ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА -- Мемуары -- Руссин Ю. С. Всю войну на «малютках»

Руссин Юрий Сергеевич
Всю войну на «малютках»

«Военная литература»: militera.lib.ru
Издание: Руссин Ю. С. Всю войну на «малютках». — М.: Воениздат, 1988.
Книга на сайте: militera.lib.ru/memo/russian/russin_us/index.html
Иллюстрации: нет
OCR, правка:
Дополнительная обработка: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru); Hoaxer (hoaxer@mail.ru)

[1] Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.
{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

Руссин Ю. С. Всю войну на «малютках». — М.: Воениздат, 1988. — 224 с. / Литературная запись П. Ф. Абламонова // ISBN 5–203–00062-х. Тираж 65.000 экз.

Аннотация издательства: В годы Великой Отечественной войны подводные лодки типа М выполняли сложные боевые задачи. Они несли морской дозор, вели разведку, прорывали минные заграждения и наносили по врагу торпедные удары. Экипаж лодки, которой командовал автор воспоминаний, выходил в море из блокадного Ленинграда. В книге говорится о доблести подводников, их крепкой дружбе, прослеживаются судьбы людей, служивших на «малютках».

Содержание

Глава первая. В глубинах Балтики

Предгрозовое время [3]
В начале войны [12]
«Малютки» прикрывают корабли [36]
Плавбаза «Аэгна» [46]
Сентябрьские тревоги [54]
Первая победа [57]
В минном лабиринте [63]

Глава вторая. Блокада

Вынужденная стоянка [67]
Новый комдив [75]
Полигоны на Неве [80]
Головные первого эшелона [88]
Атакует «М-96» [95]
Глубокая разведка [102]
«М-90» вступает в строй [119]
Ночь, полная тревог [126]
Необычный рейс [131]
Огненная земля Лавенсари [138]
На фарватерах Невской губы [145]
Между противолодочными рубежами [153]
В Нарвском заливе [164]
Встреча с Фисановичем [166]

Глава третья. Маршрутами победы

«Малютки» на Ладоге [170]
В ожидании боевого приказа [177]
Снова в Балтийском море [188]
На подводной лодке «Л-21» [190]
Подводное братство [204]

Глава четвертая. Верность боевым традициям

От дизельных до атомных [208]
Заботы ветеранские [222]

Указатель
Примечания

Все тексты, находящиеся на сайте, предназначены для бесплатного прочтения всеми, кто того пожелает. Используйте в учёбе и в работе, цитируйте, заучивайте... в общем, наслаждайтесь. Захотите, размещайте эти тексты на своих страницах, только выполните в этом случае одну просьбу: сопроводите текст служебной информацией - откуда взят, кто обрабатывал. Не преумножайте хаоса в многострадальном интернете. Информацию по архивам см. в разделе Militera: архивы и другия полезныя диски (militera.lib.ru/cd).

Глава первая.
В глубинах Балтики

Предгрозовое время

Когда за плечами шесть десятилетий, вольно или невольно начинаешь оглядываться назад, как бы подводя итог: вспоминаешь свою флотскую молодость, многолетнюю службу на кораблях, задумываешься над тем, что привело тебя на флот, и о огромной радостью сознаешь — пусть трудная, но счастливая выпала тебе доля.

Я родился в городе Новороссийске. Два моих дяди — родные братья отца, военные моряки комсомольского призыва 1922 года — служили на подводных лодках Черноморского флота. Они часто бывали у нас дома, беседовали со мной, расспрашивали, кем я хочу быть. Слушая их рассказы о флотской службе, я приходил к выводу, что самая интересная и мужественная профессия — это профессия моряка. В приморском городе, где я жил, среди ребят ходили легенды о кораблях, о дальних плаваниях, о героях морских сражений. Романтика флотской службы все больше и больше увлекала меня. Море стало моей мечтой, моим призванием. Эта мечта и привела меня в Ленинград, в Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе. В то время я еще не знал, как сложится моя флотская судьба, и меньше всего думал, что служить мне придется на подводных лодках, что всю войну я буду плавать на «малютках». Мои путь на флот был закономерен, но в подводники я попал как-то неожиданно.

Запомнился теплый весенний день 1940 года. Ярко светило солнце, отражаясь в витражах здания штаба флота. Мы, молодые лейтенанты, после торжественного вечера находились в приподнятом настроении: перед нами открывался новый широкий путь. Это было незабываемое [3] время. Нас, выпускников, досрочно окончивших военно-морское училище, принял командующий Балтийским флотом вице-адмирал В. Ф. Трибуц. Он тепло напутствовал будущих командиров флота. Обращаясь к нам, адмирал сказал:

— Дорожите честью флотского командира, достойно служите на тех кораблях, на которые получите назначение, независимо от того, большой это корабль или малый: крейсер или крейсерская подводная лодка, эсминец или подводная лодка типа М.

И надо же такому случиться — свое первое назначение я получил на подводную лодку типа «малютка».

Как только мне вручили предписание, подводная лодка завладела моим воображением. Я горел желанием побыстрее попасть на нее, уйти в плавание и применить свои знания на практике.

Прибыв на подводную лодку «М-62», которая базировалась на Ленинград и проходила швартовные испытания, я представился ее командиру старшему лейтенанту А. А. Воробьеву. Конечно, я очень волновался, ожидал, что скажет мой новый непосредственный начальник. А тот пытливо посмотрел на меня, кивнул головой и коротко бросил:

— Ну что ж, товарищ лейтенант, вам повезло: наша лодка готовится и выходу в море. Так что предстоит горячее дело.

Я вступил в должность командира штурманской боевой части. На меня же возлагались и обязанности помощника командира подводной лодки. Но и это не все. Я получил в подчинение, правда временно, артиллерийскую боевую часть, боевую часть связи, химическую и интендантскую службы. Дело в том, что на лодке не хватало командиров. Лишь электромеханическая боевая часть имела своего командира — инженера-механика. Что касается минно-торпедной боевой части, то ее возглавлял непосредственно командир подводной лодки.

Словом, на меня легла большая ответственность. И я сразу же с головой окунулся в работу. А через день-два утвердился в мысли: мне действительно крепко повезло. Как хорошо, что я прибыл на лодку в тот момент, когда она готовилась к плаванию. Мне предстояло основательно изучить устройство лодки, особенности ее эксплуатации, режимы работы механизмов и устройств. При выходе в море рабочая нагрузка на технику становилась максимальной: все параметры доводились до предела, [4] что в обычных условиях допускалось не так-то часто. Оттачивалась и выучка моряков, организовывалась специальная подготовка экипажа по конкретным элементам ходовых испытаний.

Но главное — за это время я сблизился с людьми. Командир подводной лодки Алексей Александрович Воробьев, несмотря на молодость, был опытным воспитателем. Встречая меня каждый раз в конце дня, он как бы ненароком интересовался моими делами и давал мне советы, в которых я тогда крайне нуждался. Благодаря его знаниям, чуткости и взыскательности экипаж становился все более подготовленным, сплоченным. Это особенно чувствовалось во время авральных работ. Моряки, не считаясь с трудностями, дружно делали свое дело. Во многом здесь была и заслуга старшин. Их распорядительность, умение руководить людьми способствовали успеху.

В море я свыкся с экипажем и даже больше — проникся любовью к нему. Моя привязанность к подводной лодке росла день ото дня. Верил в ее боевые возможности и надеялся, что в будущем она хорошо себя проявит.

«Малютка» считалась подводной лодкой прибрежного действия. При своих малых габаритах и небольшом экипаже (21 человек) она имела свои положительные качества: обладала надежной скрытностью, хорошей маневренностью, была способна плавать в районах с малыми глубинами, с наименьшей затратой корабельных энергетических ресурсов. Лодка этого типа могла выполнять задачи разведки, дозора, гидрографического обеспечения, высадки и приема с побережья групп десантников и разведчиков.

На флоте в ту пору имелись «малютки» трех серий: VI, VI бис и XII. Они имели надводное водоизмещение от 160 до 203 тонн и подводное — от 196 до 254 тонн. «Малютка» погружалась на глубину до 60 метров. Ее вооружение — два торпедных аппарата и одна 45-миллиметровая полуавтоматическая пушка.

Подводная лодка «М-62», на которой мне выпала честь начинать службу, была XII серии. Она обладала несколько лучшими тактико-техническими данными: имела более мощные двигатели надводного и подводного хода (и это увеличивало скорость, дальность и автономность плавания), совершенное по тому времени электронавигационное оборудование, а также большие корабельные запасы. На ней были лучшие условия размещения [5] личного состава, чем на «малютках» других проектов. Все это вызывало у меня гордость за службу на лодке такого типа.

Но с лодкой неожиданно пришлось расстаться. Летом 1940 года был получен приказ — отправить «малютку» по железной дороге в Севастополь для пополнения подводных сил Черноморского флота. Думалось, что вместе с лодкой на Черное море отправят и меня. Но судьба распорядилась иначе: мне суждено было остаться на Балтике, теперь на вновь строящейся лодке «М-102».

На этот корабль я прибыл в качестве помощника командира уже как «бывалый» подводник, и сразу мне доверили взять под свою опеку и экипаж строящейся «М-103». Суть этой опеки состояла в контроле и проверке службы на лодке, пока на нее не были назначены командиры.

На судостроительном заводе я надеялся увидеть подводные лодки во всей красе. Но они оказались в процессе сборки: на кильблоках набирались прочные корпуса. Кое-кто из нас, вновь прибывших, выразил сомнение: будут ли лодки готовы к сроку? А командир дивизиона Николай Константинович Мохов лукаво улыбнулся, сказал!

— Корабли-то будут готовы. Главное — мы должны успеть подготовиться к плаванию на них.

Знал командир дивизиона, что говорил; завод строил корабли быстро.

И вот подводные лодки завершили испытания. Руководили ими командиры, прибывшие к тому времени на корабли: на «M-102» — капитан-лейтенант Ц. В. Гладилин, на «М-103» — капитан 3 ранга В. Д. Нечкин.

Петр Васильевич Гладилин быстро освоился на лодке, как будто всю жизнь служил на ней. Ниже среднего роста, крепко сбитый, юркий, общительный по характеру, он успевал бывать всюду — в отсеках, на боевых постах, встречался с людьми, обстоятельно вникал в положение дел, компетентно решал вопросы. Работал Гладилин много — от подъема до отбоя. И в этом помогала ему трудовая закалка. В прошлом ленинградский рабочий, он по комсомольскому набору был призван на флот и направлен в военно-морское училище, а после его окончания служил на подводном минзаге «Л-2». Надо отдать должное: Петр Васильевич дорожил честью корабля, переживал его малейшие неудачи и стремился во что бы то ни стало сделать лодку лучшей. На ней [6] служили квалифицированные моряки. Краснофлотцы и старшины уважали командира за то, что он доверял им.

В короткий срок мы подготовились к перебазированию. 22 декабря 1940 года за ледоколом «Ермак» подводные лодки начали движение по скованному льдом заливу. Переходом руководил командир дивизиона капитан-лейтенант Н. К. Мохов. Предстояло пройти весь Финский залив, протянувшийся по параллели на 211 миль (390 километров), со множеством навигационных препятствий.

Мне, как штурману, пришлось изучать район плавания, опасности, шхеры. Я вспомнил родное училище, наставления начальника кафедры навигации контр-адмирала И. Н. Дмитриева, штурмана с большим опытом, участника многих дальних походов, который советовал нам перед походом как бы пройтись тем фарватером, по которому будет следовать корабль.

С учетом его рекомендаций я тщательно готовился к переходу. Ледокол провел нас до острова Гогланд. Дальше была чистая вода. К исходу 23 декабря подводные лодки, идущие в кильватерной колонне, легли на входной створ внешнего рейда Ханко. Через некоторое время на фоне леса показалась хорошо просматриваемая просека, а затем и створные знаки. Вскоре открылся вход в гавань Ханко. Мы завершили переход в военно-морскую базу, сформированную после окончания советско-финляндской войны.

Лодки пришвартовались к причалу. Командиры сошли на стенку и доложили встретившему нас командиру бригады капитану 1 ранга Н. И. Виноградову. Вместе с ним находился заместитель комбрига по политчасти полковой комиссар И. М. Майоров.

Н. К. Мохов, выполнивший свою задачу — проводку подводных лодок, вернулся в Ленинград, к месту своей прежней службы. А мы вошли в дивизион, которым командовал капитан-лейтенант Е. Г. Юнаков.

Освоившись на новом месте, приступили к планомерной боевой и политической подготовке. Хлопот было много. По делам службы нам часто приходилось обращаться к командиру бригады Николаю Игнатьевичу Виноградову. Он всегда внимательно выслушивал, старался помочь. Комбриг производил на всех нас благоприятное впечатление своей обходительностью, заботливостью, вдумчивым подходом к делу. Каждый его шаг, каждое его слово учили, воспитывали. Он хорошо сознавал, что [7] на него, комбрига, смотрят десятки глаз, с него берут пример, и старался быть на высоте положения.

Запомнилось, как он по утрам обходил кубрики, каюты — помещения плавбазы «Иртыш»: встречался с командирами, расспрашивал, как у них идут дела. Комбриг не терпел, если нарушался план учебы, если занятия проводились формально. При всем том он не учинял разноса. Даже тогда, когда обнаруживался серьезный недостаток, не выходил из себя, разговаривал спокойно, и это воздействовало на подчиненных сильнее, чем грубый окрик.

Никогда не думал, что встречи с моим первым комбригом продолжатся почти в течение всей службы. Николай Игнатьевич сыграл большую роль в моей судьбе, и я считаю своим долгом рассказать о нем более подробно.

Н. И. Виноградов происходил из крестьянской семьи, начал службу на флоте еще в двадцатых годах, окончил военно-морское училище и Военно-морскую академию. До 1934 года он плавал на черноморских подводных лодках, был командиром для поручений Реввоенсовета Морских сил Черного моря, работал непосредственно под руководством командующего флотом В. М. Орлова, а затем И. К. Кожанова. С началом постройки «малюток» VI серии был назначен командиром головной подводной лодки «М-1», успешно обеспечил испытания и перевозку ее по железной дороге на Дальний Восток, где она одновременно с подводной лодкой «М-2» 28 апреля 1934 года в числе первых из «малюток» вступила в строй боевых кораблей Морских сил Дальнего Востока, как тогда называли Тихоокеанский флот.

До 1936 года Н. И. Виноградов командовал подводной лодкой на Тихом океане, затем стал начальником штаба соединения. Война застала его в должности командира бригады подводных лодок Северного флота. Он был начальником подводного плавания на Северном флоте, заместителем начальника и начальником подводного плавания ВМФ, командующим морским оборонительным районом. А после войны Н. И. Виноградов занимал должности заместителя начальника Главморштаба, заместителя главнокомандующего ВМФ, начальника военно-морских учебных заведений... Большой послужной список у нашего первого боевого комбрига!

Мне неоднократно пришлось в разное время испытать на себе строгость проверок, проводимых Н. И. Виноградовым. [8] Они всегда оставляли глубокий след в воинских коллективах. Корабли проверялись на выходах в море, при выполнении учебно-боевых задач и практических стрельб. Николай Игнатьевич придерживался при этом своего стиля работы — не засиживался в каютах, а часто бывал на боевых постах и командных пунктах, опирался на передовой опыт, учил, советовал, проверял. Яркий образ первого комбрига пронесли мы через многие годы.

По-моему, лучшая награда для начальника — это доблестная служба его подчиненных, их верность воинскому долгу. Бывает, люди забывают своего командира, но чаще всего именно потому, что тот их ничему не научил, не воспитал.

В предвоенные годы особенно близок к нам по службе был командир 8-го дивизиона Евгений Гаврилович Юнаков. С ним связан период освоения «малюток» на Балтике. Каждому командиру присуща та или иная черта, которая запоминается людям, так вот Евгений Гаврилович слыл большим патриотом малых подводных лодок. Он твердо верил в их боевые возможности и свою любовь к ним передавал экипажам. Бывали случаи, когда иные командиры тяготились службой на «малютках». В ответ на это Е. Г. Юнаков говорил: «Мал золотник, да дорог».

Уроженец Евпатории, Евгений Гаврилович, можно сказать, был прирожденным моряком. С юных лет он познал соль морского труда, отличался общительностью, доступностью. Командир дивизиона был прост в обращении, хотя имел непростой, твердый характер. Строгость его сочеталась с заботой о людях. Его часто видели в кубриках, в отсеках лодок, среди молодежи. Он обладал какой-то притягательной силой. Люди шли к нему с открытой душой, и он всегда их выслушивал и старался чем-то помочь.

Внимательно относился комдив к молодым командирам. Его чуткость и отзывчивость многие из нас ощутили на себе. Он не раз приглашал меня к себе, и не только по делам службы, но и просто на чашку чая. Запомнились его рассуждения о дружбе, о сплочении экипажа. Как известно, экипаж на «малютке» небольшой, люди живут одной семьей. При этом, однако, важно, чтобы командир не растворялся в общей среде. Не помню, чем были вызваны его советы, возможно, где-то я нарушил уставные нормы общения или сблизился с людьми настолько, [9] что начал утрачивать свое командирское лицо, но как-то Евгений Гаврилович предупредил меня:

— Командирский авторитет завоевывается не тем, что вы называете краснофлотцев по имени, приказы передаете в форме просьбы. Я понимаю, что в таком коллективе, как экипаж «малютки», люди тесно связаны между собой, но и здесь командир должен оставаться командиром. Иначе он рискует потерять важное качество — управлять подчиненными, командовать.

Комдив тонко улавливал настроение людей. Он первым подметил привязанность командиров лишь к своим подводным лодкам, то есть к «малюткам» XII серии. Между тем подводные лодки 2-го дивизиона — «малютки» VI серии вошли в строй раньше наших. Их экипажи участвовали в советско-финляндской войне и имели боевой опыт. И хотя мы уважали своих старших товарищей по подводному плаванию, все же считали службу на «малютках» XII серии более престижной, чем вызывали недовольство Евгения Гавриловича, который внушал нам, что для подводника служить почетно на любой лодке.

На нас, молодых, произвел сильное впечатление тот факт, что командир бригады капитан 1 ранга Н. И. Виноградов и его заместитель по политической части полковой комиссар И. М. Майоров в первый же день приняли командный состав прибывших из Ленинграда подводных лодок. В короткой беседе они обрисовали нам обстановку, в которой предстояло служить, ознакомили с задачами, обратили внимание на особое положение военно-морской базы Ханко. Это доброе правило — сразу же принимать новое пополнение и вводить его в курс дела. Позже, когда мне довелось стать старшим начальником, я всякий раз, как бы ни был занят, приглашал на беседу вновь прибывших командиров и политработников. Это позволяло без промедления ближе узнать их настроение и запросы.

В первые же дни службы на Ханко мы почувствовали, что агрессор совсем рядом и что от него можно ждать провокаций в любое время. И это повышало нашу ответственность за безопасность рубежей Родины. Приходилось больше находиться на кораблях, чем дома, много работать, делать все, чтобы быть готовыми к выполнению боевых задач, свойственных подводным лодкам. [10] А эти задачи сводились к следующему; прикрывать морские подступы к устью Финского залива и его берегам, вести разведку, бдительно нести дозорную службу.

Эхо минувшей советско-финляндской войны докатывалось до нас. 12 апреля 1941 года на пограничной железнодоржной станции Лапвик проходила церемония передачи финским командованием останков советских летчиков, погибших в боях. На постаменте возвышался гроб с прахом командира истребительной эскадрильи Героя Советского Союза старшего лейтенанта И. Д. Борисова. Военные летчики, участвовавшие в церемонии, рассказали нам об обстоятельствах гибели И. Д. Борисова. 25 декабря 1939 года при налете на вражескую батарею, расположенную на острове Хесте-Бюссе, в машину Борисова попал зенитный снаряд. Самолет загорелся. Сбить пламя не удалось, но отважный летчик не дрогнул, направил объятый пламенем самолет на врага и ценой своей жизни уничтожил вражескую батарею.

В погожий весенний день гарнизон Ханко и жители города проводили в последний путь погибших героев. На площади, над холмом братской могилы, укрытой венками, возвысился металлический обелиск с красной звездой. Одна из центральных улиц была названа именем И. Д. Борисова.

Кажущаяся лояльность финских военных властей, передавших останки советских летчиков, не притупила нашей бдительности. Тучи сгущались над седыми волнами родного моря.

В середине июня 1941 года на служебном совещании командного состава бригады, созванном для подведения итогов боевой и политической учебы, замполит проинформировал нас об обстановке на Балтике. Он рассказал об усиленном движении транспортов с войсками и техникой в порты Финляндии, довел до нас донесение, полученное с подводной лодки «М-96», которая несла дозорную службу в районе маяка Бенгтшер. В донесении сообщалось, что только за несколько часов проследовало 32 немецких транспорта в Финляндию.

— Газеты вы читаете, знаете, чем объясняют немецкие власти такое интенсивное передвижение, — заявил замполит. — Дескать, войска и техника перевозятся в Северную Норвегию, которую они оккупировали, а финская территория используется для транзита.

Впоследствии мы убедились, что доводы немецких властей были сплошной ложью. При непосредственном [11] содействии профашистского финского правительства, возглавляемого ярыми антисоветчиками Таннером и Рюти, немецко-фашистские войска и боевая техника накапливались на территории Финляндии. Назревали грозные события. В финских базах сосредоточивались немецкие роенные корабли, а на аэродромах — ударная авиация из соединений люфтваффе.

Время было беспокойное. За неделю до войны подводные лодки «М-102» и «М-97» перешли из Ханко в Таллин, где стали в плавучие доки судоремонтных мастерских морского порта.

Все мы сознавали близость войны. Именно сложной, тревожной обстановкой были продиктованы перебазирование подводных лодок, в том числе «малюток», а также некоторые организационные меры, принятые наркоматом Военно-Морского Флота. Так, дивизион «малюток» капитан-лейтенанта С. И. Матвеева перешел в Лиепаю, где он стал 4-м дивизионом 1-й бригады подводных лодок, которой командовал Герой Советского Союза капитан 1 ранга Н. П. Египко. Замполитом этой бригады был бригадный комиссар Г. М. Обушенков, начальником штаба — капитан 2 ранга Л. А. Курников. В Ханко остались «малютки» XII серии, составившие 8-й дивизион 2-й бригады подводных лодок; командиром этой бригады стал капитан 2 ранга А. Е. Орел, замполитом — полковой комиссар Б. Н. Бобков, начальником штаба — капитан 1 ранга Н. С. Ивановский. Командование 2-й бригады размещалось в Таллине на плавучей базе «Ока». Передислокация части подводных лодок типа М в Лиепаю преследовала цель приблизить их к возможным районам боевых действий.

В июне экипажи «малюток» вели разведку и несли дозорную службу на подходах к нашим военно-морским базам.

В начале воины

В субботу 21 июня 1941 года личный состав подводных лодок жил по обычному распорядку дня. Вечером одна часть личного состава находилась в увольнении на берегу, другая — несла дежурно-вахтенную службу и отдыхала в кубриках на плавбазах. Никто не мог предположить, что это последний мирный день, что следующий [12] день станет поворотным в судьбе каждого, в судьбе всей страны.

В 23 часа 37 минут на кораблях флота прозвучали колокола громкого боя. Должен заметить, что мы нередко слышали такие сигналы и были в какой-то мере привычны к ним. Еще 19 июня по приказанию из Москвы Балтийский флот был переведен на боевую готовность № 2. Ранее тревоги проводились как учебные, и личный состав выполнял свои обязанности в установленной последовательности. Но на этот раз боевая тревога всех насторожила. Она отозвалась в сердце каждого. И действительно, в ту ночь флот переходил на боевую готовность № 1.

В течение всей ночи личный состав «малюток» не смыкал глаз, ожидая боевого приказа. Многие догадывались, что назревают чрезвычайные события. В Таллине было тихо, но, как мы узнали позже, в предутренние часы гитлеровцы уже бомбили с воздуха советские города и военно-морские базы. Фашистская авиация сбросила донные магнитные мины у входа на Большой Кронштадтский рейд.

События развивались стремительно и неотвратимо. 22 июня в 4 часа 59 минут Военный совет флота оповестил всех нас о нападении фашистской Германии. Было приказано применять при отражении вражеских атак оружие. В полдень по радио передавалось Заявление Советского правительства о вероломном нападении немецко-фашистских захватчиков на нашу страну. На кораблях состоялись митинги. Собрались на митинг и члены экипажа вашей лодки. Лица у всех выражали гнев и решимость. Первым выступил капитан-лейтенант П. В. Гладилин, за ним командиры подразделений, старшины и краснофлотцы. Говорили коротко, но за каждым словом стояла решимость до конца отстаивать социалистическое Отечество. Наш человек не любит выражаться красиво, но зато лучше слов говорят его дела. Слушая выступления товарищей, я невольно вспомнил рассуждения великого писателя Л. Н. Толстого о словах и поступках русского солдата. «...Если бы великое слово, в каком бы то ни было случае, даже шевелилось в душе моего героя, я уверен, он не сказал бы его: во-первых, потому, что, сказав великое слово, он боялся бы этим самым испортить великое дело, а во-вторых, потому, что, когда человек чувствует в себе силы сделать великое дело, какое бы то ни было слово не нужно. Это, по [13] моему мнению, особенная и высокая черта русской храбрости...» {1}

Конечно, в тот день мы не представляли в полной мере той опасности, которая нависла над нашей страной, но выработанное годами всем нашим укладом жизни чувство долга, чувство советского патриотизма находило отражение в готовности немедленно выступить на борьбу с врагом. Позже мы узнали, что на Балтике первый удар фашисты обрушили по военно-морским базам Кронштадт, Лиепая, Вентспилс. Война нарушила обычный порядок жизни, жестоко распорядилась судьбами людей. Мой товарищ по училищу штурман подводной лодки «М-81» Георгий Ильин в своем дневнике запечатлел первые дни войны в Лиепае. Он записал:

«День 22 июня начался для нас беспокойно. По сигналу «Боевая тревога!» вскочили с коек, похватали противогазы и побежали на подводную лодку. Не успели принять боевые торпеды, как над головой появились три самолета, похожие на наши СБ. Зенитчики били с упреждением. Через час над гаванью появились еще 20 самолетов. Наши батареи открыли огонь. Один самолет с большим шлейфом черного дыма прочертил небо и упал в воду. Через час мы ушли в море.

23 июня. Сегодня фашисты бомбили Лиепаю и порт. Город сотрясали разрывы бомб. Нас обнаружил немецкий самолет. Мы срочно погрузились. Днем в перископ наблюдали пожары на нашем берегу. Когда всплыли, у берега вспыхнуло огромное пламя. Один из кораблей подорвался на мине. Мы находились под водой несколько часов. Порыв у моряков один — искать врага в море и атаковать его. Все считают, что врага мы разгромим быстро, что нет такой силы, которая могла бы нас победить...»

С содержанием дневника своего товарища мне довелось познакомиться в 1965 году, когда со дна Финского залива силами аварийно-спасательной службы флота была поднята подводная лодка «М-81». Долголетнее пребывание дневника в затопленном отсеке повредило листы бумаги, но все же содержание записей удалось восстановить. Капитан 1 ранга С. А. Новак, принимавший участив в подъеме подводной лодки «М-81», подарил мне два предмета — призму пеленгатора от репитера гирокомпаса [14] и клевант (соединительную скобу) фала для подъема сигнальных флагов, взятые им с этой подводной лодки.

Долго и бережно хранил я эти дорогие для меня реликвии, а когда в 269-й школе Кировского района Ленинграда был создай музей «Боевые подвиги подводников дважды Краснознаменной Балтики», я передал реликвии в этот музей, где они и экспонируются.

С началом войны перед нашим экипажем была поставлена задача — готовить подводную лодку, стоявшую в доке, к боевому походу. Объем работ был велик, но еще больше было желание досрочно ввести ее в строй и выйти в море.

Обходя отсеки, я всюду убеждался: в экипаже царит атмосфера самоотверженного труда. Боцмана Александра Захарова, человека трудолюбивого, застенчивого, несмотря на позднее время, застаю в центральном посту. Интересуюсь его настроением.

Вероломство фашистов, напавших на советскую землю, вызывало у людей лютую ненависть к врагу. В кубриках только и говорили о начале войны. Моряки хотели осмыслить, понять случившееся: почему мы отступаем, неужели у нас мало сил? Старослужащие успокаивали всех: «Все равно нас не осилишь, на испуг не возьмешь...»

В своих выступлениях перед личным составом мы не скрывали неудач наших войск, старались объяснить их временным преимуществом врага — внезапностью нападения, превосходством в технике. Подчеркивали, что пройдет некоторое время, советские войска отмобилизуются, соберутся с силами и тогда врагу не миновать поражения.

Во время завершения ремонтных работ не знали покоя все, но особо много хлопот выпало на долю командира электромеханической боевой части инженер-капитан-лейтенанта И. В. Бубарина. Это был уже немолодой моряк. Начал он службу краснофлотцем — электриком подводной лодки «L-55». Эта лодка была английской, участвовала в интервенции против молодой Советской Республики. 4 июня 1919 года, когда она безуспешно атаковала наши корабли, снаряд, выпущенный из носового орудия эсминца «Азард», попал в цель. Вражеская лодка потеряла управление, вышла на минное поле, подорвалась и затонула. В 1928 году ее подняли со дна Копорского залива. После восстановления «L-55» была [15] введена в состав КБФ. Тогда-то и прибыл служить на нее Бубарин.

Мы ценили Ивана Васильевича и как специалиста, и как воспитателя. Он удачно сочетал эти качества. После митинга и приказа готовить корабль к боевому походу командир БЧ-5 проявил невиданное усердие — трудился в дизельном отсеке вместе с краснофлотцами день и ночь. Подчиненные, глядя на него, не уходили с боевых постов. На следующий день после начала войны командир подводной лодки спросил Бубарина:

— Сколько суток потребуется, чтобы лодка могла выйти в море?

Тот пожал плечами и ответил!

— Самый минимальный срок. Приложим все силы, чтобы подготовить корабль к боевому походу. Мы хорошо понимаем обстановку.

Действительно, нашим специалистам потребовалось всего два дня, чтобы завершить доковые работы и ввести подводную лодку в боевой строй. Ранним утром 25 июня «М-102» и «М-99» отдали швартовы и взяли курс в море. Время было рассчитано так, чтобы засветло надводным ходом пройти вблизи своих берегов и к исходу первых суток в сумерках белой ночи выйти в открытое море.

Покидая Таллинский рейд, мы все, кто стоял на ходовом мостике, с грустью смотрели на удаляющийся город. Следы войны ощущались повсюду. На Таллинском рейде стояло много кораблей и судов. Якорную стоянку ограждало боновое заграждение. Мористее дозорные катера вели наблюдение.

Бдительность, помноженная на решимость нанести удар по врагу, были нашим девизом в боевом походе. Вместе с тем нас не покидала мысль о минной опасности. В памяти всплыли слова флагманского минера Михаила Бакутина, провожавшего нас в поход:

— Будьте начеку. Финский залив напичкан минами, как суп клецками.

Развернув карту, он посвятил нас в минную обстановку. Положение было тревожным. Как оказалось, немцы заранее готовились к нападению на нас. В последние дни перед войной они начали скрытно ставить мины в заливах Балтийского моря, используя в этих целях не только военные корабли, но и транспорты. Позже нам станет известно, что в южной части моря противник поставил минное заграждение большой протяженности и [16] глубины, назвав его «Вартбург», в Финском заливе — минные заграждения «Апольда» и «Корбета». Более тысячи мин было выставлено к северу от Таллина и к западу от острова Найссар (Нарген). Неизвестные нам донные магнитные мины преграждали путь на подходах к Лиепае, Вентспилсу, Кронштадту, а также к проливам Ирбенский и Соэла-Вяйн (Соэлозунд). Фашисты рассчитывали массированным применением минного оружия блокировать советские корабли в базах и лишить их возможности вести боевые действия на море.

Выслушав флагманского специалиста, мы, естественно, задали вопрос: как же бороться с вражескими минами? Флагманский специалист пожал плечами. Средств борьбы с донными минами тогда еще не было — они только начали создаваться.

Рассказ флагманского специалиста насторожил нас. В боевом походе мы все были в напряжении. На траверзе маяка Пакринем курсы «М-102» и «М-99» разошлись. Пожелав друг другу счастливого плавания, лодки следовали теперь в надводном положении самостоятельно. Шли без какого-либо охранения: плавание вблизи своих берегов считалось безопасным. До острова Осмуссар дошли спокойно, никого не встретив.

Погода благоприятствовала нам. Стоял чудесный летний день. Гладь моря отливала блеском. Видимость была превосходная. Находясь на ходовом мостике, я не раз спрашивал себя, все ли у нас готово к отражению возможных атак противника.

В соответствии с боевым расписанием мы подняли на ходовом мостике съемную мачту, оснащенную фалами для сигнальных флагов и фигур; на правом борту ограждения мостика поставили прожектор, на левом — пулемет «максим»; к штепсельной коробке подсоединили сигнальный фонарь «Ратьер»; установили выносные репитер гирокомпаса и манипулятор управления вертикальным рулем; герметическую крышку магнитного компаса оставили в открытом положении.

Все это обеспечивало надводное плавание лодки. Но в случае ее погружения нам предстояло срочно убрать все оборудование с ходового мостика. До войны для этого даже существовал нормативный показатель, который отрабатывался на тренировках.

Однако теперь этот порядок оказался неприемлемым: в боевых условиях лодке [17] подготовки. Придя к такому выводу, мы в первом же походе убрали все оборудование ходового мостика, а штепсельные коробки загерметизировали.

Мы долго шли незамеченными. Кругом было тихо, небо по-прежнему безоблачно, вода прозрачна как стекло. И вдруг на подходе к острову Хиума (Даго) прозвучал голос вахтенного сигнальщика краснофлотца Николая Мушинского:

— Вижу мину!

Мы все, стоявшие на мостике, глянули за борт. По телу пробежала дрожь: зловещие рогатые шары чернели в прозрачной воде с обоих бортов. Выходит, кажущаяся безопасность была призрачной — лодка в любую минуту могла наткнуться на мину и взлететь на воздух.

Взоры всех обратились к командиру лодки капитан-лейтенанту П. В. Гладилину. Он не растерялся, спокойно осмотрелся и скомандовал:

— Стоп дизель! Товсь электромотор! Самый малый вперед!

Командир ничем не выказывал своего волнения, командовал спокойно, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Обратившись ко мне, он спросил:

— Сколько времени идти малым ходом до поворота? Получив ответ, командир объявил!

— Следовать прежним курсом! Выставить впередсмотрящего для обнаружения мин!

Спокойный тон командира вселил в каждого из нас уверенность в благополучном исходе плавания на минном поле. Рождение этой уверенности — большое дело в боевой обстановке. Она создает в экипаже боевой настрой, высокую активность. Впоследствии, попадая в сложные ситуации, я не раз вспоминал поведение командира капитан-лейтенанта П. В. Гладилина в тот опасный момент.

Благодаря согласованным действиям членов экипажа, принятым мерам безопасности подводная лодка успешно преодолела минное поле и вышла на просторы Балтийского моря. Нам определили район боевых действий в его северной части вдали от берегов. Юго-западнее находился шведский остров Готска-Санде с высокими обрывистыми берегами, у которых могли укрыться небольшие суда.

По-разному складывается плавание корабля на боевой позиции. Для нашей лодки оно имело свои особенности. [18] Днем под водой мы утюжили назначенный квадрат, ночью над водой тарахтели дизелем, пополняя энергозапасы для последующего подводного плавания. Время тянулось однообразно. До боли в глазах мы всматривались в горизонт. Два цвета господствовали вокруг: синий — неба и моря, белый — чаек. Все вокруг словно вымерло. На лодке утвердился свой порядок жизни — каждые четыре часа сменялась ходовая вахта, что при двух сменах было нелегко.

Командир корабля, обходя отсеки, был задумчив. Это и понятно. Ведь условия, сложившиеся в первом боевом походе, потребовали новых организационных форм жизни и деятельности подводников. Нужно было приберечь орлы и рационально распределить нагрузки на людей. Прежде всего командир изменил распорядок дня. Теперь ночь стала у подводников самым напряженным временем суток. Днем под водой было относительно спокойно. В отсеках стояла тишина, изредка нарушаемая шумом электролебедки перископа. После напряженной ночи многих клонило ко сну.

Экономя электроэнергию, пищу готовили во время заряда аккумуляторной батареи, когда лодка шла под дизелем и главный гребной электродвигатель работал как динамо. Обязанности коков по совместительству исполняли торпедисты мичман Константин Голанов и старшина 2-й статьи Николай Калугин. Они трудились денно и нощно, не зная усталости. За ночь дважды кормили экипаж. Пища была питательной и вкусной. Коки-торпедисты меньше всех спали, больше всех работали и никогда не роптали на свою судьбу.

Время, отведенное для автономного плавания подводной лодки, хоть и медленно, но расходовалось. Начался июль. По радио по-прежнему передавали неутешительные информационные сводки о ходе боевых действий. Уже шли бои в районе Риги. Враг рвался в Эстонию. Но как бы там ни было, советские войска, отступая, ожесточенно сопротивлялись, изматывали силы противника.

Выполнив задачу, подводная лодка легла на обратный курс — в базу. На рассвете 3 июля подошли к острову Хиума. Всплыли в надводное положение. Лодка приближалась к маяку Тахкуна, огибая остров с севера, постепенно втягиваясь в Финский залив. На подходах к маяку из поселка Кярдла она подверглась артиллерийско-пулеметному [19] обстрелу. Тревожил вопрос: кто на острове — свои или чужие?

Старшина группы электриков Федор Максимчук, смелый и отчаянный моряк, предложил командиру произвести разведку на берегу и пообещал сделать это бесшумно. Командир подводной лодки отнесся к предложению скептически, считая, что вскоре поступят указания командования. И действительно, при очередном всплытии мы получили радиограмму с приказанием ждать прибытия катеров МО и в их сопровождении следовать в маневренную базу через пролив Соэла-Вяйн.

Утром 4 июля мы встретились с катерами, вошли в воды Моонзундсного архипелага и ошвартовались у старого деревянного пирса в тесной гавани рабочего поселка Рохукюла. Здесь узнали об обстоятельствах стрельбы по нашей лодке.

Сложная обстановка в Финском заливе вынудила командование ввести «малютку» в одну из гаваней Моонзундского архипелага, но связисты передать это приказание своевременно не смогли, а выход катеров для встречи нашей подводной лодки задержался. Убедившись, что радиограмма не передана и подводная лодка движется в сторону Финского залива, оперативный дежурный Береговой обороны Балтийского района (БОБРа) решил задержать ее предупредительными выстрелами. Этот случай послужил предметом детального обсуждения в штабе Береговой обороны, и в последующем таких ошибок не допускалось.

В начале июля над Моонзундскими островами сгустились тучи — нависла угроза их захвата врагом. По нескольку раз в сутки на Рохукюлу налетали фашистские самолеты. Вражеские воздушные разведчики постоянно висели над поселком. Сигналы тревог чередовались непрерывно, но, несмотря на это, работы в гавани не прекращались. Краснофлотцы и красноармейцы грузили на плавсредства артиллерийские орудия, минометы, боеприпасы, продовольствие и войсковое имущество.

С прибытием в базу командиру корабля надлежало представиться старшему военно-морскому начальнику. Капитан-лейтенант П. В. Гладилин, оценивая ситуацию, рассуждал вслух:

— Понимаю, что надо представиться старшему начальнику, но как покинуть подводную лодку, когда фашистские самолеты то и дело налетают на порт. Где важнее всего находиться командиру? — Подумав, сам [20] и ответил: — Лучше всего мне остаться на корабле, а ты, Юрий Сергеевич, собирайся и следуй в штаб охраны водного района. Только не забудь доложить, почему я не смог прибыть, чтоб не подумали, что я пренебрегаю командованием.

Я тут же отправился выполнять приказание. По дороге, забитой войсками и техникой, наконец добрался до лесной дачи, где размещался оперативный дежурный. После стесненного обитания в лодочных отсеках тишина и свежий воздух соснового бора показались мне блаженством. В комнатах штаба непрерывно звенели телефоны, выслушивались доклады и отдавались распоряжения.

Оперативный дежурный, выведенный из равновесия беспрерывными тревожными звонками, поднял голову и посмотрел на меня с досадой, как бы спрашивая, что, дескать, надо. Я доложил о прибытии «М-102» и сообщил, что командир ввиду сложной обстановки остался на корабле. Он тут же воскликнул:

— Молодец твой командир! Покидать подводную лодку в этой суматохе нельзя. Доклад я ваш принял. Возвращайтесь на корабль, а о лодке я доложу командиру базы.

В гавани Рохукюла стоял дивизион торпедных катеров, который базировался на «Виронии» — большом судне, располагавшем всеми удобствами для размещения личного состава. Командование дивизиона предложило нам перейти на плавбазу катеров. Соблазн был велик: там и помыться можно, и привести себя в порядок, и кинофильмы посмотреть. Кое-кто был склонен перебраться туда. Выясняя мнение командиров боевых частей, Гладилин спросил; «Будем переселяться или нет?» Я высказался против, так как обстановка оставалась тревожной. Было решено ограничиться лишь помывкой команды в бане. Для этого на плавбазу посылать одновременно не более двух человек.

В свою очередь малюточники ответили флотским гостеприимством — пригласили катерников на ужин. В дружеской беседе мы узнали много нового, в том числе о катерниках и малюточниках. Что и говорить, наш экипаж, находясь в боевом походе, имел скудные сведения о действиях товарищей по оружию, и каждое сообщение о них вызывало у нас или радость, или сожаление.

Мы все переживали за трагическую участь подводной лодки «М-78», которой командовал старший лейтенант Д. Л. Шевченко. По своему техническому состоянию [21] она погружаться не могла и совершала переход из Лиепаи в Ригу в надводном положении. 23 июня 1941 года во время налета вражеской авиации лодка начала уклоняться от атак, но тут ее подстерегла и торпедировала фашистская подводная лодка. На борту «малютки» погиб командир дивизиона С. И. Матвеев. Он собирался выйти в море на другой лодке, но в последний момент перешел на «М-78», перешел туда, где труднее, и разделил трагическую участь экипажа.

Как станет известно позже, подводную лодку «М-78» атаковала фашистская лодка «U-144», действовавшая у советского побережья. Гитлеровцы рассчитывали на безнаказанность своих действий, но их расчеты не сбылись. Подводная лодка «Щ-307» под командованием капитан-лейтенанта Н. И. Петрова расквиталась с ними. Вот как это произошло.

10 августа «Щ-307» возвращалась из боевого похода. Вахтенный командир лейтенант П. А. Никитин через перископ обнаружил рубку неизвестной лодки. Это оказалась немецкая подводная лодка «U-144». Она тоже заметила перископ нашей лодки, быстро погрузилась и атаковала торпедами, но безуспешно. В ответ «Щ-307» легла на боевой курс и контратаковала вражескую лодку. Торпеды попали в цель. Прогремели взрывы, и фашистская субмарина затонула. Достоверность этого факта подтверждена официальными документами {2}.

Это была первая победа балтийских подводников в борьбе с подводными силами противника. Большая заслуга в этом принадлежала, безусловно, командиру корабля капитан-лейтенанту Н. И. Петрову. Еще в предвоенные годы я знал его как одного из одаренных подводников, много сделавших для развития теории и практики торпедной стрельбы. Он был назначен преподавателем в Краснознаменный учебный отряд подводного плавания имени С. М. Кирова и одновременно в Высшее военно-морское Краснознаменное училище имени М. В. Фрунзе. С большим интересом мы слушали его лекции по курсу торпедной стрельбы. С началом войны Николай Иванович Петров, как истинный патриот, подал рапорт о направлении его на действующие подводные лодки. Его просьбу удовлетворили, и наш наставник [22] в первом же походе показал себя мастером торпедных атак.

К чему я все это рассказываю? Хочу подчеркнуть важность для военного человека, особенно для офицера, высокой профессиональной выучки. Она для него в сочетании с другими качествами — источник всех успехов. Военный человек красив прежде всего своим умением. Казалось бы, это элементарная истина. Однако, к сожалению, встречаются молодые офицеры, которые в мирное время не проявляют должной настойчивости в изучении военного дела, в овладении искусством морского боя, ошибочно полагая, что в реальной боевой обстановке все равно придется доучиваться. Но в бою уже поздно доучиваться. В бою надо воевать!

В первые месяцы войны балтийцы продемонстрировали высокие морально-боевые качества при обороне и защите военно-морских баз. В боевом содружестве с войсками Красной Армии они с достоинством и честью отстаивали каждую пядь приморской земли. Случилось так, что под натиском врага экипажи некоторых лодок оказались в критическом положении: одни лодки были в ремонте, другие не смогли выйти в море. Как быть? Приказ командования и желание моряков совпадали: уничтожить корабли, а экипажам вливаться в ряды сухопутных войск.

В жестоких схватках с врагом по-разному складывались ситуации, но общей была одна черта подводников — их верность воинскому долгу.

Как-то в середине сентября 1941 года я встретил на пирсе однокашника, штурмана подводной лодки «М-83» лейтенанта Евгения Антипова. Я знал, что его подводная лодка находилась в Лиепае (Либаве). Смотрел на него и не узнавал: так он изменился. «Что с тобой, Женя?» Он досадливо махнул рукой: «Знаешь: то, что пережил, ни пером описать, ни словом рассказать. Придает силы одно — сознание, что подводники с «малюток» вышли из всех этих испытаний с честью».

Евгений Аитипов поведал о стойкой обороне Лиепаи. Вместе с армейскими частями военные моряки мужественно отстаивали город и порт. Здесь впервые гитлеровцы почувствовали силу матросских ударов.

Когда враг ворвался на окраины города, моряки прощались со своими кораблями, находившимися в ремонте. Старший в группе ремонтирующихся кораблей командир эскадренного миноносца «Ленин» капитан-лейтенант [23] Ю. М. Афанасьев приказал экипажам сойти на берег и стать в ряды сухопутных бойцов. Корабли по приказу были взорваны{3}. Такая же участь постигла и подводные лодки «М-71» и «М-80». Это решение, повторяю, было продиктовано сложившейся обстановкой. Очевидцы рассказывают: подводники, как и все моряки, с трудом расставались со своими кораблями. Они по нескольку раз обходили отсеки, как бы прощаясь с родным домом. Выражение их лиц было скорбным. Но как бы ни было горько и тяжело, они сделали этот трудный шаг. Сняв головные уборы, постояли несколько минут на берегу и, как один, влились в ряды стрелков, защищавших Лиепаю. Сменив тесные отсеки на земную твердь, штурвал на винтовку, прикусив ленточку бескозырки, моряки-подводники мужественно бросались в атаки.

Фашистам удалось захватить несколько тяжелораненых моряков. Среди них оказались малюточники капитан-лейтенант Ф. А. Мочалов и лейтенант Н. И. Пилипенко. Лишь после войны удалось установить их дальнейшую судьбу. Почти четыре года они томились в концентрационных лагерях, где, несмотря на все пытки, проявили твердость духа.

Выслушав рассказ о доблести подводников Лиепаи, я спросил Евгения Антипова о судьбе экипажа его лодки. Вздохнув, он сообщил:

— Подводная лодка «М-83» под командованием старшего лейтенанта Шалаева несла дозорную службу на подходах к Лиепае и, получив приказ, 26 июня 1941 года возвратилась в базу. Противник к тому времени уже ворвался на окраины города. Выйти в море «малютка» не могла из-за интенсивного артиллерийского обстрела и непрекращающихся атак фашистской авиации. Командир принял решение — вступить в неравный бой.

Едва фашисты приблизились к подводной лодке, стоявшей у пирса, как лодочный артрасчет открыл по ним огонь. Комендоры расстреляли весь боезапас. Но бой продолжался. Подводники доставляли снаряды и гранаты с базового арсенала. На причале слышались возгласы: «Полундра!»

Огонь не прекращался ни на минуту. Интенсивность стрельбы была настолько высокой, что ствол пушки накалился [24] и моряки охлаждали его мокрыми тельняшками. Вскоре запас снарядов иссяк. Прогремел последний выстрел. В ходе боя подводная лодка получила тяжелые повреждения, лишилась хода и возможности погружаться. Командир приказал всем сойти на берег и продолжать борьбу на суше.

Лейтенант Евгений Антипов, будучи раненным в живот, потерял сознание и длительное время пролежал в кювете у проселочной дороги. Когда очнулся, увидел перед собой человека в красноармейской форме, с раскосыми глазами и скуластым лицом. Это был казах-артиллерист, отставший от своей части, но сохранивший орудие и лошадей. Он перебинтовал раненого Антипова, уложил его на зарядный ящик и отправился на поиски своей части. Лесами и перелесками подводник и артиллерист добрались до города Валга — железнодорожного узла на границе Латвии и Эстонии. Там попутчики расстались. Антипова перевезли в медсанбат, прооперировали и отправили в Псков, в армейский госпиталь, где он пролежал недолго. Враг приближался к Пскову. Антипов последним поездом покинул город и выехал в Ленинград. Затем он продолжил службу в дивизионе «малюток» вместе со мной.

Мне кажется, никто так не сближается друг с другом, как малюточники. Их объединяет тот особый мир, та атмосфера взаимоотношений, которая характерна для подводников. Жизнь и служба в отсеках, общие радости и печали, сложности и опасности подводного плавания роднят людей, а если моряки еще прошли через все трудности боевых походов, то их потом не разъединишь. И потому закономерен интерес к судьбе друзей, разбросанных войной.

Уже после войны, занимаясь историей «малюток», я попытался узнать о судьбе тех, кто служил на них. Разослал письма во многие военкоматы, воинские части. Вскоре как родного брата встретил я инженера-механика подводной лодки «М-81» Бориса Васильевича Ракитина. И первым делом спросил про его собратьев-малюточников. Выслушав, Ракитин тяжело вздохнул:

— Утешительного ничего сообщить не могу. Известно лишь о тяжелом переходе из Риги в Таллин.

1 июля 1941 года группа подводных кораблей в составе «Лембит», «Калев», «С-9», «М-77», «М-79», «М-81». плавбаз «Иртыш» и «Смольный» в связи с перебазированием совершала переход из Риги в Таллин в сопровождении [25] четырех катеров МО. У банки Лайне немецкая подводная лодка произвела торпедную атаку. Раздался сильный взрыв, и над поверхностью моря поднялся столб воды. Командир лодки «М-81» капитан-лейтенант Ф. А. Зубков, инженер-механик инженер старший лейтенант Б. В. Ракитин и старшина 1-й статьи Петр Семов оказались в воде. Взрывной волной их сбросило с мостика. Через несколько минут после того, как корпус лодки скрылся в волнах, из глубины всплыл штурманский электрик старший краснофлотец Виктор Преображенский. В момент взрыва он нес вахту в четвертом отсеке. Взрывная волна разрушила переборочный люк, и его отбросило на палубу. Заглох дизель. Погас свет. В отсек под напором забортного давления стала поступать вода. Преображенский не потерял самообладания и открыл клапан подачи в отсек воздуха высокого давления. Образовалась воздушная подушка, преградившая дальнейшее затопление отсека.

Ракитин подробно рассказал о том, как действовал Преображенский. С трудом, время от времени погружаясь в воду, тот перебрался в центральный пост, добрался до рубочпого люка, сравнял давление с забортным, открыл крышку и вместе с воздушным пузырем выбросился на поверхность моря. Силы постепенно оставляли моряка, казалось, что трагическая развязка близка. Но тут он услышал: «Виктор, держись!» К нему плыл старшина 1-й статьи Семов. Подводников подобрало проходившее мимо посыльное судно «Артиллерист».

Беседуя с Ракитиным, я спросил, как удалось спастись старшему краснофлотцу Преображенскому.

— Благодаря тому что он отлично знал свой корабль, быстро ориентировался в обстановке, правильно действовал и проявил находчивость, — ответил Ракитин.

После войны по-разному сложились судьбы членов экипажа «М-81». Б. В. Ракитин долгое время лечился, затем продолжил службу в Военно-Морском Флоте. В последние годы своей жизни капитан 1 ранга в отставке Ракитин жил в Ленинграде и активно участвовал в военно-патриотическом воспитании молодежи.

Интересна судьба В. С. Преображенского. После выздоровления он просился на подводную лодку, но по состоянию здоровья врачи не разрешили, и все же Преображенский воевал в морской пехоте, защищал Ленинград, а День Победы встретил в Праге. За время войны он имел пять ранений и был дважды контужен. За мужество [26] и храбрость удостоен многих наград. Впоследствии Виктор Сергеевич стал политработником, заместителем командира полка по политчасти. После увольнения в запас он долгое время руководил одним из заводов в Брянске.

Под стать своему другу был и Петр Семов. Он тоже воевал на сухопутном фронте. Газета «Красный Балтийский флот» писала о нем в конце 1941 года: «В боях с врагами Отечества краснофлотцы и командиры показали образцы отваги и бесстрашия. Искусным автоматчиком зарекомендовал себя командир взвода орденоносец П. С. Семов. Он успешно выполнил задание командования по блокированию важной для противника дороги. Умело замаскировавшись, Семов подпустил фашистов на 40–50 метров и короткими очередями истреблял их. Боевую позицию он покинул лишь тогда, когда его местопребывание обнаружил фашистский танк».

Мужественному и храброму воину было присвоено звание лейтенанта. Петр Семов не дожил до Дня Победы, пал смертью храбрых при защите Ленинграда.

Однако вернемся к рассказу о боевой деятельности подводной лодки «М-102». Каждый боевой поход обогащал экипаж опытом, учил действовать решительно, инициативно.

6 июля наша лодка в сопровождении двух торпедных катеров, которыми командовал капитан-лейтенант С. А. Осипов, впоследствии Герой Советского Союза, взяла курс из Рохукюлы в Таллин. Торпедные катера, приняв на борт глубинные бомбы, выполняли задачи кораблей охранения.

Войдя в Финский залив, мы приняли все меры предосторожности. Район отличался повышенной активностью противника. Об этом мы знали, и на подходах к проливу Шпитгам, между островом Осмуссар и эстонским берегом, командир объявил боевую тревогу, что было весьма своевременным. Южнее острова Оомуссар нашу «малютку» атаковала фашистская подводная лодка. Первым обнаружил следы торпед командир отделения рулевых-сигнальщиков старшина 1-й статьи Александр Капалин. Над ходовым мостиком прозвучал его четкий доклад:

— Две торпеды, левый борт 50 градусов, идут на подводную лодку.

Командир незамедлительно скомандовал:

— Лево на борт, полный вперед, курс ноль градусов. [27]

Передать на торпедные катера: след торпед с норда, слева от подводной лодки.

При уклонении от торпед дорога каждая секунда. Тут, как нигде, справедливы слова: промедление смерти подобно. Решающее значение при этом имеет наряду с другими элементами последовательность докладов. Мы учили сигнальщиков быстроте и полноте доклада: прежде всего сообщать — кого или что обнаружил, затем — где и характер действия обнаруженного объекта. Такой порядок информации помогал своевременному принятию решения, что особенно важно при ограниченном времени. Когда случалось, что рулевые сигнальщики нарушали этот порядок, мы разъясняли на фактах, к чему это может привести.

Старшина 1-й статьи Александр Капалин доложил так, как его учили, и этим он помог командиру уклониться от торпед. Тем временем торпедные катера, взревев мощными двигателями, дали самый полный ход и по следам торпед ринулись в атаку на вражескую лодку. Тактический расчет был прост: там, где на встречном курсе кончается след, и будет место подводной лодки. Выйдя в предполагаемую точку залпа противника, катера сбросили глубинные бомбы.

В тот момент, когда «М-102» уклонялась от торпед, мне удалось сообщить в радиорубку оповещение о случившемся. Командир отделения радистов старшина 2-й статьи Иван Рубченко незамедлительно передал его в эфир. Прошло немного времени, и в воздухе появилось звено краснозвездных МБР-2. Они летели прямо на нас, и это насторожило. Но вот с торпедного катера взвилась ракета, указывая направление на противника. Вскоре самолеты, выйдя в предполагаемое место вражеской подводной лодки, сбросили бомбы.

Помню, кое-кто из нас продолжал наблюдать за действиями катеров и самолетов, а командир предупредил:

— Не задерживайте внимание на том, что уже миновало. Смотрите вперед и умейте предвидеть ход событий.

Я запомнил эти слова командира и не забывал правила: руководить, командовать — это прежде всего уметь предвидеть. В данном случае это означало, что атака вражеской подводной лодки могла повториться и надо быть готовым предупредить ее. Мы приняли соответствующие меры и под прикрытием торпедных катеров и самолетов [28] МБР-2 отошли ближе к берегу в направлении маяка Пакринем.

Вот таков был на первый взгляд ничем не примечательный поход. Мы не атаковывали противника, не топили его корабли, но, как отмечало командование, делали большое дело: прокладывали путь в море большим и средним подводным лодкам, собирали сведения, то есть были разведчиками. Я уж не говорю о трудностях плавания, полного лишений. Мы выполняли задание в течение долгих дней в тесных отсеках, где нельзя сделать лишнего движения, где нужно экономить все, вплоть до воздуха.

Когда «М-102» вошла на Таллинский рейд и ошвартовалась у стенки Каботажной гавани, мы узнали о том, что командир дивизиона «малюток» капитан 3 ранга В. Г. Юнаков, следуя на тральщике из Палдиски к Моонзундским островам, был тяжело ранен. Из воды его подняли обессилевшим. После ранения он к нам не вернулся. Дивизионом стал командовать капитан-лейтенант Н. К. Мохов, который до этого командовал дивизионом вновь строящихся подводных лодок.

Е. Г. Юнаков оставил о себе хорошую память у подводников. В ноябре 1941 года его, окрепнувшего от ран, назначили командиром дивизиона подводных лодок типа С. На этой должности он и провоевал до мая 1943 года. Но раны давали о себе знать. Здоровье стало ухудшаться, и вскоре врачи запретили ему служить на подводных лодках. Евгений Гаврилович с сожалением покинул боевые корабли, но связи с подводным флотом не прерывал.

С первых дней войны малюточники стремились к активным действиям. Их боевой порыв был настолько велик, что командирам приходилось сдерживать его. Наши моряки, воспитанные на примерах истории, в духе верности боевым традициям, предпочитали активный поиск противника в море. Об этом свидетельствуют боевые действия «малюток» на подходах к Моонзундским островам.

