"Известия ЦК КПСС", 1989 г., N 7

В Комиссии Политбюро ЦК КПСС
по дополнительному изучению материалов, связанных
с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х
и начала 50-х годов.

В шестом номере журнала были опубликованы материалы пятого заседания Комиссии Политбюро ЦК, связанные с реабилитацией в судебном порядке лиц, проходивших по делу так называемого "союза марксистов-ленинцев". На этом же заседании были рассмотрены сообщения о результатах реабилитации в судебном порядке лиц, проходивших по делу так называемого "московского центра", а также Л. Б. Каменева по так называемому "кремлевскому делу". В текущем номере публикуются документальные материалы по этим делам: справка Комитета партийного контроля при ЦК КПСС и Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС по делу так называемого "московского центра" и справка Прокуратуры СССР и Комитета государственной безопасности СССР по так называемому "кремлевскому делу".

О деле так называемого "московского центра"

По настоящему делу в декабре 1934 г. были арестованы и 16 января 1935 г. осуждены к тюремному заключению на различные сроки от пяти до десяти лет 19 человек:

Зиновьев Григорий Евсеевич, 1883 г. рождения, член ВКП(б) с 1901 г., до ареста 16 декабря 1934 г. член редколлегии журнала "Большевик";

Каменев Лев Борисович, 1883 г. рождения, член ВКП(б) с 1901 г., до ареста 16 декабря 1934 г. директор Института мировой литературы имени М. Горького;

Гертик Артем Моисеевич, 1879 г. рождения, член ВКП(б) с 1902 г., до ареста 8 декабря 1934 г. помощник управляющего Объединенным научно-техническим издательством;

Куклин Александр Сергеевич, 1876 г. рождения, член ВКП(б) с 1903 г., до ареста 14 декабря 1934 г. пенсионер;

Сахов Борис Наумович, 1900 г. рождения, член ВКП(б) с 1919 г., до ареста 25 декабря 1934 г. прокурор Северного края в г. Архангельске;

Евдокимов Григорий Еремеевич, 1884 г. рождения, член ВКП(б) с 1903 г., до ареста 8 декабря 1934 г. начальник Главного управления молочной промышленности Наркомата пищевой промышленности СССР;

Бакаев Иван Петрович, 1887 г. рождения, член ВКП(б) с 1906 г., до ареста 9 декабря 1934 г. управляющий Главэнергосети;

Шаров Яков Васильевич, 1884 г. рождения, член ВКП(б) с 1904 г., до ареста 14 декабря 1934 г. начальник Управления трикотажной промышленности Наркомата местной промышленности РСФСР;

Горшенин Иван Степанович, 1894 г. рождения, член ВКП(б) с 1919 г., до ареста 12 декабря 1934 г. начальник сводно-планового отдела Госплана СССР;

Царьков Николай Алексеевич, 1903 г. рождения, член ВКП(б) с 1921 г., до ареста 12 декабря 1934 г. начальник 1-го участка Тихвинского алюминиевого комбината в Ленинградской области;

Федоров Григорий Федорович, 1891 г. рождения, член ВКП(б) с 1907 г., до ареста 9 декабря 1934 г. управляющий Всесоюзным картографическим трестом;

Гессен Сергей Михайлович, 1898 г. рождения, член ВКП(б) с 1916 г., до ареста 9 декабря 1934 г. уполномоченный по Западной области Наркомата тяжелой промышленности СССР в г. Смоленске;

Тарасов Иван Иванович, 1902 г. рождения, член ВКП(б) с 1919 г., до ареста 18 декабря 1934 г. студент 4-го курса Московского юридического института;

Файвилович Леонид Яковлевич, 1900 г. рождения, член ВКП(б) с 1918 г., до ареста 12 декабря 1934 г. заместитель начальника Главного хлопкового управления Наркомзема СССР;

Герцберг Александр Владимирович, 1892 г. рождения, член ВКП(б) с 1916 г., до ареста 12 декабря 1934 г. председатель союзного объединения "Техноэкспорт";

Анишев Анатолий Исаевич, 1899 г. рождения, член ВКП(б) с 1919 г., до ареста 22 декабря 1934 г. научный сотрудник отделения ВАСХНИЛ в г. Ленинграде;

Перимов Алексей Викторович, 1897 г рождения, член ВКП(б) с 1915 г., до ареста 9 декабря 1934 г. уполномоченный Наркомпищепрома СССР по пуску стеклотарного завода в г, Орджоникидзе;

Браво Борис Львович, 1900 г. рождения, член ВКП(б) с 1919 г., до ареста 13 декабря 1934 г. ответственный редактор журнала Комитета заготовок при СНК СССР;

Башкиров Александр Фабианович, 1903 г. рождения, член ВКП(б) с 1920 г., до ареста 14 декабря 1934 г. помощник начальника цеха завода "Красная заря" в г. Ленинграде.

Все они были признаны виновными в том, что, являясь в прошлом активными участниками троцкистско-зиновьевской оппозиции, после подачи заявлений о разрыве с оппозиционными взглядами не разоружились и занимались подпольной антисоветской деятельностью, ставили своей задачей замену существующего руководства партии и Советского правительства. Наряду с этим Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, А. М. Гертик, А. С. Куклин, Г. Е. Евдокимов, И. П. Бакаев, Я. В. Шаров, И. С. Горшенин и Г. Ф. Федоров объявлялись руководителями "московского центра", который был якобы связан с "ленинградским центром", подготовившим и организовавшим, как утверждалось, убийство С. М. Кирова.

Проведенной проверкой установлено, что дело о так называемом "московском центре" сфальсифицировано органами НКВД, а обвиняемые по нему лица были осуждены необоснованно.

Необоснованность возбуждения дела и арестов вытекает, в частности, из того, что аресты осужденных по делу лиц производились прежде всего по признаку принадлежности их в прошлом к "зиновьевской" оппозиции, с тем чтобы возложить на них обвинение в подпольной контрреволюционной деятельности и в организации убийства С. М. Кирова. Между тем политическое поведение этих лиц не давало никаких оснований для подобных обвинении.

Действительно, все осужденные по этому делу являлись в прошлом активными участниками "зиновьевской" оппозиции, в 1926 г. блокировались с "троцкистами" и за фракционную деятельность в 1927 г. привлекались к партийной ответственности.

Г. Е. Зиновьев был исключен из партии на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 14 ноября 1927 г.; Л. Б. Каменев, И. П. Бакаев, А. М. Гертик, С. М. Гессен, Г. Е. Евдокимов, А. С. Куклин, Г. Ф. Федоров и И. И. Тарасов - постановлением XV съезда ВКП(б); Я. В. Шаров, А. В. Перимов, Л. Я. Файвилович, А. И. Анишев, Б. Л. Браво, А. Ф. Башкиров и Н. А. Царьков - местными парторганизациями. На И. С. Горшенина и Б. Н. Сахова за участие в оппозиции были наложены партийные взыскания. А. В. Герцберг к партийной ответственности вообще не привлекался.

В ходе XV съезда ВКП(б) в так называемом "Заявлении 23-х", а также после съезда исключенные из партии обвиняемые по настоящему делу объявили о прекращении оппозиционной деятельности и о полном подчинении решениям ЦК партии и Коминтерна.

ЦКК, рассмотрев заявления, признала их отвечающими требованиям XV съезда и в июне-августе 1928 г. восстановила в партии Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева, И. П. Бакаева, Г. Е. Евдокимова, А. М. Гертика, С. М. Гессена, А. С. Куклина, Г. Ф. Федорова, А. Ф. Башкирова, А. В. Перимова, Л. Я. Файвиловича и Я. В. Шарова. В 1928-1929 гг. были восстановлены в партии И. И. Тарасов, Н. А. Царьков и А. И. Анишев.

Одному лишь Б. Л. Браво при рассмотрении его апелляции в июле 1929 г. было отказано в восстановлении в партии на том основании, что он и после съезда якобы продолжал оппозиционную деятельность. Но в декабре того же года и он был восстановлен в партии.

Во время партийной чистки в сентябре 1929 г. Г. Е. Зиновьеву обвинений в антипартийной деятельности не предъявлялось.

В отношении Л. Б. Каменева было установлено, что в 1928 г. Н. И. Бухарин якобы пытался привлечь его на свою сторону, вел с ним переговоры. Рассмотрев этот вопрос, объединенное заседание Политбюро ЦК и президиума ЦКК ВКП(б) 9 февраля 1929 г. и Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) 23 апреля 1929 г. осудили поведение Н. И. Бухарина. Однако о Л. Б. Каменеве никаких решений не было принято.

Лишь несколько месяцев спустя, 31 декабря 1929 г., ЦКК объявила Л. Б. Каменеву выговор за то, что он встретился с некоторыми троцкистами и в беседе с ними заявил о своей готовности блокироваться с Л. Д. Троцким. Л. Б. Каменев, не отрицая в ЦКК факта посещения его квартиры сторонниками Л. Д. Троцкого, утверждал, что в беседе с ними он высказывал свое отрицательное отношение к троцкистам.

Это свидетельствовало о том, что на Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева, как бывших лидеров оппозиции, ориентировались и вступали с ними в контакт многие из тех, кто был несогласен с линией И. В. Сталина и его сторонников. В особой степени это относится к началу 30-х годов, когда сталинская политика привела к обострению политической обстановки в стране, крупным провалам в народном хозяйстве, тяжело сказалась на социальном положении трудящихся. На этом фоне активизировались силы, выступавшие с осуждением ряда направлений такой политики. Примером этому служит и история с распространением так называемой "рютинской платформы".

8 конце сентября 1932 г. Я. Э. Стэн доставил на дачу Г. Е. Зиновьеву и Л. Б. Каменеву экземпляры "обращения" и "платформы" группы М. Н. Рютина, Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев, однако, в партийные или советские органы о существовании этих документов и о том, что они нелегально размножаются и распространяются, не сообщили.

9 октября 1932 г. Президиум ЦКК ВКП(б) исключил из партии Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева за то, что они, как указано в постановлении, "зная о существовании этой контрреволюционной группы, получали от этой группы ее документы, не довели об этом до сведения партии, чем содействовали ее деятельности".

За указанные действия Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев и Я. Э. Стэн, а также ряд других лиц, причастных к составлению и распространению этих документов, по постановлению коллегии ОГПУ от 11 октября 1932 г. были отправлены в ссылку. Л. Б. Каменев в Минусинск, а Г. Е. Зиновьев в Кустанай сроком на три года. При этом Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев были необоснованно признаны виновными в том, что они являлись участниками и идейными вдохновителями так называемой контрреволюционной организации "союз марксистов-ленинцев".

