопреки позднейшей традиции, Иеговою клянутся, как всяким иным местным божеством. Папирусы, между прочим, упоминают, что здесь существовал в то время храм, не уступавший Иерусалимскому, не синагога, или молитвенный дом, но настоящий храм Иеговы, где приносились жертвы и воскурялся фимиам. Это внезапное открытие, как и следовало ожидать, взволновало ученый мир; в прошлом году на Элефантине начались систематические раскопки, давшие блестящие результаты и возбудившие безграничные надежды на дальнейшие, еще более ценные, находки. Немецкая комиссия откопала целый еврейский квартал, где в одном из тайников оказались свитки папируса. Главнейший из них, хорошо сохранившейся, относится к царствованию Дария, за 408 лет до Р.Х., и заключает прошение персидскому правителю Иудеи, - Багохи, а также и Иерусалимскому первосвященнику, - Иедонаху, от имени еврейской общины Элефантины. В этом документе, призывая на Багохи благословение "Бога небес", просители излагают следующее: три года назад, во время отсутствия сатрапа Арсама, жрецам Хнума удалось исторгнуть у египетского губернатора Сиены, по имени Уйдранга, приказание разорить храм Иеговы на Элефантине. "Храм наш, - говорят они, - был воздвигнут в былые времена отцами нашими; его пощадил Камбиз, когда разрушал святилища египетских богов". По описанию, храм был внушительных размеров. Во внутрь его вело семь монументальных ворот; он сооружен был из тесаного камня, с каменными же колоннами и крышею кедрового дерева.

Приказание Уйдранга было выполнено в точности. Войска с помощью толпы разграбили и разрушили храм до основания. Тогда еврейское население Элефантины, мужчины, женщины и дети, облеклось в глубокий траур, постилось и, посыпав главу пеплом, взывало к Иегове. Со временем Уйдранг впал в немилость и, кажется, погиб насильственною смертью; исполнители его нечестивых приказаний были умерщвлены. Тем не менее, сыны Израилевы долгое время не получали разрешения возобновить уничтоженную святыню, а потому пребывали в отчаянии. Напрасно обращались они к персидскому сатрапу, к первосвященнику Иоханону и князьям иудейским. Вот отчего просители еще раз взывают к милосердно Багохи, обещая молиться за него "Богу небес" и указывая, что в случае восстановления храма доход от жертвоприношении, около 1000 талантов ежегодно, будет поступать в его, сатрапа, пользу, не считая иных даров серебром и золотом.

Из прочих папирусов, лишь отчасти разобранных, видно, что, благодаря хлопотам сатрапов Иудеи и Самарии, элефантинские евреи получили, в конце концов, разрешение восстановить свой храм и начать в нем богослужение. В папирусах сообщаются многочисленный подробности относительно постройки и украшений нового святилища Иеговы. Имена - правителя Самарии, Санабаллата, и первосвященника Иоханона, упоминается также в Библии, а имя правителя Иудеи, - Багоха у Иосифа Флавия, только в греческом обороте "Багоас".

Хотя производящим раскопки ученым до сих пор не посчастливилось напасть на следы храма Иеговы, тем не менее они исполнены уверенности, что желанная цель будет достигнута, что, быть может, в каком-нибудь тайнике; (при раскопках бывает столько неожиданностей) найдется экземпляр Пятикнижия Моисея, который явился бы старейшим дошедшим до нас списком. Последствия такого открытия были бы неисчислимы.

На западном берегу Нила, против Элефантины, высечен, в ослепительно желтом скате холмов, усыпальницы местных владетельных князей времен Средней Империи VI династии. Широкая лестница, окаймленная с обеих сторон каменною стеною, вела когда-то к ним от исчезнувшей давно набережной реки, - лестница, отчасти засыпанная песком, отчасти разрушенная. На вершине ее зияют темные отверстия. Бессмертный Амон-Ра, выплывая на ладье из-за аравийских гор, всякое утро посылает свои первые ласковые лучи во внутрь осиротелых гробниц; на минуту оживают под его волшебною улыбкою эти оскверненные жилища усопших, и ярко выделяются на белом фоне их расписные изображения. Прочно сооружали для себя вечное жилище первые обладатели Элефантины. Приблизительно на середине холма расчищена небольшая площадка, а от нее - узкий, высокий вход в склеп; здесь на первом плане довольно обширная зала; в одних ипогеях - она продолговата, в других растянулась в ширину; потолок опирается на каменные столбы, или колонны, грубой работы, широкие у основания и постепенно суживающихся кверху; далее узкий коридор ведет в комнату меньших размеров, где хранилась мумия; в одной из усыпальниц в нишах коридора стоят каменные изваяния князя Реинуст в облике Озириса; в этой же усыпальнице вполне сохранились фрески, украшающие небольшую нишу, выдолбленную в глубине крайней стены; посреди изображен усопший сидящим за обеденным столом; сын его подносит ему цветы; краски ярко выступают на белом фоне; фигуры, хотя и писанные условною манерою, полны жизни и выражение; на правой стене художник изобразил мать покойного, также за обеденным столом, а сына - почтительно стоящим перед нею.

Усыпальницы далеко не все откопаны, а потому от одной группы до другой приходится идти вдоль склона холма по узкой песчаной тропинке. Но что за вид отсюда! - Внизу медленно катит струи царственная река, омывая два ярко-зеленых острова с рощами пальм, гранатовых деревьев, олеандров, акаций и мимоз. Поверхность воды усеяна темными скалами, и отмели кладут желтые пятна на ее синюю гладь; она играет мириадами мелких искорок; белые паруса фелуг развиваются по всем направлениям; огненное солнце в зените бросает с сапфирного неба перпендикулярные лучи на благоухающую землю. На юге - бурые скалы обозначают начало порогов; на востоке - цепь аравийских холмов опоясывает белеющий Асуан с группами пальм и старинными укреплениями в золотистой дали...

Вблизи Асуана, в сторону порогов, на скалистом берегу Нила возвышаются величественные развалины монастыря св. Симеона - замечательный памятник зодчества первых веков христианства. Никакого исторического воспоминания не связано с этими развалинами, даже само имя Симеона остается загадкою и не упоминается ни в житиях местных святых, ни в дошедших до нас документах того времени.

Медленно причаливает наша фелуга к крутому берегу, где в глубине небольшой бухты, приютившиеся под навесом прибрежных скал, едва заметна извилистая тропинка, ведущая среди песков и камней вверх к покинутой обители. В темных ущельях жалобно стонут зеленые волны, словно поют под загадочный ритм старинную песню про слезы Изиды; обильно льются слезы ее о безвременно падшем от руки братоубийцы любимом супруг, льются день и ночь из светлых очей бессмертной богини и дают начало священному Нилу! Знойный Камзин, подслушав в унылом пении великую тайну смерти и воскресения, не одно тысячелетие вещает о ней сынам вечно-юной страны фараонов.

Внимая мелодичным звукам прибоя, тяжелым шагом подымаемся мы в гору. Вот между холмами показалась часть стены, сложенной из бурого кирпича, а над нею развалины, напоминающая сарацинские сооружения в Сицилии; на самом верху, сквозь оконные отверстия, приветливо светит заходящее солнце. Подходя ближе, мы различаем отделенные один от другого куски внешней стены, башни и бастионы, темную пасть отверстий на сером фоне камней. Монастырь выстроен вдоль склона горы: когда глядишь на него снизу - он представляет величественное зрелище со своими тремя этажами, расположенными один над другим, широким двором и бастионами, обнесенными наружною стеною; над ними терраса с многочисленными башнями и различными постройками, а посреди нее - высокая крепость с монастырскими кельями, трапезою и церковью. Все осталось здесь на своем месте в течете веков, и по ею пору непоколебимо стоит громадная твердыня, так долго служившая надежным убежищем для первых христианских иноков, готовых во всякую минуту отразить внезапное нападете диких кочевников. День и ночь один из монахов дежурил на плоской крыш внутренней крепости. Что за чудный вид открывается отсюда! - Серебристая лента Нила глубоко внизу горит золотистыми огоньками, темная масса порогов, прибрежная зелень и далекие берег - все, как флером, окутано опаловой пылью, которую знойный ветер гонит из глубины пустыни.

Вход в монастырь проходить под аркою массивной башни; внутри груды камней - часть обвалившихся сводов и широкий коридор по направленно к церковному двору.

По обе стороны его уцелели внутренние стены (алтаря - с севера, и хоров - с юга), украшенные фресками и коптскими надписями. Расписной потолок ризницы даже сохранил свежесть красок. От южной стены базилики крутая лестница, высеченная в скале, ведет на террасу; здесь помещались монастырские амбары и другие хозяйственные постройки, как-то: мельница, приводившаяся в движение буйволами, хлебопекарня, конюшни, сараи и т. д. Посреди - высокая крепость заключала внутреннюю церковь, трапезу и кельи. Подыматься сюда приходится сквозь нижний проход под угловою башнею; направо - продолговатый зал со сводами, ярко освещенный, благодаря провалившемуся потолку; но в былое время дневной свет лишь скудно проникал сюда сквозь небольшие, крестообразные отверстия. Штукатурка местами сохранилась, так же, как и часть фресок у входа в часовню. По обе стороны зала - темные небольшие кельи, на половину загроможденные кирпичом и мусором. Вход в них до того низок, что нужно идти ползком, чтобы проникнуть во внутрь. Здесь в течете веков прошло не одно поколение иноков, не оставивших после себя никакого следа. Всюду то же однообразие безыменной, проведенной в посте и молитве жизни. Тот, кто вступал сюда, навсегда отрекался от своего "я", и серые стены, серые своды погребали одинаково серые жизни.

Последняя шлюза пройдена, и "Нубия" бесшумным полетом огромной чайки плавно понеслась вверх по тихому Нилу. Кругом хаос камней. Со всех сторон жмутся к реке базальтовые холмы; желтые пески Ливийской пустыни властно врываются в ущелья, забиваются в трещины и пушистым покровом стелятся вдоль откосов, по склонам и низинам вплоть до самого берега. Среди их ослепительной желтизны расплавленного золота глыбы базальта кажутся еще сумрачнее, еще чернее. Повсюду разбросаны скалы самой причудливой формы, точно тысячелетия руины на половину потонули в волнах, точно полчища сказочных чудовищ в неудержимом натиске стремятся на приступ каменных твердынь. Рукава реки разбегаются по всем направлениям, голубою лентою опоясывая множество островов всевозможных очертаний и размеров - преддверие первых порогов. Из воды торчат обнаженные стволы и кудрявые верхушки пальм; сооруженная в 1902 году громадная плотина настолько подняла уровень Нила, что оба берега на протяжении многих сотен верст оказались затопленными и вместе с ними, увы, жемчужина Египта, острове Филе, с его знаменитыми языческими святынями. Весь остров находится под водою; от колоннады, сооруженной Птоломеем Филопатором, храмов Харсудотеса и Хатора, монументальных арок Адриана и Августа - видны одни капители колонн; киоск Тиверия еще чарует взоры своим верхним павильоном; он уцелел, благодаря возвышенному фундаменту, так же, как и храм Изиды, ничтожная часть которого доступна осмотру. Наружные стены пилонов покрыты крупными рельефными изображениями Птоломея XIII, Неос Дюнисоса, поражающего врагов или совершающего жертвоприношения различным божествам. Лодка "Нубия" останавливается у боковой двери второго пилона, где нас подхватывают рослые нубийцы, по колено в воде; они вносят нас в освещенный сверху зал с крытыми портиками по обе стороны и ставят на небольшую сухую площадку. Робко ластятся священные струи Нила к подножию восьми пальмообразных колонн, поддерживающих расписанный потолок, словно царственная река свершает млечное возлияние душе усопшего бога, как это изображено на одной из картин в алтаре воскресения Озириса. Стены зала покрыты рельефами мифологического содержания и иероглифическими надписями ярких цветов; краски хорошо сохранились; особенно красиво выглядят капители колонн: светло-зеленые пальмовые листья с голубыми тенями; коридоры, ведущие к залу, обратились теперь в каналы

Нубийцы снова несут нас, минуя несколько комнат, к подножию узкой каменной лестницы и вверх по ней, на крышу святая святых; с западной части этой крыши, имеющей форму террасы, несколько ступеней ведут в так называемые "комнаты Озириса", где на стенах алтаря скромных размеров символически изображено воскресение бога. Ко времени расцвета культа Изиды, звезда древней религии начинала меркнуть в лучах нарождавшегося христианства. Никогда еще пропасть, отделявшая толпу от духовенства и посвященных, не достигала подобной глубины. Между тем как мировоззрение последних становилось более возвышенным, и ум их проникал сокровенные тайны мироздания, народные массы, пребывая в грубом идолопоклонстве, даже не подозревали, какие высокие истины таились за внешними изображениями, которым они поклонялись. Евангельское откровение, обращенное к этим массам, не только приподняло для них край завесы с тайны богопознания жрецов Изиды, но и впервые возвестило миру о милосердии и братстве, - добродетелях, неизвестных язычеству. Таинственные Озирис, Изида и Горус, высшее олицетворение божества, оставались безучастными к людским страданиям и горю. Они изливали свой свет одинаково на злых и на добрых и с тою же спокойною улыбкою взирали на массовые избиения пленников, как на бескровные жертвы у мраморных алтарей.

С высоты террасы, где мы стоим, 3000 лет тому назад, в ночь перед посвящением, Неофит внимал словам Иерофанта. Указывая на темное небо с мириадами светил, учитель раскрывал ему тайну вселенной: соответствие макрокосма - микрокосму, тройственный составь того и другого и сокровенный смысл мифа об Озирисе, навеки запечатлевая огненными буквами в ум его, что душа бессмертна, что она прошла через ряд воплощений и что ее ожидает конечное слияние с божеством.

После торжества христианства при Константине Великом еще долгое время продолжали стекаться на остров Филе полу варварские племена Нубии и Ливийской пустыни. Лишь в царствование императора Юстиниана была решена участь последнего языческого храма в Египте, а беспощадная рука Запада завершила в Х веке дело разрушения знаменитой святыни.

Миновав узкий пролив между двумя островами, сохранившими остатки старинных укреплений - башен, стен и фортов, - "Hyбия" причаливает к ливийскому берегу, где раскинулось в голой пустыне местечко Калабше.

У самого Нила, среди нубийской деревушки, находится храм времен Августа. Храм этот значительных размеров; в настоящее время он реставрируется, хотя не представляет серьезного интереса в археологическом отношении. Толпа туземцев теснится у пристани; они, большею частью, высокого роста, худощавы и хорошо сложены; цвет кожи темно-коричневый. Мужчины носят довольно длинные волосы и усы; одеты они в халаты черного, голубого или белого цветов; на голове - белый тюрбан; в виде украшения серебряные браслеты и серьги; у женщин, кроме того, ожерелья из бус и широкие серебряные бляхи на груди; в уши и ноздри продеты золотые кольца. Одеты они всегда в черное и часто закрывают себе лицо такого же цвета платком. Дети бегают совершенно нагие. Одни из них назойливо предлагают длинные ожерелья из оникса и корналина, или различные серебряные украшения довольно грубой работы, другие - предметы сомнительной древности, или же чучела маленьких крокодилов.

Почти немедленно за Калабше начинается тропик Рака, и под утро на горизонте сияет созвездие "Южный Крест". Перемена в климате становится с каждым часом заметнее, теряешь всякое ощущение холода после захода солнца и до рассвета. В воздухе полное отсутствие сырости, и, хотя мы проводим ночи на реке, мягкость и тишина их от этого ничуть не страдают. Дыхание пустыни, рас каленной долгим солнечным днем, жаркою струею врывается на палубу. Берега становятся все более населенными, все чаще встречаются нубийские деревушки среди высоких пальмовых рощ. Стройные деревья отчетливо выделяются на синем фоне неба со своими косматыми вершинами и тонкими стволами. Между пальм разбросаны акации и резиновые деревья, вдоль берега - плантации рицины. На близком расстоянии одна от другой возвышаются над Нилом водокачки "Саккие", весьма незамысловатого устройства, приводимое в движение парою волов и придающее большое оживление и своеобразный характер пейзажу. На узкой изумрудной полосе поля усердно трудятся полунагие нубийцы; их бронзовые спины лоснятся под палящими лучами солнца. Удивительно упорство, с которым борется здесь человек за каждый клочок удобной земли, - как бы незначителен он ни был, - с грозно надвигающимися на него песками пустыни. И какою дорогою ценою покупает он право на скудное существование.

Солнце склоняется к западу. Нил становится кобальтового цвета, бледно-голубое небо постепенно переходить в красноватое с золотистым оттенком. Легкие облачка, словно перышки, разбросанные высоко над землею, все более розовеют. На Востоке серо-синий горизонт, по мере того, как желтый солнечный диск опускается на ливийские горы, становится сначала палевым, а потом лиловым. Темно-серое ущелье, с деревушкою у входа, поражает яркою зеленью посевов, лежащих в его глубине. Навстречу нам медленно плывет широкая фелуга; паруса ее, словно крылья гигантского фламинго, алеют в лучах заката. Солнце село. Запад испещрен тонкими полосками розовых облаков, между которыми сквозит синева неба, - краски с каждою минутою делаются ярче. На Востоке лиловая вода сливается с горизонтом, и прибрежные скалы кладут на поверхность ее оранжевые пятна.

Сумерки почти незаметны под тропиками. Ночь наступила. Не постепенно надвигалась она, как у нас на север, но мрак ее внезапно окутал землю, небо и царственный Нил. Яркие звезды заблестели на ее бархатной ризе, и бурая пустыня погрузилась в глубокий сон без сновидений.

На следующее утро поднялся сильный северный ветер, обратившиеся вскоре в песчаный вихрь. Со стороны пустыни помчалась мелкая пыль. Все вокруг подернулось тонкою дымкою и приняло пепельный оттенок. Буря так и рвет снасти судна, паруса встречных фелуг. Между тем мы въезжаем в самую живописную часть Нила, между 1-м и 2-м порогами. Суровые скалы, отделенные одна от другой глубокими ущельями, теснятся на восточном берегу; на самой вершине - развалины старинного укрепления Казр-Ибрим; внизу он кажется городом привидений. Руина настолько сливается с линией горного хребта, что с трудом отличаешь, где кончается первая, где начинается вторая. Вот отверстия окон, через который глядит тусклый лик солнца; рядом как будто остов минарета и зубчатая стена, - искусственная или естественная? Бог знает. Горы самых разнообразных очертаний и размеров: одна конусообразная, другие имеют форму усеченной пирамиды, третьи с вершиною вроде купола. На противоположной сторон сквозь завесу ночи появляются холмы Абу-Симбел, с высеченными в их гранитной груди знаменитыми пещерными храмами, посвященными Амон-Ра и Хатор, - цель нашей поездки вверх по Нилу. Когда-то к этим храмам вела широкая лестниц от просторной пристани для судов, устроенной на берегу Нила. Но то было давно, давно... Время и человек разрушили здесь все, что можно было разрушить. Заботливая пустыня, однако, бережно сохранила для нас внутренность храмов, засыпав их песком. Так стояли они в течете веков и лишь в 1817 году были откопаны Бельцони. Храмы отделены один от другого узкою балкою, вдоль которой ползут сыпучие пески, так что часть фасада, главного из них, снова начинает исчезать под желтым саваном, хотя последняя расчистка была произведена в 1892 году. Крутая тропинка ведет вверх на площадку к святилищу Амон-Ра.

Монументальный фасад украшен четырьмя колоссальными статуями Рамзеса II, сидящего на троне с коронами Верхнего и Нижнего Египта на голове и попирающаго ногами цепь пленных сирийцев и эфиоплян. Статуи высечены в скале; из них находятся в целости 1-я, 2-я и 4-я, а у второй отвалилась голова и часть туловища, лежащая опрокинутая на площадке. Отличительные черты лица фараона переданы мастерски и поражают красотою и величием; руки его оперлись на бедра; по правую и левую сторону от колосса, а также и между его ногами, помещаются сравнительно небольшие статуи принцев и принцесс царской крови.

Узкий, высокий проход, высеченный как раз по середине скалы, ведет внутрь храма. К сожалению, осматривать его при дневном свете нет возможности, так как в огромных залах, за исключением двух часов после восхода солнца, царит глубокий мрак, и лишь первые ряды гигантских колонн, в форме мумий Озириса, находящихся у входа в Спеос, слабо освещены косыми лучами удаляющегося солнца. Сюда нам еще придется вернуться с наступлением темноты, когда внутренность пещеры бывает освещена электрическими лампочками, повсюду укрепленными в потолках залов.

Ночью, вверх по узкой тропинке, к окутанному глубоким мраком храму. Понемногу глаза привыкают к темноте, и при трепетном мерцании начинают выделяться на черном фоне сперва очертания колоссов, а затем даже рельефные фигуры пленных сирийцев и эфиоплян. Пламя одинокого факела то разгорается, то потухает в глубине храма; его неровный, красноватый свет озаряет суровые лики каменных Озирисов, бесстрастно взирающих с высоты на людских пигмеев, прислонившихся к их подножию. Зловещие тени протянулись от одной колонны к другой и сливаются с общим мраком залы.

Жутко! Мерещатся косматые чудовища, выползающие из углов и грозящие костлявыми руками. В огромном храме глубокое молчание нарушается полетом над нашими головами летучих мышей, напуганных огнем. В этот зал собиралась в былые времена, быть может, в такую же темную ночь, толпа богомольцев в ожидании восхода солнца. Едва первый луч загорался на вершине аравийских гор, как двери, ведущие в святая святых, настежь растворялись, и огненная стрела Амон-Ра, пронизав внутренность храма, падала на жертвенник к подножию каменной статуи сидящего бога. Хор жрецов приветствовал знаменитым гимном Амону воскресшее светило, и клубы фимиама наполняли благоуханием пробудившееся святилище. Не долго, однако, оно пребывало в ликующем сиянии великого Ра, всего 2-3 часа, а за тем, по мере удаления солнца, сумерки внутри его сгущались, и храм постепенно погружался во мраке до следующего утра.

Вдруг вспыхнули электрические лампочки, и залы засияли, как при дневном свете. Очарование, увы, отлетело, но взамен его явилась возможность вдоволь налюбоваться цветными рельефами, покрывающими стены и колонны: Рамзеса II, пеший или стоя на колеснице, поражает врагов. Фигура фараона всюду исполинских размеров: на одной стороне он совершает жертвоприношения различным божествам, а на другой - охотится на диких зверей; за первым залом следует второй, меньших размеров; расписной потолок его поддерживают четыре колонны; по обе стороны этих залов расположены восемь низких комнат различных размеров, служивших ризницею и складами для приношений; в них сохранились каменные скамьи вдоль стен. В глубине храма святое святых, всю крайнюю стену которого занимают четыре сидячие статуи выше роста человеческого, - это троякое изображение верховного бога солнца: Амон-Ра, Харахте и самого Рамзеса II. Статуи эти были когда-то раскрашены в цвета: белый, черный, синий и желтый. Перед ними жертвенник для возлияния воды, вина и воскурения фимиама.

Луксор!, раздается сверху протяжный крик рулевого, и вслед за этим ко мне в каюту входит драгоман в длинном шелковом темно-синего цвета халате, с белым тюрбаном на голове и в красных сафьяновых бабушах. "Спешите на палубу, говорить он, мы подъезжаем к стовратым Фивам". Полдень... Солнце жжет... Вода блестит, льется медленно вокруг бортов парохода точно горячее масло. Широкая, зеленая равнина по обе стороны; с запада и востока ее окаймляют оранжевые горы.

Мы минуем несколько вилл в арабском вкусе, потонувших среди пальмовых рощ "Где же знаменитый храм Амона?" в недоумении спрашиваю я. "Мы его не увидим, - отвечает драгоман, - он лежит ниже, к северу, а вот, смотрите "Winter Palace". Громадный, неуклюжий караван-сарай в стиле модерн вырастает перед нами на берегу Нила. Какое разочарование! Его новый, бьющий на эффект фасад с террасою и монументальною лестницею так мало подходит к окружающему. В некотором расстоянии от "Winter Palace", на холме, расположена арабская деревушка, ослепительно белая на бледном фоне неба. Она кажется игрушечною в сравнению с громадою Palace'a и смежными современными зданиями, в которых помещаются лавки всякой всячины во вкус туристов.

Полуденный зной сменила вечерняя прохлада, и жизнь снова забила ключом в задремавшем, было, Луксор. По Нилу плывут вверх и вниз многочисленные фелуги, до бортов нагруженные различным товаром, или же перевозящая толпы туземцев; у берега на якоре стоят пароходы и баржи. Разноцветный, разноязычный люд снует вдоль набережной, перенося на плечах тяжелые тюки, или полные воды бурдюки, а то и просто глазея на причаливающие дахабиэ.

Высоко над пристанью, поверх набережной времен римлян, красуется величественная руина огромного храма, некогда посвященного Фиванской триаде: Амону, Мут и Хонсу. В стройную линию вытянулась длинная колоннада, из-за которой, точно воздушное марево, вся розовая в лучах заходящего солнца, вырастает арабская мечеть. У входа в храм расположились торговцы различными безделушками: бусами, фальшивыми древностями и суданскими изделиями. Они осаждают приезжих, бранятся, торгуются, почти силою навязывают свой товар; миролюбивые полисмены лишь издали грозят им бамбуковою тростью. Тут же целый эскадрон оседланных осликов ждет ошеломленного общим гамом туриста. "Не хотите ли в Карнак", кричит смуглый юноша в белом халате. "Нет со мною", перебивает другой. "Мой осел известен всему Луксору", старается перекричать третий - и начинается перебранка... Едва успеет турист освободиться от преследования молодых феллахов, как те, лихо вскочив на своих животных, пускают их во всю прыть, перегоняя друг друга, гордые своею ловкостью и бешеною скачкою послушных осликов.

С западной и северной стороне храма расположены многолюдные кварталы Луксора, где целый день кипит своеобразная деятельность: у входа в мазанки туземцы плетут циновки из пальмовых жил, или куют медную посуду, группы женщин, облеченных в темные одежды, с покрытым до глаз лицом, присевши на корточки, оживленно беседуют о своих делах. Толпы детей, полунагих, грязных, с взъерошенными волосами бегут с криком и визгом за прохожим иностранцем, прося "бакшиш". Из ближайшего переулка медленно выходить на залитую солнцем площадку мечтательный буйвол и лениво ложится в густую желто-бурую пыль. Стада черных, длинноухих коз и косматых овец бродят вдоль улиц в поисках скудной пищи. Откуда-то доносится песня; от нее веет далеким-далеким прошлым, словно в этих звуках, однообразных и заунывных, ищет вылиться великая скорбь веками стонущего феллаха.