Моонзундский архипелаг в силу своего географического положения не раз становился ареной ожесточенных сражений. Занимая ключевое положение у входов в Финский и Рижский заливы, он оказывал существенное влияние на всю деятельность Балтийского флота, особенно на дальних подступах к Ленинграду.

Одним из пунктов маневренного базирования подводных лодок в 1941 году стал рейд Триги на острове Capема [29] (Эзель). Это была удобная бухта на северном берегу, защищенная со стороны моря от ветра и волнении, с широким выходом на обширный Кассарский плес. Стоянка обеспечивала безопасность от нападения вражеских кораблей, действующих с моря. Однако большую угрозу представляли атаки немецкой авиации, которая в светлое время суток наносила бомбовые удары, а по ночам производила постановку мин. Здесь фашисты ставили донные неконтактные мины, сбрасывая их с самолетов на парашютах. Небольшие глубины возле Моонзундского архипелага создавали противнику благоприятные условия для использования этих мин.

Массированную минную постановку фашисты предприняли в ночь на 20 июля 1941 года, когда на рейде в числе других кораблей находилась и наша подводная лодка. Помню, всю ночь гудели моторы вражеских самолетов. Береговые прожектористы яркими лучами освещали их в ночном небе. Зенитчики вели артиллерийский и пулеметный огонь по обнаруженным целям.

После отражения воздушного налета в районе Кассарского плеса и ближайших бухт была объявлена минная опасность. С утра приступили к работе тральщики. В первую очередь они провели минную разведку, определили границы опасных районов, оградили их и после этого начали траление. Очистив фарватер, «пахари моря» указали нам безопасный путь для выхода на позиции.

«Малютки» систематически выходили в море, настойчиво искали противника, однако не всегда эти поиски завершались успешно. Люди переживали: они рвались в бой, но встретиться с противником не удавалось.

До войны центральный район северной части Балтийского моря отличался интенсивным судоходством. Через этот район проходили коммуникации, связывающие порты Балтийского моря с портами Ботнического, Финского и Рижского заливов. Особенно часто наблюдались транспорты в районе севернее шведского острова Готска-Санде, где находился один из основных узлов морских сообщений. Сюда с началом военных действий командование и направило «малютки», но противник прекратил плавание кораблей и судов в этом районе, переключился на прибрежные коммуникации Швеции, в территориальные воды которой советские подводные лодки, соблюдая нейтралитет, не заходили.

В Финском заливе, где переходы немецких транспортов да и больших боевых кораблей совершались, как [30] правило, по шхерным фарватерам, недоступным для подводных лодок, создались условия, выгодные для противника и неблагоприятные для наших подводных лодок, особенно для «малюток», тактический радиус действия которых был ограничен. Воспользовавшись этим преимуществом, гитлеровцы выявили район боевых действий «малюток» в северной части Балтийского моря и направили туда свои подводные лодки. Внимание фашистов привлек западный пролив Моонзундского архипелага Соэла-Вяйн (Соэлозунд). Подводные лодки противника мы начали обнаруживать на подходах к острову Хиума (Даго) и особенно часто у банки Неупокоева.

Июль 1941 года, несмотря на неблагоприятные условия, сложившиеся для наших лодок, отмечен в истории войны мужеством советских подводников. В критических ситуациях они вели себя стойко, совершая беспримерные подвиги.

В конце июля в базу возвратилась группа моряков с подводной лодки «М-94», оказавшейся в трагическом положении. Мы наперебой расспрашивали их о случившемся, но люди говорили скупо, сдержанно. Инженер-механик В. С. Шиляев поведал мне более последовательно о действиях экипажа, но при этом умолчал о своей роли в том событии, и лишь товарищи дополнили его рассказ.

А дело было так. 21 июля рано утром подводные лодки «М-94» и «М-98» покинули рейд Триги и вышли в море на задание. В 7 часов 55 минут на подходах к маяку Ристна вражеская подводная лодка атаковала «М-94». Торпеда попала в цель и взорвалась в районе дизельного отсека. Лодка с нарастающим дифферентом на корму стала погружаться. В том районе оказалась малая глубина, и корма лодки уперлась в грунт. Взрывная волна сбросила с ходового мостика командира капитан-лейтенанта Н. В. Дьякова, штурмана старшего лейтенанта И. В. Шпаковского, старшину мотористов И. А. Лаптева и старшину 1-й статьи С. Ф. Компанейца. В воде все четверо оказались рядом. Старший лейтенант Шпаковский был ранен и плыл с трудом. Лаптев предложил ему помощь, но штурман отказался и крикнул: «Помогай командиру!» Дьяков, Компанеец и Лаптев доплыли до носа подводной лодки, а Шпаковский не рассчитал свои силы.

В район гибели «М-94» полным ходом шла «М-98», которой командовал капитан-лейтенант И. И. Беззубиков. [31] Она спешила на выручку товарищей, но не заметила, что за ней тоже охотится вражеская лодка, перископ которой периодически появлялся над водой. Однако солнце ослепляло наблюдателей и они не обнаружили его. Когда «малютка» замедлила ход и стала опускать надувную резиновую шлюпку, командир «М-94» Дьяков заметил перископ вражеской лодки. Он тут же распорядился передать на «М-98» семафор о грозящей ей опасности. Старшина 1-й статьи Степан Компанеец снял с себя и Лаптева тельняшки, поднялся на носовую часть «М-94» и просемафорил: «Берегитесь! Вас атакует вражеская подводная лодка!» Все же гитлеровцы произвели торпедную атаку, но фактор внезапности был потерян. «М-98» вовремя обнаружила след торпеды и уклонилась. К носу тонущей «малютки» подошла шлюпка, которая приняла подводников, терпящих бедствие, и доставила их на борт «М-98».

Что же в то время происходило в отсеках «М-94»? Об этом несколько позже рассказал нам тот же В. С. Шиляев, вернувшийся с острова Хиума.

При взрыве торпеды люди в кормовых отсеках погибли, а в носовых и в центральном посту остались живы. В первые секунды после взрыва краснофлотец Г. М. Холоденко, будучи раненным в голову, с большим трудом сумел задраить рубочный люк, преградив тем самым проникновение в носовые отсеки забортной воды.

Все специалисты, находившиеся в носовых отсеках, были контужены. В лодке погас свет, через поврежденную кормовую переборку центрального поста поступала вода. Во втором отсеке на боевых постах оставались старшина рулевых-сигнальщиков Н. А. Трифонов и гидроакустик П. С. Малышенко. Из первого отсека до них доносился шум, а затем — перестук по таблице переговоров. Через две-три минуты последовали сигналы и из центрального поста. Краснофлотцы и старшины не прекращали борьбы за живучесть лодки. Вскоре в отсеках удалось включить аварийное освещение. Это приободрило людей.

Всеми действиями личного состава на лодке руководил инженер-механик Виктор Семенович Шиляев (по скромности он умолчал о себе, но очевидцы подтверждают это в один голос). По его приказанию подводники сосредоточились в центральном посту. Их было восемь человек: Шиляев, Трифонов, Малышенко, Митрофанов, Голиков, Линьков, Холоденко и Шипунов. [32]

Дифферент на корму уменьшался, лодка медленно погружалась на грунт. Электролит вытекал из аккумуляторных баков и смешивался с морской водой, постепенно проникая в трюм. В центральном посту чувствовался едкий запах хлора. Не хватало кислорода, становилось все труднее дышать.

Шиляев, оценив обстановку, приказал: «Приготовиться к шлюзованию!» Восемь подводников с большим трудом разместились в боевой рубке, где в обычных условиях и двум человекам не разойтись. Закрыли нижний рубочный люк, открыли забортный клапан затопления. Надели маски, сравняли давление, с забортным и по команде инженера-механика начали по очереди выходить на поверхность моря. Последним покинул лодку инженер-капитан-лейтенант Виктор Семенович Шиляев.

Надо же так случиться: в ту же минуту носовая часть лодки скрылась под водой.

Моряки поплыли к видневшемуся вдали берегу. А навстречу уже спешили на баркасе морские пехотинцы, занимавшие оборону на берегу. Они подняли подводников из воды и доставили их на остров, где врачи оказали им первую помощь. После лечения в госпитале специальная медицинская комиссия решила не возвращать переживших нервное потрясение, травмированных моряков на подводные лодки, хотя все они выражали желание продолжать службу на «малютках».

Как бы обобщая сказанное, инженер-механик В. С. Шиляев сказал:

— Мы бы, конечно, погибли, если бы у нас заранее не была отработана система выхода личного состава из затонувшей лодки. Действовали мы без какой-либо суеты, руководствовались неписаным законом: сам погибай, а товарища выручай.

Подводники — горячие патриоты своих кораблей. Тот, кто служил на подводных лодках типа М, приобщился к братству малюточников, на всю жизнь сохранил привязанность к службе на этих кораблях.

Вот и люди с «М-94». Они упрашивали медиков вернуть их на «малютки». После повторного медицинского освидетельствования трем подводникам, оказавшимся выносливее других, все же удалось добиться своего.

Капитан-лейтенанта Н. В. Дьякова назначили временно исполняющим обязанности командира подводной лодки «С-9». Инженер-капитан-лейтенанта В. С. Шиляева перевели на Северный флот и назначили дивизионным [33] инженером-механиком «малюток». Третьим был старшина 1-й статьи С. Ф. Компанеец, влившийся в экипаж одной из балтийских «малюток».

Поведение личного состава подводной лодки «М-94» — образец стойкости и мужества. В сложной ситуации подводники вели себя как герои. Сожалею, что об этом экипаже мало сказано в нашей печати.

Неудачи первых месяцев войны вызывали у подводников не упаднические настроения, а решимость драться до победного конца. Каждый раз, когда я обходил отсеки подводной лодки, краснофлотцы смотрели на меня с надеждой, ожидая приказа о новом задании. Подводники рвались в бой, но интересы дела порой требовали от нас будничной работы.

Помню, из района боевых действий были отозваны в Ленинград подводные лодки «M-90» и «М-96» для того чтобы перебазировать их по железной дороге на Каспийское море, где им предстояло готовить новые подводные экипажи. Это сильно опечалило наших моряков.

— Нам хочется воевать, — говорили они.

Мы, командиры, старались объяснить необходимость перевода лодок государственными интересами.

Командирам часто приходилось выступать в качестве агитаторов и пропагандистов. У краснофлотцев и старшин возникало немало вопросов, связанных с положением на фронтах. И мы убедились, что доходчивое слово действовало на моряков вдохновляюще.

«М-90» и «М-96» в кратчайшие сроки были подготовлены к отправке на Каспий, но тут обстановка круто изменилась. 8 сентября 1941 года враг предпринял блокаду Ленинграда. Приказ о перебазировании подводных лодок был отменен. И снова нам, командирам и политработникам, пришлось разъяснять подчиненным создавшуюся обстановку.

Начальный период войны, первые боевые походы научили нас многому. Мы стали более настойчиво добывать данные о противнике, более глубоко их анализировать, находить его слабые стороны, принимать оптимальные решения. Я часто вспоминал слова командира подводной лодки капитан-лейтенанта П. В. Гладилина, который говорил: «Наблюдай за противником, анализируй его действия и вырабатывай свою методу».

23 июля наша «М-102» вместе с тральщиком «Мороз» совершала переход из Ленинграда в Таллин. В районе губы Кунда мы обнаружили бомбардировщик Ю-88. Он [34] летел на большой высоте точно по курсу, которым следовали мы. На кораблях объявили боевую тревогу. Этот район плавания был небезопасный от мин, выставляемых противником, и командир принял решение уклониться от фашистского самолета способом маневрирования в надводном положении с использованием артиллерийского и пулеметного огня.

Мы ожидали с минуты на минуту пикирования «юнкеpca» на нашу лодку, но тот летел, не изменяя курса, постепенно снижаясь над морем. «М-102» и тральщик «Мороз» продолжали идти на запад. Все находившиеся на ходовом мостике внимательно наблюдали за действиями противника.

Вскоре сигнальщик старший краснофлотец Н. И. Сухарев доложил:

— Самолет сбросил бомбу!

Мы тут же заметили падающий черный предмет, который все время переворачивался в воздухе. Вслед за первым предметом от самолета отделился второй, затем третий и четвертый. Командир лодки тут же воскликнул: «Мины» — и приказал определить координаты их падения. Когда пришли в базу, П. В. Гладилин подробно доложил свои наблюдения командованию. Все это помогло тральщикам в разминировании района.

1 августа наша лодка в охранении эсминца «Статный», четырех торпедных катеров и трех самолетов МБР-2 вышла из Таллина на рейд Триги (остров Сарема) для последующего выхода в Балтийское море. Мы обратили внимание на усиленное корабельное и воздушное охранение. Фашисты непрерывно повышали активность своей авиации на море, стали чаще атаковывать наши корабли с воздуха, и поэтому меры командования флота по усилению охранения были своевременными.

Поход не обошелся без атаки вражеской авиации. На восточных подходах к проливу Шпитгам отряд советских кораблей атаковала шестерка Ю-88. В это время на море был полный штиль. Светило солнце, и на его фоне вражеские самолеты просматривались с трудом. Между тем противник атаковал нас со стороны солнца. В воздушном бою тихоходные МБР-2 соперничать с противником не могли, и командир авиагруппы принял решение посадить их на воду вблизи кораблей. Вражеские самолеты сбросили двенадцать бомб, все они упали в море, не причинив вреда нашим кораблям и самолетам.

До середины августа наша лодка выполняла задачи [35] разведки в районе Моонзундского архипелага. Собрав необходимые данные, мы в конце августа возвратились в Таллин и встали в Каботажной гавани, получив задание подготовиться к очередному походу.

К этому времени тяжелое сражение развернулось пол Таллином. Бойцы 10-го стрелкового корпуса 8-й армии, отряды военных моряков и эстонских рабочих, поддержанные авиацией, корабельной и береговой артиллерией флота, вели упорные оборонительные бои.

«Малютки» прикрывают корабли

Ситуация менялась каждый час. До нас постоянно доносился гул канонады. Враг обстреливал акваторию порта. По небу пролетали с ревом вражеские самолеты. По близлежащим улицам спешно передвигались отряды бойцов.

Обстановка переднего края подтягивала нас, заставляла держать ухо востро. Все сознавали сложность положения и действовали с чувством высокой ответственности. Я обходил корабль и всюду видел сосредоточенные лица моряков, приводивших в порядок материальную часть. Накануне, вернувшись в базу, мы получили приказ подготовить лодку к выходу в море. Люди, не жалея сил, трудились на боевых постах. Завидев меня, многие взглядом как бы спрашивали: «Что нового там, наверху?» Я отвечал:

— Ничего утешительного не скажу. Враг наседает. Подходит вплотную к городу.

Краснофлотцы удрученно покачивали головой и тяжело вздыхали. Обменявшись двумя-тремя фразами, они опять принимались за дело.

Убедившись, что работы идут по плану, я поднялся наверх и окинул взглядом гавань. Противник продолжал обстрел из орудий и минометов. Снаряды и мины рвались в пределах города, унося десятки и сотни жизней мирных граждан.

Над южным пригородом Таллина — Нымме повис аэростат, с которого фашисты вели наблюдение, корректировали огонь. Противник чуть ли не прицельно обстреливал корабли и городские объекты; налеты вражеской авиации следовали один за другим.

Вблизи на рейде стоял крейсер «Киров», за которым охотились фашистские самолеты. В тот момент, когда я поднялся на мостик, на крейсер налетела группа бомбардировщиков [36] Ю-87. Они шли развернутым строем, затем, вытянувшись в цепочку, начали последовательно входить в пике. Крейсер вел заградительный огонь из всех орудий. Вода вокруг кипела от взрывов бомб и всплесков множества осколков. Одна из бомб попала в буксир, стоявший у борта крейсера. Фашистские летчики, видимо, посчитали, что поразили крейсер, и последние бомбы беспорядочно сбросили на корабли, стоявшие в Каботажной и Минной гаванях, не причинив им ущерба.

Я уже собирался спуститься вниз, как увидел спешившего по пирсу капитан-лейтенанта Гладилина. Обычно он ходил вперевалку, а тут почти бежал. Птицей влетев по сходне на борт лодки, он позвал меня за собой. Мы спустились внутрь лодки.

— Понимаешь, обстановка создалась критическая, — отдышавшись, сказал он мне. — Получен приказ оставить Таллин. Началась подготовка к эвакуации войск и населения. Часть штаба флота перешла на плавбазу «Вирония». Завтра нам приказано прибыть на «Амур», где получим последние указания о переходе...

27 августа командиры и штурманы подводных лодок собрались на плавбазе «Амур», Это было последнее наше посещение корабля с богатым революционным и боевым прошлым. Плавбазу оставляли в Таллине в качестве брандера{4}.

Командиры и штурманы лодок в таком составе давно не собирались и, встретившись, особого восторга не выражали: все сознавали тревожное положение, сложившееся в Таллине, и трудность предстоящего похода.

Командир бригады капитан 2 ранга А. Е. Орел сохранял спокойствие, как всегда был собран. Запомнились первые его слова:

— Товарищи! Чрезвычайные обстоятельства заставили собрать вас. Переход из Талллна в Кронштадт будет архисложным — по сильно заминированному району. А если учесть, что оба берега Финского залива находятся в руках противника, который располагает большим составом сил, станет понятным наше положение... Теперь о наших кораблях. Всего в переходе должны принять участие 11 подводных лодок, в том числе четыре «малютки». [37]

«М-79» включена в состав первого конвоя, а «М-95», «М-98» и М-102» — в отряд прикрытия...

Закончив инструктаж, капитан 2 ранга А. Е. Орел окинул взглядом присутствующих, как будто хотел запомнить каждого из нас. Напоследок он сказал:

— Будьте осмотрительны, глядите в оба, не рискуйте зря. Берегите людей и корабли.

Напутствуя, комбриг пожелал всем счастливого плавания, хотя по сложности и характеру задания оно навряд ли могло быть счастливым. А. Е. Орел попросил тех, у кого есть вопросы, подойти к нему.

Возвращаясь на подводную лодку, я встретил своего дядю капитан-лейтенанта П. Д. Руссина, старшего помощника командира эскадренного миноносца «Калинин». Старший по годам и званию, дядя лучше меня понимал, что обстоятельства могут сложиться самые неожиданные, потому дал мне совет: более всего дорожить честью своего имени. Он просил, если доведется, передать привет моему отцу. Пожимая руку, сказал:

— Переход предстоит трудный. Но, как бы то ни было, будем до последнего вздоха верны своему долгу.

Командир корабля, вернувшись на лодку, довел задачу до личного состава. Ее сложность и необычность заставили многих задуматься. Один из командиров подразделений спросил, каков маршрут перехода. П. В. Гладилин обернулся ко мне.

— Вот помощник доложит. Я подошел к карте и сообщил:

— Маршрут таков: пойдем главным фарватером по центру залива.

Инженер-механик задал более сложный вопрос:

— А будет ли прикрытие с воздуха?

Командир задержал взгляд на задавшем вопрос:

— Если бы была такая возможность, то и переход не казался таким сложным. К сожалению, пока в воздухе превосходство у противника. Воздушное прикрытие будет только восточнее меридиана острова Гогланд.

Сделав паузу, Гладилин обратился к И. В. Бубарину, командиру электромеханической боевой части:

— У вас все готово к переходу?

Бубарин заверил, что механизмы осмотрены и находятся в исправном состоянии. Все специалисты преисполнены решимости выполнить свой долг.

Перед съемкой со швартовов мы увидели группу людей — военных и штатских, бредущих по пирсу. Они заполняли [38] палубы, надстройки и трапы плавбазы «Вирония», плавучего завода «Серп и молот», других судов, стоявших неподалеку от подводных лодок. Суда были уже перегружены, а люди все прибывали и прибывали. Войска снимались с передовых позиций, грузились на суда, которые по готовности выходили на внешний рейд. А поток людей не убывал. Транспортные нормы в расчет не принимались. Посадкой руководил начальник тыла флота генерал-майор М. И. Москаленко. Он все время находился на пирсе, и только с его разрешения суда выходили на рейд.

В моей памяти сохранился образ этого рослого, крепкого, волевого военачальника, не боящегося взять на себя всю полноту ответственности. Командир «Виронии» неоднократно запрашивал разрешение на отход и каждый раз получал отказ. Генерал приказывал принимать на борт все новые и новые подразделения. Никто не хотел оставаться в городе, который через несколько часов будет занят гитлеровцами.

На пирс прибыла со знаменем комендантская рота штаба 10-го стрелкового корпуса. Ее возглавлял командир в кожаной тужурке и с маузером в деревянной кобуре на плече. Как оказалось, это был начальник полковых мастерских по ремонту оружия, а должность командира роты он занял в связи с тем, что в корпусе не хватало командного состава. Мы с интересом наблюдали, как он энергично командовал своими подчиненными. Эвакуация комендантской роты означала, что основной состав корпуса погрузку завершил. Отряды прикрытия вели бои уже на улицах города.

На дороге к пирсу появилась очередная группа бойцов, многие из них были ранены. Они подошли к отходившей «Виронии» и молча остановились. Начальник тыла флота приказал подтянуть судно к пирсу и снова опустить трап. На борт поднялась и эта группа.

Ночью подводные лодки перешли на рейд.

Наша «М-102» двигалась Таллинским заливом. Мы с командиром стояли на ходовом мостике и прощальным взглядом обводили хорошо знакомый город. Сплошное зарево полыхало над ним — Таллин горел. От многочисленных пожаров и взрывов над городов нависала огромная туча черного дыма с красно-оранжевыми проблесками. Пылали здания и целые ансамбли — все, что было создано самоотверженным трудом людей. Можно ли было спокойно взирать на эту картину?! При виде пожаров [39] тревожила мысль: что стало с близкими и знакомыми? Война безжалостно расправлялась как с городскими постройками, так и с людьми.

Мы уходили, но были уверены, что вернемся.

К утру 28 августа все корабли и суда покинули гавани. Рассвет был мрачен. Над водой поднимался туман. Тишину ходового мостика прервал командир.

— Еще раз убеждаюсь, что переход будет нелегким. Надо быть готовыми ко всякого рода случайностям, к преодолению любых трудностей, — сказал он.

П. В. Гладилжн не терял веры в благополучный исход порученного дела и своим оптимизмом вдохновлял других.

Позже станет известно, что перед выходом кораблей из Таллина немцы стремились заблокировать советские корабли и суда в западной части Финского залива. Еще в июле они поставили мины в районе островов Кери и Мохни, провели специальную минную операцию под условным названием «Валкярви». В то же время враг создал мощную минно-артиллерийскую позицию на меридиане мыса Юминда. Гитлеровцы готовились во всех районах залива широко использовать плавающие мины, особенно опасные в темное время суток и в плохую видимость днем. Они ставили перед собой задачу — нанести урон советским кораблям и транспортам и, не скрывая этого, заявляли, что ни один корабль не вырвется из Таллинских гаваней.

В своих расчетах противник явно недооценил морального духа советских людей. Настрой у наших моряков был боевой.

Штормовая погода несколько задержала начало перехода, но во второй половине дня она стала улучшаться, корабли и транспорты начали движение, перестраиваясь в походные порядки.

С той поры, как мы вышли из Таллина, на наши корабли обрушились удары фашистов с воздуха, с моря и берега. Яростный огонь вела дальнобойная артбатарея, установленная противником на мысе Юминда. То и дело на пути кораблей взрывались мины. Неоднократно атаковала корабли вражеская авиация. Бомбы падали рядом с кораблями и судами. Фашистские летчики с включенными для устрашения сиренами входили в пике. У нас были потери, порой значительные, но балтийские моряки не пали духом. [40]

После двух часов похода наша «М-102» и подводная лодка «М-98» получили радиограмму с крейсера «Киров». Командующий флотом приказывал выйти из состава отряда и занять позиции на подходах к Таллину и Хельсинки, прикрыть Финский залив с западного направления.

Приказ есть приказ. «Малютки» легли на обратный курс, все более удаляясь от своих кораблей. Стараясь выиграть время и занять указанные позиции в кратчайший срок, мы шли полным ходом в надводном положении. Низкая облачность сгущалась над заливом. С трудом просматривался горизонт. Казалось, что тучи перемешались с водой.

Вахтенные усердно исполняли свои обязанности. Мы с командиром заметили смену настроения людей. Когда шли в Кронштадт в строю кораблей отряда прикрытия, краснофлотцы и старшины жили надеждой на скорую встречу с родной базой, где у каждого были близкие друзья и знакомые, а теперь, когда направились в противоположную сторону, все как-то приумолкли. Командир посоветовал мне пройти по отсекам и сказать личному составу, что нам доверено выполнять боевую задачу особой важности — не допустить прохода фашистских военных кораблей в Финский залив, что этим доверием надо дорожить.

Я спустился внутрь подводной лодки и начал обход отсеков. Шагал не спеша. Из рубки показался командир отделения радистов Иван Рубченко. Он был чем-то озабочен. Я спросил его, нет ли каких радиограмм. Старшина ответил по-уставному:

— Никак нет.

Заговорил с ним о том, как он понимает задачу, поставленную перед экипажем, и услышал ободряющие слова:

— Мы четко понимаем ее. Наконец-то предстоит настоящая работа, а то уж руки чешутся, хочется помериться силами с противником.

Подошедший к нам старшина 1-й статьи Г. И. Бондарев добавил:

— Не сомневайтесь в людях. Мы приумолкли не оттого, что родной Кронштадт стал дальше, а оттого, что перед выполнением ответственной задачи люди склонны поразмышлять о сокровенном.

Да, моряки были озабочены тем, как лучше выполнить боевую задачу. Вместе с тем они тревожились за [41] судьбу кораблей и транспортов, находящихся на пути в Кронштадт.

Переходя из отсека в отсек, я все более убеждался в великой нравственной силе наших воинов. Уже собирался подняться на мостик, как вдруг прозвучал сигнал «Срочное погружение!». Оказалось, впереди по курсу обнаружен немецкий противолодочный гидросамолет. Этот самолет, по свидетельству командира лодки, медленно летел над заливом, едва не касаясь поплавками воды. Самолет-разведчик, надо полагать, предназначался для наблюдения за кораблями и транспортами, двигавшимися в Кронштадт.

Через несколько минут после погружения мы всплыли под перископ. Осмотрели водную поверхность — никого не обнаружили. Донесли по радио на крейсер «Киров» о вражеском гидросамолете, его месте, курсе, скорости и высоте.

Рассвет 29 августа мы встретили у маяка Грохара (Грошерсбодан). Несколькими часами раньше лодка «М-98» заняла позицию севернее острова Найссар (Нарген).

Командир не уставал напоминать нам боевую задачу, стоящую перед экипажем, — зорко вести наблюдение, не допускать незамеченным вход вражеских кораблей в Финский залив. Мы знали, что в северной части Балтийского моря сосредоточилось крупное соединение немецких кораблей в составе линкора «Тирпиц», тяжелого крейсера «Адмирал Шеер», легких крейсеров «Нюрнберг» и «Кельн», шести эскадренных миноносцев и других кораблей. Здесь они выжидали, готовясь к действиям против кораблей Балтийского флота в случае их перехода из Таллина в Кронштадт. Наше командование учитытвало эту угрозу и возложило на «М-98» и «М-102» задачу своевременного обнаружения противника в целях предотвращения неожиданных ударов по нашим силам.

За напряженной вахтой мы не замечали времени. Одни сутки сменяли другие, но противник в этом районе не появлялся. Удалось обнаружить лишь дозорные шюцкоровские катера да группу катерных тральщиков в районе маяка Грохара.

Подводное плавание днем и заряд аккумуляторной батареи на ходу в надводном положении ночью проходили спокойно. Однако мы понимали, что в море нужно быть всегда начеку, ведь обстановка в любую минуту могла внезапно измениться. [42]

Во время войны подводные лодки находились в море в соответствии со сроками их автономного плавания. Экипажи настраивались на эти сроки, исправно несли вахту, но бывало и так, что кончалась автономность, а приказ о возвращении в базу не поступал. И тогда особо важное значение имело душевное слово командира и его личный пример.

Вот и на этот раз десятисуточная автономность «малютки» подходила к концу, а приказа о возвращении все еще не было. Кое-кто начал поговаривать о том, что техника может не выдержать. Командир лодки побеседовал со специалистами БЧ-5.

— Можно ли увеличить эксплуатационные сроки работы механизмов? — спросил он.

Мотористы и электрики единодушно ответили!

— Можно! Надо только грамотно, с любовью ухаживать за техникой.

Почин личного состава БЧ-5 горячо поддержали коммунисты, все члены экипажа. Были изысканы дополнительные возможности. Разъяснительная работа проводилась под девизом «Увеличим срок пребывания в море настолько, насколько потребует обстановка».

Этот факт свидетельствует, как важно командиру опираться на патриотический порыв моряков.

«М-102» выполнила боевую задачу и получила приказ возвратиться в Кронштадт. С наступлением темноты мы всплыли.

Лунная дорожка уходила вдаль. Мерно стучал дизель: шел заряд аккумуляторной батареи. Шуршание воды у форштевня и по бортам вызывало приятное ощущение. Но это не радовало нас: шумы работающего дизеля в тихом море прослушиваются на большом расстоянии. Противник, не видя подводной лодки, мог установить ее координаты. Кроме того, он имел возможность наблюдать за освещенной поверхностью моря, сам маскируясь при этом в темной части горизонта. Словом, погодные условия были не в нашу пользу, но пополнять энергозапасы необходимо и «малютка» под дизелем продолжала следовать на восток.

Пройдя маяк Кери, обнаружили на воде плавающие предметы. Чего тут только не было! Разбитые шлюпки, столы, стулья, матрацы, спасательные круги, пояса, доски, бревна... «Малютка», уклоняясь от них, то и дело меняла курс. Нас еще в училище предупреждали; лучше [43] безобидный плавающий предмет принять за мину, за веху или перископ, чем наоборот.

Мы, конечно, догадывались, что тут произошло. О трагической участи многих судов, участвовавших в переходе из Таллина, можно было только предполагать. Позже, когда вернулись в базу, мы узнали о тяжелом прорыве наших кораблей через минные поля, о самоотверженной борьбе с воздушным и морским противником. Балтийские моряки противопоставили врагу стойкость, героизм и мужество.

Наш путь в базу тоже был нелегок. «Малютка» шла по минному полю, выставленному немцами в центральной части Финского залива. Многие мины были сорваны с якорей осенним штормом, и теперь они представляли не меньшую опасность. Командир лодки не покидал ходового мостика. Я предложил ему выставить впередсмотрящего и подготовить отпорные крюки для отталкивания мин от борта. Он дал «добро».

С напряжением всматривались в темноту. Петр Васильевич сказал:

— До выхода с минного поля погружаться не будем. Может, и здесь выручит нас малая осадка.

Мне вспомнилось плавание по минному полю у острова Хиума. Тогда мы не погружались, хотя оставаться на минах было рискованно. Нас спасла малая осадка «малютки». Что ж, командир конечно же прав, приняв решение и на этот раз воздержаться от погружения.

Вскоре послышался доклад наблюдателя краснофлотца Ивана Доценко:

— Плавающая мина, правый борт, курсовой угол 20 градусов.

Вот и первая встреча с плавающей миной. А тем временем впередсмотрящий дал два свистка и доложил о второй мине, обнаруженной слева по носу. Мы не видели ее с мостика, но надо было уклоняться от нее. Гладилин отдал нужную команду, и нос лодки начал уходить вправо. С левого борта появилась покачивающаяся на волне рогатая смерть. Корма лодки стремительно заносилась на мину. Последовала команда:

— Лево на борт!

Корма теперь отходила от мины. Лодка описала коордонату, и опасность оказалась за кормой.

При уклонении от мины очень важно своевременно выполнить маневр — не раньше и не позже. В этом и состоит искусство командира и всего экипажа. [44]

«М-102» имела за ночь шесть встреч с плавающими минами, с которыми она благополучно разошлась на безопасных расстояниях. Одна из мин доставила нам особенно много беспокойства. Она ударилась о правую скулу лодки. К счастью, не взорвалась. Наступила тревожная пауза. Мина медленно передвигалась вдоль борта. Невольно подумалось: «Быть может, обойдется, а может...» Надо было ждать. И мы ждали. А в это время поступил новый доклад Доценко:

— Мина — справа, 10 градусов, в пятнадцати метрах!

— Докладывайте, как проходит!

Тянутся томительные минуты. А где же первая? Неужели под винтами? Находясь на ходовом мостике, мы с командиром вытерли холодный пот со лба; мина, прошедшая по правому борту, теперь покачивалась на волне, удаляясь от лодки.

Наступил рассвет. Лодка, не имея хода, вертикально погрузилась на глубину. Вертикальное погружение было вынужденным, но оно, на наш взгляд, обеспечивало наименьшую вероятность встречи с миной на всей траектории движения лодки.

На глубине 50 метров дали самый малый ход главным электромотором и, прижимаясь к грунту, продолжали движение в базу. Мы исходили из того, что под водой более вероятными могли быть встречи с якорными антенными противолодочными минами.

Так, оценивая и прогнозируя обстановку, лодка преодолевала на своем пути минную опасность. Это был первый опыт плавания в миноопасных районах, который затем обогащался и использовался в боевых походах.

Поздно вечером 5 сентября мы прибыли на остров Лавенсари (ныне Мощный), где нас уже ждала «М-98», возвратившаяся с боевой позиции несколькими часами раньше. На острове встретили товарищей с надводных кораблей. Многие из них участвовали в переходе из Таллина и находились под впечатлением пережитых событий.

Командир базового тральщика старший лейтенант В. Я. Егоренков поведал нам о мужестве экипажа эсминца «Калинин». Судьба этого корабля меня особенно интересовала. Ведь на нем, как уже упоминалось, находился мой дядя — старпом эсминца Павел Дмитриевич Руссин, о судьбе которого мне еще не было известно. И вот теперь узнаю, что во время перехода из Таллина в Кронштадт эсминец натолкнулся на мину. Экипаж стойко боролся [45] за живучесть корабля. Группа моряков, среди которых находился и мой дядя, пробыла в морской воде, перемешанной с мазутом, более восьми часов. Их, выбившихся из сил, подобрал тральщик.

Гибель любого корабля вызывает острую боль в сердце. В те дни больше всего вспоминали подводную лодку «С-5». На этой лодке в походе оказались комбриг Н. П. Египко и военком Г. М. Обушенков. Несмотря на принятые меры безопасности, лодка не избежала катастрофы — подорвалась на мине. Она недолго продержалась на плаву. Все, кто был на ходовом мостике, очутились в воде. Их подобрали катера.

«Малютки» завершили таллинский переход без потерь. В чем тут дело? В том, что подводные лодки, находясь в кильватере, шли по чистой воде, обезвреженной другими кораблями. Я уже не говорю о том, что «малютки», имевшие небольшую осадку, меньше подвергались опасности, чем крупные надводные корабли. Все это и помогло нам успешно завершить переход.

Во время таллинского перехода был нанесен урон Балтийскому флоту. Погибло немало кораблей, транспортов и вспомогательных судов. Но, несмотря на эти потери и огромные трудности перехода, из Таллина был вывезен значительный контингент сухопутных войск, сохранилось и боевое ядро Краснознаменного Балтийского флота. Все это имело большое значение для обороны Ленинграда и последующих боевых действий на Балтийском море.

Плавбаза «Аэгна»

В первой декаде сентября «М-102» находилась у причала острова Лавенсари. Но наши мысли были обращены к Ленинграду. Подводники, собираясь в круг и обсуждая сложившуюся ситуацию, выражали решимость вместе с воинами фронта и флота отстоять город на Неве.

Для балтийцев сентябрь был исключительно тяжелым. Немецко-фашистские войска, несмотря на ожесточенное сопротивление наших сил, продолжали развивать наступление. Над городом Ленина нависла серьезная угроза вражеского вторжения. На карту была поставлена не только судьба города, но и Краснознаменного Балтийского флота. Руководители обороны города член Государственного Комитета Обороны Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов, секретарь Центрального Комитета и Ленинградского [46] областного и городского комитетов партии А. А. Жданов, председатель исполкома Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся П. С. Попков обратились к ленинградцам с призывом:

«...Встанем как один на защиту своего города, своих очагов, своих семей, своей чести и свободы! Будем стойки до конца! Не жалея жизни, будем биться с врагом, разобьем и уничтожим его!»

Многие подводники рвались на передовую, завидовали тем балтийцам, эвакуированным из Таллина, которые после выгрузки с транспортов сразу же отправлялись на сухопутный фронт и вступали в бой с фашистами. Отстаиваться на Лавенсари было тягостно.

И вот в ночь на 11 сентября «М-102» и «М-98» получили приказ — следовать в Кронштадт. Утомленные ожиданием, мы быстро подготовили корабли к походу. Из бухты острова вышли в сопровождении двух базовых тральщиков и четырех катеров МО. Личный состав лодок и эскортных кораблей стоял на боевых постах по боевой тревоге. В любое время можно было ожидать налета авиации противника и удара его легких корабельных сил.

«Малютки» приближались к Кронштадту. Мы уже наблюдали знакомые ориентиры кронштадтских фортов и других крепостных укреплений. Близость родной базы подействовала на краснофлотцев и старшин расслабляюще. Наступил спад физического и морального напряжения. Мы были почти дома и считали себя в безопасности. Капитан-лейтенант Гладилин первый осознал, что в боевых условиях такое благодушие допускать нельзя, и, чтобы развеять это настроение, сыграл учебно-боевую тревогу, а потом объяснил:

— В боевом походе расслабляться вредно. Беспечность недопустима. Она может привести к серьезным последствиям.

Эти слова оказались пророческими. Через два часа после выхода с Лавенсари наш эскорт атаковали катера противника. Завязался артиллерийский бой. «Малютки» продолжали следовать за базовыми тральщиками, идущими с тралами, прижимаясь к восточному берегу острова Сескар (Лесной).

Подойдя к Большому Кронштадтскому рейду, мы со всей силой ощутили атмосферу переднего края борьбы. Небо озарялось яркими вспышками. До нас доносился непрерывный грохот канонады. Артиллеристы Ижорского укрепленного района наносили удары по фашистским [47] фортам и батареям. Остров Котлин был затемнен. Ночь скрывала город, гавани и корабли, стоящие на рейдах. На южном берегу Невской губы полыхали пожары. Гул ожесточенных боев доносился из Володарского, Урицка, Стрельны и Петергофа (Петродворец).

Мы стояли на ходовом мостике и при виде этой картины буквально посуровели.

— Ну вот, настал час испытания огнем, — с грустью в голосе заметил Гладилин. — Сейчас от нашей стойкости, стойкости каждого зависит боевой успех.

Корабли получили приказание следовать в Купеческую гавань. Мы ожидали, что нас направят в Ленинград, но этого не случилось: морской канал обстреливался артиллерией противника. Фашистские самолеты почти каждую ночь выставляли там донные неконтактные мины.

На пирсе нас встретил командир дивизиона капитан-лейтенант Н. К. Мохов. Выслушав доклады командиров лодок, он ознакомил экипажи с обстановкой, а затем сказал:

— Сейчас у нас одна забота — отстоять город!

Комдив сообщил, что многие моряки с береговой и плавучих баз, а также с ремонтирующихся и строящихся подводных лодок ушли на сухопутный фронт. На весь флот гремела слава о батальоне подводников, который под командованием капитан-лейтенанта Н. Н. Куликова сражался на лужском рубеже.

В начале боев под Ленинградом на сухопутный фронт отправляли военных моряков только с надводных кораблей. Подводников, учитывая сложность и специфику их подготовки, берегли. Теперь, в создавшейся критической ситуации, уходили на передовую и подводники. Н. К. Мохов, рассказав об этом, тут же добавил:

— Сейчас отбоя нет от потока рапортов о посылке на сухопутный фронт. Все хотят быть на передовой, сражаться лицом к лицу с врагом. В интересах сохранения кадров подводников мы пытаемся сдерживать этот поток, но он не уменьшается.

Из сообщения комдива мы узнали, что в целях удобства боевого управления все подводные лодки 1-й, 2-й и учебной бригад сведены в одну объединенную бригаду. Ее командиром назначен Н. П. Египко.

Мы все знали Николая Павловича Египко как человека замечательной судьбы. Он был командиром «Щ-117», одной из первых подводных лодок, вступивших в строй на Тихоокеанском флоте. В 1936 году его лодка пробыла [48] на позиции в два с половиной раза дольше, чем позволяли сроки автономности. За отличное выполнение задания командования Н. П. Египко наградили орденом Ленина. Был удостоен наград и весь личный состав «Щ-117». Это — первый экипаж, полностью отмеченный Родиной. Затем Н. П. Египко сражался с фашистами в Испании. За отвагу и мужество в этих боях ему было присвоено Звание Героя Советского Союза.

Так образовалось соединение подводных лодок, которому было суждено стать прообразом подводных сил флота, — соединение, способное решать сложные задачи самостоятельно и во взаимодействии с другими силами. Командирами объединенной бригады за короткое время перебывали известные подводники: капитана 1 ранга Н. П. Египко вскоре сменил Герой Советского Союза капитан 2 ранга А. В. Трипольский, а с марта 1942 года бригадой командовал капитан 1 ранга А. М. Стеценко, бывший до этого начальником отдела подводного плавания КБФ. Каждый из них оставил о себе хорошую память, передал молодым командирам немало знаний, обогатил их опытом службы на подводных лодках.

Ну как можно забыть Николая Павловича Египко, воина-интернационалиста, командира высокой культуры, широкого кругозора! Он терпеливо учил руководящие кадры подводников мастерству торпедных атак, умелому влиянию людей, государственному подходу к делу. В памяти балтийских подводников навсегда останется Александр Владимирович Трипольский, храбрый по натуре, душевный по складу характера человек. Он учил нас принимать ответственные решения не сгоряча, а хладнокровно, взвесив все, что может сказаться на исходе морского боя. Оправдал наши надежды и Андрей Митрофанович Стеценко. Это был умный и опытный командир, сумевший сплотить воинский коллектив, подчинить его единой воле, и тот в самых сложных условиях действовал слаженно, целеустремленно.

Вместе с командирами, рука об руку с ними работали военные комиссары. Они были душой и совестью подводных экипажей.

Помню, на плавбазе бригадный комиссар Обушенков, подойдя к нам, поинтересовался, слушали ли мы сообщение Совинформбюро, в котором говорилось о действиях моряков-балтийцев при обороне Ленинграда. Случилось так, что я пропустил это сообщение. Бригадный комиссар [49] дал мне понять, что командиру непременно надо быть в курсе последних известий.

— Следите за событиями, читайте газеты. Иначе как же вы сможете доводить новости до личного состава.

Бригадный комиссар обрисовал положение на советско-германском фронте, особо выделив события под Ленинградом. Он приводил интересные факты, цифры, сравнения. Мы слушали его с большим вниманием. После его беседы как-то по-новому взглянули на обстановку на фронте, на ее перспективы. И каждый из нас убедился, что за требованием комиссара — следить за событиями скрывалась насущная необходимость.

Унаследовав лучшие качества от комиссаров старшего поколения, военкомы умело воздействовали на личный состав. Непререкаемым авторитетом пользовались среди подводников бригадный комиссар Г. М. Обушенков, полковые комиссары И. М. Майоров и И. А. Рывчин. Продолжительное время начальником политотдела бригады был полковой комиссар М. Е. Кабанов, прибывший на Балтику с Северного флота, где он был комиссаром дивизиона «малюток». Михаил Ефимович внес большой вклад в боевые успехи бригады, пламенным словом и личным примером мобилизовывал людей на достижение победы в бою.

В ходе реорганизации «малютки» составили 5-й дивизион, в который вошли подводные лодки «М-77», «М-79», «М-90», «М-95», «М-96», «М-97». «М-98», «M-102». В гарнизонном отношении бригада подводных лодок подчинялась Ленинградской военно-морской базе, которой командовал контр-адмирал Ю. А. Пантелеев, бывший до этого начальником штаба КБФ.

Мы обрели новую плавбазу «Аэгну». Что означает плавбаза для подводников? Это их второй дом, это пункт материального обеспечения, а также отдыха экипажей. «Аэгна» не только производила заряд аккумуляторных батарей, обеспечивала воздухом высокого давления, дистиллированной водой, боеприпасами, средствами регенерации, продовольствием, топливом, но и давала приют личному составу. После выполнения боевого задания моряков, скученных в тесных отсеках, ожидали на плавбазе просторные кубрики и каюты, удобные койки, другие бытовые удобства. Мы за короткий срок так привыкли к плавбазе, что знали назубок ее возможности и особенности. [50]

В прошлом «Аэгна» была небольшим товаро-пассажирским судном. Она носила имя острова, расположенного у входа в Таллинский залив. До войны принадлежала эстонскому пароходству и совершала рейсы на Моонзундкие острова. С началом военных действий была передана флоту. При переходе из Таллина в Кронштадт плавбаза отлично справилась с поставленной ей задачей. Имея слабое вооружение, она оказывала помощь терпящим бедствие судам и кораблям. Был такой случай: от прямого попадания авиационной бомбы пострадал танкер № 11. В воде оказались люди. Экипаж «Аэгны», пренебрегая опасностью, пришел им на помощь. Более 600 человек было поднято из воды на борт плавбазы. Раненых разместили по каютам и кубрикам. Так как запасного белья и одежды не хватало, личный состав поделился своим. Медицинским пунктом, развернутым в кают-компании, руководил флагманский врач бригады, впоследствии заслуженный врач РСФСР, полковник медицинской службы Т. А. Кузьмин.

Много выдумки проявили краснофлотцы и старшины во время переоборудования товаро-пассажирского судна в плавбазу подводных лодок. Предстояло выполнить большой объем работ силами завода. Но завод выполнял более срочные военные заказы. И тогда экипаж «Аэгны» взял эти работы на себя. Личный состав трудился, не жалея сил, и переоборудовал судно к назначенному сроку.

Мы с уважением относились к морякам плавбазы, подчинявшим всю свою службу заботе о подводниках. В отношениях команд подводных лодок и экипажа «Аэгны» не делалось каких-либо различий. Люди жили и трудились дружно, как одна семья.

Военный комиссар дивизиона старший политрук С. Я. Катков вместе с военкомом плавбазы политруком И. Р. Мухой сообща планировали и проводили многие политические мероприятия: беседы, политинформации, встречи с интересными людьми, тематические вечера. Но основным методом в воспитательной работе был индивидуальный подход. Живое душевное слово помогало людям обретать веру в нашу победу. Подолгу беседовал комиссар с теми, кто, невзирая ни на что, рвался на сухопутный фронт. С. Я. Катков разговаривал с ними по нескольку раз, разъясняя необходимость нести службу там, где их поставила Родина.

Воспитание у моряков веры в правоту нашего дела выдвигалось в тот период на первый план. В городе сохранилась [51] напряженная обстановка. Ежесуточные бомбардировки и артиллерийские обстрелы изнуряли горожан. Опасность возникала то в одном, то в другом районе. Каждый авиационный налет и артиллерийский обстрел вызывал новые жертвы и разрушения.

С наступлением вечера по городской трансляции раздавался сигнал воздушной тревоги. Всю ночь летали самолеты, периодически сбрасывая фугасные и зажигательные бомбы, а порой — различные металлические предметы, издающие при полетев воздухе зловещие звуки. Фашисты стремились держать людей в постоянном напряжении.

Ленинградцы сражались с врагом не только на перед нем крае, но и в черте города — с лазутчиками, панике рами, распространителями слухов. Мы учитывали эту особенность и в районе базирования кораблей все здания брали под контроль, вели за ними постоянное наблюдение.

По плану зимней дислокации новая стоянка плавбазы «Аэгны» и «малюток» намечалась возле Тучковой набережной, вблизи моста Строителей, соединяющего стрелку Васильевского острова с Петроградской стороной. «Аэгна» ошвартовалась напротив здания Института русской литературы Академии наук СССР (Пушкинского дома). Ниже по реке стояли плавбаза «Исеть» и подводная лодка «L-55», а у противоположного берега, выше Тучкова моста, — эскадренный миноносец «Стойкий».

Базирование на реке и плавание подводных лодок по ней имеют свои особенности, которые надо было познать. И не случайно Петр Васильевич Гладилин, садясь за стол в кают-компании, предложил мне:

— Говорят, учиться никогда не поздно. Давай-ка осваивать Неву: где какие глубины, мосты.

Плавание в районе нового места базирования заставило нас внимательно изучить характер реки. «Малютки» могли проходить под мостами в крейсерском положении только по Большой Неве. Плавание же под мостами ее рукавов требовало притопления подводной лодки, что снижало высоту ходового мостика. При этом проход совершался без подъема разводной части моста. На Малой Неве было два деревянных моста — Строителей и Тучков{5}, [52] которые «малютки» могли проходить только в позиционном положении.

Вскоре мы освоили речное плавание. На берегу приветили ориентиры — створы фонарных столбов, окна и двери зданий на набережных, изучили навигационные опасности и ограждения, направления и скорости течений в вихрей, а также характер их изменений.

На плавбазе нам, подводникам, было тесно. Мест для жилья не хватало, поэтому для размещения трех экипажей «малюток» выделили небольшую часть Пушкинского дома, в котором мы обосновались на три года. Старинное, добротной постройки здание с толстыми каменными стеками прочно противостояло разрывам артиллерийских снарядов и осколкам авиационных бомб. Пушкинский дом (Институт русской литературы) был основан в 1905 году в честь памяти великого русского поэта. В нем хранились личная библиотека А. С. Пушкина, его рукописи, а также материалы классиков русской литературы. При жизни поэта в этом здании размещалась таможня Санкт-Петербургского порта.

Краснофлотцы и командиры с почтением отнеслись к размещению в Пушкинском доме. Они входили в него, снимая бескозырки и фуражки. В этом здании все дышало гением Пушкина. Подводники гордились тем, что их разместили в таком знаменитом доме. Сама обстановка заставила многих из нас еще ближе приобщиться к творчеству великого поэта. К тому же сделать это было не трудно. На стендах, в витринах были запечатлены гениальных произведений. В ходившей по рукам книжице стихов А. С. Пушкина многие из нас громко зачитывали полюбившиеся стихотворения, в особенности «К морю»:

Прощай же, море! Не забуду
Твоей торжественной красы
И долго, долго слышать буду
Твой гул в вечерние часы.

Я тогда часто задумывался над волшебной силой пушкинского слова. Бывало, после службы поднимешься в зал, обратишься к сотрудникам: «Дайте что-нибудь посчитать Александра Сергеевича». Сотрудники не жалели — только просили вернуть. И вот сядешь за стол, погрузишься в чудный мир пушкинской поэзии и диву даешься, как актуальны были его строки в то тревожное время.

Страшись, о рать иноплеменных!
России двинулись сыны; [53]
Восстал и стар, и млад; летят на дерзновенных,
Сердца их мщеньем зажжены...

Мы, подводники, были признательны сотрудникам музея за то, что они возбуждали в нас интерес к пушкинской поэзии. Сотрудник Академии наук В. А. Мануйлов, указывая на библиотеку А. С. Пушкина, почти ежедневно вспоминал слова поэта, называвшего книги своими друзьями.

Жизнь в Пушкинском доме благотворно сказалась на духовном мире наших подводников. Они сделались истинными поклонниками творчества великого поэта, страстными блюстителями порядка в этом доме. Малюточники помогали сотрудникам института всем, чем могли. В рабочие комнаты с подводных кораблей подавалась электроэнергия, моряки несли дежурную службу, охраняли помещения и обеспечивали противопожарную безопасность. На центральном цоколе здания находился пост противовоздушного наблюдения, откуда хорошо просматривался весь город. В ясную погоду по разрывам снарядов были четко видны линия фронта в районе Пулковских высот, акватория Невской губы, а также остров Котлин с Кронштадтом и возвышающимся над ним бывшим Морским собором.

Сентябрьские тревоги

В сентябре 1941 года капитан-лейтенанта П. В. Гладилл на часто вызывали в штаб бригады. Возвращаясь оттуда, он всегда собирал нас и обрисовывал обстановку.

Многое мы знали и так; знали, что экипажи кораблей, несмотря на налеты вражеской авиации и артиллерии, держались стойко и мужественно.

Противник понял, что без подавления огневой мощи флота осуществить план захвата Ленинграда невозможно. И он бросил против кораблей основные силы авиации. Ее массированные налеты особенно участились с 21 сентября.

Накануне нам объявили приказ: подводным лодкам рассредоточиться в районе Котлин и днем ложиться на грунт. Некоторым лодкам были определены точки для погружения, но у острова Котлин всем места не хватало, часть лодок, в том числе «малютки», рассредоточивались на малых глубинах, не позволяющих погружаться.

«M-102» встала на рейде у борта бывшего броненосца [54] царского флота «Петр Великий», используемого как блокшив для хранения мин. Соседство с таким кораблем, начиненным взрывчаткой, было небезопасно, и после неоднократных обращений в штаб нам разрешили перейти к угольному причалу в затоне Ленинградской пристани. Ошвартовавшись, мы приняли меры по обеспечению противовоздушной обороны.

Утро 21 сентября врезалось в память — оно было тихим, безветренным, напоминавшим собой ту чудесную пору осени, которую в народе называют «бабье лето». По небу плыли редкие кучевые облака. Погода благоприятствовала действиям авиации, и, воспользовавшись этим, группы бомбардировщиков Ю-88 и Ю-87 шли волнами с разных направлений.

На лодке прозвучал сигнал «Боевая тревога». Краснофлотцы и старшины в считанные секунды заняли боевые посты. Расчет 45-миллиметрового орудия был готов к отражению атак с воздуха. Вскоре мы убедились, что фашистских летчиков привлекали не малые подводные лодки, а большие корабли. Они сосредоточили удар прежде всего по линкору «Октябрьская революция», находившемуся в морском канале Невской губы. Этот корабль был серьезной помехой для гитлеровцев, так как вел систематический артиллерийский обстрел скоплений их войск на южном направлении.

Экипаж линкора отражал последовательные атаки самолетов, маневрируя на весьма ограниченной акватории. Канал протяженностью немногим более девяти миль, к тому же еще окруженный мелководьем, не давал крупному кораблю возможности развернуться, и он, будто на привязи, маневрировал на ограниченном участке: носом в сторону Ленинграда и кормой — в сторону Кронштадта. На линкор обрушился град бомб.

Вражеские пилоты атаковывали корабли с воздуха по своей излюбленной схеме: они развертывались в цепочку, затем шли по кругу и по сигналу ведущего последовательно пикировали на корабли, воя сиренами. Сбросив бомбы, самолеты расходились веером.

Линкор «Октябрьская революция» подвергался прицельному бомбометанию три дня подряд. Комендоры отбили все атаки, при этом уничтожили пять и подожгли шесть фашистских самолетов{6}. [55]

Самоотверженная борьба экипажей крупных надводных кораблей служила для нас, подводников, вдохновляющим примером. Мы учились на их опыте, извлекали уроки из первых боев с сильным и технически оснащенным противником.

На наших глазах личный состав эсминца «Стерегущий» совершил настоящий подвиг. Его экипаж, приумноживший славу кораблей, носивших это имя в прошлом, весь день отражал атаки вражеской авиации. Вода вокруг него бушевала фонтанами от взрывов и осколков. Одна из бомб угодила в корабль, и эскадренный миноносец лег бортом на грунт. Большая часть экипажа была спасена, «Стерегущий» пролежал на грунте несколько лет, продолжая даже в таком положении помогать балтийцам. На нем установили навигационный знак, светящийся по ночам синим огнем. Этот огонь помогал ориентироваться кораблям на пути между Ленинградом и Кронштадтом...

С утра 22 сентября бомбардировка кораблей и города Кронштадта возобновилась с новой силой. Она чередовалась с артиллерийским обстрелом из осадных орудий крупного калибра. Несколько бомб и снарядов разорвалось на территории, прилегающей к Ленинградской пристани и морскому заводу, а также в гаванях. В Кронштадте не прекращались пожары. Корабельная артиллерия успешно отбивала воздушные атаки противника.

В последующие дни враг усилил артиллерийские обстрелы рейдов и гаваней. В связи с этим было принято решение возвратить ряд кораблей в Ленинград. Готовясь к переходу, мы учитывали то обстоятельство, что Морской канал контролировался противником. Каждый проход по нему был связан с преодолением вражеского противодействия.

Подводные лодки шли группами в темное время суток под прикрытием ночных бомбардировщиков У-2, береговой артиллерии и бронекатеров. В нашу группу входили «К-51», «Д-2» и «М-102». Первой вышла «К-51». Обладая большой скоростью хода, она за полчаса прошла канал, не замеченная гитлеровцами. Следующая за ней «Д-2» прокладывала себе путь под артиллерийским огнем. Обнаружив корабли на канале, гитлеровцы увеличили темп стрельбы. Наши артиллерийские батареи, расположенные на северном берегу Невской губы, открыли ответный огонь.

Экипажу «М-102» пришлось многое пережить под огнем противника, но, к счастью, фашисты стреляли неточно, [56] их снаряды ложились в стороне. «Малютка» невредимой подошла к воротам ковша огражденной части Морского канала. Ворота почему-то оказались закрытыми, и возле них скопилось несколько малых судов. Противник перенес артиллерийский огонь на акваторию ковша. Но вот открылись ворота, и мы направились к ним. Пройдя акваторию морского порта, «М-102» вошла в Неву и ошвартовалась у плавбазы «Аэгна», где нас ждали письма и газеты. Получил письмо и я. Мой отец, Сергей Дмитриевич Руссин, никогда не служивший в армии, сообщал, что вступил в отряд народного ополчения. «В грозный и решительный час я не могу стоять в стороне от общего дела, — писал он. — Бои развернулись на подступах к городу, и совесть подсказывает мне — необходимо стать в строй его защитников и бить ненавистного врага».

Прочитав письмо отца, я еще больше проникся сознанием чрезвычайно опасного положения. Я представил его согбенную фигуру, морщины на лице. Письмо отца долго ждало меня. В то время он уже сражался с фашистами на Пулковских высотах. А чуть позже в одной из схваток отец пал смертью храбрых, как говорилось в извещении, и был похоронен в братской могиле на поле боя.

Первая победа

Я сидел в своей каюте, если можно так назвать обычную комнату в береговом помещении, и составлял план боевой учебы на следующие сутки. В дверь постучали. Вошел краснофлотец — рассыльный. Он был молод и, как видно, прилежный: вытянулся по стойке «смирно» и, вскинув руку к бескозырке, уставился на меня голубыми глазами.