8 мая 1933 г. Г. Е. Зиновьев обратился с письмами в ЦК ВКП(б) и лично к И. В. Сталину. В письме И. В. Сталину Г. Е. Зиновьев признавал, что наказан правильно, но желает загладить вину перед партией и заслужить доверие ЦК, для чего просит дать ему любую работу. Письмо в ЦК ВКП(б), содержащее критику своей личной деятельности и оппозиции в целом, было опубликовано 20 мая 1933 г. в "Правде", а накануне С. М. Кирову, В. В. Куйбышеву, А. И. Микояну, Г. К. Орджоникидзе, Г. И. Петровскому, В. Я. Чубарю, А. А. Андрееву и членам Президиума ЦКК было разослано письмо следующего содержания: "По поручению т. Сталина рассылаются два письма т. Зиновьева. Тт. Сталин, Ворошилов, Молотов, Калинин и Каганович предлагают отменить в отношении Зиновьева ссылку и разрешить ему приезд в Москву для определения вопроса о его работе".

14 декабря 1933 г. решением ЦКК Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев были восстановлены в партии.

Каких-либо данных об антипартийной деятельности Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева после этого в архивах не обнаружено. Однако в декабре 1934 г. они вновь были арестованы. Из партии их исключили 20 декабря 1934 г.

В отношении остальных обвиняемых установлено следующее.

Г. Е. Евдокимов, И. П. Бакаев, Я. В. Шаров, А. С. Куклин, С. М. Гессен, А. Ф. Башкиров, Н. А. Царьков, А. В. Перимов, Л. Я. Файвилович, И. И. Тарасов и Б. Л. Браво после восстановления их в партии в 1928-1929 гг. и до ареста в декабре 1934г. к партийной ответственности за антипартийную деятельность не привлекались. И. П. Бакаев, Г. Е. Евдокимов и Л Я. Файвилович в ходе партийной чистки в 1933 г. характеризовались положительно.

И. С. Горшенин и Г. Ф. Федоров ячейковыми комиссиями по чистке партии исключались как бывшие оппозиционеры, но вышестоящими партийными органами были восстановлены, так как никакой антипартийной деятельности не вели.

В материалах по чистке партии в 1929-1930 гг. имеются данные о том, что А. В. Герцберг чистку прошел. А. М. Гертик в 1933 г. был во внесудебном порядке сослан на три года и исключен из партии по обвинению в оппозиционной деятельности, но в том же году дело было пересмотрено, а 15 мая 1934 г. ЦКК ВКП(б) он был восстановлен в партии.

1 Из числа всех осужденных по настоящему делу только один А. И. Анишев был исключен из партии до ареста, в 1933 г., за переписку со своей женой, находившейся в ссылке. Вместе с тем А. И Анишев характеризовался как "образцовый директор института и крепкий партиец, твердо проводящий генеральную линию партии".

Остальные обвиняемые были исключены из партии после ареста по этому делу с формулировкой "как контрреволюционеры".

Все это свидетельствует о том, что к моменту ареста обвиняемых по настоящему делу партийные органы не располагали материалами об их подпольной или какой-либо иной организованной антипартийной деятельности.

В процессе проверки этого дела были изучены справка "О важнейших агентурных и следственных делах", составленная начальником секретно-политического отдела ОГПУ Г. А. Молчановым 4 января 1934 г. для руководящих работников ОГПУ; справка, представленная 15 января 1934 г. заместителем председателя ОГПУ Я. С. Аграновым секретарю ЦК ВКП(б) Л. М. Кагановичу, в которой перечислялись различные контрреволюционные группы и организации; а также пять томов ежедневных оперативных рапортов секретно-политического отдела НКВД СССР на имя руководства НКВД об агентурно-оперативной работе за период с 1 января по 9 декабря 1934 г. Установлено, что сведений об антисоветской деятельности Л. Б. Каменева, Г. Е. Зиновьева и других обвиняемых по настоящему делу, а также о существовании подпольной "зиновьевской организации" в этих материалах не имеется.

Оперативные работники УНКВД по Ленинградской области П. И. Малинин, В. С. Карпович, П. Г. Дроздецкий, имевшие непосредственное отношение до декабря 1934 г. к сбору, сведений о поведении бывших участников "зиновьевской" оппозиции, в своих объяснениях в 1961 г. заявили, что об антисоветской деятельности "зиновьевцев" им также ничего известно не было.

Напротив, многие факты свидетельствовали о том, что ряд бывших участников "зиновьевской" оппозиции, осужденных впоследствии по делу так называемого "московского центра", считали неприемлемой для себя тактику фракционной борьбы против партийного большинства.

Таким образом, имеющиеся материалы не позволяют сделать вывод о том, что в 1928-1929 гг. существовал подпольный центр зиновьевской организации и такая организация была вообще. "Все данные говорят за то, - отмечалось в информационном письме ОГПУ, - что Зиновьев, Каменев и все бывшие сторонники ленинградской оппозиции, примкнувшие к "Заявлению 23-х", безусловно, порвали с оппозицией и прекратили фракционную работу".

В других материалах также не имеется данных о подпольной антисоветской деятельности "зиновьевцев" после XV съезда партии или о существовании "зиновьевской организации" с руководящим центром во главе.

С момента направления Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева в ссылку по делу так называемого "союза марксистов-ленинцев", то есть с октября 1932 г., за ними велось активное агентурное наблюдение, сопровождавшееся перлюстрацией переписки и подслушиванием телефонных разговоров, однако в результате и этой работы не было получено никаких данных о проведении ими антисоветской деятельности.

При аресте Г. Е. Зиновьева в декабре 1934 г. у него был изъят и тщательно изучен обширный личный архив, но и в нем компрометирующих материалов не оказалось. Не имеется данных о существовании и деятельности "зиновьевского центра" и в изъятых при аресте личных архивах Л. Б. Каменева и остальных обвиняемых по делу так называемого "московского центра".

Таким образом, в декабре 1934 г. основания для ареста Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева и других осужденных по настоящему делу лиц полностью отсутствовали. Арест их явился началом осуществления замысла использовать убийство С. М. Кирова для политической дискредитации и физического уничтожения бывших оппозиционеров, обвинив их в организации, подготовке и осуществлении этого преступления. Обвинение бывших участников "зиновьевской" оппозиции в подготовке и организации убийства С. М. Кирова основывалось на том, что убийца Л. В. Николаев в прошлом являлся якобы сторонником Г. Е. Зиновьева. Между тем никаких документальных и иных материалов, подтверждающих это, не имелось. Версию о принадлежности Л. В. Николаева к "зиновьевской" оппозиции выдвинул И. В. Сталин. Она была воспринята и проведена в жизнь следствием и судом в результате прямого давления с его стороны. Выступая на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 г. с заключительным словом, Н. И. Ежов сообщал о том, в каких условиях проводилось следствие по делу об убийстве С. М. Кирова и как по инициативе И. В. Сталина следствие было направлено по линии обвинения в этом преступлении бывших участников "зиновьевской" оппозиции. Вот выдержка из этого выступления (цитируется по неправленой стенограмме):

"...Ежов. Теперь, товарищи, разрешите мне по существу сделать несколько замечаний. Можно ли было предупредить убийство т. Кирова, судя по тем материалам и по данным, которые мы имеем? Я утверждаю, что можно было, утверждаю. Вина в этом целиком лежит на нас.

Можно ли было после убийства т. Кирова во время следствия вскрыть уже тогда троцкистско-зиновьевский центр? Можно было. Не вскрыли, проморгали. Вина в этом и моя персонально, обошли меня немножечко, обманули меня, опыта у меня не было, нюху у меня не было еще.

Первое - начал т. Сталин, как сейчас помню, вызвал меня и Косарева и говорит: "Ищите убийц среди зиновьевцев". Я должен сказать, что в это не верили чекисты и на всякий случай страховали себя еще кое-где и по другой линии, по линии иностранной, возможно, там что-нибудь выскочит.

Второе - я не исключаю, что по этой именно линии все материалы, которыми располагал секретно-политический отдел, все агентурные материалы, когда поехали на следствие, надо было забрать, потому что они давали направление, в них много было фактов, благодаря которым вскрыть можно было тогда же и доказать непосредственное участие в убийстве т. Кирова - Зиновьева и Каменева. Эти материалы не были взяты, а шли напролом.

Не случайно, мне кажется, что первое время довольно туго налаживались наши взаимоотношения с чекистами, взаимоотношения чекистов с нашим контролем. Следствие не очень хотели нам показывать, не хотели показывать, как это делается и вообще. Пришлось вмешаться в это дело т. Сталину. Товарищ Сталин позвонил Ягоде и сказал: "Смотрите, морду набьем".

Результат какой? Результат по кировскому делу мы тогда, благодаря ведомственным соображениям, а кое-где и кое у кого благодаря политическим соображениям, например, у Молчанова были такие настроения, чтобы подальше запрятать агентурные сведения. Ведомственные соображения говорили: впервые в органы ЧК вдруг ЦК назначает контроль. Люди не могли никак переварить этого. И немалая доля вины за то, что тогда не смогли вскрыть центра, немалая доля вины и за убийство т. Кирова лежит на тех узколобых ведомственных антипартийных работниках, хотя и убежденных чекистах...".

Кроме того, на очной ставке между Н. И. Бухариным и К. Б. Радеком¹ в ЦК ВКП(б) 13 января 1937 г. в присутствии И. В. Сталина Н. И. Бухарин сообщил, что на второй день после убийства С. М. Кирова И. В. Сталин вызвал его и Л. 3. Мехлиса² и заявил им, что убийца Л. В. Николаев является "зиновьевцем". И. В. Сталин не отрицал этого обстоятельства и лишь уточнил, что такой разговор имел место по возвращении его из Ленинграда, куда он выезжал во главе комиссии по расследованию обстоятельств убийства С. М. Кирова. Однако никаких объективных данных о принадлежности Л. В. Николаева к "зиновьевской" оппозиции не имелось и такое заявление И. В. Сталина являлось голословным. Тем не менее, 8 декабря 1934 г. начались аресты бывших "зиновьевцев", осужденных по настоящему делу. 16 декабря 1934 г. были арестованы Л. Б. Каменев и Г. Е. Зиновьев.

¹К. Б. Радек (1885-1939) - видный деятель партии и Советского государства. В 1936 г. был арестован и 30 января 1937 г. осужден военной коллегией Верховного суда СССР по делу так называемого "параллельного антисоветского троцкистского центра" к 10 годам тюремного заключения. Убит в тюрьме 19 мая 1939 г.