С вершины холма, в западном квартале, открывается очаровательный вид на внутренность храма во всем его великолепии: исполинские башни пилона, два ряда величественных колонн, знаменитый обелиск из красного гранита и черная гранитная статуя Рамзеса II-го - все видно как на ладони. Направо от пилона гордо стоит колосс великого фараона, налево - такой же в сидячем положении, а несколько поодаль - третий, по грудь засыпанный землею. Полные невозмутимого спокойствия взирают эти гиганты на суетливую жизнь вокруг умершего святилища, и мнится им, мало что изменилось в долине Нила за канувшие в вечность тысячелетия: ту же песню тянет феллах на шадуфе, тем же способом обрабатывает он кормилицу землю, теми же амулетами увешаны его жены и дочери, все это давно, давно знакомо фараону...

Главная часть храма, - святая святых с соседними часовнями, гипостильный зал и обширный двор с двойным рядом папирусообразных колонн, - была сооружена за 1500 лет до Р.Х. фараоном Аменготепом III-м. Рамзес II-ой значительно расширил храм, прибавив к нему колоннаду и передний двор, окруженный крытыми портиками, где в простенках между пилястрами, точно исполинские воины выступают вперед, с правой ноги, колоссальные статуи фараона. Им же был воздвигнуть монументальный пилон и два обелиска, из которых один украшает в настоящее время площадь Согласия в Париже.

О внешнем виде храма в эпоху XVIII династии можно судить по прекрасно сохранившемуся на юго-западной стене двора Рамзеса рельефу, с изображением праздничной процессии, которая направляется к святилищу Амона: князья и знатные лица с их свитою, жертвенные животные, украшенные гирляндами цветов, священнослужители длинною вереницею подходят к башням пилона; перед каждою из башен помещается по три колоссальных статуи фараона и по обелиску из сиенского гранита.

Седой муэдзин появляется на минарете и, нагибаясь через перила, громким голосом созывает правоверных на молитву: "Велик Бог, велик Бог; нет иного Бога, кроме Бога, а Магомет пророк Его". Медленным шагом обходит старик розовеющую башню минарета; снова и снова взывает "Велик Бог, велик Бог". Северный ветерок подхватывает священный слова, разносит их по Фиванской равнине, и согласное эхо слабо вторит им в вечернем сумраке. Умерли старые боги, умерли навсегда! Разоренное святилище их оглашается призывом к единому Богу ислама.

Быстро гаснет яркий свет дневной. Желтая окраска линяет на станках и колоннах; длинные тени ложатся от них на гранитные плиты. Все ниже склоняется солнце в объятия далеких ливийских гор; с его последними лучами пульс жизни постепенно слабеет, и наконец вовсе прекращается его биение. Тихий ангел бесшумными крылами веет над безмолвным святилищем Амона.

Мрак сгущается в часовнях и узких проходах, хоронится за выступами колонн и оттуда осторожно ползет по всем направлениям. С наступлением темноты ожили старые боги и завладели своим жилищем. Из бездны тысячелетий звучит их торжественный призыв к молитве. Старые боги, освященные горячею верою, орошенные страстными слезами многих поколений людей, - нет, вы не умерли, вы бессмертны, вечные символы великих тайн мироздания!

Сумрак, окутавший залы и дворы храма, внезапно озаряется красноватым сиянием, которое расширяется, становится ярче, заливает темный бархат неба, образуя на восток светящийся полукруг. Алое пламя, разгораясь за ближайшим холмом, принимает все более форму раскаленного шара, который выкатывается из-за группы домов, и полная луна торжественно подымается над Луксором. Пурпурный оттенок ее становится оранжевым, переходить в желтый; потом в молочный и наконец в светлый, серебристый. Вот она, красавица полночи, раскинула блестящие сети вдоль завороженного ею храма. За массивным пилоном весь полувоздушный, гранитный обелиск Рамзеса, точно призрак, навис над облаком опаловой пыли, и совсем близко белый силуэт мечети кажется волшебным видением, поднявшимся из таинственной глубины священных струй Нила.

Глава четвертая - Религия Древних Египтян

В чем заключались религиозные верования древних Египтян? Вопрос, на который ответить не легко, так как эти верования лишены были всякого однообразия, и мы не встречаем систематичного изложения их ни в одной из дошедших до нас священных книг времен фараонов. Египтяне вообще не отличались философским складом ума: как логический способ мышления, так и живые, поэтические образы были одинаково чужды им. Они глубоко прониклись сознанием вечного, чувством неизменного; но, отдавшись всецело идее абсолютного, они, в тоже время, не сумели создать стройной религиозной системы, или облечь свои верования в форму волшебно-очаровательных мифов, подобно Эллинам. Вырабатывая свое духовное миросозерцание, - Египтяне никогда не решались расстаться с пережитками прошедшего. К старым формулам приобщались новые; противоречием одних другим они нисколько не смущались. Не следует также упускать из вида, что царство фараонов просуществовало свыше 4000 лет и что за столь продолжительный период времени религия египтян не могла избежать изменений; она прошла через различные стадии развития; постепенно очищаясь от первобытной грубости, она достигла полного расцвета в эпоху Фиванской монархии; с ее упадком возвышенное учете жрецов Амона начало постепенно вырождаться и, в конце концов, обратилось при последних династиях в невообразимую смесь грубых предрассудков, магических формул и пышных церемоний, лишенных всякого внутреннего содержания.

С незапамятных времен Египтяне обоготворяли силы природы, преимущественно: солнце, дарующее жизнь, и Нил, оплодотворяющий землю. Кроме того, всякий город и даже деревня имели местного бога-покровителя, в защиту которого они твердо варили; этим богам, с течением времени, были приданы известные свойства, заимствованные, отчасти, из окружающего животного мира; в таком случае бог изображался в виде соответствующего животного. Число богов, неограниченное в начале, стало постепенно сокращаться; появляются божественные группы, из среды которых выделяются великие боги; первое место принадлежит солнечному культу Ра, центром которого стал Гелиополис, или "Он" по-египетски. Жрецы Ра, славились глубокою мудростью, произвели первый опыт введения известного однообразия в различные местные культы, упрощения их, создание прочной теории и определение взаимных отношений между богами, людьми и вселенной. В начале, поучали они, была бездна водяная, содержавшая в себе все прообразы "Ну". Из этой бездны собственною волею вышло солнце - "Ра". Ра пожелал творить, и слово его давало жизнь. Первыми сотворил он богов "Шу" и жену его "Тафнут", т. е. воздушное пространство, отделяющее небо от земли, и огонь или свет; они, в свою очередь, дали жизнь "Кебу" и "Нут", или небу и земле, от которых произошли Озирис и Сет, - Изида и Нефитис, их жены, - прародители рода человеческого. Озирис и Изида означали доброе начало среди людей, а в символике природы - Нил и орошаемую им землю; Сет и Нефитис, находившиеся в борьбе с ними, являлись олицетворением каменистой, бесплодной пустыни и знаменовали злое начало. В духовном отношении Озирис и Изида - символ человечности, а Сет - животного мира. Совокупность перечисленных богов составила первую эннеаду, т. е. группу девяти, от которых пошли вселенная, боги, люди, вся природа.

Ра почитался таинственным богом, непостижимым для ума человеческого. Истина была жизнью Ра; он родил ее, и она служила ему телом. Ра по собственной воле мог облекаться в любую оболочку. Наиболее распространенное изображение его - скарабей, в знак того, что он сам производить себя, что он свой сын, т. е. что ему нет конца, так как он будет бесконечно возрождаться из собственного естества. Творческое слово - главный атрибут его могущества, которым он, тем не менее, делится с небесными богами, его же творениями.

С образованием Фиванской монархии культ Ра был приобщен к культу Амона, который считался тоже богом солнца, хотя и под иным названием. С этих пор Ра и Амон сливаются в Амон-Ра, единого творца вселенной, изображение которого - солнечный диск. Гелиополитанская эннеада уступает место Фиванской триаде: Амон - Myт - Хонсу, т.е. отец, мать и сын. В глубин своих храмов жрецы Амон-Ра пошли еще дальше: они верили, что Бог един, что только проявления его бесчисленны, также как имена и свойства. "Твой трон всюду, где ты пожелаешь", говорится в гимне Амону, "по воле Твоей Ты умножаешь имена Твои". Допуская, таким образом, поклонения различным богам, жрецы Амона учили, что верховный бог их носит различный имена, соответственно той местности, где он обитает и где ему воздаются почести.

Начало всего сущего, единый, единственный, творящий всякую плоть. Все люди произошли от взора очей Твоих, а боги от слова уст Твоих. Ты почиешь рост трав, жизнь рыбам речным и птицам небесным, дыхание зародышу... Поклоняемся Тебе, Творец всего, единый, единственный, рукам которого нет числа; Ты почиешь и вместе с тем бодрствуешь над людьми, печешься о благе животных. О, Амон, поддерживающий жизнь в творении! Тум и Хармакис обожают Тебя, во всех речах своих взывая: Поклоняемся Тебе, сущему в нас. Все сферы приветствуют Тебя: в вышине небес, на поверхности земли, в глубине морей. Боги поверглись во прах перед величием Твоим, они прославляют душу Творца своего, ликуют перед лицом зачавшего их и поют: Гряди в мире, отче отцов всех богов, утвердивший свод небесный над землею, начало сущего, Творец всякой плоти, Владыка Всевышний, Глава богов, мы обожаем дух Твой...

Приведенные строфы одного из священных гимнов дают наглядное представление о том, каким именно почитался Амон-Ра сынами древнего Египта за полторы тысячи лет до Р.Х. Не подлежит сомнению, что в основании учения фиванских жрецов лежал догмат единобожия, хотя он не проник в народные массы, для которых на первом плане продолжали оставаться местные божества и олицетворявшие их кумиры. Глубокая бездна лежала, благодаря аристократическому характеру Египтян, между правящими классами и остальным народом, препятствуя всякой религиозной реформы на почве высших духовных начал. Примером может служить судьба, постигшая смелую попытку Аменготепа IV-го утвердить в долине Нила культ единого Бога. Хотя фараон не вносил чего либо нового в учете, которое втайне исповедывалось самими жрецами Амон-Ра, и ограничился воспрещением служить иным богам, кроме Атона, - древнейшему символу "солнечнаго диска", - но египетский народ не пожелал расстаться со своими богами, и реакция против реформы Аменготепа IV приняла со временем разрушительный характер. С восстановлением культа Амона, жрецы его, продолжая втайне поклоняться единому Богу, вынуждены были, из внимания к заблуждениям толпы, воздавать почести также иным, издревле чтимым богам египетского пантеона.

Особое место в религии Египтян принадлежит мифу об Озирисе и Изиде; возникновение его относится еще к доисторическим временам, но в драматическую форму этот миф был облечен жрецами Амона; он красною нитью прошел сквозь всю историю земли фараонов, и значение его никогда не умалялось, хотя внутренний смысл мифа неоднократно менялся сообразно с различными эпохами в духовном развитии египетской аристократии.

Озирис, сын Неба и Земли, царствовал над Египтом со своею небесною сестрою, Изидою, ставшею ему женою во плоти; оба они были мудрые и благие правители; вся земля радовалась их великой, взаимной любви и счастью. Они первые научили людей земледелию и письму. Устроив свое царство, Озирис отправился в Азию просвещать варваров, а Изиду оставил управлять государством. Между тем, злой Сет, завидуя славе брата, задумал погубить его. Он приказал жене своей, Нефтис, принять образ Изиды и, по возвращение Озириса на родину, заманить его в свое ложе. Когда хитрость эта удалась, Сет умертвил брата во время сна, а труп рассек на 14 частей и бросил в священные воды Нила. Узнав о смерти любимого супруга, с плачем и стенаниями выбежала Изида из дворца и отправилась в поиски за телом Озириса. Один за другим нашла она все члены его и бережно положила их в приготовленный из дерева гроб; когда же она коснулась губами уст погибшего, глаза его разверзлись, луч их проник в утробу богини и она зачала сына - Горуса. Между тем, Сет завладел Египтом, и бедствиям несчастной страны не было конца. Но маленький Горус рос, сильный духом и телом, под присмотром матери, в Абидосе; с годами он успел приобрести многочисленных сторонников, и даже сама Нефтис выражала сочувствие юному племяннику. Когда Горусу минуло 18 лет, он во главе сильной армии выступил против Сета, победил его после тяжелой и упорной борьбы и раненого захватил в плен. К тому времени Изида собрала в Фивах весь сонм богов и в присутствии их вскрыла гроб с бренными останками Озириса. Едва она, вместе с Горусом, распростерла руки над телом царя-мученика, как свершилось великое чудо: Озирис воскрес из мертвых и, преобразившись в ослепительном блеске, вознесся на небо вместе с Изидою, у которой внезапно выросли крылья, а лазурное сияние увенчало голову богини. Горус, воплощенное божественное слово, остался на земле и долго, счастливо правил Египтом.

В начале Озирис почитался лишь владыкой потустороннего мира, верховным судьею умерших. С течением времени Озирис, Изида и Горус явились выражением божественной троицы, заменив Фиванских Амона, Мут и Хонсу. Озирис был наделен всеми атрибутами Амон-Ра. Изида стала олицетворением бессмертной природы, а в Горусе выразилось торжество доброго начала над злым; победитель Сета, укротитель хищных зверей, он постепенно слился в понятии Египтян с божественным Логосом; во времена римского господства культ Горуса был преобладающим в долине Нила, ему приписывалась победа над драконом, а с введением христианства он был отождествлен со св. Георгием, который долгое время изображался в тех же точно чертах, как сын Озириса и Изиды.

Нельзя обойти молчанием секретную доктрину, несомненно существовавшую у Египтян. О ней нам мало что известно достоверного, так как тайны ее не открывались никому, кроме посвященных, которые, под угрозою смерти, не смели передавать того, чему они были свидетелями в глубине таинственных святилищ. Все, что мы знаем об этих тайнах, крайне отрывочно, выражено намеками. Вероятно, однако, посвященными познавались великие истины, если такое выдающееся умы как Солон, Пиеагор, Платон и др. совершали нарочно путешествие в Египет, чтобы ознакомиться с мудростью тамошних жрецов. Св. Климент Александрийский упоминает в Строматах (стр. 166): "Не всякому открывали Египтяне свои тайны и сообщали познания о предметах божественных, а лишь тем, "кому предстояло царствовать, или же лицам "духовным, - наиболее достойным по происхождению, воспитанию и мудрости". Весьма существенно также, что те скудные сведения, которые мы имеем о секретной доктрине, происхождения, сравнительно, позднего, когда царство фараонов быстро клонилось к упадку и когда многие из познаний древности были давно утрачены, а скрытый смысл таинственных писаний, особенно же символики, становился все менее понятным большинству священнослужителей.

Последние книги, слабо отражающая верования древних Египтян, - так называемый книги Гермеса, трижды Величайшего, - сохранились лишь в коротких отрывках "Пемандр", - в греческом переводе, и диалоге "Асклепий" - в латинском.

Содержание их поразительно схоже с древнейшими священными гимнами в честь Амона, или Ра. "Бог все", говорится в "Пемандре", "все полно им, нет ничего во вселенной", что не было бы от бога. Все имена "пободают ему, как отцу вселенной"; или в другом месте: "Все - частица бога, таким образом бог есть все; творя, он творит себя". Заменив слово бог, словом Амон, мы получим один из гимнов времен Рамзеса II-го. Хотя в книгах Гермеса легко обнаружить влияние иудейства и христианства, тем не менее суть их остается глубоко египетскою; он, по-видимому, редактированы лицом, посвященным в тайны жрецов Изиды, среди которых до царствования Феодосия Великого упорно держалась "старая вера". В диалоге "Асклепия" один из последних адептов религии, просуществовавшей слишком 4000 лет, в таких словах пророчить о будущем: "Наступят времена, когда покажется, будто Египет напрасно служил богам с таким благочестием, будто преклонение перед ними осталось бесплодным. Божество покинет землю и вернется на небо, оставив ее вдовицею веры, лишенною присутствия богов. Чужеземцы наводнять Египет и не только старинные обряды останутся в пренебрежении, "но, что еще тяжелее, вера, благочестие, богопочетание будут преследоваться и караться законом. Тогда земля эта, освященная столькими храмами, покроется могилами и мертвецами. О, Египет, Египет, от верований твоих ничего не останется, кроме смутных "преданий, которым потомство перестанет верит, слова вырезанные на камне, свидетели твоего благочестия! В Египте поселятся скифы, индусы, или иные варвары, божество вернется на небо; человечество, покинутое на произвол "судьбы, погибнет, и Египет обратится в пустыню, оставленную богами и людьми. К тебе обращаюсь я, священная река, тебе предрекаю грядущее: потоки крови осквернять твои божественные воды и зальют берега; число мертвых превысить число живых, а уцелевшие лишь по языку будут считаться египтянами, но по нравам своим обратятся в чужеземцев. Ты плачешь, Асклепий? Настанут еще худшие времена. Сам Египет впадет в отступничество, эту тягчайшую из бед; святая земля, любимая богами за ее набожность, станет вертепом разврата; эта школа благочестия будет служить примером жестокости. Тогда люди, полные отвращения, перестанут питать благоговение к чему либо на земле или на небе".

Вдоль левого берега Нила, против Луксора, тянется широкая песчаная отмель, заливаемая в половодье ракою; она граничить с каналом Фадилие, за которым начинается плодородная Фиванская равнина, блестящая на солнце изумрудными полями ячменя и богатыми посадками сахарного тростника. Какою свежестью веет от этой растительности в удушливый египетский день! Точно прохладная струя ароматного воздуха врывается в раскаленную печь. Мелкой рысцой бегут наши ослики; рядом с ними - темнокожие погонщики. Среди полей сооружены многочисленные сакие, подымающие из колодцев необходимую для орошения воду; сеть узких каналов проводить живительную влагу по всем направлениям. Как живописны эти примитивные сакие! - Огромное деревянное колесо с зубцами приводится в движение парою волов; на колесе стоит, точно бронзовая статуэтка, совершенно нагой мальчик-феллах и палкою погоняет . животных.

На западе потянулись Ливийские горы: высокий с юга хребет постепенно понижается, приближаясь к северу, и, наконец, вовсе исчезает на горизонт. Ярко-желтые, с бурыми тенями от нависших утесов, он хранят в недрах своих многие поколения отошедших в вечность сынов древнего Египта, начиная с фараонов и кончая городскими жителями стовратных Фив. Полоса плодородной земли кончается у подножия их, и, с началом подъема, пред взором открывается грустная картина бесконечного кладбища; среди хаоса камней и дикой пустыни - разрытые могилы, остовы гигантских храмов, обломки колонн и колоссальных статуй, живописные руины самых причудливых форм, - жалкие остатки от пышной столицы! Все фараоны еще при жизни сооружали себе надгробные храмы, где после смерти воздавались божеские почести земным сынам Амон-Ра. Тогда как усыпальницы скрывались в горных ущельях и не были доступны простым смертным, непрерывная цепь надгробных храмов тянулась параллельно некрополю, начиная с Мединет-Хабу, - на юге, и кончая Ель-Курна, - на севере; вокруг них выросли целые пригороды, населенные священнослужителями, с библиотеками и школами; пышные сады с искусственными озерами давали им тень и прохладу; многочисленные постройки, где помещалась стража и жили различные мастеровые, отделяли город мертвых от города живых; особенно многочисленны были цехи специалистов по бальзамированию трупов, благодаря искусству которых в Египте. Сохранились миллионы мумии, дающая наглядное представление о том, какими были его обитатели несколько тысячелетий назад.

Из всех храмов заслуживает наибольшего внимания Мединет-Хабу, воздвигнутый Рамзесом III, рядом с его дворцом, от которого уцелели: так называемый павильон в два этажа, с небольшим двором между двумя гранитными воротами, и помещение для дворцовой стражи. Остальная часть дворца была сложена из необожженного кирпича, и на мест ее остались одни груды мусора. Главный пилон храма помещается в северной части широкого двора, устланного каменными плитами; затем идет первый зал, окруженный с двух сторон крытыми портиками, из которых правый опирается на у столбов; во всю вышину их стоят колоссы фараона в форме Озириса, устремив неподвижный, каменный взор на возвышающийся напротив 8 папирусообразных колонн, составлявших когда-то фасад царского дворца. Все стены храма как внутренние, так и внешние, его колонны, многочисленные комнаты и пилоны испещрены рельефными изображениями и иероглифами. В Мединет-Хабу поражает как глубоко высечен рисунок в каменных глыбах, благодаря чему получается внутри храма невиданная в Египте картина: черные тени от впадин рельефа, ложась на гранит, отчетливо обрисовывают все контуры, и храм кажется покрытым свежими фресками.

Как красивы эти приземистые колонны с капителями, на подобие цветов лотоса! Иероглифы, отчасти, скрывают их неуклюжую форму и точно покрывают ажурною пеленою! За колоннами следует новый зал, окруженный с четырех сторон портиками и заканчивающийся террасою. Здесь на стенах изображены, редко встречающиеся в египетских храмах, сцены старинных празднеств в честь богов, - с одной стороны бога жатвы - Мина, с другой - богини Птах-Секер.

Несколько далее стоял надгробный храм Аменготепа III, от которого уцелели два колосса, известные под именем "статуй Мемнона". Одиноко возвышаются они среди полей ячменя, и со всех концов необъятной равнины видны их искалеченные фигуры. Первые лучи великого Амон-Pa золотят их каменное чело, когда окрестные пажити и пески еще окутаны ночным сумраком, а проезжий феллах дремлет, прислонившись к их подножию; и последний привет свой посылает бессмертный бог, опускаясь за зубчатые вершины Ливийского хребта, все тем же, как он, бессмертным исполинам, пурпуром и янтарем облекает их разбитые венцы, и долго холодный песчаник хранить горячие следы поцелуя владыки вселенной.

Оба гиганта, высеченные каждый из одной каменной глыбы, изображают фараона Аменготепа III, и мать его, царицу Метемуе, сидящих на троне Верхнего и Нижнего Египта; они стояли когда-то на страж у преддверия роскошного храма рядом с двумя обелисками; длинная аллея каменных шакалов вела от храма к берегу Нила. Многочисленные статуи огромных размеров украшали дворы и колоннады святилища; стены и потолок его были украшены золотыми и серебряными рельефами; массивная каменная плита, выложенная золотом и усыпанная драгоценными камнями, обозначала "царское место", куда становился фараон во время торжественного богослужения, исполняя обязанности верховного жреца; на другой, подобной же, плите, были перечислены труды Аменготепа во славу Амон-Ра. Обломок одной из них по сей день лежит среди груды камней, и на нем можно разобрать: "Мое величие создало этот храм на миллионы лет. Я знаю, что он простоит на земле ......... Увы, этим гордым словам не суждено было осуществиться!

Во время землетрясения, в 27 году до Р.Х., одна из статуй раскололась на двое; верхняя часть ее упала и разбилась, только нижняя удержалась на месте. Но вот - по всей стране разнеслась необыкновенная весть; от одного к другому, из города в город, от святилища к святилищу промчалась она с быстротою молнии, повергая в священный трепет глубоко преданное своим богам население долины Нила. Всякое утро, гласила эта весть. при восход солнца, разбитый колосс издает печальные звуки, будто рыдает внезапно порвавшаяся струна треснувшей арфы. Толпы любопытных со всех сторон земли начали стекаться в стовратные Фивы - подивиться небывалому чуду; особенно многочисленны были греки, которые к этому времени поселились на плодородной дельте Нижнего Египта, и ими была создана легенда по поводу разбитой статуи Аменготепа. Статую эту они обратили в Мемнона Эфиоплянина, сына Тифона и Авроры, который после смерти Гектора поспешил на выручку Приама и пал от руки Ахиллеса.

Около середины второго века император Адриан с императрицею Сабиною предприняли путешествие по Верхнему Египту, чтобы услышать чудесное пение; с этого же времени множество греческих и латинских надписей покрывают пьедестал и ноги колосса. Слава Мемнона росла с каждым годом; и почитатели его добивались, чтобы статуя бога была восстановлена. Император Септимий Север удовлетворил, наконец, народному желанию; по его приказанию, туловище колосса было поднято с земли и поставлено на прежнее место, ...... но, с этой минуты, вопреки ожиданиям, Мемнон замолк навсегда.

За храмом Аменготепа III тянулась, по направленно к северу, беспрерывная цепь надгробных храмов фараонов XVIII, XIX и XX династий. От большинства из них не осталось камня на камне и, кроме разбросанных по полям обломков колонн и статуй, каменных глыб от пилонов и стен, ничто не свидетельствует о былом величии этих сооружены, служивших как бы цветною завесою Фиванскому некрополю и приводивших в изумление греческих путешественников своим архитектурным совершенством и роскошью украшений. Невольною грустью сжимается сердце при мысли о том, сколько бесценных художественных сокровищ на веки утеряно для человечества; но в тоже время нельзя не удивляться, каким образом могло еще уцелеть в долине Нила столько бессмертных шедевров, немых свидетелей давно угасшей цивилизации, если вспомнить, с каким усердием люди занимались их истреблением? Хотя землетрясения также сокрушили не мало гробниц и храмов, воздвигнутых, чтобы простоять тысячелетия, но что все это в сравнении с неистовствами какого-нибудь Камбиза, который ради одного развлечения уродовал попадавшиеся ему на пути памятники искусства? Да и первые христиане не мало потрудились на этом поприще, стирая иероглифические рельефы, как печать сатаны, отсекая головы у статуй, замазывая стенные фрески и покрывая их грубо писаными иконами. В конце концов явились мусульмане с их фанатическою ненавистью ко всякому внешнему изображению божества и до основания разрушили артистические произведения сотен людских поколений.

С такими-то думами в жаркое апрельское утро подъезжал я верхом к надгробному храму Рамзеса II, известному под именем "Рамесеума"; развалины его заслонены группою африканских акаций и финиковых пальм. Но вот зелень раздвинулась, и я очутился перед самым пилоном. Да полно, пилон ли эта каменная лавина, застывшая в своем стремлении вниз с высот исполинской руины? Громоздящаяся одна над другой, отесанные или просто выломанные глыбы песчаника образовали искусственный холм, который господствует над окрестными нивами.