— Вас вызывает командир!

В каюте П. В. Гладилина оказались командир подводной лодки «М-97» капитан-лейтенант А. И. Мыльников и штурман Н. И. Кириллов. Кириллов — мой однокашник, и мы были рады встрече. Посыпались вопросы: «Как живешь? Как служба?» Мы так увлеклись с ним воспоминаниями, что Петр Васильевич нас остановил:

— А ведь мы собрались не для праздных разговоров. — И обратившись ко мне, сказал: — Вот наши товарищи уходят в поход, в тот район, откуда мы возвратились. Они хотят узнать, какова там обстановка.

— Не скупитесь, расскажите поподробнее, что вы наблюдали и что вам известно, — добавил улыбающийся Мыльников. [57]

Собираясь с мыслями, я повторил вопрос: «Что наблюдали?..» Припомнил многое: и сосредоточение соединения крупных немецких кораблей в северной части Балтийского моря, и полет противолодочного самолета «Арадо-95», и обнаружение шюцкоровских катеров, и плавающие мины... Меня дополнил Петр Васильевич. Он высказал свои рекомендации по режиму плавания, напомнил, что, возможно, придется выполнять боевую задачу с превышением автономности, посоветовал быть готовым к неожиданным трудностям, больше интересоваться настроением людей.

— Создается впечатление, — сказал далее Гладилин, — что противник ведет разведку центральной части Финского залива и плавает там ограниченно, соблюдая осторожность. Мы предполагаем, что в Таллин транспортные суда противника будут в основном ходить через Суурупский проход. Там было обнаружено наибольшее количество катерных тральщиков.

Беседа наша была живой, непринужденной — высказывались мнения, суждения. А в заключение А. И. Мыльников заметил:

— Я мечтаю о подводных лодках, которые имели бы неограниченную автономность плавания, мощное вооружение, могли бы быстро погружаться на большую глубину и обладали бы способностью решать оперативные задачи...

Я слушал Александра Ивановича и в душе любовался им. В дивизионе «малюток» его знали как смелого, решительного командира. Он обладал отличной профессиональной подготовкой подводника и этим завоевал высокий авторитет. Молодые лейтенанты равнялись на него и подражали ему. Прощаясь с нами, он сказал:

— Спасибо за рассказ. Пожелайте нам счастливого плавания и побед, столько погружений, сколько и всплытий.

Мы пожали друзьям руки, а 12 сентября проводили их в тот район, где недавно были сами.

В сентябре — октябре «М-97» совершила три похода. Все они были успешными. В первых двух малюточники обстоятельно разведали восточную и центральную части Финского залива, форсировали Суурупский проход и вошли в Таллинский залив, окруженный островами и мелями, затем приступили к разведке подходов к Хельсинки. А. И. Мыльников настойчиво искал встречи с противником. [58] И все же нанести удар по вражеским судам не удалось.

Как истинный подводник, Александр Иванович Мыльников не был удовлетворен походами.

— Возвращаясь в базу с неиспользованными торпедами, — говорил он, — я испытываю чувство не до конца выполненной боевой задачи.

И вот 17 октября подводная лодка снова вышла в тот же район: Таллин — Хельсинки. Энергичный по натуре, Мыльников в походе действовал четко, настойчиво. Под стать ему были лейтенант Н. И. Кириллов и инженер-старший лейтенант Е. А. Червяков. Все трое чем-то походили друг на друга. Каждому из них были присущи повышенная ответственность, увлеченность службой на подводной лодке и благородное стремление — быть всегда впереди. Старшему по возрасту Кириллову командир лодки доверял больше, чем другим. Командир БЧ-5 Червяков тоже был незаурядной личностью. Он сочетал в себе качества педагога, воспитателя и специалиста. Экипаж подобрался дружный. Не случайно «М-97» первенствовала на флоте. Накануне войны Балтийский флот имел только две «малютки» первой линии — «М-97» и «М-96», которыми командовали два друга, два Александра Ивановича — Мыльников и Маринеско.

Слаженность и выучка экипажа «М-97» особенно проявились в октябрьском походе. Наблюдая за обстановкой, лодка обнаружила несколько транспортов, идущих по шхерным фарватерам. Они следовали совсем близко. На трубах отчетливо просматривались эмблемы судовладельцев, кормовые флаги. Глядя на эти суда, Мыльников досадовал: выйти в атаку не было возможности. Шхеры надежно обеспечивали их безопасность, преграждая пути выхода на дистанцию торпедных залпов.

Александр Иванович обладал ценным качеством подводника — терпением. Он уверенно осуществлял разведку, не терял надежды на то, что вражеские корабли все равно появятся. При этом полагался не только на интуицию, но и на данные воздушной разведки, которая не раз фиксировала корабли и суда противника на подходах к Таллину.

«Малютка» перешла в южную часть отведенной ей позиции. Опасность тут подстерегала везде. Близость военно-морской базы гитлеровцев, наличие противолодочных сил и береговых постов наблюдения — все это исключало плавание лодки в надводном положении. [59]

Решение на разведку Таллинского залива основывалось только на возможностях одного заряда аккумуляторной батареи. Это означало, что время нахождения под водой ограничивалось 36 часами.

— Тут была какая-то доля риска, — признавался потом А. И. Мыльников, — но без риска на войне не обойтись. Мы все тщательно продумали и предусмотрели, взвесили все «за» и «против», прежде чем принять решение.

С наступлением темноты «малютка» в подводном положении начала форсировать Суурупский пролив по фарватеру, который был выявлен накануне. Предстояло пройти мелководный район, прокладывая путь по безопасным глубинам. Личный состав, заняв места по боевой тревоге, действовал четко, безукоризненно. С предельным напряжением работал штурман Николай Кириллов, ведя навигационную прокладку. Внимательно следил за дифферентовкой и заданной глубиной подводного хода инженер-механик Евгений Червяков.

В интересах скрытности требовалось добиться бесшумного движения. Обеспечить это было нелегко, так как подводная лодка не имела амортизирующих устройств. Оставалось одно: без особой нужды шумные механизмы не включать. В этой связи важно было прежде всего хорошо удифферентовать лодку и тем самым исключить необходимость использования шестереночной дифферентовочной помпы, шум от которой заглушал голоса людей, находящихся в центральном посту.

С наступлением рассвета «малютка» вошла в Таллинский залив. Вдали на рейде просматривались силуэты кораблей. Промчалась группа сторожевых катеров, очевидно направляясь на дозорные линии. «Малютка» подошла ближе к боновому заграждению, за которым целей для атаки было достаточно, но они все находились вне досягаемости торпед. Требовалось выждать время, когда транспорты начнут движение. В том, что они выйдут на просторы залива, сомнений не было. Обстановка для ведения активных боевых действий складывалась благоприятная. «Малютка» продолжала ждать появления цели. И вот на Екатеринтальском створе показался транспорт, выходящий с рейда. На его корме развевалось красное полотнище с белым кругом и черной свастикой посредине. Лодка начала сближение. Определив элементы движения цели, Мыльников дал команду лечь на боевой курс и развернул перископ в сторону транспорта. До угла упреждения [60] оставался небольшой запас времени. Долго ждать не пришлось. Прозвучали команды, и торпеды понеслись на вражеское судно.

Первая торпеда попала в борт почти по центру, вторая, к сожалению, прошла за его кормой. Но и одной торпеды было достаточно. Над заливом прогремел взрыв и фашистский транспорт водоизмещением 5 тысяч тонн затонул{7}.

Твердо управляя подводной лодкой при залпе, командир сумел задержать ее на перископной глубине. Инженер-механик вовремя скомандовал заполнить цистерну быстрого погружения, и «малютка», первоначально подвсплыв, начала погружаться. Через несколько минут всплыли под перископ. У тонущего транспорта сновали катера. «М-97» никто не преследовал. Видно, гитлеровцы не допускали и мысли, что в заливе находится советская подводная лодка, полагали, что транспорт подорвался на мине. «Малютка» направилась в Суурупский пролив и благополучно вышла в Финский залив с почти полностью разряженной аккумуляторной батареей.

Получив приказание на возвращение, малюточники форсировали минные поля и 27 октября возвратились в базу. Мы встречали экипаж всей бригадой. Командование флота высоко оценило действия подводной лодки. Ее командир А. И. Мыльников был удостоен ордена Ленина, офицеры Н. И. Кириллов и Е. А. Червяков — ордена Красного Знамени. Весь личный состав также был награжден орденами и медалями.

Итак, дивизион балтийских «малюток» открыл боевой счет.

Я часто задумывался над тем, почему так везло экипажу «М-97» и его командиру капитан-лейтенанту А. И. Мыльникову, и как-то задал этот вопрос П. В. Гладилину. Тот, подумав, ответил:

— Секрет тут прост. Такие командиры, как Мыльников и Маринеско, в момент встречи с противником испытывают такой подъем боевого духа, который наряду с точным тактическим расчетом и смелостью приносит успех. Давно знаю Мыльникова: в нем есть командирский талант, что дано не каждому. Он приобретается опытом, напряженным трудом, навыками командирской самостоятельности. [61]

Командирская самостоятельность! Размышляя о ней, я все чаще приходил к выводу, что именно она прокладывает путь к победе, а робость, пассивность, оглядка на старшего начальника, выжидание указаний на всякий случай — все это мешает достижению боевого успеха, ставит корабль в затруднительное положение, а то и приводит к катастрофе.

В середине октября наша «М-102» собиралась в поход на боевое задание — в район Хельсинки, Таллина и Палдиски. Подготовка к походу почему-то велась в спешном порядке. Экипаж даже не знал, кто пойдет командиром. Дело в том, что накануне, перед выходом заболел Петр Васильевич Гладилин, и, кто его заменит, было неизвестно. Лишь в последний момент перед отходом на борт лодки поднялся командир дивизиона капитан-лейтенант Н. К. Мохов и сказал, что он пойдет за командира. Помощником командира и штурманом довелось идти мне.

Ночь на 15 октября была ненастной. В районах Стрельны и Петергофа плотные тучи были озарены пламенем многочисленных пожаров, образуя над побережьем как бы сплошной огненный коридор. В небе мелькали всполохи от разрывов снарядов и сигнальных ракет.

Подводная лодка двигалась на запад в темноту осенней ночи одна, без сопровождения. Крутая волна раскачивала ее. Командир дивизиона безотлучно находился на мостике, целиком взяв управление лодкой на себя.

«М-102» вошла в сектор работы маяка острова Сескар, но огонь не светил. Может, на маяке неисправность? По времени должен открыться навигационный буй, но в волнах он не просматривался. При очередном зарывании носа «малютки» в волну мы ощутили вдруг сильный удар. Пришлось объявить аварийную тревогу.

Утром 16 октября «М-102» возвратилась в Кронштадт. После этого мы подробно разобрались с происшествием. А случилось следующее: на большой волне лодка носом ударилась о грунт.

Почему это произошло? И тут выявились упущения в подготовке экипажа к походу. В спешке был слабо изучен маршрут перехода. В этом, кстати, была и моя вина как штурмана. Недостаточно были отработаны и действия каждого специалиста. Словом, еще раз подтвердилась известная истина: безопасность корабля зависит от каждого — от рядового специалиста до командира корабля. [62]

Выводы мы сделали серьезные, и это пошло только на пользу.

В том походе, как уже отмечалось, с нами находился командир дивизиона, непосредственно управлявший кораблем. Ничего не скажешь — человек он мужественный и храбрый, исключительно компетентный подводник. У Николая Константиновича Мохова мы многому научились. Но как-то так случилось, что в упомянутом походе он все взял на себя, излишне опекал должностных лиц, сковывал их инициативу. Это коснулось и меня. После Гладилина, который предоставлял мне возможность самостоятельно вести лодку, стиль комдива казался по меньшей мере странным. Не скрою: это расхолаживало меня.

Старшие начальники, находясь на корабле, призваны не сковывать, а развивать инициативу у подчиненных, содействовать становлению командных кадров, прививать им навыки самостоятельно принимать решения, повышать ответственность за порученное дело. Этому учит опыт войны.

В минном лабиринте

Сетка мелкого дождя висела над Невой. Серая мгла окутала здания, строения, корабли. Звуки гасли в сыром воздухе. Осенняя погода наводила тоску, но у всех, кто собрался проводить товарищей в боевой поход, настроение было приподнятое. И этот настрой как бы передавался экипажам «М-98» и «Л-2», изготовленным к бою и походу. Лодки стояли, поблескивая от дождя, ошвартованные борт о борт, у стенки завода Судомех. По сходням поднимались моряки, доставляя на борт последние ящики и мешки с имуществом.

Чуть в стороне стояли на причале командир «Л-2» капитан-лейтенант А. П. Чебанов и командир «М-102» капитан-лейтенант П. В. Гладилин. По тону их разговора, их жестам можно было понять, что эти люди давно знают друг друга. Чебанов и Гладилин служили вместе на подводном минном заградителе «Л-2» — первый в должности командира корабля, второй старшим помощником. Петр Васильевич Гладилин делился со своим бывшим командиром впечатлениями о последнем походе. Он говорил о минных заграждениях, об оживленном движении транспортов противника в шхерах и отсутствии их в открытой части Финского залива. Вблизи сходни были командиры [63] боевых частей В. М. Веремеенко, П. Т. Гордов, А. А. Лебедев и я.

Алексей Лебедев, наш флотский поэт, стоял с потухшей трубкой во рту, с которой никогда не расставался. Прервав свои думы, он не торопясь сказал приятным голосом, слегка картавя:

— Вчера закончил новые стихи, которые отослал жене. Если хотите, могу прочесть.

Стихи, прочитанные автором на пирсе в тот хмурый осенний вечер, тронули нас, молодых лейтенантов. Они воспевали преданность своему долгу, готовность выполнить любое задание, несмотря ни на какие трудности.

Позже мне станет известно, что командующий флотом вице-адмирал В. Ф. Трибуц, принимая доклад командира бригады А. В. Трипольского о готовности подводных лодок и их экипажей к походу, спросил его: «А не стоит ли поберечь поэта-балтийца?», но, подумав, ответил на вопрос сам: «Нет, отстранять его от боевого похода нельзя. Не такой Лебедев человек, можем его обидеть и нанести неизлечимую рану, пусть идет».

Алексей Лебедев никогда бы не согласился остаться на берегу только потому, что он поэт. В его понимании флотский поэт — это воин и место его там, где сражение.

Несмотря на огромную любовь к поэзии, Алексей прежде всего был моряком, подводником. Еще перед тем, как назначить его штурманом подводной лодки «Л-2», ему предложили работу в штабе. Он отказался, сказав: «Я штурман и, если пойду в штаб, стихи писать не смогу. Мое место на боевом корабле».

На полках моей библиотеки есть немало книг, подаренных авторами с их автографами. Есть небольшая книга и Алексея Лебедева, в которой две части: «Кронштадт» и «Лирика моря». В них нет стихов, написанных в первые месяцы войны. Как дополнение к ним стоит другая книга поэта «Стихи», изданная в Ленинграде в 1977 году, в которую вошли военные произведения.

Боевые друзья признательны супруге А. А. Лебедева — Вере Ефимовне Петровой-Лебедевой, которая сохранила рукописи. Благодаря ее стараниям они дошли до нас.

С поэзией Алексея Лебедева многим балтийцам довелось познакомиться еще в 30-х годах. 5 июля 1938 года в газете «Фрунзевец» я впервые прочитал его стихотворение «Путь на моря». Оно произвело на меня огромное [64] впечатление своей откровенностью, страстностью и любовью к флоту. Запомнились строки:

За главное! За то, что страх неведом,
За славный труд в просторе грозных вод, —
Спасибо Партии, учившей нас Победам,
И Родине, пославшей нас на флот!

Его стихи покорили нас тогда своей свежестью: они были сказаны как бы от имени молодого поколения, связавшего свою судьбу с флотом. Верой в победу было пронизано все творчество поэта. Как тут не вспомнить проникновенные, полные глубокого смысла слова:

И если ты, о Партия! — велела
Громить врагов, рожденных силой тьмы, —
Нет на морях для нас такого дела,
Которого не выполнили б мы.

Алексей Алексеевич Лебедев был не особенно речист — при встречах с друзьями больше молчал. Но его увлекала тема разговора о море. Он широко раскрывал свое сердце, свою привязанность к флотской службе, к своей профессии подводника. Это был человек чистых, возвышенных чувств. Никогда не забывал о родителях, о семье. Чутким, искренним было его отношение к преподавателю нашего училища В. В. Данилову, которому он посвятил стихотворение. Поэт напомнил в нем те правила, которыми руководствовался преподаватель в своей работе.

А сколько удивительных чувств, мыслей вызывает письмо А. Лебедева своей матери: «Дорогая и милая моя мама! Когда ты получишь это письмо, я буду далеко в море... Не смущайся, если даже до половины декабря не будешь иметь обо мне известий. Не закрываю глаза на то, что поход будет серьезный и не лишен опасностей. Но надеюсь, что все будет в порядке».

В тот осенний день, провожая в очередной боевой поход друзей, мы твердо верили, что скоро будем их встречать. Мне запомнились проводы еще и тем, что каждый, кто уходил в море, выражал какое-то свое желание. Алексей Лебедев говорил, что он, как только вернется из похода, закончит новый цикл стихов. Штурман подводной лодки «М-98» Василий Веремеенко попросил меня отправить письмо жене в Ростов-на-Дону, — Клава с малолетним сынишкой эвакуировалась с Ханко, а писем все не было. Семья Паши Гордова оставалась в Ленинграде, и он переживал — как бы с ней чего не [65] случилось. Подводники уходили в море со своими думами и заботами.

Вниз по Неве прошли, стуча моторами, бронекатера и катера-дымзавесчики — головной отрад охранения. Береговые артиллеристы уже «на товсь»: их задача — подавить вражеские батареи. На аэродроме прогревались моторы ночных бомбардировщиков У-2. На станции «Отсечная» прожектористы изготовились к постановке свотовых завес. Словам, подготовка к обеспечению ночных переходов кораблей по Морскому каналу завершалась.

Вскоре было получено «добро» на выход, и с мостиков подводных лодок раздались команды: «По местам стоять, со швартовов сниматься!»

Под прикрытием катеров, авиации и береговой артиллерии подводные лодки благополучно достигли Кронштадта. Затем они были включены в состав очередного конвоя, следовавшего на Ханко.

Поначалу поход проходил нормально, по плану. Но на подходе к острову Кери конвой встретился с плотным минным заграждением. Осенними штормами посрывало мины с якорей, и они теперь плавали на поверхности моря. Моряки отталкивали их баграми и шестами, рискуя в любое время разбить колпаки и взлететь на воздух. Даже небольшое волнение моря усиливало опасность. Порядок конвоя нарушился, и каждый корабль выходил из угрожаемого района самостоятельно. Самое осторожное маневрирование в минном лабиринте не помогло. В этом походе на минах погибла подводная лодка «Л-2». В донесении сообщалось коротко: «При форсировании минного заграждения противника подводная лодка «Л-2» дважды подорвалась на мине и через час, после второго взрыва, затонула. Спасено три человека. Погиб поэт-маринист Лебедев».

Мой товарищ по училищу Василий Егоренков, командовавший в том походе базовым тральщиком, при встрече в Кронштадте подробно рассказал мне о трагедии с лодкой. Лебедев в ту ночь был вахтенным командиром. Для того, чтобы определить характер повреждений, он после первого взрыва перешел на корму. Кто-то из товарищей предложил ему спасательный пояс. Лейтенант отказался. «Я хорошо плаваю», — сказал он. Лодка медленно погружалась в воду. Из темноты ночи к месту гибели лодки подошел базовый тральщик, но уже было поздно. Поэта-мариниста не стало.

Стихи Алексея Лебедева продолжают жить. [66]

Глава вторая.
Блокада

Вынужденная стоянка

Поднявшись на мостик плавбазы, я окинул взглядом расположенные рядом улицы. Город было не узнать. Куда делась красота проспектов, строгость форм дворцов и зданий? Обледенелые дома стояли словно нежилые. Фасады с заколоченными фанерой окнами выглядели странно: из форточек высовывались трубы, из них вился жидкий дымок — в ход пошли «буржуйки». На улицах замерли безмолвные трамваи, занесенные снегом. У колонок, обросших льдом, вытянулись очереди за водой...

На этом фоне как-то сиротливо выглядели «малютки». Рядом с нашей лодкой к причальной стенке завода приткнулись «М-95», «М-77» и «М-79».

На зиму «малютки» рассредоточились в двух пунктах. Основной была стоянка на реке Малая Нева у Тучковой набережной. Здесь с плавбазой «Аэгна» находились «М-96» и «М-97». На базе разместились командование и штаб дивизиона.

На одном из построений капитан-лейтенант Гладили сказал:

— Лед сковал корабли. Теперь наша задача — всесторонне подготовиться к летней кампании. Для этого начнем ремонт подводной лодки и завершим его с отличным качеством и в короткие сроки.

Экипаж воспринял новую задачу как свое кровное дело. Краснофлотцы и старшины БЧ-5, облачившись в рабочие комбинезоны и ватники, спускались в отсеки и, не теряя времени, приступали к ремонту. Тон в работе задавал новый командир БЧ-5 инженер-старший лейтенант [67] Д. Ф. Базлов, заменивший Бубарина, назначенного на должность инженера технического отдела флота. Все тяготы блокадного судоремонта лодки легли на плечи нового командира БЧ-5. Неугомонный по характеру, Дмитрий Федорович никому не давал покоя. Как-то Базлов, встретившись со мной, посетовал:

— Нужно доставить с плавбазы материал и запасные части, а транспорта нет. Решено сделать сани.

Подходя к «Аэгне», я увидел группу краснофлотцев. Старшина инструктировал их:

— Везите аккуратно. Пусть один идет замыкающим для контроля, чтобы не растерять детали, а остальным тащить сани.

Краснофлотец Константин Шишин расплылся в улыбке:

— Эх, вспомню далекое детство, когда катался с горы. Теперь снова возьмусь за санки. Его товарищ заметил:

— Все бы ничего, но санки придется тащить через весь город. Люди подумают, что везем продукты. Ребятишки будут спрашивать: «Дяденьки, что везете?» Вот каждому и объясняй, какой у нас груз.

Провожая краснофлотцев взглядом, инженер-механик Базлов покачал головой:

— Да, ленинградцам угрожают еще два врага — голод и холод.

Прозвучал сигнал воздушной тревоги. Мы укрылись в щелях, вырытых вблизи стоянок подводных лодок. К нам подошел командир «М-96» А. И. Маринеско. Глядя на корабли, ошвартованные у стенки, он сказал:

— Подводные лодки — заметные ориентиры для противника. Надо их как-то замаскировать.

Мы побелили корпуса под цвет снега, накрыли их маскировочными сетями, но все это не обеспечивало полной скрытности. К такому выводу пришли и специалисты штаба флота, побывавшие на стоянке.

Стали думать, как надежнее укрыться. Краснофлотцы, доставлявшие доски с дровяного склада на Тучковой набережной, предложили:

— Хорошо бы лодки замаскировать под дровяной склад.

Самое мудрое всегда просто. Прикинули, начертили план и начали сооружать задуманное. Через несколько дней наши подводные лодки было не узнать. Они стояли [68] под навесом, надежно укрывающим от посторонних взглядов.

Боцман Александр Захаров, поглядывая на сооружение, приговаривал:

— Хороша выдумка. Надо же так замаскировать корабли! Никто не догадается, что спрятано внутри.

Командир бригады, осмотрев укрытие, похвалил за инициативу, но вместе с тем заметил:

— Нужно подумать и об обороне стоянки.

В районах стоянок подводных лодок мы начали укреплять узлы обороны. Две огневые точки соорудили в угловых комнатах Пушкинского дома. Огромные окна первого этажа плотно прикрыли мешками с песком и деревянными щитами.

Личный состав решал теперь новые, не свойственные ему боевые задачи. Главным стала боевая подготовка, связанная с действиями на земле. Краснофлотцы и старшины с утра до вечера — пять дней в неделю — упорно осваивали тактику уличных боев. Занятия проводили вблизи плавбаз и подводных лодок, в наиболее укрытых от вражеских снарядов местах.

Моряки привлекались к внутренней обороне города. Подводникам отводился третий боевой участок обороны реки Невы, расположенный между Республиканским и Охтинским мостами. Этот участок разделялся на четыре боевых района, закрепленных за дивизионами подводных лодок. «Малютки» включались в состав первого боевого района, который оборонял дивизион средних подводных лодок типа Щ со штабом на плавбазе «Полярная звезда», ошвартованной у гранитной набережной левого берега Невы, напротив Зимнего дворца.

Мы все больше чувствовали, что тучи над городом сгущаются. Противник захватил Тихвин, стремясь образовать второе кольцо блокады. Перерезав железную дорогу Волхов — Тихвин, гитлеровцы лишили Ленинград этой магистрали. Он стал городом-фронтом: в нем устанавливались фронтовые порядки. Подводникам выдали жетоны — жестяные четырехугольные личные знаки. Они стали своего рода визитными карточками, в которых указывались краткие данные об их владельцах.

В один из ноябрьских дней поступило распоряжение: «Погрузить в отсеки боевые зарядные отделения торпед». Мы быстро выполнили эту необычную работу. Вскоре выдали и запальные принадлежности. Обстановка [69] настолько осложнилась, что подводные лодки, на случай чрезвычайных обстоятельств, готовили к взрывам. Мы тогда не знали, что отдать такой приказ Ставке Верховного Главнокомандования было нелегко. Народный комиссар Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов впоследствии вспоминал, что, когда создавалась прямая угроза вторжения врага в Ленинград, И. В. Сталин дал ему указание — подготовить соответствующие распоряжения командующему Балтийским флотом.

Во время политбеседы, которую довелось проводить мне, я стремился полнее раскрыть сложившуюся обстановку вокруг Ленинграда. С горечью сообщил, что немецко-фашистские войска вышли на побережье Ладожского озера и кольцо блокады вокруг нашего родного города сжимается. Не лучше была обстановка и в районе Финского залива. После упорных боев советские войска в октябре эвакуировались с Моонзундских островов, а в начале декабря покинули Ханко.

Матросы и старшины слушали меня молча. Чувствовалось, что они переживали за судьбу флота, не отделяя ее от своей.

Наша нелегкая беседа приближалась к своему завершению.

— Скажу так, — выразил общее мнение краснофлотец Дзюба, — мы будем драться за нашу «Сто вторую», за Ленинград, не щадя своих жизней, до тех пор, пока руки не утратят способности держать оружие.

Защитники города Ленина, преодолев все трудности, выстояли. Вскоре фронт стабилизировался и приказание о подготовке кораблей к уничтожению было отменено.

В тот напряженный момент, когда решалась судьба Ленинграда и Балтийского флота, со всей силой проявилась огромная любовь моряков к своим кораблям. Они ухаживали за ними, бережно содержали заведования, надежно ремонтировали механизмы, системы и устройства.

А блокадная зима все больше свирепела. Стояли жестокие морозы, но подводники на трудности не жаловались. План ремонта ежесуточно выполнялся с показателями, превышающими установленные нормы. Но в феврале он несколько затормозился из-за тех работ, которые выполнялись заводскими специалистами.

Командир подводной лодки вел переговоры с руководителями завода, но те разводили руками: есть заказы более срочные и тоже для фронта. И нас опять выручила инициатива моряков электромеханической боевой [70] части. Они обратились к инженеру-механику и предложили произвести заводские работы своими силами. Командир подводной лодки, когда ему доложили о почине, вначале выразил сомнение: справятся ли люди с таким сложным делом, ведь эти работы всегда выполнялись заводом. Базлов убежденно заявил:

— Наши специалисты подготовлены хорошо. Они выполнят задание на совесть.

Капитан-лейтенант Гладилин дал «добро» на ремонт техники своими силами. Работа закипела. Личный состав, воодушевленный доверием, трудился самоотверженно. Ценный почин специалистов электромеханической боевой части мы довели до всего личного состава, рассказали о нем в боевых листках, и это еще более приободрило моряков — они усерднее принялись за выполнение сложных работ.

Героические усилия личного состава по поддержанию боевой готовности кораблей в первую блокадную зиму были сродни подвигу. В то время «малютки», находившиеся у причала судостроительного завода, лишились парового отопления. Инженер-механик Базлов, человек импульсивный, докладывая командиру о сложившемся положении на корабле, всякий раз ворчал:

— Никто не хочет понять, что сильный мороз для сложной техники просто беда — падает изоляция электрических сетей, моторов, приборов. Куда это годится — в отсеках появился лед.

Все мы понимали, что надо было предпринимать решительные меры. Посоветовавшись, пошли на крайнюю меру: установили в отсеках самодельные печки — «буржуйки», а дымовые трубы вывели через съемные листы прочного корпуса, предназначенные для погрузки и выгрузки аккумуляторов. Директор завода в порядке исключения разрешил использовать в качестве топлива деревянные модели. Проблема отопления частично решилась — в отсеках стало теплее. Ртутные столбики термометров поднялись выше нуля.

П. В. Гладилин сказал:

— Надо нам постоянно находиться на лодке. Там наши моряки делают почти невозможное.

В день по нескольку раз я спускался внутрь лодки, обходил отсеки и как мог поднимал настроение люден, помогал им решать возникающие проблемы. Остановившись как-то возле командира отделения мотористов старшины [71] 2-й статьи Владимира Миклюкова, спросил его о том, что у него с руками. Тот ответил:

— Руки-то давно отморозил, а сейчас вот к металлу никак не подступишься — прилипает к голым рукам, да и в магистралях замерзла вода; отремонтируешь механизм, а он на морозе опять выходит из строя.

Мы поговорили о делах экипажа, о трудностях, о том, что все на лодке действуют самоотверженно. Речь зашла и о семьях. Мне хотелось, чтобы наша беседа была душевной, доверительной. Думаю, что так оно и получилось.

Люди трудились, не считаясь со временем, и все же инженер-механик предлагал повысить темпы работ.

— Поджимают сроки. Дел очень много. Дорога каждая минута, а тут еще переходы с базы на лодку...

П. В. Гладилин задумался.

— А может, экипаж переселить? Правда, на лодке нет элементарных бытовых условий... — И, чуть помедлив, добавил: — Давайте посоветуемся с людьми.

Инженер-механик тут же пошел к личному составу, а когда вернулся, доложил:

— Моряки согласны переселиться. Пусть, говорят, там и неудобно, но зато больше времени будет на ремонт.

На следующий день экипаж «Сто второй» переселился на лодку. Дымок из труб, возвышающихся над аккумуляторными отсеками, вился круглые сутки. Люди трудились почти без отдыха — с небольшими перерывами для приема пищи. Ремонт корабля заметно ускорился.

Мы были тесно связаны с ленинградцами, вместе переносили трудности блокадной зимы, перебои с питанием. Какая же это была радость, когда 9 декабря стало известно, что после упорных боев советские войска освободили Тихвин. Рухнули надежды гитлеровцев взять Ленинград во второе кольцо блокады и задушить его голодом.

С напряжением работала трасса, проложенная по льду Ладоги, справедливо названная Дорогой жизни. Днем и ночью шел по ней поток автомашин, перевозящих продовольствие, вооружение, боеприпасы, топливо, войска и эвакуированное из города население. Перевозки возрастали, но трудности тем не менее оставались большими. По-прежнему недоставало продуктов, топлива и [72] электроэнергии. Не работал общественный транспорт, во многих районах замерзли водопровод и канализация.

Оскудел паек и у подводников, хотя они хлеба меньше трехсот граммов в сутки на человека не получали. Да и можно ли было требовать большего, когда рядом люди голодали? Нужно выжить — делиться тем, что у нас было, пусть и недостаточно. Моряки организованно отчисляли часть продовольствия от своих скудных пайков s пользу тех, кто получал совсем мало. Каждый день во время приема пищи, как по сигналу, стайки детей собирались у плавбаз в ожидании матросской доброты. Они не просили, а молча ждали, надеясь, что часть пайка подводников перепадет им.

Сложно решалась продовольственная проблема у тех членов экипажа, чьи семьи еще не были эвакуированы. Я, например, делил и без того скудный паек на три части: отчислял в фонд детей, семье и себе. Было трудно, но люди не ныли и держались стойко.

В одной из комнат первого этажа Пушкинского дома размещался командный состав подводных лодок «М-95», «М-97» и «М-102». Наше жилье, с наглухо заделанными окнами, напоминало пещеру с высокими сводами. Сюда не проникал дневной свет. В комнате всегда было темно. Электрическое освещение отсутствовало, так как в городе работала только одна электростанция и электроэнергию строго экономили. Когда появлялась необходимость в освещении, то включалась единственная небольшая лампочка, соединенная с переносным аккумулятором. Она светила каким-то неживым тускло-синим светом, в комнате становилось еще неуютнее и холоднее. Тишину, царившую в нашем жилище, нарушали четкие стуки метронома, исходящие из невидимого репродуктора. Пятьдесят ударов в минуту указывали на то, что в городе относительно спокойно и жители его вне опасности. Но вот ритм метронома учащался, и все настораживались в ожидании объявления сигнала воздушной тревоги или артиллерийского обстрела. Метроном стал пульсом города.

Ледовый панцирь на Неве с каждым днем становился мощнее. Обильный снежный покров укрыл белым покрывалом дощатый настил, которым маскировались подводные лодки. Сугробы завалили все улицы. Убирать снег было некому. Многие жители города отощали до того, что не могли двигаться — покидали свои дома лишь для [73] отоваривания продовольственных карточек. От недоедания увеличилась смертность.

Новый, 1942 год особой радости не принес. Как-то за обедом я высказал командиру лодки мысль, что изнуряющий труд, сложности обитания, страшный холод — все это навевает грусть. Петр Васильевич поднял на меня глаза.

— Понимаю, что все это угнетает людей, подрывает силы. Не знаю, что опаснее — холод, голод или грусть. Давай думать, как нам поднять настроение людей.

Встретить Новый год по-праздничному помог случай. В канун этого события в адрес нашего дивизиона поступили подарки от трудящихся Кировской области. Было приятно смотреть на любовно изготовленные вещи и присланные продукты питания. Кировчане вложили всю теплоту своих сердец в оформление посылок. До слез умиляли записки детей. «Дорогой боец! Прими от нас, пионеров, горячий привет и одно пожелание: убей фашиста, освободи нашу землю от врага. С Новым годом!»

Продукты разделили поровну. Было решено встретить Новый год вместе. В подготовке к празднику приняли участие все краснофлотцы и старшины. Они постарались отметить новогодний вечер с выдумкой. В кубрике нарядили елку. Разработали порядок проведения праздника. Петр Васильевич Гладилин, поздравляя личный состав с Новым годом, нашел для каждого теплые слова-пожелания.

Мы накрыли стол, уставили его блюдечками с копченой колбасой, вяленой рыбой и другими угощениями. На камельке, который смастерили краснофлотцы, сварили аппетитную кашу. В полночь символически подняли за нашу победу кружки, закусили сухарями с кашей, а колбасу и рыбу убрали со стола и припрятали для новогодних подарков детям.

В новогоднюю ночь комдив разрешил семейным посетить своих близких. Мы были под впечатлением известия о предстоящей эвакуации. Моя жена Галина с годовалым сыном Олегом и ее престарелые родители восприняли предложение об эвакуации как должное. Я о грустью распрощался с ними, все время думая о том, как сложится их судьба. А доля им выпала тяжелая. Долгие годы войны они скитались по станицам Северного Кавказа и кишлакам Средней Азии. Везде находили [74] приют, жилье и работу. Незнакомые люди встречали эвакуированных из блокадного города как родных. Имя ленинградца стало символом стойкости и героизма.

Новый комдив

В начале января 1942 года в дивизион «малюток» прибыл новый командир — капитан 3 ранга Петр Антонович Сидоренко. Капитан-лейтенант Н. К. Мохов, мечтавший о службе на средней подводной лодке, добился своего — стал командиром «Щ-317».

П. А. Сидоренко до этого командовал подводными лодками «М-90» и Краснознаменной «Щ-311». Он прошел хорошую школу подводного плавания, и мы его знали как волевого и опытного командира, требовательного к себе и подчиненным, заботливого по отношению к ним. Обращала внимание высокая морская культура, порядочность и организованность комдива. С первых дней он придерживался принципа: каждый должен отвечать за порученное дело и четко исполнять свои обязанности. Петр Антонович, много работая с командирами лодок, требовал от них, чтобы они занимались с командирами боевых частей, а те в свою очередь — со старшинами.

Мне довелось продолжительное время служить с П. А. Сидоренко, и его стремление доводить начатое дело до конца, чаще общаться с подчиненными, вникать в их нужды нам было по душе. Особенно я ценил в нем то, что он доверял людям.

При первой же встрече Петр Антонович подробно расспросил меня о положении в дивизионе (в это время я по совместительству выполнял обязанности флагманского штурмана дивизиона), о настроении людей, о проблемах, которые волнуют экипажи, а потом перевел разговор на личные темы, поинтересовался моим семейным положением. Я рассказал о своей семье, о том, что беспокоюсь, как они живут в эвакуации. Комдив внимательно выслушал меня и покачал головой.

— Сейчас всем трудно. Но невзгоды, вызванные войной, необходимо переносить стойко, не замыкаться в свои личные переживания. Тем более что наши семьи в безопасном месте.

П. А. Сидоренко показывал пример доброжелательного, внимательного отношения к людям, целиком отдавался служебным делам, много времени уделял тактической подготовке командиров подводных лодок. [75]

Он находил время поговорить о каждым, каждому дать совет, вселить надежду.

Помню, он поручил мне обойти подводные лодки и проверить состояние дел, ход ремонта, порядок на кораблях. Несколько дней я трудился на лодках и в добром расположении духа зашел к нему, чтобы доложить о результатах. Комдив дал возможность подробно высказать наблюдения. Мне показалось, что он доволен докладом. Но это было не так. Нахмурившись, капитан 3 ранга сказал:

— Вы недостаточно уделили внимания воспитательной работе с людьми. Какие настроения в экипаже, чем озабочены моряки, кто везет большую поклажу, а кто — меньшую, на кого можно положиться сполна, а за кем требуется присмотр — вот что я хотел услышать в вашем докладе.

Откинувшись на спинку стула, комдив продолжал:

— За прошедшие месяцы войны я сделал заключение: действия подводников, их успехи или неудачи зависят прежде всего от боевой выучки и нравственных качеств.

Всякий раз, бывая на докладах у комдива, я ожидал от него какого-либо вопроса, предложения, совета. И действительно, он высказывал ту или иную ценную мысль, не уставал подчеркивать, что зимний период следует полнее использовать для специальной и тактической подготовки личного состава.

— В Финском заливе, — спрашивал он, — какая главная опасность для подводных лодок? — И сам же отвечал: — Минная! Глубины здесь небольшие, благоприятные для постановки мин различных конструкций и образцов. К тому же малые глубины создают условия для активных действий против нас вражеских корабельных и авиационных противолодочных сил.

Комдив ознакомил меня со своей рабочей тетрадью. В ней были схемы минных полей, расположенные в несколько ярусов. Мины изображались кружочками, минрепы — линиями. Он постоянно пополнял эти схемы новыми данными.

В каюте П. А. Сидоренко я часто встречал комиссара Сергея Яковлевича Каткова. Образ этого человека и теперь стоит перед глазами — среднего роста, плотного телосложения, с узловатыми руками, познавшими труд с детских лет. Чуть прищуренные глаза как бы прощупывали [76] собеседника и спрашивали: «Ну как, не подкачаешь в трудный момент?»

Между командиром и военкомом сложились деловые, товарищеские отношения. Все это создавало благоприятную обстановку в дивизионе.

Во время обсуждения важных вопросов комиссар обычно сидел молча, предоставляя возможность поначалу высказаться командиру, другим компетентным специалистам, и лишь потом включался в беседу, рассматривая вопрос в строгой последовательности, подмечая существенные детали. Часто командиры говорили между собой: «А ведь правду сказал комиссар».

Как-то я принес на утверждение план тренировок личного состава. Военком, ознакомившись с планом, произнес на первый взгляд малозначащую фразу:

— Это хорошее дело. Без тренировок нашему брату, подводнику, не обойтись.

Пока комдив просматривал план, комиссар спросил меня:

— Ну и что лежит в основе тренировок, какие вопросы думаете отрабатывать?

Я ответил:

— Первоначально проверим индивидуальную подготовку, а затем будем отрабатывать боевую слаженность личного состава на боевых постах и командных пунктах.

Комиссар утвердительно кивнул, а когда комдив в принципе одобрил план, он взял его еще раз в руки и заметил:

— В принципе план-то годится, только вот маловато в нем вводных по борьбе за живучесть. А без навыков в этом нам никак нельзя. Судите сами: противник систематически обстреливает стоянки наших лодок. Случись попадание — сумеют ли подводники обеспечить живучесть своих кораблей?

Командир дивизиона, повторно перелистав план, категорическим тоном сказал:

— Непременно включить больше вводных по борьбе за живучесть. Правильно подметил комиссар!

В течение месяца на подводных лодках отрабатывались приемы борьбы за живучесть. Понятно, что мы старались избегать условностей.

Враг подверг корабли флота, в том числе и наши «малютки», массированному артиллерийскому обстрелу. И хотя меры по обеспечению безопасности кораблей были приняты, мы все же имели неприятности. [77]

Один из снарядов угодил в подводную лодку «М-77», пробил прочный корпус с левого борта, носовую палубную цистерну, разворотил ограждение боевой рубки. Масштабы разрушений не напугали экипаж. Личный состав, прошедший тренировки по борьбе за живучесть, самоотверженно включился в борьбу с повреждениями, с наименьшей затратой времени заделал пробоину, и подводная лодка осталась на плаву. Словом, ежедневные тренировки по обеспечению живучести были своевременны.

В феврале гитлеровцы произвели артиллерийский обстрел стоянки «малюток» у Тучковой набережной. Снаряды начали рваться вокруг плавбазы «Аэгна» и подводных лодок. В дивизионе объявили боевую тревогу. Под огнем вражеской артиллерии моряки стали на боевые посты и командные пункты. Экипажи лодок, стоявших возле завода, сосредоточились в кубриках плавбазы. Командир «Аэгны» капитан 3 ранга В. А. Долгов, предвидя опасность, приказал: экипажам лодок, за исключением лиц, расписанных по аварийной тревоге, немедленно покинуть плавбазу и укрыться за толстыми стенами Пушкинского дома. Приказ был отдан своевременно: едва по трапу на набережную сбежал замыкающий краснофлотец, как у контрольно-пропускного поста разорвался снаряд. Множество осколков поразили правый борт, надстройки плавбазы, проникли в корабельные помещения.

Тем временем ремонтные работы продолжались с завидным энтузиазмом. Задолго до начала кампании 1942 года все подводные лодки были отремонтированы.

Командование бригады высоко оценило труд личного состава по ремонту кораблей в суровую блокадную зиму, За самоотверженную работу многие были награждены грамотами народного комиссара ВМФ и знаком «Отличник ВМФ», а инженеру-механику подводной лодки «М-96» А. В. Новакову, особенно отличившемуся при выполнении этой боевой задачи, комбриг капитан 1 ранга А. М. Стеценко от имени Президиума Верховного Совета СССР вручил орден Красной Звезды.

Отличились на ремонте старшины и краснофлотцы нашего дивизиона В. Г. Клюкин, С. П. Леонов, М. Н. Глазунов, Н. С. Торопов, В. С. Гордиенко, Е. Г. Кураптеев, А. М. Рыбаков и многие другие.

За обеспечение судоремонта в блокадную зиму 1941/42 года автор этих строк тоже был награжден грамотой народного комиссара ВМФ. Грамоту все эти годы [78] я бережно хранил. Теперь она находится в Центральном военно-морском музее в Ленинграде.

В апреле 1942 года к нам приехали гости — посланцы Кировской области. Готовясь к их встрече, комиссар, кажется, предусмотрел все: и как принять, и чем занять гостей, и что им показать. Он организовал встречу личного состава с делегацией в одном из залов Пушкинского дома. Его теплое вступительное слово расположило подводников и гостей к откровенной беседе. Кировчане рассказали нам о целях своей поездки, о том, как трудятся их земляки, отдавая все силы для помощи фронту, как они заботятся об эвакуированных ленинградцах.

— Сейчас в тылу трудно найти семью, — рассказывал руководитель делегации, — в которой кто-либо не был бы в действующей армии или на флоте. Поистине фронт и тыл стали едины во всех отношениях.

С большим интересом слушали наши гости рассказы подводников. Они не переставали восхищаться стойкостью защитников города, воинов армии и флота.

Гости пробыли в дивизионе три дня. Они посетили подводные лодки. Там, в отсеках, завязывались задушевные беседы. На память участники встречи сфотографировались. В суете дел мне не удалось в то время получить фотографию. Долгие годы притупили память, и, к сожалению, имена посетивших нас кировчан оказались забыты.

И вот передо мной альбом, изданный к 25-й годовщине Победы советского народа в Великой Отечественной войне, — «О подвиге твоем, Ленинград». Открываю его и вижу хорошо знакомую фотографию с подписью: «Трудящиеся Кировской области в гостях у подводников КБФ, 1942 г.». Узнаю знакомые лица — П. А, Сидоренко и С. Я. Каткова, старшин и краснофлотцев: Н. И. Калугина, Н. В. Шубенина и И. А. Девушкина. А вот кто был из гостей — не указано.

Думаю, что фотография заинтересует красных следопытов. Поиск поможет открыть забытые имена.

Трудности блокадной зимы остались позади. Обстановка в городе постепенно улучшалась. Подводники развернули подготовку к выходам в море. С учетом новых вадач командование сначала сократило занятия по сухопутной [79] обороне с пяти до двух дней в неделю, а затем отменило их вообще. Люди и корабли готовились к боевым действиям в море.

Полигоны на Неве

Командир бригады капитан 1 ранга А. М. Стеценко появлялся на «малютках» всегда неожиданно. Очевидно, в этом был резон. Неожиданные проверки приносят больше пользы, чем плановые, да еще с оповещением. Когда извещают корабль о прибытии старшего начальника, экипаж вольно или невольно стремится навести марафет.

Ранней весной, когда Нева только что освободилась ото льда, Андрей Митрофанович Стеценко прибыл на стоянку «малюток». Он заслушал доклады командира подводной лодки Гладилина, командиров боевых частей, обошел отсеки корабля.

В одном из отсеков Стеценко разговорился с краснофлотцами и старшинами.

— Не разучились управлять техникой? — спросил он.

— Конечно, малость подзабыли, — ответил за всех главный старшина Александр Захаров. — Руки чешутся. Хочется покрутить рукоятки устройств. А то зимой больше занимались строевой подготовкой, общевойсковой тактикой.

Комбриг приободрил подводников.

— Теперь перейдем к плановым занятиям и тренировкам. Блокада не должна быть помехой в учебе.

Капитан 1 ранга А. М. Стеценко, посещая подводные корабли, советовался с командирами и их помощниками, с секретарями партийных организаций о том, как лучше проводить боевую учебу в условиях блокады.

Все сходились на том, что заниматься надо усиленно, без упрощенчества, используя те возможности, которыми располагаем. Главная задача — научиться преодолевать противолодочные рубежи, минные поля, находить и атаковать противника в различных, самых сложных условиях.

В то время высказывались суждения, что-де полноценная учеба экипажей возможна только в морских походах и на морских полигонах. Но как можно наладить обучение на стоянках, да еще на Неве? Тут требовались усилия всею личного состава. [80]

Мы приступили к отработке курсовых задач у плавбаз и на якорных стоянках. Мирились с множеством ограничений, хотя и старались, чтобы их было меньше.

Командиры, собираясь в классах, с интересом анализировали оперативно-тактическую обстановку на море, производили разборы боевых походов, изучали опыт торпедных и артиллерийских стрельб. Особое внимание обращалось на изучение минного оружия, применявшегося на Балтике в широких масштабах. На картах командиры отрабатывали выходы подводных лодок из баз в сопровождении надводных кораблей и авиации, встречи в море, возвращение из боевых походов.

Некоторые командиры с иронией относились к учебе в кабинетах.

— Разве можно научиться в полной мере воевать на картах? — горячился Гладилин. — Это все равно что по учебнику учиться стрелять из ружья. Мы же знаем, что теория без практики мертва.

Командование бригады приняло меры по отработке управления подводными лодками и применению оружия в условиях Невы и на Кронштадтских рейдах. Эти меры, правда, полностью не решали проблему обучения, но все же приближали занятия и учения к реальным условиям. Отсутствие морских полигонов в какой-то мере компенсировалось речными и рейдовыми.

К подбору речных полигонов в черте города привлекали штабных работников дивизионов. Группа под руководством комбрига, в которую входил и я, прибыла в район между мостами через Неву, Осмотрев район, командир бригады нахмурился. Моряк, избороздивший не только Балтийское море вдоль и поперек, но имевший опыт плавания на Тихом океане, был озадачен предстоящим маневрированием подводных лодок в таких стесненных условиях. Он хорошо понимал, что до крайности ограниченная акватория с извилистыми берегами и отмелями, быстрыми, часто меняющимися течениями, малыми глубинами, наличием на грунте различных инженерных сооружений (кабелей, трубопроводов) затруднит отработку управления подводной лодкой, но при этом не показывал и виду, что учеба окажется недостаточно эффективна.

— Как ни тяжело, будем учиться. Другого нам не дано, — сказал комбриг.

Как-то при отработке задач командир одной из подводных лодок начал жаловаться: дескать, что это за учеба, [81] когда погружаться на глубину более 10 метров нельзя, а самая большая глубина — 20 метров, и то в одном месте — выше Литейного моста, в так называемом Охтинском море. На это комбриг резко ответил:

— Надо прекратить разглагольствования о трудностях учебы. Такие разговоры наносят только вред и снижают активность личного состава.

Сложно было переломить психологический настрой подводников, связанный с трудностями учебы в стесненных условиях. И все же настойчивыми усилиями командования, коммунистов бригады это сделать удалось. С достаточно хорошими результатами проводилась учеба моряков на якорных стоянках.

Приходилось искусственно создавать возможности отрыва подводных лодок от берега путем уборки трапа, означавшей «нахождение корабля в море». Сход личного состава на берег запрещался.

Времени на боевую подготовку на якоре и с отрывом от баз мы не жалели. После отработки элементов курсовых задач на стоянке тут же приступали к отработке более сложных элементов на ходу. Как бы то ни было, но это уже было плавание. Завершив тренировки в надводном положении, приступали к плаванию под водой.

В нашем дивизионе, как мы ни старались, решения комплексных задач на учениях все же не получалось. В лучшем случае совершенствовались отдельные элементы подводного плавания.

Еще сложнее было с вопросами кораблевождения и боевого применения оружия. В военное время, как известно, маяки не работали.

Вот почему особое значение приобретали астрономические способы определения места корабля в море. А это требовало регулярных учебных тренировок, больших навыков. Чтобы решить ту или иную задачу, связанную со взятием высоты светил, надо было видеть линию горизонта, но такой возможности на Неве не представлялось. На берегу возвышались строения, расположенные рядом с подводными лодками. Пришлось прибегнуть к хитрости и создать искусственное «море» в тарелке. Теперь уже не помню точно, кому из штурманов подводных лодок первому довелось применить этот известный мореплавателям прием, но его стали как-то сразу широко использовать для астрономических тренировок. Дело в том, что жидкость постоянно сохраняет горизонтальную поверхность, параллельную видимому горизонту, а это и [82] требуется при взятии высот небесных светил, отражение которых с помощью секстана приводилось на поверхность жидкости.

Этот способ был примитивным, но все же он обеспечивал астрономические тренировки. Места подводных лодок, определенные таким способом, из-за невязок часто оказывались на берегу, но опыт приобретался, и в море штурманы выполняли свои обязанности с большей уверенностью.

В погожий весенний день, когда наша «Сто вторая» стояла на якоре напротив Петропавловской крепости, инженер-механик Базлов поднялся на ходовой мостик. Скручивая цигарку из особого блокадного табака — смеси табачной пыли с кленовыми листьями, которые краснофлотцы в шутку называли БТЩ (бревна, тряпки, щепки), сказал мне:

— Хорошо бы меня, инженера-механика, подучили штурманскому делу. На войне всякое случается, может, пригодится.

Мысль Дмитрия Федоровича мне понравилась. В то время на «малютках» было по три офицера, и каждый занимался своим делом — о взаимозаменяемости не думали.

Я ответил:

— Дело говоришь, инженер.

На следующий день мы приступили к занятиям. Инженер-механик показал хорошие способности и усваивал науку кораблевождения успешно. Кратко изложив теоретическую часть, я объяснил ему то, что больше всего встречается на практике. Инженер-механик особый интерес проявил к учебным навигационным прокладкам. Вскоре к нашим занятиям подключился командир: прежде он был минером и решил повторить курс навигации. Занятия принесли пользу. Инженер-механик в дальнейшем со знанием дела наблюдал за работой штурмана и мог ему кое в чем помочь.

Как-то на подводную лодку прибыл флагманский штурман бригады капитан 3 ранга В. П. Чалов и застал нас за учебной прокладкой. Его, знатока штурманской службы, это обрадовало. Он доложил о наших занятиях командиру бригады, который по итогам учебы объявил командному составу «М-102» благодарность.

На «малютках» торпедисты и комендоры, штатные и приписные, в то время подчинялись штурманам, и то несли ответственность за их подготовку. [83]

Тренировки комендоров проводились ежедневно непосредственно у орудий, а при воздушных налетах фашистской авиации — с боевой стрельбой по вражеским самолетам. Недостатки в подготовке тут же устранялись. Хуже было с обучением торпедистов. С ними занятия проводились у торпедных аппаратов. Практические стрельбы производили воздухом через задние и передние крышки, реже с выпуском торпед-болванок. Общая слаженность личного состава отрабатывалась на корабельных боевых учениях, на которых, к сожалению, тоже без условностей не обходилось.

Командование бригады обращало особое внимание на подготовку командиров подводных лодок, периодически проводило состязания по выходу в торпедные атаки на тренажере. Эти состязания вызывали у меня азарт: я участвовал в них охотно и был рад, когда впервые удалось показать неплохие результаты и заслужить похвалу начальника штаба бригады капитана 1 ранга Л. А. Курникова.

Торпедный треугольник стал любимой геометрической фигурой. Мы с интересом изучали опыт торпедных атак, как губка, впитывали все новое и поучительное. И все же имеющиеся у нас материалы по торпедной стрельбе удовлетворяли не полностью, и я задумал разработать учебное пособие. Не простое это было дело. Пришлось много потрудиться, провести не одну бессонную ночь за рукописью. Труд не пропал даром. Он принес пользу мне и вахтенным командирам, с которыми довелось вместе плавать.

Маневрирование подводных лодок, их погружение и всплытие на невских плесах собирали на набережных и мостах много любопытных, что не обеспечивало скрытности. Только артиллерийские обстрелы вынуждали людей прятаться в ближайших укрытиях. Снаряды проносились над Невой и разрывались на Выборгской и Петроградской сторонах. Случались разрывы и на реке. В этих случаях подводные лодки погружались и ложились в дозволенных местах на грунт. Толща невской воды прикрывала их от снарядов и осколков.

Речных полигонов не хватало, и они были постоянно заняты. Для упорядочения их использования штаб бригады разработал специальные правила. Плавание разрешалось только в светлое время суток. Оно контролировалось наблюдательными постами, развернутыми на плавучих базах «Полярная звезда», «Иртыш», «Смольный», [84] «Ока» и «Аэгна». Использованием речных полигонов ведал оперативный дежурный штаба бригады.

В сложных условиях речного плавания случались и неприятности. Течением реки подводные лодки относило к опорам мостов, якоря цеплялись за кабели и предметы, находящиеся на грунте, тросы и цепи, когда-то сброшенные в реку, наматывало на винты.

Как-то под вечер «М-102» возвращалась с речного полигона к месту своей стоянки. Экипаж, отличавшийся хорошей сплаванностью, уверенно исполнял походную службу. У буя, ограждавшего отмель стрелки Васильевского острова, «малютка» легла на курс, ведущий под узкую разводную часть моста Строителей. Здесь течение реки наиболее сильное. Для удержания лодки на курсе нужно было иметь приличный ход. Оставалось около 200 метров до моста, когда управляющий вертикальным рулем главный старшина Захаров с тревогой в голосе доложил:

— Лодка не слушается руля!

Командир приказал застопорить ход и начал выяснять обстановку. Но тут же последовал доклад Захарова:

— Вертикальный руль в строю, предохранители, вышедшие из строя, заменены.

Подводная лодка, увлекаемая течением, быстро приближалась к мосту. Гребной электродвигатель работал назад на полных оборотах, чтобы пересилить течение. «Малютка» разворачивалась вправо. Так и прижало ее левым боротом к кустам, ограждающим опоры моста. Вскоре подошли два буксира. С трудом преодолевая напор течения реки, они оттащили лодку от моста и дали ей возможность повторить маневр.

Этот случай был для нас во многом поучительным. Причину навала корпуса лодки на опоры моста разобрали со всем личным составом. Виновники были наказаны. Пришлось пережить неприятности всему экипажу. Каждый сделал для себя вывод.

Так мы воевали и учились.

Трудности с учебой на полигонах оставались до 1944 года. Только после полного разгрома немецко-фашистских войск под Ленинградом и изгнания их из пределов Ленинградской области появилась возможность проводить боевую подготовку при соответствующем обеспечении на Ладожском озере, Красногорском рейде и в Лужской губе Финского залива. [85]

...В светлые и радостные дни праздников я откладываю все дела и навещаю мемориалы, сооруженные в честь погибших моряков-подводников, и подолгу стою возле них, всматриваясь в надписи на отшлифованном граните.

Вспоминая о минувшем, порой думаю о том, что неплохо бы рядом с фамилиями подводников начертать имена ушедших из жизни флотских ученых, которые работали над усовершенствованием систем, устройств, приборов, вооружения подводных лодок и заслужили того, чтобы их память была увековечена. Они трудились в холодных лабораториях и цехах, не имея в достаточном количестве ни электроэнергии, ни тепла, ни материалов, получали скудный паек, преодолевали все невзгоды блокады. Результаты их научных изысканий помогали фронту и тылу.