²Мехлис Л. 3. (1889-1953) - в 1934 г. редактор газеты "Правда".

Свидетельством того, что новый арест явился для них полной неожиданностью, так как никакой вины они за собой не чувствовали, является письмо Г. Е. Зиновьева И. В. Сталину, написанное во время производства у него на квартире обыска. Вот его текст.

"Сейчас (16 декабря в 7 ½ веч.) тов. Молчанов с группой чекистов явились ко мне на квартиру и производят у меня обыск.

Я говорю Вам, товарищ Сталин, честно, с того времени, как распоряжением ЦК я вернулся из Кустаная, я не сделал ни одного шага, не сказал ни одного слова, не написал ни одной строчки, не имел ни одной мысли, которые я должен был бы скрывать от партии, от ЦК, от Вас лично. Я думал только об одном: как заслужить доверие ЦК и Ваше лично, как добиться того, чтобы Вы включили меня в работу.

Ничего, кроме старых архивов (все, что скопилось за 30 с лишним лет, в том числе и годов оппозиции), у меня нет и быть не может.

Ни в чем, ни в чем, ни в чем я не виноват перед партией, перед ЦК и перед Вами лично. Клянусь Вам всем, что только может быть свято для большевика, клянусь Вам памятью Ленина.

Я не могу себе и представить, что могло бы вызвать подозрение против меня. Умоляю Вас поверить этому честному слову. Потрясен до глубины души".

Это письмо Г. Е. Зиновьева Г. Г. Ягодой было направлено И. В. Сталину, который оставил его без ответа. В то время уже осуществлялась выдвинутая И. В. Сталиным версия об убийстве С. М. Кирова "зиновьевцами". В Ленинграде, Москве и других городах производились массовые аресты бывших участников "зиновьевской" оппозиции.

И. В. Сталин внимательно следил за следствием по делу "московского центра", ежедневно получал копии протоколов допроса арестованных и отчеты о показаниях подсудимых в судебном заседании, заслушивал доклады Н. И. Ежова, Я. С. Агранова, А. Я. Вышинского и других работников, проводивших следствие по делу; с ним согласовывались тексты наиболее важных и ответственных документов.

Исходя из версии о принадлежности Л. В. Николаева к "зиновьевской" оппозиции, сотрудники НКВД, заместитель Прокурора СССР А. Я. Вышинский и следователь по важнейшим делам Прокуратуры СССР Л. Р. Шейнин, принимавшие участие в расследовании этих дел, а затем и работники Верховного суда СССР, рассматривавшие их, стали на путь фальсификации, извращения действительных фактов и обстоятельств, искусственно увязали это трагическое событие с мнимой антисоветской деятельностью бывшей "зиновьевской" оппозиции, которая якобы действовала под руководством центра, находившегося в Москве.

В результате проверки, произведенной по материалам партийных архивов и архивов органов госбезопасности, данных о том, что Л. В. Николаев примыкал к каким-либо оппозиционным группировкам, в том числе и к "зиновьевской", не обнаружено.

Как известно, по первоначальному замыслу намечалось Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева осудить по одному делу с Л. В. Николаевым и другими. Однако доказать взаимосвязь дел не удалось. 3 февраля 1935 г. на оперативном совещании заместитель наркома внутренних дел СССР Я. С. Агранов¹, касаясь хода расследования дел, возникших в связи с убийством С. М. Кирова, заявил: "Нам не удалось доказать, что "московский центр" знал о подготовке террористического акта против тов. Кирова".

¹После образования НКВД 10 июля 1934 г. Я. С. Агранов стал заместителем наркома внутренних дел СССР.

Решение об организации судебного процесса по делу Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева, Г. Ф. Федорова, Г. Е. Евдокимова и других было принято только в январе 1935 г., то есть после уже закончившегося судебного процесса "ленинградского центра" (Л. В. Николаев и другие).

Принимавший участие в расследовании дела о так называемом "московском центре" Д. М. Дмитриев в письме от 7 августа 1937 г., адресованном Н. И. Ежову, ссылаясь на свои заслуги, указывал: "Я разоблачил в 35-м году Бакаева, который дал мне показания о своей к.-р. деятельности. Это обстоятельство тогда решило вопрос о процессе, по которому были тогда привлечены Зиновьев и Каменев. Сознание Бакаева явилось крупнейшим фактором. Так было написано в одном из сообщений правительства, выпущенном в 1935 г. Сознанием Бакаева мотивировалась возможность организации суда над Зиновьевым и Каменевым, которых тогда наметили послать только в ссылку. Вы этот момент помните".

Это утверждение Д. М. Дмитриева подтверждается опубликованным в печати 16 января 1935 г. следующим сообщением Прокуратуры СССР:

"При производстве расследования по делу Бакаева И. П., Гертика А. М., Куклина А. С. и других, привлеченных к ответственности в связи с раскрытием в городе Ленинграде подпольной контрреволюционной группы, подготовившей и осуществившей убийство т. С. М. Кирова, были получены данные в отношении подпольной контрреволюционной деятельности Зиновьева Г. Е., Евдокимова Г. Е., Каменева Л. Б. и Федорова Г. Ф., дела о которых первоначально были направлены на рассмотрение Особого совещания НКВД.

Ввиду этих данных и, в частности, показаний Бакаева И. П., разоблачающих участие Зиновьева Г. Е., Евдокимова Г. Е., Каменева Л. Б. и Федорова Г. Ф. в подпольном контрреволюционном "московском центре", и Сафарова Г. И.¹, сообщившего следствию ряд фактов о подпольной контрреволюционной деятельности указанных выше лиц вплоть до последнего времени, дело по обвинению Зиновьева Г. Е., Евдокимова Г. Е., Каменева Л. Б. и Федорова Г. Ф. передано на рассмотрение Военной коллегии Верхсуда Союза ССР".

¹Сафаров Г. И. (1891-1942). С 1922 г. член бюро Ленинградского губкома, член Северо-Западного бюро ЦК РКП(б), секретарь Смольнинского райкома партии, редактор газеты "Ленинградская правда". Затем на дипломатической работе.

Из материалов судебного дела видно, что действительно Д. М. Дмитриевым в начале 1935 г. были получены от И. П. Бакаева развернутые "показания", в которых указывалось, что бывшие "зиновьевцы" ведут антисоветскую деятельность, представляют собою контрреволюционную организацию, имеют руководящий центр и т. д. Вместе с тем в этих показаниях никаких конкретных фактов антисоветской деятельности "зиновьевцев" не приводилось, а выводы о наличии контрреволюционных организаций и центра являлись голословными.

Между тем именно эти показания дали возможность работникам органов следствия получить от других обвиняемых по настоящему делу формальные признания своей виновности, что в последующем было использовано для принятия необоснованного решения об организации судебного процесса по делу так называемого "московского центра".

Расследование по делу было проведено с грубейшими нарушениями законности, необъективно и тенденциозно, с обвинительным уклоном, в отрыве от фактических обстоятельств дела. Работники следствия придерживались лишь одной версии об убийстве С. М. Кирова "зиновьевцами" и для обоснования ее применяли обман и другие методы и средства фальсификации.

Для того, чтобы получить от некоторых обвиняемых выгодные и необходимые для органов следствия показания, сотрудники НКВД допускали шантаж и спекулировали именем партии. Полученные таким образом ложные показания затем использовались с применением нажима и вымогательства для признания несуществующей вины и другими обвиняемыми. Показания лиц, проходящих по делу, о их якобы преступной деятельности записывались в протоколах допроса произвольно, в общей форме, как правило, без ссылки на конкретные факты и обстоятельства, без указания определенного времени происходивших событий.

Касаясь методов расследования, замнаркома внутренних дел Я. С. Агранов на оперативном совещании сотрудников НКВД СССР 3 февраля 1935 г. заявил следующее: "Наша тактика сокрушения врага заключалась в том, чтобы столкнуть лбами всех этих негодяев и их перессорить. А эта задача была трудная. Перессорить их необходимо было потому, что все эти предатели были тесно спаяны между собою десятилетней борьбой с нашей партией. Мы имели дело с матерыми двурушниками, многоопытными очковтирателями.

В ходе следствия нам удалось добиться того, что Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Сафаров, Горшенин и другие действительно столкнулись лбами".

Как происходили эти "столкновения", видно на примере допроса 10 января 1935 г. Л. Б. Каменева, когда работники НКВД требовали от него признания существования подпольной контрреволюционной организации, утверждая, что Г. Е. Зиновьев это обстоятельство уже подтверждает. Между тем последний в то время таких показаний не давал.

Несмотря на широко применявшиеся сотрудниками НКВД и работниками прокуратуры А. Я. Вышинским и Л. Р. Шейниным незаконные методы расследования, доказательств преступной антисоветской деятельности обвиняемых получено не было.

В ходе следствия преследовалась цель доказать существование подпольной контрреволюционной зиновьевскои организации "во главе с руководящим московским центром". Для получения таких признаний, по существу формальных, как это видно из материалов расследования и проверки, применялся метод навязывания арестованным голословных и расплывчатых формулировок, без указания в них определенных фактов, места и времени происходивших событий. В ходе последующих и неоднократных допросов подобные формулировки в различных их комбинациях и вариантах усиливались и таким образом следователи создавали видимость признания обвиняемыми своей виновности.

Так, например, в показаниях А. Ф. Башкирова, И. И. Тарасова, Л. Я. Файвиловича, Г. Ф. Федорова и ряда других записано, что бывшие оппозиционеры после XV съезда якобы возвращались в партию "по прямой директиве" Г. Е. Зиновьева в двурушнических целях. Однако никто из них не показал о том, когда и кому была передана эта директива и каково было ее подлинное содержание.

Допрашивая Г. Е. Зиновьева, следователи пытались изобразить подобной директивой его письмо В. В. Румянцеву от 30 июня 1928 г., которое, однако, никаких антипартийных установок не содержит. В этом письме Г. Е. Зиновьев предлагал В. В. Румянцеву обратиться в ЦКК с заявлением о восстановлении в партии и, в частности, указывал: "Торговаться теперь с партией из-за формулировки заявления недопустимо. То, что решил съезд, надо принять". Сам же он на всех допросах утверждал, что действительно после XV съезда убеждал отказаться от оппозиционных взглядов и прекратить фракционную деятельность, руководствуясь при этом искренними побуждениями восстановить единство партии, и никаких двурушнических целей не преследовал.