Внутренняя часть пилона, впрочем, сохранилась довольно хорошо, и со всех сторон покрыта художественно исполненными рельефами. Сцены из войны с Гиттитами следуют одна за другой, полные величия и прелести: разбитый на голову враг стремится к берегам Оронта; фараон по пятам преследует его, поражая бегущих; среди убитых знатные царедворцы; брат царя Великой Кеты, Мизраим, успел переправиться вплавь через реку, но князь Алепский едва не утонул; его вытащили на берег полумертвого и держат головой вниз, чтобы дать возможность вылиться воде, которою князь захлебнулся. Хотя манера изображения в этой серии картин условная, теме не менее она обнаруживает в артисте большую долю наблюдательности и стремление, как можно ближе подойти к действительности. Стоит только взглянуть на гиттитские батальоны, выстроившиеся на берегу, готовые поддержать беглецов, или на движение Рамзеса, управляющего боевою колесницею! Какая, почти сверхъестественная фигура! Понятным становится, что стоило фараону появиться, и враг бежал перед его величием .........

За пилоном следует широкий двор, совершенно разрушенный, кроме одной части западной стены, перед которою повержен на землю величайший из колоссов, когда-либо существовавших на земле; это - гигантская статуя Рамзеса II, от которой уцелели: грудь, часть руки и ноги; от головы осталось нетронутым одно ухо, длиною в 1,05 метра; по нему можно судить о размерах колосса, имевшего не менее 17 1/2 метров в вышину. Через Пробоину в стене мы входим во 2-й двор, несколько лучше сохранившийся; о колоннах его с кариатидами упоминается у Диодора. В настоящем его виде он, однако, не дает надлежащего понятия о том, чем был когда-то. Ряд мумиеобразных Озирисов с отсеченными, в большинстве случаев, головами возвышается вдоль западной стены, на которой еще сохранилась часть рельефов с изображением победы фараона над Гиттитами.

За этими храмами, глубоко в горах, между Рамесеумом и Курна, высечен гигантский мавзолей, приобретший всемирную известность под именем Деиръ-Эль-Бахари.

Миновав узкое, мрачное ущелье, вы видите поразительное зрелище: горы на подобие цирка окружают каменистую котловину; отвесные скалы ярко оранжевого цвета, точно сталактиты, нависли над нею; щетинистый кряж рельефно обрисовывает свою изогнутую линию на темно-синем сапфире неба; вдоль склона его вьются тропинки, исчезая за вершиною, и спускаются по ту сторону в унылую, бесплодную долину с усыпальницами фараонов.

Как раз напротив нас, у подножия великанов, раскинулось полное грации и таинственного величия трехэтажное здание с колоннадами, террасами, портиками и пилонами; это - Деир-Эль-Бахари, храм, сооруженный за 1500 лет до Р.Х. царицею Хатшепсут, перешедшей в историю под сокращенным именем Хатасу, дочерью Тутмеса I-го и жены его царской крови Ахмес. Со смертью родных братьев Хатасу была объявлена со правительницею фараона, так как сыновья его от других браков, не равных по рождение, не имели прав на Египетский престол; в то же время царевна была обвенчана со сводным братом Тутмесом II.

Еще при жизни престарелого монарха в царской семье произошли раздоры, имевшие последствием восстание младшего сына его от простой наложницы, также Тутмеса по имени.

Посвященный с молодых лет в сан великого пророка при храме Амона в Карнаке честолюбивый юноша сумел склонить на свою сторону могущественное сословие жрецов, которые обещали ему поддержку их бога для достижения царской власти. И вот, в один из великих праздников, когда священная ладья Амона совершала, при пении гимнов и звуках литавров, торжественное шествие вокруг святилища, послышался голос с небес, повелевавший процессии остановиться перед коленопреклоненным царственным пророком и объявивши его фараоном. Захватив верховную власть, Тутмес III вступил в упорную борьбу с приверженцами Хатасу; побежденный ими, он принужден был, в конце концов, уступить престол царице и ее мужу Тутмесу II-му. Недолго, однако, процарствовал новый фараон, - не более 3 лет, и преждевременно сошел в могилу, не оставив мужского потомства. Тогда умная и властолюбивая Хатасу взяла в свои руки бразды правления; ей предстояло, прежде всего, обеспечить себя от возможных происков со стороны молодого Тутмеса; и, вот, царица решается выйти замуж за своего заклятого врага, сделав его соправителем; тем не менее, в течете 20-ти летнего царствования, она не перестает систематически отстранять фараона от управления государством, возлагая на него исполнение чисто внешних обязанностей, связанных с величием царского сана (составлено по Breasled "History of Egypt" New York. 1905.).

Хатасу правила Египтом со славою, мудро и энергично; внешние враги не дерзали нарушать безмятежное спокойствие могучей империи; благосостояние народа росло с развитием торговли и промышленности. Золото стекалось в царскую казну в изобилии, благодаря дани подвластных племен. Царица воздвигала храмы, реставрировала пришедший в упадок и щедро одаряла святилище Амона в Карнаке. Два гигантских обелиска, из которых один и по сею пору красуется среди развалин двора Тутмеса I-го в Карнакском храме, передают отдаленному потомству память о юбилей Хатасу. Продолжительное царствование ее служить неоспоримым доказательством, впервые записанным на страницах истории, что гениальная женщина, будучи главою государства, может доставить славу великому народу и обеспечить его процветание.

По вступлению на престол Тутмес III жестоко выместил на памяти усопшей царицы невольное подчинение ей, которое он с таким негодованием и обидою вынужден был терпеть в течете долгих лет. Фараон повелел разбить повсюду изображения и стереть надписи своей великой жены. Вотивные плиты на пьедесталах обелисков были заделаны штукатуркою; даже в храмах далекой Нубии были уничтожены барельефы, напоминавшие о ненавистной новому владыке царице и ее сподвижниках; гробницы их были осквернены, а Деир-Эль-Бахари обратился в мавзолей Тутмеса III-го.

В былое время длинная аллея сфинксов вела к монументальному пилону, ерез который проникали вовнутрь храма; все это давно исчезло, и даже нижняя терраса представляет из себя полу руины. Портик ее был возобновлен два года тому назад; от надписей и рельефов почти ничего не сохранилось; они, невидимому, были посвящены описанию юбилея царицы и сооружению ею обелисков в храме Амона.

Средняя терраса пострадала значительно меньше, сохранив свою первоначальную красоту; она делится дорогою "en pente douce" на две равные части, с портиками и часовнями по обе стороны. Стены и колонны как тех, так и других покрыты рядом цветных рельефов. Северный портик посвящен рождению царицы Хатасу. На одном из рельефов Амонъ-Ра, под видом фараона-супруга, является ночью в опочивальню царицы. Послъдствием чудесного посещения было рождение у царицы дочери, которой суждено было стать величайшею из владык Древнего Египта, Вмешательство бога в семейные дела Тутмеса I-го потребовалось по той причине, что в жилах его текла лишь на половину "солнечная кровь", - мать его была простою наложницею; между тем, жена его, Ахмес, происходила от брака между братом и сестрою, - фараоном Аменготепом и царицею Ахотпу II. Надлежало восстановить чистоту крови в царском семействе; тогда-то на помощь своему земному сыну явился Амон-Ра.

Дальнейшие рельефы изображают царицу Ахмес перед родами; богиня-покровительница роженицам бережно подводить ее к ложу страданий. В чертах царицы выражение муки; гибкая фигура ее как бы падает от усталости. Удивительно художественный реализм обнаруживает руку опытного мастера. Потом идут картины: Хатасу, встречаемая при появлении на свет добрыми гениями; в воспитании ее принимают ближайшее участие небожители, награждая царственного ребенка всеми качествами мужчины; она - наследница престола; Тутмес I представляет дочь избранным от всего Египта людям, перечисляет ее высокие качества и возлагает на голову царевны двойной венец Нижнего и Верхнего Египта. Отныне она - фараон тщательно скрывает свой пол. Во время церемонии она облекается в мужской наряд и даже прикрепляет искусственную бороду.

Рядом с "портиком рождения" находится часовня Анубиса с рельефными изображениями религиозного характера, отлично сохранившими свои цвета.

Стенные рельефы южного портика представляют огромный исторический интерес. Это - ряд сцен, иллюстрирующих морское плавание египетских судов в страну благовоний.

Особенно ценился в Египте, как приятный богам, запах благовонного дерева, растущего и по сие время исключительно в земле Сомалиев; никто из современных Египтян не бывал у этих берегов, и если слава о них еще жила в народе, (сто по рассказам дедов и прадедов. Согласно точному описание Амоном пути в эту волшебную страну, царица отправила туда пять прочно построенных кораблей, снабдив их надежным экипажем и нагрузив различными предметами для меновой торговли с дикарями Пуанита.

Рельефы дают наглядное описание устья Слоновой реки, куда пристали Египтяне после 2 1/2 лет плавания, внешнего вида местных негров, их костюма, домашней обстановки и т. д. Мореплаватели высадились на берег вблизи построенной на сваях деревни и разложили привезенные ими товары. В палатку к ним явился местный князек и, получив подарки, разрешил начать торговлю. Товары раскупались нарасхват, а сделки сопровождались пирами; уплата за каждую покупку происходила натурою в момент получения туземцами закупленных предметов. Когда запасы истощились, посланцы царицы Хатасу собрались в обратный путь. Они нагрузили суда самыми разнообразными продуктами Пуанита; тут находились, кроме дерева ладана с корнями и землею для посадки в садах Амона, слоновая кость, черное дерево, золото, мирра, обезьяны, шкуры леопардов, быки, гончие собаки, пантеры и, наконец, рабы. Царица назначила особое торжество по случаю благополучного исхода морской экспедиции; на встречу морякам выступила городская милиция Фив, царская флотилия сопровождала их до пристани в Карнак. Деревья были посажены на террасах храма Амон-Ра в Деир-Эль-Бахари, где и теперь можно указать места нахождения драгоценных растений. Амон получил в дар большую часть сокровищ, и небесный фимиам, не оскверненный прикосновением нечистых рук, клубами поднялся к подножию его трона".

Рядом с южным портиком сооружена часовня в честь богини Хатор, владычицы неба, источника радости и любви. Оба портика разрушены, но во внутренней части святилища, высеченной в скал, сохранились барельефы тончайшей работы с изображением царицы Хатасу, которая приносить жертву священной коров Хатор или, стоя на коленях, пьет прямо из вымени ее молоко, дарующее жизнь вечную.

Третья, верхняя, терраса окружена невысокою стеною, покрытою с внутренней стороны рядом цветных рельефов; к ней ведет монументальная дверь розового гранита, род пилона, через который вступали в гипостильный зал занимавший когда-то место по середине террасы; в глубине ее высечен, внутри отвесной скалы, обширный склеп с куполообразным потолком. Здесь кончается земной мир и начинается мир небесный, где все гласить о бессмертии. По стенам - изображения богов загробного царства, к сожалению, сильно пострадавшие от продолжительного хозяйничанья коптских монахов, устроивших в склепе христианскую церковь; его стенные украшения, впрочем, далеко не равного достоинства. Часть из них, исполненная при Птолемее Евергете II-м, стоит в художественном отношении несравненно ниже рельефов эпохи XVIII династии.

С обеих сторон террасы расположено по приделу; в одном из них совершались жертвоприношения Амон-Ра, и здесь еще возвышается под открытым небом широкий каменный жертвенник, на верх которого ведет лестница в 10 ступеней. Это один из редких в Египте случаев, что жертвенник устоял. на своем первоначальном месте. Другой придел предназначался для хранения приношений богам, о чем можно судить по фрескам, отчасти уцелевшим на стенах.

С незапамятных времен, едва выйдя из мрака варварства, египетский народ уже верил в загробную жизнь; вера его, разумеется, была весьма примитивною и ограничивалась признанием в человеке двоякого рода телесной оболочки: кроме видимого, физического тела, подверженного разложению после смерти, продолжает жить другое тело, тоже физическое, которое египтяне называли КА, или двойник. Оно во всем соответствует, говорили они, телу смертному, рождается и живет вместе с человеком и по смерти его, выделяясь в нечто "лучистое", продолжает в загробном Mире тот же образ жизни, который оно вело на земле, т. е. господин остается господином, раб - рабом, воин - воином и т. д. Оно нуждается в пище и питье, одежде, слугах, принимает участие в любимых развлечениях трудится или отдыхает. КА живет в гробнице, в соседстве с трупом умершего и не может отлучаться от него на продолжительное время, особенно ночью, из опасения попасть во власть злых духов, скитавшихся по Египту. Последствием такого взгляда явился культ двойника и обильные приношения всякого рода, дабы поддержать существование его за гробом. В начале все необходимое для жизни КА доставлялось родственниками и друзьями почившего в его надгробную часовню; этот обычай, однако, будучи крайне обременительным для кармана, вышел постепенно из употребления. Яства, питье, одежда, рабы, различные домашние принадлежности и т. д. стали заменяться соответственными изображениями из камня, глины, дерева или металла, а впоследствии просто писаться на стенах часовен и гробниц. Благодаря заклинаниям и чарам, все эти предметы, по верованию египтян, приобретали свойства настоящих и, вечно возобновляясь тем же способом, не переставали обеспечивать КА беззаботное существование в загробном мире.

По той же причине трупы покойников бальзамировались, так как двойник не мог обойтись без своей земной оболочки и с уничтожением ее погибал безвозвратно. Вот почему египтяне столь тщательно оберегали свои мумии от осквернения и прятали их в различных тайниках. Особенные меры предосторожности принимались в отношении мумий фараонов - как воплощения божества на земле их клали не только вне официальных надгробных храмов, но часто даже не в приготовленных ими при жизни роскошных. тайных склепах, а где-нибудь в пустынном и неприступном месте, о котором и догадаться было бы нелегко. Благодаря этому обстоятельству почти все царские мумии XVIII и XIX династий сохранились неповрежденными до наших дней.

С течением времени представление о загробной жизни стало более духовным, особенно, среди высокообразованного класса жрецов; помимо КА было признано существование в человеке души, или БА, которая не находилась в зависимости от его земного тела; освобождаясь после смерти, она направлялась на запад, по течение солнца, в загробную страну, через узкий проход в Ливийских горах, вблизи Абидоса. Здесь БА приходилось пройти через ряд ужасов; доступ туда был оберегаем различными чудовищами, пропускавшими лишь те души, которые посредством магического ключа были в состоянии отпереть запертые двери в царство Озириса; с этой целью в изголовье мумий клался свиток папируса, заключавший необходимые заклинания.

В известный час, наконец, душа оказывалась в присутствии Озириса, перед судом которого ей надлежало немедленно же предстать и по делам своим получить воздаяние. CXXV глава "Книги Мертвых" таким образом описывает эту замечательную сцену; оба конца зала охраняются "владыками истины"; здесь покойник видит Озириса, окруженного судьями и направляется к ним, подняв руки в знак обожания. Перед входом он творит молитву:

После краткого перечня грехов, Анубис вводит покойника в зал, где заседает Озирис под пурпуровым наметом между 4 гениями; перед ним помещаются весы, правильность которых поверяет Тот, божественный писец; кругом стоять 42 бога, пожирающие виновных. Тогда душа произносить отрицательную исповедь, т. е. перечисляет те 42 греха, в которых она неповинна и которые влекут за собою осуждение (из них многие вошли впоследствии в заповеди Моисея). "Я никому не делал зла, - говорит подсудимый, - я не говорил неправды, я не творил неугодного богам, я не оклеветал слугу перед господином, я не убивал и не посылал убивать, я не причинял страданий ближнему, я не прелюбодействовал, я не обмеривал и не обвешивал, я не крал "и т. д... Я чист".

Едва исповедь закончена, как усопший чувствует, что из груди у него вынуто сердце; он видит его в одной чашке весов, а в другой - статуэтку богини Истины. Невольный крик вырывается у него:

В это время Тот успел свесить сердце и сообщить о результате судье. Если покойный оказался невиновным в смертных грехах, Озирис произносит: "Да победит усопший все препятствия на своем пути, да направится он, по своему выбору, в любую страну, где обитают духи и боги; его не отвергнуть стражи при дверях Запада!".

Из приведенной исповеди видно, какую роль играла совесть в деле осуждения или оправдания, так как участь покойника решалась его собственным сердцем. В случае, если статуэтка богини Истины перевешивала сердце, ему предстояло, смотря по тяжести грехов, или полное уничтожение, так называемая "вторая смерть", или же муки чистилища и затем новое воплощение на земле в виде искупления. Вечности мучений религия египтян никогда не допускала.

Все касающееся загробной жизни подробно описано в т. н. "Книге мертвых", клавшейся в гроб вместе с мумией. Известные части ее, по выбору, воспроизводились на стенах погребальных, часовен и склепов, особенно в царских апогеях. Смысл этой замечательной книги остается до сих пор неразгаданным. Содержание ее, подчас вовсе несообразное, или детски наивное, имеет несомненно тайный смысл; под различными символами и магическими словами здесь скрываются высокие истины бессмертия и перевоплощения, которые сообщались неофиту в таинственных подземельях храмов посвященными жрецами, и не были доступны толп.

Египет, как известно, в течете летних и осенних месяцев затопляется Нилом, в следствии чего жители его во все времена хоронили умерших в горах, или в пустыне. Таким образом, они не только избегали наводнения кладбищ, но предупреждали опасность заразы, которая, в обратном случае, не замедлила бы появиться в период низкого стояния воды.

Земля для погребения в Фиванских горах принадлежала либо фараону, либо великому Амон-Ра и была приписана к его храму в Карнаке. Участки обходились дорого, а потому бедных жителей пышной столицы хоронили за городскими стенами в пустыне. Иногда фараоны, желая наградить верных слуг, дарили им склепы, уже вполне готовые, даже с расписанными внутри стенными изображениями, соответственно заслугам каждого. В следствии геологического состава горных пород и особенностей местного известняка, стены гробниц не могли быть покрыты рельефами; приходилось довольствоваться живописью поверх толстого слоя штукатурки. С этою целью в Фивах существовали при храмах специальные цехи: каменотесов, архитекторов, живописцев и т. д. Все гробницы сооружены по определенному плану и отличаются одна от другой только размерами. Фасадом для них служила гладкая поверхность горы с небольшою площадкою перед входом, довольно низким. За ним, - параллельно наружной стене, шла узкая, продолговатая комната, от середины ее коридор, перпендикулярный входной двери, вел к небольшой нише в стене для статуй богов. Этим заканчивалась, так сказать, внешняя часть усыпальницы, ее надгробная часовня; сюда, по определенным дням, собирались для молитвы родственники и друзья покойного и приносили ему поминальные дары. Мумия же из опасения кражи скрывалась глубоко под землю. Доступ к тайнику, где ее полагали, затруднялся всеми возможными способами, и вход туда тщательно маскировался. В тайник проникали через низкую, наклонную галерею, или же спускались в глубокий, сухой колодезь, отверстие которого скрывалось в одной из комнат, в самом неожиданном месте.

Город мертвых составлял существенную часть стовратых Фив. Высокая стена Ливийской цепи обозначала его западную границу; она была изрыта по всем направлениям склепами и коридорами, из которых один был отделен от другого простенками иногда лишь в несколько вершков толщины. Это было нечто вроде исполинского улья: повсюду виднелись черные отверстия ипогеев, - склоны горы, сверху до низу, были усеяны ими. Монахи-копты, поселившееся в них с конца V столетия по Р.Х. уничтожили тонкие простенки, чтобы удобнее было сообщаться друг с другом. Землетрясения глубокими трещинами избороздили поверхность Ливийских гор; тяжесть верхних пластов не переставала давить гробницы, и потолки в них, не выдержав, обвалились. Целые скалы обрушились в долину и снесли к подножию гор обломки сотен гробниц.

Почти все усыпальницы давно разграблены; археологам, впрочем, удается, от времени до времени, напасть на места погребения, частью нетронутая, частью же сохранившиеся стенную живопись. Большинство таковых находится среди арабского села Шейх-абд-эль-Курна. Здесь похоронены Фиванские князья, министры, государственные мужи и великие жрецы Амон-Ра времен XVIII династии.

Усыпальницы эти особенно интересны. Хотя по размерам своим и художественному исполнению украшений им далеко до царских, тем не менее сцены, изображенные на стенах ипогеев, дают более богатый материал для выяснения условий домашней жизни их хозяев. Цвета красок ничуть не поблекли, рисунок менее условен, нежели в гробницах фараонов; видно, что фрески до мелочей отражают действительность. Здесь, по крайней мере, не встречаешь целых зал с изображением на стенах фараонов XVIII и XIX династий перед тем или иным иератическим изваянием божества. Особенно хорошо сохранились превосходные фрески в усыпальницах князей Минна, Сенефера и Некта.

В первой из них, открытой два года тому назад, фрески писаны точно вчера, до того живо выделяются все цвета на белом фоне штукатурки. Вот сидит сам князь (всегда больших размеров, нежели окружающее), среди своей семьи; две дочери его смотрятся в зеркало. Прислуга ждет лишь приказания, чтобы исполнить малейшее желание хозяина. Заложенная колесница готова к выезду. Рядом - сцена сельскохозяйственных работ: пахота, сев, сенокос серпами; ряд жнецов убирает ячмень, за ними женщины подбирают упавшие колосья. Один рабочий сидит на камне и вынимает из подошвы занозу, у другого засорился глаз, а товарищ внимательно смотрит, что случилось? Невдалеке сидит еще рабочий; этот о чем-то задумался, облокотив голову на усталую руку.

Вот поймали вора, и тут же, на месте преступления, бьют его палкою; наказывающей, вероятно, действует чересчур усердно, и несчастному грозит смерть, или серьезное увечье, так как за него заступается один из слуг, умоляя прекратить истязание.

В коридоре, заканчивающемся, по обыкновенно, нишею, написаны с особенною живостью: прогулка хозяина в лодке с восемью гребцами; на палубе для него приготовлена постель, на которой лежит подушка; сцены удачной охоты, судя по множеству пойманных силками птиц. На дерево, между прочим, взбирается дикая кошка полакомиться яйцами из опустелых гнезд; рядом - рыбная ловля и много других подобных же сцен из частной жизни князя. Но выдающийся интерес в усыпальнице Минна представляет крайняя угловая картина, - суд Озириса. Князь изображен стоящим в полной достоинства позе. Подземный бог сидит на троне, а перед ним ибисообразный Тот заносит в книгу жизни покойного все дела его как добрые, так и худые. Между тем ястребоголовый Горус держит в руках весы; на одной тарелке лежит сердце князя Минна, а на другой статуэтка богини Истины.

В данном случай обе тарелки стоят на одном уровн; значить, князь Минна вел жизнь праведную и может занять место в ладье Амонъ-Ра.

В усыпальнице Накта, кроме сцен, подобных описанным, заслуживает внимание ряд картин, из гаремной жизни: женщины слушают слепого арфиста (зрячий в гарем не был бы допущен). Известная, по многочисленным воспроизведениям, группа танцовщиц, с лирами в руках, также находится в этой гробнице. Реалистическое изображение нагих женщин, и при том легкого поведения, может показаться неуместным в могильном склепе. Не следует, однако, забывать, что взгляды древних египтян на нравственность, особенно в отношении физическом, значительно разнились от наших. То, что мы считаем непристойным, или развратным, они находили естественным. В голову благочестивого сына долины Нила не приходила мысль, что для раздетой танцовщицы, исполняющей перед ним ряд номеров своего репертуара, не место в погребальной комнате, куда придут, со временем, его родные и друзья с целью жертвоприношения и молитвы. Ко всем актам обыденной жизни он относился просто, без задней мысли, и даже в храмах своих, наиболее священных, допускал изображение сцен, которые, по нашим понятиям, должны быть признаны безнравственными.

Обратный путь снова лежит среди роскошных ячменей; куда не оглянешься, те же гигантские развалины уныло возвышаются над Фиванскою равниною; вот Рамесеум - точно остов допотопного чудовища; вдали слабо очерчен воинственный силуэт надгробного храма Рамзеса III; колоссы Мемнона, точно живые, окидывают спокойным взором зеленеющую окрестность. В ярких лучах догорающего светила алеют вечные камни; длинные тени пали на изумруд полей, и отходящая ко сну земля струит тонкие фимиам к подножию престола лучезарного Амон-Ра.

В торжественный час вечера, созерцая бессмертные памятники давно минувших эпох, чище становишься сердцем, дух возвышается, время исчезает под наплывом великих воспоминаний. Мединет-Хабу-Рамесеум, Деир-ель-Бахари, немые свидетели величия и падения, рокового удела всякого творения рук человеческих - все в вас громадно, все выходит за пределы обыденного! Куда бы не занесла меня судьба скитальца, часто буду я мысленно возвращаться к вашему героическому прошлому, - некогда пышные мавзолеи отошедших в вечность владык таинственного Египта!

В 20-ти минутах езды от Луксора находятся развалины храма Амон-Ра в Карнаке. Не посетив его, нельзя составить себе даже приблизительного понятия о размерах этой совокупности огромнейших в мире сооружений. В Карнаке насчитывается до 16 различных храмов в развалинах, из которых каждый в свое время был соединен с соседним длинною аллеею гранитных баранов и сфинксов колоссальных размеров; между тем здесь в древности быль расположен лишь один из кварталов священной части стовратых Фив. Нужно признать, что египтяне умели чтить своего бога. Святилище Амон-Ра дает нам, насколько это возможно в пределах земных понятий, наиболее разительное представление о мощи и вечности Творца Вселенной. Если и теперь нас еще давит громада развалин, какое величественное зрелище, невиданное ни до, ни после него, должен был представлять из себя этот город храмов украшенных богатым орнаментом из полированного гранита, лапис-лазури, малахита и оникса?

Роскошь внутренних украшений не знала предела. Двери были из кедрового дерева, или бронзовые, покрытия листами чистого золота; пол устлан серебряными плитами; стены украшены отелями с инкрустацией из золота и драгоценных камней.

Фивы были посвящены Гелиополитанской Троице, и каждое из лиц ее имело свои святилища с особым штатом священнослужителей. Но надо всем царил Амон-Ра, Вседержитель, Творец видимых и невидимых миров. Издалека видны были его пилоны и обелиски, а слава его гремела далеко за пределами Египта.

Храм не есть создание одного лица, или даже одного поколения. Он сооружался столетиями, разрастаясь во все стороны, и целые династии фараонов соревновали одна с другою в красоте, разнообразии и величии воздвигаемых ими алтарей. Таким образом стремились они увековечить память о подвигах своих в лучах бессмертного Амона, начертав на каменных скрижалях длинную летопись одержанных ими побед и принесенных в дар богу сокровищ. В течение тысячелетий верно хранил гранит повествования о давно минувших великих делах, и по сие время еще ярко горят причудливые иероглифы в лучах полуденного солнца.