Но вернемся к весне 1942 года. В те дни вместе с моряками спускались в отсеки лодок конструкторы, изобретатели — иногда в военной форме, иногда в штатской — и решали вопросы по установке новых приборов и устройств, значительно повышающих боевые возможности подводных кораблей. Помню, на «М-96» и «М-97», уже готовых к боевым походам, были установлены стабилизаторы глубины, которые позволяли экономить электроэнергию аккумуляторных батарей, автоматически удерживать заданную глубину погружения и использовать шумопеленгаторные станции в более благоприятных условиях наблюдения.

Когда опробовали стабилизатор глубины в работе и он подтвердил высокие свойства, командир лодки «М-97» Н. В. Дьяков, пожимая руки конструкторам, сказал:

— Считайте, что в победе, которую мы одержим, будет и ваша доля труда. От имени моряков-подводников примите искреннюю благодарность.

Вскоре на наши корабли зачастила конструкторы и специалисты других профилей. Мы встречали их тепло.

За короткое время они установили устройства дистанционного управления торпедными аппаратами. Эти устройства обеспечивали беспузырную торпедную стрельбу, упрощали управление лодкой в подводном положении. Надежную устойчивость, особенно при бомбежках, придавала установка механизмов и приборов на амортизаторы. Облегчали ориентировку в темноте люминесцентные указатели, которых раньше мы не имели. [86]

Новое всегда с трудом пробивает себе дорогу. Кое-кто из подводников встречал новшества с неодобрением. Так, для защиты подводных лодок от якорных мин установили специальное устройство — кринолины. Они представляли собой штанги, откидывающиеся по бортам и соединяющиеся друг с другом тросами для отвода минрепов. Это устройство было неудобно в применении, но другого не существовало. Командир бригады приказал оснастить ими все подводные лодки, выходящие в море. Кое-кто из командиров пытался игнорировать эту новинку, но комбриг строго требовал выполнения приказания.

Приближались сроки очередных докований «малюток». В Ленинграде доков не хватало. Как выйти из положения? Выручило спасательное судно «Коммуна», которым командовал капитан 1 ранга С. И. Рябков. Этот уже немолодой моряк, но по-прежнему энергичный проявил инициативу в обеспечении докования сначала «малюток», а затем и средних подводных лодок на спасательном корабле.

«Коммуна» — судно типа катамаран, оно имело мощные гини для подъема подводных лодок, позволяющие держать их в подвешенном состоянии длительное время. Некоторые корабельные специалисты сомневались: выдержат ли гини? Инженеры произвели технические расчеты и дали ответ: выдержат.

Первая таким необычным способом доковалась «М-96», у которой был поврежден прочный корпус во время февральского артобстрела. На место пробоины наварили стальной лист. Все работы были выполнены в установленные сроки, и докование завершилось успешно.

Позднее, уже летом 1942 года, на «Коммуне» произошла смена командира. Капитан 1 ранга С. И. Рябков получил новое назначение, и в командование спасательным судном вступил капитан 2 ранга Г. А. Купидонов, который тоже приложил немало сил для обеспечения докования подводных лодок в таких необычных условиях.

Новые средства вооруженной борьбы на море вызвали разработку и внедрение на кораблях более совершенных средств защиты. Реализуя результаты научных работ известных советских физиков И. В. Курчатова и А. П. Александрова (впоследствии трижды Героев Социалистического Труда), в нашей бригаде вводилось размагничивание корпусов подводных лодок. Поначалу [87] работы по размагничиванию были трудоемкими, занимали много времени и требовали участия всего личного состава. Шло извечное состязание средств нападения и защиты. Мы не жалели сил и достигли определенных результатов. Случаи подрыва кораблей на неконтактных минах сократились.

Во вторую летнюю военную кампанию балтийские подводные лодки вступали более защищенными. Укрепилась вера людей в безопасность кораблей, в силу их вооружения, что способствовало успеху боевых действий подводных лодок.

Головные первого эшелона

Чтобы восстановить в памяти картину действий «малюток» в начале 1942 года, я перебрал в архивных фондах десятки материалов. Во многом мне помог отчет с заседания Военного совета КБФ, состоявшегося весной 1942 года. Из отчета следовало, что положение на Балтике продолжало оставаться сложным. Воспользовавшись более ранним ледоходом в западной части Финского залива, гитлеровцы сосредоточили в базах северного и южного побережья боевые корабли, в больших масштабах продолжали постановку мин, наращивали сеть корабельных и воздушных дозоров. Владея обоими берегами на всем заливе, они настойчиво вели борьбу за овладение островами. После того как наши силы оставили Гогланд и Большой Тютерс, фашисты в марте приступили к оборудованию передового противолодочного рубежа: плотной стеной ставили минные заграждения, устанавливали позиционные противолодочные сети, шумопеленгаторные станции, прожекторные установки, укрепляли береговую артиллерию и силы поддержки дозоров.

С наступлением весны бомбардировки вражеской авиацией наших кораблей, стоящих в Ленинграде и Кронштадте, участились. Состав групп атакующих самолетов заметно увеличился. Фашисты приступили к проведению воздушной операции под условным наименованием «Айсштос» («Ледовый удар»), которую готовили тщательно и продолжительное время, обещая своему фюреру (уже не в первый раз) уничтожить корабли Балтийского флота до конца зимы и не дать им выйти в море.

В конце апреля Нева полностью очистилась от ледового [88] покрова. Командование получило возможность менять стоянки кораблей и судов, использовать для этого акваторию реки Невы и кронштадтские гавани. Частая смена мест стоянок дезориентировала фашистскую разведку. Подводники развернули активную подготовку к выходам в море. Наряду с боевой учебой встал вопрос и о восстановлении физических сил личного состава подводных лодок, растраченных в блокадную зиму. В этих целях были открыты дома отдыха санаторного типа для командного состава, старшин и краснофлотцев. Двухнедельный отдых и рациональное питание быстро восстанавливали силы.

Вместе с группой помощников командиров подводных лодок, в которую входили старшие лейтенанты А. А. Кондрашев, А. А. Смольский, В. М. Филаретов, С. М. Козлов, Л. П. Ефременков, я проходил лечение в доме отдыха на Среднем проспекте Васильевского острова. Скажу прямо: все эти дни чувствовал себя неловко. В самом деле, город сражается не на жизнь, а на смерть, а ты в нем отдыхаешь. Но отдыхать надо было, и мы набирали силы.

Положение в городе продолжало оставаться сложным. Воздушные атаки противника следовали одна за другой и продолжались по нескольку часов беспрерывно. Гитлеровские летчики атаковывали цели в светлое время, стараясь достичь прицельного бомбометания по крупным кораблям, ранее выявленным воздушной разведкой.

С возрастанием активности вражеской авиации часть командного состава отозвали из дома отдыха. Наш отдых прерывался воздушными тревогами и артиллерийскими обстрелами. Мы спускались в бомбоубежище. Так полагалось установленным порядком. Тот, кто его не выполнял, считался нарушителем воинской дисциплины. К нему применялись строгие меры, вплоть до отчисления из дома отдыха.

Воздушная операция «Айсштос» продолжалась весь апрель. За это время противник сбросил 611 фугасных бомб, из которых 219 упали на пустыри и в Финский залив. Враг потерял при этом 70 самолетов, а 27 самолетов оказались подбитыми{8}. Да, итоги апрельских боев были для нас отрадными — операция «Айсштос» провалилась. [89]

Подводные лодки от налетов вражеской авиации серьезных повреждений не имели. Последний воздушный налет в светлое время суток был 30 апреля. Наши истребители и зенитчики встретили вражеские самолеты дружным огнем. Из двух десятков бомбардировщиков к юго-западной окраине города прорвалось только три.

В таких вот условиях балтийцы и вступали в летнюю кампанию 1942 года. Наша бригада насчитывала в строго более пятидесяти подводных лодок. В их числе были четыре «малютки».

Как нас информировал командир бригады, Военный совет флота принял решение в течение всей кампании обеспечить непрерывность боевых действий подводных лодок. Для этого лодки разделялись на три эшелона, которые должны были выполнять поставленные перед ними задачи в разные сроки: в июне — июле, августе — сентябре и сентябре — ноябре.

Развертывание подводных лодок каждого эшелона планировалось поэтапно: Ленинград — Кронштадт, Кронштадт — остров Лавенсари, Лавенсари — точка погружения и далее переход в назначенный район боевых действий. В состав эшелонов входили и «малютки»: первого — «M-97» и «М-95», второго — «М-96» и «М-97», третьего — «М-102» и «М-96».

Головной первого эшелона была назначена подводная лодка «М-97» капитан-лейтенанта Н. В. Дьякова, командовавшего до этого подводной лодкой «М-94». Она первой получила задание выйти в море, открыть кампанию 1942 года. В то время когда завершалась подготовка «М-97» к выходу в море, это было в конце мая, мне довелось побывать на ней. Экипаж находился в повышенной готовности, ожидая приказа на выход. Увольнение личного состава было запрещено, и связь с берегом прервана. В беседах с людьми чувствовалось: здесь горды тем, что их «малютке» предстоит проложить путь в море последующим подводным лодкам.

В ходе подготовки к выходу в море мы особенно внимательно следили за изменением обстановки. В мае немцы вместе с финнами возобновили минные постановки на позициях «Носхорн», «Зееигель» и «Рюкьярви», которые впоследствии превратились в мощные противолодочные рубежи. Мы отдавали себе отчет и в том, что оставление нами в начале зимы ряда островов значительно осложнило плавание, пожалуй, по всему Финскому заливу. Теперь передовая маневренная база флота на [90] острове Лавенсари оказалась рядом с вражеской позицией. Да и до Лавенсари нужно было еще дойти. Путь из Ленинграда и Кронштадта проходил через множество противолодочных преград. Основную опасность по-прежнему представляли морские мины.

Сложность плавания усугублялась наступлением периода белых ночей. Вечерние сумерки быстро сменялись утренними. Мы потеряли преимущество темных ночей. Для обеспечения скрытности переходов подводных лодок командование бригады приняло вынужденное решение: на участке Кронштадт. Лавенсари плавать подводой. С Большого Кронштадтского рейда базовые тральщики, катера МО и дымзавесчики эскортировали подводные лодки до точки погружения, после чего те следовали самостоятельно в сложном районе с малыми глубинами и множеством различных подводных препятствий.

При близком знакомстве с экипажем «М-97» бросалась в глаза его высокая одухотворенность, благородное стремление с честью выполнить боевое задание. Подводники с нетерпением ждали выхода на задание.

В беседе с командиром лодки я поинтересовался, как и чем достигнут такой высокий настрой людей.

— Вчера у нас состоялось партийное собрание, — объяснил командир, — на которое мы пригласили всех членов экипажа. Обсудили вопрос, как лучше выполнить задачи похода. Выступающие коммунисты — командиры, старшины и краснофлотцы единодушно выразили желание в предстоящем походе выполнить свой долг до конца, с честью решить боевую задачу. Беспартийные полностью поддержали партийцев и высказали стремление идти в поход коммунистами. Собрание одобрило их благородный порыв.

Командир выразил уверенность, что личный состав не дрогнет в бою, выполнит любой приказ, до конца исполнит воинский долг.

Первый боевой поход «малютки» запечатлен в отчетных документах, с которыми мне довелось ознакомился сразу же после ее возвращения в базу. При докладе командира подводной лодки комдиву я сделал некоторые записи, которые изложил в хронологическом порядке. Вот запись, дающая представление о разведке: «Не задерживаясь на Лавенсари, «М-97» вышла на разведку восточных подходов к островам Гогланд и Большой Тютерс. Необходимо было выявить обстановку [91] на подходах к бухте Суркюля (Сууркюлян-Лахти), систему дозоров, направление движения кораблей и судов, наличие минных заграждений и оборудование противодесантной обороны на побережье островов. В условиях белых ночей подводная лодка выполняла задачи под водой. Для пополнения энергозапасов возвращалась на Лавенсари. Этим самым нарушалась непрерывность наблюдения, что снижало эффективность разведки. Пять раз «малютка» возвращалась на остров и выходила снова в залив, но кораблей противника обнаружить не удалось. Семь раз она пересекала линии минных заграждений противника, но, не касаясь минрепов, наличие мин определить не смогла: технических средств обнаружения их на подводной лодке не было. Так создалось ложное впечатление об отсутствии мин в районе».

Итоги первого похода мы детально обсудили в штабе дивизиона. Отметили четкие действия моряков, их самоотверженность при выполнении служебного долга. В то же время мы сознавали ограниченные технические возможности «малютки», которые не позволяли достичь большего.

Разведка минных полей и выявление системы противолодочной обороны противника на всем протяжении Финского залива выпали на долю подводной лодки «Щ-304», которой командовал капитан 3 ранга Я. П. Афанасьев. Она вышла в залив вслед за «М-97».

После возвращения «Щ-304» в Кронштадт мы встретились с командиром БЧ-2–3 этой лодки старшим лейтенантом В. А. Виноградовым. Он подробно рассказал о боевом походе лодки, целью которого была разведка в интересах подводных лодок первого эшелона.

...Плавание, свидетельствовал очевидец, проходило спокойно. Противник, скорее всего, не допускал и мысли, что в Финском заливе могут появиться советские подводные лодки в период белых ночей. Поэтому он плавал без какого-либо прикрытия. За двое суток мы трижды обнаруживали транспорты противника. Один из них укрылся в шхерах, другой был нами потоплен, его водоизмещение 2600 брт; третий уклонился от торпед, а когда «Щ-304» всплыла и открыла артогонь, с транспорта ответили стрельбой из орудий. Лодке пришлось погрузиться. При этом была нарушена скрытность: противник обнаружил подводную лодку и подверг ее длительному преследованию противолодочными кораблями, самолетами и подводными лодками. В результате бомбежек появились [92] повреждения в отсеках, ослабли заклепки прочного корпуса, внутрь лодки стала поступать забортная вода. Преодолев все трудности, «Щ-304» 30 июня прибыла на остров Лавенсари...

Слушая Виноградова, мы, малюточники, представили всю сложность положения экипажа «щуки».

Как впоследствии писала газета «Подводник Балтики», за время нахождения в назначенном районе «Щ-304» три раза обстреливалась вражеской артиллерией, семь раз подвергалась атакам самолетов, четырнадцать раз преследовалась противолодочными кораблями, имела семь встреч с дозорами, дважды была атакована подводными лодками, двадцать два раза пересекала линии мин. Противник сбросил на лодку 41 серию глубинных бомб (более 200 бомб). Из 664 часов, которые провела лодка в отведенном районе, 606 часов она пробыла под водой.

Первые походы «М-97» и «Щ-304» показали, что преодоление мощной вражеской противолодочной обороны в Финском заливе в условиях белых ночей — дело трудное, но вполне реальное.

Балтийские подводные лодки прорвали блокаду с морского направления. Гитлеровцам удалось ее снова установить через полгода — к концу кампании 1942 года, в то лишь на линии маяк Порккалан-Каллбода, остров Найссар, расположенной в центральной части залива.

7 июня мы проводили в боевой поход подводную лодку «М-95» — вторую «малютку» первого эшелона, которой командовал капитан-лейтенант Л. П. Федоров. Она шла на смену «М-97». На ее борту находился военком бригады полковой комиссар И. А. Рывчин.

Выход в море старшего начальника на подводной лодке с ограниченным торпедным вооружением свидетельствовал, что в то время разведка была главной задачей и от того, как она будет решена, зависел успех боевой деятельности подводных сил флота по нанесению ударов по судоходству противника в удаленных районах.

Кое-кто считал, что военком бригады мог и не ходить на боевое задание. И все же он поступил правильно, отправившись в море именно на «малютке». И. А. Рывчин решил изучить специфику разведки, характер районов, где должны были действовать подводные лодки, а главное — ближе узнать малюточников, приободрить их в период плавания. Он был там, где решался успех развертывания [93] подводных лодок первого эшелона, где было, всего труднее. Личным примером показал, что у коммуниста есть одна привилегия — первым идти в бой. У военкома было много забот на берегу, в бригаде, но он отложил все дела, считая, что важнее всего быть в боевом походе на борту подводной лодки, которая вела боевые действия на восточных подходах к островам Гогланд и Большой Тютерс.

Командир дивизиона капитан 2 ранга П. А. Сидоренко, находившийся на острове Лавенсари (он возглавлял там группу управления), рассказал нам впоследствии, как развивались события. 13 июня командир подводной лодки Л. П. Федоров обнаружил в перископ транспорт, стоявший у входа в бухту Суркюля (Сууркюлян-Лахти), и решил его атаковать. К перископу подошел военком бригады. Рассмотрев объект атаки, он одобрил решение командира. И вот «М-95» содрогнулась всем своим корпусом. Засвистел воздух по трубам судовой вентиляции и через открытые переборочные двери. Две торпеды, выстреленные с временным интервалом, понеслись к цели. Их след хорошо просматривался через, перископ на штилевой поверхности моря. Прогрохотали два последовательных взрыва. Перед транспортом поднялись водяные столбы. Торпеды взорвались на камнях, не дойдя до цели. Было решено уточнить обстановку и поднять перископ. Судно по-прежнему стояло недвижимым. И тут выяснилось: это был транспорт «Шяуляй», выброшенный волной на камни при уклонении от вражеской авиации еще осенью 1941 года и покинутый командой.

Сейчас легко судить командира за его ошибку, но ясно одно: он поторопился и не сумел правильно оценить обстановку. Неудачу переживали и Л. П. Федоров, и И. Л. Рывчин. «М-95» лишилась торпед и обнаружила свое присутствие в районе. Противник незамедлительно воспользовался этим. На поиск советской подводной лодки вышли финские и немецкие противолодочные катера Они обнаружили «малютку» и жестоко ее бомбили, но на этот раз «М-95» сопутствовала удача. Она успешно оторвалась от преследователей и возвратилась на остров Лавенсари.

На Лавенсарп «М-95» пополнила энергозапасы, погрузила торпеды и в ночь на 15 июня снова вышла в район гогландской позиции. Военком бригады и в этот раз находился на лодке. Он разделил с командиром неудачу [94] первого выхода. В этом просматривалась порядочность и ответственность коммуниста.

Путь к победе был тернист. Боевые успехи чередовались с неудачами, и важно было делать правильные выводы. Подводной лодке «Щ-317», которой командовал бывший комдив «малюток» Н. К. Мохов, уже известный читателям, все предсказывали успех. Вместе с Моховым, совершавшим на «щуке» свой первый боевой поход, вышел опытный подводник — командир дивизиона капитан 2 ранта В. А. Егоров. Мы не сомневались в том, что подводная лодка обязательно добьется победы. Так и получилось. Настойчиво ведя поиск противника, сравнительно за непродолжительное время «Щ-317» потопила пять транспортов общим водоизмещением более 10 000 брутто-регистровых тонн. Это была победа!

Боевой успех экипажа складывается из различных элементов. Все они играют большую роль, но все же решающее значение имеет командирская собранность, грамотность, профессиональная выучка и смелость. Правильно ли командир оценил обстановку, силы противника, сумел ли он выбрать цель, точно определить данные для атаки — от этого прежде всего зависят результаты боевых действий подводной лодки. Всеми этими качествами и обладал капитан-лейтенант Н. К. Мохов.

Готовя донесения в штаб флота, комбриг отмечал, что появление советских подводных лодок в Балтийском море стало полной неожиданностью для немецко-фашистского командования. Гитлеровцы срочно сняли с коммуникаций одиночные транспорты и перешли к проводке их в составе конвоев. Противнику потребовались новые формирования, дополнительные противолодочные силы, а главное — время для организации и ведения на море конвойной службы.

Выход в море советских подводных лодок в самом начале летней кампании 1942 года обеспечивался высокой активностью, боевой выучкой командиров и всего личного состава. В это был вложен и ратный труд экипажей «М-97» и «М-95», которые в числе первых разведывали гогландский противолодочный рубеж.

Атакует «М-96»

Среди моряков-подводников, с которыми меня свела судьба в годы войны, выделяются асы подводных глубин, признанные мастера торпедных атак. [95]

В нашей прессе уже немало говорилось об Александре Ивановиче Маринеско — командире Краснознаменной подводной лодки «С-13», известном своими подвигами на Балтике. Не хочу повторять того, что уже написано об этом экипаже и его командире. Моя задача более скромная — рассказать, каким он был в пору командирской молодости, когда служил еще на «малютке».

Старший лейтенант А. И. Маринеско уже в 1940 году был командиром «М-96», а мы, молодые лейтенанты только начинали военно-морскую службу. Имея богатый жизненный опыт, Александр Иванович умел устанавливать контакты с подчиненными, влиять на них своим авторитетом и примером, помогать им в становлении на штатных должностях. Он был строг, но в то же время заботлив и внимателен. Его требовательность воспринималась как должное.

Знали мы Маринеско как уже бывалого моряка. До учебы в специальных классах командного состава при Учебном отряде подводного плавания имени С. М. Кирова он служил в Совторгфлоте, плавал на кораблях Черноморского пароходства, отличался хорошими морскими качествами, знанием своего дела и решительностью. Ему по плечу была самая сложная работа. Трудностей не боялся и уверенно преодолевал их на своем пути.

Будучи в тридцатых годах помощником капитана парохода «Красный флот», за смелые и решительные действия в условиях штормовой погоды он был отметен благодарностью командующего Черноморским флотом и месячным окладом от пароходства{9}.

Какие чувства испытывали мы, молодые лейтенанты, видя перед собой командира подводной лодки первой линии, допущенного к самостоятельному выполнению любых, самых ответственных задач, имеющего награду от народного комиссара Военно-Морского Флота — золотые часы за отличные торпедные стрельбы, уважаемого своим экипажем и всем личным составом дивизиона «малюток»? Хотелось во всем ему подражать.

— Вот командир, на которого надо равняться, коль жизнь посвящаешь подводному флоту, — говорили мы.

Маринеско не скрывал, что он гордится званием подводника. Его суждения о военно-морской службе, о жизни и воинском долге были зрелыми, интересными, и мы [96] часто прислушивались к ним. Много внимания командир «М-96» уделял спайке экипажа, старался своевременно воздействовать на тех, кто имел недостатки, допускал проступки. Он оказывал влияние на подчиненных как бы незаметно, спокойно, без шума и разносов. Построит, бывало, личный состав и, оглядев членов экипажа, негромко скажет: «Ну, раз краснофлотец Друзев в строю, — значит, остальные на месте». Подводники улыбались, и шутка действовала на них сильнее суровых слов.

За время совместной службы в дивизионе «малюток» Александр Иванович запомнился энергичным, сдержанным, дорожащим своей честью командиром. На тренажере при выходе в учебную торпедную атаку он удивлял всех точными тактическими расчетами, безошибочной оценкой обстановки и спокойными действиями. Настойчиво готовил себя и весь экипаж к грядущим боевым походам.

Судьбой Александра Ивановича Маринеско заинтересовался писатель, с которым я крепко дружил. В то время А. А. Крон был редактором газеты «Дозор», а потом заместителем редактора газеты «Подводник Балтики». В годы войны мы часто с ним встречались, подолгу засиживались вечерами в каюте. Уже тогда Александр Александрович собирал материалы для будущей книги: беседовал с нами, подводниками, знавшими А. И. Маринеско, обращался к архивам. После войны Александр Александрович показывал мне рукопись книги «Капитан дальнего плавания» и просил как можно строже оценивать все то, что он написал.

Знакомясь с рукописью, я как бы заново пережил случай, происшедший 14 февраля 1942 года, когда во время обстрела города в полутора метрах от левого борта «М-96» разорвался тяжелый снаряд.

Снаряд пробил прочный корпус, и вода затопила четвертый и пятый отсеки. У лодки оставался небольшой запас положительной плавучести. Благодаря оперативности, проявленной мичманом Петровским и дежурным по кораблю Фролаковым, катастрофа была предотвращена. Вовремя объявлена тревога, вовремя задраены переборки, по всем правилам завели полужесткий пластырь, прекративший доступ воды.

А. И. Маринеско, который хотел выйти в море одним из первых, был потрясен случившимся. Авария была значительная, особенно для блокадных условий. Стоял даже вопрос о консервации корабля и переводе команды [97] на другую лодку. Но командир на это не пошел, он не опустил руки; наоборот, энергия его удвоилась.

Писатель приводил выдержку из беседы с бывшим помощником командира лодки Л. П. Ефременковым:

«Из-за этой зимней пробоины мы в первый эшелон не попали и пошли во втором. Одновременно с нами вы шла в свой первый боевой поход «С-13». Тогда командовал лодкой Маланченко, обеспечивающим пошел Юнаков. Нам с Александром Ивановичем и в голову не приходило, что пройдет всего несколько месяцев — и он примет «С-13»...

За этим походом, о котором речь пойдет ниже, я по долгу службы внимательно следил, вчитывался в скупые донесения командира лодки, а когда «М-96» вернулась в базу, ознакомился с отчетом — и сложный поход подводной лодки не раз вставал перед моими глазами.

А дело было так. «М-96», покинув стоянку на острове Лавенсари, начала переход в центральную часть Финского залива к полуострову Порккала-Удд, где обстановка была особенно напряженной. Гитлеровцы в этом районе создавали мощный противолодочный рубеж с целью закрыть возможности проникновения советских подводных лодок из Финского залива в Балтийское море.

Выйдя из Лавеясари, «малютка» направилась в сторону северного прохода гогландского противолодочного рубежа. Это несколько удлиняло путь следования в назначенный район, но зато, по мнению командира, обеспечивало большую скрытность движения подводной лодки.

В составе экипажа шли два штурмааа: штатный — старший лейтенант Л. П. Ефременков и приписной — старший лейтенант А. А. Кондрашев. Участие двух штурманов в боевом походе было не случайным. В море штурман выполнял большой объем работ, а подменить его для отдыха на «малютке» было некому. Вот и начали посылать штурманов с других подводных лодок, находящихся в ремонте или в стадии строительства. Это были, как правило, добровольцы, которые брали на себя дополнительные обязанности. В числе таких добровольцев оказался и А. А. Кондрашев.

«М-96» благополучно форсировала гогландский противолодочный рубеж и утром 14 августа подошла к маяку Порккалан-Каллбода. На лодке царили порядок и слаженность. Каждый старательно нес вахту. Гидроакустик [98] краснофлотец А. И. Бережной с напряжением вслушивался в шумы моря.

Проходили сутки томительного ожидания, и вот в наушниках шумопеленгаторной станции «Марс» появились еле слышные удары лопастей винта, характерные для транспортных судов. Определив направление движения цели, командир приказал лечь на курс сближения. Прозвучал сигнал боевой тревоги. Старший лейтенант Ефременков передал по переговорным трубам приказ командира: «Торпедная атака! Приготовить торпедные аппараты к выстрелу!» Старшина группы торпедистов мичман В. Г. Глазунов и старший краснофлотец А. Д. Суменков выполнили команды и доложили в центральный пост.

Конвой шел со скоростью 18 узлов. Транспорт и две шхуны, охраняемые сторожевыми катерами, торопились пройти открытый со стороны залива участок своего пути и снова укрыться в шхерах. Хорошо удифферентованная подводная лодка устойчиво держала заданную глубину погружения. Горизонтальными рулями управлял мичман П. И. Терновский — мастер своего дела. О таких специалистах говорят: он может держать глубину погружения подводной лодки по натянутой струне. Надежно вел корабль по заданному курсу рулевой-вертикалыцик старшина 2-й статьи Н. К. Козлов. Электрики старшина 1-й статьи Н, И. Сергеев и краснофлотец И. А. Потанин точно держали заданное число оборотов главного гребного электродвигателя.

Капитан-лейтенант А. И. Маринеско периодически поднимал перископ, осматривал горизонт и воздух, проверял элементы движения цели. «Малютка» выходила в атаку на фашистский транспорт скрытно. Вражеские наблюдатели не видели ее. Конвой продолжал движение прежним курсом и с прежней скоростью. Сторожевые катера шли вблизи охраняемых судов.

«М-96» легла на боевой курс. Прозвучала команда: «Аппараты, товсь!» Еще раз подняли перископ. В окуляре показался форштевень вражеского транспорта. Он все быстрее приближался к прицельной нити. Долго держать перископ в поднятом состоянии нельзя: создаваемый им бурун противник может обнаружить. Торпеды надо выстрелить точно в залповой полосе. Ни раньше, ни позже. Иначе они пройдут мимо.

«Малютка» дважды вздрогнула всем корпусом. Выстреленные торпеды понеслись к дели. Забурлила забортная [99] вода, вливающаяся по магистралям системы беспузырной стрельбы.

Боцман Терновский переложил горизонтальные рули на погружение. Выполняя приказание командира электромеханической боевой части, трюмные машинисты И. Е. Нечаев и В. С. Пархоменко принимали забортную воду в уравнительную цистерну. «Малютка» после всплытия начала стремительно погружаться.

Проходит пять, десять, двадцать секунд, и гидравлический удар большой силы, вызванный взрывом торпеды, потряс подводную лодку. Цель поражена! По отсекам прокатилось дружное «ура!», которое слилось с разрывами глубинных бомб.

Не увлекаться достигнутым, быть осмотрительным во всех ситуациях было характерной чертой капитан-лейтенанта Маринеско, которая приносила ему удачу.

Как и предполагал командир лодки, противник начал преследование. Сторожевые катера контратаковали «М-96». Очередная серия глубинных бомб разорвалась совсем рядом. Задрожали на амортизаторах приборы и механизмы, посыпалась изолирующая прочный корпус пробка, в отсеках погас свет, и в темноте стали просматриваться люминесцентные указатели, светящиеся тусклым зелено-желтым цветом.

Ориентируясь по шумам фашистских катеров, «малютка» уклонялась от преследования, стремясь иметь большую глубину погружения. Противник бомбил по площади. Умело маневрируя, командир обеспечил отрыв от вражеских кораблей.

С наступлением темноты всплыли в позиционное положение. Над поверхностью моря показалась только невысокая рубка. Осмотрелись. Признаков присутствия противника не обнаружили. Легкая волна покачивала подводную лодку, и ветер завывал в антеннах. Дали ход дизелем. Продули главный балласт. В крейсерском положении качка стала больше. Включились на винтзаряд аккумуляторной батареи. Застучал компрессор. Начало работать судовая вентиляция. В отсеках стало приятно от свежего морского воздуха, поступающего внутрь подводной лодки.

Следующей ночью «М-96» получила приказание возвратиться в базу. Переход до Лавенсари прошел относительно спокойно. Девять раз цеплялись за минрепы при форсировании минных заграждений. Девять раз [100] «малютка» испытывала свою судьбу, но она была к ней благосклонна — все обошлось благополучно.

«М-96» ошвартовалась у пирса в бухте, где с 26 августа находилась в готовности к выходу на выполнение боевого задания «М-97». Смена «малюток» проходила в базе. В это время заболел штурман (он же помощник командира) подводной лодки «М-97» капитан-лейтенант Н. И. Кириллов. Ему только что присвоили внеочередное воинское звание. Честь велика, и он это заслужил. Две средние и одна узкая золотые нашивки на рукавах выделяли его среди однокашников — старших лейтенантов. Иметь звание капитан-лейтенанта — заветная мечта выпускников военно-морского училища. Считалось, что оно открывает путь на мостик корабля, позволяет осуществить свою мечту — стать командиром.

Еще в военно-морском училище наш учитель и наставник контр-адмирал И. Н. Дмитриев говорил курсантам: «Стремление стать командиром корабля — цель похвальная, а кто, поступив в военно-морское училище, не ставит перед собой такой цели, тот глубоко ошибся и ему лучше, пока не поздно, избрать в своей жизни другой путь». Нам казалось, что за три года службы на должностях командного состава ближе всех подошел к этой цели Н. И. Кириллов. Не выйти в море ему просто было нельзя, но врачи на это своего согласия не давали. Возник вопрос: кто заменит Кириллова? Сначала выбор пал на меня, но я находился в Ленинграде на «М-102», которая готовилась к выходу в море. Моя кандидатура отпала. Вопрос решился проще. К командиру дивизиона П. А. Сидоренко обратился старший лейтенант А. А. Кондрашев с просьбой послать его повторно в боевой поход на «М-97», несмотря на то что еще и суток не прошло, как он возвратился из боевого похода на «М-96». Комдив согласился. Кондрашев доложил о прикомандировании командиру «М-97» и приступил к исполнению обязанностей.

Приближалось время выхода. Кириллов поправился и отказался остаться на берегу. Так в походе на «М-97» тоже оказалось два штурмана.

В Кронштадте с почестями, положенными победителям, в торжественной обстановке встречали «М-96». Волнующим был этот ритуал. Арка из еловых веток, обвитая кумачовыми лентами, украшенная приветственными транспарантами и флагами расцвечивания, придавала праздничный вид пирсу, на котором выстроились военные [101] моряки. Духовой оркестр играл встречный марш. Мастерски выполнив маневр подхода, «М-96» ошвартовалась у пирса. Подали сходню. Маринеско сошел с подводной лодки, доложил командиру бригады о выполнении боевой задачи и торпедировании фашистского транспорта. Комбриг обнял и по-русски трижды поцеловал его. Здесь же на пирсе, состоялся митинг. Вместо трибуны использовали ходовой мостик «малютки». Под бурные аплодисменты огласили приветствие Военного совета флота.

Мне остается добавить, что факт потопления вражеского транспорта подтвердился. Подводная лодка «М-96» отправила на дно Финского залива транспортное судно «Хелене», водоизмещением 1850 брутто-регистровых тонн{10}. В заключение митинга победителям был вручен традиционный сувенир — поросенок с огромным красным бантом.

Командование высоко оценило результаты боевого похода подводной лодки «М-96». Капитан-лейтенанта А. И. Маринеско наградили орденом Ленина, старшего лейтенанта Л. П. Ефременкова, инженер-капитан-лейтенанта А. В. Новакова и мичмана В. Г. Глазунова — орденом Красного Знамени, П. С. Фролакова, Н. И. Асоскова, А. Д. Суменкова, В. А. Кудрявцева, Н. И. Сергеева, И. Е. Нечаева и Н. К. Козлова — орденом Красной Звезды. Остальные старшины и краснофлотцы были награждены медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги».

Глубокая разведка

Петр Васильевич Гладилин, вернувшись из штаба бригады, вызвал меня и, довольный, потирая руки, сказал:

— Наконец-то... Настал и наш черед выйти в море. Но боевой поход будет трудным, очень трудным.

И он обрисовал обстановку в Финском заливе. Гитлеровцы продолжали совершенствовать противолодочную оборону. Уже после войны стало известно, что в первой половине 1942 года только в центральной части залива они выставили около 15 000 якорных мин, 6000 минных защитников и более 500 донных магнитных мин. Плотность [102] минных заграждений систематически увеличивалась, и угроза от них возрастала{11}.

Одна из боевых задач, поставленных нашему экипажу, состояла в том, чтобы установить характер действий противника и выявить районы, в которых он сосредоточил свои усилия. Для выполнения этой задачи надо было разведать, найти новые пути для форсирования противолодочных рубежей и минных заграждений, определить способы преодоления вражеской обороны.

Штаб бригады после анализа обстановки на море наметил маршруты развертывания подводных лодок, определил организацию самостоятельного плавания и встречи с обеспечивающими кораблями при возвращении в базу. Были намечены районы зарядов аккумуляторных батарей на ходу и без хода, а также разработаны указания по связи на случай преследования противником и аварий.

Мы с командиром подолгу просиживали над картами Финского залива. Петр Васильевич, откинувшись на стуле, рассуждал:

— В чем наша сложность: нам надо не только форсировать залив, но главное — добыть данные о противнике, проанализировать их и обобщить.

К предстоящему плаванию готовились с особой тщательностью: провели партийное и комсомольское собрания, доклады и беседы, организовали обучение и инструктаж специалистов, опробовали технику, проверили оружие.

Ночью 9 сентября 1942 года «М-102» вышла из Ленинграда в Кронштадт. На борту лодки находился комиссар дивизиона С. Я. Катков. Когда он спустился в отсеки, я полагал, что командир корабля не проявит особого восторга. «Кому же приятно, когда на корабле идет представитель командования?» — подумалось мне. Но мое предположение было ошибочным. Петр Васильевич, напротив, был весьма доволен присутствием на лодке комиссара дивизиона.

Подводная лодка благополучно совершила переход по Морскому каналу под прикрытием катеров Охраны водного района (ОВРа), береговой артиллерии и авиации. В Кронштадте завершили окончательную подготовку к походу и в ночь на 23 сентября вместе с подводными лодками «Д-2» и «Щ-307» в сопровождении пяти базовых [103] тральщиков и трех катеров МО вышли на Лавенсари, а потом и на боевую позицию.

Что такое разведка в открытом море и у берегов, занятых противником? Это сбор и изучение данных об обстановке, о составе и характере действий сил противника. Разведка в море — это сложный вид боевого обеспечения. Если на суше разведчики могут укрыться, замаскироваться, то в море сделать это весьма трудно. Как бы ни прятались «малютки» под водой, все равно с воздуха их можно обнаружить, тем более на перископной глубине.

Бойцам и командирам, участвующим в разведке, присущи многие качества, и прежде всего настойчивость и решительность, внимательность и инициатива, смелость и бдительность, которые сочетаются с максимальной осторожностью, с умением скрытно действовать в тылу врага. Роль разведки исключительно велика. Недаром ее называют глазами и ушами командования. Без данных разведки не принимается ни одно ответственное решение на боевые действия.

Разведчик обязан видеть все, оставаясь сам незамеченным. При этом следует помнить, что разведке всегда противостоит контрразведка. Цель разведки можно считать достигнутой, если добытые правдивые сведения о противнике своевременно доставлены командованию.

Все это личный состав подводной лодки «М-102» ясно понимал.

Проходили первые дни боевого похода. Люди трудились с большим напряжением, никто не показывал виду, что устал. Во многом это объяснялось благотворным воздействием коммунистов, военного комиссара. С. Я. Катков был человек общительный, обладающий способностью в сложные минуты помочь человеку словом и делом. Он умел распознать, уловить настроение экипажа, правильно и своевременно отреагировать, когда в этом была необходимость.

В поход я уходил с чувством беспокойства. Семья моя эвакуировалась, уехала на юг, и от нее длительное время не было вестей. Ничего не знал я и о близких. Понимал, что на войне всякое может быть, но тревога не покидала меня.

Сергей Яковлевич приметил мое состояние и как-то, улучив удобный момент, спросил:

— Смотрю я на вас, товарищ помощник, и вижу, что вы что-то хмурый, как говорится, не в своей тарелке. Какая же беспокойная мысль гложет вас? [104]

Я чистосердечно раскрыл комиссару причины моего настроения. Он внимательно выслушал, а потом сказал:

— Обстановка действительно сложная, но, как бы там ни было, падать духом нам нельзя; испытания, выпавшие на нашу долю, мы должны пережить и выдержать.

Сергей Яковлевич уверил меня, что с семьей все будет благополучно. И действительно, вскоре я получил от жены письмо, но это уже было после боевого похода.

В трудный момент для человека очень важно теплое, душевное отношение старшего товарища. В море военком нашел каждому члену экипажа доброе слово. После его беседы лица людей светлели — они отвечали на заботу и внимание достойным усердием.

На второй день плавания на подводной лодке произошел непредвиденный случай — вышел из строя единственный перископ. Это озадачило командира. Без исправного перископа выходить в торпедные атаки или производить разведку мы не могли. Специалисты доложили; требуется заводской ремонт. Гладилин задумался. Вся надежда была на штурманского электрика коммуниста Михаила Курганова. Это был мастер на все руки. Он не раз выручал экипаж при возникновении трудных обстоятельств.

Командир, беседуя с ним, подчеркнул:

— Перед нами два пути: первый, очень нежелательный, — это возвращение в базу для ремонта перископа; второй — отремонтировать его собственными силами и продолжать выполнение боевой задачи. Второй путь приемлем для нас, но он в решающей степени зависит от ваших усилий.

Михаил Курганов заверил командира, что приложит все умение для ремонта перископа. И тут же приступил к работе. Более суток он корпел над этим сложным устройством и со своей задачей справился. Перископ был введен в строй.

Самоотверженный поступок коммуниста довели до всего личного состава. В центральном посту появился боевой листок, посвященный герою дня — Михаилу Курганову.

Боевой поход продолжался. Экипаж разведал подходы к побережью центральной части Финского залива. Наблюдения дали ценный материал. В перископ были видны мачты, трубы и надстройки транспортов, идущих шхерным фарватером, но подойти к ним не позволяло нагромождение скал, камней и валунов. [105]

«Шхеры» — слово шведского происхождения, созвучное со словами «скала», «трудность», «помеха». Для плавания в шхерах нужно иметь специальную подготовку. Штурманы дивизиона «малюток» имели допуск к самостоятельному плаванию лишь на одном из участков — в шхерах полуострова Ханко. Речь шла только о плавании в надводном положении по известным фарватерам.

Мы знали, что плавание в шхерах вне фарватеров опасно, а в подводном положении практически невозможно. Находясь в шхерах, чувствуешь себя в какой-то загадочной обстановке и все время открываешь для себя что-то новое. На отдельных участках шхер фарватеры выходят на обширные плесы чистой воды. Кажется, нет препятствий — плавай свободно. Но это только кажется, и горе тому, кто войдет в этот район, не зная, что скрывается на глубине.

Навигационные планы и карты шхерных районов обеспечивали безопасность только на фарватерах и на отдельных рейдах. Они не гарантировали надежное кораблевождение в других местах. Нужно было иметь соответствующую гидроакустическую аппаратуру, способную скрытно освещать подводную обстановку на значительных расстояниях вокруг подводной лодки и обеспечивать безопасность ее маневрирования в окружении подводных препятствий. Возможно, это и допустимо, но в то время таких гидроакустических комплексов не было.

Уточнив обстановку в районе позиции, мы пришли к выводу, что встреча с противником наиболее вероятна у южного побережья и в районах входных фарватеров. У острова Найссара и маяка Порккалан-Каллбода обнаружили несколько катеров, буксиров и других плавсредств. Занимались они отнюдь не обеспечением проводки транспортов, а какой-то другой работой. Атаковывать их не было смысла: ценности они не представляли. Движение плавсредств в заливе привлекло наше внимание. Ночью на северном берегу и с дозорных катеров взлетали вверх осветительные ракеты. На ближних островах периодически вспыхивали лучи прожекторов. Гитлеровцы тщательно охраняли подходы к шхерам.

Позже, уже после войны, мне попала в руки немецкая карта с изображением нарген-порккалауддской позиции. Противник выставил здесь двойное сетевое заграждение под условным наименованием «Вальрос», которое не имело себе равных за все войны на море. Сети были изготовлены из стальных тросов диаметром 18 миллиметров. Каждая [106] сторона ячейки равнялась 4 метрам. Сети подвешивались к многочисленным поплавкам и удерживались тяжелыми якорями. Длина отдельного полотнища сети достигала 250 метров. Глубина моря в местах их постановки колебалась от 25 до 80 метров. На отдельных участках она позволяла пройти подводной лодке под сетью. В этих местах противник поставил более 500 донных магнитных мин. В этом районе значительно было усилено также минное заграждение «Носхорн» и увеличено количество корабельных дозоров.

Но во время нашего похода мы об этом не знали. Винтзарядки аккумуляторной батареи часто прерывались сигналом ревуна, возвещавшего срочное погружение. Преследование и бомбежки продолжались часами.

В том походе мы впервые вскрыли способ атаки вражеских корабельных поисково-ударных групп, который условно назвали «коробочкой». При обнаружении подводной лодки противник стремился определить квадрат ее местонахождения, а затем бомбил по диагоналям. Очевидно, при этом он считал наибольшую вероятность поражения. Такой способ гитлеровцы применяли неоднократно, и наши подводники быстро распознали его и противопоставили ему свои методы уклонения. От преследования противника отрывались маневрированием, стремясь кратчайшим путем выйти из опасной зоны.

С каждым днем мы убеждались в том, что противник наращивает активность противолодочных сил. Все чаще стали появляться противолодочные самолеты «Арадо-95», причем не только днем, но и ночью, когда подводные лодки находились в надводном положении. Случалось, что гитлеровцы применяли метод «засады». При благоприятной погоде гидросамолет находился на воде, по сигналу дозорных катеров взлетал и атаковывал подводную лодку.

Ясным днем 29 сентября на юго-западных подходах к шхерному фарватеру в районе полуострова Порккала-Удд командир подводной лодки в перископ обнаружил немецкий эскадренный миноносец типа «Ганс Людеман». Он шел в охранении трех сторожевых катеров по опушке шхер в направлении маяка Порккалан-Каллбода. За ними следовал транспорт. На навигационных картах входных фарватеров в этом районе не значилось. Очевидно, противник использовал какой-то секретный, который в мирное время мореплавателям был не известен.

Экипаж нашей лодки насторожился. Чтобы не создавать лишних шумов, боевую тревогу объявили голосом. [107]

Колокол громкого боя молчал. В этот раз мы находились в благоприятных условиях. Солнце склонялось к закату, ослепляя наблюдателей вражеских кораблей. Личный состав занял места по боевому расписанию. В отсеках наступила тишина. Были слышны только пение гребного винта и периодические шумы электромоторов при перекладке рулей. В наушниках шумопеленгаторной станции прослушивались шумы кораблей противника. Гидроакустик краснофлотец В. И. Климов точно удерживал на них пеленг и периодически докладывал командиру. Я подбодрил его кивком головы, мол, так держать. До флота он не знал, что такое гидроакустика, что такое классификация шумов, а на лодке не только освоил все это, но и превзошел многих мастеров, стал искусным специалистом.

В сложной обстановке неузнаваемо преобразился, стал предельно внимательным наш парторг главный старшина А. А. Захаров, управляющий горизонтальными рулями. Он был немногословен, может, поэтому каждое его слово сильнее всего воздействовало на людей. А вахта на горизонтальных рулях? Видел по лицу Захарова: ему трудно удерживать перископную глубину на самом малом ходу. Он прилагал неимоверные усилия, пот стекал с его лица, он был весь в напряжении.

Точно удерживал заданный курс рулевой-вертикальщик старший краснофлотец Н. И. Сухарев. В ожидании команд замерли у торпедных аппаратов мичман К. Н. Голанов и старшина 2-й статьи Н. И. Калугин.

Вражеские суда привлекали наше внимание, но они или находились вне сектора стрельбы торпедами, или укрывались в шхерах.

Свои наблюдения мы подробно фиксировали, стараясь добывать точные данные, а затем их анализировали. Обработка добытых данных — нелегкое дело. По движению судов, действиям сил противника надо было выявить его замыслы, тенденцию развития событий. Мы понимали сложность нашей задачи, каждый из нас выполнял свой долг, не жалея сил, был предельно собран.

Прирожденным разведчиком показал себя П. В. Гладилин. Он наставлял нас: будьте любознательны и предельно внимательны, не упускайте из виду даже мелочи. Появление плавающего предмета, масляного пятна на воде, дымка на горизонте, неопознанного шума или проблесков света — все это подчас приобретает глубокий смысл. [108]

И надо сказать — прилежность наших наблюдателей была похвальной.

Мы не поддавались первому впечатлению о действиях противника, старались десятки раз всё проверить, учитывая, что наши данные будут переданы в штабы бригады и флота. Зоркость наших моряков, их сметка, достоверность наблюдений были выше, чем у героев романов Вальтера Скотта.

1 октября «М-102», следуя в подводном положении, вошла в залив Палдиски-Лахт. Гавань и рейд были пусты. В глубине залива у берега торчали несколько рыбацких лайб, стоявших на якоре или вытащенных на пляж. Приморский городок Палдиски даже в солнечный день выглядел каким-то серым и угрюмым.

К вечеру мы отошли мористее и начали очередную винтзарядку. К ночи небо заволокли густые тучи, нависшие над морем. Поднялся ветер, пошел дождь. Резкая смена погоды в осеннее время характерна для Балтики. Морось пронизывала подводников, несущих верхнюю вахту.

В полночь, когда «малютка» подходила к острову Осмуссар, верхние вахтенные услышали шумы. Кое-кто подумал, что это обманчивое впечатление. Такое бывает, когда люди продолжительное время находятся в напряжении. Но на этот раз стучали дизели, прослушивалось своеобразное хрюканье выхлопных газов при заливании газоотвода подводной лодки набегавшей волной. Этот звук и море, занятом врагом, был приятен. Мы определили, что работали советские дизели «38-К-8».

«М-102» застопорила дизель и дала ход главным гребным электродвигателем. Обнаруженные шумы усиливались. Встречная подводная лодка приближалась. Как стало известно позже, это была «Щ-309», которой командовал известный подводник, бывший малюточник, капитан 3 ранга И. С. Кабо{12}. Мы разошлись вне видимости: подводные корабли продолжали следовать по своему назначению.

Утром начали разведку подходов к Суурупскому проливу, через который неоднократно ходили в мирное время. Погода улучшилась. Облака поднялись выше и стали реже. Заштилело море. Чайки садились на воду и покачивались [109] на волне, а это по морским приметам к хорошей погоде. У маяка Пакринем обнаружили выходящую из залива Палдиски-Лахт группу необычных судов. Морской буксир вел четырехмачтовый барк, охраняемый двумя сторожевыми катерами. Барк хотя и имел значительные размеры, но на вид казался совершенно безобидным и даже убогим судном, отслужившим свой век.

Мы берегли торпеды и на этот раз посчитали, что цель ценности не представляет. От торпедной атаки отказались. Ограничились осмотром группы неприятельских судов в перископ. Команды на буксире и барке, увлеченные судовыми работами, наблюдение за морем почти не вели, полагаясь на сторожевые катера. На верхних палубах судов мы разглядели в перископ рейдовые бочки, нагромождения цепей и тросов. О результатах наблюдения донесли командованию в очередной сеанс радиосвязи, а сами продолжали поиск противника.

5 октября у маяка Порккалан-Каллбода обнаружили еще одну группу вспомогательных судов с тяжелым рейдовым оборудованием. Погода благоприятствовала производству работ в заливе, и гитлеровцы торопились. Как мы узнали впоследствии, противник начал оборудование нарген-порккалауддского рубежа, который по замыслу должен был стать серьезной преградой для советских подводных лодок.

Шли дни. Осень вступала в свои права. Все чаще штормило. Разбушевался Финский залив. Небо покрылось свинцовыми облаками. Волны становились круче. Ветер срывал с их гребней брызги. «Малютка» шла в надводном положении, как всегда в ночное время пополняя свои энергозапасы. Наша автономность подходила к концу, и мы ждали приказания возвратиться в базу. Ждали не долго. В ту ночь радист старшина 2-й статьи И. М. Рубченко вначале доложил командиру, а затем и мне радиограмму. В ней было то, чего мы все ожидали, — приказ возвратиться в базу.

Хотя у нас, моряков, так уж принято: пока не покажутся берега родной земли, с поздравлениями воздерживаться, я все-таки поздравил Рубченко с началом возвращения в базу. Он поблагодарил меня и добродушно добавил:1

— В народе сказывают: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь».

— Будем надеяться, что все обойдется, — улыбнулся я радисту. [110]

Со старшиной 2-й статьи Рубченко было приятно работать и общаться. При приеме и передаче радиограмм он почти никогда не ошибался. Его «почерк» хорошо разбирали и на подводной лодке, и на берегу. Дружба с М. М. Рубченко у меня сохранилась до настоящих дней. Я уважаю его как бесстрашного подводника и человека открытой души.

«М-102» легла на курс в базу. Шторм усиливался. Волны заливали ходовой мостик, и морская вода потоками проникала через входной люк в центральный пост. Непрерывно работала трюмная помпа, откачивая воду за борт. Дул сильный встречный ветер, который хотя и грубо, но справедливо моряки называют «мордотыком». Порой казалось, что подводная лодка болтается на месте, периодами проваливаясь в морскую бездну. Сильно крепило. Подводники с трудом удерживались на ногах. Инженер-механик Д. Ф. Базлов доложил командиру о том, что в аккумуляторных ямах из баков расплескивается электролит. Уменьшили ход. Качка стала более плавной.

Среди молодых моряков появились укачавшиеся, которые с трудом выполняли свои обязанности. Не было гарантии, что они не допустят ошибок. И в этот трудный момент бывалые подводники без напоминаний пришли на помощь молодым: они подменяли их на вахте, ухаживали за ними, были к ним внимательны. В результате боевая готовность не снизилась.

К утру шторм бушевал по-прежнему. Пополнив запасы воздуха высокого давления и завершив заряд аккумуляторной батареи, командир решил погрузиться и дать личному составу отдохнуть повахтенно. Силы людей нужно было беречь не меньше, чем корабельные запасы.

Все-таки десятисуточное автономное плавание для «малюток» не случайно считалось предельным. Трудно было выдержать условия обитания — спать в душных отсеках на узких койках в две смены, экономить пресную воду, переходить из отсека в отсек только с разрешения. Каждый лишний час пребывания под водой отзывался усилением звона в ушах.

Пошли восемнадцатые сутки похода. Запасы топлива, пресной воды, провизии и средств регенерации, рассчитанные на десятисуточную автономность, подходили к концу.

Мы пользовались тем, что сумели сэкономить. Сильно лимитировала пресная вода, которую могли расходовать на все нужды из расчета не более двух-трех литров на человека в сутки. Обычной воды не хватало, и начали употреблять [111] дистиллированную, предназначенную для аккумуляторов, а для приготовления первого блюда — забортную морскую воду. Перешли на одноразовое питание. Умывание заменили обтиранием спиртом.

По счислению подошли к острову Гогланд. Уточнив место, начали форсирование противолодочного рубежа в его центральной части, прижимаясь ближе к островам Виргины. Мы знали, что на Южном Гогландском маяке противник установил подводную шумопеленгаторную станцию, и от нее старались держаться подальше.

В полночь 10 октября «М-102» возвратилась на Лавенсари. В этом походе мы установили своеобразный рекорд автономности для подводных лодок типа М XII серии, пробыв в море восемнадцать суток. Экономное расходование топлива, пресной воды, провизии и других корабельных ресурсов позволило перекрыть автономность почти в два раза. Дольше ни одна из подводных лодок этой серии в море не находилась. За время похода мы прошли в Финском заливе 985 миль, из них 520 миль в подводном положении, пересекая 41 раз линии минных заграждений без единого касания минрепа.

С прибытием на Лавенсари секретарь партийной организации А. А. Захаров обошел отсеки и объявил о времени партийного собрания.

В указанный час собрались члены и кандидаты в члены партии. Еще вчера они несли вахту в боевом походе у дизелей, торпедных аппаратов, на горизонтальных рулях, стойко переносили трудности сверхдлительного автономного плавания. На партийном собрании обсуждались предварительные итоги похода. С докладом выступил командир лодки П. В. Гладилин. Он говорил не спеша, отметил, что весь личный состав подводного корабля свой долг выполнил добросовестно, подробно охарактеризовал действия каждого коммуниста. Успешному выполнению задач разведки предшествовала целенаправленная предпоходная подготовка.

Слушая доклад, я еще более сознавал, сколь значительной была в походе роль военкома дивизиона. С. Я. Катков осуществлял непосредственное руководство всей партийно-политической работой. Прилежно выполнял свои обязанности и секретарь партийной организации главный старшина А. А. Захаров, который еще перед выходом в море побеседовал не только со всеми коммунистами, но и с комсомольцами и беспартийными. А необходимость в этом была острая. Ведь у многих членов экипажа родные [112] и близкие сражались на фронте, а кое у кого находились на временно оккупированной врагом территории. Надо было укрепить у подводников непоколебимую уверенность в победе.

Молодые члены нашей партийной организации Н. И. Сухарев, Н. И. Калугин и К. И. Шишин равнялись на политически закаленных опытных коммунистов А. А. Захарова, А. М. Капалина и Г. И. Бондарева. Молодежь училась у своих старших товарищей.

Председатель собрания сообщил, что перед выходом в море в партийную организацию поступили заявления краснофлотцев В. И. Климова и И. А. Девушкина, которые изъявили желание идти в боевой поход коммунистами. Партийное собрание единодушно приняло их кандидатами в члены партии. Так в тот вечер произошло в жизни этих двух подводников важное событие — они становились бойцами ленинской партии.

Дела у нас пошли лучше. Повысилась действенность организаторской и политико-воспитательной работы, которая имела на «малютках» свои особенности. Дело в том, что на лодках этого типа не было штатного политработника: он был в дивизионе. Вся тяжесть партийно-политической работы ложилась на плечи командира лодки и секретаря партийной организации. Учитывая эту специфику, политическое управление КБФ издало специальное руководство под названием «Партийно-политическая работа на подводных лодках». В этом документе содержались практические советы, как строить живую работу с людьми. На лодке заранее был разработан план партийно-политического обеспечения боевого похода. В соответствии с этим планом проводились как групповые, так и индивидуальные беседы с личным составом. Были выделены и проинструктированы агитаторы. Работа с людьми в отсеках поручалась коммунистам Н. И. Калугину, А. М. Капалину, А. А. Захарову, М. Д. Курганову и другим.

На «малютках» личный состав нес двухсменную ходовую вахту. Каждый подводник выполнял свои обязанности по 12 часов в сутки, а с учетом боевых тревог и того больше. Физические и психологические нагрузки были велики. Для обеспечения непрерывной политической информации радист ежедневно принимал сводки Совинформбюро и последние известия, которые записывались в специальную тетрадь, передававшуюся по отсекам. Важное значение имели боевые листки, которые выпускались ежедневно. В особых случаях выходили листки-молнии. [113]

Но вернемся к нашему походу. Вместе с нами на Лавенсари возвратилась с моря подводная лодка «Щ-310» под командованием бывшего малюточника капитана 3 ранга Д. К. Ярошевича. Она добилась боевого успеха, потопив транспорт, но сама при форсировании северного прохода гогландского противолодочного рубежа подорвалась на мине и получила повреждения.

Оба экипажа одновременно сходили по трапам на берег и не узнавали друг друга. Усталые, заросшие подводники выглядели в своих комбинезонах и черных пилотках словно пришельцы с другой планеты. Несмотря на то что боевые походы «М-102» и «Щ-310» были трудными, люди старались держаться бодро, хотя шагали неуверенно, казалось, разучились ходить. Мы стискивали друг друга в объятиях: многие были давно знакомы. Малюточники и щукари вспоминали детали походов, курьезные случаи и от души смеялись.

Встреча на пирсе через какое-то время была продолжена в кают-компании лодки «Щ-310». Люди собрались сюда переодетыми, и их снова было не узнать. Куда девались гарибальдийские бородки и запорожские усы!