При помощи неконкретных формулировок в протоколах допросов обосновывалась версия о существовании контрреволюционного "московского центра". Более того, фальсифицированные показания И. П. Бакаева о существовании "московского центра" использовались в качестве средства давления и на остальных арестованных. Об этом, в частности, свидетельствует протокол очной ставки между ним и Г. Е. Евдокимовым 9 января 1935 г. В протоколе очной ставки каждому из допрашиваемых лиц вопросы заранее были заготовлены, отпечатаны на пишущей машинке и изложены следующим образом:

"Вопрос Бакаеву: признаете ли Вы, что состояли до последнего времени совместно с Евдокимовым членами московского контрреволюционного центра московской организации?

Вопрос Евдокимову: подтверждаете ли Вы настоящее показание Бакаева?

Вопрос Бакаеву: Что Вам известно о составе московского центра контрреволюционной организации?

Вопрос Евдокимову: Подтверждаете ли Вы показания Бакаева о составе московского центра контрреволюционной зиновьевской организации?

Вопрос Бакаеву: Назовите известных Вам в Москве участников зиновьевской организации?

Вопрос Евдокимову: Подтверждаете ли Вы показания Бакаева?"

Так же сформулированы все остальные вопросы. Ответы на них вписывались в протокол допроса от руки. Таким образом, показания в данном случае И. П. Бакаева работниками следствия были заранее предопределены, от Г. Е. Евдокимова же требовалось лишь подтвердить их. Аналогично были заготовлены протоколы допросов на очных ставках и других обвиняемых.

Согласно обвинительному заключению, "центр" был определен в составе: Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, И. П. Бакаев, Г. Е. Евдокимов, А. С. Куклин, Я. В. Шаров, А. М. Гертик, И. С. Горшенин и Г. Ф. Федоров.

Имеющиеся документы свидетельствуют, что в показаниях Б. Л. Браво, А. В. Перимова, И. И. Тарасова и Л. Я. Файвиловича о существовании руководящего "центра" вообще ничего не говорится, а показания других обвиняемых по этому вопросу настолько неконкретны и противоречивы, что становится очевидной несостоятельность утверждений органов следствия о существовании этого подпольного органа бывших "зиновьевцев" и о вхождении в него перечисленных выше лиц. Что касается Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева, то они до окончания предварительного следствия вообще не признавали существования контрреволюционной организации и "центра".

На неоднократных допросах Г. Е. Зиновьев утверждал, что оппозиционный центр после XV съезда партии был распущен, организации не было, оставались лишь встречи и разговоры бывших оппозиционеров между собой, недовольство своим положением, надежды на возвращение бывших лидеров оппозиции к партийному руководству. И лишь после окончания следствия от него было получено "заявление следствию", которое, с учетом всех установленных по настоящему делу обстоятельств и в силу его противоречивости, не может расцениваться как признание им своей виновности. Вот полный текст этого так называемого "заявления":

"Тов. Агранов указал мне на то, что дававшиеся мною до сих пор показания не производят на следствие впечатления полного и чистосердечного раскаяния и не говорят всего того, что было.

Сроки следствия приближаются к самому концу. Данные мне очные ставки тоже, конечно, производят на меня свое действие. Надо и надо мне сказать следствию все до конца.

Верно, что то, что я говорил в предыдущих показаниях, содержит больше о том, что я мог бы сказать в свою защиту, чем о том, что я должен сказать для полного обличения своей вины. Многое я действительно запамятовал, но многого не хотелось додумать до конца, а тем более сказать следствию до самого конца.

Между тем я хочу разоружиться полностью.

Между тем я сознаю свою огромную вину перед партией и полон настоящего раскаяния. Не хватало душевных сил и "физической силы" ума додумать все до конца.

Сначала казалось, что убийство т. Кирова и мое привлечение в связи с таким делом есть просто нечто вроде обрушившейся скалы, которая нечаянно хоронит почему-то и меня под своими обломками. Лишь постепенно уяснял себе подлинный смысл событий.

Дело не в отдельных деталях и эпизодах. Суть дела в том, что после XV съезда мы сохранились, как группа, строго говоря, существовавшая подпольно, считавшая, что ряд важнейших кусков платформы 1925—1927 гг. все же были "правильные" и что, раньше или позже, партия эту нашу "заслугу" признает.

Чтобы остаться в партии с этим убеждением, мы должны были обманывать партию, т. е. по сути двурушничать.

"Двурушничество" очень обидный и жесткий термин. Никогда не хотелось его "признать".

Но он — верный термин. Он грубо, но верно срывает маску с фикций и говорит "то, что есть".

И отсюда — все остальное!

Конечно, и на нас (в частности, на меня) развитие событий, начиная с 15 съезда, не оказались совсем без влияния. Великий успех первой пятилетки, затем успехи первых годов второй пятилетки, рост хозяйства, рост социалистической культуры, рост военной мощи союза, рост мирового влияния СССР, рост партии, успехи коллективизации и пр., и пр. — все это не могло у нас самих не колебать веру в нашу платформу 1925—1927 гг.

Но "утешались" тем, что в других частях мы все-таки "оказались правы" (в последнее время — по линии работы Коминтерна), что де партийный режим "ужасен" и т. п., "утешались" тем, что де многое с 1928 г. делается "по нашему", но делается с "большими накладными расходами" и т. п.

Соответственно всему этому, питали враждебные чувства к партруководству и к т. Сталину.

Не были совсем слепы к тому, что партруководство делает великое дело. Но всегда находился какой-нибудь "довод", чтобы все-таки придти к выводу, враждебному генеральной линии партии и ее руководству, особенно т. Сталину.

Я лично — человек вообще больших внутренних колебаний. Говорю это, конечно, не в свое "оправдание" или "облегчение", а потому, что — 1) надо сказать то, что есть и 2) что эта моя черта оказала немалое влияние на судьбы всей группы.

Я был небесполезен для партии тогда, когда принятые решения я, не колеблясь, помогал нести в массы. Когда же после смерти В. И. я должен был сам принимать очень важные решения в очень сложной обстановке (да один раз и при жизни В. И. — октябрь 1917 г.), указанная черта моего характера (колебания, полурешения) не раз играла очень плохую роль.

Я много раз после XV съезда и особенно после XVI съезда говорил себе: довольно, доказано, что во всем прав ЦК и т. Сталин, надо раз навсегда признать это и внутренне сделать из этого все выводы. Но при новых поворотных событиях, новых трудностях и т. д. начинались новые колебания. Яркий пример — 1932 г., события которого я описал более подробно в своих показаниях.

Я опять становился рупором антипартийных настроений. Субъективно я, конечно, не хотел вредить партии и рабочему классу. По сути же дела становился в эти годы рупором тех сил, которые хотели остановить социалистическое наступление, которые хотели сорвать социализм в СССР.

Я был искренен в своей речи на XVII съезде и считал, что только в способе выражений я "приспособляюсь" к большинству. А на деле во мне продолжали жить две души.

В центральной группе б. "зиновьевцев" были и более сильные характеры, чем я. Но вся беда в том, что все наше положение, раз мы не сумели по-настоящему подчиниться партии, слиться с ней до конца, проникнуться к Сталину теми чувствами полного признания, которыми прониклась вся партия и вся страна, раз мы продолжали смотреть назад, жить своей особой "душной жизнью" - все наше положение обрекало нас на политическую двойственность, из которой рождается двурушничество.

Мы не раз говорили себе: вот, если бы партия (мы говорили: Сталин) привлекла нас на "настоящую" работу, вероятно, все бы сгладилось, мы бы помогли исправить "ошибки", улучшить режим и т. п., и все пошло бы хорошо, и сами бы мы изжили отчуждение от партии.

А партия чувствовала, что у нас камень за пазухой, и, конечно, не могла врагам или полуврагам линии партии и ее руководства возвратить сколько-нибудь серьезное, политическое и организационное влияние.

Глядя назад, надо сказать, что на деле партия слишком бережно относилась к нам. Но верить нам по-настоящему она, конечно, не могла.

А мы продолжали жить своей особой психологией, по "законам" развития "замкнутого кружка", "непризнанных", "обиженных", "лучше всех видящих, но лишенных возможности показывать путь другим".

Личные связи тоже все больше и больше сводились к кружку б. ленинградских работников, вместе со мной смещенных из Ленинграда.

Я утверждал на следствии, что с 1929 г. у нас в Москве центра б. "зиновьевцев" не было. И мне часто самому думалось: какой же это "центр" - это просто Зиновьев, плюс Каменев, плюс Евдокимов, плюс еще два-три человека, да и то они уже почти не видятся и никакой систематической антипартийной фракционной работы уже не ведут.

Но на деле - это был центр.

Так на этих нескольких человек смотрели остатки кадров б. "зиновьевцев", не сумевших или не захотевших по-настоящему раствориться в партии (прежде всего остатки "ленинградцев").

Так на них смотрели все другие антипартийные группы и группки. У некоторых из нас (прежде всего у Каменева и меня) в прошлом было крупное политическое имя. В 1932 г., когда началось "оживление" всех антипартийных групп, сейчас же в этой среде заговорили о "Ленинском Политбюро" (т. е. о том Политбюро, которое было де при Ленине - с участием моим и Каменева, и Рыкова, Бухарина, Томского). Великодушно "соглашались" и на то, что в нем должен быть и т. Сталин.

Все антипартийные элементы выдвигали опять наши "кандидатуры". Рютинская кулацкая к.-р. платформа ругала меня и Каменева, ставила ставку на новых людей, на своих "практиков", но тоже в последнем счете не отводила этих "кандидатур".

Бывшие мои единомышленники, жившие в Москве в последние годы, голосовали всегда за генеральную линию партии, высказывались открыто в духе партии, а "промеж себя" преступно продолжали говорить хоть и не совсем по-старому (жизнь выбивала из-под ног многие "основы" платформы 25-27 гг.), но враждебно к линии партии и ее руководству.

И этим двурушническим поведением они показывали пример другим, тем, в чьих глазах группа эта представлялась "авторитетной".

Встречи членов этого центрального кружка бывш. "зиновьевцев" становились все более редкими и, главное, все более беспредметными.

В 1933-1934 гг. у меня и у Каменева этих встреч уже почти не было совсем. Но все-таки в различных комбинациях они друг с другом виделись (отчасти по родственной линии). Я старался по-прежнему все узнавать - о коминтерновских делах через Мадьяра¹ (когда я работал в "Большевике", многое я узнавал и через официальные источники), о хозяйственных делах - отчасти через Горшенина.

¹Мадьяр Людвиг (1891-1937 гг.) - деятель венгерского революционного движения. С 1928 г. работник аппарата Коминтерна.