Вот в бурном натиске несется боевая колесница Сети I-го. В ужасе бегут от него толпы хананеян, или смиренно молят о пощаде. Вот триумфальное шествие победителя по завоеванной Палестине среди уничиженных князей ее, а дальше - возвращение фараона с удачного похода в Сирию и посвящение им добычи Амон-Ра. Битвы и снова битвы: Рамзеса II, Тутмеса, Аменготепа и других; снова пленные и жертвоприношения. Все стены храма как внутренние, так и внешние, его пилоны, часовни и обелиски сверху до низу покрыты изображениями многочисленных богов древнего Египта, подвигов и благочестивых деяний царей его, а также бесконечными иероглифическими надписями; цветная масса, которою они когда-то были выложены; давно исчезла, яркие краски рельефов полиняли, сами изображения частью искалечены, частью обрушились, но те, что сохранились, полны неподражаемой свежести, дышат жизнью и страстью, давят исполинскими размерами.

К главному пилону ведет, со стороны Нила, аллея гранитных сфинксов и священных баранов, держащих в передних ногах статуэтку Рамзеса II-го. Хотя громадный пилон, постройка которого была начата в эпоху Птоломеев, никогда не был окончен, но дух захватывает взглянуть на вершину его! Сквозь сравнительно узкие ворота вступаешь в открытый двор; здесь - груды всевозможных обломков колонн, карнизов, испещренных иероглифами гранитных глыб. С восточной стороны двора находился перед 2-м пилоном монументальный киоск эфиопского фараона Тахарка; из колонн его уцелела всего одна, достойная гигантского храма – высотою в 21 метр. На юг и на север от двора расположено по приделу - целые, вполне законченные храмы Рамзеса III-го и Сети I, из которых первый реставрирован, имеет свой собственный открытый двор с рядом колоссов фараона, гипостильный зал и погруженное во мраке святая святых; храм же Сети I-го лежит до сих пор в развалинах.

Второй пилон, сооруженный Ливийскою династией фараонов, с прилежащим к нему двором Бубастисов, представляет из себя целый водопад рушащихся камней, и только на южной стене его сохранился исполинский барельеф, изображающий принесение в жертву Амону 156 пленных евреев, из которых каждый означает какой-нибудь город Палестины, взятый фараоном Шесхонгом, покорителем Иерусалима. За вторым пилоном начинается знаменитый гипостильный зал, исполинский лес 134 колонн, расположенных в 16 рядов, из которых средние 12 не меньших размеров, нежели колонны Вандомская, или Троянова. Колонны папирусообразной формы поддерживают часть каменного потолка, сохранившего местами старинную окраску. Густые тени ложатся на каменные плиты пола, а горячее солнце льет потоки лучей сквозь отверстия 2-го яруса над боковыми рядами меньших колонн.

Созерцая эти почти сверхчеловеческие сооружения, задаешь себе вопрос, каким образом древние египтяне, при их незнакомстве с усовершенствованными машинами, оказались в состоянии воздвигать подобные гигантские колонны? Способ построек их, оказывается, был весьма несложен, но за то остроумен и практичен.

Строительный материал в виде каменных глыб подвозился из Сиэны водою, так как все без исключения храмы стояли на берегу Нила. На место постройки глыбы доставлялись на веревках по смазанным маслом стволам финиковых пальм, которые с этою целью клались параллельно на землю. Как только камни, служившие пьедесталом были установлены, зал засыпался землею до уровня воздвигавшихся колонн. На созданный, таким образом, искусственный холм подымали новые глыбы; разместив их по предназначенным местам, зал снова засыпали землею. Этот способ применяли до тех пор, пока не достигали вершины здания.

Таким образом, в момент окончания работ зал находился под землею; когда же его очищали, то все колонны оказывались стоящими на местах, стройные, как пальмовый лес исполинских размеров.

За следующим, третьим пилоном Аменготепа III, на открытом дворе, возвышается обелиск Тутмеса III, один из четырех сохранившихся; разбитые глыбы других загромоздили часть бывшей колоннады. Отсюда по направлению к югу тянется в виде огромного придала целый ряд дворов и пилонов, более или менее разрушенных, соединявших когда-то храм Амона с храмом богини Мут.

За четвертым пилоном высоко подымает в синеву неба свою заостренную вершину обелиск из розового сиэнскаго гранита, сооруженный царицею Хатасу, - самый высокий из обелисков в Египте, - а потом идут многочисленные комнаты всевозможных размеров, где помещались жрецы, целый лабиринт коридоров, часовни, на половину заваленные камнями, остатки алтарей, обрывки стен, покрытые рельефными изображениями тончайшей работы. Еще далее расположен обширный двор Аменготепа II, затмивший более старинные постройки времен XII династии царствовавшей за 2000 лет до Рождества Христова. От этого двора ничто не уцелело, кроме разбросанных в хаотическом беспорядке каменных масс, лишенных всякой формы, но именно тем и привлекательных, что они кажутся ниспровергнутыми какой ни будь катастрофой в доисторические времена.

С восточной стороны ко двору Аменготепа примыкают многочисленный пристройки, возведенные Тутмесом III в виде целого ряда колоннад, зал для пиршеств и таинственных алтарей; здесь же скрывается, среди полсотни различных комнат, небольшое св. святых, куда скудно проникают лучи великого Амон-Ра. Одна из этих комнат была посвящена культу предков, и в ней недавно обнаружены статуи фараона, искусно скрытая на дне глубокого колодца, по всей вероятности, на случай нашествия неприятеля.

В этом храме-гиганте не перечесть всех составных частей, всех изумительных подробностей каждой из них. То, что в ином месте привлекало бы общее внимание, часто остается здесь не замеченным, - так велико в Карнаке число нигде не виданных сооружений, которые на каждом шагу приводят в изумление даже бывалого путешественника. Куда ни оглянешься, повсюду пилоны, дворы и залы, колонны всех размеров и стилей, колоссы стоячие, сидячие, вполне сохранившиеся, или без головы, а то и без всего туловища, тонкой или грубой работы, из красно-серого или черного гранита, мумие-образные Озирисы, обломки статуй богов. Грандиозное наследие бесчисленного множества людских поколений!

Способность восхищаться, наконец, притупляется, глубокая беспричинная грусть овладевает вами, даже солнечный свет кажется здесь печальным, благодаря избытку силы и яркости. Не знаешь, в каких словах передать впечатление, производимое Карнакским храмом? Для этого нужно вместо, пера владеть лезвием резца одного из неизвестных художников во множестве трудившихся, во время оно, над украшением святилища, нужно, прежде всего, войти в душу его, полную бесконечного благоговения и трепета перед всемогуществом Амон-Ра и земных сынов его - фараонов...

После недавней песочной бури прозрачность воздуха изумительна. Все предметы кажутся отдаленнее, краски нежнее, звуки мелодичнее. Ливийский горный хребет, как опаловое ожерелье, переливает семью цветами радуги. Молочная дымка тумана окутала уступы обрыва и шарообразные вершины; по ним ползут легкие тени, тонко очерчивая изгибы и впадины. Темная лента зелени опоясывает подножие гор. Прибрежный песок мелкими волнами разбегается в разные стороны.

За линией руин, остатков царских мавзолеев, начинается золотисто-желтая пустыня, преддверие дикого ущелья, глубоко врезавшегося в самое сердце Ливийских гор. Вот оно грозно надвигается на нас. Дорога из желто-бурой становится совершенно белою, как будто ее усыпали тонким слоем мела; это пыль от известковых скал, которые с обеих сторон все ближе подходят одна к другой. Ущелье постепенно суживается. Впереди отвесная, каменная стена растет с каждым шагом наших лошадей. Кругом ни былинки, ни намека на зелень; будто жизнь навсегда исчезла из мрачного царства голых скал и камней.

Солнце жжет немилосердно; раскаленный ветер, врываясь в теснины, с размаху ударяется об упругую грудь горного кряжа и, высоко взметая серебристую пыль, мечется в сухих объятиях утесов.

Мы останавливаемся у подножия каменной стены; в недрах ее высечены обширные склепы, места вечного упокоения фараонов XVIII, XIX и XX династий. Эти склепы получили название "сирингов", от греческого слова "syrinx", по сходству их длинных, подземных ходов с тростниковою флейтою эллинских пастухов.

Все сиринги выстроены по одному плану и отличаются одна от другой лишь размерами, да степенью художественного совершенства цветных барельефов, которыми сплошь покрыты их подземные залы, коридоры и ниши. Повсюду изображены фараоны, приносящие жертву различным божествам загробного мира, или совершающие путешествие в ладье Амона в царстве теней. Ни одной черты из жизни покойного, ни намека на даяния его не найдете вы в этих усыпальницах, где все полно вечного и небесного, где нет места для прославления ни земной доблести, ни даже добрых дел.

Большинство гробниц давно разграблено, а то, что уцелело в виде художественных украшений, в значительной степени попорчено феллахами; они выламывали целые куски фресок с наиболее характерными изображениями и продавали их туристам. Тем не менее внимания заслуживают цветные рельефы, отчасти уцелевшие в усыпальниц Сети I-го; они принадлежать к лучшей эпохе египетского искусства, отличаются совершенством рисунка и тонкостью выполнения; от лица фараона трудно оторваться; столько красоты, мужества и мягкости соединено в этих, будто точеных из слоновой кости, правильных чертах, столько благородства и величия в позе Наиболее, однако, интересною следует признать усыпальницу Аменготепа II, хотя в художественном отношении она стоит неизмеримо ниже многих других. Дело в том, что грабителям не удалось проникнуть в нее, и все здесь осталось, как было тысячелетия назад; даже мумия фараона находится на своем первоначальном месте. Крутая лестница ведет к входу в сирингу, откуда начинается грубо высеченная в скале, лишенная всяких украшений, длинная галерея, которая по своему виду, не может навести на мысль, что за нею скрывается в глубоких недрах горы роскошный склеп фараона. Это одна из предосторожностей, принятых покойным, чтобы ввести в заблуждение грабителей; следующая уловка - глубокий колодец, - в конец упомянутой галереи: не видя продолжение хода, заделанного по ту сторону колодца каменною стеною, всякий посторонний должен был предположить, что сиринга осталась недоконченною; да, наконец, и провалиться в колодец было вещью не трудною; в настоящее время через него перекинуть деревянный мостик. После ряда обнаженных комнат мы входим в обширный зал; шесть колонн поддерживают выкрашенный в синюю краску с золотыми звездами, низкий потолок; всю длину колонн занимают фигуры, во весь рост, фараона, совершающего жертвоприношение различным божествам загробного мира. В глубине зала, ниже поверхности пола, высечена обширная крипта, и посреди нее, в расписном гробу, почиет вечным сном Аменготеп II. Электричество, проведенное сквозь всю усыпальницу, тускло освещает погребальную комнату. Лампочки, помещенные внизу у изголовья мумии, бросают на нее полосы света, которые, чередуясь с тенями, производят впечатление чего-то феерического. Черты лица сохранились в совершенстве, точно владыка Египта почил не в 1425 г. до Р.Х., а лишь насколько десятков лет тому назад. Даже царская мантия удержала свои складки, а цветы все еще роскошною гирляндою обвивают почерневшую мумию.

В одной из боковых комнат, примыкающих к залу, было найдено около десятка царских мумий, - в том числе сына и внука Аменготепа II, фараонов Тутмеса IV и Аменготепа III-го, Менептаха и других. Хотя все эти фараоны имели собственные, роскошные усыпальницы в "Долине царей", тем не менее жрецы Амона, не будучи в силах бороться с грабителями могил, тайно перенесли сюда, как в более надежное убежище, приблизительно за 1000 лет до Р.Х., Те из царских мумий, которые оставались в сирингах; большинство же их было, еще ранее, схоронено в тайник, по ту сторону горного кряжа, вблизи Деир-Эль-Бахари.

Двадцать пять лет тому назад члену Египетского археологического общества, Бругш-бею, удалось при следующих обстоятельствах обнаружить местонахождение многочисленных мумий, величайших из египетских царей: еще в конце 70-х годов, на рынке стали появляться различные предметы, принадлежность которых к погребальной обстановка и мумиям фараонов не подлежала сомнению. Кто нибудь, очевидно, отыскал доступ в подземный склеп, в течении тысячелетий хранивших эти сокровища. После долгих и безуспешных поисков, археологическое общество напало, наконец, на след похитителей, но прошло несколько лет прежде, чем хитрые феллахи, под угрозою смертной казни и за хорошее вознаграждение, согласились указать Бругш-бею, где именно скрывается столь прибыльная для них находка. В 1881 году был открыть глубокий подземный ход в одном из ущелий Ливийских гор, и здесь на первых же шагах лица, производившие раскопки, наткнулись на множество царских мумий в роскошных, расписных гробах; один над другим они громоздились в полном беспорядке, едва оставляя место для прохода; последующие залы оказались также полны гробами; всего найдено было 42 мумии; в числ их Рамзеса II, Сети I, Тутмесов II и III, царицы Нефертари. Открытая усыпальница принадлежала первосвященнику Амона, Хер-Хору, родоначальнику XXI династии; беспорядке, в котором находились гробы, указывал, с какою поспешностью они были доставлены сюда в эпоху великих смут в государстве. Жрецы, спасавшие бренные останки славных фараонов, не имели времени позаботиться о приличном размещении мумий; они торопились заделать вход в тайник и замести следы, дабы никто из смертных не имел доступа к народной святынь.

Бругш-бею предстояло доставить ценную находку в Каир. Между тем по всей стране разнеслась с быстротою молнии весть, что вниз по Нилу следует погребальная флотилия с прахом былых властителей Египта. Население высыпало на берег; женщины с распущенными волосами, мужчины с посыпанною пеплом главою, старики, юноши и дети, стоя на возвышенных местах, по случаю разлива, часами ожидали появления на горизонте траурных фелуг. В сердце феллаха пробудилась веками спавшая любовь к его славным фараонам, и, как 3000 лет тому назад, сопровождаемые плачем и стенаниями облеченного в траур населения, плыли по священной рек мумий былых властелинов Египта к их новому "вечному жилищу".

В Каирском музее находятся в настоящее время мумии: первого из фараонов-завоевателей, Тутмеса III, бессмертного строителя Абидосского святилища, Сети I, победителя над гиттитами, Рамзеса II и многих других, покрывших неувядаемою славою свои имена; между ними, - современника Моисея, фараона Менептаха; мумия его была освобождена от погребальных пелен и окончательно опознана лишь в минувшем году. С нетерпением ожидал весь образованный мир результатов научной экспертизы, долженствовавшей бесспорно установить принадлежность означенной мумии Менептаху и подтвердить или опровергнуть факт пребывания трупа более или менее продолжительное время в воде. Присутствовавшими на экспертизе подтверждено, что Менептах скончался в преклонном возрасте, около 80 лет; лицом он походил на отца своего, Рамзеса II, а телосложением на деда, Сети I-го. Мумия его подверглась ограблению тысячелетия тому назад, при чем пострадала грудная клетка; правая рука была сломана между кистью и локтем и нижняя часть живота вдавлена во внутрь; что же касается пребывания трупа, хотя бы самое короткое время, в воде, то об этом не могло быть речи. Вывод отсюда был ясен: Менептах не погиб в водах Черного моря, преследуя евреев, как о том говорится в Библии, но Моисей, - вполне основательно замечает проф. Масперо, - не называет по имени фараона, преследовавшего израильтян при оставлении ими Египта; эта их роль приписывается Менептаху не священным преданием, а более или менее точными исчисленьями. В царствование первых Птоломеев, когда Александрийские евреи впервые вошли в общение с египетскими учеными, они принялись за тщательное изучение всего, что относилось к их народной истории, в летописях Мемфиса и Фив. Книги "Бытия", "Исход" и другие содержат упоминания о различных фараонах, не называя их по имени. Оставался единственный способ пополнить этот пробел в священном писании, а именно: вычислив, сколько лет протекло со времен Авраама и Иосифа до Моисея, определить, кто из фараонов занимал египетский престол в это время? Но так как хронология еврейской истории не могла быть установлена с достаточною точностью, то исследователи приходили к различным выводам: одни приурочивали исход к царствованию Ахмеса, изгнавшего гиксосов, которых они смешивали с израильтянами; другие отождествляли фараона времен Моисея с каким-то Вокорисом, о котором вовсе не упоминается на египетских памятниках, третьи признавали его за Аменготепа Ш, четвертые, наконец, - за Менептаха. Мнение последних восторжествовало, и действительно оно до сих пор является наиболее правдоподобным, но тем не менее далеко не бесспорным. Его отвергают некоторые из современных исследователей библейской истории, считающие за фараона "Исхода" одни - Аменготепа III-го, а другие – Сети II-го. Не следует чрезмерно удивляться такой неопределенности: исход евреев из Египта, которому мы, по причинам религиозным, придаем огромное значение, явился в свое время происшествием маловажным. Орда чужеземных рабов покинула Дельту, разбила высланную вслед за нею погоню и скрылась в Синайской пустыне. Что значил этот пограничный инцидент в сравнении с опасностью, которая грозила Египту со стороны ливийцев или же вторжениями сирийцев, чуть не разрушивших к тому времени монархию Менептаха? Современники едва обратили внимание на бегство Израиля, а последующее поколение; вероятно, вовсе позабыло о нем".

В позапрошлом году, при производстве раскопок в "Долине царей", американцу-любителю, Т. Девису, посчастливилось обнаружить, вблизи сиринги Аменготепа II-го, избежавшую разграбления усыпальницу царицы Ли, любимой супруги Аменготепа III-го. Всецело владея умом фараона, царица Тии оказывала влияние на ход государственных дел и сумела воспитать сына своего, наследника престола, в любви и уважении к родителям, так что, когда Аменготеп IV, по смерти отца, принял бразды правления, значение царицы-матери не только не ослабло, но возросло. Некоторые историки не без основания полагают, что лишь под давлением со стороны умной и честолюбивой Тии молодой фараон решился вступить в борьбу с могущественными жрецами Амона и не задумался перед религиозным переворотом ради усиления царской власти.

Когда Девис и его сотрудники проникли в склеп и ввели туда электрический ток из соседних царских сирингов, глазам их представилось поразительное зрелище: все подземелье озарилось отблеском золота. На полу, по стенам, по потолку, повсюду сияло золото, яркое и чистое, - едва потускневшее от тонкого слоя пыли, оно переливало тысячами огоньков то красных, то оранжевых, то желтых, будто драгоценный металл всей земли фараонов вспыхнул ярким пламенем по темным закоулкам обширного тайника. Среди этой сказочной роскоши, в одном из углов усыпальницы, покоился на золотых похоронных санях великолепный гроб, тоже золотой, сверкавши драгоценными камнями и цветной эмалью. На крышке его изображена была царица Тии. Но гроб, как оказалось, опрокинулся на сторону, одна из боковых стенок его выпала, и мумия лежала рядом на песке.

Не долго продолжалось очарование. - Золото, которое так ослепительно сияло, оказалось тонкими золотыми листами, едва державшимися на месте посредством какого-то клейкого вещества; драгоценные каменья и эмаль были простыми цветными стеклами, или дешевыми камешками. Словом, вся роскошная обстановка не представляла никакой рыночной ценности. Едва струя свежего воздуха проникла во внутрь усыпальницы, как ее золоченая обшивка начала понемногу спадать, как струпья с заживающей раны, и вскоре обратилась в мелкую пыль. От волшебной сказки 1001-й ночи не осталось следа. Да и сама мумия, не взирая на все внешние указания, согласно дальнейшему исследованию, не принадлежала царице Тии, а молодому человеку лет 25-26.

Что же все это означало? По мнению профессора Масперо, знаменитая царица была первоначально погребена в собственном склепе, близ Тел-эль-Амарны, где находилась столица сына ее Аменготепа IV. Во время кровавой реакции, наступившей вскоре после смерти фараона-еретика, когда усыпальницы начали подвергаться осквернению, прах царицы был, по всему, вероятно, тайно вывезен на ее собственных похоронных санях вместе с кое-какими предметами культа, спешно доставлен в "долину царей" и наскоро замурован в чужой сиринге. Этим обстоятельством объясняется чрезвычайная скудость погребальных предметов роскоши найденных в случайной усыпальнице Тии. Весьма правдоподобно, что впопыхах ошиблись мумией и вместо царицы привезли в Фивы одного из членов царской семьи, может быть, зятя покойного фараона. Во всяком случае, египтяне, совершавшее погребете, были твердо уверены, что бренные останки принадлежать царице Тии, как это видно из надписей и фигурных изображений на санях, по женской прически мумии и принадлежностям ее туалета.

Осмотр царских усыпальниц отнял не мало времени. Наступил вечер, когда мы, наконец, тронулись в обратный путь. Алый сверкающий диск уже опустился за Ливийскую цепь. Фиолетовый сумрак наполнил ущелье, и легкая дрожь пронеслась над пустынею. На том месте, где угасло светило, небо приняло бледно-желтый оттенок, и сразу наступила ночь... Но вот лучи желтого сияния стали сгущаться в ярко-золотую завесу с красноватым отливом, сквозь которую лучезарный лик Амон-Ра преобразился высоко в небесах. Завеса постепенно растаяла в бледной лазури; высоко над нею образовалось фиолетовое сияние; быстро расплываясь, оно заполнило весь свод небесный, начавший было бледнеть пред мраком, надвигавшимся с востока. За далекою Аравийскою цепью показалось кровавое зарево; не успели мы доехать до берега Нила, как огромный шар полной луны вынырнул нам навстречу и, вырастая с каждым мгновением, плавно поднялся над розоватыми вершинами. На тысячи металлических блесток раздробилась поверхность воды; на противоположном берегу замигали огни Луксорской набережной, и от колоннады храма Амона гигантская тень легла на высокой берег, пересекла широкую реку и протянулась вглубь Фиванской равнины...

Полный месяц горит над Луксором. Ночь тихая, теплая, ночь благоуханная окутала прозрачною дымкою рощи и нивы, пески пустыни и царственную реку. Нагретая за день земля все еще дышат теплым дыханием бессмертного Амон-Ра. В такую ночь не уснуть. Ароматы неведомых цветов мутят голову, воображение работает, кровь сильнее приливает к сердцу, и кажется, будто древняя земля фараонов, пробудившись от тысячелетнего сна, вот-вот раскроет перед вами свои потаенные сокровища, вновь явит ей одной ведомые чудеса!

Едем в Карнак, - там ждет нас величественное святилище Амона, и дух его, как в незапамятные времена, быть может, парит в эту дивную ночь над хрустальными водами священного озера. Наша коляска, запряженная парою сирийских жеребцов, с кучером-негром на козлах, быстро катит по широкому шоссе. Силуэты пальм и акаций проносятся мимо в серебристой пыли. Все кругом окрашено в беловатый, бледно-голубой и лиловый цвета, все предметы кажутся больше, ближе, таинственнее. Свежестью веет с полей, где поспевающая пшеница начинает колоситься уже во второй раз. Вот под сенью пальм мелькают ряды гигантских баранов; в лунном сиянии лоснятся их каменные спины. Какой мощи полна их иератическая поза! Один за другим показались оба пилона гранитного храма Хонсу, покрытые тонкими рельефами. За крутым поворотом, словно из земли, выросли огромная стена храма Амона и еще более огромный пилон его.

Внутри просторного двора все залито лунным светом, который, точно серебряный поток, струится между камней и развалин; трепетные тени, то густые, то прозрачные бегут по всем направлениям. Колоссы Рамзеса III, - не ведающие усталости часовые, - грозно стоят на страже у входа в его святилище! Квадратный дворик, с колоннадою и мумиеобразными Озирисами исполинских размеров, кажется совершенно новым, так скрашивает волшебное освещение все изъяны, почти возвращает первоначальную прелесть искалеченным изваяниям. В глубине "святая святых" - могильный мрак, не смотря на блестящие пятна, которые ложатся то здесь, то там; это слезы Силены просочились сквозь трещины потолка и каплями падают на каменные плиты пола, медленно катятся вдоль покрытых иероглифами стен...

Гипостильный зал, с его лесом гигантов-колонн, испещрен черными и белыми полосами. Лик полной луны приветливо глядит сквозь отверстия верхнего ряда окон; в этом преддверии сокровеннейшей части храма, где все полно великих тайн мироздания, душа проникается сознанием, что жизнь и смерть человека следуют одна за другой в ряд бесконечных воплощений, подобно этим чередующимся полосам света и тени.

За гипостилем начинается ряд ярко освещенных, открытых галерей - и среди них знаменитые обелиски царицы Хатасу и Тутмеса. Полированная поверхность гранита, как сталь, отливает голубым сиянием; кругом желтеют развалины, и длинный ряд мумиеобразных Озирисов строго глядит с высоты на робкого путника. Обширный храм Аменготепа III-го, представляющий из себя груды развалин, кажется морем камней, из бездны которого уныло глядят остовы погребенных судов. Далее идут таинственные закоулки, темные часовни, куда нет доступа лунному свету. Из под колоннады Тутмеса III-го развалины всего храма имеют вид волшебной декорации, чего-то искусственно-сложенного для услады взоров и умиления души.

Глубоко в лощине сотнями огоньков искрится поверхность священного озера, где, по преданно, впервые прозвучал голос Амона. "О владыка небесных сфер, начало всякой жизни, обитающий во мраке. Ты, тяготеющий над самим собою тайною, которую носишь в себе, поведай нам эту великую тайну бытия". Но все молчит кругом. Видно, не даром служители Амон-Ра ревниво оберегали сокровища своей глубокой мудрости; лишь после продолжительного строгого искуса и тяжелых испытаний приподнимали они, мало помалу, завесу с лучезарного лика Творца Вселенной перед жаждавшим истины и познание неофитом.

Что за наслаждение скользить в легкой дахабие по тихому широкому Нилу! Зеленою лентою тянутся берега, окаймленные с обеих сторон высоким горным кряжем, который то приближается вплотную к реке, - и отвесные, бурые скалы отражаются в зеленых струях, - то далеко отступает к западу, или востоку, едва заметный в золотистой пыли. За этим кряжем начинается беспредельная, безлюдная песчаная степь, где шакал жалобно стонет, точно покинутое дитя, где коршун реет в раскаленном воздухе, выслеживая добычу, и мимолетное марево манит обманчивым призраком прохладной влаги и роскошных лесов. Есть что-то глубоко успокоительное, врачующее больную душу в этом однообразии, прелесть которого заключается в игре красок, в мягкости тонов. Все цвета радуги сменяют друг друга в бездонном небе. Розовое и пурпурное при восход солнца, оно днем становится голубым, но таким бледным, что едва заметна его лазоревая окраска. А подымается северный ветер, и небо примет зеленоватый оттенок аквамарина. Если же подует огненный камзин, то обычная прозрачность воздуха замутится легкою пылью, точно серые тучи заволокут ясную лазурь и грозят дождем. Но что за волшебная иллюминация зажигается в небе с заходом солнца! Желтый, оранжевый, розовый, фиолетовый, палевый цвета, то чередуясь, то одновременно вспыхивают в разных его концах, пока все не сольются в темно-синем бархате быстро наступившей ночи. Иногда же в первые сумерки, когда чуть заметные звезды начинают мигать высоко над головою, небесный свод становится золотисто-зеленым, как прозрачная глубина горного озера. В соответствии с воздушною феериею, и струи Нила быстро меняют окраску, облекаются в бесчисленные наряды, отражая в своем хрустальном зеркале все цвета радуги, только более бледными, более зеленоватыми.