За ужином мы, малюточники, поздравили членов экипажа «Щ-310» с победой. Отвечая на поздравление, капитан 3 ранга Д. К. Ярошевич говорил:

— В нашем успехе есть ваша доля. Малюточники обеспечивали нас необходимыми разведывательными данными, прокладывали нам путь. Скажу больше: многие из нас выросли на «малютках». Признаюсь откровенно: тот, кто служил на них, подготовил себя к серьезным испытаниям. Я это проверил на своем личном опыте.

Несколько нарушая хронологию событий, считаю своим долгом рассказать о Д. К. Ярошевиче. Служба неоднократно сводила меня с этим замечательным человеком.

Он прошел большой путь на подводных лодках и надводных кораблях, занимая различные командные должности. Его способности ярко проявились и в послевоенный период, особенно на посту начальника штаба Краснознаменного Тихоокеанского флота. Дмитрий Климентьевич всегда был примером для подчиненных, умел сплачивать людей, относился к ним с исключительным вниманием. Он умел создавать здоровый настрой и моральный климат в воинском коллективе, не допускал каких-либо послаблений во взаимоотношениях между старшими и младшими. Мне довелось служить под его началом. Скажу без преувеличения: [114] влияние Д. К. Ярошевича оставило глубокий след в моей службе на флоте.

Но вернемся к осенним дням 1942 года.

Смотрел я тогда на своих товарищей по оружию и думал: «До чего же наш брат подводник неприхотлив в жизни, что даже рад небольшим земным утехам: стоило после боевого похода собраться вместе за столом, чуть-чуть расслабиться, ощутить облегчение от постоянной настороженности, попробовать земную пищу, как все пережитое, все тяготы забылись».

Эту мысль я высказал капитану 3 ранга Д. К. Ярошевичу. Он подумал и сказал:

— Нет, дорогой, все, что мы испытали и пережили, никогда не забудется. Пройдут годы, окончится война, а боевые походы будем вспоминать с грустинкой, как самые яркие события в жизни. Уверен: своей судьбой мы будем гордиться, будем рассказывать о ней своим детям и внукам...

Слова старшего товарища оказались пророческими.

Вечером 12 октября 1942 года эскорт в составе подводных лодок «Щ-310» и «M-102», четырех БТЩ и пяти катеров МО вышел в Кронштадт. Шли через Копорскую губу, оставляя Деманстенские банки к северу. Обогнули мыс Шепелевский и вышли на Красногорский рейд. До Большого Кронштадтского рейда оставалось ходу не более часа, когда нас атаковали вражеские катера. Начался ночной бой. Белые, зеленые и красные трассы снарядов расчертили темноту ночи. Корабли охранения под командованием командира дивизиона базовых тральщиков капитана 3 ранга М. А. Опарина, умело маневрируя и ведя артиллерийский огонь, отсекли атакующие катера и прикрыли подводные лодки, отходившие полным ходом на створ кронштадтских маяков. Катера противника, не устояв перед контратакой наших сил, отошли к мысу Сейвесте под прикрытие своих береговых батарей.

На рассвете «Щ-310» и «М-102» ошвартовались у пирса в Купеческой гавани Кронштадта.

Мы доставили командованию разведывательные данные: уточнили обстановку в центральной части Финского залива, в заливе Палдиски-Лахт, на подходах к Таллину и полуострову Порккала-Удд, выявили характер судоходства на линии Хельсинки, Таллин, ранее неизвестный западной части шхер, наличие в финских [115] шхерах эскадренного миноносца типа «Ганс Людеман», состав охранения обнаруженного транспорта и барка, линии и состав корабельных дозоров на подходах к Таллину, Палдиски и полуострову Порккала-Удд, состав атакующих поисково-ударных групп и способ их действий.

По оценке штаба бригады, «М-102» задачи разведки выполнила успешно.

Мы сошли на берег, и снова потекли базовые будни, насыщенные подготовкой к предстоящим боевым походам. В этих буднях были и солнечные, и ненастные дни: мы чествовали друзей, которым были вручены награды, присвоены очередные воинские звания. Вместе с тем делили пополам горестные вести, приходившие с фронта.

В один из дней сослуживцы и друзья поздравили С. Я. Каткова с присвоением ему воинского звания капитана 3 ранга. Это было связано с тем, что 9 октября 1942 года Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «Об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии». Положения указа были вскоре распространены и на Военно-Морской Флот. На кораблях, в частях и соединениях вводились должности заместителей командиров по политической части. Политработникам устанавливались общевойсковые и общефлотские воинские звания. Несмотря на это, мы еще долго по привычке называли Сергея Яковлевича комиссаром.

Тем временем наш бывший командир дивизиона капитан 2 ранга Е. Г. Юнаков, оправившись от ран, продолжал командовать дивизионом подводных лодок типа С («Сталинец»). Инженером-механиком этого дивизиона стал И. Р. Рамазанов, до этого плававший на «малютках».

В том же году А. И. Мыльников, до этого командовавший «М-97», был назначен командиром подводной лодки «С-9».

Связи между дивизионом Юнакова и дивизионом «малюток» заметно оживились. Налаживался обмен опытом, проводились встречи офицеров. Интересная встреча с Е. Г. Юнаковым состоялась в начале ноября. Он только что вернулся из боевого похода на подводной лодке «С-13», на которой обеспечивал молодого командира капитан-лейтенанта П. П. Маланченко. Поход был удачный. Боевая задача для «эски» была необычная: нужно было прорваться в Ботнический залив и вести там действия по нарушению морских сообщений противника. «С-13» совсем недавно вошла в строй боевых кораблей, выходила в [116] свой первый боевой поход, при этом часть времени в море планировалось использовать для подготовки экипажа.

5 сентября «С-13» вышла из Лавенсари. Преодолев минные поля и противодействия противолодочных катеров в Финском заливе, она форсировала пролив Седра Кваркен (Южный Кваркен) и приступила к выполнению боевой задачи. В ночь на 11 сентября произошла первая встреча с противником. В результате применения торпед и артиллерии был уничтожен финский транспорт «Гера». «С-13» открыла свой боевой счет. Во вторую ночь уничтожила еще один транспорт — «Юсси X» и через шесть суток тоже в ночной атаке третий — «Анна В».

Когда «С-13» вернулась в базу, мы пригласили Е. Г. Юнакова к себе. В беседе принял участие А. И. Мыльников, недавно вернувшийся из Ботнического залива. Он рассказал о победах подводной лодки «С-9», в командование которой вступил всего несколько месяцев назад. Первый успех «С-9» выпал 27 сентября: она потопила в районе Васа вражеский транспорт. На следующий день возле причала порта Кристина лодка обнаружила германский танкер «Миттельмер». По нему была выстрелена одна торпеда. Атаку завершила артиллерия. Танкер загорелся и затонул.

Две «эски» уничтожили пять вражеских судов. Малюточники доказали на деле, что воевать они умеют и на средних лодках.

Один из командиров, участвовавших в беседе, задал вопрос:

— Как «эски» достигли таких результатов?

— Во-первых, тщательной, всесторонне продуманной подготовкой экипажей к боевым действиям, — ответил комдив, — во-вторых, обеспечением скрытности и внезапности, а также решительными действиями командиров.

Наш дивизион «малюток» представлял собой дружную боевую семью. На береговой базе мы жили сообща, и только когда уходили в море, на время оставляли своих боевых товарищей с других подводных лодок. Все, что делалось в дивизионе, становилось известным всем. Если кто уходил в боевой поход или возвращался в базу, то провожали и встречали всем дивизионом.

И так было, когда отправлялась в очередной боевой поход подводная лодка «М-96» под командованием А. И. Маринеско. На ней выходил командир дивизиона капитан 3 ранга П. А. Сидоренко. В присутствии старшего начальника Александр Иванович держался независимо [117] и в то же время с почтением. Друзья обратили внимание на то, что он был более собран, чем обычно. Предстояло выполнить сложное боевое задание, и подумать было о чем. В Нарвском заливе у поселка Айсери (Азери) экипажу надлежало высадить на побережье разведывательную группу и после выполнения задания принять ее обратно на борт подводной лодки. На это отводилась всего одна ночь.

Обстановка в Финском заливе усложнялась. Условия плавания осенью 1942 года нельзя было сравнивать ни с весенними, ни с летними. Дело в том, что успешные действия наших средних подводных лодок на коммуникациях Балтийского моря вынудили противника принять дополнительные меры. Теперь с каждым месяцем увеличивалась минная опасность и возрастала активность гитлеровских противолодочных сил.

Мне довелось восстановить картину похода лодки Маринеско при подготовке доклада о выполнении боевых задач дивизионом «малюток» в кампании 1942 года. Я ознакомился тогда с вахтенным журналом этой лодки. Осенний поход «М-96» и теперь стоит у меня перед глазами.

4 ноября «М-96» вышла в море. «Малютке» пришлось выполнить боевую задачу в районе, особенно насыщенном минами. Только на курсе подхода к берегу она трижды касалась минрепов. Взрыв мог произойти в любое время, но подводная лодка настойчиво продвигалась к месту высадки. Разведывательная группа вышла на берег скрытно. Разведчики действовали смело и до рассвета выполнили задание.

12 ноября «М-96» возвратилась на Лавенсари и следующей ночью перешла с конвоем в Кронштадт. Это был последний боевой поход известного подводника А. И. Маринеско на «малютке». С возвращением в базу ему было присвоено звание капитана 3 ранга, он был принят кандидатом в члены ВКП(б). В апреле 1943 года его назначили командиром подводной лодки «С-13». В дивизионе, в который входила лодка, А. И. Маринеско встретился со своим другом — командиром подводной лодки «С-9» А. И. Мыльниковым. Опять два Александра Ивановича, связанные одной военной судьбой, стали служить вместе.

Завершилась летняя кампания 1942 года. Ее итоги были подведены на совещании командно-политического состава бригады. Подводники потопили 49 кораблей и транспортов противника. Определенный вклад в боевой [118] успех внесли и «малютки», выполнявшие прежде всего задачи разведки. Малюточники первыми начали прокладывать маршруты в море для средних лодок, имевших большие боевые возможности. О трудностях, с которыми сталкивались лодки нашего дивизиона, свидетельствуют хотя бы такие факты: за летнюю кампанию «малютки» 230 раз пересекали линии минных заграждений; каждая лодка за поход подвергалась в среднем четырем атакам кораблей и авиации противника.

Расчеты гитлеровцев на блокаду подводных сил нашего флота в восточной части Финского залива провалились. Прорыв подводных лодок в Балтийское море оказался для противника полной неожиданностью. Он вынужден был развернуть силы для охраны своих морских коммуникаций, ввести систему конвоирования, усилить противолодочную оборону, наладить светомаскировку, двигаться на переходе морем противолодочным зигзагом, следовать по малым глубинам. Фашистам пришлось расходовать больше сил и средств для борьбы против советских подводных лодок.

«М-90» вступает в строй

Осенью 1942 года я был назначен на должность флагманского штурмана дивизиона «малюток». Мне было приказано сдать дела А. М. Капитонову. Еще в предвоенные годы Алексей Михайлович закончил Ленинградское мореходное училище, проходил службу на «М-102» в качество командира отделения рулевых и сигнальщиков, затем плавал на подводных лодках других типов, учился в классах подводного плавания и был зачислен в командный состав, ему было присвоено звание младшего лейтенанта. Я хорошо знал его по предыдущей совместной службе. Везде, где бы он ни служил, выполнял свои обязанности исправно и назначение на должность штурмана «малютки» вполне заслужил.

Я находился в приподнятом настроении. Новое назначение, повышение в должности рассматривал как высокую оценку моего труда. Но все же самый волнующий момент при сдаче дел — это прощание с экипажем, с которым породнился за время боевых походов. Я обходил строп моряков, и многие из них — это было видно по глазам — расставались со мной с сожалением.

Трогательным было расставание о командиром Петром [119] Васильевичем Гладилиным. Он часто приглаживал волосы — первый признак, что волновался.

— Жаль расставаться с тобой, Юрий Сергеевич. Когда спросили мое мнение относительно твоего выдвижения, так и подмывало сказать — «не переводите с нашей лодки», но подумал — надо же и тебе расти. Так что рад, что ты назначен на более высокую должность. В советах ты не нуждаешься, но все же пожелаю тебе не задерживаться ни в званиях, ни в должностях, всегда взваливай на себя более трудную ношу. Ведь только тогда человек растет, закаляется...

Я покинул «М-102» и теперь бывал на ней как флагманский специалист дивизиона, в состав которого она входила. Уже отмечалось, что флагманский штурман одновременно являлся и внештатным начальником штаба дивизиона. Словом, объем моих обязанностей заметно возрос. Начальнику штаба надлежало вникать в жизнь и деятельность каждой «малютки». Должен отметить, что отношения между штабом и подводными лодками сложились деловые и взаимно уважительные, что помогало в работе.

Одна из главных задач штаба состояла в обеспечении боевых походов, в повышении боеготовности экипажей подводных лодок. Вот почему мы в первые же дни проанализировали уровень боевой готовности дивизиона.

В пределах Финского залива боеспособность дивизиона в то время определялась двумя подводными лодками — «М-96» и «М-102». Подводные лодки «М-77» и «М-79» ввиду технических ограничений в эксплуатации к боевым действиям не привлекались. А «М-90» все еще продолжала стоять на стенке завода.

Территория судостроительного завода имени А. А. Жданова оказалась в зоне досягаемости огня не только артиллерии, но и минометов противника. Место стоянки «малютки» отделяло от передовой позиции фашистов, «копавшихся в районах городской больницы и завода «Пишмаш», всего лишь три километра. Было предпринято несколько попыток подвести к лодке плавучие краны с высокими стрелами, но успеха эти попытки не имели, так как всякий раз начинался артиллерийско-минометный обстрел. Краны приходилось уводить в укрытие. При этом «М-90» получала все новые и новые повреждения от осколков снарядов и мин. Словом, хлопот с лодкой было много. Мне приходилось ежедневно заниматься проблемой спуска лодки на воду. [120]

Осложнялась она тем, что в большинстве своем сотрудники конструкторского бюро завода были эвакуированы из Ленинграда. Многие из них сражались в рядах народного ополчения, другие не вернулись с оборонных работ, погибли от голода и болезней в первую блокадную зиму. Получилось так, что к середине 1942 года в конструкторском бюро осталось всего лишь тринадцать человек. Они нуждались в помощи и вскоре ее получили со стороны бригады подводных лодок, направившей на завод группу военных инженеров. Это были крупные специалисты и замечательные люди, которых возглавил флагманский инженер-механик Е. А. Веселовский.

Евгений Александрович — ветеран подводного флота. Он длительное время служил на Дальнем Востоке, принимал участие в становлении подводных сил Тихоокеанского флота.

Под стать ему были и его помощники. Александр Кузьмич Васильев, возглавлявший электромеханическую часть, умело руководил специалистами подводных лодок, проявлял заботу о содержании аккумуляторных батарей и электрооборудования, контролировал специальную подготовку электриков, помогал им в вопросах обслуживания техники и ее ремонта.

Борис Дмитриевич Андрюк — талантливый инженер-механик. Сначала он был флагманским инженером-механиком дивизиона, а затем помощником флагманского инженера-механика бригады, ведающим вопросами борьбы за живучесть кораблей, оружия и технических средств. Внимательный к людям, он ревниво исполнял свои служебные обязанности, был требователен, справедлив, и за это подводники его уважали.

С энтузиазмом включились в работу И. Р. Рамазанов, И. И. Мамонтов, Б. С. Семенов.

Близкие отношения у меня сложились с Ибрагимом Рамазановичем Рамазановым, с которым я был знаком еще с довоенного времени, когда мы служили вместе на «малютках» в Ханко. В то время он был уже инженером-механиком дивизиона подводных лодок типа С. Я многому научился у него. Он обогатил меня знаниями, ставшими основой для последующего освоения многих типов подводных лодок.

И вот теперь Рамазанов вместе с другими инженерами горячо взялся за подготовку «малютки» к спуску на воду.

Главный инженер завода В. И. Дубовиченко поручил [121] конструкторам изыскать возможность спуска подводной лодки на воду без плавучих кранов. Было предложено несколько вариантов. Лучшим из них оказался проект руководителя конструкторского бюро Ореста Федоровича Якоба, талантливого специалиста и умелого организатора. Но первая попытка спуска не принесла успеха. И тогда межведомственная комиссия, в которую входили военные моряки и судостроители, пришла к выводу: «М-90» замаскировать на территории завода до лучших времен... Но поиски способов спуска лодки на воду продолжались. Было досадно, что в дни, когда решалась судьба Ленинграда, исправная лодка бездействовала. Ее нужно было во что бы то ни стало ввести в строй боевых кораблей.

О. Ф. Якоб предложил: подтянуть подводную лодку к кромке пирса, произвести герметизацию и с помощью специального устройства сбросить ее на воду. Произвели расчеты, выполнили эскизы. Но просто было только на бумаге и весьма сложно — на практике. Как-никак в воду предстояло сбросить со значительной высоты почти двести тонн. Предложенный вариант являлся уникальным в практике подводного флота. Когда приступили к делу, то оказалось, что конфигурация стенки, имеющей у самой воды уступ, и сваи, оставшиеся в воде после строительства, не позволяли осуществить замысел. Тогда инженеры предложили подвести к пирсу баржу, упереть в нее своего рода дорожки и спустить подводную лодку на воду боковым способом. Этот проект был утвержден.

Подготовка к столь необычной операции развернулась полным ходом. Основная тяжесть легла на плечи экипажа «М-90» во главе с ее командиром капитан-лейтенантом С. М. Эпштейном. Завод выделил непосредственных руководителей работ — строителя-инженера В. А. Абрашкевича и старшего мастера А. С. Щедрова. Инженер-механик дивизиона «малюток» Н. И. Мамонтов, скромный, исполнительный, влюбленный в свое дело офицер, большую часть времени находился на заводе. Зачастили на «М-90» и другие флагманские специалисты, которые нередко трудились рука об руку с краснофлотцами. Работали с раннего утра до позднего вечера, а зачастую и ночью, маскируя тусклое внешнее освещение от наблюдателей противника.

Наконец 23 октября 1942 года все подготовительные работы завершились. День был пасмурный и дождливый, видимость скверная, и фашистские самолеты в воздух не [122] поднимались. Над позициями врага нависла туманная пелена. Все это способствовало скрытности действий.

Ранним утром все, кто должен был участвовать в спуске, прибыли на завод. Инженеры проверили последние приготовления.

Настал волнующий момент. Как только были убраны упоры и обрублен основной трос, «малютка» начала движение по спусковым дорожкам. Качнув и накренив баржу, она плюхнулась на воду с высоты трех метров, подняв огромный водяной вал и тучи брызг. Прошли секунды — и вот уже лодка раскачивается на волнах. Многомесячная работа завершилась успешно.

В блиндаже, оборудованном под большим стапелем, в честь участников спуска состоялся скромный обед. Командир дивизиона тогда сказал:

— Тем, что подводная лодка «М-90» вступила в строй, будет плавать и воевать, мы обязаны прежде всего инженерам и рабочим завода, и в первую очередь начальнику конструкторского бюро Оресту Федоровичу Якобу, и если нам удастся нанести урон противнику, то в этом будет и их заслуга.

Будучи тогда на обеде, я не знал, что пройдет полгода, и командовать этой лодкой будет доверено мне.

Народный комиссар судостроительной промышленности СССР своим приказом за спуск подводной лодки «М-90» объявил заводу имени А. А. Жданова благодарность, отметил группу инженеров, проявивших инициативу в разработке технически смелого проекта спуска без помощи плавучих кранов.

Для того чтобы окончательно ввести «М-90» в строй боевых кораблей, потребовалось немного времени. Экипаж упорно и настойчиво готовил ее к выходу в море. Не проходило дня, чтобы комдив П. А. Сидоренко не побывал на этой подводной лодке. Уместно напомнить, что Петр Антонович командовал «М-90» еще в предвоенные годы, когда наши подводные корабли стали ходить в дальние походы и много плавать, в том числе и подо льдом.

Плавание подо льдом... Ныне атомные подводные лодки совершают длительные арктические походы. И это никого не удивляет. Но когда-то очутиться под толщей льдов казалось чем-то невероятным.

Мне довелось слушать интересные, во многом поучительные рассказы контр-адмирала А. Т. Заостровцева, служившего в бригаде подводных лодок Тихоокеанского флота, о первых подледных плаваниях. Он и его старший [123] помощник Н. П. Египко, уже знакомый читателю как первый командир объединенной бригады подплава КБФ, в 30-х годах были пионерами походов подо льдом.

В то время возможности подледного плавания обусловливались тактико-техническими данными дизель-аккумуляторных подводных лодок, которым для пополнения энергозапасов, заряда аккумуляторных батарей, для проветривания отсеков нужен атмосферный воздух. Такие подводные лодки вынуждены плавать попеременно над водой и под водой, а поэтому их называли ныряющими. Время их плавания подо льдом определялось подводной автономностью и не превышало двух-трех суток.

В историю флота вписаны имена подводных кораблей, которые прокладывали пути подо льдом. Среди них подводная лодка «М-90» под командованием П. А. Сидоренко. Она принимала участие в освоении подледного плавания на Балтике. Основная сложность заключалась в том, что затруднялось наблюдение за внешней обстановкой. Долго шли поиски средств, которые бы обеспечивали визуальное наблюдение из-подо льда, заряд аккумуляторной батареи, пополнение запасов воздуха высокого давления из атмосферы, вентилирование отсеков, а в случае необходимости и пробивку льда для всплытия в надводное положение.

Капитан-лейтенант А. В. Лепешкин, с которым мне довелось служить, рассказывал, как начинались испытания лодок для подледного плавания. В 1939 году он предложил проект устройства для использования перископа из-подо льда. Приказом народного комиссара ВМФ была, создана комиссия под председательством командира бригады «малюток» капитана 2 ранга Н. И. Виноградова. Для проведения испытаний выделили подводную лодку «М-90». Выбор имел основание. В 1938 году она заняла первое место по боевой и политической подготовке на флоте. Командир П. А. Сидоренко и инженер-механик М. И. Колушенков были поощрены.

Советско-финляндская война ускорила необходимость подледного плавания. На тумбе перископа подводной лодки установили гидробур, а на носовой и кормовой оконечностях надстройки — металлические стыки, предохраняющие от ударов об лед. Испытания подо льдом дали положительные результаты. Гидробур без затруднения проделывал во льду отверстие, в которое входил перископ. [124]

Спуск «М-90» на воду воскресил в нашей памяти эти страницы истории, и мы гордились тем, что наш комдив принимал участие в подледных плаваниях на этом корабле. После спуска на воду «малютка» перешла к плавбазе «Аэгна» на Тучковую набережную Малой Невы.

В ноябре 1942 года произошло незабываемое в моей жизни событие — меня приняли в члены партии. То, о чем я мечтал всю свою сознательную жизнь — быть коммунистом, свершилось. Партийцы, обсуждая вопрос о моем приеме в партию, говорили больше всего о том, как я вел себя в боевых походах. Это и понятно. Ведь партия требовала от коммунистов примерности, мужества и стойкости в боях за Родину. Я перебирал в памяти походы на «М-102», превосходившие сроки автономности, прорывы лодкой противолодочных рубежей, вспоминал боевых друзей, мужественно смотревших смерти в лицо.

Выступления на собрании были лаконичными: «Достоин быть в рядах партии». И вот голосование и единодушное решение — перевести из кандидатов в члены партии.

А через несколько дней дежурный по бригаде объявил о вызове в политотдел. Я переоделся в выходную форму и с чувством волнения отправился за получением партбилета. Многое запомнилось в деталях. В каюте начальника политотдела я словно заново ощутил великую ответственность за дело партии. Начальник политотдела капитан 2 ранга М. Е. Кабанов посмотрел внимательно мне в глаза, как бы спрашивая: «Ну, не подведешь?» Он сказал:

— Партийная организация единодушно высказалась за принятие вас в партию. Значит, верит вам. Надеюсь, и в дальнейшем будете высоко нести звание члена партии, — и протянул мне красную книжицу партийного билета.

Итак, после двухгодичного кандидатского стажа я стал членом ВКП(б). Произошло это в блокадном Ленинграде. А спустя несколько дней на плавбазе «Полярная звезда» командующий Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирал В. Ф. Трибуц вручал правительственные награды подводникам. Он улыбался и, вручая ордена, шутил, говоря многим: «Верю, что это не последняя награда» или «Надеюсь, будем вас встречать из боевых походов салютами и поросятами на подносе».

В тот день мне была вручена первая награда Родины — орден Красной Звезды за № 74868. Позже, [125] 22 декабря 1942 года, Президиум Верховного Совета СССР принял Указ об учреждении медалей за оборону Ленинграда, Сталинграда, Одессы и Севастополя. В нашем дивизионе с большим подъемом прошел митинг личного состава. Вскоре начальник политотдела бригады от имени Президиума Верховного Совета СССР вручил малюточникам медаль «За оборону Ленинграда».

Ночь, полная тревог

В конце апреля 1943 года меня заранее предупредили, что в канун 1 Мая заступаю дежурить на командном пункте бригады. Дежурили в основном флагманские специалисты. Дело это было беспокойным и ответственным, и к нему мы готовились всесторонне. Перед праздником для инструктажа меня вызвал к себе начальник штаба бригады капитан 1 ранга Л. А. Курников. Когда я прибыл к нему в кабинет, он отложил все дела и ввел меня в обстановку. Отметил, что враг усилил бомбежки с воздуха и артиллерийские обстрелы Ленинграда и Кронштадта, а также островов Лавенсари и Сескар. Активизировали боевые действия вражеские катера, укрывшиеся в шхерах. В этих сложных условиях каждый выход подводной лодки из базы и ее переход морем требовал боевого обеспечения всеми силами флота.

На Балтийском море противник продолжал осуществлять морские перевозки стратегического сырья, вооружения и продовольствия. Для защиты своих морских сообщений гитлеровцы кроме гогландской и нарген-порккалауддской позиций оборудовали в ряде районов противолодочные рубежи. Для противодействия выходу подводных лодок противник продолжал постановки магнитных мин с самолетов в районах Невской губы и кронштадтских рейдов. Постановка мин осуществлялась без перерыва — выставлялось в среднем по 600 мин в месяц.

Фашисты широко применяли специальные приспособления — ловушки различных конструкций. К взрывным устройствам мин на тросах прикреплялись поплавки, что увеличивало во много раз площадь встречи с ними, а следовательно — и вероятность подрыва. К 1943 году общее число мин, выставленных гитлеровцами в Финском заливе, составляло 45 000.

Подводники, находившиеся в Ленинграде, по-прежнему входили в состав ВОГ — Внутренней обороны города, [126] охраняли места стоянок подводных лодок и плавучих баз. Экипажи продолжали выходить на боевую подготовку на речные полигоны. Большим подспорьем являлся морской полигон на одном из рейдов, на котором подводные лодки отрабатывали элементы курсовых задач под прикрытием береговой артиллерии фортов и кораблей охранения.

Ознакомив с обстановкой, начальник штаба пожелал мне удачного дежурства.

На КП я прибыл раньше обычного. Приняв дежурство, сделал вывод, что главным будет обеспечение перехода из Ленинграда в Кронштадт двух Краснознаменных подводных лодок — «Щ-323» и «Ш-406», которыми командовали капитан 2 ранга А. Г. Андронов и Герой Советского Союза капитан 3 ранга Е. Я. Осипов. И действительно, в ночь на 1 Мая они начали движение по Морскому каналу.

На борту «Щ-406» находились командир дивизиона капитан 2 ранга В. А. Полещук и флагманский штурман ОВРа Ленинградской военно-морской базы капитан-лейтенант Л. С. Вайсман, на «Щ-323» — флагманский штурман дивизиона подводных лодок капитан-лейтенант М. С. Солдатов, а также штурман одной из лодок нашего дивизиона старший лейтенант А. А. Смольский, который шел в боевой поход в качестве второго штурмана.

Охранение подводных лодок осуществляли бронекатера, катера МО и дымзавесчики. Лодки должны были следовать в обход открытой части Морского канала, по Ольгинскому створу, далее северным мелководным фарватером и из района Лисьего Носа — в Купеческую гавань Кронштадта. Выбор такого пути объяснялся значительной минной опасностью на Морском канале и интенсивными артиллерийскими обстрелами кораблей на нем.

Выход подводных лодок из базы — хлопотливое дело для дежурной службы, связанное со множеством запросов, согласований, разрешений и отдачей всяких указаний. Я, как говорится, сидел на телефонах. Наконец, все уладив, пожелал командирам обеих лодок счастливого плавания.

Первой шла «Щ-406», но в огражденной части Морского канала у нее обнаружилась неисправность гирокомпаса, и «Щ-323» вышла вперед. Повалил мокрый снег, и вскоре «Щ-406» потеряла впереди идущую лодку. [127]

В полночь погода еще больше ухудшилась. Усилился встречный западный ветер. Хлопья мокрого снега залепляли глаза. Видимость упала до нуля. Вахтенные с ходового мостика порой не могли разглядеть нос своего корабля. На мостике «Щ-323» находились: командир подводной лодки капитан 2 ранга А. Г. Андронов, старший помощник командира капитан-лейтенант Н. А. Семенов, флагманский штурман дивизиона М. С. Солдатов. Под козырьком ограждения рубки за рулем стоял боцман — мичман М. М. Морокко. Около половины первого наверх поднялся из центрального поста штурман старший лейтенант А. А. Шишаев и доложил о времени поворота на новый курс.

Все, кто находился на ходовом мостике, вглядывались в непроглядную тьму, отыскивая буксир, который должен был стоять у поворотного буя. В снежной пелене буксир обнаружить не удалось.

Когда моряки сигнально-наблюдательного поста, расположенного на оконечности огражденной части Морского канала, услышали взрыв, они доложили об этом на командный пункт бригады подводных лодок. С этого момента я потерял покой: непрерывно раздавались телефонные звонки, многие опрашивали о том, что случилось. Данные об обстановке на канале поступали отрывочные и с перебоями, но одно было ясно: одна из лодок подорвалась на мине.

Срочно требовалось организовать помощь, доложить обстановку командованию, вызвать на КП флагманских специалистов.

Первым прибыл флагманский инженер-механик бригады Е. А. Веселовский. Он без промедления занялся неотложными делами. Затем почти одновременно прибыли комбриг капитан 1 ранга С. Б. Верховский, сменивший в феврале 1943 года контр-адмирала А. М. Стеценко, начальник политического отдела М. Е. Кабанов, начальник штаба бригады Л. А. Курников, его заместитель Герой Советского Союза Ф. Г. Вершинин, другие офицеры.

События, происшедшие в заливе, прояснились не сразу. Полную картину положения дел на лодке я составил позже, уже после дежурства, когда побывал в госпитале и навестил пострадавших, в частности, о многом меня проинформировал капитан-лейтенант М. С. Солдатов.

Вот как все это случилось. [128]

Взрывом повредило подводную лодку «Щ-323». Многие члены экипажа, в том числе командир лодки капитан 2 ранга Алексей Герасимович Андронов погибли. Находящихся на ходовом мостике взрывная волна выбросила за борт. Флагманский штурман дивизиона Солдатов был контужен, острая боль усугубилась ушибом ноги. Холодная вода заглушала боль, но все равно на плаву он держался с трудом. Рядом плавали штурман А. А. Шишаев и старшина 1-й статьи П. О. Евдокименко, который во время взрыва находился в отсеке у гирокомпаса — на своем месте по боевому расписанию. Его сильно оглушило, но сознание он не потерял.

В четвертом отсеке образовалась пробоина, через которую хлынула ледяная вода. Она подняла штурманского электрика под подволоку, где образовалась воздушная подушка. Где-то рядом слышались стоны старшины трюмных машинистов Ф. М. Алганова и радиста главного старшины А. Е. Трудоношина. Вдруг снова раздался взрыв, и на этот раз Евдокименко лишился сознания, когда очнулся, то находился уже вне лодки, на поверхности залива. Очевидно, второй взрыв сорвал вентили на баллонах высокого давления и воздух стал вытеснять воду из отсека.

В критическом положении подводники проявили бесстрашие и хладнокровие; оставшиеся в живых, как говорится, смерти смотрели в лицо, никто не дрогнул, не растерялся. Уцелели только два отсека, изолированные друг от друга герметической переборкой.

На лодке погас свет, не хватало кислорода. Путем перестукивания была налажена связь со всеми отсеками. Выяснилось, что внутри корабля находятся одиннадцать человек. Постепенно все они сосредоточились в кормовом отсеке, из которого на поверхность моря было два выхода — через входной люк с использованием тубуса и через торпедные аппараты. Но при осмотре установили, что входной люк заклинило. Решили выходить через торпедные аппараты.

Коммунист М. Г. Гладков, старший из собравшихся в кормовом отсеке, спросил: «Кто пойдет первым через торпедный аппарат?» «Я пойду», — сказал торпедист С. Г. Киселев. Получив задание выйти на поверхность, он начал разминку. Был затоплен кормовой отсек, создана воздушная подушка, и подводники вслед за Кисейным один за другим поднялись на поверхность залива.

Краснофлотец с плавбазы «Аэгна» А. М. Назаров не [129] умел пользоваться индивидуальным спасательным аппаратом. (На подводной лодке он оказался случайно в качестве пассажира.) Гладков пояснил, как пользоваться аппаратом, помог ему провести пробное погружение и только после этого приказал: «Выходи!» Назаров благополучно выбрался на поверхность залива.

Последним покинул подводную лодку коммунист М. Г. Гладков. Он и его товарищи после взрыва продержались на подводной лодке семь часов!

Все, кто оказался в ледяной воде, мужественно продолжали бороться за жизнь, помогая друг другу. Все меньше оставалось людей на плаву. Несколько человек погибло от переохлаждения. Спаслись двое — краснофлотцы И. А. Харченко и А. М. Назаров. Эти богатыри, пробыв в ледяной воде много часов, выжили. Впоследствии вместе с Солдатовым, Шишаевым и Евдокименко, тоже выжившими чудом, они продолжительное время находились в госпитале, а затем вернулись в строи и участвовали в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Солдатов, Евдокименко и Харченко дожили до Дня Победы.

В ту трагическую ночь мне приходилось уточнять обстановку, связываться с должностными лицами, с частями и кораблями, передавать распоряжения командира бригады. Сознание того, что рядом гибнут товарищи, побуждало действовать быстро и решительно. Были приняты меры по ускорению подачи к месту взрыва понтонов и водолазных ботов. По приказу командования плавсредства аварийно-спасательной службы без промедления начали движение в назначенный район. Мы торопились, так как понимали, что с началом рассвета гитлеровцы начнут прицельный обстрел подводной лодки и плавсредств. Не исключались и атаки вражеских катеров.

Возвращался я с дежурства на плавбазу «Аэгна» с тяжелыми думами. Многих в ту ночь мы потеряли. Погибли два моих однокашника по учебе в военно-морском училище — командир минно-артиллерийской боевой части подводной лодки «Щ-323» старший лейтенант А. И. Осипов, человек исключительного оптимизма, весельчак, и штурман подводной лодки «М-77» старший лейтенант А. А. Смольский, романтик, влюбленный в морскую службу.

Трагическая судьба подводной лодки «Щ-323» долго еще стояла перед моими глазами. Корпус лодки до 1945 года оставался на бровке Морского канала, всего в [130] нескольких сотнях метров от его огражденной части. Все это время на ее флагштоке развевался Военно-морской флаг и проходившие корабли салютовали ему, отдавая долг памяти тем, кто отдал свои жизни в жестокой борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

Летом 1945 года «Щ-323» перевели на другое место. Погибшие члены экипажа были захоронены на Смоленском кладбище. Люди сохранили память о них.

17 октября 1980 года останки членов экипажа перезахоронили на мемориальном кладбище Васильевского острова. Под звуки траурного марша многолюдная процессия двигалась от главных ворот Смоленского кладбища до мемориала, где захоронены защитники Ленинграда, погибшие в годы блокады. За урнами с прахом героев шли ветераны — их боевые соратники, родные, трудящиеся района.

Траурный митинг открыл председатель совета ветеранов подводников вице-адмирал в отставке Л. А. Курников. От имени ветеранов слово предоставили мне.

6 мая 1983 года подводники вновь собрались на мемориальном кладбище по случаю открытия памятника сооруженного при активном участии трудящихся Василеостровского района и военных моряков. Спало белое полотнище — и четыре торпеды устремились ввысь, как бы символизируя полет в бессмертие тех, кто ценой своих жизней добывал победу. У основания памятника на гранитных плитах выбиты тридцать семь фамилий членов экипажа Краснознаменной подводной лодки «Щ-323» и четырехстишие поэта-балтийца Всеволода Азарова:

Пусть камень поведает грозные были,
Друзья принесут благодарность в награду
Подводникам, что Ленинград защитили.
Их лодкам, что первыми рвали блокаду.

Необычный рейс

Солнечным утром командир дивизиона П. А. Сидоренко и я обходили подводные лодки, приткнувшиеся к каменной стенке: они словно бы отдыхали после трудных походов. Иные корпуса хранили на себе следы войны: вмятины от осколков и наваренные листы металла на пробоинах. Чуть в сторонке стояли две подводные лодки — «М-77» и «М-79». Они отличались от других «малюток» своей архитектурой и боевыми возможностями. Эти лодки [131] — первенцы отечественного судостроения. К началу войны они уже претерпели технический да и моральный износ, имели ограниченные возможности плавания, погружаясь на глубины до тридцати метров.

Командир дивизиона П. А. Сидоренко, глядя на эти «малютки», задумчиво произнес:

— Что делать с ними? Матросы каждый день обращаются: «Когда нас пошлют на боевое задание?» А когда объясняешь причины вынужденной стоянки, в один, голос заявляют: «Переведите на другие подводные корабли, которые ходят в море, или спишите в морскую пехоту».

Ценную мысль высказал капитан 2 ранга Е. Г. Юнаков, командир дивизиона средних лодок, не терявший своих связей с экипажами «малюток». Он предложил перебазировать подводные лодки «М-77» и «М-79» на Ладожское озеро для решения задач разведки и борьбы с судоходством противника. И вот я получил задание обосновать возможность и необходимость такого предложения, а также разработать мероприятия по перебазированию.

Командование бригады и дивизиона впервые разрабатывали руководство по действиям подводных лодок в озерных условиях. Прежде всего встал вопрос, как их доставить на Ладогу из блокадного Ленинграда. Ведь большая часть левого берега Невы, несмотря на прорыв блокады Ленинграда и освобождение города Шлиссельбурга (Петрокрепости), все еще находилась в руках врага.

Итак, Нева для перехода на озеро исключалась. Вспомнили предвоенную практику. Перевозки малых кораблей с флота на флот в ту пору случались нередко. По железным дорогам подводные лодки перевозились как правило, на специальных транспортерах.

Предложение — перевезти «малютки» по железной дороге — доложили наркому ВМФ адмиралу Н. Г. Кузнецову. Он одобрил, и мы развернули подготовительные работы.

Нужно было пробудить у коммунистов, комсомольцев и всего личного состава чувство высокой ответственности за выполнение необычной и сложной задачи, поставленной командованием. Было решено провести объединенное открытое партийное собрание двух экипажей приглашением флагманских специалистов дивизиона бригады. [132]

Участники собрания с воодушевлением восприняли приказ о переводе подводных лодок на Ладожское озеро.

— Члены экипажа нашей лодки, — подчеркнул в своем выступлении командир «М-77» И. М. Татаринов, — горятся тем, что им выпала честь прокладывать новые пути в использовании малых подводных лодок в закрытых пресных водоемах. И мы приложим все силы, чтобы оправдать высокое доверие.

Партийное собрание выразило стремление личного отава — тщательно подготовиться к перевозке подводных лодок и освоению озерного плавания. Решили трудиться посменно, круглые сутки. Флагманские специалисты штаба взяли на себя обязательства возглавить работы.

Собрание придало мощный импульс в подготовке лодок к перебазированию. Люди трудились самоотверженно, днем и ночью. Флагманские специалисты штаба выступили организаторами многих начинаний.

Основная тяжесть труда легла на плечи командиров подводных лодок И. М. Татаринова и К. С. Кочеткова (его перед самой отправкой на Ладогу заменил А. Клюшкин, прибывший с Тихоокеанского флота). Командир дивизиона П. А. Сидоренко координировал усилия штаба дивизиона и экипажей кораблей. При этом напоминали морякам, что предстоящее озерное плавание явится дальнейшим развитием боевого использования подводных сил в новых условиях и что оба экипажа станут первопроходцами в деле освоения закрытых пресных водоемов.

Первое, с чем нам пришлось столкнуться, так это с поиском специальных транспортеров для перевозки лодок. В Ленинграде их не оказалось. И тогда было принято решение осуществить перевозку на обычных открытых платформах. Пришлось разработать специальное крепления корпусов. Чтобы облегчить лодки, с них сняли аккумуляторные батареи, оружие, все корабельные запасы и различное имущество. Мы изучили путь движения эшелона, учли его проходимость по высоте под мостами, линиями высоковольтных передач и другими сооружениями.

Первой начали погружать «М-79». Она всю зиму простояла на Балтийском заводе в качестве электростанции: подавала электроэнергию в цеха по 12–14 часов в сутки. Перед отправкой на Ладогу личный состав своими силами в исключительно короткие сроки произвел капитальный [138] ремонт главных и вспомогательных механизмов. Плавучие краны подняли «малютку» из воды и установили на железнодорожные платформы. Такая же операция была произведена и с «М-77». Платформы с подводными лодками, зачехленными брезентом, перевели на полустанок, расположенный на окраине Ленинграда, — Дачу Долгорукова. Здесь теперь был железнодорожный узел, через который следовали транзитные поезда и где формировались составы. С этого полустанка должен был начаться необычный рейс «малюток» на Ладогу.

В те дни встал вопрос: кому из машинистов депо доверить проводку уникального поезда? Кандидатов было несколько, но выбор пал нa члена комсомольского бюро депо, молодого, но уже опытного и обстрелянного на войне машиниста Василия Алексеевича Еледина.

В. А. Еледин в первую блокадную зиму, когда в городе недоставало топлива, водил комсомольский паровой «ЭШ-4375»{13}, обеспечивая торфом 5-ю городскую электростанцию, единственную, которая в то время снабжала электроэнергией Ленинград.

После прорыва блокады в январе 1943 года Еледин стал водить поезда, обеспечивавшие сообщение Ленинграда со страной. Был он тогда машинистом паровоз «ЭУ-708–83», сержантом, командиром отделения, возглавлял комсомольско-молодежную бригаду.

В конце апреля В. А. Еледину было поручено приступить к выполнению задания Военного совета фронта по перевозке эшелона с подводными лодками. Состав был необычным, и требовалось особое внимание при его комплектовании, а также и при движении на трех платформах.

— Вези аккуратно, без рывков, — сказал начальник паровозной колонны Н. И. Кошелев, напутствуя В. А. Еледина и его помощников, совсем еще молодых пареньков — Алексея Илларионова и Михаила Стебунова. — Подводные лодки — груз ответственный, скорость движения не должна превышать полутора-двух километров в час.

Нас особенно беспокоили крутые повороты железнодорожной колеи. Подводники проверили крепления, [134] убедились, что все сделано надежно. С эшелоном следовали энергетики, связисты, такелажники, сварщики и водолазы. Движение началось во время, предусмотренное графиком транспортировки.

Еледин впоследствии рассказывал, что «за паровозом был прицеплен вагон для представителей военно-морского командования, управления железной дороги и различных специалистов, но в нем не было необходимости. Почти все сопровождающие шагали рядом с платформами. От «конвоя» только и слышались предостерегающие окрики: «Потише!», «Внимание!», «Осторожно!». Но я и без них — сплошная бдительность, знаю, что везу. Небось не ждут фашисты такого гостинца в водах Ладоги. Думаю об этом и, честно говоря, горжусь, что мне доверили перевезти «малютки».

У станций Заневский Пост, Всеволожская и Рахья энергетики вынуждены были снять провода линий высоковольтных передач, так как состав не мог пройти, а с проходом эшелона восстановили их. Больше всего досталось связистам. Свыше трехсот раз они рассоединяли, а затем восстанавливали многочисленные линии связи. Особенно сложным оказался участок пути от станции Рахья до станции Ириновка. Здесь очень много закруглений. Поворот следовал за поворотом.

Но вот самый сложный участок дороги позади. Поезд прибыл на конечную станцию Ладожское Озеро. Осталось пройти трехкилометровый путь до бухты Гольсмана. Здесь было проложено две колеи, условно названные «Костыль» и «Болт». Они доходили до слипа, используемого для вывода из воды на железнодорожный путь топливных цистерн. Водолазы отдали крепления, и подводная лодка «M-79» соскользнула на воду. Ее отбуксировали в бухту Морье. Такой же путь прошла и «М-77».

Так на Ладожском озере появились подводные лодки. Они составили отдельную группу, подчиненную командующему Ладожской военной флотилией контр-адмиралу В. С. Черокову. Местом их постоянного базирования стала главная база флотилии — Новая Ладога, расположенная в устье Волхова. Экипажи разместились на правом берегу реки в деревянных домах, добротно срубленных из сосновых бревен.

Подводникам требовалось время, чтобы врасти в новую обстановку. Прежде всего следовало освоить озеро как район боевых действий. В определенных отношениях Ладожское озеро морю не уступает. Это самое большое [135] озеро в Европе. Его длина — 219 километров, ширина — 83 километра, глубины — до 230 метров. Средняя глубина порядка 50 метров. По глубинам озеро приближается к Финскому заливу, если не принимать во внимание его глубоководные впадины. Здесь подводные лодки могли вести боевые действия в северной и центральной части.

На Ладожском озере более 660 островов, которые в своем большинстве расположены на северо-западе, где образуют шхеры. Северные берега большей частью высокие и скалистые, изрезанные глубоко впадающими в них фьордообразными заливами. Южные берега преимущественно низкие, слабо изрезанные, поросшие лиственным лесами, с множеством песчаных и каменистых кос, пляжами. На озере, особенно в осенне-зимний период часты сильные ветры, развивающие штормы, по своей силе не уступающие балтийским. Волны крутые и резкие. Много неприятностей достается кораблям, застигнутые штормами в открытом озере.

На озере противник имел корабельный состав, но в основном финский, состоящий из судов малого водоизмещения и катеров. Имелась небольшая группа итальянских торпедных катеров и немецких десантно-артиллерийских самоходных барж-катамаранов типа «Зибель» доставленных по железной дороге через финскую территорию. Противолодочной обороны на озере противник, по существу, не имел.

Незначительной была и минная опасность. Ставились в основном одиночные финские противокорабельные мины типа «Маталла» у прибрежных коммуникаций и устьях рек на подходах к пунктам стоянок наших кораблей и судов. Они сравнительно легко обезвреживались.

На озере легко решалась одна из главных проблей подводников — обеспечение в достаточном количестве и в любое время плавания пресной водой. Ее запасы были неограниченны.

Изучив особенности Ладоги, экипажи «М-77» и «М-79» приступили к выполнению боевых задач. Ладожская военная флотилия, как составная часть Балтийского флота, оперативно взаимодействовала с войсками Ленинградского и Волховского фронтов, на стыке которых она располагалась, а затем и Карельского фронт. Флотилия обеспечивала безопасность единственной водной артерии, связывающей Ленинград со страной, [136] находясь на флангах фронтов, содействовала их войскам в ведении боевых действий на озерном направлении.

Летом 1943 года я начинал рабочий день с изучения донесений с «малюток», находившихся на Ладожском озере, и докладывал вытекающие из них выводы командиру дивизиона. Что же было общего в тех донесениях? Какие задачи решали лодки? Прежде всего они вели разведку в интересах флотилии и фронтов, высаживали и снимали с побережья, занятого противником, разведывательные группы, несли дозоры и своим присутствием создавали угрозу для судоходства противника на озере, вынуждали его принимать контрмеры, требовавшие больших затрат сил и средств.

До конца 1943 года «малютки» совершили на озере десять боевых походов. Подводная лодка «М-77» под командованием капитан-лейтенанта И. М. Татаринова совершила три похода, продолжительностью по пять суток каждый, в районы Андрусовской губы, острова Валаам и восточного побережья. Успешные боевые походы совершила и «М-79» под командованием гвардии капитана 3 ранга С. З. Тращенко, сменившего капитан-лейтенанта А. А. Клюшкина, который был назначен командиром подводной лодки «С-4». В это же время на ней сменился и инженер-механик. Новый командир БЧ-5 старший техник-лейтенант В. Н. Нестеров взялся за дело с большим желанием и энтузиазмом.

В первые годы после войны, когда мне довелось командовать Краснознаменной подводной лодкой «Лембит», я ближе познакомился с ним. Василий Нестерович имел качества, присущие зрелым подводникам. Руководя подчиненными, он всегда был вместе с ними. Таких, как он, любовно называли трудягами. Уверенность Нестерова в людях и его высокие качества флотского инженера-механика помогали ему управлять подразделением в самых сложных условиях.

Но вернемся к боевым действиям подводных лодок на Ладоге. В октябре Волховский фронт в бухте Муста-лахти высаживал диверсионный десант. «М-77» выполняла в его интересах задачи навигационно-гидрографического обеспечения, выставила в районе подхода десанта буй и продолжала вести наблюдение. В это же время у базы корабельных сил противника — Лахденпохья находилась «М-79». Она вела наблюдение за неприятельскими кораблями. Обе подводные лодки успешно выполнили свои боевые задачи. [137]

Несколько дней спустя «М-79» произвела разведку побережья между устьями рек Тулокса и Видлица. Этот район особенно интересовал командование Волховского фронта, как наиболее удобный для высадки оперативно-тактического десанта в случае наступления советских войск в межозерном районе на олонецком направлении.

Подводная лодка «М-79» до начала ледостава еще дважды выходила на разведку в этот район и оба раза доставляла командованию ценные сведения о противнике.

В ноябре в очередной пятидневный поход вышла подводная лодка «М-77», имея задачу высадки разведчиков на побережье, занятое противником. Боевая задача была решена успешно.

Завершив летнюю кампанию на Ладожском озере, «малютки» занесли на свой счет ряд успешно решенных боевых задач. Наиболее отличившимся командующий Ладожской военной флотилией контр-адмирал В. С. Чероков вручил награды Родины. В числе награжденных были командир подводной лодки «М-77» капитан-лейтенант И. М. Татаринов, старшина 1-й статьи А. Р. Мальцев, старшина 2-й статьи П. И. Чугунов, старший краснофлотец Н. Ф. Ханычев. Они были первыми из подводников, награжденными за отличные боевые действия на Ладоге.

Огненная земля Лавенсари

В первых числах мая командир дивизиона Петр Антонович Сидоренко отбыл на остров Лавенсари с группой штабных офицеров, а я остался в Кронштадте. Он получил задание — исполнять обязанности представителя бригады при Островной военно-морской базе. По характеру человек беспокойный, Петр Антонович, занимаясь новым делом, жил заботами дивизиона и беспрерывно связывался с нами. Когда он вызывал к телефонному аппарату кого-либо из офицеров штаба, то чаще всего подходил я. Петр Антонович интересовался делами в дивизионе, на отдельных лодках. Однажды и я спросил его о положении на острове.

— Забот много, и все срочные. Лавенсари как мишень — враг беспрерывно атакует нас. Покоя нет... — ответил Сидоренко.

Лавенсари — передовая маневренная база. Она была [138] удобной для стоянки надводных кораблей и подводных лодок. Она имела огромное значение, и противник усиленно атаковывал ее. Несмотря на непрекращающиеся атаки с моря и воздуха, остров стоял нерушимым бастионом, а его гарнизон продолжал вести активные боевые действия.

Гитлеровцы однажды пытались высадить десант и захватить Лавенсари, но эта их попытка кончилась полным крахом.

Для врага целью № 1 была стоянка подводных лодок и надводных кораблей. Она подвергалась систематическим атакам вражеской авиации и артиллерийским обстрелам из дальнобойных орудий, установленных на Кургальском полуострове.

Только по ночам несколько снималось напряжение у пирса велись погрузочно-разгрузочные работы. В это время вблизи острова действовали фашистские катера. Они минировали подходы, атаковывали конвои и дозоры. Наши подводные лодки входили в бухту Норе-Копельлахт (Окольная) и выходили из нее в темное время, а в период белых ночей — под прикрытием дымовых завес, которые ставились в этом районе периодически для дезориентации противника. Стоянка в бухте, однако, полностью не обеспечивала безопасность подводных лодок. Приходилось рассредоточиваться, погружаться в подводное положение и все светлое время лежать на грунте.

На рубеже 1942–1943 годов на флоте произошли изменения, которые способствовали улучшению обеспечения боевой деятельности подводных лодок. Главная военно-морская база флота стала Кронштадтским морским оборонительным районом (КМОР), а островной укрепленный сектор (ОУС) — Островной военно-морской базой (ОВМБ). Перестройка позволила лучше и с большей эффективностью организовать взаимодействие всех сил по поддержанию благоприятного для нас оперативного режима в восточной части Финского залива. Все эти изменения, безусловно, учитывались нами, штабными работниками, при подготовке документов.

В приказах, поступающих от командования КБФ, раскрывались задачи флота на летнюю кампанию 1943 года. Подводным лодкам, авиации и торпедным катерам предстояло нарушать морские сообщения противника. Главной же задачей по-прежнему оставалось обеспечение развертывания подводных лодок. [139]

В начале июля 1943 года на совещании политработников КБФ выступил народный комиссар Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов. «Время дорого, — сказал он. — Мы накануне крупных событий. Вам, балтийцам, надо забыть слова «Мы не отдадим Ленинград» — пора думать о наступлении, о возвращении Нарвы, Таллина, Риги»{14}.

С началом кампании 1943 года на Лавенсари в разное время находились подводные лодки, действующие в составе первого и второго эшелонов: «Щ-303», «Щ-406», «Щ-408», «С-9» и «С-12».

После возвращения из разведки гвардейской подводной лодки «Щ-303», которой командовал Герой Советского Союза капитан 3 ранга И. В. Травкин, окончательно стало ясно, что основной преградой для подводных лодок является варген-порккалауддский противолодочный рубеж. Форсирование его можно было обеспечить лишь при тесном взаимодействии всех сил флота. Прежде всего требовалась поддержка авиации для уничтожения фашистских надводных кораблей и катеров, а также для разрушения стационарных противолодочных средств на рубеже.

С последней декады июня 1943 года было приказано развернуть второй эшелон. Перед этим в разведывательные походы вышли подводные лодки типа М. Им предстояло установить фарватеры противника и возможности следования средних подводных лодок через гогландскую позицию, обеспечить высадку и прием разведывательных групп с побережья, занятого фашистами, а при благоприятных условиях уничтожать вражеские подводные лодки, корабли и катера дозоров.

К выполнению поставленных задач готовились «М-90»,; «М-96» и «М-102». На «малютках» прибавилось по одному офицеру: в штат ввели командира БЧ-2–3, ведающего торпедным и артиллерийским вооружением.

В ночь на 3 июля мы провожали на задание из Кронштадта подводные лодки «М-96» и «М-102». В составе экипажей шли новые штурманы, они же помощники командиров. На «М-96» — старший лейтенант Е. А. Антипов, ранее служивший на «М-83», участвовавший в обороне Лиепаи в первые дни войны, а на «М-102» — лейтенант А. М. Капитонов. [140]

Стояла тихая белая ночь. Как обычно, мы пожали командирам руки, пожелали счастливого плавания и благополучного возвращения в родную базу. Командир «М-96» капитан-лейтенант Николай Иванович Карташев, улыбаясь, сказал: «Постараемся», а командир «М-102» Петр Васильевич Гладилин, человек очень осмотрительный, вдруг как-то шутливо бросил:

— Куда же мы денемся. Конечно, вернемся...

Будучи прежде помощником Петра Васильевича, я знал, что экипаж лодки сплоченный, люди в нем — опытные, искушенные в военном деле. И все же каждый боевой поход — это испытание экипажа на прочность и, если хотите знать, степень удачи... Вот почему, сказав, что экипажам обеих «малюток», безусловно, по плечу любые сложные боевые задачи, я с некоторой тревогой посмотрел на Гладилина.

Вскоре поступили первые донесения. Под прикрытием дымзавес обе подводные лодки благополучно вышли из Кронштадта. До Лавенсари переход прошел спокойно, без происшествий. Но противник, очевидно, обнаружил прибытие к острову подводных лодок. 7 июля последовало пять воздушных налетов, в которых участвовало более семидесяти самолетов. Они бомбили стоянку кораблей.

«М-96» своевременно отошла от пирса, прибыв в назначенную точку рассредоточения, погрузилась под воду и легла на грунт — толща воды защитила ее и бомбы вреда не причинили.

«М-102» с отходом несколько задержалась. Она продолжала стоять ошвартованной у баржи. Когда налетела первая волна самолетов, на ходовом мостике находились помощник командира лейтенант А. М. Капитонов, парторг боцман главный старшина А. А. Захаров и командир отделения рулевых-сигнальщиков старшина 2-й статьи Н. И. Сухарев. Бомбы падали совсем рядом. Столбы воды, перемешанной с песком, закрыли корабли. «М-102» была готова к отходу. Ждали командира П. В. Гладилина: он был в штабе. Наконец прибежал. Ему оставалось сделать всего несколько шагов, чтобы занять свое место. Но, когда он приблизился к трапу, у борта «малютки» разорвалась бомба. Осколки застучали по корпусу подводной лодки. Командир упал на палубу баржи, не успев ступить на трап. Осколок бомбы оборвал его жизнь. На ходовом мостике смертельно ранило помощника командира. Тяжелораненый командир отделения [141] рулевых-сигнальщиков Сухарев пытался помочь ему, однако силы оставили его и он потерял сознание.

Боцман Захаров сообщил о случившемся в центральный пост и скомандовал, чтобы вынесли наверх сумку с медикаментами: по штату он исполнял обязанности корабельного фельдшера. По семафору через сигнально-наблюдательный пост доложили о случившемся командованию, и через несколько минут комдив был на лодке. С ним прибыли врачи, но их помощь А. М. Капитонову уже не потребовалась: он скончался, а Сухареву она была оказана вовремя.

В командование подводной лодкой вступил командир дивизиона П. А. Сидоренко.