С Каменевым теперь часто говорили уже о другом - о Пушкине, о литературной критике и т. п. и для себя с горечью прибавляли: "Это у нас форма отхода от политики". Но и сообщали друг другу "новости", слухи, встречи, обменивались политическими соображениями и наблюдениями, в общем, в двойственном духе: многое идетде "здорово" и хорошо, а многое - плохо, не так, с "накладными расходами" и т. п.

И в отношениях к партруководству была та же двойственность, т. е. с точки зрения членов партии, по существу - враждебность.

Вместе с тем мечтали о том, чтобы нас "привлекли" к работе; ясно понимали, что привлечь могут только, как "кустарей"-одиночек.

Конечно, если бы дело ограничивалось только разговорами 2-3 друзей, если бы это делалось в безвоздушном пространстве, если бы из-за рубежа не шли волны буржуазной ненависти, если бы за нашей спиной не было некоторых антипартийных групп и группочек - это была бы только двойственность (или двурушничество), двух или нескольких людей.

На деле же в реальной обстановке нашей действительности это было преступление перед партией, обман партии.

И, хотели мы этого или нет, фактически мы оставались одним из центров борьбы против партии и той великой работы, которую она вела и ведет.

Следствие требует сказать прямо: был или не был в Москве центр б. "зиновьевской" группы. Ответ должен быть: да, был, хоть и мало оформленный, в последние годы мало активный, без ясной плат-формы, но был. И роль его на деле была, конечно, антипартийной, т. е. контрреволюционной.

Состав его вначале был: я, Каменев, Евдокимов, Бакаев, Куклин, Шаров, Федоров, до известного времени Залуцкий¹ и Харитонов¹. Затем в 1932 году состав менее определенен. В общем, без последних двух.

²Залуцкий П. А. (1887-1937). Член партии с 1907 г. В 1917 г.- член Петроградского ВРК. В 1920-1922 гг. кандидат в члены ЦК, в 1923-1925 гг.- член ЦК РКП(б), секретарь Северо-Западного бюро ЦК и Ленинградского губкома партии.

³Харитонов М. М. (1887-1938). Член партии с 1905 г. После Октябрьской революции - секретарь Пермского губкома, Уральского бюро ЦК РКП(б), Саратовского губкома партии. Работал в ЦКК, наркомате РКИ.

Вопрос о форме существования, степени оформленности этой центральной группы б. "зиновьевцев" в Москве в разные годы, личная психология и личные переживания и колебания каждого из членов этой группы и, в частности моей, имеют менее важное значение.

Следствие ставит вопрос: да или нет?

Ответить приходится: - да.

Перехожу к вопросу о Ленинграде.

Тов. Агранов заметил мне, что я проявляю особую боязливость, когда перехожу на допросах к этому пункту, и что это настраивает следствие особенно недоверчиво ко мне.

Да, это верно. Я проявлял и проявляю в этом вопросе особенную боязливость - только прошу понять почему и какую. Дело идет не о степени наказания, которое меня все равно не минует, а о чем-то другом.

Действительно, я очень боюсь - боюсь перед историей - попасть в компанию выродков и фашистских убийц С. М. Кирова, попасть в положение человека, который чуть ли не разжигал терроризм по отношению к вождям партии и Советской власти.

Вот почему с первого допроса я так страстно возмущался, как я могу быть смешиваем с негодяями, дошедшими до убийства С. М. Кирова.

Но факты - упрямая вещь.

И, узнавши из обвинительного акта против "ленинградского центра" (опубликованного в газетах) все факты, я должен был признать морально-политическую ответственность быв. "ленинградской оппозиции" и мою лично за совершившееся преступление - в том смысле, в каком это изложено в моих предыдущих показаниях.

Однако это только часть данного вопроса.

То, что говорил вчера по этому поводу Г. Е. Евдокимов на очной ставке со мной, говорю это прямо - производит на меня глубочайшее впечатление и больше всего другого заставляет меня додумывать и тут до самого конца.

Как могла существовать в последние годы в Ленинграде организация "зиновьевцев" без того, чтобы я о ней не знал?

А между тем - это факт, что я не знал этого до моего ареста и до моих допросов в ДПЗ. Я говорю вам сейчас чистую правду, что не знал и думал, что ее в последние годы не существует. Поздно и бесцельно мне увиливать от ответственности - я это понимаю вполне. Но, если бы я сказал Вам сейчас, что знал о существовании организации б. "зиновьевцев" в Ленинграде в 1933-1934 гг., я бы сказал неправду.

Когда я говорил летом 1932 г. с В. Левиным¹, ни одного слова не было сказано об организации вообще и о ленинградской организации в частности. Но, конечно, я знал, что я для него (т. е. Левина) авторитетен, что мои антипартийные мнения укрепляют его в антипартийных мнениях.

¹Левин В. С. (1897-1934). Член партии с 1917 г. В 1922-1926 гг. - на политработе в Красной Армии. В 1924-1926 гг. член Пегротрадского райкома партии, член Ленинградского губкома. В дальнейшем на хозяйственной работе.

Я не мог не понимать, что В. Левин живет в Ленинграде не в безвоздушном пространстве. Я знал, что В. Левин в годы 1926-1928 играл роль одного из крупных организаторов антипартийных сил б. "зиновьевцев" в Ленинграде. Я должен был понимать, что, вероятно, у него тоже есть друзья, для которых он, в свою очередь, авторитетен, что он, вероятно, поделится с некоторыми из них тем, что слышал от меня.

По сути дела, это означало оживлять в 1932 г. антипартийные настроения в Ленинграде. Грань между этим и оживлением антипартийной организации б. "зиновьевцев" в Ленинграде, конечно, очень небольшая.

Конечно, я говорил летом 1932 г. "только" об идейных разногласиях, конечно, я говорил, что организационной борьбы мы не хотим (ибо считали ее безнад ежной), что будем "только" выжидать и т. д. Но следствие право, что на деле это было поощрением и к организационным связям.

Вернувшись в 1933 г. из ссылки (где я внутренне много пережил и старался сломать в себе старые антипартийные настроения), я с преступным легкомыслием не раскрыл партии всех лиц и всех попыток антипартийных сговоров.

В те времена нужно было сделать две вещи: во-первых - сделать ряд публичных выступлений не дипломатического порядка, а подлинно разоблачающих нашу прежнюю антипартийную линию и подлинно солидаризирующихся с партией и ее руководством; вовторых - раскрыть партии все прежние антипартийные связи со всеми конкретными именами и деталями. На первое меня хватило. На второе - нет. И это было моей главной бедой и главной виной.

Вспоминая теперь тогдашнюю психологию, я вижу, что настроение было какое-то эгоцентрическое: дескать, я же себя почти совсем сломал и внутренне; я же говорю и пишу теперь так, чтобы не оставить никаких сомнений в том, что все прошлое кончено и я подчиняюсь партии всерьез и окончательно; Каменев поступает так же, значит - говорил я себе - все будет кончено и у тех, кто к нам прислушивается. Не раз мы говорили тогда с Каменевым: ну, теперь последний шанс остаться в партии, изжить полосу отщепенства и отчуждения, поведем себя теперь по крайней мере так, что, если, скажем, через год спросят о нас и нашем поведении ОГПУ - ОГПУ ответило: ничего плохого сказать о них не можем.

Сначала косо посмотрел на это мое (и Каменева) настроение даже Евдокимов. И я отлично помню ощущение, что мне даже физически трудно было говорить с ним после возвращения из Кустаная на эту тему, так как читал у него в глазах: ты что это- всерьез?

Никаких организационных попыток возрождения старого действительно не делал. Но я "только" постепенно опять все-таки стал собирать все "новости". Затем тому же Евдокимову стал "только" давать опять отрицательные характеристики многого из того, что делало партруководство. Затем с Каменевым мы стали опять подробно обмениваться всем услышанным с соответственными комментариями и т. п.

О Ленинграде в 1933-1934 гг. действительно ничего не знал, кроме чего-нибудь случайного и отрывочного. Но, конечно, я должен был помнить, что в Ленинграде остались люди, которые шли за нами, которые не покинули антипартийных позиций, которые, вероятно, друг с другом встречаются и которые последнее, что слышали обо мне - это настроения 1932 г.

О бывших "безвожденцах" (молодежи) меньше всего в эти годы - 1933-1934гг. - думал. С ними интимной связи не было. Но знал и не мог не знать, что и за вычетом их в Ленинграде есть люди, прежде связанные с нами и оставшиеся в антипартийных настроениях, и что они, вероятно, друг с другом встречаются.

Об их приездах в Москву в 1933-1934 гг. действительно не слышал и о поездках в Ленинград для антипартийных дел в эти годы - тоже не слышал.

Когда Евдокимов говорил мне, что он был в Ленинграде (не помню, в 1933 г. или в 1934 г.), он отнюдь не говорил о встречах с Левиным или с кем-нибудь в этом роде, а рассказывал, кого видел в Смольном, как с ним разговаривали официальные руководители, как покойный С. М. Киров спрашивал его: "А как думаешь, можно верить Зиновьеву" и т. п.

Но, повторяю, при желании сколько-нибудь серьезно подумать о прошлом - я не мог не понимать, что в Ленинграде осталось определенное количество б. "зиновьевцев", настроенных антипартийно.

Покончить с этим можно было только выдав партии всех антипартийно настроенных лиц, с которыми мы были ранее связаны.

На это не хватило партийности и чувства ответственности. Радовались (я и Каменев), что этого от нас прямо не требуют (т. е. партия и государственная власть не требуют), и рассчитывали, что "как-нибудь" это само "рассосется".

А в Ленинграде в действительности в это время происходило нечто совсем другое. Из обвинительного акта по делу убийц Кирова я узнал, что именно в 1933-1934 гг. особенно активизировалась работа этих людей. Результаты известны.

Итак, я действительно не знал в последние годы о существовании организации б. "зиновьевцев" в Ленинграде. Но я знал и не мог не знать, что в Ленинграде остались антипартийно-настроенные б. " зиновьевцы", что, вероятно, они встречаются.

Знал и молчал. Знал и скрыл от партии.

И объективно это имеет большее значение, чем то, что я не знал об организации последних годов. И я должен признать перед следствием, что гвоздь вопроса в этом последнем.

Дело обстояло в 1933-1934 гг., конечно, не так, что вот сегодня я сказал речь или написал статью или заявление с полным признанием генеральной линии партии и ее руководства, а завтра шептал на ухо, что на деле я против всего этого.

Но прежние годы обмана и двурушничества выработали мнение: ну, это все должно быть вынужденное, на деле они, вероятно, думают другое.

А со временем до б. "зиновьевцев" доходили отдельные отзывы, замечания, слова, из которых они могли заключить, что действительно камень за пазухой остается.