Пальмовые рощи, группы гумми-акаций, тучные пажити плывут по обе стороны дахабие; в иных местах желтые пески пустыни просачиваются к реке между изумрудной зелени. На крутом берегу то и дело вырастают деревни, однообразно бурые, в тон окружающей их земли; белые мечети скромных размеров, с белыми же куполами и минаретами, ярко выделяются на общем темном фоне. Тысячи голубей кружатся в воздух... Стройный женщины в длинных черных одеждах, с закрытым вуалью лицом, спускаются к Нилу, поддерживая на голове грациозным изгибом руки глиняный кувшин с продолговатым горлышком; зачерпнув в него воды, они медленным шагом идут в гору, и концы их легкого платья волочатся по земле на подобие шлейфа. Временами стада черных коз и баранов идут на водопой; старик-пастух, с седою окладистою бородою, в белом халате, с черным плащом на плечах и в белой чалме, опираясь на длинный посох, задумчиво глядит вслед убегающей дахабие; его величественная фигура, озаренная косыми лучами заходящего солнца, напоминает ветхозаветного патриарха. Вот пара тяжелых буйволов медленно входит в воду и, высунув широкие морды, нежится в прохладных струях.

Ряд шадуфов оглашают воздух скрипучею песнею; ей вторят голоса феллахов, вечных рабов вечно жаждущей земли, обреченных всю жизнь орошать ее. Они стоят парами на узкой выемке, около аршина над уровнем Нила, и ровным, механическим напряжением бронзовых мускулов тянут к сонной реке объемистый бурдюк, который подвешен на длинной жерди, опускающейся перпендикулярно к другой, на подобие коромысла. Бурдюк наполняется водою, а камень, висящий на противоположном конце верхней жерди, своею тяжестью подымает его на известную высоту; здесь другой феллах подхватывает и выливает драгоценную влагу в небольшой резервуар, откуда многочисленные каналы разносят ее по полям. Количество воды, получаемое всякий раз этим первобытным способом, весьма незначительно, а между тем растительность нуждается в обильной поливке. И вот феллах во время низкого стояния реки с утра до вечерней молитвы проводить у шадуфа. Зимнее солнце немилосердно печет его, обдувает холодный ветер, а он все трудится и поет, поет свою веками сложенную на трех нотах песню; от шадуфа к шадуфу летит она, однообразная и печальная, все та же со времен великих фараонов.

В пленительном однообразии проходят час за часом, день за днем, неделя за неделею на легкокрылой дахабие. Навстречу ей следуют такие же, как и она, плавучие домики, или широкие фелуги с остроконечными парусами, подобные огромным птицам; одни из них перевозят семьи туземцев с их домашним скарбом, овцами и козами; другие нагружены целыми горами различных плодов, тыкв, мешков с зерном, или же сотнями глиняных кувшинов для воды; а по обе стороны тянутся все те же розоватые горы... Днем печет солнце, ночью холод чувствительнее, нежели на юге Европы; сухой, северный ветер дует без перерыва в течете зимних и весенних месяцев, вызывая с наступлением сумерек неприятную дрожь.

После нескольких дней монотонного плавания, на левом берегу Нила показалось среди пальмовой рощицы небольшое, опрятное и веселое на вид селение. Это - Бальяна, где нас ожидают лошади, чтобы ехать в Абидос. Абидос! - Как долго, как страстно мечтал я посетить знаменитую святыню древности, колыбель цивилизации в Долине Нила, - и вот я у порога ее! Там - вдали, у подножия Ливийских гор, слабо очерченных в золотистой пыли, тысячелетиями скрывались величественные храмы Сети и Рамзеса, усыпальница Озириса, бережно окутанные в песчаный саван заботливою пустынею.

Не теряя времени, мы трогаемся в путь, быстро минуем Бальяну и выезжаем за околицу; здесь начинаются огороженные глиняными заборами сады апельсинных, лимонных и померанцевых деревьев. Далее, по обе стороны дороги, тянутся бесконечные поля, переливая всеми оттенками зелени, начиная изумрудным и кончая оливковым. Кое-где пшеница уже начинает золотиться; рядом молодой ячмень, или клевер, бобы, плантация сахарного тростника; здесь одновременно и пашут, и сеют, и жнут: от трех до четырех урожаев в год допускают подобную кажущуюся несообразность. Поля, разбитые на мелкие участки, засеиваются различными сортами хлебов, которые поспевают далеко не в одно и то же время. По равнине разбросаны небольшие леса, рощи и единичные пальмы, так красиво выделяющиеся на ярком фоне тучных пастбищ. Черные буйволы лениво жуют жвачку на пажитях; стада овец пасутся в отдалении; верблюды и ослики удивленно смотрят на громыхающий по пыльной дороге экипаж. Навстречу едут верхами бронзолицые феллахи в черных, или темно-синих халатах, с белыми чалмами на головах.

По лазури плывут легкие облачка, а на туманном горизонте блещут янтарем и перламутром Ливийские горы, со знаменитым проходом, через который, по верованию древних египтян, души умерших направлялись в страну теней. На западной окраине этой широкой равнины, всегда почитавшейся одною из плодороднейших местностей в долине Нила, находился в былое время огромный город Абидос, где покоились мощи Озириса, первого царя-мученика и в то же время бога подземного мира. В окрестных горах и пустыне испокон веку хоронили благочестивых египтян, желавших лежать по близости священной гробницы, в надежде обрести бессмертие через посредство великого Озириса, который победил смерть и первый открыл человечеству тайну воскресения. Чего только не было в этом некрополе. Склепы фараонов всех династий, пышные саркофаги жрецов и бесчисленные могилы состоятельных людей различных слоев общества.

Заветною мечтою каждого египтянина было пробыть после смерти некоторое время в Абидосе. Вот почему туда везли на особых барках с севера и юга тысячи мумий, помещавшихся в обширных подземельях храма Озириса. Некоторые ограничивались сооружением себе в святом граде надгробных плит, хотя и были преданы земле в ином месте. Что же осталось от этого величия? Два полуразрушенных мавзолея и часть кирпичных стен. Неизвестно даже, где, именно, стоял храм "Доброго бога".

Мавзолей Сети I-го - одно из замечательнейших произведений египетского искусства времен новой империи, когда техника мастеров достигла высшего развития, а простота рисунка и художественная реальность изображены еще не успели выродиться в вычурность и преувеличенность. Первые два пилона, а также обширный двор храма пропали бесследно; от второго двора остался ряд обезображенных колонн перед входом в гипостильный зал, не особенно больших размеров (52 м. в длину и 11 в ширину); за ним следует второй гипостиль, много обширнее: из одного зала в другой ведут семь широких дверей, благодаря чему, оба могут, в сущности, считаться за один. Каменный потолок, уцелевший лишь отчасти, опирается на целый лес папирусообразных колонн, с закрытыми капителями, испещренных рельефными изображениями, таких массивных, что они кажутся разбухшими от избытка жизненных соков.

На северной стене гипостиля в совершенстве сохранились лишь три барельефа. Они первоначально были цветными, но краска со временем сошла, известняк принял желтоватую патину, благодаря чему фигуры фараона и богов кажутся высеченными из слоновой кости. По моему, рельефы в настоящем их виде выглядят более художественными, нежели когда они были покрыты яркою краскою, составлявшей отличительную черту колорита египтян. Тонкость работы, законченность деталей здесь поразительны. Великолепен сам Сети, трижды изображенный приносящим жертву различным божествам; видно, что скульптор имел перед глазами не модель, а самого фараона в расцвете его мужественной красоты, - до такой степени, несмотря на условность, соблюдавшуюся египетскими артистами во все эпохи, естественность движении, выражение лица и даже взгляд - все принадлежит живому человеку. Фигуры богов в их иератических позах, и те не лишены жизни: рост, не превышающий человеческого, придает Озирису, Изиде с их спутниками известного рода реальность. О костюмах и обстановке говорить нечего - это настоящая миниатюрная работа. Одни иероглифические надписи чего стоят!

Имя Сети I-го и самого художника, создавшего барельефы, можно рассматривать в лупу. За гипостилем следуют семь часовен: их входные двери приходились между рядами колонн обеих зал и помещались на возвышенности, благодаря чему из глубины алтаря открывался обширный вид до второго пилона. Отличие Абидосского храма от остальных заключается в том, что он был посвящен не одному какому-либо божеству, а одновременно целым семи, из которых каждое располагало особым св. святых, где помещалась священная ладья. Потолок здесь имел форму купола, и все стены были украшены цветными рельефами, не утратившими отчасти и доселе свежести красок; впрочем, совершенство скульптуры далеко не одинаково в различных частях храма. Сети I умер, не окончив сооружение громадного святилища, и особенно его внутренних украшений; работы продолжались и приведены были к концу сыном его Рамзесом II, что в значительной степени отразилось на их художественности. Великий фараон в течете своей жизни воздвиг столько храмов по всем концам своего обширного царства, что работавшие для украшения их артисты не имели ни времени, ни сил добросовестно относиться к делу; произведения их, в следствии этого, носят на себе следы поспешности, с которою они выполнялись, и нередко проглядывает в них известная грубоватость. Кроме того, Рамзес II не постеснялся разбить на некоторых рельефах лицо Сети I и заменить его своим собственным, в ущерб единству исполнения.

С южной стороны обширный придел соединяется с храмом посредством крытого прохода, на стенах которого помещается знаменитый, так называемый "Царский список из Абидоса" - перечень имен фараонов, занимавших египетский престол, начиная с Менеса, основателя I династии и кончая Рамзесом I, всего 76 имен. Благодаря этому важному историческому документу, можно более или менее точно установить преемственность династии фараонов; многие, однако, отдельные имена умышленно опущены Сети, считавшим их почему-либо недостойными числиться в списке его предков "по солнечной крови"; перед этими предками он изображен вместе со своим сыном, Рамзесом, который читает гимны Амону по папирусу, тогда как отец кадит богу пуанитским еимиам. У Рамзеса, в знаке несовершеннолетия, с правой стороны спускается до плеча длинная прядь волос.

Минутах в 20 езды от мавзолея Сети I начинается мрачная, дикая котловина, окруженная амфитеатром обрывистых гор и усеянная множеством глиняных осколков. Нельзя ступить шагу, не раздавив несколько из таких осколков, остатков от бесчисленных вазочек красной глины, который, в виде ex voto благочестивые современники XVIII и XIX династий посвящали памяти древнейших фараонов и великому Озирису.

В этой котловине были недавно открыты гробницы повелителей Египта времен, настолько отдаленных даже от первых известных нам исторических династий, что имена их не вошли ни в один царский список и вовсе не упоминаются известным историком времен Птоломеев, Манетоном. Возможно, что гробницы принадлежать доисторическим царям из Иераконполиса, во всяком случае, значительно старшим I династии. Произведенными раскопками обнаружено, что цари эти являлись представителями уже высокой для того времени культуры и что, следовательно, не постройкою пирамид положено основание цивилизации на берегах Нила, а гораздо ранее. Но где же тогда начало?

Приходилось ли вам, читатель, в безлунную, летнюю ночь, выйдя в открытое поле, взглянуть на звездное небо? Тысячи светил мерцают цветными огнями, и долго любуетесь вы их ярким сияньем. Вглядитесь, однако, пристальнее: на темно-синем бархате небесного свода вы отличите тогда слабые лучи более отдаленных миров. Но глаза ваши успели привыкнуть к окутавшему землю мраку, и в бездонной глубине вселенной за этими светилами появляются еще новые, едва-едва приметные искорки мирового огня. Где же конец?

И в долине священного Нила нет конца людским поколениям, хранимым песками пустыни и недрами гор. Едва были открыты усыпальницы фараонов I и II династий, достигших уже высокой степени цивилизации и могущества, как ныне появляются на свет Божий могилы предшественников Менеса, которые, в свою очередь, не знаменуют начала египетской государственности. Египет пирамид был концом и разложением Египта, более древнего; за 6000 лет до Р.Х. язык его вымирал от старческой дряхлости, религиозные верования преобразовывались, государственный и общественный строй разлагался: Указанием на обычаи тех отдаленных времен могут служить некоторые из высеченных внутри пирамид V и VI династий молитв, сложенных в эпоху наиболее древних царей, а, быть может, и того ранее, когда еще вовсе не существовало фараонов.

Вопрос о происхождении египетской расы долгое время оставался спорным; лишь сравнительно недавно, благодаря исследованиям доисторической эпохи французскими учеными, Lortet et Gaillard, удалось установить, что уже в отдаленные времена берега Нила были населены, в области Верхнего Египта, расою бес сомнения местного происхождения (autoc-tone), потомками и представителями которой, по сравнению черепов, следует признать современных коптов. Эта раса вполне самостоятельная, африканская, с ее выдающимися признаками. Настояний, природный египтянин не имеет общего с жителями Дельты: он не выходец из Азии, и в нем нет ничего азиатского; природный египтянин представляет тип вполне сформировавшийся гораздо ранее нашествия различных рас, вышедших из Южного Египта. Эти последствия, по мнению проф. Навиля, были представителями аристократического класса в Египте, потомками завоевателей, которые, родом из Аравии, проникли в долину Нила через Нубию. Аборигены, охотники и рыболовы, носили название "Any", часто встречающееся на древнейших памятниках. Завоеватели едва ли принадлежали к семитической расе, но были, по всей вероятности, гамитскаго происхождения (Hamites); впрочем, они мало что принесли с собою, кроме идей. Письмо, домашние животные, утварь, одежда и т. д., - словом, вся материальная часть цивилизации продолжала развиваться и после нашествия иноплеменников на началах исключительно местного происхождения. Этим различием расы между господствующим классом, фараоном, феодальными владетелями и жрецами, с одной стороны, и народною массою - с другой, можно, отчасти, объяснить замкнутость, которою искони отличалась религия древних египтян и глубокую пропасть отделявшую посвященных от невежественной и суеверной толпы.

Свежий северо-восточный ветер дует на встречу нашей дахабие. Паруса спущены, и одним течением несет ее вниз по взбаламученному Нилу. Волны бегут вдогонку одна за другою, встряхивая белою гривою, отражая клочья лазури. Легкие облачка кладут мимолетные тени на прибрежные зеленые нивы и на бурую поверхность реки. Мы приближаемся к Телль-эль-Амарне.

На восточном берегу обширная песчаная равнина окружена амфитеатром низких холмов. Вот и пристань, на которой толпятся феллахи в ожидании туристов. Взобравшись на крутой берег, мы идем среди зеленеющих посевов пшеницы и ячменя; между ними возвышаются группы финиковых пальм. Вдоль дороги тянутся развалины старинных стен; груды кирпича навалены повсюду; местами попадаются глыбы красного гранита; не раз приходится перескакивать через траншеи, лишь отчасти засыпанные землею. Встречные туземцы приветствуют нас учтивым "Нахарак Саид", т.е. счастливого дня. Наконец, мы подходим к деревянной казарме, охраняющей все, что уцелело от стоявшего на этом месте в XV веке до Р.Х. дворца фараона Аменготепа IV. Здесь, на пространстве 4-х небольших комнат, разбросаны отдельные куски штукатурки с обрывками цветных картин и орнамента. Явственно видны вылетающая из зарослей папируса дикая утка, да несколько рыб плескающихся в воде... вот и все. А в былые времена, по описанию современников, царские чертоги были убраны с восточною роскошью. В многочисленных залах все стены и колонны были покрыты художественными фресками ярких цветов; полы были украшены тонкою расписною штукатуркою, кедровые двери выложены серебряною инкрустацией. Кругом кипела жизнь; по праздникам многочисленные процессии направлялись к обширному храму "Атона". Фрески, хранящаяся в Каирском музее, указывают, что народу жилось хорошо; благосостояние его росло, а различные торжества служили частым развлечением. Торговля и промышленность процветали; особенно усовершенствовались стеклянное и фаянсовое производства, которым покровительствовали царская семья и двор. Хотя приемы в живописи оставались теми же, какими они были в Фивах, тем не менее заметна существенная разница в выборе сюжетов, поражающих разнообразием и живостью исполнения.

Основанием своим город был обязан фараону-еретику, Аменготепу IV, или, как он назвал себя впоследствии, "Куенатену". Фараон этот был сыном Аменготепа III и жены его царицы Тии, происходившей из знатной египетской семьи, хотя и не царской крови. Фараон, вероятно, женился по любви, и весьма возможно, что жрецы Амона, стропе хранители национальных традиций, оказали известное сопротивление, когда Аменготеп III объявил наследником престола сына от неравного по рождению брака. Во всяком случай Аменготеп IV всю жизнь не переставал преследовать как культ Амона, так и его служителей. По впоследствии на престол он избрал покровителем и верховным божеством в империи "Атона", солнечный диск, один из древнейших символов бога солнца гелиополитанского происхождения; Атону было присвоено раз навсегда одно изображение - солнца, испускающего лучи, которые заканчиваются руками. Жертвоприношения ему состояли, преимущественно, из плодов и овощей. Все прочие божества были объявлены низложенными.

Этим решительным шагом фараон возбудил против себя вражду могущественного и богатого духовенства, и что еще важнее - ненависть собственной резиденции. Фивы испокон веков были городом Амона. Объявив войну их небесному покровителю, Аменготеп был вынужден покинуть столицу и основать новую, названную им "Куит-Атону", т. е. горизонт солнечного диска, где Атон стал господствующим, так как ни один город в Египте не потерпел бы низложения своего бога-покровителя, хотя бы в угоду самому фараону.

Переворот, совершенный Аменготепом IV, носил скорее политически, нежели религиозный характер и был направлен, главным образом, против всемогущества жрецов Амона. Суть верований осталась без изменения, так как культ Атону, будучи старейшим в Египте, не только не нарушал тайного стремления к единобожию, олицетворением которого к тому времени являлся культ Амона, но даже делал шаг вперед в этом направлении.

"Сколь дивен восход твой на своде небесном, о Атон божественный, источник жизни", поется в одном из гимнов. "Ты грядешь с Востока, наполняя землю красою своею. Велик ты и прекрасен и блестишь ты высоко над землею. Лучи твои даруют жизнь всякой твари. Подобно Ра, ты несешь нам все нужное, ты ниспосылаешь ярме лучи на землю, и день следует за тобой по пятам. Ты скрылся на Запад, и земля, подобно мертвецу, пребывает во мраке; люди спят по домам; их головы окутаны; никто не видит соседа. Из логовища выходить лев, и змея жалит смертельно. Померкло лучезарное небо, немою стала земля. Творец всего скрылся за горизонтом".

"По утру блестящим является он в образе Атона, и мрак бежит перед светом. Земля ликует. Просыпаются люди, омывают члены свои и одевают одежды. В обожании тебя воздымают они руки, так как ты освещаешь землю; всякий возвращается к трудам своим; стада идут на пастбище, деревья и растения полны жизни, птицы вылетают из гнезд и, распростерши крылья, как бы шлют мольбы твоему лику. Лучи твои проникают в бездну морскую и оживляют ребенка во чреве матери".

"Ты, будучи единым, сотворил волею твоею землю, людей, домашних животных и диких зверей, все сущее - движущееся на земле и летающее по воздуху, земли Сирийскую, Кутскую и Египетскую и всякому ты определил его место".

"Ты, Боже, единый, сливаешь образ свой с живым диском. Ты - солнце встающее, сияющее, пребывающее в движении, все прообразы суть в недрах твоих, ты - Боже единый".

К интересным выводам приходить Масперо относительно характера Аменготепа IV. Ученый египтолог говорить, что фараон этот по природе мягкий, любящий, был, по-видимому, страстно привязан к своей жене, так как на всех рельефах царица сопровождает его: они вместе совершают жертвоприношения "Солнечному диску", вместе молятся в храме, следуют на колеснице, присутствуют на торжествах. На одном из барельефов царица даже изображена сидящею на коленях у своего мужа, в самой непринужденной позе. В царской семье было 6 дочерей, которые росли в тесном семейном кругу: царевны следовали повсюду за родителями, им дозволялось играть у трона, пока отец их исполнял высокие обязанности по управлению государством.

Со смертью своего основателя, Культ Атону начал клониться к упадку. Царствовавшим после Аменготепа IV зятьям его оказалось не по силам продолжать борьбу с приверженцами Амона. Вскоре враждовавшие стороны заключили почетный мир; культ Амон-Ра был восстановлен, и находившиеся в изгнании жрецы вернулись к алтарям своего бога. Фараоны переселились в Фивы; за ними последовали придворные, чиновники; движение на улицах прекратилось; храмы и дворцы опустили, гробницы остались неоконченными, или пустовали; сам Атон вернулся в свое первоначальное ничтожество. Город прозябал еще некоторое время благодаря своей промышленности, но в конце концов фабрики эмали, знаменитая по всей стране, были перенесены в Фивы и Гелиополис. Со временем царски дворец и храм были до основания разрушены свирепыми приверженцами Амона, изображения Аменготепа IV подверглись истреблению, на всем пространстве земли Египетской, а от "горизонта Солнечного диска" остались одни развалины. Счастливая случайность разоблачила нам историю этого минутного величия, но сколько должно было появляться в Египте других столиц на миг, созданий фантазии какого ни будь царя, повергнутых во прах его приемниками. Как много еще не исследованного таит от нас древняя земля фараонов. Мы едва начинаем разбираться в ее истории, надолго искаженной греческими баснями и недомыслием. В тысячелетнем прошлом Египта события сгущаются и сливаются; но явись новое открытие - и тысячи деталей ярко выделятся на бесцветной основе, сотни происшествий нарушать однообразие летописей.

Каир для Египта, - где мы привыкли считать тысячелетиями, - относительно новый город, основанный арабами лишь 1000 с слишком лет тому назад и не имеющий связи с царством фараонов. Если бы не соседство его с пирамидами, Саккарою и Гелиополисом, то о нем можно было бы вовсе умолчать; он олицетворяет мусульманский мир, бесспорно заслуживающий внимания, мир своеобразный, по своему прошлому и духовному складу, полный ярких красок, но в то же время чуждый той стране, куда он насильственно проник. Для всесторонней оценки этого нового фактора в истории Египта потребовалась бы целая книга, что выходить за пределы настоящих очерков. Ограничимся поэтому общею картиною современной столицы Египта, с ее восточным колоритом, драгоценными памятниками арабского искусства и пестрою уличной толпою. Оставив в стороне европейский квартал, направимся в ту часть города, где живет туземное население. Улицы здесь до того узки, что два экипажа могут с трудом разъехаться, а мушараби, - решетки точеного и ажурного дерева, которые окружают со всех сторон закрытые балконы, выступая вперед от двух противоположных домов, почти касаются друг друга. Движение по этим улицам - чрезвычайное. Пешеходы, телеги, запряженные мулами, на которых помещаются мусульманские женщины, все в черном, с покрытым до глаз лицом; продавцы всевозможных товаров, ослики, верблюды с седоками или вьюками, - все это кричит, визжит, ржет, скрипит. Смесь всевозможных типов, нарядов, наречий и званий. Вот идут цари пустыни - гордые бедуины в белых алжирских бурнусах, поверх темных гандур, стройные, невозмутимые, с правильными чертами смуглых лиц; у лавок сидят, в красных фесках и европейском костюме, греки, армяне, евреи; феллахи в длинных, голубых блузах из бумажной материи, широко открытых на груди, из под которых виден жилет яркого цвета, в широких шароварах, доходящих до колен и с красными тарбушами на голове, обмотанными тюрбанами из белой кисеи, следуют рядом со своими животными, или оживленно торгуются у прилавка. Их жены, с браслетами на руках и ногах, несут детей на плече, поддерживая их одною рукою. Черные, как смоль, негры, с лоснящимся лицом, с его характерными чертами, стараются щегольнуть манерами и одеянием, между тем как меньшие братья их тут же шлепают по грязи, едва прикрывая свою наготу. Вот, согнувшись под тяжестью огромного бурдюка, плетется несчастный Саббаэ, носильщик воды; рядом толкает свой лоток с кусками жирной говядины, рыбы или овощей коричневый абессинец. На открытом воздухе - лавки всякой всячины: материй, туфель, фесок, медных или железных изделий, цирюльни, кофейни, без конца. Нищенствующее дервиши или фокусники, предсказатели; разносчики фруктов, лимонада, сластей во всю глотку предлагают свою ношу покупщикам. Вот лавчонка совершенно отличная от других: на нескольких полках расположены книги и листы бумаги. Человек, сидя, внимательно пишет что-то на бюваре, положив его на свое колено. Другой человек, по-видимому поденщик, наклонившись, отвечает на его вопросы. Это общественный писец, к которому каждый идет за советом при затруднительных обстоятельствах. Пронзительный голос муэдзина раздается с высоты соседнего минарета, сзывая правоверных на молитву. По середине улицы с трудом пробирается сквозь толпу нарядная карета, запряженная парою кровных арабских коней, серой масти. В карете сидит знатная дама из гарема какого-нибудь паши, одетая в черное, с прозрачною белою вуалью, спускающеюся от половины лица почти до ног. Впереди экипажа бегут два худощавых "Саиса", босоногие, одетые в легкую белую одежду, в богато расшитые золотом куртки и с ослепительно-белыми чалмами на головах; с тростями в руках, они разгоняют прохожих.

Рядом с улицею, полною оживления, крика и гама, где пыль летит во все стороны, за крутым поворотом, тянется другая улица, погруженная в молчание и одиночество. Кажется, что идешь по мертвому городу, пустынному, всеми покинутому. Дома, лишенные окон и дверей, выходящих на улицу, представляют унылую и однообразную линию голых стен с обвалившейся штукатуркою...