Ранним утром 8 июля с приспущенным Военно-морским флагом «М-102» вошла в Купеческую гавань Кронштадта. Известие о гибели Петра Васильевича Гладилина потрясло меня. Войну я начинал вместе с ним. Мы многое пережили, деля поровну и горечь неудач и радость побед. За долгие месяцы научились понимать друг друга с полуслова, стали не только сослуживцами, но и друзьями. Встреча в начале пути с таким командиром, как Гладилин, во многом предопределила мою дальнейшую службу на флоте.

Погиб и Алексей Михайлович Капитонов — молодой, подававший надежды подводник и прекрасный человек. В качестве офицера Алексею так и не пришлось воевать на «малютках». Это был его первый и последний боевой поход.

Через три дня Петра Васильевича Гладилина и Алексея Михайловича Капитонова со всеми воинскими почестями похоронили на Военном кронштадтском кладбище. На могилах поставили скромные пирамиды с пятиконечными звездами.

В результате бомбежки и пушечно-пулеметного обстрела вражескими самолетами в корпусе и рубке «М-102» появилось более двухсот пробоин. «Малютка» временно вышла из строя, и ее поставили ненадолго в док. Вскоре назначили новых командира и его помощника. Командиром «М-102» стал капитан-лейтенант Н. С. Лесковой. Проходя до этого службу на Тихом океане, он неоднократно писал рапорты с просьбой отправить его на действующий флот. Его желание удовлетворили. Николай Степанович стал балтийцем и моим товарищем. Наша дружба продолжалась и после войны, когда пришлось служить в разных соединениях. Его [0142] помощником стал балтиец капитан-лейтенант Н. Г. Симонов, получивший фронтовую закалку в морской пехоте, сражавшейся на островах Финского залива.

Как рассказал позже мой боевой друг Е. А. Антипов, «M-96» в течение двух недель после этих событий осталась на Лавенсари, а 18 июля вышла в боевой поход. В этот раз она действовала в районе, расположенном к северу и востоку от острова Гогланд. В ее задачу входила разведка подходов к Хапасарским шхерам и входных фарватеров в Котку, Ловису и Порво. В целях развертывания последующих подводных лодок бригады в Балтийском море необходимо было найти протраленные фарватеры в северном проходе гогландской противолодочной позиции. В общих чертах мы подставляли, что вражеская коммуникация, соединяющая порты северного и южного побережий залива, проходит западнее островов Гогланд и Большой Тютерс, но выходов на нее из шхерного района еще не знали.

«М-96» действовала на опушке шхер в малоизвестном районе, среди коварного нагромождения скал, валунов и камней. Следуя малым ходом в подводном положении, «малютка» выскочила на каменистую банку Тумола и повредила вертикальный руль. Это обстоятельство вынудило лодку возвратиться на Лавенсари, а затем в Кронштадт для ремонта.

Готовясь к новым боевым походам, мы изучали опыт подводных лодок бригады, действовавших в Финском заливе в мае — августе. В это время им удалось успешно форсировать гогландский противолодочный рубеж, но прорвать нарген-порккалауддскую позицию они не смогли, хотя и прилагали немалые усилия.

Действиям подводных лодок при прорыве противолодочных рубежей уделялось особое внимание. На одном из совещаний в сентябре 1943 года командир бригады проинформировал нас, командиров кораблей и офицеров штабов, об уроках, которые стоит вынести из походов подводных лодок «С-12» под командованием капитана 3 ранга А. А. Бащенко и «С-9» во главе с капитаном 3 ранга А. И. Мыльниковым, состоявшихся в августе этого года.

«С-12», выполнявшая задачу севернее острова Найссар (Нарген), не добилась успеха, а «С-9» сообщила важные сведения о нарген-порккалауддском противолодочном рубеже. Ведя разведку в районе противолодочных сетей, она пять раз коснулась минрепов и установила, [0143] что бомбежка нашей авиацией ожидаемых результатов не дала — сети остались целыми. Они охранялись многочисленными дозорами катеров, выставленных на протяжении всего рубежа с интервалами в две мили. За сетевой преградой наблюдалось движение кораблей и судов, очевидно, между Хельсинки и Таллином. «С-9» выстрелила две торпеды с целью разрушить сети, но это не особенно сильно повредило их.

12 августа 1943 года «С-9» легла на курс в базу. Находясь к юго-западу от острова Вайндло, она передала по радио донесение, и после этого связь с ней прекратилась.

Походы этих лодок подтвердили, что для балтийских подводников сложилась неблагоприятная обстановка. Сил и возможностей для уничтожения вражеских противолодочных сетей флот не имел, и командование приняло решение о прекращении выхода подводных лодок в Балтийское море до изменения обстановки. Однако подготовка наступательных действий войск Ленинградского фронта потребовала сведений о состоянии обороны противника на побережье и островах залива. Добыть эти данные поручили подводным лодкам «М-96» и «М-102».

Командиру «М-96» была поставлена задача форсировать гогландский противолодочный рубеж, высадить на Гогланд две группы разведчиков, а затем вести поиск и уничтожение боевых кораблей и транспортов в районе к западу от острова до банки Калбодагрунд. Базовые тральщики и катера МО вывели «М-96» в точку погружения для самостоятельного движения в назначенный район боевых действий. Следуя через центральный проход гогландского противолодочного рубежа, лодка благополучно форсировала его. В первую же ночь она скрытно высадила разведывательную группу в средней части Гогланда, не встретив противодействия противника. Используя темное время суток, «малютка» начала движение к северной части острова, чтобы высадить вторую разведывательную группу. Но этому помешали световые сигналы, подаваемые фонарем в сторону моря. Командир отказался от высадки второй группы, и подводная лодка, погрузившись на глубину, отошла от острова. Через двое суток высадка второй группы разведчиков состоялась.

Выполнив задачу и исчерпав автономность, 3 сентября «малютка» удачно прошла гогландский противолодочный [144] рубеж, теперь уже с запада на восток, возвратилсь на Лавенсари, а затем с попутным конвоем перешла в Кронштадт для очередного межпоходного ремонта.

Подводная лодка «М-102», высадив разведывательную группу на остров Большой Тютерс, 6 сентября во время поиска вражеских кораблей и судов в Нарвском заливе встретилась с четырьмя сторожевыми кораблями противника, которых атаковывала наша авиация. Момент для атаки их торпедами был исключительно благопрятный. Но «малютка» упустила время, и сторожевые корабли вышли из сектора атаки. Догнать их «М-102» уже не могла. Фашистские корабли полным ходом удались от подводной лодки и вскоре скрылись за гористом.

Такие встречи с вражескими надводными кораблями Финском заливе происходили не часто, и было очень обидно за допущенное промедление. Н. С. Лесковой, как командир подводной лодки, переживал больше всех.

«М-102» пробыла на позиции пятнадцать суток, но больше встреч с противником не имела. Преодолев многочисленные минные поля, она возвратилась в базу и начала подготовку к очередному боевому походу.

На фарватерах Невской губы

У каждого человека есть своя мечта. Она окрыляет его, зовет к действию.

Будучи еще курсантом Военно-морского училища имени М. В. Фрунзе, плавая позже на подводных лодках «М-62» и «М-102», проходя службу флагманским штурманом дивизиона, я не расставался со своей мечтой — стать командиром корабля. Эта мечта прибавляла мне сил, одухотворяла. Сознавая, насколько ответственна и трудна должность командира подводной лодки, я усиленно готовился к этому нелегкому поприщу, старался быть похожим на лучших командиров. Моим воображением владели образы легендарных флотоводцев, командиров кораблей отечественного флота: адмиралов Ушакова, Нахимова, Макарова, командиров «Меркурия», «Варяга», «Стерегущего». С большой признательностью я вспоминал уроки своих учителей — преподавателей военно-морского училища: И. Н. Дмитриева, В. П. Суйковского, Д. П. Белоброва, Б. П. Хлюстина, Н. Ю. Авраамова, [145] И. В. Соколова, П. Д. Быкова, Б. М. Подвысоцкого, А. А. Паскина, Н. Н. Шенского и других. Это были люди с богатым жизненным и профессиональным опытом, щедрым сердцем. Большинство из них участвовали в первой мировой войне, а И. Н. Дмитриев и В. П. Суйковский — в Цусимском морском сражении. Будучи патриотами своей Родины, многие из них в годы гражданской войны сражались против белогвардейцев и интервентов, а позднее участвовали в Великой Отечественной войне.

Эти преподаватели учили нас, курсантов, на примерах самоотверженной, полной героизма службы верных сынов нашей Родины — моряков-патриотов.

Особенно большую память о себе оставил Борис Павлович Хлюстин, преподаватель мореходной астрономии. С первых дней Великой Октябрьской социалистической революции он стал на сторону восставшего народа. В годы гражданской войны Борис Павлович уже обучал курсантов советского флота. Учебник, созданный Б. П. Хлюстиным еще в тридцатые годы, не потерял своей актуальности и до наших дней. Он стал моим постоянным спутником на флоте.

Настольными книгами командиров кораблей стали учебники преподавателей морской практики Н. Ю. Авраамова и Б. М. Подвысоцкого.

Заслуга наших учителей была в том, что они сумели зажечь в сердцах своих учеников любовь к военно-морской службе, пробудили в нас стремление к совершенствованию своих знаний и нравственных качеств.

Служба на подводных лодках продолжила мои университеты.

Добрым словом вспоминаю своего командира Петра Васильевича Гладилина, который разрешил мне впервые самостоятельно управлять подводной лодкой в надводном и подводном положении. Какое это великое, волнующее чувство — ощущать, что корабль повинуется тебе!

Я усердно учился всему — общению с людьми, управлению маневрами, умению использовать оружие и другие боевые средства. И все же, когда весной 1943 года мне предложили занять должность командира подводной лодки «М-90» (ее командир, капитан-лейтенант С. М. Эпштейн, заболел), я немного растерялся и попросил время, чтобы все обдумать. Меня охватили сомнения: дорос ли я до такой высокой должности. [146]

Но вот наступил день проверки моих знаний и умения. Экзаменовал начальник штаба бригады подводных лодок капитан 1 ранга Л. А. Курников. Заслуженный подводник, уважаемый человек, он был требовательным и бескомпромиссным учителем и устроил мне суровую проверку. Испытание я выдержал. Лев Андреевич остался доволен мною. А вскоре пришло известие о моем назначении командиром подводной лодки «М-90». Это произошло 10 июня 1943 года. Выслушав приказ, я сразу же почувствовал груз ответственности, который лег на мои плечи. В то время мне шел двадцать четвертый год, но война делала всех нас значительно взрослее.

С этого времени моими мыслями целиком завладели подводная лодка «М-90» и ее экипаж. Ранее, когда я был флагманским штурманом, мне приходилось встречаться с личным составом этой «малютки», бывать на корабле. Но теперь я должен был подняться на мостик в качестве командира. Я с волнением думал о том, как произойдет встреча с краснофлотцами, старшинами, мичманами и офицерами, как сложится моя дальнейшая судьба, какие боевые походы ожидают нас в будущем.

И вот я уже на своей подводной лодке. Знакомлюсь экипажем. Первым представляется помощник командира (он же штурман) лейтенант Михаил Иванович Березин. Свою фамилию он произнес четко, представился по-деловому, хотя и без строевого шика, присущего молодым офицерам. Спокойный, вдумчивый взгляд, неторопливые ответы как-то сразу расположили меня к Березину. Держался он с несомненным чувством собственного достоинства, и это не могло не вызвать уважения. Правда, мне показалось: лейтенант что-то недоговаривал, и я в конце нашего разговора спросил его об этом. Михаил Иванович будто бы ждал такого вопроса и, не таясь, как бы за всех ответил:

— Все мы тоскуем по боевым походам. Застоялись возле причала. У нас в экипаже служит немало моряков, семьи которых пострадали от фашистов. Так вот, они горят желанием отомстить врагу.

Командир БЧ-2–3 старший лейтенант Василий Михайлович Кирюшов произвел на меня тоже очень хорошее впечатление. Он был влюблен в свое дело и сразу поделился заботами: из-за отсутствия запасных частей задерживался ход ремонта торпедных аппаратов. В то же время Кирюшов заявил, что его подчиненные сделают все от них зависящее, чтобы срок готовности подводной [147] лодки к выходу в море по торпедно-артиллерийской части был выдержан.

Понравился мне и характер Василия Михайловича. Он был спокойным, выдержанным человеком, умел ладить с людьми, никогда ни на кого не жаловался, всегда старался отметить положительные стороны в работе подчиненного, а отрицательное помогал устранить. Мне показалось, что с таким командиром будет легко служить. И я не ошибся.

Помнится, Кирюшов часто говорил:

— Ребята подобрались хорошие, и я так считаю: если к людям относиться с уважением, то и они всегда ответят добром.

Была у Василия Михайловича и еще одна характерная черта: живой интерес к общим проблемам и заботам.

Сложная обстановка на фронтах беспокоила личный состав, но вера в победу никогда не покидала нас. Мы знали, что наше дело правое и победа будет за нами. С этой верой подводники и выходили в море, успешно решали боевые задачи.

Завершив знакомство с личным составом, я пришел к выводу, что экипаж «М-90» дружный, сплоченный, надежный. У него имелись свои сложившиеся взгляды и прочные традиции.

Обходя отсеки подводной лодки, я заметил, что конструктивное устройство «М-90» почти такое же, как «М-102», — та же рубка, те же тесные отсеки, одинаковое размещение приборов, механизмов, устройств, систем и вооружения. Везде был порядок, будто подводная лодка убрана к какому-то празднику. Когда я сказал об этом инженер-старшему лейтенанту Борису Степановичу Семенову, он с гордостью заявил:

— Так уж повелось у нас. К порядку мы давно приучены, и постоянное его поддержание является традиции ей корабля.

Б. С. Семенов — человек немногословный, но, показывая мне боевую часть, он подробно охарактеризовал состояние всех механизмов. Из его слов я понял, что многие из них отработали сроки, установленные эксплуатационными нормативами, но еще действуют. Продление сроков работы техники целиком и полностью зависело от умелого обслуживания всех устройств и оружия личным составом. Борис Степанович сумел внушить каждому подчиненному, что надо хорошо изучить агрегаты [148] и механизмы, правила их эксплуатации, чтобы не было досадных срывов в работе.

На общем построении, при первом знакомстве с личным составом, я выразил свое удовлетворение сплоченностью, высоким моральным духом моряков и высказал надежду, что экипаж, имеющий богатые традиции, приумножит их в предстоящих боевых походах. Говорят, на всю жизнь запоминается первый экзамен, первый полет, первый выход в море. Мне также помнились первые самостоятельные шаги, первые выходы в море в новой роли. И хотя они были связаны с выполнением учебно-боевых задач, все равно остались навсегда в памяти.

На первых порах, в течение двух летних месяцев, экипаж подводной лодки «М-90» обеспечивал подготовку подразделения водолазов-разведчиков, которыми командовал человек необычной судьбы, известный водолаз-глубоководник капитан-лейтенант Прохватилов. «М-90» совершила небольшое плавание вниз по реке Малая Нева от моста Строителей, минуя Тучков мост, до острова Вольного{15}. Отряд располагался на берегу Невской губы. Место это было знаменитое. На территории, превращенной в огород прикамбузного хозяйства, возвышался обелиск из красного гранита, установленный на месте захоронения пяти руководителей восстания декабристов, казненных 13 июля 1826 года. Этот памятник охранялся военными моряками. В протоке между островами Вольным и Декабристов разведчики, а вместе с ними и подводники проходили водолазную подготовку, отрабатывали выход из погруженной подводной лодки и вход в нее через торпедные аппараты, ориентирование при движении под водой, взрывные работы и другие специальные задачи. Учеба не прерывала боевую деятельность водолазов-разведчиков. Они поочередно небольшими группами выходили на выполнение боевых заданий в районы Стрельны и Петергофа. Их вылазки, как правило, были сопряжены с большим риском и требовали исключительной смелости.

Как-то пришел ко мне рулевой-сигнальщик краснофлотец Павел Морозов и попросил отпустить его в отряд. [149] «Не нахожу себе покоя, — сказал он, — хочу рассчитаться с фашистами. Они в прошлом году расстреляли всю мою семью. Остался я один. Больше некому отомстить...» Тронула меня эта просьба, и я согласился. Так подводник стал водолазом-разведчиком. А вскоре мы поздравили Павла Морозова с вручением ему ордена Красного Знамени за отличное выполнение боевого задания.

Жизнь на острове Декабристов часто нарушалась боевыми тревогами, нередко по Невской губе к нам приближались вражеские катера. Они постоянно вели разведку и высаживали лазутчиков для проникновения в блокированный город. Гитлеровцев очень интересовал сам район острова Декабристов. Все это диктовало необходимость отряду, а вместе с ним и экипажу нашей подводной лодки поддерживать постоянную боевую готовность.

Прошло два месяца. Учеба водолазов-разведчиков завершилась, и «М-90» получила приказ готовиться к выходу в море. Накануне моего первого самостоятельного похода в качестве командира корабля, 20 сентября 1943 года, я присутствовал на партийном активе Балтийского флота, который проходил в Зале Революции Высшего военно-морского Краснознаменного училища имени М. В. Фрунзе. С докладом выступал командующий флотом адмирал В. Ф. Трибуц. Он говорил о переходе к решительным наступательным действиям, активной поддержке наших войск на Балтийском побережье, об изгнании немецко-фашистских захватчиков с родной земли.

Во время перерыва ко мне подошел старший лейтенант И. П. Матвеев и сообщил, что идет с нами до Кронштадта в качестве военного лоцмана. Он был способным яхтсменом, хорошо знал Невскую губу. В ней ему были знакомы каждый камень и каждая отмель. Поэтому с начала войны, когда этот район стал местом больших и малых боев, когда потребовалась проводка кораблей и судов маршрутами, по которым в мирное время они не ходили, его определили военным лоцманом. Лучше человека для такой работы, казалось, было не найти. Каждую ночь, а то и днем, особенно в туман, выходил он на разных кораблях и судах в Невскую губу, обеспечивая их проводку между Ленинградом, Кронштадтом, Лисьим Носом и Ораниенбаумом.

На следующий день мы с Матвеевым были на борту [150] подводной лодки «М-90», ошвартованной у плавбазы «Аэгна». Последние слова напутствия, рукопожатия командира дивизиона и его заместителя по политической части — и «малютка» снялась со швартовых. Отойдя на середину реки, она скрылась в темноте под разводной частью моста Строителей.

В этот раз «М-90» выходила неизведанным для подводных лодок путем, следуя из реки Большая Нева в Невскую губу, минуя огражденную часть Морского канала. Широкий выход из дельты Невы привлекал своим простором и кажущейся безопасностью плавания. В действительности же здесь под водой скрывалось много песчаных отмелей и валунов, а существующие фарватеры для плавания судов с малой осадкой постоянно замывались грунтом, выносимым рекой. «Малютка» имела небольшую осадку и при надежном обеспечении могла пройти этим путем, удаленным от южного побережья, занятого гитлеровцами.

Вблизи острова Белый мы подошли к брандвахтенному кораблю. Командир дивизиона сторожевых катеров, бывший пограничник, капитан 3 ранга Я. Т. Резниченко (в последствии вице-адмирал) провел на нем инструктаж. Он сообщил, что нашей подводной лодке предстоит действовать совместно с катерами его дивизиона, которые поведут нас до Кронштадта.

В полночь «М-90» отошла от борта брандвахтенного корабля и вступила в кильватер катеру. На ходовом мостике рядом со мной находился военный лоцман Матвеев. Катера охранения прошли вперед: на выходе из Невы по фарватеру можно идти только одному кораблю. Уклонение с фарватера вправо или влево опасно даже для катера, осадка которого намного меньше осадки «малютки». Оставили справа обширную Синефлажную отмель, вдающуюся далеко в залив от Васильевского острова. В обычные дни, когда не дует ветер с моря, здесь суточные приливы и отливы небольшие. В мирное время ими часто пренебрегали, считая, что для мореплавателей они практического значения не имели. Но в ту сентябрьскую ночь каждый сантиметр повышения уровня воды вселял уверенность в успехе перехода. В нескольких местах фарватера (при нулевом ординаре) его глубина совпадала с осадкой подводной лодки. Это означало, что кое-где придется ползти буквально по грунту. Плавание по мелководному фарватеру с частыми поворотами и галсами небольшой протяженности [151] требовало ювелирной работы и предельной внимательности штурмана при счислении пути. Готовясь переходу и изучая маршруты, мы допускали отдельные перекаты через песчаные препятствия, но посадку на мель исключали. Бары (подводные гряды или валы в прибрежной полосе) преодолевали сравнительно легко. Зная их места на фарватерах, в расчетное время увеличивали обороты гребного электродвигателя. Поднимая за кормой массу песка и развивая скорость хода, проскакивали препятствия на киле. Конечно, это можно делать только при полной уверенности, что на баре отсутствуют камни и другие твердые предметы, представляющие опасность для подводной лодки. В этих случаях советы военного лоцмана очень помогли и все обошлось благополучно. Отлично справился со своими штурманскими обязанностями и мой помощник лейтенант М. И. Березин. Точность его прокладки не вызывала сомнений.

Пройдя мелководные участки фарватера, вышли Ольгинский створ, светящийся в узком секторе тусклым темно-красным огнем. Фарватер на этом створе был достаточно глубоким, порядка пяти метров. Шли к Кронштадту между деревянными баржами, которые переоборудовали для установки на них зенитных батарей и аэростатов воздушного заграждения.

Безлунная ночь скрывала «малютку» от наблюдателей, находившихся на южном берегу. «М-90» шла средним ходом. Фашисты опасались, что мы можем предпринять какие-либо действия со стороны залива, и постоянно освещали подходы к южному побережью ракетами. Десятки ярких «люстр» висели на парашютах над заливом, образуя сплошную светящуюся полосу на водной поверхности вдоль берега. Периодически раздавались орудийные выстрелы и все окружающее пространство освещалось вспышками залпов.

Каждую ночь гитлеровцы обстреливали Морской канал. Они стремились уничтожать все, что на нем замечали. Не обошлось без обстрела Морского канала и ту сентябрьскую ночь. Над нами на малой высоте прошли наши ночные бомбардировщики У-2. Они летели на подавление фашистских артиллерийских батарей и прожекторов, лучи которых то и дело пронизывали темноту ночи. Через несколько минут на южном побережье прогрохотали взрывы. Рвались сброшенные самолетами бомбы. По вражеским береговым точкам открыли огонь бронекатера. [152] Красные и зеленые трассы снарядов со всех сторон прорезали ночную мглу. Периодически раздавались глухие раскаты. Кронштадтские форты начали обстрел плацдарма фашистов в районе Стрельна, Петергоф.

Справа по носу показался синий мигающий огонь, установленный на части корпуса затонувшего корабля. Это означало, что Кронштадт совсем близко. Два часа продолжался наш переход в Невской губе. Была еще глубокая ночь, когда «М-90» ошвартовалась у пирса в Купеческой гавани.

Здесь лодку встретили представители командования. Они поздравили нас с успешным освоением нового маршрута. Ведь наша «малютка» прошла фарватером, которым подводные лодки ранее не ходили. Оказалось, и в Невской губе имелись еще неизведанные пути.

Между противолодочными рубежами

Наконец-то сбылось мое желание. Мне выпала честь командовать подводной лодкой в боевом походе.

— Ну вот, дорогой, настал и твой Юрьев день, — пошутил командир дивизиона, имея в виду мое имя. — Ты стремился в самостоятельный боевой поход? Вот и получай его. Пойдешь на пару со своей родной «М-102».

Готовились мы к этому боевому походу очень тщательно. Изучали опыт подводных лодок, вернувшихся с боевого задания, особенности района, где намечалась наша позиция. Парторг главный старшина М. Н. Глазунов провел совещание с коммунистами, на котором говорилось о их личной примерности, комсорг старшина 1-й статьи М. И. Матренин подобрал материалы для бесед агитаторам.

Мы сделали все возможное, чтобы создать на «малютке» благоприятный микроклимат, вселить в каждого члена экипажа уверенность в себе и в коллективе. Все офицеры, старшины и краснофлотцы знали свое место при выполнении боевых задач и ясно представляли цели, во имя которых мы выходили в боевой поход. В этой работе большую помощь мне оказывали заместитель командира дивизиона по политической части С. Я. Катков и офицеры политического отдела бригады, часто бывавшие на подводной лодке. И вот 23 сентября 1943 года подводные лодки «М-90» и «М-102», эскортируемые [153] пятью базовыми тральщиками и тремя катерами МО, покинули Большой Кронштадтский рейд. Ночная тьма скрывала нас от глаз финских наблюдателей, находившихся на северном побережье. На траверзе форта Красная Горка корабли построились в походный ордер и начали движение на запад. Шли за тралами с умеренной скоростью, готовые в любой момент к отражению атак противника. После непродолжительной стоянки на Лавенсари «М-90» первая вышла в заданный ей район залива.

Выходя в боевой поход, я, естественно, волновался. Понимал, что на меня возложена огромная ответственность за корабль и его экипаж. До этого я уже совершил пять боевых походов на «М-102», приобрел некоторый боевой опыт, свыкся с походной обстановкой. Однако одно дело участвовать в боевом походе, а другое — руководить им. Теперь мне предстояло доказать, способен ли я командовать экипажем в боевых условиях.

Невольно вспомнились размышления Героя Советского Союза капитана 2 ранга М. И. Гаджиева, который как-то сказал: «Командир-подводник должен быть самым невозмутимым из самых хладнокровных моряков, иметь пылкое воображение романиста и ясный, здравый смысл делового человека, должен обладать выдержкой и терпением завзятого рыболова, искусного следопыта, предприимчивого охотника». Иначе говоря, командиру должен быть свойствен сплав различных качеств, присущих человеку. Эти качества мне предстояло еще развивать и развивать.

В памяти всплыли тяжелые походы подводных лодок первого и второго эшелонов в 1943 году к нарген-порккалауддскому противолодочному рубежу.

Сложная обстановка, сложившаяся в центральной части Финского залива, вынудила Военный совет КБФ принять решение: до изменения условий плавания вести боевые действия только в районах восточнее нарген-порккалауддской позиции противника. Вся тяжесть боевых действий в море легла на подводные лодки типа М, которым предстояло выполнять боевые задачи между гогландским и нарген-порккалауддским противолодочными рубежами.

Личный состав подводной лодки действовал очень слаженно, и это окрыляло меня. Моей опорой в походе были парторг М. Н. Глазунов и комсорг М. И. Матренин, коммунисты А. М. Капалин, А. С. Славинский, В. И. [154]

Григорьев, С. П. Леонов. Надежными помощниками являлись лейтенант М. И. Березин, старший лейтенант В. М. Кирюшов и инженер-старший лейтенант Б. С. Семенов, с мнениями которых я всегда считался. На мой взгляд, умение советоваться с подчиненными укрепляет авторитет командира, развивает инициативу личного состава. При этом, как я убедился на споем опыте, единоначалие не подрывается, а, наоборот, укрепляется, ибо последнее слово всегда остается за командиром, а после совета с подчиненными оно воспринимается с большим доверием. Я всегда понимал, что в таких отношениях заложен большой смысл, и стремился их поддерживать с самого начала командирской деятельности.

Вторым штурманом с нами шел командир БЧ-1–4 подводной лодки «С-13» старший лейтенант Н. Я. Редкобородов. Выход в море его корабля не планировался, и он вызвался добровольно пойти на «малютке». Его просьбу командование удовлетворило.

Николай Яковлевич беспредельно любил море и флот, был глубоко предан штурманскому делу и отдавал себя работе сполна. Очень способный, темпераментный офицер, он в то же время был всегда рассудителен и предельно точен.

Так на «М-90» встретились три штурмана: штатный, приписанный и я, ставший теперь командиром. Мы все взялись за работу дружно, решая одну задачу. Изучили возможные маршруты перехода и направления форсирования гогландского противолодочного рубежа, обсудили все предложения, разработали способ тройной, прокладки, исключающий возможные ошибки и снижающий погрешности в навигационных расчетах. Смысл его заключался в том, что три штурмана вели самостоятельное счисление пути, а затем данные обобщались и место подводной лодки считалось не в точке, а в полосе возможного ее нахождения. Так и прокладывали на карте не линии курса, а полосы, которые обходили все навигационные препятствия и опасные места. Этот способ в современном понятии, конечно, не совершенен, но в тех условиях и при тех возможностях он обеспечивал наибольшую точность кораблевождения. Повышалась безопасность плавания при обходе минных заграждений, противолодочных сетей, шумопеленгаторных станций, линий корабельных дозоров и навигационных опасностей.

Наблюдая за работой Н. Я. Редкобородова, я всегда видел в ней элементы творчества, поиск нового. Высокая [155] требовательность к себе позволяла ему вовремя вскрывать допущенные ошибки и устранять их. Правило: семь раз отмерь и один раз отрежь — для него являлось обязательным. Все, за что он брался, доводил до конца. Работалось с ним легко и приятно. Николай Яковлевич быстро вжился в коллектив, и вскоре уже никто не замечал, что на «малютке» он временный человек.

При всей напряженности походной обстановки мы поощряли и поддерживали добрую шутку в минуты непродолжительного отдыха. Будучи оптимистами, верили, что все сложится наилучшим образом: минреп пройдет рядом, не задев корпуса, контакты мины не замкнутся, противолодочные сети останутся в стороне, глубинная бомба разорвется на безопасном расстоянии. Верили в то, что боевой приказ будет выполнен и «малютка» возвратится в свою родную базу невредимой.

Место форсирования гогландского противолодочного рубежа мы выбрали еще до выхода в море, изучив предыдущие походы подводных лодок, уточнив обстановку и предусмотрев возможные изменения. Разведка подтвердила, что к западу от гогландского противолодочного рубежа действует вражеская коммуникация. Наше внимание привлек ее узел в районе островов Большой и Малый Тютерс, Виргины и банки Викаллы. Задача состояла в том, чтобы выйти на эту коммуникацию с форсированием противолодочного рубежа по кратчайшему направлению, затратив наименьшее время.

При предварительной прокладке значительную трудность представил выбор курсов форсирования. Нашли несколько вариантов, а использовать надо было один. Вот и решали задачу со многими неизвестными. В конце концов пришли к единому мнению: направление прорыва гогландского противолодочного рубежа определили в его южной части, оставляя остров Большой Тютерс к югу. Так затрачивалось меньше времени для выхода на вражескую коммуникацию.

Пройдя остров Большой Тютерс, двинулись в северном направлении. На случай значительного противодействия противника предусмотрели запасной вариант движения на запад, оставляя острова Виргины и Родшер к северу. На всех этих направлениях главную опасность для подводных лодок представляли антенные противолодочные мины.

Форсирование гогландского противолодочного рубежа началось после непродолжительной разведки на себя. [156]

Тщательно определили исходные точки полосы движения. Это было особенно важно, так как все дальнейшее плавание во время прорыва осуществлялось на рабочей глубине по счислению.

«М-90» легла на курс 270 градусов и дала экономический ход 2 узла. Надо было заботиться о меньшем расходе электроэнергии с начала форсирования противолодочного рубежа. «Малютка» прижималась к грунту. Близость дна залива не гарантировала безопасность, не исключала возможности подрыва на донной неконтактной мине, но другого выхода не было.

На главном командном пункте и в отсеках шла напряженная работа. Все члены экипажа были предупреждены о начале форсирования противолодочного рубежа и находились на своих боевых постах. На подводной лодке была объявлена боевая готовность номер один.

Мы находились под минами уже вторые сутки. Мастерски управляли горизонтальными рулями главный старшина Александр Капалин и старшина 1-й статьи Степан Компанеец, точно держали назначенные курсы рулевые-вертикальщики Константин Гусев и Василий Афанасьев, более суток не отходил от навигационных приборов, контролируя их работу, штурманский электрик, комсорг старшина 1-й статьи Михаил Матренин. Электрики главный старшина Алексей Славинский и краснофлотец Хамид Хаснулин обеспечивали заданную скорость хода благодаря точному удержанию числа оборотов гребного электродвигателя. Инженер-механик Б. С. Семенов не покидал центрального поста, контролируя техническое состояние подводной лодки.

На исходе тридцать второго часа «малютка» вышла на предполагаемые границы противолодочного рубежа. Всплыли под перископ в водах, контролируемых фашистами. Способом крюйс-пеленга определили место подводной лодки по единственно наблюдаемому ориентиру — острову Родшер. Оно почти совпало с расчетным.

Прибыв в назначенный район, «малютка» приступила к выполнению боевых задач между нарген-порккалауддским и гогландским противолодочными рубежами. Здесь встречались мины различных образцов, противолодочные сети, многочисленные дозоры, а также катера, стремившиеся обнаружить советские подводные лодки.

Нам предстояло изучить обстановку, собрать разведданные для определения характера действий гитлеровцев. [157] Чтобы успешно выполнить эту задачу, надо было уметь ждать и в то же время не медлить, делать все смело, решительно, расчетливо и дерзко. Известно, что к опасности можно привыкнуть, но и забывать о ней нельзя. Она всегда рядом, подстерегает на каждом шагу. На подводной лодке за ошибку одного расплачивается весь экипаж. Отсюда и вытекает требование постоянной высокой бдительности. Риск в боевой обстановке допустим. Без него нельзя воевать. Но он должен вызываться необходимостью в достижении намеченной цели и быть оправданным.

Тщательное наблюдение, глубокая разведка, анализ данных подтвердили интенсивность движения вражеских транспортов на шхерных фарватерах. У южной оконечности острова Гогланд мы встретили фашистский сторожевой корабль, который находился вне сектора торпедной стрельбы и вскоре скрылся за горизонтом.

Первой задачей, после уточнения обстановки в районе боевых действий, являлась высадка разведчика на один из шхерных островов, расположенный вблизи финской маневренной военно-морской базы. При отходе от острова Гогланд гидроакустик старшина 2-й статьи Н. Н. Меша обнаружил на кормовых курсовых углах удаляющиеся шумы винта транспорта, но дистанция была слишком велика. Вскоре шумы прекратились, в «М-90» продолжала движение к месту высадки разведчика.

После полуночи всплыли в надводное положение. Начали винтзарядку аккумуляторной батареи и пополнение запасов воздуха высокого давления. Взошла луна, и на водную поверхность легла светлая дорожка. Нас не радовали ни штилевая погода, ни лунная ночь. Подводная лодка стала заметнее, особенно в освещенной части залива. Легли на курс, ведущий в район предполагаемых корабельных дозоров. Поставили дополнительного наблюдателя. От напряжения в глазах появились кажущиеся огни и плавающие на воде предметы.

Вдруг на ходовом мостике раздался голос краснофлотца В. А. Капашина: «Мина!» Командир отделения рулевых-сигнальщиков, бывалый подводник старшина 1-й статьи С. Ф. Компанеец продолжил доклад: «Плавающая мина справа, курсовой угол пятнадцать градусов, расстояние полкабельтова!»

Мы увидели на воде приближающийся черный шар. Дали малый ход. Мина проплыла в двадцати метрах по [158] правому борту. «Малютка» разошлась с ней на контр-курсах. Столкновение миновало.

Но тут появилась другая опасность: вышел из строя электрокомпрессор воздуха высокого давления.

Борис Степанович Семенов, доложивший мне об этом, сказал:

— Постараемся сделать все, чтобы не возвращаться в базу. Надо поговорить с трюмными машинистами и мотористами.

Я вызвал на ходовой мостик командира отделения трюмных старшину 1-й статьи С. П. Леонова и большого умельца, мастера на все руки, командира отделения мотористов старшину 2-й статьи И. И. Пигиду.

— Друзья, судьба нашего боевого похода теперь зависит от вас. Если вы сможете отремонтировать злектрокомпрессор, то мы выполним боевой приказ, а если нет, то придется возвращаться в базу.

Подводники немного задумались, затем, посовещавшись между собой, заявили:

— Постараемся сделать все, что в наших силах.

И сделали! День лодка пролежала на грунте. Работа шла без перерывов. На следующую ночь компрессор снова стал пополнять запасы воздуха высокого давления.

Усилился ветер, и разыгралась волна. Весь день штормило. К вечеру море не успокоилось, а нам надо было всплывать для очередного заряда аккумуляторной батареи. При продувании главного балласта «малютку» сильно кренило. Через открытый верхний рубочный люк морскую воду захлестывало в рубку и через нее она попадала в центральный пост. Подводники верхней вахты, выйдя на мостик, сразу же стали мокрыми. Вокруг лодки пенились волны. Шторм усиливался. Для нас это было и хорошо и плохо. Качку не все переносили легко, но зато в такую погоду была меньшая вероятность встретиться в вражескими дозорными катерами.

Обошел отсеки. Подводную лодку кренило так, что приходилось все время за что-нибудь держаться. В одном из отсеков встретил парторга М. Н. Глазунова. Он стоял бессменно не первую вахту, подменяя трюмного машиниста, которого укачало. Я спросил, не нуждается ли он сам в помощи. Глазунов устало улыбнулся:

— Нам нельзя и виду показывать, что устали. Положение наше такое. Все коммунисты трудятся целые сутки без сна и отдыха. [159]

Мелкий моросящий дождь заливал глаза и мешал наблюдению. Кругом все бурлило. Подводную лодку сбивала с курса ударами громадных волн и порывами ураганного ветра. На открытом ходовом мостике стоять было очень трудно. Хотелось спрятаться под козырек ограждения. Люди измотались до предела. Пришлось погрузиться ранее намеченного времени. Но и на глубине лодку продолжало качать. Крен достигал десяти градусов.

На следующий день шторм свирепствовал с прежней силой. Волны выбрасывали подводную лодку с перископной глубины на поверхность. Видимость ухудшилась до сотни метров. Казалось, что облака и вода слились воедино.

Убедившись в бесполезности дальнейшего плавания таких условиях, я приказал лечь на грунт, решив использовать непогоду для отдыха личного состава, осмотра оружия и технических средств. На глубине огромные массы воды переваливали «малютку» с борта на борт. Нам удалось прижать ее к грунту дополнительным приемом забортной воды в уравнительную цистерну. Качка прекратилась. В отсеках наступила тишина, при которой малейший шорох казался грохотом, а голоса людей стали звонче.

Трое суток не утихал шторм. Из-за него нельзя было высадить разведчика. На четвертые сутки погода стала улучшаться и мы начали поиск удобного места высадки.

У острова Хамншер находился обширный район, чистый от видимых препятствий, с глубинами 20–35 метров. В сумерках лодка приблизилась к острову. Наступило время высадки разведчика. Я подошел к нему. Русый парень, одетый в маскировочный халат, пристально посмотрел на меня. Я попросил его подойти к столу штурмана, на котором была разложена карта, и указал место высадки. Мне хотелось подбодрить его, поддержать. Однако нужных слов я как-то не нашел и только спросил:

— Не страшно?

— Чего бояться. Я уже не первый раз иду в разведку, — ответил юноша. — Конечно, профессия наша опасная, но лучше об этом не думать...

Всплыли. Я пожал ему руку, и он прыгнул в резиновую шлюпку, за веслами которой уже сидел боцман. Шлюпка сразу же отошла от борта подводной лодки. Подождав возвращения шлюпки с боцманом и получив условленный световой сигнал с берега, мы стали отходить мористее. [160] Через несколько минут на развороте вправо лодка вздрогнула, как бы перевалив через какое-то подводное препятствие, не обозначенное на навигационной карте. Это касание дна дорого обошлось нам. В уравнительной цистерне появилась трещина, через которую она заполнилась забортной водой. Дифферентовка, а следовательно, и нормальное управление лодкой при плавании под водой нарушились. В этих сложных условиях свое профессиональное мастерство показал инженер-механик Б. С. Семенов. Он искусно дифферентовал «малютку», используя среднюю цистерну главного балласта. «М-90» продолжала выполнять стоящие перед ней боевые задачи.

6 октября мы вели поиск кораблей и судов противника на коммуникации западнее острова Гогланд. Был по-осеннему пасмурный день. Густые свинцовые облака закрывали небо, и только на горизонте, у Хапасарских шхер, просматривалась узкая полоса оранжево-розового цвета. Подошли ближе к острову Гогланд. Его высокие берега, поросшие соснами, казались совсем рядом. Присмотрелись внимательнее и под берегом, у северной оконечности острова, обнаружили три немецких угольных тральщика типа М-1, лежащих в дрейфе. Прозвучал сигнал боевой тревоги. Начали маневрирование для выхода в торпедную атаку. Все ближе подходили к вражеским кораблям, которые, не имея хода под влиянием сноса от ветра и течения, все время изменяли свое положение.

Атаковать корабль, не имеющий хода, тоже непросто. Нужно дождаться удобного положения цели, успеть занять необходимую позицию стрельбы и выстрелить торпедами. Боцман Александр Капалин с трудом удерживал горизонтальными рулями подводную лодку на ровном киле. Пот крупными каплями выступил на его морщинистом лбу. «Малютка» плохо повиновалась рулям: то начинала самопроизвольно всплывать, то дифферент переходил на нос и она погружалась на глубину.

Поврежденная уравнительная цистерна давала о себе знать. Инженер-механик запросил разрешения дать пузырь воздуха высокого давления в среднюю цистерну. Это было не лучшее решение, но пришлось согласиться испробовать и эту крайнюю меру. Мы хорошо понимали, что вскоре пузырь со средней придется снять, а это обнаружит место подводной лодки.

Удифферентовать «малютку» с заполненными кольцевыми зазорами торпедных аппаратов не удалось, и торпедную атаку пришлось отменить. Недостаточный опыт в [161] управлении поврежденной подводной лодкой обусловил нашу неудачу.

Разобравшись в причинах, следующие сутки, не осушая торпедные аппараты, мы отрабатывали элементы управления аварийной подводной лодкой с отрицательной плавучестью. Наше решение и его обоснование сразу же записали в журнал боевых действий. Сначала не все получалось, но с каждой тренировкой подводная лодка все больше повиновалась нам. Подводники повеселели, видя результаты своих усилий. Никто не хотел возвращаться в базу с неиспользованными торпедами.

Завершив боевую подготовку, «М-90» стала маневрировать на опушке шхер южнее маяка Орренгрунд. Вскоре вахтенный офицер лейтенант М. И. Березин обнаружил в перископ немецкие быстроходную десантную баржу и два катера, идущие ей в кильватер. В годы войны фашисты строили такие баржи в большом количестве, готовясь к высадке десанта в Великобританию. Впоследствии, когда обстановка на советско-германском фронте изменилась и высадка десанта на Британские острова не состоялась, быстроходные баржи модернизировали в артиллерийские, минные, противолодочные и другие боевые корабли и вспомогательные суда. Они широко использовались для транспортных перевозок, особенно в прибрежных районах боевых действий. Как объекты торпедных атак быстроходные десантные баржи представляли определенную ценность.

На «малютке» опять прозвучал сигнал боевой тревоги. Выйдя в точку торпедного залпа, мы выстрелили двё торпеды. Вскоре услышали мощный взрыв. Цель была поражена. Сторожевые катера, очевидно, заметили след торпед и устремились в контратаку. Началось преследование, но глубинные бомбы рвались в стороне, не причиняя вреда.

Погрузились на глубину и стали отходить в южном направлении. Вскоре преследование прекратилось. Мы оторвались от противника и перешли в другой район.

Доложили командованию обстановку и 8 октября получили приказание возвратиться в базу. Решили форсировать гогландский противолодочный рубеж с запада на восток через северный проход, который находился близко к нашему месту расположения. Было ясно, что противник активизирует свои противолодочные силы в этом районе. Поэтому нам следовало выйти из него как можно быстрее. [162]

Шли на предельной глубине, прижимаясь к грунту. Этот прием был уже неоднократно проверен на практике, мы ему доверяли. Как ни стремились пройти незамечеными, все же вражеские противолодочные корабли севернее острова Гогланд обнаружили нас и сбросили одиннадцать глубинных бомб. Было ли это преследование или профилактическое бомбометание — осталось неизвестным. После взрывов опять наступила тишина.

«М-90» находилась под водой уже более сорока часов. Стало трудно дышать. Запасы регенерационных патронов кончились. У нас туманило сознание. В висках стучало, глазах плыли и вертелись радужные круги. Огромным усилием воли я заставлял себя отгонять миражи. Мне, как командиру, ни в коем случае нельзя было терять контроль над собой. Так хотелось дать команду — продуть балласт и всплыть, чтобы впустить в лодку чистый воздух. На берегу его не замечают, его там много, беспредельно много, а здесь он на исходе...

Некоторые члены экипажа бродили по отсекам, порой бормотали какие-то отрывистые фразы, бредили. Я приказал всем свободным от вахты лежать молча и неподвижно. Во взглядах моряков было заметно одно желание — только бы глотнуть свежего воздуха. Но взять хотя бы один глоток воздуха было неоткуда. Держаться с каждой минутой становилось все труднее.

— Вам бы, товарищ командир, прилечь, передохнуть, — предложил мне помощник. Я поблагодарил и встряхнулся.

Ко мне подошел парторг главный старшина М. Н. Гладив. Я понял его с полуслова: надо поддержать людей.

— Что же, парторг, — сказал я, — пройдемся снова по отсекам. Напомним товарищам еще раз, что бывали случаи потяжелее нашего, но подводники не падали духом.

Мы обошли отсеки, приободрили моряков.

К востоку от северной оконечности Гогланда рискнули всплыть в позиционное положение. Свежий морской воздух взбодрил людей, но дышали мы им недолго. Луч вражеского прожектора с Гогланда стал гладить водную поверхность. Пришлось срочно погрузиться. У острова Лавенсари нашу «малютку» встретили катера ОВРа Островной военно-морской базы. Так завершился мой первый самостоятельный боевой поход в роли командира подводной лодки.

Вскоре газета «Подводник Балтики» посвятила малюточникам специальный номер. В нем помещались материалы [163] о боевых походах подводных лодок «М-90», «М-96» и «М-102» — трех боевых единиц нашего дивизиона.

Заместитель командира дивизиона по политической части капитан 3 ранга С. Я. Катков написал статью, посвященную «М-90», которую назвал «Командир и его экипаж». В этой статье рассказывалось о том, что во время боевого похода наш корабль действовал в тяжелом районе, плавание проходило в непрерывных штормах, неоднократно лодка попадала в тяжелое положение, но экипаж, пройдя через все испытания, выполнил боевой приказ...

Да, экипаж «М-90» действительно был отличный. И я подумал о том, что мне повезло служить с такими сильными людьми, преданными своему делу и не жалеющими ничего для нашей победы.

Высокая оценка командования была наградой экипажу «М-90».

В Нарвском заливе

Как в боевой летописи подводной лодки «М-90», так и истории всех подводных лодок нашей бригады не было одинаковых боевых походов. Каждый выход чем-то отличался от предыдущих, что-то вносил новое в общую ко пилку боевого опыта подводников.

Каждый боевой поход имел свои особенности: новые более эффективные приемы поиска противника, слежения за ним, выбор наиболее благоприятных условий применения оружия, обеспечения скрытности и инициативы, умения своевременно уклониться от нежелаемой встречи или оторваться от преследования вражеских противолодочных сил.

Сложились крепкие узы дружбы между подводниками отдельных экипажей и между экипажами различных подводных лодок. За время войны соединение балтийских подводных лодок стало единым, сплоченным, боеспособным воинским коллективом. Дружба и боевое братство были неотъемлемыми качествами подводников. Они придавали нам силы и помогали преодолевать трудности. Память о подводных лодках, на которых довелось служить в военные годы, у каждого моряка сохранилась на вел жизнь.

Десять суток простояла на Лавенсари подводная лодка «M-102». К 4 октября неисправность компрессора была устранена и она вышла в море. [164]

С командиром «М-102» капитан-лейтенантом Н. С. Легковым мы встретились на берегу уже через несколько недель. Он рассказал мне, что испытал экипаж лодки в море. Да, поход лодки был исключительно трудным.

Следуя по маршруту между островом Большой Тютерс и банкой Викалла на глубине 40 метров, «М-102» задела за нижнюю антенну мины и над подводной лодкой прогремел мощный взрыв. «Малютка» получила значительные повреждения — деформировался прочный корпус, вышли из строя гирокомпас, эхолот и перископ.

Штурманский электрик Михаил Курганов после долгих часов ремонта ввел в строй, казалось бы, безнадежно поврежденный гирокомпас. После взрыва подводная одна сохранила ход, управление вертикальным и горизонтальными рулями. Хуже обстояло дело с перископом. Взрыв полностью разрушил оптическую систему в его трубе. «М-102» ослепла. Но и это не обескуражило командира подводной лодки. Капитан-лейтенант Н. С. Лесковой принял решение продолжать поход и выполнение боевых задач: высадить разведчиков на остров Большой Тютерс и нести боевые действия в Нарвском заливе.

Заняв назначенный район боевых действий в северной части Нарвского залива, «М-102» прежде всего приступила к разведке. Плавание «малютки» осложнялось осенней непогодой. Значительное волнение не давало возможности высадить разведчиков на побережье.

Лодка неоднократно подвергалась преследованию вражеских сторожевых катеров. Пришлось не раз отлеживаться на грунте под взрывами глубинных бомб. Однако «малютка» выдержала это испытание.

В два часа ночи 11 октября она подошла к северо-западному побережью острова Большой Тютерс. Здесь на резиновой шлюпке разведчики были благополучно переправлены на берег.

При очередном срочном погружении лодки не выдержало резиновое уплотнение верхнего рубочного люка и в центральный пост стала поступать забортная вода. За короткое время внутрь подводной лодки поступило более двадцати тонн морской воды. Залило радиостанцию, вышло из строя все электрооборудование отсека. Личный состав самоотверженно боролся за живучесть своего корабля. Благодаря смелым и решительным действиям трюмных машинистов во главе со старшиной Г. И. Бондаревым удалось прекратить поступление воды. С затопленным центральным постом подводная лодка легла на грунт [165] вблизи острова Большой Тютерс. В течение суток велись работы по устранению последствий аварии. Старшины и краснофлотцы поочередно погружались в ледяную воду, трудились в сплошной темноте. Через несколько часов центральный пост был осушен. Большинство механизмов удалось ввести в строй.

В полночь 14 октября, следуя в надводном положении, «М-102» обнаружила два немецких тральщика типа M-1 и вышла в надводную торпедную атаку. Условия были неблагоприятные. С дистанции восьми кабельтовых две торпеды устремились к головному тральщику. Но, к сожалению, обе они не достигли цели.

Лодка погрузилась под воду. Тральщики, обнаружив ее, вышли в контратаку, сбросив десять глубинных бомб. Преследование продолжалось несколько часов. Однако «М-102», избрав эффективный способ уклонения от преследования вражеских сил с соблюдением режима тишины, сумела уйти от противника.

Получив приказание командира бригады капитана 1 ранга С. Б. Верховского возвратиться в базу, подводная лодка «М-102» покинула район боевых действий. Форсировав гогландский противолодочный рубеж с западного направления, она благополучно прибыла на остров Лавенсари, где и встретилась с «М-90». Совместно мы перешли в Кронштадт. На этом боевые действия подводных лодок типа М Балтийского флота в 1943 году завершились.

В 1943 году пять «малюток» совершили 21 боевой поход, из них 11 — в Финском заливе и 10 — на Ладожском озере. Действовали они активно и напористо, провели в весьма сложных условиях две торпедные атаки, в результате которых уничтожили одну быстроходную десантную баржу, высадили семь разведывательных групп.

Разведывательные данные, добытые «малютками», помогли в последующих наступательных действиях войскам и силам флота на приморском направлении. Сам факт нахождения советских подводных лодок в Финском заливе и на Ладожском озере вынуждал противника выделять значительные силы и средства для борьбы с ними.

Встреча с Фисановичем

В ноябре 1943 года балтийские подводные лодки приступили к зимнему ремонту. У офицеров появилось больше времени на командирскую подготовку, анализ итогов прошедших [166] походов, разработку планов и методов боевых действий в предстоящую летнюю кампанию 1944 года. По-прежнему много внимания уделялось боевой и политической подготовке личного состава, совершенствованию знаний и навыков действий у разобранных механизмов, приборов, систем и устройств. Учеба продолжалась с большой настойчивостью. Особая роль в ее организации принадлежала флагманским специалистам.

В то время нас часто навещал наш бывший флагманский инженер-механик Ибрагим Рамазанович Рамазанов, который теперь служил на дивизионе средних подводных лодок типа С. Среди экипажей «малюток» он имел много друзей, с которыми поддерживал контакты. Ибрагим Рамазанович считал своим долгом помогать молодым подводникам, передавать им свой опыт и знания. В нем был талант не только профессионала-подводника, но и педагога-воспитателя, умело сочетавшего отцовскую заботу со строгостью. Молодежь отвечала ему сыновней любовью.

Командному составу и младшим командирам Ибрагим Рамазанович напоминал:

— Знайте не только свои обязанности, но и обязанности подчиненных и начальников на ступень выше занимаемой должности. Флагманский инженер-механик ежедневно бывал на каждой подводной лодке и в каждом отсеке. Он придерживался принципа: лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать, и считал, что дивмех обязан знать все.

Морякам было трудно сдавать ему экзамен на допуск к самостоятельному обслуживанию заведования. Он не признавал четырехбалльной системы оценок — считал ее несовершенной.

— Оценок должно быть две, — говорил Рамазанов, — «знает» и «не знает».

Свою взыскательность он объяснял просто: стоит, дескать, сделать поблажку — и на боевой пост придет неуч, который в сложной ситуации может растеряться и неточно выполнить приказ, а за это придется расплачиваться всему личному составу. Ибрагим Рамазанович был удивительно скромным человеком, прекрасно понимал и знал свои обязанности, никогда не искал легких путей, не шел в обход трудностей, а умело преодолевал их. В обычной обстановке Рамазанов был очень общительным человеком, интересным собеседником и рассказчиком, любил шутку и умел ценить ее. Впоследствии, когда он перешел служить в другое [167] соединение подводных лодок, мы сохранили с ним дружеские отношения.

Ибрагим Рамазанович научил меня многому. Я получил от него то, что нужно подводнику на всю флотскую службу, освоил не один тип подводных лодок.

Боевой опыт — великое сокровище. Он добывается годы войны кровью и потом. Нельзя было недооценивать ни методы преодоления противолодочных рубежей, ни режимы плавания, ни способы выхода в атаку, ни правила разведки сил противника.

Мы, балтийские подводники, с большим вниманием почтением относились к нашим североморским коллегам-малюточникам, которые имели на своем счету немало успехов. Вот почему мы были так взволнованы, когда ноябре 1943 года в бригаду приехал известный подводник Северного флота, Герой Советского Союза гвардии капитан 2 ранга Израиль Ильич Фисанович.

Во время войны такие встречи проводились редко и оценивались они очень высоко. Нам представлялась возможность обменяться опытом с человеком, достигшим в боевых действиях выдающихся результатов. Его лодка входила в дивизион, которым командовал в прошлом балтиец Николай Иванович Морозов (впоследствии контр-адмирал), получивший за свою любовь и преданность подводным лодкам типа М доброе прозвище Малюточного Деда.

Фисанович держался очень скромно, хотя в 1943 году его знала вся страна. Перед нами стоял стройный, подтянутый молодой офицер с доброй открытой улыбкой, о себе говорил он мало, больше о боевых делах других североморцев.

— Наши подводные лодки, — сказал Фисанович, находясь в море, не занимают выжидательную позиции, а сами выходят на поиск и, обнаружив противника, уничтожают его. Это характерно для подводников-североморцев. Смелость, решительность, отличная боевая выучка всей бригады подводных лодок, высокий воинский каждого экипажа помогают нам в победе над врагом.

И. И. Фисанович рассказал нам о том, как он использовал шумопеленгаторную станцию типа «Марс», осуществив первую на флоте перископно-акустическую торпедную атаку.

— У нас на дивизионе развернулось движение снайперские торпедные залпы, — сказал Израиль Ильич, — оттачивалось мастерство всех специалистов. В интересах [168] экономии торпед в первое время командиры стреляли одиночными торпедами и с минимальных дистанций до целей. Для обеспечения скрытности при выполнении перископно-акустических атак осваивали стрельбу торпедами с глубин 15–20 метров, что в то время было новым в тактике подводных лодок.

Действия экипажей «малюток» Северного флота вызывали восхищение. Многих транспортов фашисты недосчитались в своих конвоях и на стоянках. Успешность боевых действий малых североморских подводных лодок была выше, чем на других флотах, в частности на Балтийском флоте.

В чем же причина этого? Прежде всего, как сказал Фисанович, в особенностях театров военных действий и в тех различных условиях, которые сложились на них.

Обстановка на Баренцевом море, конечно, оказалась сложной. Но и специфика Финского залива была исключительной. Его большая протяженность и сравнительно небольшая ширина, малые глубины, наличие шхер с хорошо защищенными естественными преградами со стороны моря, ограниченные возможности базирования сил флота — все это создавало неблагоприятные условия для балтийских «малюток». Они, по существу, совершали переходы и вели боевые действия на сплошной противолодочной позиции противника.

Могли ли балтийские «малютки» действовать успешнее? На мой взгляд, могли, если бы они имели на своем вооружении мины. Об этом свидетельствуют действия балтийских подводных минных заградителей «Л-3», «Калев», «Лембит» и «Л-21», показавших высокую результативность минного оружия. Это подтвердил и опыт подводных лодок типа М XII серии Северного флота. В конце, войны там переоборудовали «М-171» под минный заградитель, оснастив его восемнадцатью минами.

Расстались мы с Фисановичем друзьями. Только эта дружба была недолгой. Вскоре он принял подводную лодку «В-1», одну из четырех, переданных нам англичанами после поражения фашистской Италии в счет нашей доли от итальянского флота. При переходе из Англии в Полярный подводная лодка «В-1» и ее командир И. И. Фисанович погибли.

Глава третья.
Маршрутами победы

«Малютки» на Ладоге

День 27 января 1944 года запомнился на всю жизнь. Я находился в центральном посту, когда по трапу стремительно спустился помощник старший лейтенант М. И. Березин. Увидев меня, воскликнул:

— Сейчас по радио будут передавать важные известия.

Вокруг радиоприемника собралась большая группа экипажа. И вот мы услышали голос диктора: сообщалось об успехах наступления наших войск под Ленинградом и снятии блокады.

В отсеках воцарилась необыкновенная тишина. Мы слышали каждое слово сообщения. Девятьсот дней и ночей стоял враг у стен Ленинграда. Войска Ленинградского фронта и моряки Балтийского флота нанесли непоправимый урон врагу. И вот стоило только диктору произнести слова о том, что в честь полного освобождения Ленинграда от вражеской блокады 27 января будет произведи салют доблестным войскам Ленинградского фронта и морякам Краснознаменного Балтийского флота, как по отсекам нашей лодки разнеслось громкое «ура!».