И выводы делались сами собой.

Я полон раскаяния - самого горячего раскаяния. Кончать мне свои дни по обвинению в той или другой прикосновенности к террору против вождей партии, к такому гнусному фашистскому убийству, как убийство Кирова, - это достаточно трагично. И ничего подобного мне, конечно, никогда не снилось.

Я готов сделать все, все, все, чтобы помочь следствию раскрыть все, что было в антипартийной борьбе моей и моих бывших единомышленников, а равно тех, с кем приходилось соприкасаться в антипартийной (по сути контрреволюционной) борьбе против партии.

Я называю всех лиц, о которых помню и вспоминаю, как о бывших участниках антипартийной борьбы. И буду это делать до конца, памятуя, что это мой долг.

Особая и, конечно, самая тяжелая глава - мое отношение к руководителям партии и, в особенности, к т. Сталину.

Не время и не место отделываться мне тут банальностями.

Да, то, что в 1925-27 гг. могло считаться "отрицательными, личными характеристиками в политической борьбе", превращается в моря клеветничества при свете событий, как они развивались дальше и как обстоят дела в 1935 г.

Более молодые члены Политбюро (относительно более молодые, но на деле - старейшие работники большевистской партии), к которым мы пытались относиться так пренебрежительно, выполнили величайшую историческую задачу в эпоху, когда я и другие, считавшие себя "незаменимыми", оказались рупорами антипролетарских тенденций и хуже того. Это факт.

Ну, а о Сталине - нечего говорить.

Многие из клеветнических высказываний против него, многие из отвратительных заявлений и характеристик приписываются лично мне зря. Их не было вовсе или они были плодом "коллективного творчества". Но достаточно, сверхдостаточно того, что было.

Могу сказать теперь только одно. Если бы я имел возможность всенародно покаяться, это было бы для меня большим облегчением и я сказал бы: вот вам еще один пример того, как великим людям, великим борцам мирового пролетариата приходится пройти через полосу клевет и оскорблений и пусть только со стороны озлобленной кучки, но все же способной немало бревен положить на дороге этого великого вождя пролетариев.

Не хочу здесь говорить слов, которые показались бы льстивыми. Никому это не нужно и в особенности не нужно самому Сталину. Если мне не доведется больше видеть и слышать о том, как он, истинный и достойный преемник Ленина, ведет и дальше СССР, ведет колонны мирового пролетариата от победы к победе - я горячо желаю ему счастья и успеха на этом пути.

О себе же лично позволю себе заметить только: несмотря на то, что было со мной за последние годы, всю свою сознательную жизнь был и до последнего вздоха останусь всей душой преданным мировому пролетариату.

Пусть на моем тяжелом примере учатся другие, пусть видят, что значит сбиться с партийной дороги и куда это может привести.

Если когда-либо буду еще иметь какую-нибудь возможность работать - все отдам, чтобы хоть немного загладить свою великую вину.

Г. Зиновьев
13 января 1935 г."

Л. Б. Каменев также на допросах утверждал, что с 1928 г. ни в каких собраниях бывших оппозиционеров не участвовал, а с ноября 1932 г. не имел даже связей с бывшими оппозиционерами, сохранив лишь личную связь с Г. Е. Зиновьевым, обусловленную совместным проживанием на одной даче. Только непродолжительное время после XV съезда партии, рассчитывая на разногласия в ЦК, он надеялся возвратиться к партийному руководству, но с 1930 г. ушли и эти надежды. Так, на допросе 10 января 1935 г. Л. Б. Каменев показал:

"Я не знаю никакого оформленного центра организации, а знаю ряд лиц, которые встречались и совещались по текущим политическим вопросам. Все они входили в названную выше организацию бывшей зиновьевской оппозиции. Это были - Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев, Куклин, Шаров".

На следующий провокационный вопрос - "По данным следствия, контрреволюционная организация зиновьевцев, в частности, ее московский центр, существовали до последнего времени. Подтверждаете ли Вы это?" Л. Б. Каменев дал ответ: "Этого я подтвердить не могу... Лично мне было совершенно ясно, что сохранение какой бы то ни было организации является прямым вредом для партии и будет только препятствовать возвращению к партийной работе, к которой я стремился.

Я лично был за прекращение борьбы с партией".

После предъявления обвинения Л. Б. Каменев подал заявление, в котором указал следующее:

"Приписывание мне принадлежности к организации, "поставившей себе целью устранение руководителей Советской власти", не соответствует всему характеру следствия, заданным мне вопросам и предъявленным мне в ходе следствия обвинениям. Изо всех сил и со всей категоричностью я обязан протестовать против такой формулировки, как абсолютно не соответствующей действительности и идущей гораздо дальше того материала, который мне был предъявлен на следствии".

Как видно из вышеизложенного. Л. Б. Каменев категорически отрицал свое участие в организованной антипартийной деятельности после восстановления его в партии в 1928 г. Однако после окончания следствия, 14 января 1935 г., от него в незаконном порядке были получены показания о том, что "руководящий центр" зиновьевской группы продолжал свою деятельность по 1932 г. включительно. Характеризовал же Л. Б. Каменев эту деятельность следующим образом: "Я полагаю, что в это время все члены зиновьевской группы считали своей обязанностью делиться с указанным выше центром всеми теми сведениями и впечатлениями, которые у них имелись по их служебному положению или от встреч с партийными людьми и членами других антипартийных группировок. Все обсуждения велись в антипартийном духе, т. е. с точки зрения того, насколько эти сведения свидетельствуют об ослаблении или затруднениях партийного руководства, о трудностях, стоящих перед партией, и т. п. Надежд на то, что для зиновьевской группы возможна какая-либо активная деятельность, уже не было". Даже и эти показания не доказывают ни наличия так называемого "московского центра", ни проведения обвиняемыми антисоветской деятельности.

В ходе следствия делались многократные попытки получить свидетельства практической деятельности, однако и в этом направлении нет конкретных доказательств виновности обвиняемых по настоящему делу. Полученные показания по этим вопросам неубедительны и не подтверждаются никакими конкретными фактами. К числу таких голословных заявлений относятся показания И. П. Бакаева. На допросе 6-7 января 1935 г. он, например, показал: "Мы питали наших единомышленников клеветнической, антипартийной, контрреволюционной информацией о положении дел в партии, в ЦК, в стране... Мы воспитывали их в духе злобы, враждебности к существующему руководству ВКП(б) и Совправительству, в частности, и в особенности к т. Сталину". Однако в подтверждение этого заявления ни в предыдущих, ни в последующих обширных показаниях И. П. Бакаева никаких конкретных фактов не приводится.

В показаниях А. Ф. Башкирова от 19 декабря 1934 г. записано:

"Вся борьба зиновьевской к.-р. организации была по существу направлена к смене руководства партии. В этом основная политическая направленность всех ее действий. Установка была - сменить руководство Сталина Зиновьевым и Каменевым". Это заявление не вытекает из всех его показаний на предварительном следствии, так как в них не приводится никаких конкретных фактов проведения какой-либо борьбы.

В ходе предварительного следствия от обвиняемых требовалось признать и дать показания о проведении ими собраний, совещаний, заседаний и т. д. В результате необъективного подхода к расследованию дела в протоколах допросов широко применялась официальная терминология. Встречи, порой случайные, двух-трех человек именовались "собраниями", встречи большего числа лиц - "совещаниями", рассказы о работе, о делах, о событиях - "выступлениями" и "информацией" и т. п. Следует признать, что происходившие встречи обвиняемых между собой и с другими не привлеченными по настоящему делу бывшими оппозиционерами не имели характера "собраний" и "совещаний", как это изображается в следственных материалах, а обусловливались их личной дружбой, знакомством и совместным участием в прошлой работе.

Не установлено ни одного достоверного факта проведения бывшими участниками "зиновьевской" оппозиции после 1928 г. какого-либо организованного мероприятия, либо организованного выступления, которые бы свидетельствовали о наличии организации или о наличии скрытой подпольной деятельности. Органами следствия установлен единственный случай встречи в октябре 1932 г. на квартире И. П. Бакаева, где присутствовали Г. Е. Евдокимов, И. С. Горшенин, Я. В. Шаров, А. М. Гертик и советовались, как себя вести на предстоящих партийных собраниях при обсуждении постановления ЦКК по делу "рютинской организации" и какую оценку давать поведению Г. Е. Зиновьева и постановлению ЦКК в части, касающейся его исключения из партии.

Органы следствия придали важное значение этому факту и расценили его как "совещание московского центра". Между тем ни предыдущая, ни последующая деятельность указанных выше лиц, ни сам характер разговора не дают оснований для подобной оценки. И. П. Бакаев, Г. Е. Евдокимов, А. М. Гертик, И. С. Горшенин и Я. В. Шаров пришли к единому мнению, что Г. Е. Зиновьев поступил неправильно, не сообщив партийным органам о распространении рютинских документов.

В процессе следствия не была установлена виновность обвиняемых в подготовке убийства С. М. Кирова или их осведомленность об этом. "Следствием не установлено фактов, которые дали бы основание предъявить членам "московского центра" прямое обвинение в том, что они дали согласие или давали какие-либо указания по организации совершения террористического акта, направленного против товарища Кирова", - говорилось в обвинительном заключении.

Несмотря на это, в закрытом письме ЦК ВКП(б) от 18 января 1935 г., составленном И. В. Сталиным, и в выступлении Я. С. Агранова об итогах следствия утверждалось, что "московский центр" знал о террористических настроениях "ленинградского центра" и всячески их разжигал. Выводы о том, что обвиняемые по настоящему делу знали о террористических настроениях членов ленинградской "зиновьевской" группы, вообще не основаны на материалах дела.

Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев по вопросу о своей ответственности за убийство С. М. Кирова дали следующие показания. Г. Е. Зиновьев: "Ни в коем случае не могу считать себя ответственным за к.-р. выродков, прибегших к фашистскому наступлению". Л. Б. Каменев: "Я не могу признать себя виновным в гнуснейшем преступлении, совершенном злодеями, с которыми я не имел и не мог иметь никакой связи".

Анализ материалов свидетельствует о необъективности и предвзятости работников госбезопасности и прокуратуры при расследовании дела так называемого "московского центра". Для осуществления прокурорского надзора и выполнения ряда следственных действий, связанных с окончанием следствия, в Ленинград выезжали заместитель прокурора СССР А. Я. Вышинский и следователь по важнейшим делам Прокуратуры СССР Л. Р. Шейнин. На самом же деле А. Я. Вышинский надзор за следствием не осуществлял, на очевидные факты неполноты следствия и необъективности расследования не реагировал. Более того, А. Я. Вышинский и Л. Р. Шейнин так же, как и работники НКВД, грубо нарушали законность и участвовали в фальсификации этого дела. В процессе предварительного следствия и суда А. Я. Вышинский поддерживал личный контакт с И. В. Сталиным и согласовывал с ним тексты наиболее важных документов.