До вторжения арабов в Египет место настоящего Каира занимала римская крепость Вавилон на рубеже исполинских египетских городов: Мемфиса - на Юге, Гелиополиса - на Севере. В начале арабы, под предводительством Омара, насчитывали лишь 4000 человек вооруженных всадников, и даже позднее, в эпоху окончательного завоевания Египта, число их не превышало 12000; если же горсть людей оказалась достаточною для овладения обширною, многолюдною и богатейшею областью Византийской империи, то причину этого явления следует искать в сочувствии местного населения новым пришельцам. Господство греков было ненавистно египтянам, благодаря религиозным преследованиям, которым они подвергались со стороны православных. Дело в том, что христианство, проникнув в долину Нила еще в первом веке, благодаря проповеди св. Марка, легко и скоро покорило все классы населения, но в тоже время новая вера выразилась здесь в своеобразной форме монофизитства, как более подходящей к мистическому миросозерцанию коптов. С осуждением Нестория, в Египте начались преследования его единоверцев, отличавшихся невероятною жестокостью. С тех пор здесь не переставали бороться две церкви: Мелекитская, или греко-православная и Якобитская, национально-коптская, или египетская. Слепая ненависть к Византии бросила последнюю в объятия арабов. По совету изгнанного коптского патриарха, паства его не переставала оказывать всякого рода содействия мусульманским завоевателям, которые обеспечивали им свободу вероисповедания и полное равноправие; впоследствии они горько раскаялись в своем ослеплении, но было поздно, и борьба с мусульманами оказалась уже не под силу дряблому племени.

Первое время арабы, действительно, не вмешивались во внутренние дела покоренной ими страны; они даже не основались в ней оседло. На месте настоящего Каира был расположен их походный лагерь, а палатка вождя стояла там, где теперь возвышается мечеть Амру, послужившая ячейкою новой столицы. Предание гласит, будто Амру, по возвращении из похода на Александрию, намеревался перенести лагерь арабов в завоеванную им крепость Вавилон. Когда его солдаты собирались снять палатку калифа, они заметили, что на верхушке ее голуби свили себе гнездо, и голубка сидела на яйцах. Амру счел это хорошим предзнаменовавшем, запретил трогать птицу и объявил место, где стояла его палатка, священным; поверх нее он вскоре выстроил мечеть, и первый арабский город в Египте, выросший вокруг новой святыни, получил имя Мизр-эль-Фустат, т.е. город палатки.

Династии, чередовавшиеся на калифском престоле, сооружали различные части города, но окончательные границы Каир получил лишь в царствование Фатимидов в 973 г., в момент закладки его стен планета Марс пересекла меридиан нового города, которому и присвоено было арабское название планеты "Эль-Кахир", т.е. победоносный. Крепость была сооружена позднее в 1176 году великим Саладином, употребившим на постройку ее камень от меньших пирамид Гизеха, причем работы производились христианами, взятыми калифом в плен у крестоносцев. По словам испанского путешественника, Ибн-Губера, посетившего Египет в 1183 году, не было возможности точно определить огромного числа французских пленников, работавших в цитадели. "Если бы не они", повествует рассказчик, "то работы никогда бы не были приведены к концу, так как одни франки в состоянии переносить утомительный и тяжелый труд: пилить мраморные плиты, тесать каменные глыбы и высекать рвы, окружающие стены крепости, в сплошной скал". С эспланады этой цитадели открывается чудный вид на Каир с его многочисленными минаретами, которые, точно спелые колосья, высоко вздымаются в прозрачном воздухе над плоскими крышами арабских домов, куполами мечетей и многочисленными садами. У ног - гранитные глыбы мечети султана Гассана. На северо-восток песчаные холмы с ветряными мельницами; на западе - зеленая равнина, по которой вьется серебристая лента Нила, а за нею, точно видьте в золотой пыли, исполинская семья пирамид Гизеха. На севере - высоты Мокаттама и бесплодная пустыня, убегающая в бесконечную даль. Внутри цитадели находится прелестная современная мечеть хедива Мегемета-Али, с двумя высокими и стройными минаретами, которые видны со всех пунктов окрестностей Каира и придают ему тот особый отпечаток, который известен каждому по различным изображениям. Внизу, у подножья крепостного утеса, коронованного этою мечетью, начинается ряд мавзолеев калифов и тянется по направлению к северу. Многие мавзолеи имеют при себе надгробные мечети, из которых, однако, большинство пришло в упадок. Все это - единственные в своем род памятники арабского искусства. Тонкая, ажурная работа Минбара, придающая мрамору вид драгоценных кружев, арабески, причудливый узор каменной и стеклянной мозаики роскошного Мирхаба, или символической ниши, указывающей правоверным направление Мекки, в сторону которой они должны обращаться во время молитвы; грандиозные размеры дворов и разнообразие колонн, набранных без разбора из древнейших христианских и языческих храмов греко-римского происхождения; кедровые потолки, на которых тускло блестит поблекшая позолота; кедровые двери, во всю вышину покрытая перламутровою мозаикою, точно драгоценными серебряными кружевами, -вот, в немногих словах, почти все мечети Каира. Самая красивая часть в них, по моему мнению, минареты; они до того воздушны, прозрачны, что местами лазурный кусочек неба виден сквозь их ажурные балкончики. Они словно затканы арабесками; орнамент их дышит неудержимою фантазией Востока. Отовсюду видны они вблизи и в отдалении, исчезающее в золотистой пыли.

Самые старинные и своеобразные мечети пришли в разрушение; сохранились сооруженные, сравнительно, недавно. Так великолепные святилища Амру, Хаким, Эль-Тулун давно утеряли первоначальное великолепие и только поражают огромностью размеров.

Мечети Эль-Муайад, Баркука, Гассана и другие, где еще совершается богослужение, происхождения турецкого, основаны султанами из мамелюков. Эти султаны были представителями феодализма, господствовавшего над Египтом в течении 600 лет, при преемниках Саладина. Престол перестал быть наследственным, султаны избирались мамелюками, - род турецкой дворцовой гвардии, - из их же среды. Правление их - одна из самых мрачных эпох средневекового Египта: это ряд убийств, измен, жестокостей, грабежа и всевозможных насилий, продолжавшихся вплоть до турецкого завоевания. Султан был не более, как старшим из мамелюков, Primus inter pares, и низводился ими с престола при первом неудовольствии. Эти изверги, однако, оказались самыми деятельными строителями мечетей; им обязан Каир большинством уцелевших памятников искусства. Подобная аномалия не раз встречается в истории Востока: соединение крайнего разврата и дикой жестокости с изысканною утонченностью во всем, что касается проявления материальной цивилизации, удивительное художественное чутье и понимание прекрасного; олицетворением этих различных свойств явились султаны из мамелюков. Мавзолеи их, расположенные в пустынь на юге от цитадели, подверглись еще большему разрушение, нежели гробницы калифов; тем не менее, даже в своем настоящем виде, они производят известное впечатление художественностью и гармонией размеров.

Внимание заслуживает также мечеть Эль-Азар, сооруженная еще фатимидами, но, благодаря частым реставрация, мало что сохранившая от тех времен; мечеть служит арабским университетом. Посреди обширного внутреннего двора и под окружающими его с трех сторон колоннадами ежедневно собирается несколько тысяч правоверных, которые, сидя с поджатыми ногами на циновках, изучают Коран. Лиуан (Крытая часть мечети, где творят молитву), внушительных размеров, открывает глубокую перспективу; с одного конца его до другого тянутся восемь рядов колонн, набранных из наиболее прекрасных зданий античного мира; одни из них совершенно простые, другие - покрыты резьбою, некоторые следуют группами по три, по четыре. Здесь, поджав ноги, сидят по углам почтенные старцы, поучая окружающую их молодежь. Нужно вглядеться в лица слушателей: с каким сосредоточенным вниманием, с какою пламенною верою, следят они за словами учителя, и какой при этом взгляде, полный презрения и ненависти, бросают они на чужеземного гяура. У всех на лице выражение экстаза, отречения от жизни.

Сюда стекаются студенты со всего мусульманского мира. В Эль-Азаре вы встретите, в их национальных костюмах, жителей Туниса, Алжира и Марокко, бедуинов, берберов, суданских негров, выходцев из далекой Индии и наших татар и туркмен, всех возрастов и званий; многие из них живут в самом здании мечети. С этой целью имеются боковые обширные пристройки, отведенные под дортуары и классные комнаты, где студенты распределены по народностям; значительная часть этих незатейливых казенных квартир отдана уроженцам Верхнего Египта и Нубии, составляющим наибольший контингент учащихся.

Глава двенадцатая - Пирамиды Гизеха и Великий Сфинкс

Длинная аллея африканских акаций ведет из Каира к пирамидам Гизеха; она начинается за "большим мостом", перекинутым через Нил у казарм "Казр-ен-Нил", пересекает южную часть острова Гезиреха и новый квартал, где строятся многочисленные виллы, затем, круто повернув на запад, тянется прямою линией на протяжении 8 километров к "Mena- House" и кончается у подножия пирамид.

По обе стороны дороги оживленные базары, на которых толпятся феллахи с их неизменными осликами; груды апельсин и тыкв, связки сахарного тростника и горы глиняных кувшинов в беспорядке нагромождены в отгороженных дворах. Далее тянутся однообразные, засеянные различными сортами хлебов поля, которые по всем направлениям перерезаны сетью бесчисленных каналов; селения и отдельные хутора утопают в океане зелени.

Сквозь густую листву акаций растут с каждым шагом лошадей исполинские мавзолеи фараонов и вскоре застилают своею массою желтеющие на горизонте пески пустыни. Мы подкатываем к высокому плоскогорью, на рубеже цветущей долины Нила, - достойный пьедестал пирамиды Хеопса! Как-то не варится, чтобы эти единственные в мире по своим размерам сооружение могли быть делом рук человеческих. Каменные глыбы одна поверх другой вздымаются на головокружительную высоту; они плотно прилегают друг к другу и, хотя держатся только искусною шлифовкою, без какого либо связующего цемента, однако незыблемо простояли тысячелетия и еще столько же простоят на диво человечеству, бессмертные памятники таинственной души великого народа "Окаменелая молитва перед загадкою небес", как сказал поэт.

Пирамиды, по мысли фараонов, должны были служить "вечным жилищем" для эфирной части их тела, известной у египтян под именем "Ка", существование которого считалось в зависимости от сохранения мумии. Таким образом, эти исполинские крепости-мавзолеи знаменовали не торжество смерти и разложения, но жизнь бесконечную.

Кругом - пустыня, мертвое царство песков и камней, и только эти три геометрические фигуры, словно чудом выросшие из под желтого савана, грозные часовые, дежурят у ворот некрополя фараонов. Вся местность, - куда ни оглянешься, покрыта их меньшими братьями, более или менее пострадавшими от времени и руки человеческой: от одних уцелели только основания, другие на половину разрушены, третьи так и остались незаконченными; повсюду - разрытые могилы и мастабы; глубоко в земле откопаны часовни и храмы; развалины разнообразных форм и размеров. Да, наконец, и сами пирамиды не схожи между собою; первая -создание великого Хеопса, сооруженная за 2900 лет до Р.Х. (145 метров в вышину и 233 У основания), возвышается на утесе; до арабского нашествия она имела богатую обшивку из цветного гранита, столь искусно полированного, что издали поверхность ее казалась металлическою. Внутри все было расположено таким образом, чтобы скрыть от посторонних местонахождение мумии, как будто фараон предвидел, сквозь завесу тысячелетий, что грабители могил и археологи нарушать его вечный сон. Вход в пирамиду помещался посреди северной стены, откуда нисходящая галерея вела в комнату, не законченную и замурованную; надлежало возвращаться к входу, отыскать в потолке галереи отличный от остальных камень, сдвинуть его, и тогда открывалась длинная восходящая галерея, которая разбегалась по двум направлениям. Следуя по одному из них, наиболее крутому, подходили к наглухо заделанной стене, которую приходилось пробивать прежде, чем проникнуть в комнату, где находилась царская мумия.

Пирамида Хеопса не раз подвергалась разграблению, так что, когда в новейшие времена внутренность ее была тщательно исследована, оказалось, что гранитный саркофаг фараона разбит и все находившиеся в погребальной комнате предметы и сама мумия похищены.

Рядом с мавзолеем Хеопса, в тени, более скромная на вид, возвышается пирамида Кефрена, такая же таинственная и прекрасная, как ее старшая сестра. Она имеет основание ниже окрестных холмов и кажется отгороженною от пустыни гранитною стеной. Обшивка пирамиды, существовавшая еще до середины XVII века, уцелела лишь на вершине. Усыпальница фараона помещалась под пирамидою и была высечена в скале, равно как и ведущий к погребальной комнате коридор. Внутренность пирамиды подверглась разграблению еще в глубокой древности, и когда в 1818 году Бельцони удалось проникнуть во внутрь царского мавзолея, он нашел там только саркофаг даже без крышки. Третья пирамида, значительно меньших размеров, сооружена фараоном Микериносом; к югу от нее находятся остатки от трех мавзолеев различных членов царской семьи...

Пирамиды Гизеха, если не самое раннее, то во всяком случае наиболее внушительное, дошедшее до нас от древнего мира, свидетельство о той эпох, когда на всемирную арену выступило новое, вполне организованное общество, собранное под мощную руку централизующей и всеобъемлющей династии, IV по счету. Фараоны из этой династий, царствовавшей 150 лет, явились представителями одной из самых блестящих эпох в истории Египта; их родоначальник, Хеопс, происходил из Мемфиса; какие, именно, события содействовали возведению его на престол фараонов остается до сих пор загадкою, как впрочем и все царствование его, за исключением немногих моментов. Во всяком случае следует отвергнуть небылицы, взведенные на Хеопса Геродотом, который изобразил его безбожником и тираном, заслужившим, будто бы, ненависть своих подданных. Неопровержимые тексты, высеченные в вечном граните, свидетельствуют об обратном: создатель великой пирамиды был государь богобоязненный, сооружавший и обновлявший храмы, восстановивший культ "Горуса, восходящего утром", символом которого был сфинкс. При постройке своего колоссального мавзолея Хеопс, хотя и употреблял на работу египтян, но пользовался преимущественно трудом кочевников, взятых им в плен при походе в Аравию. Эти походы фараон предпринимал с целью обеспечить безопасность работ в Синайских рудниках, которым не переставали угрожать хищные бедуины. Мудрый и справедливый, он любил науки; им, по преданию, введен в употребление первый лечебник, чудесно найденный в Коптосе на пороге святилища Изиды. "Земля была погружена во мрак, - начертано на каменных скрижалях, - но бледные лучи месяца со всех сторон освещали загадочную книгу. Жрецы доставили ее, как великое чудо, фараону Хеопсу Справедливому".

Все выше подымается солнечный шар в безоблачном небе, все ярче разгорается под его прямыми лучами золото окрестных песков. В бездонной лазури, высоко над пирамидами, крошечные облачка, словно легкие перышки, стремятся на юг, гонимые северным ветром.

Спускаясь по песчаным дюнам, мы подходим к Великому Сфинксу. Зачем и с которых пор лежит под палящими лучами солнца, затерянный в одиночестве, этот единственный памятник давно исчезнувшего племени? Вернее кого-либо хранить он тайну своего начала, загадку своего бытия. Чем глубже проникаем мы во мрак минувших тысячелетий, тем глубже опускается тайна сфинкса в бездну времен.

Ранее Хеопса, ранее исторических династии лежал на своем теперешнем месте этот гигантский символ, и улыбка его стиснутых губ хранила все ту же великую тайну. Века проносились за веками, поколения людские, с их радостью и горем, сменялись новыми поколениями, которые в свою очередь возвращались в лоно земли, и каждое из них на своем наречии задавало сфинксу роковой вопрос: "Зачем?" "Зачем бесследно исчезают народы и государства, оставляя новую загадку в наследие векам? Зачем дана людям жизнь борьбы, сомнений, страданий и слез с редкими минутами радости и счастья?" Но сфинкс не давал ответа; все также полунасмешливо, полу печально был устремлен на вопрошавших его холодный, каменный взор.

Что олицетворял собою Великий Сфинкс? Беспощадную ли, неизменно юную природу, утренний ли свет, гонящий ночную тьму, солнце жизни, вечно возрождающееся в бесконечном движении, или служил он воплощением какой либо иной глубокой мысли, великой истины? Никому не дано когда-либо разгадать эту тайну. Немой страж необъятной пустыни, прикованный к Ливийской цепи, он давно исчез бы под саваном песков, если бы его не откапывали. Засыпанный ими по грудь, истерзанный природою и людьми, он сохранил, не смотря на свои раны, какое - то неземное спокойствие, наполняющее душу глубоким унынием и суеверным страхом. В былые времена в эпоху славных фараонов, Великий Сфинкс почитался бессмертным. Он был расписан в яркие цвета, а чело его увенчано золотым диском. Едва лучезарный Амон-Ра выплывал из-за Аравийских гор, лучи его ударяли в драгоценный венец и тогда лицо сфинкса, подобно юному богу, озарялось сотнями огненных языков; а теперь... Искривившееся тело его имеет мало схожего с туловищем льва, шея, стертая с течением тысячелетий, стала слишком тонка для его головы. Нос у него отбить, лицо искалечено; и все же ни одно творение человека не исполнено такой мощи, такого трагического величия. Кто хотя раз созерцал Великого Сфинкса, тому не забыть силы и глубины мысли этих бесстрастных очей, смотрящих поверх человека, поверх человечества, далеко за грань земного мира.

В жаркое апрельское утро верхом, в глубь Ливийской пустыни. В карьер несутся наши сирийские жеребцы не смотря на жгучие потоки африканского солнца. Мелкая желтая пыль вьется столбом позади. Мы минуем пирамиду Хеопса, и Сфинкс провожает нас холодным взором каменных очей. Немного спустя вся группа пирамид остается позади. Мы мчимся у подножия песчаных холмов; на востоке все время видна далеко, в сизом тумане зеленая полоса роскошных нив и стройные пальмовые рощи, а между ними небольшие деревушки феллахов. Впереди появляется группа пирамид Абусира. Наши лошади бьют подковами священную землю -все пространство, начиная от Абу Роаш (8 кил. севернее Гизеха) и до Дахшура - цепь гигантских некрополей, где почиет болте 150 людских поколений, находивших себе могилы в течении 5000 лет на западной окраине Мемфиса. Группы пирамид знаменуют лишь царские мавзолеи различных династий фараонов, правивших Египтом, а кругом них, куда только взор хватает - миллионы холмиков всевозможных размеров, бесконечные могилы, в большинства случаев разрытия искателями кладов с древнейших времен и вплоть до наших дней. Пирамиды сооружались, по желанно строителя, в одном из некрополей огромной столицы, растянувшейся с севера к югу на протяжении 20 верст, а потому они размещены несколькими группами, смотря по династиям, на известном расстоянии друг от друга.

Абусирские пирамиды растут, и вскоре мы подъезжаем к их основанию. Построенные фараонами V династии менее искусно, нежели их предшественницы в Гизех, он производят жалкое впечатление своим обтрепанным видом и небольшими размерами (в 50 м. выш.); две из них стоят одна возле другой, а третья несколько поодаль; рядом со среднею откопан в прошлом году надгробный храм; неопытному человеку, однако, трудно составить себе какое-либо понятие о том, чей он был когда-то, так мало от него уцелело; интересен огромный жертвенный камень, из одной глыбы алебастра, возвышающийся среди руин святилища. Вслед за Абусиром, с первого пригорка, открывается вид на группу пирамид Саккары, где еще сохранились, единственные по красоте, историческому и художественному значение, памятники седой старины. Кругом - все пески, горячие, глубокие, сверкающие на солнце. То подымаясь, то спускаясь с песчаных дюн, лошади наши без устали скачут, лишь с короткими передышками.

Пирамиды Саккары на насколько сот лет старше гизехских (4200 лет), но за то он ниже и менее прочно сложены. Самая замечательная из них; так называемая "пирамида со ступенями", отчетливо видна впереди. Это одно из древнейших сооружений на земном шаре служило местом погребения фараона Тьезера, родоначальника III династии; она насчитывает около 6000 лет существования и состоит из шести этажей; площадь каждого из них, по мер возвышена, уменьшается на 2 метра и образует таким образом ступени, придающие этой пирамиде отличный от прочих вид; в сущности она не что иное, как одна "мастаба", положенная на другую и служащая основанием для следующей, меньших размеров. Кругом одни пески без конца и ряд разрытых могил.

Невдалеке от "пирамиды со ступенями" находятся гробницы священных быков Птаха, известных под именем Аписа; со временем Аписа стали отожествлять с одною из форм Озириса, в качестве владыки Запада, или загробного мира, откуда произошло название Озеро-Хапи, переделанное греками в Озорапис и Серапис; место погребения Аписа называлось в эпоху владычества римлян Серапеумом. Почитание священного быка восходит к древнейшим временам египетской истории, а именно к началу II-й династии; окончилось оно лишь в IV веке по Р.Х.; так, в царствование Юлиана Отступника в Александрии еще существовал Апис. Всех Серапеумов в Саккаре три, но для осмотра доступен только один, наименее древний. Сторож вручает нам свечи, и мы спускаемся под землею. Воздух здесь удушливый и жарко до 21° по Реомюру. Глаза постепенно привыкают, после яркого солнечного дня, к полумраку подземелья, и мы видим, что находимся в огромном проход, высеченном в скале.

Впереди длинная галерея теряется во мраке; высоко над головою обширные своды, обшитые мокатамским камнем; вдоль стены тянутся маленьких ниш, в которых многочисленные богомольцы, стекавшиеся в Мемфис со всех концов царства, помещали ex voto - статуэтки или памятные плиты, а также и плиты с молитвами, в честь священных быков. Впечатление, получаемое от Серапеума - неизгладимо; хотя в Египте успеешь привыкнуть к колоссальным размерам сооружений, тем не менее этот подземный проход в 100 м. длины и 5 ½ вышины, не может не вызвать глубокого изумления. Не даром писал Мариет, открывший в 1851 году Серапеум, что, когда он в первый раз вошел в ипогей, его охватило столь сильное чувство изумления, что оставленное им в душе впечатление, несмотря на протекшие годы, также свежо, как и в первую минуту. Сделав несколько шагов, мы встречаем сперва крышку от саркофага, а затем и самый саркофаг исполинских размеров из черного мрамора; он загромоздил всю галерею, и нам приходится пробираться, плотно прижавшись к стене. Легко представить себе размеры этой гробницы, если вспомнить, что она предназначалась для сохранения целого быка, хотя бы и среднего роста. Насколько далее, свернув влево, мы вступаем в еще более широкий проход, по обе стороны которого в стенах высечены обширные пещеры, основанием своим спускающиеся ниже уровня галереи. Их сводчатый потолок и пол облицованы камнем из Мокатама. В глубине этих пещер возвышаются грандиозные саркофаги, из одного куска черного, или красного гранита, где под тяжелою крышкою помещались мумии Аписов. Всех саркофагов - 24, но большинство из них было раньше разграблено. Лишь два уцелело каким-то чудом. Они стояли в боковой галерее, вход куда был заделан еще в царствование Рамзеса II. Когда Мариету посчастливилось проникнуть туда, он не только нашел в полной сохранности обе мумии быков со всеми положенными в гробницу их украшениями, но мог даже отличить отпечаток пальцев египтянина на известке, которою тот 3700 лет тому назад замазывал отверстие между камнями, заложенными в проход, а также следы босых ног на песке, в западном углу погребального склепа!

Один из саркофагов особенно интересен: нужно спуститься несколько ступеней, в глубь мрачного склепа, чтобы, при скудном свете трепещущего пламени свечей, осмотреть художественно выгравированные иероглифы, покрывающее со всех сторон стенки его из черного гранита.

Вообще, вид этих каменных глыб в темной пасти пещеры, с их полу отодвинутыми назад крышками, производить потрясающее впечатление - все черно вокруг, тишина и духота могилы действуют на нервы, голова мутится, толпы мертвецов начинают мерещиться в бледных полосах света, бросаемых свечами во все стороны галереи. Скорее, вон отсюда на свет Боже, где солнце и жизнь!

Рядом с домом Мариета находится "Мастаба" Ти, бывшего царским архитектором времен V династии и главным смотрителем пирамид фараонов Неферкери и Нуесере. Не смотря на скромное происхождение, Ти достиг высокого положения в государстве, женился на дочери фараона; дети его пользовались царскими почестями, а после смерти он удостоился погребения на кладбище, где покоились лишь представители аристократических родов, в соседстве с царями первых династий. "Но что же такое мастаба?" спросить читатель. Происхождение этого слова - арабское и означает длинную скамью, или диван; применяется оно, по внешнему сходству, к надгробным сооружениям эпохи Древнего царства, имеющим продолговатую форму усеченной пирамиды.

Мастаба, сложенная, обыкновенно, из кирпича, заключает в себе 2-3 комнаты, соединенные узким проходом, куда дневной свет скудно проникает через небольшое отверстие в потолке; это род надгробной часовни, где в определенные дни собирались для поминовения родственники и друзья усопшего и приносили жертву его двойнику, Ка; мумия, однако, полагалась не здесь а в каком-нибудь тайнике, глубоко под землею, и доступ к ней был, по возможности, затруднен различными препятствиями.

Перед входом в мастабу Ти расположен небольшой портик, опирающийся на два столба с изображением, по ту и другую сторону, покойного царедворца, в длинном, парадном парик, короткой, широкой юбке, с тростью в руке. Узкий проход ведет в просторную комнату для поминовения, с двенадцатью четырехугольными столбами, образующими по середине ее нечто вроде киоска.

Под плитами пола скрывается лестница, высеченная в скале, по которой спускаются к подземной галерее, пересекающей по наклонной плоскости всю длину гробницы и заканчивающейся небольшою комнатою, где хранилась мумия Ти в каменном саркофаге. Из центральной комнаты узкий коридор направляется к другой небольшой комнате, своего рода святая святых, вход куда был тщательно заделан, и лишь небольшая щель оставлялась для доступа во внутрь фимиама, который курился в часовне в установленные ритуалом дни. Стены комнаты украшены сценами из жизни Ти, превосходной работы, дающими наглядное представление об образе жизни, занятиях и развлечениях зажиточных людей той отдаленной эпохи. Хотя краски повсюду сошли, но рельеф сохранил свою тонкость и изящество. На восточной стене изображены Ти с женою, присутствующие при уборке хлеба; один над другим следуют барельефы: жатва, молотьба волами и ослами, которые тяжелою поступью мнут сжатые снопы, рабочие сгребают трезубцами солому, веют зерно, посредством двух дощечек, а женщины ссыпают его в мешки. Далее идет ряд сцен, относящихся к постройке судов: рубка леса, пилка досок, работы на верфи и т. д.; особенно интересно ознакомиться с инструментами, бывшими в употреблении у плотников того времени и во многом схожими с современными. Рельефы, помещенные на южной стене, дают понятие о способах производства у древних египтян фаянса, каменных ваз и кожаных изделий. Вот - столяр за работою, гравер медалей, продавец сахарного тростника. Рядом крестьяне приводят хозяину жертвенных животных, между прочим, газелей и антилоп, которые, как видно, находились в числе домашних животных.