Вечером мы были свидетелями победного артиллерийского салюта в честь доблестных освободителей. Залпы из 324 орудий озарили небо, которое давно не было над Ленинградом таким ярким.

Наступление советских войск стремительно развивалось. Фашисты продолжали яростно сопротивляться, цепляясь за промежуточные рубежи. Особое внимание они уделяли усилению блокады Балтийского флота в восточной части Финского залива. [170]

Весной 1944 года, как только растаял лед, гитлеровцы восстановили гогландский и нарген-порккалауддский противолодочные рубежи, усилили минные заграждения и активизировали действия своих военно-морских сил, значительно увеличив боевой состав кораблей и авиации. С началом летней кампании обстановка в Финском заливе оставалась сложной и подводные лодки до конца августа в море не выходили. Только на Ладожском озере в это время участвовали в боевых действиях две подводные лодки.

В начале мая капитан 1 ранга С. Б. Верховский вызвал на КП бригады командиров «малюток» Н. С. Лескового, Н. И. Карташева и меня. Сначала он поинтересовался состоянием кораблей и экипажей, нашим самочувствием и, сделав паузу, сказал:

— Нам, товарищи, выпало необычное дело. Раньше мы плавали по Балтийскому морю и Финскому заливу, а теперь совершим рекогносцировочный поход по Неве и Ладожскому озеру. Сборы были недолги. Утром следующего дня буксир «Фигаро» с командованием бригады и командирами «малюток» на борту отошел от плавбазы «Смольный», стоявшей на швартовых у левого берега Невы выше Литейного моста. Мы вышли в поход вместе с опытным лоцманом, хорошо знавшим Неву и мелководные районы Ладоги. Конечным пунктом нашего плавания была пристань рыбачьего поселка Морье на западном берегу озера, ставшего во время блокады перевалочным пунктом на Дороге жизни.

Мы шли по Неве, на берегах которой виднелись следы войны: стертые с лица земли поселки, до основания разрушенная электростанция Московской Дубровки, взорванный железнодорожный мост, распаханный взрывами невский пятачок, развалины крепости Орешек...

В Морье нас встретил начальник порта полковник интендантской службы Э. М. Чернов, в недалеком прошлом командир Кронштадтской береговой базы подводных лодок. Мы подвели первые итоги озерно-речного плавания. Наибольшую трудность для нас представляли каменистые Ивановские пороги, со стремительным течением и извилистым фарватером. После небольших дебатов пришли к выводу, что «малютки» и «щуки», при соответствующей подготовке и обеспечении, смогут самостоятельно пройти по Неве на всем ее протяжении. [171]

Через двое суток «Фигаро» поздно вечером возвратился в Ленинград. А 17 июня «М-90», «М-96» и «М-102» отдали швартовы. Стоя на мостике, я радовался погоде: она благоприятствовала переходу. Река была по-летнему спокойной и приветливой.

Преодолев бурные Ивановские пороги и стремительное течение реки у крепости Орешек, «малютки» вошли Ладожское озеро. По фарватерам мелководной Шлиссельбургской губы дошли до бухты Морье и ошвартовались у полуразрушенного от вражеских бомбежек пирса. Поход «малюток» по Неве и Ладожскому озеру вызвал у экипажей огромный интерес. Это было необычное плавание.

Конечно, озеро — это не море, но мы знали, что Ладога славится своим строптивым характером, и с первых дней относились к ней с уважением.

Не задерживаясь в Морье, с наступлением вечерних сумерек вышли в Новую Ладогу. Каждая «малютка», экономя топливо, вела на буксире по одному катеру МО. Выбор такого походного порядка объяснялся тем, что в период белых ночей фашистская авиация могла атаковать подводные лодки на переходе и нужно было обеспечить артиллерийско-пулеметным прикрытием кормовые курсовые углы, с которых обычно заходили самолеты на бомбежку.

По нашим данным, подводных лодок противника озере не было. Финны имели одну малую подводную лодку «Саукко», которая могла оказаться на озере, но сведений об этом не поступало, и поэтому атаки подводим лодок на переходе считались маловероятными. Мины здесь встречались редко, но правила противоминной обороны мы строго соблюдали.

Значительную часть северного побережья озера еще занимали вражеские войска — там базировались легкие корабельные силы, которые могли предпринять действия против наших подводных лодок, поэтому ослаблять бдительность было опасно.

Ночной переход завершился благополучно, и ранним утром, минуя остров Сухо и Волховский залив, мы вошли на рейд Новой Ладоги, расположенный в устье реки Волхов.

Наши экипажи с первой встречи ощутили внимание командования флотилии. С нами встретились начальник штаба флотилии капитан 1 ранга А. В. Крученых и начальник политического отдела капитан 1 ранга И. С. Перов. [172] Они разъяснили обстановку и особенности решения боевых задач на озере.

Войска Карельского фронта готовились к Свирско-Петрозаводской операции, в ходе которой предусматривалась высадка в тыл финских войск тактического десанта в составе усиленной морской стрелковой бригады. Командующий флотилией контр-адмирал В. С. Чероков решил: после тщательной разведки высадку десанта осуществить двумя эшелонами на участке устьев рек Олонки, Тулоксы и Видлицы. В первом эшелоне высаживались главные силы бригады и во втором — все остальные части и подразделения.

Противник ожидал наступательных действий наших сил. Используя условия местности, он создал между Ладожским и Онежским озерами оборону с хорошо защищенными флангами на побережьях. Правый фланг его обороны выходил на восточное побережье Ладожского озера.

19 июня меня вызвали на КП флотилии. Командующий поставил боевую задачу: перед высадкой десанта разведать восточное побережье на участке от устья реки

Олонка до устья реки Видлица, имея промежуточным пунктом устье реки Тулокса.

20 июня мы вышли из Новой Ладоги, рассчитывая с началом вечерних сумерек достичь траверза острова Сухо, в более темное время белой ночи пройти район фронта на реке Свирь, к утру прибыть в назначенный район, с тем чтобы в течение дня произвести разведку побережья из подводного положения.

Успех обусловливался скрытностью и внезапностью действий. Среди экипажа царило оживление, вызванное участием в таком боевом деле, как разведка в интересах войск Карельского фронта.

В точно назначенное время «М-90» прибыла в исходную точку и приступила к выполнению боевой задачи. Мы убедились: за три года войны противник сильно укрепил противодесантную оборону побережья.

Ведению разведки благоприятствовала отличная погода. Стоял теплый день. Ярко светило солнце. Легкий ветерок создавал на водной поверхности рябь, маскирующую подводную лодку, ее перископ. Лучи солнца мешали противнику вести наблюдение с береговых постов.

После доразведки на себя я понял, что шюцкоровцы наблюдения за подводными лодками не ведут, очевидно считая, что на озере их нет. Это нас устраивало. Значит, [173] наши «малютки» перешли из Ленинграда на Ладогу скрытно.

Разведка велась без противодействия вражеских противолодочных сил. После Финского залива, где без преследования не обходился ни один выход, здесь мы чувствовали себя в относительной безопасности. В то же время понимали, что нельзя поддаваться беспечности, и поддерживали высокую боевую готовность.

Нам удалось точно вскрыть элементы противодесантной обороны. Это была действительно сильно укрепленная прибрежная полоса, с хорошо продуманной системой огневых точек и наблюдательных постов, возвышающихся над деревьями. В лесной чаще просматривались замаскированные растительностью доты и брустверы окопов. Вдоль побережья, за вековыми соснами, по железнодорожной колее маневрировал бронепоезд. Он периодически мелькал между деревьями, и временами дым из его трубы поднимался над лесом. На специальных вышках дежурили наблюдатели, которые время от времени подходили к стереотрубам.

Наиболее сильно было защищено устье реки Видлица. На обоих ее берегах располагались артиллерийские батареи. У орудий постоянно находились люди. На правом берегу реки торчал деревянный пирс, к которому ошвартовалась баржа. Солдаты грузили ящики и тюки на автомашины. Еще в Новой Ладоге нам было известно, что противник использует порт на Видлице для материального обеспечения своих войск на восточном побереже озера. Наша авиация часто штурмовала порт. Один из таких налетов нам пришлось наблюдать, и надо сказать, что работой летчиков экипаж остался доволен. Мы видели, как они наносили удары с воздуха.

Помня уроки прошлых разведок, я внимательно наблюдал за поведением противника, накапливал данные старался их анализировать и сопоставлять. Все это позволило сделать вывод, что шюцкоровцы намерены оборонять побережье всерьез и уходить по собственному желанию отсюда не собираются.

Выполнив боевую задачу, «М-90» возвратилась в Новую Ладогу, где меня уже ждал катер, который доставил на КП флотилии. Следуя по рейду, я обратил внимание на скопление различных кораблей, судов и плавсредств в устье реки Волхов. Среди них выделялся выкрашенный в шаровый цвет флагманский корабль флотилии — миноносец дореволюционной постройки «Конструктор». На кораблях [174] завершалась посадка войск десанта. Шли последние приготовления к десантной операции.

На командном пункте было многолюдно. Здесь шла напряженная работа. Войдя в кабинет контр-адмирала В. С. Черокова, я увидел там командующего КБФ адмирала В. Ф. Трибуца, командующего ВВС флота генерал-полковника авиации М. И. Самохина, нескольких морских и армейских офицеров. Меня представили как командира подводной лодки, только что вернувшейся из разведки, адмирал Трибуц тихим, усталым голосом сказал:

— Послушаем, что нам скажут подводники.

После того, как я доложил о результатах разведки, командующий флотом поблагодарил меня и представил командиру 70-й отдельной морской стрелковой бригады подполковнику А. В. Блаку.

— Он командир десанта, — сказал Трибуц. — Ему полезно с вами потолковать.

Передо мной стоял выше среднего роста, бравого вида подполковник с приятным открытым лицом и черными газами. В нем чувствовалась внутренняя сила и воля. Мелькнула мысль, что такой командир не подведет и успешно выполнит боевую задачу. С первого же взгляда он вызвал к себе симпатию.

Наша беседа несколько затянулась. А. В. Блака интересовало все, даже самые на первый взгляд безобидные мелочи. Мы распрощались и отправились на свои корабли.

Суда с десантниками выходили в Волховский залив, их составе шли две парусно-моторные шхуны: «Учеба» и «Практика». Вспомнился 1936 год, Онежское озеро, петрозаводский рейд и наша первая практика курсантов-первогодков на этих учебных кораблях. На них мы начали познавать азы морского дела. Шхуны повернули вправо и скрылись за мысом, поросшим смешанным лесом.

Прибыл я на свою «малютку». Члены экипажа отдыхали после трудного боевого похода. Об этом позаботился мой помощник старший лейтенант М. И. Березин.

Вскоре «малютки» приняли активное участие в обеспечении Тулоксинской десантной операции. Район высадки десанта на юго-западных подходах к острову Мантсинсари прикрывала подводная лодка «М-77», у порта Лахденпохья — «M-102» и у острова Валаам — М-96». Наша лодка занималась разведкой.

За пять дней, с 23 по 27 июня, долговременная, глубоко эшелонированная оборона противника была взломана. [176] С незначительными потерями десант высадился на побережье и, успешно развивая наступление, выполнил боевую задачу — обеспечил продвижение войск Карельского фронта в межозерном районе на олонецком направлении.

Впоследствии, когда подводились итоги Тулоксинской десантной операции, нам стало известно, что она была проведена наиболее удачно из всех десантов на Балтике.

Июньское наступление войск Ленинградского и Карельского фронтов при содействии Краснознаменного Балтийского флота вывело из строя финскую армию, которая после этих боев восстановить свою боеспособность не смогла.

2 июля 1944 года мы с удовлетворением узнали о том, что Ладожская военная флотилия Указом Президиума Верховного Совета СССР награждена орденом Красного Знамени. Нам приятно было сознавать, что в ее боевые дела внесли свою лепту и подводники.

Мы стали полностью владеть озером. Представилась возможность заняться боевой подготовкой на обширных озерных полигонах, которые были не хуже морских.

В это время на берегах Балтики продолжалось наступление наших войск. Для завершающих ударов выделялись отлично подготовленные экипажи подводных лодок. Боевую подготовку по специальной программе курса в озерных условиях начали экипажи «щук». По пути, проложенному «малютками», на Ладожское озеро перешли и средние подводные лодки — «Щ-307», «Щ-309» и «Щ-310».

К началу августа «М-90», «М-96» и «М-102» завершили отработку курсовых задач, выполнили полигонные торпедные стрельбы и возвратились в Финский залив. Они обосновались на новой плавбазе «Волхов», ошвартованной у пирса Минной гавани Ораниенбаума. Плавбазой командовал боевой офицер капитан 3 ранга Р. Л. Митурич, ранее возглавлявший экипаж тральщика на Онежском озере. Это был заботливый, честный и добропорядочный человек. Он пользовался авторитетом у сослуживцев.

Роман Леонидович командовал необычной плавбазой. Она представляла четырехугольный несамоходный железобетонный блокшив. По существу, это был не корабль, а плавучее сооружение, которым не каждый моряк согласится командовать, но Митурич гордился тем, что служит вместе с подводниками, и полностью отдавался работе. [176] Его всегда можно было видеть в делах и заботах. У меня с ним сложились дружеские отношения, которые сохранились на протяжении всей службы на флоте.

Несколько позднее в Ораниенбаум, теперь уже водным путем по реке Неве, перебазировались подводные лодки «М-77» и «М-79». Так завершилась боевая деятельность «малюток» на Ладожском озере.

В ожидании боевого приказа

Более двух лет Ораниенбаум (Ломоносов) был единственным портом приморского плацдарма Ленинградского фронта, прикрывавшего южные подходы к Кронштадту. Теперь он стал базой подводных лодок.

В Минной гавани рядом со стоянкой «малюток» у плавбазы «Волхов» находился притопленный крейсер «Аврора». В тридцатых годах легендарный крейсер был учебным кораблем и на нем проходили практику курсанты военно-морских училищ, в том числе и многие из нас. В то время он выглядел внушительно, а сейчас, после нашего возвращения в Ораниенбаум, крейсер был изранен: в его бортах и надстройках зияли пробоины, помещения, расположенные ниже ватерлинии, залиты водой, иллюминаторы и двери во многих местах сорваны с креплений. Команда «Авроры» почти целиком ушла на сухопутный фронт. Установив орудия на переднем крае обороны в районе Пулково, авроровцы продолжали сокрушать врагов нашей Родины. На корабле оставались лишь несколько матросов и старшин, несших охрану.

Я часто бродил по полузатопленному крейсеру, заглядывал в кубрик, в котором когда-то жил вместе со своими сверстниками, в корабельные помещения, где учили нас азам морского дела, вспоминал курсантские годы.

После возвращения с Ладоги нас ждало радостное событие — большой группе малюточников за участие в Тулоксинской десантной операции и в боевых действиях на Финском заливе были вручены награды Родины. Начальник штаба бригады подводных лодок капитан 1 ранга Л. А. Курников прикрепил к лацкану моей тужурки орден Красного Знамени.

«Малютки» начали подготовку к новым боевым походам. Теперь на всех трех «малютках» XII серии сменились инженеры-механики. Эта должность на лодке не только почетная, но и сугубо ответственная. От инженера-механика [177] во многом зависит успех всего экипажа, его благополучие. Хороших специалистов, стоявших во главе БЧ-5, командиры лодок всегда ценили, относились к ним с глубоким уважением.

На «М-90» командиром БЧ-5 стал инженер-капитан 3 ранга М. И. Колушенков, служивший на лодке еще в довоенное время, когда лодка осваивала подледное плавание. Прежний инженер-механик Б. С. Семенов по состоянию здоровья был переведен на другую должность.

Михаила Ивановича Колушенкова я знал еще по дивизиону «малюток» на Ханко. Он был старше меня по возрасту: его тянуло к своим одногодкам, а меня — к своим. Впоследствии я узнал его ближе. Мы подружились, и теплые отношения между нами сохранились до конца его жизни.

Михаил Иванович начал службу краснофлотцем. Пытливый и любознательный, увлеченный техникой, он рос буквально на наших глазах. Став инженером-механиком, по-прежнему продолжал учиться и учиться. Его тянуло к людям, трудился он не покладая рук. Нередко сам принимал участие в работах, выполняемых подчиненными, показывал им пример, придерживаясь принципа «делай как я».

На «М-96» инженером-механиком был назначен инженер-старший лейтенант П. М. Ильин, заменивший А. В. Новакова, которого перевели на гвардейский подводный минный заградитель «Л-3» («Фрунзевец»).

А на «М-102» вместо Д. Ф. Базлова (он перешел на гвардейскую «Щ-309») инженером-механиком стал молодой, не имеющий боевого опыта инженер-лейтенант Федор Зайцев.

Потребовалось какое-то время, чтобы новые инженеры-механики вошли в курс дела, до тонкостей освоили организацию службы, нашли полное взаимопонимание с личным составом. И, надо сказать, офицеры Колушенков, Ильин и Зайцев показали себя достойными моряками-подводниками.

11 августа подводные лодки «М-90» и «М-96» вышли из Ораниеибаума в свою маневренную базу на острове Лавенсари. Почти год мы не были в Финском заливе и сразу почувствовали перемены. Наши войска успешно наступали вдоль северного и южного побережий залива. Финляндия потерпела поражение, и в ближайшее время ожидался ее выход из войны. [178]

А в самом заливе главную угрозу по-прежнему представляли мины и нарген-порккалауддский противолодочный рубеж. Преодолеть его подводным лодкам так и не удалось, а для уничтожения не было ни сил, ни средств.

«Малютки» выводились в море для ведения боевых действий в восточной и центральной части залива до нарген-порккалауддского рубежа. На Лавенсари нашим подводным лодкам пришлось задержаться. Уточнялась обстановка, связанная с выходом Финляндии из войны. Потянулись дни томительного ожидания. Ждали боевого приказа, а он все не поступал.

Гитлеровцы предпринимали усилия, чтобы вернуть утраченные позиции. Продолжались бомбежки Лавенсари с воздуха. Стоянка кораблей у пирса по-прежнему была опасной. Все светлое время «малютки» находились под водой на грунте. К пирсу подходили только в темное время, да и то на короткий срок.

18 августа командир дивизиона объявил, что подводная лодка «М-96» с первым попутным конвоем возвратится в Ораниенбаум. В ту же ночь она покинула остров, а через два дня и «М-90» перевели в более спокойное место — Усть-Лугу.

Лужская губа, в которую впадает река Луга, изобилует множеством навигационных опасностей. Половину ее акватории занимают мелководья и каменистые банки. Суда плавают здесь по расчищенным фарватерам, которые находятся под постоянным контролем. В устье реки из губы ведет неширокий канал, песчаные бровки которого хорошо просматриваются с борта корабля.

Преимущество стоянки в Усть-Луге состояло в том, что она недосягаема для подводных лодок и надводных кораблей противника. Ее надежно защищают естественные преграды. Мы сразу же начали чуть ли не ежедневно выходить в западный район губы, где достаточны глубины и маневренное пространство, и усиленно заниматься боевой подготовкой.

Наши войска, наступавшие по южному побережью на Таллин, нуждались в поддержке своих приморских флангов. Однако гитлеровцы всеми силами стремились воспрепятствовать проникновению наших артиллерийских кораблей в эти районы. Они минировали воды Нарвского залива, использовали различные приспособления, превращающие морские мины в ловушки.

Наше командование, чтобы разрядить минную опасность, организовало здесь боевое траление. Соединение [179] базовых тральщиков, переоборудованных из тихоходных буксиров типа «Ижорец», базировалось на Усть-Лугу. Их главные энергетические установки работали на каменном угле. В Усть-Луге, вблизи пирса, для них был создан угольный склад. Тральщики тралили в Нарвском заливе и периодически, через двое-трое суток, пополняли корабельные запасы каменного угля.

Наша «малютка» стояла рядом с местом бункеровки тральщиков, и подводники в порядке взаимной выручки всегда принимали участие в этих авралах.

А на западном берегу Кургальского полуострова в рыбачьем поселке Гакково базировались торпедные и сторожевые катера, ведущие боевые действия в Нарвском заливе. Дивизионом сторожевых катеров командовал бывший подводник капитан 2 ранга И. М. Зайдулин, а отрядом торпедных катеров — Герой Советского Союза капитан 3 ранга И. С. Иванов.

Измаила Мотигуловича Зайдулина я очень хорошо знал. Будучи военмором комсомольского набора 1922 года, он служил с моим дядей П. Д. Руссиным на подводных лодках Черноморского флота и был другом нашей семьи. Еще подростком я любовался этим бравым моряком, отличным спортсменом и прекрасным рассказчиком. Он всегда мне казался легендарной личностью. Когда в 1936 году я поступил в военно-морское училище, И. М. Зайдулин уже командовал подводной лодкой «Щ-123» на Тихом океане и совершил на ней дальний океанский поход. В 1940 году подводная лодка «Щ-423» под командованием И. М. Зайдулина совершила переход в надводном положении Северным морским путем, пройдя через арктические и дальневосточные моря за одну навигацию. Для того времени это было выдающееся плавание, сопряженное с неимоверными трудностями,

В последующие годы И. М. Зайдулин служил на подводных лодках, а затем по состоянию здоровья был переведен на надводные корабли. Измаил Мотигулович в моей судьбе сыграл важную роль. Он помог мне в выборе профессии, поэтому я питал к нему особое уважение.

Зайдулин прибыл к нам из Гакково. Он узнал меня, и мы с ним по-братски обнялись. Я сразу заметил, что Измаил Мотигулович возбужден.

— Враг не дремлет, — заметил он. — Разведка доложила, что к нашим позициям приближаются корабли противника. Так что задерживаться мне нельзя. — Вздохнув, он добавил: — Знаете, как я рад, что встретился с вами, [180] подводниками. Считаю вас своими братьями. Подводным лодкам я отдал много сил и времени. Хоть было трудно, но вспоминаю то время с душевной радостью...

Встреча была короткой. Он предчувствовал, что предстоит боевое дело. В то время три фашистских эсминца пытались под покровом ночи выставить мины в районах маневрирования советских кораблей. Их расчеты не осуществились. Все немецкие эсминцы подорвались на минах и затонули. К месту гибели заспешили катера под командованием И. М. Зайдулина. Катерники действовали энергично и вытащили из воды многих немецких моряков.

Редкий день обходился в Нарвском заливе без боя. Катерники воевали мужественно. Успех, как правило, был на их стороне, но случались и неудачи, влекущие за собой невозвратные потери.

26 августа в морском бою от прямого попадания артснаряда погиб И. М. Зайдулин. Не стало отважного командира, много сделавшего для победы в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Эту печальную весть мы, подводники, восприняли тяжело.

Прошел месяц базирования в Усть-Луге. За это время наша «М-90» неоднократно выходила в море, выполняя различные задания командования. В последнем походе я не раз замечал, что люди изрядно устали. К концу плавания члены нашего экипажа еле держались на ногах. Командир бригады, учитывая состояние экипажа, возвратил нас в Ораниенбаум для отдыха личного состава и ремонта материальной части.

На створе ораниенбаумских маяков наша лодка разошлась на контркурсах с подводной лодкой «М-96». Мы поняли: «малютка» идет нам на смену, и пожелали ей счастливого плавания. На ее мостике находился капитан-лейтенант Н. И. Карташев. Он долго махал нам рукой. А рядом с Карташевым стоял офицер отдела подводного плавания флота капитан 2 ранга И. Н. Бутышкин. Это была последняя наша встреча: «М-96» не вернулась с задания.

Возвратившись в базу, я узнал, что днем раньше на Лавенсари перешла «М-102». На ее борту находился командир дивизиона капитан 2 ранга П. А. Сидоренко. Подводной лодке отводилась позиция северо-западнее острова Гогланд с задачей разведки и уничтожения вражеских кораблей и судов. Было решено форсировать гогландский [181] противолодочный рубеж и выйти на коммуникации вражеских морских сообщений.

«М-102» благополучно прошла рубеж и заняла намеченную позицию. Осенние штормы затрудняли плавание. Шли дни, а противник не появлялся. Как всегда, опасны были плавающие мины. Шторм срывал их с якорей и разносил по заливу. При сильном волнении моря обнаружить плавающую мину, особенно в темное время, почти невозможно.

При заряде аккумуляторной батареи «малютке» то и дело приходилось уклоняться от плавающих мин. Это от тех, которые были обнаружены наблюдателями. А сколько их прошло мимо подводной лодки не замеченными во тьме ночной!

Район назначенной позиции находился вблизи маневренной базы противника. Здесь в течение четырех лет совершенствовалась вражеская противолодочная оборона. Для безопасности подводной лодки необходима была повышенная бдительность всего экипажа.

Для командира «малютки» считалось обычным делом с выходом в море заступать на бессменную вахту. В надводном положении Н. С. Лесковой постоянно находился на ходовом мостике, а при погружении — в центральном посту, где удобно устраивался на разножке, укутавшись в меховой реглан.

Комдив П. А. Сидоренко стремился создать на корабле благоприятную обстановку, не досаждал командиру мелочной опекой. Он наблюдал за его действиями, был готов в любое время дать совет, а в случае необходимости и вступить в командование подводной лодкой. Эти два человека, отвечавшие за безопасность корабля и его действия, мужественно встретили беду. На четвертые сутки плавания лодка дважды подорвалась на минах. Не помогли ни изолирующие деревянные брусья, ни обмазка специальной мастикой. Корпусом подводная лодка где-то коснулась антенны, и сработали взрыватели мин.

По свидетельству очевидцев, события развивались так. Глубиномер показывал 35 метров, когда над подводной лодкой произошел первый взрыв. Командир скомандовал: «Стоп электромотор!» Главный старшина Н. А. Крутиков мгновенно отрепетовал ее исполнение машинным телеграфом. Без хода подводная лодка стала погружаться. Эхолот показывал под килем 20 метров. Дали малый ход вперед гребным электродвигателем. Через несколько минут раздался второй взрыв. От гидравлического удара [182] подводная лодка задрожала. Девятимиллиметровый корпус выдерживал огромные нагрузки. В отсеках полопались плафоны освещения, начал травить воздух из торпеды, находившейся в правом аппарате, в первом отсеке сорвало маховик клапана вентиляции киля, который на «малютках» является одновременно и главной осушительной магистралью; гирокомпас вышел из строя.

Подводная лодка лишилась ориентировки и легла на грунт. Положение сложилось критическое, но экипаж проявил твердость духа, дисциплину и самоотверженность. Много значили сила воли и выдержка командира дивизиона. Оценив обстановку, он спокойно сказал: «Братцы! Не тушуйтесь! Ничего страшного нет. Выполняйте команду: «Осмотреться в отсеках!»

Каких-либо других повреждений при осмотре не было обнаружено, и экипаж приступил к устранению неполадок.

Через два часа штурманский электрик доложил: «Гирокомпас в меридиане, работает исправно». Штурман уточнил место лодки и расположение миноопасного района. Раньше здесь «рогатая смерть» не отмечалась. А может быть, это были взрывы не мин, а каких-нибудь других взрывных устройств (минных защитников или подрывных патронов противолодочных сетей), которые тоже могли оказаться гибельными для «малютки»? Ведь гитлеровцы могли выставить новое минное поле или банки из нескольких мин. На основе анализа обстановки комдив и командир лодки определили ориентировочные границы опасного района.

Штурман капитан-лейтенант Н. Г. Симонов рассчитал курс отхода. «М-102» подвсплыла и, прижимаясь к грунту, начала движение в южном направлении, которое считалось наименее опасным. В это время в первом отсеке, где повреждений было больше, под руководством командира БЧ-2–3 лейтенанта Г. А. Горбунова подводники ликвидировали повреждения, причиненные взрывами, и вскоре в центральный пост поступил доклад: «Последствия взрывов в первом отсеке устранены». Подводная лодка продолжала выполнять боевые задачи.

Ночью по радио она донесла командиру бригады о случившемся и незамедлительно получила приказ — возвращаться в базу. Успешно форсировав гогландский противолодочный рубеж, «малютка» прибыла на Лавенсари и 16 сентября возвратилась в Ораниенбаум, доставив ценные разведывательные данные. [183]

4 сентября 1944 года Финляндия разорвала отношения с Германией. Финская армия и флот прекратили военные действия, но, несмотря на это, обстановка в Финском заливе оставалась сложной. Гитлеровцы стремились любой ценой сохранить свои позиции в заливе, и прежде всего острова, которые по мирному договору с Финляндией с 15 октября возвращались Советскому Союзу. Попытки силой воздействовать на финнов провалились: немецкий десант, высаженный на остров Гогланд, потерпел поражение. Остров в конце концов перешел в наши руки, и гогландский противолодочный рубеж утратил свое прежнее значение.

С выходом Финляндии из войны положение гитлеровцев на Балтийском море ухудшилось. Финны предоставили для базирования кораблей нашего флота порты Хельсинки, Ханко, Турку и Марианхамн, передали в аренду район Порккала-Удд. Советское военно-морское командование получило данные о немецких и финских минных заграждениях в Финском заливе. Теперь подводные лодки могли следовать от Кронштадта до Выборгского залива в сопровождении кораблей и далее до Абоских шхер с финскими лоцманами. Так мы получили возможность обходить грозный нарген-порккалауддский противолодочный рубеж.

Надо отметить, что финские лоцманы в большинстве своем честно выполняли свои обязанности. Они охотно знакомили советских моряков с системой фарватеров в организацией лоцманской службы в шхерах.

Выполняя договорные обязательства, финские военно-морские силы приступили к тралению мин в Финском заливе и Аландском море, охраняли открытые участки шхерных фарватеров и осуществляли противолодочную, оборону в своих территориальных водах.

Бригада подводных лодок КБФ перебазировалась в финские порты, обеспечивавшие выходы из шхер в Балтийское море, а ее штаб разместился на плавбазе «Иртыш» в Хельсинки.

Перемены коснулись и моей службы. После возвращения «М-90» из Усть-Луги комдив П. А. Сидоренко вызвал меня к себе и сказал:

— Производится очередной набор слушателей в командирские классы при Краснознаменном Учебном отряде подводного плавания (КУОПП) имени С. М. Кирова. По рекомендации Николая Игнатьевича Виноградова ваша кандидатура утверждена. [184]

Сообщение было таким неожиданным, что я вначале не нашел слов для ответа, но, собравшись с мыслями, поблагодарил за доверие. Впоследствии рассуждал: «Как же это получается, ведь адмирал обещал учебу в командирских классах после войны, а сейчас вроде бы и неудобно уходить с действующего флота».

Петр Антонович, угадав мои мысли, ответил:

— Учиться будешь по сокращенной программе — три зимних месяца и повоевать еще успеешь.

Вышел я от комдива озадаченный. Манила перспектива трех месяцев учебы в Ленинграде, куда только что возвратилась моя семья из двухгодичной эвакуации. Предстоящая встреча с ней, безусловно, радовала, а с другой стороны, не покидала мысль: как оставить родной корабль в то время, когда война еще не закончилась...

Предстояло сдать дела и расстаться с экипажем, вместе с которым делил и невзгоды и радости. Я уже упоминал о прямых и обратных взаимосвязях командира и экипажа, когда один зависит от всех и все зависят от одного. Сейчас при расставании чувство привязанности к воинскому коллективу ощущалось с какой-то необычайной силой.

Экипаж наш состоял ив замечательных людей — мужественных, умелых, ловких. Все они достойны глубочайшего уважения. Много славных дел совершили краснофлотцы, старшины, мичманы и офицеры. Впрочем, на легкую службу они и не рассчитывали. Не ради славы, а ради воинского долга шли они на самые опасные задания и выполняли их с честью. И чем больше трудностей встречалось на нашем пути, тем теснее, монолитнее сплачивался экипаж, люди становились все более собранными, душевными, отзывчивыми.

С такими мыслями я прощался с кораблем. Медленно шагал по отсекам подводной лодки, где все было до боли знакомым и привычным — от заклепки и до самых сложных механизмов и устройств. Но роднее всего были люди. «Кто же заменит меня на мостике и в центральном посту?» — думал я.

Командиром «М-90» был назначен мой товарищ, однокурсник по училищу капитан-лейтенант Георгий Михайлович Егоров (ныне Герой Советского Союза, член Президиума Верховного Совета СССР, адмирал флота, председатель ЦК ДОСААФ СССР). Он закончил командирские классы при КУОПП имени С. М. Кирова и теперь прибыл к нам в дивизион. Новый командир хорошо знал [185] Балтику, служил на Краснознаменной подводной лодке «Щ-310» и показал себя достойным боевым офицером.

И вот экипаж выстроился на палубе подводного корабля. Мы с Г. М. Егоровым доложили командиру дивизиона о сдаче-приеме обязанностей командира «М-90». После этого я медленно обошел строй и простился с каждым членом экипажа в отдельности. И, как положено поцеловал святыню корабля — Военно-морской флаг.

— Счастливого плавания вам, боевые друзья, новых удач и побед!

Снова в Балтийском море

Учеба в командирских классах явилась всего лишь эпизодом в моей биографии. Три месяца пролетели быстро. Сдав выпускные экзамены, наша группа — пять человек во главе с преподавателем капитаном 2 ранга К. Д. Дорониным отправилась в Севастополь для отработки торпедных атак. Черноморцы встретили нас по-братски, разместили на плавбазе «Эльбрус», стоявшей у причала одной из бухт, и мы приступили к решению учебных задач на обширных морских полигонах. О такой роскоши балтийцы могли только мечтать.

Через две недели мы возвратились в Ленинград. Получив удостоверение об окончании командирских классов, распрощавшись с командованием и педагогами, мы сразу же выехали в Хельсинки, где на плавбазе «Иртыш» располагались штаб и политический отдел бригады подводных лодок КБФ. Всех моих товарищей назначили старпомами на крейсерские подводные лодки, а я был определен старпомом подводного минного заградителя «Л-21», которым командовал капитан 2 ранга С. С. Могилевский.

9 февраля 1945 года я уже был в городе Турку, где вновь встретился с малюточниками Г. М. Егоровым и П. С. Лесковым, лодки которых, как и «Л-21», базировались там. В уютной кают-компании плавбазы «Полярная звезда» мы часто беседовали о боевых делах «малюток». Из этих бесед мне стало известно, что осенью 1944 года «M-90» и «M-102» перешли из Кронштадта в Ханко.

Дело было так. 16 ноября в сопровождении тральщика «Полухин» обе подводные лодки вышли в море. В Выборгском заливе они приняли на борт финских лоцманов. Далее шли по этапам — от одной лоцманской станции к [186] другой. Лоцманы исполняли свои обязанности исправно, не обижаясь на контроль со стороны штурманов, которые сверяли движение лодок по картам-планам шхерных районов. В Ханко прибыли в установленный срок.

— За три с половиной года, — рассказывал Лесковой, — в городе почти ничего не изменилось. Тот же вокал, тот же порт. Только люди были другие. Финское население занималось своими делами, обстановка была спокойная, как будто Финляндия против нас и не воевала.

Так «малютки» возвратились к своему предвоенному месту базирования.

Мне приятно было узнать об успехе бывшего малюточника капитан-лейтенанта А. А. Клюшкина. Теперь он командовал «С-4». Его подводная лодка потопила в средней и южной частях Балтийского моря три вражеских судна, в том числе два танкера — «Таллата» и «Терра». Многие сотни тонн топлива, в котором нуждались фашистские танки, самолеты и автомашины, не дошли до тех, кому они предназначались. Активная боевая деятельность подводной лодки «С-4» была высоко оценена командованием. Наград Родины был удостоен весь личный состав.

С выходом на просторы Балтийского моря успешно вели боевые действия и другие подводные лодки. Их победные торпедные залпы помогали нашим войскам на приморских направлениях.

Я усердно осваивал обязанности старшего помощника командира «Л-21»: изучал устройство лодки, особенности ее управления в надводном и подводном положении, способы применения минного оружия. Все это для меня было делом новым.

Дня не хватало, и часто приходилось, не считаясь со временем, заниматься по вечерам. Значительную помощь мне оказывали командир подводной лодки капитан 2 ранга С. С. Могилевский, флагманский инженер-механик дивизиона инженер-капитан 3 ранга В. Е. Корж, командир БЧ-1–4 А. В. Прибавив, командир рулевой группы лейтенант Н. И. Редько, командир БЧ-2–3 старший лейтенант А. И. Ососков, командир минно-торпедной группы лейтенант Б. А. Ордынец, командир БЧ-5 инженер-лейтенант Н. С. Долгополов и командир группы движения инженер-лейтенант Т. П. Ефимов. С их помощью я в короткий срок освоил свои обязанности. [187]

День 15 февраля 1945 года был для всех подводников примечательным. Мы проводили в море крейсерскую подводную лодку «К-52», которой командовал Герой Советского Союза гвардии капитан 3 ранга И. В. Травкин, возглавлявший до этого гвардейскую подводную лодку «Щ-303». Вместе с ней вышла на боевое задание подводная лодка «М-102». В этот же день мы встречали из боевого похода подводную лодку «С-13». Она медленно продвигалась во льду за ледоколом «Сампо», втягиваясь в устье реки Ауры, постепенно приближаясь к борту плавбазы «Смольный».

На ходовом мостике находилось несколько человек. Среди них я сразу узнал хорошо знакомые мне фигуры: командира лодки А. И. Маринеско и старпома Л. П. Ефременкова. Они пробыли в море более месяца и возвращались с победой.

Вечером, после того как Маринеско доложил командованию бригады об итогах похода, мы собрались в его тесной каюте. Разговор зашел о только что завершившемся походе. Александр Иванович говорил увлеченно. Его подводная лодка получила приказ занять район на подступах к Данцигскому заливу и уничтожать боевые корабли и транспорты противника.

11 января она вышла из Ханко, прошла Чекарсернские шхеры, погрузилась и начала самостоятельный переход. В это время шли ожесточенные бои в Восточной Пруссии и Померании. Советские войска приближались к Данцигу (Гданьску). Началась поспешная эвакуация частей вермахта в западные порты Германии.

Вечером 30 января «С-13» обнаружила вражеское судно большого водоизмещения, идущее в охранении эскадренных миноносцев, сторожевых кораблей и тральщиков. Начала его преследовать в надводном положении. Погоня продолжалась два часа. Выйдя на позицию стрельбы, лодка произвела трехторпедный залп. Все торпеды попали в цель. Через три-четыре минуты лайнер затонул. «С-13» погрузилась, но подверглась преследованию фашистских кораблей. Точное местонахождение подводной лодки противник установить не мог и бомбил по площади. За пять часов было сброшено 212 глубинных бомб. После этого преследование было прекращено, и вражеские корабли ушли из района. «С-13» повреждений не имела.

А. И. Маринеско, улыбаясь, сказал:

— Кого мы утопили, мы не знаем, но знаем то, что [188] отправили на дно фашистское судно большого водоизмещения.

10 февраля «С-13» встретила другое крупное судно, двухторпедный залп произвели из кормовых торпедных аппаратов. И снова торпеды попали в цель. На вражеском судне произошло три последовательных взрыва (предположительно — взрыв котлов или сдетонировал боезапас). Корабли охранения начали усиленно освещать поверхность моря прожекторами и осветительными ракетами. «С-13» оторвалась от противника и 15 февраля возвратилась в базу.

Обо всем этом нам рассказал тогда А. И. Маринеско. Было ясно, что уничтожены два крупнотоннажных фашистских судна, но ничего большего даже сам командир в то время не знал.

Спустя пять дней офицер-переводчик штаба нашей бригады майор Сойка сообщил, что в шведских газетах появилась информация: советская подводная лодка потопила крупный немецкий лайнер. А через некоторое время в руках разведчиков появилась газета «Афтонбладет» от 20 февраля 1945 года. Ссылаясь на надежные источники, она сообщала о потоплении в Данцигской бухте советской подводной лодкой лайнера «Вильгельм Густлов» водоизмещением 25484 тонны. На борту лайнера находилось 9000 (по другим источникам — 10000) человек, к том числе 22 гауляйтера польских земель и земель Восточной Пруссии, 3700 унтер-офицеров подводников, 100 командиров подводных лодок, окончивших специальные курсы усовершенствования для управления подводными лодками, предназначенными для полной блокады Англии, также вспомогательный батальон службы порта из войск СС в количестве 800 человек, высокопоставленные виновники, генералы и высший офицерский состав, подчиненный непосредственно рейхсфюреру СС Гиммлеру, спаслось 988 человек. Экипаж лайнера составлял 426 человек{16}.

В газете была помещена фотография лайнера «Вильгельм Густлов» и рядом — буксир, выводивший его из порти. Снимок был впечатляющим. На фоне зданий, примыкающих к набережным порта, красовалось огромное судно. Лайнер представлял собой последнее достижение [189] судостроительной промышленности Германии. Плавательный бассейн, гимнастический и танцевальный залы, рестораны и кафе, зимний сад, церковь, комфортабельные каюты, в том числе личная каюта Гитлера, — таким было это судно.

Как выяснилось в дальнейшем, вторым судном оказался военный транспорт «Генерал Штойбен» с войсками и военной техникой. Почти дивизии недосчитались фашисты с потоплением этого судна.

Приближалось время выхода в море «Л-21». Она шла в тот район, откуда только что возвратилась «С-13». Смена боевой позиции, что называется, переходила из рук в руки еще в базе.

Февраль был на исходе. Возвратилась с боевой позиции подводная лодка «М-102». Я встретился с ее командиром Н. С. Лесковым, думал что-либо почерпнуть полезное для нашего похода. Увы, Николай Степанович развел руками:

— Лодка, как только вышла из шхер, оказалась в штормовом море. Борьбой со стихией и завершился наш поход.

Плавание в надводном положении усложнялось обледенением. Ледяные наросты образовывались с поразительной быстротой, грозя оборвать антенны и леера. На «М-102» от перегрузок стали выходить из строя механизмы и приборы. Сказывалась их длительная эксплуатация. Это был двенадцатый боевой поход подводной лодки. Исчерпав автономность, она возвратилась в Турку и стала готовиться к очередному походу. В море росло боевое напряжение, подводных лодок не хватало, и надеяться на отдых можно было только после войны.

На подводной лодке «Л-21»

5 марта 1945 года «Л-21» вышла в свой очередной боевой поход. Мне же на этой подводной лодке пришлось идти впервые.

В общих чертах я уже знал лодку, ее боевой путь, ее устройство. И все же «Л-21» была для меня во многом «вещью в себе». Я сошелся с людьми, но не так близко, как это положено старпому. Не даром говорят: чтобы знать человека, надо вместе съесть пуд соли.

Минный заградитель «Л-21» (четвертая модификация серии «Ленинец») строился в блокадном Ленинграде. Его [190] экипаж, пока корабль достраивался, участвовал в боях на лужском оборонительном рубеже. Потом, когда фронт стабилизировался, подводники вернулись на свой корабль. Он начал участвовать в боевых походах с 1944 года, когда бригада подводных лодок из восточной части Финского залива перебазировалась в порты Финляндии.

После службы на «малютках» минный заградитель поражал мое воображение. Его автономность составляла 45 суток, экипаж — 54 человека. Лодка погружалась на глубину до 100 метров и была вооружена шестью носовыми и двумя кормовыми торпедными аппаратами, двумя кормовыми минными трубами, одним 100-мм и одним 45-мм орудиями, имела на борту 18 торпед, 20 мин и большое количество снарядов.

В походе на борту подводной лодки находились командир дивизиона капитан 1 ранга А. Е. Орел и инженер-механик дивизиона инженер-капитан 2 ранга В. Е. Корж. Мне довелось в походе ближе узнать Александра Евстафьевича, человека доступного и общительного. В первый же день, едва завидев меня, он запросто спросил:

— Ну как, осваиваешься? Давай-ка не теряй времени: сейчас не доучишься — в бою придется расплачиваться!

Або-Аландские шхеры были покрыты льдом, и до выхода на чистую воду нам прокладывал путь финский ледокол «Сису». В кильватер подводной лодке шел сопровождавший нас базовый тральщик «БТЩ-215», которым командовал мой хороший знакомый капитан-лейтенант С. И. Иванов. Мы шли по фарватеру, пробитому в сплошном, простирающемся до горизонта, ледяном поле. Был солнечный день. Несмотря на то что начался март, мороз превышал десять градусов и на встречном ветру пощипывал щеки.

На льду в различных удалениях от фарватера финские рыбаки вели подледный лов рыбы. У прорубей были сооружены вороты, которые вращались лошадьми. Так выбирались сети.

Яркое солнце и белизна снега, покрывающего ледяные поля, затрудняли наблюдение. Все, кто находился на истоке, надели светозащитные очки. Вокруг все было тихо — словно не было войны. В шхерах мы себя чувствовали защищенными от атак надводных кораблей и подводных лодок противника. Атак можно было ждать только от вражеской авиации, но немецкие аэродромы были [191] далеко — на Курляндском полуострове, так что их атаки с воздуха были маловероятны.

К вечеру корабли вышли из шхер на чистую ото льда воду в районе маяка Ньюхамн. Ледокол повернул на обратный курс и, дав три прощальных гудка, вскоре скрылся за шхерными островами. Базовый тральщик тоже передал семафором: «Желаем счастливого плавания».

Командир подводной лодки подал команду:

— По местам стоять, к погружению!

Я занял свое место в центральном посту под входным люком и отрепетовал команду. Через несколько минут «Л-21» погрузилась на безопасную глубину, произвела поддифферентовку и начала движение в южном направлении. Мы шли на позицию, которую недавно занимала «С-13», потопившая лайнер «Вильгельм Густлов» и транспорт «Генерал Штойбен», надеясь, что и нам фортуна улыбнется.

Очень важно было занять позицию скрытно, и для этого принимались все меры вплоть до затопления мусора. Ничего демаскирующего подводную лодку не должно было оставаться на поверхности моря.

Море штормило, но особенно оно разбушевалось в ночь на 8 марта. Мы вспомнили своих женщин и продолжали вахту. В надводном положении можно было идти только малым ходом. Подводная лодка то накрывалась встречной волной, грозящей смыть всех с ходового мостика, то, поднявшись на гребень волны, медленно опускалась в морскую пучину. Дифферент достигал критической отметки. Шторм изматывал людей. Появились укачавшиеся. Более выносливые работали за себя и товарищей. Все ждали рассвета, когда лодка погрузится на глубину: там качка прекращалась или была сносной.

Шторм не прошел бесследно. Командир БЧ-5 Н. С. Долгополов доложил, что дифферент на нос последнем погружении произошел из-за поломки привода кормовых горизонтальных рулей. Что делать — ввести в строй кормовые горизонтальные рули или возвращаться в базу?

Капитан 2 ранга С. С. Могилевский задумался.

— Нет, о возвращении надо забыть. Дивмех, надежда на вас и ваших специалистов, — сказал он, обращаясь к инженер-капитану 2 ранга В. Е. Коржу.

Комдив А. Е. Орел одобрил решение командира лодки и добавил:

— Ложитесь на грунт и приступайте к ремонту. [192]

Такое решение озадачило молодого инженера-механика Долгополова, и он, вопросительно посмотрев на дивизионного инженера-механика, неуверенно спросил:

— А где взять для кормовых горизонтальных рулей нужную для замены гайку-втулку?

Виктор Емельянович Корж посоветовал:

— Придется поступиться носовыми горизонтальными рулями, закрепить их в нулевом положении, снять с них часть привода вместе с гайкой-втулкой и установить на кормовые горизонтальные рули. Будем управлять лодкой в подводном положении одними кормовыми горизонтальными рулями.

Предстояла весьма сложная работа.

Нечеловеческими усилиями задание было выполнено. Моряки сделали почти невозможное. Самую трудную работу выполнили братья-близнецы Александр и Павел Григорьевы, Л. И. Заборовский, А. С. Пономаренко, И. Г. Линников, И. И. Терентьев, Н. А. Пятовский и Н. М. Градский. Их возглавил командир группы движения инженер-лейтенант Т. П. Ефимов.

Мое внимание привлекли старшина группы мотористов А. И. Григорьев и его брат, командир отделения мотористов П. И. Григорьев. Они были так похожи друг на друга, что их путали даже самые близкие друзья. Братья шли по жизни в ногу — вместе проходили военную службу и воевали рядом, бок о бок, крепко дружили. Их взаимоотношения были примером для других.

Чтобы устранить поломку, потребовалось менее двух суток. Всем отличившимся комдив объявил благодарность. Героям дня был посвящен боевой листок, который вывесили в четвертом отсеке, где размещалась значительная часть экипажа.

«Л-21» заняла назначенный район боевых действий. В первую же ночь мы получили радиограмму с приказанием командира бригады контр-адмирала С. Б. Верховского: вести поиск противника и в смежном районе до маяка Штольпе (Чолпино). Крейсерство подводной лодки в обширном районе увеличивало вероятность встреч с противником и в то же время давало нам преимущества в маневре при уклонении от противолодочных сил.

Комдив А. Е. Орел, переговорив с командиром подводной лодки, объявил решение офицерам:

— Наш план таков: произведем разведку района Данцигского залива на подходах к немецкой военноморской [193] базе Хел, поставим мины и приступим к крейсерству вдоль побережья, занятого фашистскими войсками. Быть готовыми к выполнению дневных и ночных торпедных атак. — И, обернувшись к командиру, добавил: — Доведите боевую задачу до личного состава. Краснофлотцы и старшины должны знать ее.

После непродолжительного затишья опять разыгрался шторм. Заряд аккумуляторных батарей производили на большой волне. Сила шторма была такова, что домкрат, удерживавший привод носовых горизонтальных рулей в нейтральном положении, согнуло в дугу. Пришлось снова приступить к ремонту.

Работа предстояла опасная — за бортом. Необходим был доброволец — смелый подводник, хороший специалист слесарного дела. Желающих оказалось много. Выбор пал на отличника боевой и политической подготовки трюмного машиниста Николая Градского. Я хорошо за этого краснофлотца. Ему довелось участвовать в строительстве подводной лодки «Л-21», воевать на сухопутном фронте, защищая Ленинград в первые месяцы войны, затем достраивать лодку, а на заключительном этане войны участвовать во всех трех ее боевых походах.

Нарушая хронологию событий, скажу, что уже после войны, когда я возглавлял кафедру в Высших специальных ордена Ленина офицерских классах, мне показали в лаборатории уникальный тренажер — управляемую модель подводной лодки первого послевоенного проекта, которая воспроизводила в бассейне все, что свойственно настоящей подводной лодке.

Тогда я спросил начальника лаборатории, чье изобретение, и он ответил:

— Проект старшего преподавателя кафедры инженер-капитана 1 ранга Евгения Родионовича Сергеева, изготовил тренажер своими руками старший инструктор мичман Николай Михайлович Градский.

Вот уже около двух десятков лет я работаю с Градским в совете ветеранов-подводников, и наша дружба, завязавшаяся в годы войны, продолжается.

Но вернемся к дням того памятного похода. С наступлением темноты лодка всплыла в надводное положение. На носовую надстройку вышли доброволец Н. М. Градский, одетый в легководолазный костюм, и подстраховывавший его краснофлотец А. И. Расторгуев. С ними были Долгополов и я. Признаюсь, меня охватила оторопь. Кругом непроглядная темень. Смотрел на Градского [194] и удивлялся: он действовал не спеша, хладнокровно и притом шутил:

— Сейчас спущусь к Нептуну..

Градский ушел под воду. На поверхности тускло замерцали блики от герметической электролампы, которую он держал в руках. Потянулись тревожные минуты ожидания. И вот задание выполнено. Градский поднялся борт.

На следующий день шторм разыгрался с новой силой. Несколько раз от ударов свирепых волн выходило из строя сооруженное нашими специалистами крепление носовых горизонтальных рулей. Снова его ремонтировали. И вновь потребовалась помощь легкого водолаза, эту нелегкую работу Градскому пришлось повторить. И опять она была выполнена в кратчайший срок.

А две минуты спустя вблизи подводной лодки раздаюсь два взрыва. Мгновенно все, находившиеся наверху, спустились вниз. Произвели срочное погружение и ушли на глубину.

— Что это такое? — спросил дивмех у комдива.

— Бомбы с самолета. Шума от его моторов из-за ветра мы не слышали, а он нас выследил и атаковал, — ответил А. Е. Орел.

На этот раз привести носовые горизонтальные рули нулевое положение не удалось: их заклинило. Возник вопрос: как же управлять лодкой в подводном положении, особенно при торпедных атаках и минной постановке? У нас создался значительный дифферент на нос, и поначалу удержать лодку на ровном киле мы не могли. Пришлось заняться специальной тренировкой рулевых-горизонтальщиков.

Первым превзошел нормативы специалист 1-го класса мичман Георгий Демидович Ашомок, боцман лодки. Это был человек богатырского сложения, добрый, внимательный к людям. Коммунисты подводной лодки избрали его своим вожаком — парторгом первичной партийной организации. Теперь, при применении оружия подводной лодкой из-под воды, ему предстояло стать решающей фигурой.

Дождавшись благоприятной погоды, 13 марта на входе в немецкую военно-морскую базу Хел мы поставили двадцать мин. Место постановки выбрали удачно, обеспечив при этом скрытность действий. Как нам стало известно при возвращении в базу, уже на второй день на наших минах подорвались и затонули два миноносца: [195] «Т-3» и «Т-5», а еще через сутки — подводная лодка «U-367». Потеряв три военных корабля, гитлеровцы приступили к усиленному тралению района, но все мины вытралить им не удалось. Через месяц, 10 апреля, на мине подорвался новейший немецкий эсминец «С-43», который так и не вошел в строй до конца войны.

Так наш подводный заградитель, использовав минное оружие, добился значительных боевых результатов. Наш опыт еще раз подтвердил, что мины в войне на море — грозное оружие, особенно при достижении скрытности и внезапности.

После постановки мин «Л-21» вышла из Данцигского залива и взяла курс в открытое море. Нужно было пополнить энергозапасы, разведать обстановку и осмотреться. Сначала мы встречались только с противолодочными катерами. В светлое время суток уклонялись от них, погружаясь на большую глубину, а в темное время, как правило, отрывались, развивая большую скорость в надводном положении.

Ночью 18 марта я был вахтенным офицером. Как, обычно, шли в надводном положении на противолодочном зигзаге, производя заряд аккумуляторных батарей, пополняя запасы воздуха высокого давления и вентилируя отсеки. Темнота окружала нас. Не было видно ни носа, ни кормы. Случайные искры из глушителей дизелей казались факелами в непроглядной ночи. Вахтенному инженеру-механику, находившемуся в центральном посту, было приказано прекратить искрение. Через две-три минуты искрения не стало и лодку снова окружила темнота.

Была установлена боевая готовность № 2, но подвахтенные не отдыхали — все находились вблизи своих боевых постов и командных пунктов. В каждую минуту мог раздаться сигнал боевой тревоги, и личный состав, понимая это, был к ней готов.

Уже глубокой ночью вахтенный сигнальщик старшина 2-й статьи А. Ф. Овчинников громко доложил:

— Вижу огонь, слева тридцать градусов!

Все, находившиеся на мостике, начали разглядывать район, где светился огонь. Я приказал наблюдателям: старшему лейтенанту медицинской службы М. А. Воробьеву и старшине 1-й статьи Т. С. Бендерец контролировать правый борт и кормовые курсовые углы.

Действительно, низко над поверхностью моря мигал белый, едва заметный огонь. Затем появился второй, третий, [196] четвертый... Они мерцали на волне тусклым светом, словно светлячки. Это были гакобортпые или кильватерные огни. Стало ясно — мы встретились с конвоем, идущим в сторону Данцигского залива. Неожиданно из-за туч выплыла луна, и перед нами открылись силуэты кораблей. Конвой состоял из нескольких судов. С. С. Могилевский скомандовал:

— Торпедная атака надводная! По отсекам прозвучала команда:

— Боевая тревога, торпедная атака, посовые и кормовые торпедные аппараты приготовить к выстрелу!

Сильная зыбь кренила подводную лодку с борта на порт. Временами противовес кренометра достигал предельных величин. Волны одна за другой накрывали носовую часть и стремительными потоками обтекали ограждение боевой рубки. Но и в этих условиях мы произвели одну за другой две торпедные атаки. Взрывов, к нашему огорчению, не последовало. Тогда дали полный ход и на циркуляции начали выходить в точку залпа из кормовых торпедных аппаратов. Нос лодки сильно зарывался, поэтому пришлось сбавить ход до малого. Старшина 1-й статьи Т. С. Бендерец, наблюдавший за обстановкой в кормовом секторе, доложил:

— По корме три подводные лодки следуют в надводном положении на запад!

Пришлось произвести срочное погружение, с тем чтобы завершить торпедную атаку вражеского конвоя из подводного положения, используя данные гидроакустической станции. Когда «Л-21» завершила циркуляцию, концевой оказался на ее кормовых курсовых углах. Командир отделения гидроакустиков старшина 2-й статьи А. Н. Бузулуков доложил:

— Слабые шумы винтов кораблей слева сто шестьдесят градусов удаляются!

В ту ночь наша подводная лодка дважды занимала позицию для атаки, дважды в сторону врага уходили торпеды, но попаданий не было. Причиной промаха было слишком сильное волнение моря. Быть может, волна бивала с курса торпеды после их выхода из торпедных аппаратов.

Вскоре справа по корме последовало несколько взрывов глубинных бомб. Очевидно, фашисты сбрасывали их с целью не допустить подхода советских подводных лодок к транспортам. Такое профилактическое бомбометание они применяли довольно часто. [197]

22 марта с пункта управления подводными лодками, расположенного в городе Паланга, мы получили от капитана 2 ранга П. А. Сидоренко, бывшего командира дивизиона «малюток», а теперь начальника этого пункта, радиограмму о движении большого вражеского конвоя и приказ командира бригады: выйти наперехват и атаковать его. Штурман Алексей Прибавин произвел расчеты и доложил командиру:

— Если идти полным ходом, то встреча с конвоем произойдет в шесть часов тридцать минут 23 марта.

Легли на курс сближения и начали движение в расчетный район встречи. Около шести часов утра обнаружили первые транспорты и корабли охранения. Подходили к конвою с темной стороны горизонта.