В частности, по настоящему делу Л. Б. Каменев, Г. Е. Зиновьев и И. П. Бакаев по существу предъявленного им обвинения, как этого требует закон, не допрашивались. Из заявления же Л. Б. Каменева, приведенного выше, видно, что он категорически отвергал предъявленное ему обвинение. Ознакомление обвиняемых с материалами предварительного следствия фактически не производилось.

В архиве ЦК КПСС находится первоначальный вариант обвинительного заключения от 13 января 1935 г., в котором в соответствии с установленными следствием данными указывалось, что Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев виновными себя не признали, А. С. Куклин и А. М. Гертик отрицали свое участие в "московском центре", а А. В. Перимов и С. М. Гессен признали лишь свою связь с другими обвиняемыми.

Очевидно, организаторов судебного процесса по делу так называемого "московского центра" не удовлетворяла публикация в печати результатов предварительного следствия в таком виде. Поэтому Л. Б. Каменев, А. С. Куклин, А. М. Гертик и А. В. Перимов незаконно допрашивались по существу дела еще и 14 января 1935 г., то есть после окончания следствия и предания их суду. От Г. Е. Зиновьева же было получено "Заявление следствию", отпечатанное на пишущей машинке.

Имеющееся в судебном деле обвинительное заключение датировано 13 января 1935 г., но в него по сравнению с первоначальным вариантом внесены изменения и указано, что Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев виновными себя признали; А. С. Куклин и А. М. Гертик подтвердили свое участие в "московском центре", а А. В. Перимов и С. М. Гессен - в "зиновьевской к.-р. организации", хотя это не соответствует их показаниям.

Обвинительное заключение с внесенными в него исправлениями было объявлено Г. Е. Зиновьеву, Л. Б. Каменеву, А. С. Куклину, А. М. Гертику, С. М. Гессену и А. В. Перимову 16 января 1935 г., то есть на второй день судебного заседания. В этот же день оно было опубликовано в печати.

Как видно из вышеизложенного, указанные изменения могли быть внесены в обвинительное заключение не раньше 14 января 1935 г., то есть когда обвинительное заключение уже было утверждено судом и вручено подсудимым. Изменения в обвинительное заключение вносились работниками секретариата И. В. Сталина - К. Р. Герценбергом и А. Н. Поскребышевым, что подтверждается заключением графологической экспертизы и объяснением А. Н. Поскребышева, данным им в начале шестидесятых годов.

Подписав исправленное обвинительное заключение, прокурор СССР И. А. Акулов, А. Я. Вышинский и Л. Р. Шейнин датировали его задним числом. Этим самым они грубо нарушили закон и совершили служебный подлог.

В судебном заседании продолжалась дальнейшая фальсификация дела. Суд проходил в упрощенном порядке. Подсудимым не были разъяснены их права. Составом суда функции правосудия фактически не осуществлялись, поскольку заранее были определены и состав преступления подсудимых, и меры наказания, подлежавшие применению к ним. От подсудимых требовали в "целях укрепления единства партии" публично выступить с саморазоблачениями и признать антисоветскую деятельность всех участников бывшей "зиновьевской" оппозиции.

Бывший работник НКВД А. И. Кацафа, конвоировавший на суде Л. Б. Каменева, на допросе в 1956 г. показал, что в его присутствии, непосредственно перед открытием судебного заседания, помощник начальника секретно-политического отдела НКВД СССР А. Ф. Рутковский, проводивший следствие по делу, обратился к Л. Б. Каменеву со следующими словами: "Лев Борисович, Вы мне верьте, Вам будет сохранена жизнь, если Вы на суде подтвердите свои показания". На это Л. Б. Каменев ответил, что он ни в чем не виноват. А. Ф. Рутковский же ему заявил: "Учтите, Вас будет слушать весь мир. Это нужно для мира". Видимо, поэтому Л. Б. Каменев в судебном заседании и заявлял, что "здесь не юридический процесс, а процесс политический". А. С. Куклин суду заявил: "Я до вчерашнего дня не знал, что я действительно член центра. Я вчера только услышал от Зиновьева, что я был членом центра". Никто из других подсудимых в своих показаниях не привел конкретных фактов, которые бы давали основания для признания их виновными в проведении подпольной антисоветской деятельности.

Таким образом, все осужденные по делу о так называемом "московском центре" лица, в прошлом являясь участниками троцкистско-зиновьевской оппозиции, к моменту ареста в декабре 1934 г. порвали с ней, и партийные органы и органы НКВД не располагали данными не только об их антисоветской, но и об антипартийной деятельности.

Проверкой установлено, что "московской контрреволюционной зиновьевской организации" и "московского центра" не существовало. В период 1928-1932 гг. осужденные поддерживали личные связи, во время встреч вели разговоры и по политическим вопросам, причем в ряде случаев высказывали критические суждения о переживаемых страной трудностях и относительно проводимых партией и правительством мероприятий, а также проявляли неприязненное отношение к некоторым руководителям партии и правительства, особенно к И. В. Сталину. Эти разговоры состава преступления не образуют.

Версия о том, что убийство С. М. Кирова совершено участниками "зиновьевской" оппозиции, была выдвинута И. В. Сталиным для расправы над бывшими оппозиционерами, в первую очередь "зиновьевцами". В связи с этим органами НКВД незаконно были арестованы Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев и другие лица, в прошлом разделявшие оппозиционные взгляды. Стремясь доказать причастность последних к убийству С. М. Кирова, следственно-судебные работники фальсифицировали материалы следствия и допускали грубейшие нарушения законности в процессе предварительного и судебного следствия. В результате этого все подсудимые по настоящему делу были необоснованно признаны виновными и осуждены.

Обманывая партийные массы, И. В. Сталин материалы судебных процессов по делам "ленинградского" и "московского" центров довел до сведения всех организаций ВКП(б) в извращенном виде. На следующий день после суда, 17 января 1935 г., И. В. Сталин разослал членам Политбюро ЦК ВКП(б) составленный лично им текст закрытого письма ко всем организациям партии - "Уроки событий, связанных с злодейским убийством С. М. Кирова" - и предложил "сегодня же обсудить это дело и принять решение".

В этом письме, разосланном 18 января 1935 г. всем партийным организациям, как "неоспоримый факт" утверждалось, что убийство С. М. Кирова совершено "зиновьевским ленинградским центром", находившимся под идейным и политическим руководством "московского центра зиновьевцев", который "наверное знал о террористических настроениях ленинградского центра и разжигал эти настроения".

Делая вывод о том, что "зиновьевская фракционная группа была самой предательской и самой презренной... замаскированной формой белогвардейской организации", и утверждая, что главным методом своих отношений с партией "зиновьевцы" избрали путь двурушничества и обмана, И. В. Сталин в своем письме требовал, чтобы с ними обращались как с белогвардейцами, арестовывали и изолировали их, а также под предлогом необходимости повышения бдительности давал установки обратить внимание на деятельность бывших участников различных оппозиционных группировок.

Вскоре после суда Н. И. Ежов подготовил черновой вариант брошюры "От фракционности к открытой контрреволюции", отредактированной лично И. В. Сталиным. В этой брошюре без всяких оснований указывалось, что "зиновьевская контрреволюционная банда окончательно... избирает орудием своей борьбы против партии и рабочего класса террор", голословно утверждалось, что "зиновьевско-каменевские меньшевики... пытались обезглавить революцию, уничтожить товарища Сталина" и что они готовили "покушение параллельно на товарища Кирова и товарища Сталина", хотя в материалах судебного процесса "московского центра" о подготовке покушения на И. В. Сталина даже не упоминалось.

Содержащиеся в письме и в брошюре выводы в отношении "зиновьевцев" не соответствовали действительности. И. В. Сталиным и Н. И. Ежовым существо дела извращалось для того, чтобы продолжить начавшиеся после 1 декабря 1934 г. репрессии против бывших участников "зиновьевской" оппозиции, необоснованно возлагая на них в первую очередь ответственность за убийство С. М. Кирова. Уже 26 января 1935 г. И. В. Сталиным было подписано принятое опросом постановление Политбюро ЦК ВКП(б), которым предлагалось выслать из Ленинграда на север Сибири и в Якутию сроком на 3-4 года 663 "зиновьевца".

Этим же решением Политбюро группа бывших оппозиционеров - членов партии в количестве 325 человек была направлена из Ленинграда на работу в другие районы.

Весь ход последующих событий показал, что в результате создания искусственной версии об убийстве С. М. Кирова "подпольной зиновьевской организацией" были осуществлены политическая дискредитация и физическое уничтожение лиц, примыкавших в прошлом к антисталинской оппозиции, а затем развернулись массовые репрессии против руководящих кадров и ни в чем не повинных советских граждан - коммунистов и беспартийных.

Рассмотрев все обстоятельства дела так называемого "московского центра", Верховный суд СССР отменил приговор в отношении всех проходивших по нему лиц и дело прекратил за отсутствием в их действиях состава преступления.

Комитет партийного контроля при ЦК КПСС.
Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

О так называемом "кремлевском деле"

Так называемое "кремлевское дело" возникло в начале 1935 г. как прямое продолжение сталинской политики репрессий после убийства С. М. Кирова. Поводом для его возникновения послужило "разоблачение" якобы существовавшего в Кремле заговора ряда служащих, работников комендатуры, военных и других, которые, по данным НКВД, готовили покушение на И. В. Сталина.

В этой связи на июньском (1935 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) был заслушан вопрос "О служебном аппарате Секретариата ЦИК Союза ССР и товарище А. Енукидзе". Доклад делал секретарь ЦК ВКП(б) Н. И. Ежов. Он заявил, что из-за преступного попустительства А. С. Енукидзе на территории Кремля была создана целая сеть террористических групп. Было объявлено, что главным организатором террористической сети, поставившей своей целью убийство И. В. Сталина, является Л. Б. Каменев. С целью придания так называемому "кремлевскому делу" ярко выраженной политической окраски и крупномасштабного характера оно непосредственно "увязывалось" с Л. Д. Троцким, Г. Е. Зиновьевым, меньшевиками, монархистами, белогвардейцами и т. д.