Северную стену, сверху до низу, занимают удивительно реально воспроизведенные эпизоды из жизни в болотах Нильской дельты: охота на птиц, рыбная ловля, стада на пастбищ. Слева - быки, переплывающее реку, между тем как пастухи, сидя в лодке, следят за ними из зарослей папируса; на берегу греются на солнце два крокодила. По середине - Ти едет в лодке, в то время как свита его охотится на гиппопотама, а из камышей вылетают во множестве болотные птицы" различных пород; крестьянин пашет на волах; бараны выпущены на только что засеянное поле, чтобы хорошенько втоптать зерно в разрыхленную землю, и, наконец, вереница 36 крестьянок, во всю длину стены, несет для Ти и его семейства различного рода продукты из его поместий, перечень которых дается рядом. На западной стене, согласно обычаю, нарисованы две фальшивые двери с начертанными на них молитвами за мертвых и с именами Ти - это освященный с незапамятных времен символ входа в загробную страну теней.

Подробное описание мастабы Ти казалось мне существенным не только с целью воспроизведения интересных бытовых картин из жизни египтян, за 2500 лет до Р.Х., но и вследствие желания начертать подробный план одной из гробниц эпохи Древнего царства, по которому сооружены все прочие надгробные памятники мемфисского некрополя; всякий из них, в отдельности взятый, представляет, конечно, некоторые заслуживающие внимания разновидности, но для подробного описания Саккары потребовался бы целый том.

С южной окраины Саккары открывается широкий вид на плодородную равнину, где когда-то красовался "белокаменный" Мемфис, первопрестольная столица египетского государства времен Древнего и. отчасти, Среднего царства. Теперь эта обширная площадь покрыта почти сплошным пальмовым лесом, среди которого зеленеют поля и пастбищ ч, где ютятся деревушки феллахов; вся она перерезана вдоль и поперек каналами, и даже в эпоху низкого уровня Нила здесь не истощаются прудки, придающие такую свежесть и поэзию картине. Спустившись с плоскогорья, мы въезжаем на длинную плотину; с левой стороны, как зеркало, блестит на солнце один из таких прудков. Пара черных буйволов, по горло в воде, выставила свои неуклюжие морды и сонно глядят на плескающихся тут же ребятишек. На берегу, покрытом мягкою травою, расположились бедуины; невдалеке, на сжатой ниве, пасутся их кони и верблюды. Далее дорога во многих местах проходить над заново сооруженными каналами, которые, как черные ленты, пересекли стройные, пальмовый рощи и волнующиеся поля. Какое поразительное здесь разнообразие тонов и оттенков зелени! Благодаря ему, равнина походит на богатый смирнский ковер, особенно в это время года, когда то там, то здесь, алеют цветы распустившегося мака. Повсюду кипит работа; жизнь бьет ключом, и яркое солнце льет без счету потоки живительных лучей на леса, на поля и на бурые холмы, венчанные одинокою пирамидою. Все это было когда-то Мемфисом! И в те отдаленные времена движение не переставало оживлять эту равнину: величественные храмы, дворцы, окруженные садами, богатые частные жилища; по улицам шла пестрая толпа, стекавшаяся в гигантскую столицу со всех концов света. Приезжие не могли вдоволь надивиться на всякие диковинки. И что за вид был отсюда: вдоль западной окраины со стороны пустыни тянулась, казавшаяся в перспективе непрерывною, цепь пирамид; на северном конце ее громада Абу Роаша возвышалась на вершине ослепительно белой горы, далее шли великаны Гизеха, их меньшие братья Абу Герме, Абусира и Саккары, а на Юге - Дахшур и Медун. Далеко на Востоке медленно катил свои зеленые волны широкий Нил, за которым начиналась безлюдная Аравийская пустыня.

Основание Мемфису положено было одним из фараонов Идин., личность которого, однако, исторически еще не удалось установить. Когда Мемфис сделался столицею объединенного Египта и стал быстро расти, то пришлось отвести течете Нила на несколько верст к востоку и соорудить с этою целью гигантскую плотину, местонахождение которой можно, с приблизительною точностью, указать и в наши дни. Исключительное значение в истории Мемфис получил, так же, как позднее Рим, благодаря своему географическому положение на рубеже между Северным и Южным Египтом: Здесь кончается плодородная дельта и начинается местность, отличающаяся пустынным характером. Позднее арабы вполне оценили преимущества этого связующего звена и основали вблизи столицы фараонов Каир, добывая нужный для сооружения его материал из соседних развалин, не щадя единственных в мире памятников искусства. Вот причина, по которой ничто не уцелело от древнего Мемфиса. Даже пирамиды были, в значительном числе, снесены до основания, и лишь мавзолеи Хеопса, Кефрена и Микериноса устояли на месте. Арабам оказалось не под силу уничтожить бессмертное создание великих фараонов, хотя один из калифов взялся, было, за этот неблагодарный труд.

Переехав через широкий канал, полный воды, мы поворачиваем направо по направлению к деревне Мит-Рахине, построенной на месте самого многолюдного квартала Мемфиса, в соседстве с бывшим храмом Птаха, бога-покровителя первопрестольной столицы фараонов. Храм этот считался третьим по размерам во всем Египте, и еще в XII в. по Р.Х. развалины его приводили в изумление путешественников; от него остались одни груды камней и бесформенных обломков.

Вблизи деревни начинаются огороды; и здесь опять-таки работа кипит; женщины и ребятишки копают гряды, или мотыгами разрыхляют землю. Сама деревня кажется пустою. Глиняные дома, разбросанные среди пальмового леса, имеют вид достатка и чистоты, а некоторые из них, даже в два этажа и окружены небольшим садиком. За селом, по обе стороны дороги, которая идет в гору, видны глубоко в земле, откопанные основания старинных жилищ; глядя на них, сверху, можно дать себе отчет в расположении бывших здесь комнат, хотя мало что уцелело от этих, зданий, сложенных из необожженного кирпича цвета нильского ила.

На опушке пальмового леса лежат, повергнутые на землю, два колосса Рамзеса II, помещавшихся когда-то у входа в храм Птаха. Судя по размерам их (13 м. в длину один и 10 - другой), невольно задаешь себе вопрос, каким был сам храм, чтобы не казаться раздавленным этими гигантами? Один из них, наилучше сохранившийся, обнесен высокою стеною для защиты от вандализма туристов. К нему нужно подниматься по деревянной лестнице, ведущей на небольшую площадку, перекинутую через туловище колосса, который покоится на спине, и, за исключением нижней части ног по колена, нисколько не пострадал от времени. Прекрасные черты лица выражают величественное спокойствие, мягкость и приветливость, какими они обыкновенно изображены на современных Рамзесу памятниках. Солнце на зените освещает до мельчайших подробностей тонкую, художественную работу опытного мастера. Несмотря на свои размеры (одно ухо 50 сант. в длину), статуя не производить - впечатление чрезмерной Массивности, благодаря строго соблюденной гармонии в соотношениях каждой из ее составных частей. Фараон, точно живой, устремил свой взор в глубокое небо. На голове его двойная корона Египта; за поясом короткий меч, с рукояткою в виде соколиной головы, и имя Рамзеса II высечено на правом плече, на груди и на поясе замысловатыми иероглифическими знаками.

Несколько поодаль лежит на небольшом земляном возвышении, словно на катафалке, другой колосс того же Рамзеса из серого гранита, лежит на спине и рядом с ним его маленькая дочь, царевна Бент-Анат. Корона не удержалась на голове и находится тут же, в двух шагах.

Высоко над ним шумит вечнозеленою листвою стройный пальмовый лес. Голуби воркуют, бесцеремонно садясь на поверженного гиганта, и мохнатые пчелы жужжат, едва касаясь прозрачными крылышками холодной поверхности гранита. Кругом все полно безмятежного покоя, дивной гармонии; ничто не напоминает о стоявшей когда-то на этом месте мировой столице. Неведующая смерти природа накинула зеленый покров на груды камня и мусора, - единственные остатки творения рук человеческих.

Вновь поселился здесь феллах; по-прежнему греют его лучи ласкового Амон-Ра, щедрыми дарами питает бессмертная Изида; давно позабыл он о делах великих предков своих, погрузившись в беспросветную тьму ислама.

Не сразу, однако, сдался египтянин иноземным поработителям; в течете долгих веков упорно боролся он с чуждыми ему началами, победоносно вынес на могучих плечах персидское, греческое и римское владычество, отстояв свое духовное достояние, подчинив самих завоевателей своим, освященным тысячелетиями, идеалам. Вечные истины, облеченные в таинственные символы великих мистерий, гармонически сочетались в Египте с эллинскою философией, придали своеобразную форму христианству.

Незыблемые правила, установленные для живописи, ваяния и зодчества, были усвоены последовательными хозяевами Нильской долины, не исключая и арабов, черпавших архитектурный и орнаментальные темы из неистощимой сокровищницы египетского искусства. Но в тысячелетней борьбе с иноземным проникновением иссяк источник творчества в душе феллаха; безропотно подчинившись фатализму ислама, не молча и терпеливо несет иноземное иго. Навсегда ли умерло столь живучее когда-то племя, или только спит оно глубоким, летаргическим сном, и в недрах его зреют семена новой жатвы? - Непроницаемая тайна! Не легко открывается европейцу душа феллаха Упорно трудящийся, обреченный на вечную нужду, приниженный и угнетенный, в темном невежестве и суеверии влачит он жалкое существование. Свет знания еще не коснулся массы египетского народа. Кто возьмется решить, способен ли воспринять этот народ высокие идеалы, которые ценою стольких страданий, пролитой крови и слез дано было, отчасти, осуществить народам Европы?!

Словом, возродится ли когда ни будь высокоодаренная раса, которая создала, в свое время, величие царства фараонов, соорудила храмы-гиганты, украсила их дивными произведениями искусства, выработала изумительную цивилизацию, прочный общественный строй, чей гений проник в сокровенные тайны человеческого духа, о которых мы, европейцы, не взирая на завоевания современной науки и философии, имеем лишь смутное представление?...

Величие Фив начинается с изгнанием из Египта азиатских пришельцев - гиксосов и с восстановлением, после 500 летнего разрыва, национального государства фараонами XVIII династии. Хотя еще фараоны XII династии были родом из Фив, но они избрали столицею Мемфис, на месте которого до сих пор видны развалины сооруженных ими пирамид, тогда как их родной город продолжал оставаться на заднем плане. Лишь с того времени, как Фивы сделались центром народной борьбы против чужеземных завоевателей, настал для них долгий период процветания.

Гиксосы занимали Нижний Египет; столица их находилась в Танисе. Верхний же Египет сохранил под их владычеством свой старинный, феодальный строй, и отношения его к сюзерену ограничивались уплатою ежегодной дани. Среди многочисленных верхнеегипетских удельных князей значительным авторитетом пользовались фиванские князья, сумевшие в критическую минуту объединить для защиты народной святыни большинство остальных полунезависимых владетелей; их военное могущество, с течением времени, возросло до таких размеров, что борьба с чужеземным игом стала им под силу, и фиванские князья ожидали лишь подходящего повода, чтобы поднять знамя народного восстания. Повод этот не замедлил представиться, когда дело коснулось наиболее близкого сердцу каждого египтянина вопроса о завещанной ему праотцами национальной вере. Культ Амона, средоточием которого, искони, служили Фивы, получил широкое распространено во всем Верхнем Египте. Приравненный к древнему культу солнца, в Гелиополисе, и Озириса, в Абидосе, Амон-Ра представлял в конце 2-го тысячелетия до Р.Х. высшее божество в долине Нила. Прочно организованный, сильный своим единением класс жрецов, пользуясь несокрушимым влиянием далеко за пределами Фиванского княжества, мало-помалу подготовлял народные массы к предстоявшей борьбе с иноплеменниками. Между тем цари - гиксосы, восприняв нравы и обычаи покоренного народа, стоявшего на несравненно высшем уровне цивилизации, нежели они сами, провозгласили себя продолжателями старинных, национальных династий; они начали сооружать храмы в честь египетских богов, образовали двор свой на подобие фараонского и сохранили не прикосновенным водворившиеся в государстве, со времени средней империи, политически строй. Но в тоже время поклонение древнему халдейскому богу войны, Сутку, не только осталось в силе, но была сделана даже попытка навязать его всему египетскому народу в качестве верховного божества, приравняв Сутку к Сету, брату и убийце Великого Озириса. Нужно помнить, как свято чтилась в Египте память первого царя-мученика, обоготворенного его поклонниками, чтобы понять, какое негодование охватило страну, от первых порогов Нила до Дельты, когда разнеслась весть о предстоявшем кощунстве. На защиту Амона первыми ополчились Фиванские князья, поддержанные жрецами. К ним, мало-помалу, присоединились почти все владетели уделов в Верхнем Египте; борьба против чужеземцев стала их общим лозунгом.

Война за независимость продолжалась около ста лет и окончилась изгнанием гиксосов в Азию Фиванским князем Ахмесом и его союзниками. Национальная монархия была восстановлена, и победитель короновался двойным венцом Верхнего и Нижнего Египта. С этой поры Фивы становятся политическим и духовным центром для всего Египта. Расширенный и украшенные попечением и щедротами целого рода фараонов, обогащенные данью многочисленных покоренных племен, из простого провинциального города возводятся на степень бесспорной столицы всего цивилизованного мира. Победоносные войны против азиатских и африканских народов служат неисчерпаемым источником богатства. Царская казна не знает счета сокровищам, тысячи рабов трудятся над возведением исполинских храмов и над украшением их. Львиную долю добычи деньгами и людьми получает святилище Амон-Ра в Карнаке; власть жрецов его развивается параллельно могуществу фараонов XVIII и XIX династии и, в конце концов, берет перевес над слабыми Рамесидами XX династии.

С Ахмесом начинается ряд фараонов-завоевателей, возведших государство на высшую ступень процветания и могущества. Ахмес проник первым в глубь Ханаана и наметил путь, которого неуклонно держались его преемники, выступая на завоевание Сирии и Палестины. Внутри государства фараон утвердил неограниченную царскую власть, нанеся смертельный удар своим бывшим союзникам, феодальным владетелям, когда те сделали было попытку оказать сопротивление его объединительным мероприятиям.

Сын Ахмеса, Аменхотеп I, покорил Эфиопию; окончательно же закреплена за Египтом эта страна была лишь в царствование преемника его, Тутмеса I; с тех пор египетский наследный принц стал носить титул "Князя Куша", т. е. Нубии. О походах Тутмеса I в Сирии мало что известно, кроме того факта, что им были сооружены тр1умфальныя плиты на берегу Евфрата, вероятно, где-нибудь по близости Гаргамиша.

Завоевывая земли в Азии фараоны, однако, не присоединяли их к своим владениям, не держали в сирийских городах постоянных гарнизонов и не управляли ими через посредство своих ставленников. Они ограничивались требованиями от побежденных признания своей верховной власти, уплаты ежегодной дани и свободного прохода для египетских войск. Покоренные князья становились своего рода вассалами, и египтяне редко вмешивались в их распри, предоставляя им право самостоятельно объявлять войну, заключать союзы и, вообще, ведать свои дела соответственно собственной выгоды. При таких условиях господство Египта в Сирии не могло быть устойчивым. Доколе престол занимал энергичный фараон, внушавший страх азиатам, князья их оставались верны своему слову и исправно уплачивали дань; но со смертью фараона и с воцарением его преемника, малейший намек на ослабление центральной власти служил сигналом для общей коалиции сирийских князей и для восстания их против владычества египтян. Одной или двух побед, обыкновенно, бывало достаточно, чтобы обратить союзников в бегство; но тогда каждый царек запирался в своей крепости, которую приходилось брать, одну за другою, штурмом или принуждать к сдаче после продолжительной осады. Фараоны жестоко карали мятежников; без пощады казнили их вождей, приносили их в жертву богам, уводили в плен целые племена, опустошали страну, угоняли стада, равняли с землею города и села, но все было тщетно: восстания сирийцев повторялись периодически вплоть до завоевания Египта ассириянами. Последующие за Тутмесом I царствования Хатасу н Тутмеса II были эрою внешнего мира для Египта; хотя раздоры в царской семь могли подать врагам повод для нападения, но престиж имени фараона был еще настолько велик, что сирийцы не отваживались на враждебные действия против своего сюзерена.

Со вступлением на престол Тутмеса III картина изменилась. Едва известия о смерти великой царицы дошло до сирийских князей, как они составили могучую коалицию и подняли знамя мятежа, думая застать врасплох молодого фараона. В своих расчетах они глубоко ошиблись; судьба Египта оказалась в руках величайшего из полководцев своего времени. Тутмес обладал необыкновенным хладнокровием, ясным умом, имел широкие замыслы и с настойчивостью осуществлял раз принятое решение; он быстро собрал многочисленную армию и двинулся к границам Сирии. Заняв приморские города, египтяне проникли в самое сердце мятежа и в шесть месяцев победоносной войны покорили всю Палестину и Сирию до Ливанских гор. Этот поход был настолько блистателен, что стал эпическим, и множество легенд о храбрости фараона перешло в отдаленное потомство. В летописи говорится, что по мере того, как египетская армия приближалась к арунскому перевалу, в горах Кармеля, страх овладел ее вождями и они советовали своему государю свернуть с этого опасного пути, но Тутмес воскликнул: "Клянусь моей жизнью, клянусь любовью ко мне Ра, покровительством отца моего Амона, я пойду по пути, ведущему к Арон, хотя бы в числе вас находились такие, которые предпочитают иной путь, или такие, которые готовы последовать за мною! Что сказали бы враги наши, которых "Ра ненавидит? Не избрал ли фараон Другого пути? Он отклонился в сторону из страха перед нами. Вот, что сказали бы враги. Тогда полководцы отвечали в один голос: Да сохранить тебя твой отец Амон; мы последуем за тобой повсюду, куда ты направишь твой путь". И действительно, после трехдневного перехода, египетская армия, благополучно миновав Арунское ущелье, спустилась в долину. Здесь она встретилась с войском союзных сирийских князей. На следующий день Тутмес вступил в битву и, разбив союзников, подступил к их главной крепости Магеддо. Если бы египтяне не бросились грабить покинутый сирийцами лагерь, то они могли бы в тот же день занять Магеддо; их алчность спасла побежденных от полного уничтожения. Пришлось прибегнуть к осад, но, в конце концов, крепость сдалась, и победителям досталась огромная, по тому времени, добыча: 924 походные колесницы, 2238 лошадей, 200 полных воинских вооружений, богатейшая палатка царя Кадешского, 2000 штук крупного рогатого скота и 20000 мелкого, внутреннее убранство дворца царя Магеддо, в том числе его скипетр, статуя из литого серебра и, кроме того, большое количество золота и серебра в слитках. На этом окончился первый поход Тутмеса в Азию. Сирийские и палестинские князья спешили явиться один за другим с повинною, уплатить дань и принести присягу на верность. Сурово расправился с ними фараон: мятежные князья были казнены, династии их лишены престола и заменены новыми; из предосторожности Тутмес увел с собою в Египет, в качестве заложников, старших сыновей всех сирийских властителей. Юноши были помещены в особом квартале города Фивы, где они воспитывались в чувстве любви и преданности к своему сюзерену. Когда кто-либо из князей умирал, Тутмес назначал преемником ему того из сыновей, который вырос в Египте.

В течении 19 лет фараон почти каждую весну предпринимал поход в Азию; четыре года потребовалось на замирение Южной Сирии и Палестины; на пятый год покорены были приморские города финициян; шестой поход был направлен против Кадеша; эта неприступная крепость находилась на реке Оронт, на высоком плато, между двумя цепями Ливанских гор, и служила главным оплотом союзу северо-сирийских князей. Фараону, однако, удалось овладеть Кадешем и завоевать всю северную Сирию. Седьмой и восьмой походы привели Тутмеса еще далее на северо-восток к самому Евфрату. Завоевав княжество Алепское и Гаргамишское, египтяне переправились через Евфрат, и на левом берегу его Тутмес водрузил свои триумфальные плиты; в лагерь его явились с богатыми дарами владетели Ассирии, Вавилона и Гититов; даже царь Кипра добровольно отдал себя под его покровительство. Владения Тутмеса без перерыва тянулись от третьих порогов Нила до берегов Евфрата. Вторую половину своего блестящего царствования Тутмес III посвятил делам внутреннего управления и сооружению многочисленных храмов во всех концах своей обширной державы. Умирая, он оставил Египет своему наследнику столь могущественным и благоустроенным, каким он никогда не был ни до, ни после него.

При вступлении на престол сына Тутмеса, Аменготепа II, который уже в течете восьми лет управлял государством совместно со своим престарелым отцом, владетели северной Сирии, всегда отличавшейся беспокойным духом, поголовно восстали против власти египтян. Фараон, следуя примеру своих великих предков, не замедлил выступить в поход и примерно наказать мятежников; он опустошил всю область на севере от Иордана, "подобно чудовищному льву, перед которым бегут народы". Разбитые сирийцы смирились, и египетское войско без препятствий достигло Евфрата. Возвращение Аменготепа с похода было сплошным триумфом: приближаясь к стовратным Фивам на роскошно убранном судне, победитель приказал повесить головою вниз, на корме, семь пленных сирийских князей, из числа которых, он, вслед за тем, собственноручно принес шестерых в жертву Амону, а головы казненных выставил на городских стенах. Столь неожиданно проявленная фараоном энергия положила конец восстанию, прежде, нежели оно успело развить все свои силы. Кровавый урок оказался действительным: в течении всего царствования Аменготепа II со стороны сирийских князей не было сделано ни одной попытки поколебать его власть.

Зато на Юге империи начиналось брожение; Нубия не переставала волноваться, и в некоторых областях ее вспыхнуло восстание, для усмирения которого пришлось послать несколько карательных экспедиций. Желая раз навсегда устрашить нубийцев, фараон приказал отправить в их главный город, Напату, седьмого из пленных сирийских князей и там повысить на городских стенах.

Со смертью Аменготепа II на престол вступил сын его, Тутмес IV, при котором походы египтян в Азию и Эфиопию превратились в своего рода военные прогулки с целью захвата богатой добычи и возможно большего числа пленников, которые употреблялись затем на общественные работы и на постройку храмов, в изобилии предпринятых фараоном. Египет находился в зените военного могущества. Сирийсие князья на перерыв искали союза с ним и в залог своей верности предлагали Тутмесу в жены своих дочерей; с одной из них он вступил в брак, а именно с принцессою Митанитскою, от которой имел сына, царствовавшего впоследствии под именем Аменготепа III. Тутмесом IV был, между прочим, очищен от песка знаменитый сфинкс Гизеха. Фараону по этому поводу было дано указание свыше: ему во сне явился Амон и повелел восстановить в первоначальном величии таинственную святыню доисторического Египта и находившийся при нем гранитный храм, которые к тому времени были совершенно занесены сыпучими песками пустыни.

Царствование Аменготепа III служить поворотным пунктом в истории Египта. Уже долгие годы страна пользовалась невозмутимым миром. Власть фараона над Азией признавалась безусловно всеми. Цари Вавилона, Ассирии, Миттании и Кипра добивались его дружбы. Сирийские вассалы были внуками покоренных когда-то Тутмесом II независимых властителей; они успели свыкнуться со своим подчиненным положением, совершенно забыв о свободе, и не допускали возможности иного порядка вещей. Воспитанные в Египте, они усвоили его нравы и обычаи и признавали вполне законною гегемонию фараона, которая обеспечивала им безопасность от внешних врагов. Не мало верных слуг приобрел себе Аменготеп III из среды молодого поколения сирийских династий, пользовавшихся всяким случаем, чтобы убедить сюзерена в своей непоколебимой верности. При таких условиях фараон имел полную возможность всецело отдаться делам внутреннего управления. Под его покровительством торговля процветала. Богатства всего мира стекались в египетские порты, откуда проникали в долину Нила. Финикияне доставляли медную, эмалированную посуду и иные металлические изделия; многочисленные караваны везли через Суэцкий перешеек роскошные ткани Сирии, пряности и ароматы востока; Чермное море было соединено с Нилом посредством глубокого канала; следуя этим путем, ценные товары из Аравии и Индии пополняли царскую сокровищницу.

Со смертью Аменготепа III кончается ряде великих фараонов. Сын его, Аменготеп IV, мало интересовался судьбою азиатских владений. Он, как мы уже знаем, всецело отдался борьбе со жрецами Амона; перенес столицу государства из Фив в Тель-эль-Амарну, где и осуществил задуманный им религиозный переворот.

Между тем, со стороны Малой Азии грозная туча надвигалась на подвластные Египту северо-сирийские княжества. Около середины царствования Аменготепа III многочисленные племена гиттитов, враждовавшие доселе друг с другом, объединились под властью одного из своих князьков, по имени Шуббилули, и положили начало царству Великой Кеты, которое в короткий срок стало самым могущественным государством в Азии.

Талантливый и энергичный Шуббилули ловко воспользовался взаимными распрями и слабостью своих соседей для расширения на их счет пределов гиттитской державы, и вскоре южные границы ее вошли в соприкосновение с границами египетских завоеваний в Сирии. Доколе престол фараонов занимал Аменготеп III, гиттитский царь тщательно избегал вооруженного столкновения с могущественным соседом; это, однако, не препятствовало ему исподволь сеять смуту и подбивать вассалов Египта на измену их законному сюзерену. С воцарением Аменготепа IV интриги Шуббилули увенчались успехом. Часть северо-сирийских князей поспешила добровольно отдаться под его покровительство; оставшиеся же верными фараону тщетно взывали о помощи, напоминая о своей испытанной преданности отцу и деду Аменготепа; напрасно снаряжали они чрезвычайные посольства в Фивы, посылали сыновей и братьев доказывать безвыходность своего положения... фараон оставался глух к их мольбам, или же отправлял в Азию небольшие отряды, тогда как там требовалось его личное присутствие во главе многочисленной армии.

Гиттиты, становясь все смелее, постепенно подчинили себе без особенного кровопролития, всю северную Сирию и землю амореян; под властью Египта оставалась лишь часть южной Сирии, известная под именем Палестины.