В районе банки Штольпе конвой изменил курс и мы оказались между двумя кильватерными колоннами. Застопорили дизели, запустили главные электродвигатели. На ходовом мостике наступила тишина. В центре нашего внимания оказались корабли противника. Их не только видно — слышна работа их винтов. Целей много. Гидроакустик Бузулуков доложил пеленг и дистанцию до тех кораблей и судов, которые мы еще не видели. Опять последовала команда С. С. Могилевского:

— Торпедная атака надводная, старпом на ночной прицел. Боевая тревога! Приготовить носовые и кормовые торпедные аппараты к выстрелу!

Наблюдатель краснофлотец И. В. Юденков доложил:

— Слева пятьдесят градусов, дистанция пятнадцать кабельтовых — танкер, идет вправо.

Я обнаружил цель и навел на нее прицельную линейку ночного прицела. Дистанция начала быстро уменьшаться. Командир заметил танкер и отдал приказ:

— Носовые торпедные аппараты товсь!

Командир дивизиона А. Е. Орел следил за обстановкой и контролировал действия командира, но в его решения не вмешивался. Форштевень танкера показался прорези прицела и приблизился к пеленгаторной нити. К ночному прицелу подошел командир и тут же скомандовал:

— Пли!

Три последовательно выпущенные торпеды устремились к цели. И вот раздался оглушительный взрыв. Торпеда попала в носовую часть танкера. На море стало светло, как днем. За первым взрывом последовал второй — вторая торпеда угодила в корму судна. И опять [198] огненная вспышка озарила обширный район моря. Горела нефть. Пламя начало распространяться по морской глади.

А у нас прозвучал сигнал срочного погружения. Оба главных электродвигателя работали на полный ход. Лодка уходила на глубину.

Я подошел к пульту управления гидроакустической станции «Дракон-129», взял вторую пару наушников. В них четко слышался треск металла — останки фашистского танкера погружались на дно.

Мы ждали ответной атаки вражеских противолодочных кораблей. Но на этот раз преследования не было, возможно, противник посчитал, что танкер погиб на мине. Вскоре «Л-21» легла на грунт и приступила к перезарядке носовых торпедных аппаратов.

С наступлением рассвета всплыли под перископ. Обнаружили два тральщика, которые занимались тралением.

Мы возвращались в район северных подходов к Данцигскому заливу. На переходе отметили тех подводников, кто отлично действовал во время торпедной атаки. Среди отличившихся был командир отделения гидроакутиков старшина 2-й статьи Бузулуков. Он имел отличный слух, виртуозно владел сложной гидроакустической техникой и слышал в море буквально все. Бузулуков фиксировал даже самый незначительный шум за бортом. Комдив и командир подводной лодки доверяли ему и никогда не сомневались в его докладах.

В те дни противник спешно производил эвакуацию своих войск из районов Кенигсберга, Пиллау, Данцига, Гдыни, Хела. Его перевозки в южной части Балтийского моря резко возросли. Для их обеспечения здесь сосредоточивались чуть ли не весь немецкий транспортный флот и значительное количество боевых кораблей. Словом, нам, подводникам, предстояло много дел.

К исходу 23 марта «Л-21» вышла на прибрежные коммуникации в районе Данцигского залива и начала поиск противника. Ночью обнаружили вражеский конвой. И на этот раз атаку произвели из надводного положения. Две торпеды попали в цель. Но вот что странно: противник нас снова не преследовал. Лишь на большом удалении он сбросил как бы для острастки несколько глубинных бомб. Под покровом ночи мы отошли на безопасное расстояние. Способ уклонения от преследования противника определяет, [199] как известно, командир. И успех уклонения во многом зависит от его решения. Должен заметить, что Сергей Сергеевич Могилевский довольно часто отрывался от противолодочных кораблей, не погружаясь при этом.

Но вот на подходах к маяку Хел, расположенному на оконечности одноименной косы, мы обнаружили самолет, летевший на бреющем полете. По всем признакам это был самолет противолодочный, производящий поиск. Он мог причинить нам большие неприятности, и командир решил укрыться от него на предельной глубине. Воздушный противник нас не обнаружил, и мы продолжали следовать намеченным курсом, все дальше проникая в Данцигский залив. После полудня 24 марта волнение моря и сила ветра заметно уменьшились. На лодке готовились к очередному приему пищи, но распорядок дня был нарушен. Вахтенный офицер Б. А. Ордынец приказал вахтенному центрального поста:

— Доложите командиру: вижу на горизонте дымы. К перископу подошел С. С. Могилевский. Осмотрев, поверхность моря, он попросил комдива взглянуть в перископ. Их внимание привлекли крупная паровая яхта и не менее крупный транспорт, которые шли в охранении эскадренных миноносцев и сторожевых кораблей. Сергей Сергеевич произнес:

— Да, охранение очень сильное, а паровая яхта по своим очертаниям напоминает штабной корабль.

Решение напрашивалось само собой — атаковать паровую яхту, а затем транспорт.

Объявили боевую тревогу, изготовили торпедные аппараты к выстрелу, лодка сближалась с конвоем. Управлял горизонтальными рулями боцман Г. Д. Ашомок. Он крепко-накрепко удерживал лодку с заклиненными носовыми рулями на ровном киле. Этому способствовала ювелирная дифферентовка, осуществленная нашими инженерами-механиками и старшиной группы трюмных машинистов мичманом С. Н. Огурцовым.

Легли на боевой курс и произвели залп. Четыре торпеды вышли из носовых торпедных аппаратов. Несмотря на принятые меры по удержанию перископной глубины, облегченный нос лодки начал стремительно всплывать. Нарастал дифферент на корму. Подводная лодка вышла, из повиновения, не слушалась кормовых горизонтальных рулей. Ее носовая часть на несколько секунд показалась на поверхности моря, но этого оказалось достаточно, чтобы [200] противник заметил нас. Скрытность атаки была нарушена.

Эскадренный миноносец круто развернулся и нацелился на лодку, намереваясь таранить ее. Судьбу поединка решали секунды, промедление было смерти подобно. Нужно было круто изменить дифферент с кормы на нос, заставить лодку погрузиться на безопасную глубину. Главные гребные электродвигатели работали на самых полных оборотах переднего хода. Мы приняли дополнительный водяной балласт в носовую дифферентную цистерну. Шли секунды, но они казались нам минутами. Выручила смекалка. Была отдана команда:

— Всем свободным в первый отсек!

Не занятые вахтой мгновенно переместились в носовий торпедный отсек. Так удалось переломить дифферент нa нос и загнать подводную лодку на глубину.

Над нами прогрохотали винты фашистского эсминца, поблизости раздались разрывы глубинных бомб. Теперь надо было оторваться от преследования. И экипаж успешно справился с этим.

Через несколько минут мы всплыли под перископ, осмотрелись. Вдали была видна погружавшаяся в воду паровая яхта. Рядом с ней стоял эсминец типа «Зет» и принимал на свой борт людей. Два других эсминца охраняли обреченное судно.

С наступлением темноты мы всплыли в надводное сложение, запустили дизели и начали отходить в открытое море. Шла винтзарядка, стучали компрессоры. Потоки прохладного, свежего морского воздуха врывались внутрь лодки. Корабельный кок старший краснофлотец Ф. А. Дмитриев включил электроплиту и приступил к приготовлению обеда.

Погода вновь стала портиться. Усиливался ветер, волны становились крутыми. Самописец барографа чертил крутую линию вниз. Быть шторму! С Атлантического океана надвигался очередной циклон. Так нередко бывает на Балтийском море.

На нашей лодке торпеды и мины были израсходованы, дальнейшее ее пребывание в море стало малоэффективным. Мы ждали приказа возвратиться в базу. Но именно в это время произошла встреча с поисково-ударной группой кораблей противника. В составе группы была БДБ — быстроходная десантная баржа. Оценив обстановку, мы срочно погрузились. Немцы заметили нас и начали поиск. Противолодочные корабли время от времена [201] имели с подводной лодкой гидроакустические контакты. Когда наш штурман соединил все точки обнаружения, то получилась геометрическая фигура в виде прямоугольника (конверта) с пересекающимися диагоналями.

Это была излюбленная тактика, с которой мне довелось познакомиться еще в 1942 году. Именно таким способом противник пытался преследовать «малюток». Его мы называли «коробочкой». Обо всем этом я рассказал командиру, подчеркнул суть этого способа — определить площадь нахождения подводной лодки, а потом бомбить по диагоналям, полагая, что тем самым достигается наибольшая вероятность поражения.

Нам предстояло выбраться из площади конверта-прямоугольника. На лодке установили режим максимальной тишины. Чуть слышно было лишь гудение моторов гирокомпаса. Гидроакустик Бузулуков внимательно следил за шумами.

Оторваться от «цепких рук» противолодочной группы кораблей было крайне трудно. Как только на лодке начинали работать насосы и гребные электродвигатели, разрывы глубинных бомб сразу же возобновлялись. Значит, следили за нами непрерывно. Командир попытался выйти из района преследования на зигзаге, но малая подводная скорость не обеспечивала эффективности маневрирования переменными курсами.

Пошли вторые сутки нашего пребывания под водой. С каждым часом обстановка в отсеках изменялась в худшую сторону. Становилось трудно дышать, запасы кислорода и патронов регенерации подходили к концу, до предела упала плотность аккумуляторных батарей.

К командиру подошел секретарь партийной организации Г. Д. Ашомок. Он спросил:

— Что будем делать? Что скажем личному составу?! Люди у нас надежные, сделают все, товарищ командир.

— Не торопитесь, друг, вот посоветуюсь с комдивом, офицерами и приму решение, — ответил ему С. С. Могилевский.

Прошло некоторое время. Командир подошел к динамику внутрикорабельной связи и уверенным голосом сказал:

— Слушать в отсеках! Говорит командир! Товарищи, друзья! Враг непрерывно преследует нас. Кончаются вторые сутки нашего пребывания под водой. Запасы энергоресурсов подходят к концу. Мы вынуждены всплыть в надводное положение. Объявляю вам решение, одобренное [202] командиром дивизиона: с наступлением темноты воздухом высокого давления аварийно продуть цистерны главного балласта, всплыть в надводное положение и, пользуя фактор внезапности, оторваться от вражеских кораблей.

Нас беспокоил один вопрос: как поведут себя холодные дизели и подшипники линий валов? Выдержат ли они максимальные обороты без предварительного прогрева?

Инженер-механик и мотористы посоветовались и единодушно ответили:

— Должны выдержать!

Ночью подводная лодка всплыла. Командир и я вышли на мостик, осмотрелись. Море было спокойное. Светила луна. Вдали, на освещенной лунной дорожке просматривалась группа вражеских кораблей, лежащих в дрейфе. Кругом стояла тишина. И эту тишину нарушил, как взрыв, выхлоп запущенных дизелей. Подводная лодка вздрогнула всем своим корпусом — оба дизеля набирали обороты до максимальных, обеспечивающих самый полный ход.

Некоторое время фашистские корабли еще стояли неподвижно. Очевидно, всплытие «Л-21» явилось неожиданным для них. Но вот грохот дизелей всполошил гитлеровцев. Они ринулись в погоню, ведя беспорядочный артиллерийско-пулеметный огонь, в воздухе начали разрываться одна за другой осветительные ракеты. Однако «Л-21» уходила все дальше на север. Вскоре она находилась вне досягаемости огневых и осветительных средств противника.

В дизельном отсеке повысилась температура, из-за стука клапанов стоял сплошной шум. Мотористы изъяснялись между собой только жестами. Отработавшие газы попадали в отсек. В сизой дымке тускло светили лампочки электрического освещения. Правым дизелем управлял старшина группы мотористов А. И. Григорьев, за пультом управления левым дизелем стоял командир отделения мотористов П. И. Григорьев, его брат.

Теперь успех «Л-21» зависел от мастерства мотористов, возглавляемых братьями-близнецами. Им помогали старшие мотористы И. А. Сидоров и А. Ф. Воробьев, мотористы В. А. Голубев и М. И. Нарышкин. В трюме на упорных подшипниках несли вахту краснофлотцы А. Е. Вус и Б. В. Сабо.

На вторые сутки после отрыва от вражеских кораблей [203] мы подошли к опушке Або-Аландских шхер, где нас встретили корабли ОВРа. 29 марта «Л-21» возвратилась в Турку. На ее рубке появилась красная звезда с цифрой «шесть»{17}.

Это был мой тринадцатый боевой поход на балтийских подводных лодках. Поход счастливый.

За успешное выполнение задания весь личный состав подводной лодки был награжден орденами и медалями, также медалью «За взятие Кенигсберга». Командир дивизиона капитан 1 ранга Александр Евстафьевич Орел и командир подводной лодки «Л-21» капитан 2 ранга Сергей Сергеевич Могилевский были удостоены ордена Ушакова I степени.

В числе награжденных орденом Красного Знамени были я и мой друг Николай Михайлович Градский.

Подводное братство

Весна вступила в свои права. Ярко светило солнце. Его лучи, отражаясь в свежеокрашенных бортах подводного корабля, слепили глаза.

Мы собрались на пирсе, чтобы проводить в боевой поход «М-102». Война подходила к концу. Невольно подумалось, что для «малютки» этот поход может стать завершающим. Командир лодки капитан-лейтенант Лесковой сказал:

— Наша лодка уходит в тринадцатый поход. Число-то какое — чертова дюжина! Но не будем суеверными... Мы шутили, настрой у всех был боевой. Лесковой легко взбежал по трапу на лодку, и она, отдав швартовы медленно покинула бухту.

Я всегда провожал друзей, идущих в море, с какой-то грустью и завистью. А теперь, провожая экипаж, с которым вместе прослужил почти два года, эти чувства особенно обострились. Хотелось самому как можно скорее выйти в поход. Но штормы изрядно потрепали «Л-21» и она находилась в межпоходном ремонте.

Пролетел апрель и начался май. «М-102» успешно выполнила боевую задачу и возвратилась в базу. Она пробыла в море пятнадцать суток. Такая автономность «малюток» XII серии была теперь уже узаконена. Экипажи доказали, что в условиях Балтийского моря лодки [204] этого типа способны пробыть в отрыве от базы в полтора раза дольше, чем им отводилось конструкторами при постройке.

День Победы мы встретили вдали от родных берегов — в финском порту Турку. Трудно передать те чувства, которые охватили нас, подводников, да еще вдали от родной земли. Мы обнимались, бросали вверх фуражки, стреляли из ракетниц. Финны, по своей натуре люди сдержанные, тоже не скрывали своего восторга.

Родина отметила своих героев и воинские коллективы. Балтийская бригада подводных лодок стала Краснознаменной. Ею командовал теперь капитан 1 ранга Л. А. Курников. Командир дивизиона «малюток» капитан 2 ранга П. А. Сидоренко стал начальником штаба бригады.

За время войны подводные лодки Краснознаменной бригады совершили 196 боевых походов, потопили 125 вражеских судов общим водоизмещением 360 000 брутто-регистровых тонн и 23 военных корабля{18}. Балтийские «малютки» совершили 59 боевых походов. Как уже отмечалось, они успешно выполняли задачи разведки, обеспечивали развертывание в Балтийском море лодок с большим радиусом действия, несли дозорную службу, производили высадки на побережье, занятое противником, разведывательных групп. На морских сообщениях залива «малютки» имели шесть встреч с кораблями и судами противника, выполнили четыре торпедные атаки, уничтожили два транспорта и торпедировали одну быстроходную десантную баржу общим водоизмещением около 7000 брутто-регистровых тонн.

Балтийские «малютки» делали все от них зависящее. Многие офицеры этих лодок, получившие впоследствии назначение на подводные лодки с большими боевыми возможностями, приумножили успехи малюточников. Мы с восхищением следили за действиями подводных лодок капитана 3 ранга А. И. Мыльникова, капитана 3 ранга Н. К. Мохова, капитан-лейтенанта Ф. И. Иванцова, капитан-лейтенанта А. А. Клюшкина, капитана 3 ранга Л. Н. Костылева, потопивших 17 кораблей и транспортов противника общим водоизмещением 45 000 брутто-регистровых тонн.

Напомню и о том, что Александр Иванович Маринеско, командовавший «малюткой», стал командиром «С-13» [205] и потопил за годы войны четыре вражеских судна общим водоизмещением 52 884 тонны. Такой выдающийся результат позволил назвать А. И. Маринеско подводником № 1.

Когда над седой Балтикой отгремели последние залпы войны, перед балтийцами встали новые задачи. Нужно было наряду с поддержанием боевой готовности кораблей и частей обеспечить безопасность мореплавания. В балтийских водах таилась огромная минная опасность. Только в Финском заливе, где в годы войны в основном и вели боевые действия «малютки», находилось около 70 тысяч мин{19}. Работа по очищению фарватеров от мин была настолько велика, что она при затрате больших усилий флота завершилась в основном только в 1953 году. Потребовалось восемь лет непрерывного траления, чтобы обезопасить балтийские воды от мин. Еще восемь лет подводные лодки, как и другие корабли, подвергались минной опасности. И на море отзвуки минувшей войны разносились долгие годы.

Мне запомнился (это было уже в пятидесятых годах) День Военно-Морского Флота в Ленинграде. На Невском рейде выстроились разукрашенные флагами расцвечивания боевые корабли. В одном строю стояли новейшие подводные лодки и видавшие виды «малютки», противолодочные корабли, эскадренные миноносцы, тральщики, ракетные и торпедные катера.

Внимание группы горожан привлекли две малые подводные лодки, хотя и выкрашенные, но все же носившие на себе следы войны — вмятины и наварные листы, скрывавшие повреждения.

Один из парней с удивлением воскликнул:

— Неужели и эти лодки воевали? Стоявший рядом седой офицер, прослуживший на подводных лодках этого типа всю войну, ответил:

— Да еще как воевали! Решали сложнейшие боевые задачи.

«Малютки» проявили себя не только в боях. Велика их заслуга в подготовке кадров подводников — как в период войны, так и в послевоенные годы. Они поистине являлись кузницей высококвалифицированных специалистов для подводного флота, способного защищать интересы Советского государства на морских и океанских просторах. [206]

Многие видные военно-морские начальники, командующие флотами и флотилиями, командиры соединений боевых кораблей, крейсерских, больших и средних подводных лодок прошли надежную школу «малюток». В их числе Герои Советского Союза адмиралы флота Г. М. Егоров и Н. И. Смирнов; адмиралы А. Т. Чабаненко, И. И. Виноградов и И. И. Байков; Герои Советского Союза вице-адмиралы Г. И. Щедрин и В. Г. Стариков; вице-адмиралы Ю. С. Бодаревский и Я. Н. Глоба, контр-адмиралы Н. И. Морозов, Н. Е. Егоров, В. М. Прокофьев, Г. А. Субботин; Герои Советского Союза капитан 2 ранга М. И. Гаджиев и гвардии капитан 2 ранга И. И. Фисанович, капитаны 1 ранга М. В. Грешилов, Я. К. Иосселиаии, М. И. Хомяков и А. Н. Кесаев; капитаны 1 ранга Е. Г. Юнаков, П. А. Сидоренко, И. С. Кабо, С. Н. Хаханов...

Школа «малюток»!.. Это, можно сказать, начальная школа подводников, дающая превосходные навыки для их дальнейшей службы на средних, больших и крейсерских подводных лодках. Это школа сложной, трудной, весьма ответственной, но вместе с тем почетной службы на подводном корабле. Все, чем обогащает человека корабельная служба — сплоченность, дружба, взаимовыручка, четкость, исполнительность, инициатива, чувство беспокойства за дела экипажа, — все это на «малютках» проявлялось с особой силой. Нигде так не сближались моряки, как на «малютке», нигде они так не проникались единым духом, единой командирской волей, как на этом корабле. Нигде так не ощущалось чувство локтя и ни на каком другом корабле в походе моряки не испытывали столь сильного влияния воинского коллектива, как на «малютке». Человек, прослуживший на «малютке» несколько лет, проходил через горнило величайшей закалки, теснейшего единения командного и рядового состава, разумеется, при сохранении уставных отношений.

Говоря о малых подводных лодках, надо иметь в виду прежде всего высокие моральные качества личного состава — людей непреклонной воли и решимости, не знающих страха в борьбе, не пасующих ни перед какими трудностями, людей, объединенных в такую прочную семью патриотов, которая формируется не сама по себе, а под воздействием экипажа, его командира, партийной и комсомольской организаций корабля. [207]

Глава четвертая.
Верность боевым традициям

От дизельных до атомных

Война... Она осталась в памяти на всю жизнь. Боевые походы, торпедные атаки, минные постановки, уклонения от преследований противолодочных кораблей и самолетов врага, преодоление минных заграждений и противолодочных сетей — все это волнующие воспоминания и бесценный боевой опыт. Его используют и сегодня при обучении и воспитании военных моряков.

Мне привелось и после войны продолжать службу на подводных лодках. Снова, как и прежде, я слышал волнующую команду «По местам стоять, к погружению!» и снова сердце переполнялось радостью при виде того, как слаженно действовали матросы и старшины и как считанные минуты и секунды лодка погружалась на глубину. Отсеки, прочный корпус становились для подводников и домом, и ареной деятельности на долгие дни, недели и месяцы.

В дальних походах и на выходах в районы боевой подготовки меня по-прежнему окружали атмосфера ограниченных по площади и объему отсеков, знакомые шум работающих механизмов, монотонные звуки различные приборов, предельно точно рассчитанный ритм корабельной жизни.

Как я уже говорил, всю войну мне довелось плавать, на «малютках». Исключение составлял мартовский 1945 года боевой поход на подводном минном заградителе «Л-21».

В мае 1945 года меня назначили на должность старшего помощника командира крейсерской подводной лодки, которой командовал капитан 2 ранга Владимир Александрович [208] Дроздов (впоследствии контр-адмирал), тихоокеанец, прибывший на Балтику во время войны и совершивший несколько результативных боевых походов на ее заключительном этапе.

Я гордился тем, что наш подводный крейсер являлся одним из лучших кораблей на флоте. Служить на нем считалось почетно. Здесь была отработана четкая организация службы, сформирован сплоченный экипаж. Все это — результат умело поставленной политико-воспитательной работы офицеров, коммунистов корабля.

Наша лодка, право же, была необычной. Подводных кораблей, которые бы превосходили ее по своим тактико-техническим данным, в то время не существовало.

Подводные лодки типа К строились в 1939–1945 годы под руководством талантливого кораблестроителя инженер-контр-адмирала М. А. Рудницкого. Они имели надводное водоизмещение 1487 тонн и подводное — 2102 тонны, относились к подклассу больших подводных лодок с автономностью до 50 суток. Два реверсивных дизеля (каждый мощностью 4200 лошадиных сил) обеспечивали надводную скорость хода 22 узла и два гребных электродвигателя (каждый мощностью 1200 лошадиных сил) — подводную скорость хода 10 узлов. Дальности плавания достигали 15 000 в надводном и 100 миль в подводном положении. Погружалась лодка на глубину до 100 метров.

Это была самая скоростная и одна из глубоководных подводных лодок периода Великой Отечественной войны, вобравшая в себя достижения науки и техники сороковых годов. Ее торпедное, минное и артиллерийское вооружение превосходило все подводные лодки других типов. Экипаж состоял из 62 человек. Подводники любовно называли ее «катюшей». Особенно успешно лодки этого типа вели боевые действия на Севере, где обширные просторы океана и прибрежных морей позволяли эффективно использовать их мощь.

На Балтике «катюши» использовались на завершающем этапе войны. В разное время ими командовали капитан 2 ранга В. А. Дроздов, Герой Советского Союза капитан 3 ранга И. В. Травкин, капитан 3 ранга Д. К. Ярошевич и капитан 3 ранга И. П. Попов.

Затем я получил назначение на должность командира подводной лодки «Лембит», которая имела свою примечательную историю. Строилась она в середине тридцатых годов вместе с однотипной подводной лодкой «Калев» [209] на верфи английской фирмы «Виккерс-Армстронг в городе Барроу, после чего вступила в состав эстонского военно-морского флота.

Еще в довоенные годы, плавая курсантами на кораблях Учебного отряда, мы встречали эти подводные лодки вблизи Таллина. Тогда я с интересом рассматривал их не мог даже подумать, что пройдет время — и одно из них придется командовать мне.

Но жизнь диктовала свое. В 1940 году, когда Эстония вошла в состав Союза Советских Социалистически Республик, подводные лодки «Лембит» и «Калев» стали, боевыми кораблями Краснознаменного Балтийского флота. Первым советским командиром «Лембита» назначили капитан-лейтенанта В. А. Полещука, а «Калева» — капитан-лейтенанта Б. А. Нырова. Вскоре В. А. Полещук стал командовать дивизионом подводных лодок, а вместо него назначили старшего помощника командира А. М. Матиясевича, который и командовал «Лембитом» всю войну. Экипаж достиг значительных результатов. Признанием больших заслуг подводной лодки «Лембит» явилось то, что в марте 1945 года она была награждена орденом Красного Знамени.

Вступая в командование таким кораблем, я, естественно, волновался. Экипаж «Лембита» состоял из фронтовиков с большим боевым опытом, которые отлично знали свое дело. Поначалу старослужащие встретили меня с недоверием: после прежнего командира, прославившего подводный корабль в боевых походах, мне еще надо было доказать свое мастерство.

Подходя к подводной лодке, я увидел на борту ограждения ходового мостика начищенные до блеска латунные латинские буквы, образующие имя «Лембит». Для меня это было необычным. На флотах было принято отличать подводные лодки по бортовым номерам, которые присваивались приказом командования, но мой новый корабль такого номера не имел. Тогда я узнал подробности. Лембит — это имя эстонского национального героя, предводителя эстов, разгромивших в сражении на реке Пала в 1217 году немецких псов-рыцарей, посягавших на их свободу.

На передней частя ограждения рубки была изображена пятиконечная звезда с цифрой «восемь». Это — число побед подводной лодки «Лембит».

Заслуженным боевым командиром слыл и капитан 3 ранга Алексей Михайлович Матиясевич (ныне капитан [210] 1 ранга в отставке). Это был уже немолодой офицер, достаточно познавший нелегкий моряцкий труд. Ему шел сороковой год, в то время как я имел за своими плечами двадцатъ семь лет. До призыва в кадры Военно-Морского Флота он почти двадцать лет плавал на торговых судах. Прошел нелегкий путь от матроса до капитана. Побывал во многих странах. Принимал активное участие в освоении Северного морского пути, заслужив звание почетного полярника. Если к этому добавить боевые успехи в годы войны, то можно представить, что передо мной был весьма незаурядный человек и бывалый моряк.

Беседуя с ним, я чувствовал себя скованно, стеснительно, но вскоре все прошло. Алексей Михайлович вел себя запросто, беседовал со мной, как с равным. Это располагало к нему. Передача дел проходила в спокойной деловой обстановке. А. М. Матиясевич охотно делился своим опытом, подробно рассказал о всех особенностях «Лембита».

Завершился ритуал представления личному составу, и я вступил в командование кораблем. Началась напряженная боевая и политическая учеба.

В то время мне большую помощь оказывали старший помощник Ф. И. Маслов (впоследствии контр-адмирал), заместитель по политической части И. В. Бойко, штурман М. К. Салыков, инженер-механик В. Н. Нестеров, командиры артиллерийско-торпедной боевой части С. Н. Мяськов и Ю. В. Панкратов, другие офицеры, мичманы и старшины.

За годы войны корабли солидно износились и требовали ремонта. По договору с финским правительством несколько кораблей ремонтировалось на судостроительном заводе в Хельсинки. Так в 1947 году подводная лодка «Лембит» оказалась в Финляндии. После завершения ремонта она возвратилась в свою базу, вновь вошла в состав дивизиона подводных лодок, которым командовал заслуженный подводник-североморец, Герой Советского Союза капитан 1 ранга Николай Александрович Лунин (впоследствии контр-адмирал), начальником штаба был известный балтийский подводник, Герой Советского Союза капитан 1 ранга Иван Васильевич Травкин, а заместителем командира дивизиона по политической части — капитан 3 ранга Р. Е. Рацуцкий.

Мы обеспечивали подготовку экипажей для вновь строящихся подводных лодок. Наши офицеры, обучая [211] командный состав нового поколения, часто ссылались на боевой опыт и героику войны, предваряя рассказ словами: «Помню, в боевом походе был такой случай... «, после чего излагали конкретные примеры. Лучших руководителей учебы, чем наши командиры-фронтовики вряд ли можно было найти. На политических занятиях, особенно по темам боевых традиций армии и флота, они могли часами говорить о подвигах подводников, их инициативе, смелости, смекалке и мужестве.

Офицерам, старшинам и матросам дивизиона, обладавшим боевым опытом минувшей войны, довелось много потрудиться по обеспечению ввода в строй новых подводных лодок.

Я любовался преемницами «малюток» военных лет. Многое привлекало в новых кораблях, но прежде всего люди — молодые, перспективные командиры, обладающие обширными знаниями; правда, им недоставало опыта командования. Мы обеспечивали выход в море молодых командиров, которым предстояло получить право на самостоятельное управление подводной лодкой. Порой штатных командиров в дивизионе не хватало и к этой работе привлекались командиры подводных лодок из других соединений.

Наш дивизион часто навещали офицеры, дружба которыми была скреплена в огне былых сражений. Мы снова встретились, например, с командиром «С-13» капитаном 3 ранга Н. С. Лесковым. Встреча состоялась и с экипажем подводной лодки «С-20», которой командовав бывший тихоокеанец капитан 3 ранга Г. К. Васильев (впоследствии вице-адмирал). Кстати замечу, что на этой лодке в должности командира БЧ-2–3 служил лейтенант Тимур Гайдар, ныне писатель-маринист.

По мере очищения Финского залива и Балтийской моря от мин расширялась зона плавания кораблей и судов. Поначалу подводные лодки выходили до острова Мощный, который в войну именовался Лавенсари. Потом — все дальше и дальше на запад.

С наступлением зимы подводные лодки вмерзали в лед у пирсов гавани. Этот период вынужденной стоянки в базе использовался для отпусков личного состава и ремонта кораблей.

Такое положение долго продолжаться не могло вскоре был найден выход: на зиму подводные лодки выводили в слабозамерзающий район Южной Балтики. Нагрузки на экипажи возросли. В зимнее время нашему [212] «Лембиту» доверили более сложные задачи. Нас стали привлекать к совместным действиям с надводными кораблями и авиацией как при выполнении частных задач, так и при проведении оперативно-тактических учений. Мы стремились каждую задачу решать с высокими показателями, стрелять метко и плавать безаварийно.

В процессе боевой учебы активную и целеустремленную работу проводили партийные и комсомольские организации. Коммунисты были всегда впереди, вели за собой весь личный состав.

По-прежнему большое внимание уделялось пропаганде боевых традиций. Корабельные художники изготовили красочный стенд «Боевой путь корабля», который был установлен в ленинской комнате на береговой базе. Регулярно проводились встречи молодых матросов с участниками боевых походов. Портреты подводников, мужественно сражавшихся в годы войны, размещались рядом с портретами отличников боевой и политической подготовки. Каждый матрос хорошо знал боевой путь Краснознаменной лодки, гордился ею.

Рос флот, росли люди. Осенью 1952 года меня вызвали в Москву на беседу к заместителю военно-морского министра — начальнику управления кадров ВМФ адмиралу Н. И. Виноградову. Предстоящей встречей с адмиралом я был взволнован. Как известно, Николай Игнатьевич был одним из первых моих начальников и хорошо знал мою прежнюю службу.

Встретил он меня приветливо, расспросил о делах, о семье и здоровье, а затем спросил, как я отнесусь к предложению стать начальником штаба бригады подводных лодок.

Каждая новая ступенька в службе — это всегда новые задачи и заботы, повышенная ответственность. Николай Игнатьевич посвятил меня в суть новой должности. Я дал согласие и поблагодарил за доверие.

— Ну вот и хорошо, другого ответа я от тебя и не ждал, — сказал он и предложил вместе с ним пойти к военно-морскому министру.

У меня учащенно забилось сердце. Я хорошо знал и не раз видел Николая Герасимовича Кузнецова, но на приеме у него не бывал.

Мы вошли в просторный кабинет. Увидев нас, адмирал встал из-за стола и направился навстречу. Пожав [213] мне руку, тут же спросил, все ли ясно из того, что сказал адмирал Виноградов. Я ответил утвердительно. Николай Герасимович пригласил присесть и в беседе обратил мое внимание на особенности задач, стоящих перед бригадой, на которую я получал назначение.

Военно-морской министр как бы между делом поинтересовался моей службой и, узнав, что я всю войну провел на «малютках», с улыбкой посмотрел на меня:

— Хорошо представляю, что вам пришлось испытать. Закалку, думаю, получили основательную. Уверен, что теперь не страшны никакие трудности. Так что надеюсь — мы не ошиблись в вашем назначении.

Итак, я был назначен начальником штаба. Дела и обязанности командира подводной лодки передал капитану 3 ранга А. Н. Киртоку, который до этого служил старшим помощником. «Лембит» еще несколько лет находился в строю, но время было неумолимо — корабль старел и его перевели в разряд учебно-тренировочных станций, где он продолжал служить делу подготовки кадров подводников. Теперь Краснознаменная подводная лодка «Лембит» снова на Балтике. В столице Эстонии — Таллине она встала на вечную стоянку как филиал Музея дважды Краснознаменного Балтийского флота.

А я прибыл к новому месту службы, представился командиру бригады капитану 1 ранга Василию Ивановичу Матвееву, человеку, можно сказать, особенному, внушающему к себе глубокое уважение. Спокойный, рассудительный, внимательный к людям, он был душой воинского коллектива. Будучи по натуре очень скромным Василий Иванович в разговоре никогда не упоминал о своих заслугах, хотя многие знали, что в прошлом он командовал подводной лодкой Черноморского флота, которая прославилась своими ударами по врагу и была награждена орденом Красного Знамени. Большие организаторские способности, прекрасное знание дела, умение руководить людьми помогли Василию Ивановичу Матвееву сделать соединение одним из лучших на флоте.

Я не преувеличу, если скажу, что совместная служба с В. И. Матвеевым (впоследствии контр-адмирал) благотворно сказалась на моем командирском росте.

После окончания в 1957 году Военно-морской ордена Ленина академии меня назначили на должность командира соединения подводных лодок и я отправился вместе с семьей на Тихоокеанский флот. Ехали через всю страну. Перед нами проплывали просторы Поволжья, Сибири, [214] Забайкалья и Приморья. До чего же велика наша Родина! Почти две недели находились в дороге: поездом и пароходом добирались до места назначения. Безбрежные просторы, сопки, тайфуны и снежные заносы — все это сначала удивляло нас. Когда судно причалило в порту, пассажирам объявили, что улицы городка занесены снегом, проехать автотранспортом невозможно, и капитан предложил всем до утра остаться на пароходе.

В отдаленном дальневосточном гарнизоне я встретил старых и обрел новых друзей, с которыми пришлось вместе делить радости и трудности флотской службы. Сколько ярких личностей я узнал в тот период — разных по характеру, складу ума, но объединенных одним стремлением — делать свое дело на совесть! Это бывалый прославленный подводник, добрый и близкий к людям Герой Советского Союза Г. И. Щедрин; сдержанный, рассудительный и пунктуальный Д. К. Ярошевич; общительный, требовательный и внимательный В. Д. Пильщиков; предельно ответственный за порученное дело К. К. Осколок, постоянно пребывающие в служебных заботах П. И. Парамошкин, А. М. Гонтаев, А. А. Рулюк.

С дружеским чувством встретил меня бывший сослуживец, в прошлом штурман Краснознаменного «Лембита», Г. К. Костев — теперь уже капитан 3 ранга и командир подводной лодки, которая входила в состав соединения. Я обнаружил в Георгии Константиновиче склонность к научно-педагогической работе, что впоследствии и проявилось: он стал профессором, кандидатом военных наук, контр-адмиралом, начальником кафедры тактики ВМФ в Военно-политической академии имени В. И. Ленина.

Служба в соединении была нелегкой. Шла напряженная учеба, связанная с освоением новой техники и оружия, совершались дальние походы, проводилась целеустремленная работа по воспитанию личного состава — все это предшествовало новому этапу строительства современного океанского ракетно-ядерного флота. Научно-техническая революция открыла новые горизонты в развитии подводных сил. Атомная энергетика придала подводным лодкам те качества, которыми они ранее не обладали, сделала их по-настоящему современными кораблями, способными плавать под водой без всплытия на поверхность в течение всей своей автономности. [215]

Поступление на флот атомных кораблей было поистине революционным событием. Мы подолгу любовались их необычной архитектурой, восхищались вооружением, сложными механизмами, системами и устройствами. Перед нами во весь рост встала задача освоения новой техники и нового вооружения. Пришлось всем основательно переучиваться. Мы создали специальную учебно-материальную базу, изготовили пособия и старались так организовывать и проводить занятия, чтобы можно было за короткий срок освоить основы ядерной физики, теорию атомных и реактивных двигателей, вопросы исследования операций — все то, что необходимо для подводников в современных условиях. Все учились — кто с отрывом от службы, а кто и без отрыва — упорно и настойчиво.

Не проходило дня, чтобы я не побывал на подводных лодках, не вникал в ход ремонтных работ, не поинтересовался подготовкой к походам. Часто выходил в море, присматривался к действиям командиров кораблей в сложных условиях, давал им необходимые советы и рекомендации. Многих офицеров, впоследствии ставших известными подводниками, запомнил навсегда. Они обладали высокими нравственными качествами, умением руководить людьми и чем-то напоминали командиров кораблей военных лет.

Вспоминается один из первых походов на атомоходе. Я с интересом тогда приглядывался ко всему. На фоне сопок атомная подводная лодка казалась не такой уж громадной. И все же обводы, отсеки поражали своими размерами. Все прежние, хорошо знакомые лодки — «малютки», «щуки», «эски» и даже «катюши» — выглядели куда скромнее. Обводы атомохода были плавные.. Носовая часть чем-то смахивала на крутой лоб великана. На корме, как плавник огромной рыбы, возвышался вертикальный стабилизатор кормового оперения.

Погода была осенняя. Дул пронзительный северный ветер. Мы с командиром и сигнальщиками, расписанными по боевой тревоге, стояли на ходовом мостике, на котором было довольно тесно.

Прибыли в район дифферентовки. Командир корабля капитан 2 ранга А. В. Локманов отдал соответствующие команды, и все спустились в центральный пост. Захлопнув верхний рубочный люк, последним спустился по трапу командир. В голове мелькнула мысль: многие приемы и команды остались от прежних дизельных подводных лодок. [216]

Закончив дифферептовку, мы на безопасной глубине начали движение в определенный для нас исходный район. Экипажу предстояло выполнить зачетную учебно-боевую задачу: скрытно прорвать глубоко эшелонированный противолодочный рубеж. Для выполнения этой задачи привлекались значительные силы и средства.

Создавалась обстановка, максимально приближенная к реальной.

Я обошел отсеки, проверил работу на командных пунктах и боевых постах, побеседовал с личным составом. Спрашиваю одного из подводников, доволен ли он службой. Матрос стеснительно улыбнулся:

— Не только доволен, я горжусь тем, что попал служить на атомную подводную лодку. Многому научился, освоил такие профессии, о которых и мечтать не мог.

Мы заговорили о настроении членов экипажа, и матрос добавил:

— Нынче настроение у всех боевое. Все мы горим одним желанием — отлично выполнить задачу. Такое слово дали на последнем комсомольском собрании, а раз дали, то надо его держать.

Перейдя в центральный отсек, поделился своими кнелями с командиром подводной лодки. Тот задумался, а потом ответил:

— Одно лишь сознание, что человек служит на новейшем атомоходе, представляющем собой чудо-технику, поднимает дух людей.

Я присмотрелся к командиру корабля. Удивительно молод — нет еще и сорока лет. Нежный румянец заливал щеки. Взгляд цепкий, острый. Расспросил его о жизни, о службе. Вроде бы обычная биография и в то же время примечательная. Родился на берегах Волги, в тихом городке, в трудовой семье: отец — строитель, мать — бухгалтер. Закончил среднюю школу и поступил в Высшее военно-морское училище. Как я понял, книги заронили в его душу мечту о море, о флоте. Еще лейтенантом он усвоил истину: подводник рождается в дальних походах и в напряженном повседневном труде. За время службы побывал во многих плаваниях. Но больше всего меня покорило тактическое мышление командира.

В ходе нашего плавания мне порой казалось, что командир действует не столь энергично и решительно, как бы этого хотелось. Этот вывод я строил на том, что подводная лодка при прорыве противолодочного рубежа двигалась постоянными курсами и одинаковой скоростью, [217] не меняя глубины погружения. Я искал случая, чтобы подсказать ему, что надо действовать решительнее, творчески используя боевой опыт. Но командир опередил меня, спросив, как нам, бывалым подводникам, приходилось прорывать противолодочные рубежи противника в годы войны. Мне было приятно, что молодой командир вспомнил об этом и знает о моей прошлой службе. Я рассказал ему, как мы при прорыве противолодочных рубежей ходили на разных глубинах, разными скоростями, припомнил ряд поучительных случаев.

Едва я закончил свой рассказ, прозвучал сигнал учебной тревоги. Командир провел корабль незаметно сквозь цепи гидрофонов, установленных в районе. Все свое искусство он отдал преодолению противолодочного рубежа, применив самые новые приемы маневрирования. Он действовал уверенно и ловко.

Наблюдая за подводниками, я пришел к выводу, что новейшая техника изменила характер труда моряков. Раньше специалист следил за механизмом, маневрировал клапанами. Теперь перед ним пульт — он управляет процессом. То, что раньше было под силу виртуозу, легко выполняет автомат.

Общими усилиями личного состава атомоход успешно выполнил учебно-боевую задачу.

Возвращаясь с задания, командир спросил меня, какое впечатление произвел экипаж, какие будут замечания по выполнению учебно-боевой задачи. Я высказал ему некоторые замечания и советы, пожелав больше уделять внимания изучению не только опыта боевых действий во время минувшей войны, но и опыта, добытого в ходе освоения атомных подводных лодок. Эти пожелания явились основой подведения итогов со всеми категориями личного состава подводного атомохода.

Каждый этап в освоении новой техники и нового вооружения имел свои особенности. Самый трудный шаг принадлежал первопроходцам — морякам первой атомной подводной лодки и ее командиру — Леониду Гавриловичу Осипенко (впоследствии Герой Советского Союза, контр-адмирал). Мы, подводники старшего поколения, хорошо знали его и считали, что он получил назначение на головную атомную подводную лодку вполне справедливо. Леонид Гаврилович командовал дизельными подводными лодками различных типов и проявил себя наилучшим образом. Поднявшись на мостик первой атомной подводной лодки, он сразу показал себя подлинным [218] новатором. Каждая его мысль, каждое действие, по сути, были экспериментом. Смелость и решительность, глубокая осмысленность поступков были присущи командиру экипажа. Он умело сочетал заботу о людях с требовательностью к ним.

Мне не раз приходилось встречаться с Л. Г. Осипенко, в беседах я почувствовал теплоту отношения к окружающим. Его рассказы были интересными, и собеседники извлекали из них много поучительного.

После учебы в Военной орденов Ленина и Суворова академии Генерального штаба Вооруженных Сил я был назначен в новое соединение в качестве начальника штаба. Это был период становления ракетно-ядерного подводного флота. Атомные подводные лодки, в которых нашли воплощение еще недавно считавшиеся фантастическими идеи и решения, сконцентрировали в себе новейшие достижения научно-технического прогресса.

На долю подводников выпала честь освоения и использования современных подводных лодок, новейшей техники. И с этой задачей они справились успешно. Об этом свидетельствуют многочисленные походы атомных подводных лодок в районы Арктики, вокруг света и в другие районы. Мне повезло в том, что я встречался с известными людьми, ставшими Героями Советского Союза в мирное время. Среди них хочется отметить Г. М. Егорова (впоследствии адмирал флота), А. П. Михайловского (впоследствии адмирал), А. И. Сорокина (впоследствии вице-адмирал), Н. К. Игнатова, И. Р. Дубягу, Л. Н. Столярова (впоследствии контр-адмиралы). Вспоминаю встречу с Анатолием Ивановичем Сорокиным в тот период, когда он, возглавляя отряд атомоходов, завершил кругосветное плавание. В соединении состоялись торжества по случаю преобразования атомных подводных лодок, которыми командовали Л. Н. Столяров и В. Т. Виноградов, в гвардейские и награждения всего личного состава их экипажей государственными наградами. Пяти офицерам было присвоено звание Героя Советского Союза. Вместе с командиром отряда и командирами атомных подводных лодок Героями Советского Союза стали капитан 2 ранга Н. В. Усенко (впоследствии вице-адмирал), инженер-капитан 2 ранга И. Ф. Морозов и инженер-капитан 3 ранга С. П. Самсонов.

Я выразил Анатолию Ивановичу Сорокину свое восхищение беспримерным плаванием, а он улыбнулся и ответил: [219]

— Кругосветное плавание под водой без всплытия — это теперь обычное дело. В принципе его могли бы осуществить и другие экипажи атомных подводных лодок.

Добавлю, что Александр Иванович служил какое-то время на «малютках», а в начале 60-х годов мы вместе с ним учились в Военной академии Генерального штаба. Однажды я спросил его, вспоминает ли он плавание на малых лодках. А. И. Сорокин ответил:

— На «малютках» я прошел большую школу, оморячился, получил первые командирские навыки. Без службы на них было бы труднее осваивать атомоходы — современные могучие корабли.

Да, «малютки» для многих подводников были как бы трамплином командирского становления.

В Музее боевой славы соединения хранятся свидетельства о боевых походах кораблей, о зарождении атомного подводного флота, о мужестве и героизме тихоокеанцев. Моряки всегда с огромным интересом рассматривают дорогие реликвии.

На стендах размещены фотографии тех, кто был причастен к боевой славе соединения, к созданию современного ракетно-ядерного флота. Эти люди много сделали для освоения современных кораблей. В наше время их ученики стали командирами соединений и частей, сами уже руководят дальними походами. Я часто встречался с офицерами атомных подводных лодок. Знакомился с ними, старался глубже понять их заботы и помыслы, найти крупицы передового опыта.

При посещении одной из подводных лодок я встретил капитана 1 ранга М. П. Капранова. О нем я слышал много хорошего. Это превосходный командир, отличный тактик и организатор, умеющий подчинять людей единой воле. Заслуживал внимания его опыт по психологической подготовке личного состава. Он умел создавать на корабле такие условия, которые исключали стрессы и способствовали укреплению уверенности в своих действиях. Командир и его экипаж любили свой корабль, вкладывали в него всю душу. Дело спорилось, и подводная лодка под командованием Капранова первенствовала не только в соединении, но и на всем флоте.

Формированию командирских качеств, обучению и воспитанию офицеров командование соединения уделяло постоянное внимание. Пример в этом показывали командир соединения контр-адмирал Николай Федотович Гончар и сменивший его контр-адмирал Борис Ефремович [220] Ямковой (впоследствии адмирал). Значительную работу по формированию у личного состава высоких морально-боевых качеств проводил политический отдел соединения, которым руководили капитан 1 ранга Козьма Терентьевич Серин (впоследствии контр-адмирал) и контр-адмирал Петр Тимофеевич Ушаков. В стиле работы политического отдела и штаба соединения характерными чертами были высокая активность, критический подход при оценке положения дел, доведение каждого дела до конца. Они работали дружно и целенаправленно, не допускали каких-либо послаблений.

Мне довелось прослужить в соединении несколько лет. Я хорошо знал многих командиров кораблей и подразделений. Это были умелые организаторы боевой и политической подготовки, хорошие воспитатели личного состава, грамотные, высококультурные военные моряки. Теплые воспоминания оставили о себе Герой Советского Союза В. П. Гуманенко, П. П. Диренко, Ю. В. Кудрявцев, Л. В. Зайцев, Л. Н. Цукаев и многие другие.

В 1968 году я получил назначение на преподавательскую работу: стал начальником кафедры в Высших ордена Ленина специальных офицерских классах. Занимаясь подготовкой офицерских кадров, поддерживал, постоянную связь с корабельными соединениями — ежегодно участвовал в оперативно-тактических учениях и других мероприятиях, проводимых на флотах.

Особенно памятным был 1970 год. В дни празднования 100-летия со дня рождения В. И. Ленина и 25-й годовщины Победы советского народа в Великой Отечественной войне мне довелось участвовать в маневрах под условным наименованием «Океан». Они поразили нас, бывалых моряков, своим размахом и масштабами, разнообразием учебно-боевых задач в условиях, приближенных к фактическим.

Впервые за всю историю советского Военно-Морского Флота все флоты — Краснознаменные Северный, Тихоокеанский, Черноморский и дважды Краснознаменный Балтийский — действовали фактически по единому замыслу на громадных просторах Атлантического, Тихого, Индийского океанов и в прилегающих к ним морях. На маневрах были представлены атомные подводные лодки, надводные корабли, морская ракетоносная и противолодочная авиация и морская пехота. На отдельных направлениях атомные подводные лодки составляли основу группировок сил, решавших главные задачи. [221]

По итогам маневров отмечалось, что наша страна обрела могучий океанский ракетно-ядерный флот. И этому мы были непосредственные свидетели и участники.

Заботы ветеранские

Я сменил военный мундир на штатский костюм. Когда оформлялся в военкомате в запас, военком спросил: «Как же так — вам скоро шестьдесят лет и выслуга шестьдесят?» Пришлось объяснять, что длительное время служил в отдаленных районах, для которых установлены соответствующие льготы.

Я счастлив, что прослужил всю войну на «малютках», что принадлежу к гордому племени подводников. При упоминании слова «подводник», при виде изображения подводной лодки на экране или на газетной полосе мне вспоминаются герои, имена которых вписаны в летопись армии и флота, герои-подводники, активно действовавшие на вражеских коммуникациях. По ночам мне часто снятся атаки, звенящая тишина в отсеках перед торпедной стрельбой...

Мы, ветераны, переживаем волнующее чувство, когда воздаем почести тем, кто добывал Победу на море. Глубокого смысла исполнена церемония торжественного похода корабля с ветеранами на борту по местам боевой славы. Для нас, балтийцев, это путь от набережной имени лейтенанта Шмидта, через Неву в огражденную часть Морского канала и далее по пути, которым в годы войны выходили подводные лодки из блокадного Ленинграда. С эмоциональным накалом, бередящим души, опускаются на воду венки в тех местах, где героически погибли подводные лодки. На кораблях приспускаются флаги, тишину нарушают лишь слабые всплески волн о борт корабля. В эти минуты перед мысленным взором ветеранов проходит вся война — жестокая и суровая.

Наш совет ветеранов-подводников активно участвует в военно-патриотическом воспитании учащихся средних школ и производственно-технических училищ, организует встречи с воинами Вооруженных Сил и трудящимися города. Ветераны оказывают помощь в создании школьных музеев и залов, содействуют группам и отрядам поиска. Главы из книг, строки из учебников становятся зримыми, более впечатляющими, если маршруты групп поиска [222] под руководством участников войны пролегают по местам боевых походов и боев.

Вместе со школьниками мы собрали ценнейшие реликвии, установили десятки имен неизвестных до этого героев. Участники поиска не просто мальчишки и девчонки, играющие в интересную, увлекательную игру, не просто любознательные туристы, они — следопыты героической биографии своего народа, следопыты истории.

Красные следопыты шести школ Ленинграда ведут поиск свидетельств о боевых делах балтийских подводников. Они собрали многочисленные документы и материалы, которые послужили основой для экспозиций в школьных музеях. В этой работе значительную помощь оказали ветераны-подводники.

Красные следопыты 387-й школы Кировского района Ленинграда собрали уникальные материалы о боевой деятельности подводных лодок типа М Северного, Балтийского, Черноморского и Тихоокеанского флотов. Подвиги «малюток» не забыты, и поиск свидетельств и реликвий их боевых дел продолжается.

Ветераны-подводники поддерживают связи с флотом. Они бывают на кораблях и в частях, встречаются с военными моряками, курсантами и слушателями военно-морских учебных заведений.

Знакомство с ратными делами молодой поросли подводников вызывает у нас, ветеранов, доброе чувство. Мы гордимся современными подводными кораблями, представляющими собой сосредоточение сложнейших видов оружия и механизмов — последних достижений отечественной науки и техники, и одновременно завидуем их экипажам, которым суждено прокладывать курсы в малоизученные районы Мирового океана. Да, нынешние подводники — это по истине первопроходцы!

Указатель

Аврора — 177

Азард — 15

Амур — 37

Артиллерист — 26

Аэгна — 50, 52, 57, 67, 68, 78, 85, 125, 129, 130

БТЩ-215–191

В-1–169*

Вирония — 21, 39

Волхов — 176, 177

Д-2–56, 103

Ермак — 6

Иртыш — 8, 25, 84, 184, 186

Исеть — 52

К-51–56

К-52–188

Калев — 25, 169, 209

Калинин — 38, 45

Киров — 36, 41, 42

Конструктор — 174

Красный флот — 96

Коммуна — 87

Л-2–6, 63, 66* Л-3–108, 169, 178

Л-21–169, 186, 190–204

Лембит — 25, 169, 209–211, 214

Ленин — 23

М-1–8

М-62–4, 5, 6, 145

М-71–23*

М-77–25, 50, 67, 78, 120, 130, 131–138, 175, 179

М-78–21, 22*

М-79–25, 38, 50, 67, 120, 131–138, 179

М-80–23* М-81–14*, 25, 26*

М-83–23, 24, 140

М-90–34, 50, 75, 120, 122, 124, 125, 140, 146–153, 153–164, 166, 172–176, 178, 179, 181, 184, 185

М-94–31*, 32*, 90

М-95–38, 50, 67, 73, 90, 93, 94

М-96–11, 34, 50, 58, 67, 68, 78, 86, 87, 90, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 117, 118, 120, 140, 141, 143, 144, 164, 172, 175, 176, 178, 179, 181*, 186

М-97–12, 50, 57, 58–61, 67, 73, 86, 90, 91, 92, 93, 101, 116

М-98–31, 32, 38, 41, 42, 45, 47, 50, 63, 64

М-99–16, 17

М-102–6, 12, 16, 17, 21, 27, 29, 30, 34, 35, 36, 38, 39, 41, 42, 43, 45, 46, 47, 50, 54, 56, 57, 62, 73, 83, 86, 90, 101, 103–112, 115, 119, 120, 140, 141, 142, 144, 145, 153, 164, 172, 175, 176, 178, 181–183, 186, 188, 190, 204

М-103–3

М-171–169

Мороз — 34, 35

Ока — 12, 85

Октябрьская революция — 55

Петр Великий — 55

Полярная звезда — 69, 84, 125

Практика — 173

С-4–137, 187

С-5–46*

С-9–25, 33, 116, 117, 118, 140, 143, 144* С-12–140, 143

С-13–96, 98, 116, 117, 118, 155, 188, 189, 212

С-20–212

Сампо — 188

Серп и молот — 39

Смольный — 25, 84, 171, 188

Статный — 35

Стерегущий — 56*

Стойкий — 52

танкер № 11–51

Учеба — 173

Фигаро — 171, 172

Шяуляй — 94

Щ-117–48, 49

Щ-123–180

Щ-303–103, 140, 188

Щ-304–92, 93

Щ-307–22, 103, 176

Щ-309–109, 176, 178

Щ-310–114, 115, 176, 186

Щ-311–75

Щ-317–75

Щ-323–127, 128, 129*, 130

Щ-406–127, 140

Щ-406–140

Щ-423–180

Эльбрус — 186

Анна В — 117*

Гера — 117*

Вильгельм Густлов — 189, 190*

Генерал Штойбен — 190*

Кельн — 42 Миттельмер — 117*

Нюрнберг — 42

С-43–196

Саукко — 172

Сису — 191

Т-3–196*

Т-5–196*

Таллата — 187*

Терра — 187*

Тирпиц — 42 Хелене — 102*

Адмирал Шеер -42

Юсси X — 117*

L-55–15, 52

U-144–22*

U-367–196*

Примечания

{1} Толстой Л. Н. Собр. соч. М., 1979. Т. 2. С. 30.

{2} См.: Боевая летопись Военно-Морского Флота (1941–1942), М., 1983. С. 128.

{3} См.: Боевая летопись Военно-Морского Флота (1941–1942). С. 96.

{4} Брандер — судно, загруженное балластом и затопленное у входа в гавань, бухту, в каналах, чтобы преградить доступ кораблей и судов с моря... (см.; Советская Военная Энциклопедия., М., 1Э76. Т. 1. С. 582).

{5} После войны на их месте были построены каменные мосты с механической разводной частью. — Здесь и далее примечания автора.

{6} См.: Ачкасов В., Вайнер Б. Краснознаменный Балтийский флот в Великой Отечественной войне, М., 1957. С. 109.

{7} См.: Боевая летопись Военно-Морского Флота (1941–1942). С. 130.

{8} См.: Мильченко Н. П. Залпы над Невой. М., 1983. С. 108.

{9} См.: Крон А. Капитан дальнего плавания. М., 1984. С. 81.

{10} См.: Боевая летопись Военно-Морского Флота (1941–1942), С. 197.

{11} См.: Боевой путь советского Военно-Морского Флота. М., 1974. С. 483.

{12} Подводная лодка «Щ-309», как и подводные лодки «Щ-303» и «Л-3», в 1942 году приказом народного комиссара ВМФ была преобразована в гвардейскую (см.: Дважды Краснознаменный Балтийский флот. М., 1978. С. 224 и 315).

{13} 27 января 1974 года на станции Ладожское Озеро в ознаменование 30-й годовщины разгрома немецко-фашистских войск под Ленинградом открыт «мемориальный вокзал с музеем дорога жизни», рядом с которым на вечную стоянку поставлен паровоз «ЭШ-4375» (Вечерний Ленинград. 1974. 28 янв.)

{14} Вишневский В. В. Дневники военных лет (1943–1945 гг.). М., 1979. С. 240.

{15} В послевоенное время в ходе развития строительства Ленинграда протоку между островами Вольным и Декабристов (Голодаем) завалили песком и она прекратила свое существование.

{16} Выдержка из текста шведской газеты «Афтонбладет» от 20 февраля 1945 года помещена на стенде о боевом подвиге Краснознаменной подводной лодки «С-13» в Центральном военно-морском музее в Ленинграде.

{17} Все вражеские корабли и транспорты, за исключением одного транспорта, были потоплены в последнем боевом походе.

{18} См.: Моряки-балтийцы на защите Родины (1941–1945) М 1986. С. 84.

{19} См.: Дважды Краснознаменный Балтийский флот. С. 293.