Потеря Азиатской окраины, провидимому, мало смущала фараона; он продолжал отдавать свои силы на внутреннюю борьбу, возбуждая всеобщее негодование за столь открытое пренебрежете интересами государства. Страна волновалась, общественный и политически строй разлагался; самой династии грозило падете, когда Аменготеп IV, после 17-ти летнего царствования, еще молодым сошел в могилу. Наступило смутное время: фараоны быстро сменяли один другого, даже имена некоторых из них не попали в историю; государство находилось на краю погибели, и XVIII династии, столь блестяще выступив 250 лет тому назад на сцену мировой истории, бесславно погрузилась во тьму междоусобия и анархию.

В числе египетских военачальников, служивших в свое время Аменготепу IV и пользовавшихся его милостью, находился некто, по имени Хоремхеб, знатного происхождения, потомок феодальных князей из Алабастронполиса. Он сумел приобрести любовь и доверие войска и снискать расположение жрецов Амона, ожидавших удобного случая вернуть утерянное ими влияние и богатство.

Хоремхеб, захватив постепенно важнейшие должности в государстве, оказался при последних фараонах XVIII династии действительным хозяином Египта. Для достижения царского престола ему оставалось сделать лишь один шаг, и вот однажды в день великого праздника, когда священные ладья Амона торжественно переносилась из Карнакского храма в Луксорский, на встречу процессии вышел Хоремхеб со своими приверженцами и пал ниц перед изображением бога. В эту минуту послышался голос оракула, назвав его сыном Амона, а жрецы, окруженные многочисленною толпою, немедленно провозгласили его фараоном. Выбор этот, однако, приходилось еще узаконить с династической точки зрения. Избранник Амона отправляется во дворец и просит руки престарелой принцессы Мутнезмет, сестры царицы Нефернефру, супруги покойного Аменготепа IV, имевшей наиболее прав "по крови" занимать египетский престол. По заключении брака, новый фараон явился в глазах всего народа законным наследником минувших династий.

Первою заботою Хоремхеба было водворить порядок в стране, глубоко потрясенной событиями последних лет, и, главным образом, положить конец религиозной распрей. Восстановив культ Амона, возвратив ему прежние богатства и привилегии его жрецам, фараон занялся искоренением злоупотреблений по сбору налогов. Им были изданы стропе законы против вымогательства и лихоимства, наказывавшихся чрезвычайно сурово; заточным исполнением этих законов он наблюдал лично, разъезжая из одного конца государства в другой. Заботы по внутреннему управление всецело поглощали внимание Хоремхеба. Необходимо было восстановить правильный ход государственной машины, пришедшей в полное расстройство. Фараон выполнял эту великую задачу с непреклонною энергией, проницательным умом и глубоким знанием дела; при таких обстоятельствах, разумеется, ему не хватало ни времени, ни сил на усмирение мятежных вассалов в Сирии и Палестине; впрочем, весьма возможно, что он считал египетское дело в Азии окончательно проигранным.

Плодами 30-и летнего -царствования Хоремхеба воспользовались его преемники; Рамзес I, основатель XIX династии, занимавши египетский престол по кончине Хоремхеба, нашел страну в порядке и царскую казну, полную золота и серебра. Теперь фараоны могли направить свободные силы египетского народа на восстановление своей власти в Сирии и Эфиопии; преклонные лета и слишком короткое царствование лишали, однако, Рамзеса возможности осуществить задуманные им широкие планы; блестящим исполнителем их явился старший сын его, Сети I.

В истории Египта не встречается более светлой личности, нежели Сети I. Храбрость в связи со скромностью и редкая в те времена человечность - отличительные черты его характера. С юных лет, приобщенный к власти своим отцом, он успешно защищал южные пределы государства. Едва вступив на престол, Сети сосредоточил все свое внимание на восточной границе; здесь палестинские князья угрожали вторжением в пределы Египта. Они уже давно перестали признавать всякую зависимость от фараона и с каждым годом все глубже проникались влиянием соседей гиттитской державы. Молодому монарху не приходилось медлить; рядом победоносных походов он подчинил южно-сирийские княжества своей верховной власти и восстановил среди них былой престиж египетского имени. Проникая все далее на север, Сети раздвинул пределы своих завоеваний до самых границ Великой Кеты. Здесь остановился он в раздумьях. Что делать далее? Соперничество с могучим противником обошлось бы ему не дешево. И вот, осторожный и практический фараон прежде, чем вступить в вооруженную борьбу с гиттитами, решил испробовать мирные средства для согласования, по возможности, противоположных интересов Египта и Кеты. Старания Сети увенчались успехом, и им был заключен с царем Металлу "вечный мир", обеспечивающий ему обладание Палестиною, но окончательно отдававши во власть гиттитов всю северную Сирию.

Этим, однако, не закончились успехи фараона; с запада явился новый враг - ливийцы, кочевники необъятной пустыни Сахары; Сети на голову разбил их в нескольких кровавых сражениях, и лишь тогда мог он посвятить свои силы делам внутреннего управления и строительства: воздвигать огромные храмы, украшать их и возобновлять пришедшие в разрушение. Нет почти ни одного важного сооружения XVIII династии, начиная с храма в Амаде, на юге, и кончая Бубастисом, на севере, которое не носило бы пометки о реставрации его Сети I-м. Употребляя на работы, кроме военнопленных, также собственных подданных, он обращался с ними гуманно, заботился о их материальном благосостоянии и щедро награждал за труды.

Вдоль караванных путей, под его личным наблюдением, вырыты были в пустыне многочисленные колодцы. Трогательно выразилась признательность караванных проводников за это благодеяние. Призывая благословение богов на фараона, они говорят: "Он открыл нам пути, бывшие доселе закрытыми. Мы идем по ним вперед, и мы спокойны; мы прибываем к цели нашего путешествия, сохранив нашу жизнь. Трудный, еще на нашей памяти, путь обратился в удобный".

Рассказывая о победах своих на стенах сооружаемого им в Карнаке гипостильного зала. Сети I-й соблюдает редкую скромность, особенно, если сопоставить его надписи с хвастливыми преувеличениями Рамзеса II-го. В противоположность своему, тоже великому, сыну и наследнику, он никогда не выставляет своего имени на памятниках, сооруженных кем-либо из его предшественников; даже реставрируя храмы и статуи, он добросовестно восстанавливал как изображения, так и подпись строителей.

Мумия Сети I-го, дошедшая, к счастью, до нас, хранить в окаменелых чертах печать ума и душевного спокойствия. Фараон точно уснул в твердой уверенности, что перед судом неподкупного Озириса сердце его перевесит статую богини истины, и он в сиянии бессмертия заиметь приготовленное для праведных место в ладье лучезарного Амон-Ра.

По смерти Сети I, на престол вступил сын его, Рамзес II, известный по греческим источникам под именем Сезостриса. С первых же лет царствования молодому фараону пришлось серьезно призадуматься над судьбою египетского владычества в Азии. Вся северная Сирия давно находилась в вассальной зависимости от Гиттитской державы, а долговременный мир, заключенный с Сети I, дал царю Муталлу возможность окончательно утвердить свою власть в этой богатой стране и даже распространить влияние гиттитов на южную Сирию, где ими занята была сильная крепость Кадеш, ключ к обладанию Палестиной. Рамзесу оставалось, либо вовсе отказаться от завоеваний великих фараонов XVIII династии, либо восстановит престиж Египта среди сирийских вассалов, нанеся решительный удар могуществу Великой Кеты. Ни минуты не колеблясь, фараон начал готовиться к походу в Азию. Но и царь Муталлу не дремал; он быстро собрал 25000-ную армию, в состав которой входили, кроме гиттитов и вспомогательных отрядов вассальных и союзных князей, также наемные дружины уроженцев Малой Азии и островов Средиземного моря.

Словом, никогда еще не приходилось египтянам встречаться со столь внушительными непр1ятельскими силами. Впрочем и их армия не уступала численностью гиттитской; в состав ее также входили наемники, а именно шердены, т. е. выходцы с острова Сардинии и при том в столь значительном числе, что о них упоминается в летописи, как об отдельной части.

Наконец, египтяне на 4-м году царствования Рамзеса двинулись в поход; они благополучно миновали южную Сирию и, не встречая сопротивления, достигли берегов реки Оронта. В виду того, что гиттиты продолжали оставаться невидимыми, военачальники египтян решили, что их, вероятно, вовсе нет по близости. Это обстоятельство было подтверждено двумя перебежчиками - бедуинами, уверившими Рамзеса, будто царь Муталлу из страха перед ним отступил на север по направленно к Алеппо., Бедуины же эти были подосланы царем с целью обмануть фараона, что и было достигнуто... Рамзес немедленно переправился через реку, взяв с собою лишь ¼ всей армии и стремительно двинулся к Кадешу в сопровождении одних телохранителей, сгорая нетерпением начать осаду гиттитской крепости. Между тем, Муталлу этого только и ждал. Он сосредоточил свои силы на севере от Кадеша и был готов встретить опрометчивого врага. Не подозревая грозившей ему опасности, Рамзес со своим отрядом достиг к вечеру того же дня Кадеша, под стенами которого расположились на бивуаке утомленные длинным и быстрым переходом египтяне и занялись приготовлением пищи. В это время, вблизи лагеря фараона, были пойманы два азиата лазутчика, которые под обильными палочными ударами признались, что в эту самую минуту главные силы гиттитов обходят с востока египетскую армию. Нельзя было терять ни минуты. Рамзес созвал военный совет, но было поздно: Муталлу уже переправил через реку часть своих войск и ударил в середину корпуса Амона, подступавшего к Кадешу, ничего не подозревая. На голову разбитые, бросились египтяне в бегство, и лишь немногим из них удалось спастись. Невообразимая паника охватила собиравшихся на отдых воинов Рамзеса. Но молодой фараон с решимостью отчаяния собирает вокруг себя испытанных телохранителей и во главе их бросается в бешеную атаку на правое крыло гиттитов, как наиболее слабо защищенное. Атака удается; враг опрокинут в реку, и множество его тонет на глазах самого царя Муталлу, стоящего с главными силами союзных князей на противоположном берегу Оронта. Счастье улыбнулось Рамзесу. Захватив лагерь египтян, гиттиты с жадностью бросились грабить богатую добычу. Всякая дисциплина среди них исчезла... В это время на помощь Рамзесу подоспела часть его войска, оставленная позади, и ударила в расстроенные ряды врага. Началась кровавая бойня. Храбро оборонялись гиттиты, но, не выдержав стремительного натиска противника, обратились в бегство. Рамзес наскоро собрал остатки своей армии и в течении 3-х часов продержался, отражая атаки врага, перешедшего тем временем Оронт. Наконец, на выручку фараону подоспели свежие силы, и гиттиты были отброшены во внутрь Кадешской крепости. Потери с обеих сторон были весьма значительны; победу, тем не менее, приписали себе египтяне, хотя им и не удалось овладеть Кадешем. Возвращение фараона в Фивы сопровождалось триумфом, а проявленные им чудеса храбрости и присутствие духа прославлялись в известной поэме "Пентаур", начертанной на многочисленных памятниках в долине Нила и ставшей народною эпопеею Египта.

Не взирая, однако, на славу, которою обессмертил свое имя фараон, владычество египтян в Сирии нисколько не упрочилось после Кадешской битвы. Гиттитам удалось без особых усилий возмутить против опасного для них соперника большинство северо-палестинских князей; отряды мятежников начали появляться на восточной границе собственного Египта, угрожая вторжением в Дельту. Три года понадобилось Рамзесу, чтобы усмирить непокорных вассалов и закрепить за собою обладание Палестиною. Между тем, войска царя Муталлу проникли еще далее на юг от реки Оронт и вошли в соприкосновение с египетскими форпостами. Кровавая борьба разыгралась на равнинах Южной Сирии; но о ней мало известий дошло до нас; по всей вероятности, фараон проник в Северную Сирию и занял Кадеш; удержал ли он свои завоевания, представляется, однако, сомнительным. Счастье по очереди улыбалось то одной, то другой из враждующих сторон, но за 10 лет, пока длилось кровопролитие, не произошло решительного сражения. В это время царь гиттитский, Муталлу, пал от руки убийц, и на престол вступил брат его, Каттузил II, который продолжал войну еще 5 лет. В конце концов, между Египтом и Кетою был заключен мирный договор и вместе с тем оборонительный союз (1272 г. до Р.Х.), взаимно обеспечивающий их Азиатские владения, по которому Рамзес ничего не приобретал, - за ним оставалась только унаследованная от Сети I-го Палестина. Спустя 13 лет престарелый фараон просил руки одной из дочерей Каттузила, и царь гиттитов поспешил во главе блестящей свиты, с богатыми дарами, лично явиться в Фивы, чтобы передать Рамзесу молодую царевну Матнефруре.

Наступил продолжительный период спокойствия, когда фараон мог беспрепятственно отдаться своей страсти к колоссальным сооружениям; им закончены были: начатые при его отце и деде карнакский гипостильный зал и надгробный храм Сети в Курне; сооружен собственный мавзолей Рамессеум; расширен храм Аменготепа III в Луксор; словом, почти не было святилища в Египте, где бы Рамзес не оставил своей подписи. Далекая Нубия также не была забыта, она покрылась сетью храмов, в числе коих Абу Симбел и в наши дни не перестает возбуждать изумление своей красотою и величием.

С каждым годом Нубия все больше поддавалась цивилизующему влиянию и перенимала язык, нравы и религиозные верования египтян, но в то же время сами египтяне не оставались чужды иноземной культуре, проникавшей к ним из Азии. Еще в славную эпоху XVIII династии Тутмесом III и его преемниками было водворено в долине Нила великое множество сирийских пленников, а с распространением египетского господства на всю Сирию, когда браки между фараонами и азиатскими царевнами стали явлением обыденным, не мало влиятельных семитов поступало на царскую службу; мы видим, что многие из них пользовались особою милостью при дворе Рамзеса, занимали высшие гражданские и военные должности. Туземный элемент в армии уступил место наемникам из уроженцев Ливии и побережья.

Средиземного моря; прирожденное миролюбие египтян и жажда спокойствия во что бы то ни стало взяли перевес над сравнительно кратковременным воинственным подъемом духа, возведшим их родину на высшую степень могущества и славы. Сам престарелый фараон утратил доблесть и энергию прежних лет. Ливийцы вместе с их союзными народами беспрепятственно селились на плодородных землях Дельты, колонии их подступали к воротам Гелиополиса. Старческая дряблость делала Рамзеса глухим к жалобам населения и предупреждениям министров о грозящей государству опасности. Он погрузился в чувственные наслаждения, негу и роскошь, не желал ни о чем думать, кроме своего удовольств1я, проводя дни и ночи среди многочисленного гарема. От различных жен и наложниц у него было более 100 сыновей и около 50 дочерей, к которым он не переставал относиться, как нежный отец. Любимый сын его, Камвезе, был верховным жрецом Птаха в Мемфис и скончался еще при жизни фараона, а когда в 1225 г. до Р.Х. отошел в вечность и сам Рамзес, на престол вступил 13-ый сын его, Менептах, уже в пожилых летах.

Наследнику Рамзеса не приходилось мечтать о завоеваниях в Азии; ему едва было под силу отстоять то, что принадлежало Египту. На третий год его царствования палестинские князья взбунтовались против своего сюзерена и подступили к восточной границ Нижнего Египта; но престарелый фараон двинулся против них во главе сильной армии и жестоко наказал вероломных вассалов. Гиттиты же продолжали оставаться верны заключенному ими с Рамзесом II союзу.

Зато новая, гораздо более серьезная, опасность грозила самому существованию государства: ливийцы, поселяются в Нижнем Египте, решили, под влиянием происков честолюбивого царя Мероя, сбросить с себя всякую зависимость от фараона, и полчища их двинулись к Мемфису. Вслед за ливийцами выступили союзные с ними народы; знакомые нам шардены (сардинцы), сикели (сицилийцы), ахеяне, ликийцы и другие.

Египетское войско встретилось с неприятелем у Прозописа на гелиополитанской равнине, где последовало кровопролитное сражение. 6 часов под ряд бились враги. Сам Менептах дважды водил в атаку военные колесницы, но исход сражения решили египетские стрелки; они обратили неприятеля в бегство, а фараон преследовал его по пятам. На поле битвы легло около 9-ти тысяч ливийцев и их союзников; приблизительно столько же было взято в плен вместе с богатою добычею. Победа Менептаха была полная, решительная, - во всяком случае, более существенная для судьбы Египта, нежели все прославленные походы Рамзеса II - в Сирию. Никогда еще со времени нашествия гиксосов, государство не находилось так близко к погибели; ливийцы шли с определенной целью: завоевать и, вместе с другими приморскими народами, заселить всю долину Нила.

О дальнейших событиях царствования Менептаха нам ничего не известно. Со смертью его для Египта наступил период внутренних смут: сыновья фараона боролись друг с другом из-за власти. Ряд дворцовых революций возводил на престол эфемерных властителей. Среди них только Сети, II оставил о себе след в истории. Одно время страною правил Сириец Аризу, умерщвленный за жестокость. Анархия продолжалась семь лет, и во тьме ее исчезла XIX династия, подобно тому как 150 лет ранее исчезла славная XVIII династия.

Спасителем государства от неминуемой гибели на этот раз явился один из потомков Рамзеса - фараон Сет-Накт, сумевший в течении однолетнего царствования умиротворить страну, восстановив законность и порядок, нарушенные междоусобною войною. По смерти Сет-Накта, на престол вступил сын его Рамзес III, родоначальник XX династии и последний из фараонов, при котором военный престиж Египта оставался не поколебленным.

На 5-м году царствования Рамзеса III в западную часть Дельты вторглись ливийцы со своими союзниками, успевшими к тому времени позабыть поражение, нанесенное им Менептахом; на этот раз, за ливийцами следовал огромный обоз с женами и детьми; фараону, очевидно, приходилось иметь дело не с одним вторжением неприятеля, но с переселением целого племени. Египетская армия состояла, в большинстве, из наемников, в том числе шарденов и ливийцев (племени кехет), которым, таким образом, предстояла борьба с братьями по крови; последнее обстоятельство, однако, не помешало Рамзесу одержать решительную победу и подвергнуть беспощадному истреблению убегавшего врага.

Через несколько лет после изгнания ливийцев, жители островов Архипелага, под напором новых племен, двигавшихся с севера к берегам Средиземного моря, хлынули в Малую Азию, Сирию и Палестину. Они без усилия разрушили мелк1я сир1йск1я княжества, и даже некогда грозное царство гиттитов не устояло перед их натиском. Во главе пришельцев стояли филистимляне. Опьяненные успехом, они составили смелый план нападения на самый Египет одновременно с суши и с моря. Сильный флот и хорошо обученная армия поддерживали самоуверенность семитов: Сирия досталась им так легко, что они не сомневались в победе и над царством Рамзеса. Пока филистимляне готовились к предстоящей борьбе, фараон решил предупредить врага; он спешно двинулся в Палестину и, заставь неприятеля врасплох, одержал над ним победу; вытеснить филистимлян из завоеванной провинции ему, однако, не удалось. На море египтяне также имели перевес над противником. Они встретили флот азиатов при устье Нила, преградив ему доступ в Дельту посредством баррикады, сооруженной из связанных один с другим судов; произошло сражение, филистимляне обратились в бегство; флот их был частью уничтожен, частью взят в плен. Те же из них, которые поселились в Палестине, признали вассальную зависимость от Египта и обязались платить ему ежегодную дань.

На II-м году царствования Рамзеса ливийцы, собравшись с новыми силами, сделали последнюю, отчаянную попытку проникнуть в долину Нила, но потерпели еще более тяжкое поражение, нежели в первые два раза; с этих пор ни они, ни союзники их не нарушали спокойствия Египта, а волна переселения народов хлынула на запад, в сторону Южной Италии.

С царствованием Рамзеса IV, правившего государством еще при жизни отца своего, Рамзеса III, XX династия, а вместе с нею и стовратные Фивы, начали клониться к окончательному упадку. Рамессиды в течение 300 лет еще чередовались на царском престоле, но ни один из них, вплоть до последнего представителя династии Рамзеса ХII-го, не играл роли в истории. Вся полнота власти сосредоточивалась в руках жрецов Амона, а бесцветные и слабохарактерные фараоны находились в унизительной от них зависимости. Заветная мечта жрецов, наконец, осуществилась: с каждым новым царствованием Египет становился все более достоянием богов; фараон, как воплощение Амон-Ра, обязывался прежде всего печься об интересах своего небесного отца, приумножать достояние храмов его, давать привилегии его служителям. Действительным же распорядителем как материальными, так и духовными средствами верховного бога, оставался по-прежнему великий жрец его в Карнаке. Еще со смертью Рамзеса II эта высшая в государстве духовная должность превратилась в наследственную и стала постоянною угрозою царствующей династии.

Между тем, с каждым удачным походом новые сокровища стекались в казну богов, и львиная доля их доставалась Амон-Ра. Чтобы правильно судить о несметном богатстве Карнака, у нас имеется генеральная опись его имущества, составленная по распоряжению Рамзеса III-го, в последние годы его 32-х летнего царствования. К этому времени Амону принадлежала 1/10 всей удобной земли в долине Нила; он владел 81322 вассалами, слугами и рабами, 433 садами и огородами, свыше, чем 2000 километров пахотной земли, 65 городами, посадами и селами, 40 верфями, 83 судами, 412252 головами рогатого скота, мелкого и крупного, 5105 статуями в различных храмах и, кроме того, великим множеством золота и серебра в слитках и монетою, драгоценных камней и т. д. Не удивительно, что при таком богатстве великий жрец Амона постепенно подчинил себе духовенство всех остальных египетских богов и стал приравнивать себя фараону. Настало, однако, время, когда источник доходов иссяк вместе с прекращением прибыльных походов в Сирию; но жрецы знать ничего не хотели и требовали новых обильных даров для своего бога; чем ниже падала власть фараона, тем более алчным и притязательным становилось духовенство. За неимением другого, оно сумело вырвать у призрачных, владык Египта большую часть казенных имуществ и захватить почти все прибыльные должности. Царская казна оказалась пустою; для пополнения ее, пришлось прибегать к крайним средствам. Мы видим, что правительство перестало выплачивать жалованье служащим и подолгу задерживало даже скромное вознаграждение рабочим по сооружению храмов и усыпальниц. Среди них происходили частая стачки, оканчивавшиеся иногда кровопролитием. Трудовой люд громко требовал положенного количества муки и масла, а их-то и не хватало в общественных магазинах, тогда как кладовые храмов были переполнены всякого рода съестными припасами. В стране участились разбои; движение по дорогам стало опасным, торговля пала. Многие царские усыпальницы в глухих ущельях ливийских гор подверглись разграблению.

Пользуясь развалом, великий жрец получил от несчастного Рамзеса IX право непосредственного сбора налогов, определенных для содержания храмов Амона; он к этому времени уже совмещал должности вице-короля Эфиоти и старшего распорядителя казенными магазинами, т. е. министра финансов. Следующий шаг был: захват царского престола великим жрецом Амона, Хер-Хором, родоначальником XXI династии. Захват этот являлся до такой степени естественным последствием событий последнего двухсотлетия, что нам неизвестно даже, каким образом он осуществился. Последний фараон из XX династии - Рамзес XII; умер ли он бездетным, погибли насильственной смертью, или просто свергнуть с престола? - навсегда останется загадкою.

Воцарение жрецов Амона было сигналом к распадению египетского государства и перенесению столицы его в Нильскую Дельту. Утвердившаяся там, в г. Танис, отрасль дома Рамзеса отказалась признать над собою власть фараона, провозглашенного Фивами, и глава ее, Несубанебдер, поспешил короноваться венцом Нижнего Египта. Вооруженная борьба с могучим соперником оказалась тем менее по силам Хер-Хору, что центр тяжести государственной машины уже давно переместился из Фив в богатые и многолюдные города плодородной Дельты. Походы в Сирию и постоянная опасность неприятельского вторжения создали для фараонов необходимость находиться вблизи восточной границы государства. Еще Ремзес II и его преемники большую часть года проводили в Танисе, а фараоны XX династии даже редко когда посещали свой стольный город. Фивы были обречены самою судьбою на медленную смерть..... Новые морские пути отвлекали от них почти всю торговлю в пользу иных более выгодно расположенных центров: Таниса, Бубастиса, Саиса, которые становились по очереди, на более или менее короткое время, столицами вновь объединенного Египта, Фивы же постепенно нисходили на степень сперва резиденции наместника, а за сим провинциального захолустья. Чересчур обширный, не соразмерно со своими средствами, город приходил в разрушение: здания в нем не поддерживались, даже храмы богов оставались без надлежащего ремонта; мятежи разнузданной черни, грабежи усыпальниц приняли необычайные размеры и, в конце концов, стовратные Фивы распались на несколько отдельных посадов, группировавшихся вокруг важнейших святилищ; но эти последние также не избегли злой участи; они были разорены полчищами Камбиза.

Amelinau	Les nouvelles fouilles d’Abydos. La morale Egyptienne. L'histoire d'Egypte
E. Ball	Cairo.
Bussing	Denkmaler Aegyptischer Sculptur
Brugsch-Bey	Aegyptische Beitrage zur Volkerkunde. Geschichte Aegyptens.
Breasted	A History of Egypt.
J. Baikie	The Story of the Pharaohs.
G. Cormach	Egypt in Asia.
Caulfield	Temple of the Kings.
Davies	Rock Tombs of El Amarna.
Ebers	Aegypten und die Bucher Moses. Das Hermetische Buch. Thaten und Zeiten Thotmes III.
Erman	Life in Ancient Egypt.
Goodwin	Records of the past.
A. Gayet	Le temple de Louxor. La civilisation pharaonique. Coins d'Egypte ignores.
Hitschens	Egypt and its monuments.
L. King and R. Hall	Egypt and Western Asia.
Lefebure	Le mythe Osirien.
Maspero	Histoire des peuples de I'Orient. Causeries d'Egypte. Etudes Egyptiennes. Contes populaires de I'Egypte ancienne.
Murray	The Osireion.
A. Moret	La passion d'Osiris. Au Temps des Pharaons.
E. Naville	La religion des anciens Egyptiens.
F. Petrie	Six temples of Thebes. Religion of ancient Egypt. Egyptian tales. Ten years digging. The arts and crafts of ancient Egypt. Pyramids and Temples of Gizeh.
G. Pier	Inscriptions on the Nile monuments.
R. Poole	The cities of Egypt.
De Rouge	Etudes sur les monuments du massif de Karnak. Chrestomatie Egyptienne. Melanges d'archeologie Egyptienne.
E. Schure	Les grands inities Les sanctuaires d'Orient.
P. Withers	Egypt of yesterday and to-day.