Каких-либо фактов о наличии такой "преступной сети" и о причастности к ее существованию А. С. Енукидзе, Л. Б. Каменева и других, кроме нескольких противоречивых и бездоказательных выдержек из показаний арестованных по этому делу лиц, на Пленуме приведено не было. Однако, несмотря на явную абсурдность обвинений, Пленум постановил вывести А. С. Енукидзе из состава ЦК ВКП(б) и исключить его из рядов партии. Л. Б. Каменев, который к этому времени уже был осужден по делам так называемых "союза марксистов-ленинцев" и "московского центра", вновь оказался на скамье подсудимых.

27 июля 1935 г. военной коллегией Верховного суда СССР под председательством В. В. Ульриха в закрытом судебном заседании, без участия государственного обвинителя и защиты, по обвинению в подстрекательстве к совершению террористического акта были осуждены:

Каменев Лев Борисович, 1883 г. рождения, еврей, член ВКП(б) с 1901 г., исключенный из партии в декабре 1934 г., отбывавший наказание в связи с осуждением в январе 1935 г. к 5 годам тюремного заключения по делу "московского центра", - к 10 годам тюремного заключения с поглощением пятилетнего срока заключения по приговору военной коллегии Верховного суда СССР от 16 января 1935 г.

Синелобов Алексей Иванович, 1899 г. рождения, русский, член ВКП(б), секретарь для поручений коменданта Московского Кремля; Чернявский Михаил Кондратьевич, 1901 г. рождения, белорус, член ВКП(б), начальник отделения разведывательного управления РККА. Оба к высшей мере наказания - расстрелу.

Розенфельд Николай Борисович, 1886 г. рождения, еврей, художник - иллюстратор книг издательства "Академия", брат Каменева Л. Б.; Розенфельд Нина Александровна, 1886 г. рождения, армянка, старший библиотекарь библиотеки в Кремле, бывшая жена Н. Б. Розенфельда; Муханова Екатерина Константиновна, 1898 г. рождения, русская, библиотекарь правительственной библиотеки в Кремле; Дорошин Василий Григорьевич, 1894 г. рождения, русский, член ВКП(б), помощник коменданта Московского Кремля; Козырев Василий Иванович, 1899 г. рождения, русский, член ВКП(б), слушатель Военно-химической академии РККА; Иванов Федор Георгиевич, 1901 г. рождения, русский, член ВКП(б), слушатель Военно-химической академии РККА; Новожилов Максим Иванович, 1897 г. рождения, член ВКП(б), русский, старший инженер-конструктор ЦАГИ; Синани-Скалов Георгий Борисович, 1896 г. рождения, русский, член ВКП(б), заведующий секретариатом исполкома Коминтерна. Все к 10 годам тюремного заключения.

Гардин-Гейер Александр Александрович, 1895 г. рождения, русский, редактор-консультант газеты "За индустриализацию" - к 8 годам тюремного заключения.

Давыдова Зинаида Ивановна, 1889 г. рождения, русская, старший библиотекарь правительственной библиотеки; Барут Владимир Адольфович, 1889 г. рождения, русский, старший научный сотрудник Музея изобразительных искусств; Корольков Михаил Васильевич, 1887 г. рождения, русский, педагог по массовой работе в парке культуры и отдыха в Москве; Скалова Надежда Борисовна, 1898 г. рождения, русская, корректор журнала "Литературное наследство"; Павлов Иван Ефимович, 1899 г. рождения, русский, член ВКП(б), помощник коменданта Московского Кремля. Все к 7 годам тюремного заключения.

Поляков Павел Федорович, 1900 г. рождения, русский, член ВКП(б), начальник административно-хозяйственного отдела управления коменданта Московского Кремля; Лукьянов Иван Петрович, 1898 г. рождения, русский, член ВКП(б), комендант Большого Кремлевского дворца; Бураго Наталия Ивановна, 1894 г. рождения, русская, библиотекарь библиотеки ЦИК СССР; Раевская Елена Юрьевна, 1913 г. рождения, русская, библиотекарь библиотеки в Кремле; Воронов Леонид Александрович, 1899 г. рождения, русский, художник "Рекламфильм". Все к 6 годам тюремного заключения.

Сидоров Александр Иванович, 1897 г. рождения, русский, старший инженер товарищества "Маштехпроект" - к 5 годам тюремного заключения.

Синелобова Клавдия Ивановна, 1906 г. рождения, русская, сотрудница библиотеки ЦИК СССР - к 4 годам тюремного заключения.

Кочетова Мария Дмитриевна, 1915 г. рождения, русская, телефонистка управления коменданта Московского Кремля; Руднев Сергей Александрович, 1895 г. рождения, русский, бухгалтер диспансерного объединения лечебного учреждения им. Семашко; Минервина Любовь Николаевна, 1895 г. рождения, русская, сотрудница канцелярии библиотеки ЦИК СССР. Все к 3 годам тюремного заключения.

Авдеева Анна Ефимовна, 1913 г. рождения, русская, уборщица школы ВЦИК при Московском Кремле; Гордеева Полина Ивановна, 1907 г. рождения, русская, член ВЛКСМ, старший библиотекарь библиотеки ЦИК СССР; Конова Анна Ивановна, 1909 г. рождения, русская, член ВЛКСМ, библиотекарь библиотеки ЦИК СССР. Все к 2 годам тюремного заключения.

Кроме того, по "кремлевскому делу" были привлечены и 14 июля 1935 г. особым совещанием при НКВД СССР приговорены за контрреволюционную деятельность:

Азбель Давид Семенович, 1911 г. рождения, еврей, аспирант полиграфического института - к 5 годам заключения в лагерь.

Апушкин Яков Владимирович, 1899 г. рождения, русский, писатель - к 3 годам заключения в лагерь.

Алексеев Николай Алексеевич, 1888 г. рождения, русский, зав. фотолабораторией НИИ; Агранович Федор Семенович, 1903 г. рождения, белорус, член партии с 1920 г., консультант СНК СССР. Оба к 3 годам ссылки.

Бенет Раиса Соломоновна, 1899 г. рождения, еврейка, член партии с 1927 г., сотрудница разведупра Наркомата обороны; Белов Виктор Григорьевич, 1912 г. рождения, русский, директор совхоза. Оба к 5 годам заключения в лагерь.

Башкиров Владимир Петрович, 1879 г. рождения, русский, руководитель транспортной группы Центроплодовощ. Башкирова Софья Александровна, 1887 г. рождения, русская, домохозяйка; Буркова Людмила Емельяновна, 1905 г. рождения, русская, сотрудница правительственной библиотеки; Блохин Николай Петрович, 1901 г. рождения, русский, студент Московского ветеринарного института; Больших Ирина Васильевна, 1903 г. рождения, русская, сотрудница секретариата Президиума ЦИК СССР; Вебер Георгий Карлович, 1876 г. рождения, русский, сотрудник библиотеки Комакадемии. Все к 3 годам ссылки.

Гавриков Иван Демьянович, 1900 г. рождения, русский, член партии с 1919 г., начальник химслужбы полка; Гусев Абрам Маркович, 1898 г. рождения, еврей, зам.начальника управления легкой промышленности Московской области. Оба к 5 годам заключения в лагерь.

Головский Владимир Янович, 1895 г. рождения, чех, студент строительного института - к 3 годам заключения в лагерь.

Глебова-Каменева-Афремова Татьяна Ивановна, 1895 г. рождения, русская, литератор, сотрудница издательства "Академия", член партии с 1923 г.; Гогуа Ирина Калистратовна, 1904 г. рождения, русская, технический секретарь бюджетной комиссии ЦИК. Обе к 3 годам ссылки.

Дубовский Константин Евгеньевич, 1895 г. рождения, русский, сотрудник Наркомзема СССР - к 5 годам заключения в лагерь.

Денисова Тамара Павловна, 1902 г. рождения, русская, сотрудница Анилпроекта - к 3 годам заключения в лагерь.

Долгов Илья Кирьянович, 1912 г. рождения, русский, студент Московского института рыбной промышленности; Дьячков Алексей Петрович, 1910 г. рождения, русский, кладовщик стройконторы; Дьячков Иван Андреевич, 1885 г. рождения, русский, рабочий Тимирязевской сельхозакадемии. Все к 5 годам заключения в лагерь.

Дубовская Мария Викторовна, 1900 г. рождения, русская, сотрудница Всесоюзной конторы по сбыту и снабжению речного судостроения - к 3 годам ссылки.

Давыдова Вероника Абрамовна, 1901 г. рождения, русская, секретарь месткома при Управлении центрального радиовещания - к 2 годам ссылки.

Ельчанинова Вера Александровна, 1910 г. рождения, русская, сотрудница секретариата Президиума ЦИК СССР - к 3 годам ссылки.

Жукова Надежда Сергеевна, 1884 г. рождения, русская, уборщица Дома правительства - к 2 годам ссылки.

Жашкова Лидия Павловна, 1912 г. рождения, русская, сотрудница правительственной библиотеки - к 3 годам ссылки.

Жиромский Павел Иванович, 1896 г. рождения, русский, начальник ПВО Кремля - к 3 годам заключения в лагерь.

Житомирский Сергей Моисеевич, 1909 г. рождения, еврей, старший консультант IV механической фабрики; Житомирский Семен Моисеевич, 1906 г. рождения, еврей, экономист Мосгорплана. Оба к 5 годам заключения в лагерь.

Иванова Галина Марьяновна, 1900 г. рождения, русская, домохозяйка - к 3 годам заключения в лагерь.

Игнатьев Владимир Иванович, 1887 г. рождения, русский, адвокат - к 3 годам ссылки.

Корчагина Александра Гавриловна, 1905 г. рождения, русская, уборщица Дома правительства - к 3 годам заключения в лагерь.

Клейн Владимир Карлович, 1883 г. рождения, немец, заместитель директора Оружейной палаты Кремля - к 3 годам заключения в лагерь.

Купьева Елена Васильевна, 1897 г. рождения, русская, секретарь Управделами СНК РСФСР - к 3 годам ссылки.

Константинова Анастасия Митрофановна, 1900г. рождения, русская, уборщица здания правительства - к 2 годам ссылки.

Каменева Ольга Давыдовна, 1883 г. рождения, еврейка, член партии с 1902 г., председатель научно-исследовательского совета Управления кинофикации СНК РСФСР - к лишению на 5 лет права проживания в Москве и Ленинграде.

Катынская Бронислава Яковлевна, 1885 г. рождения, полька, уборщица здания правительства - к 3 годам ссылки.

Либерман Григорий Борисович, 1900 г. рождения, еврей, командир РККА - к 5 годам заключения в лагерь.

Лопатинский Борис Львович, 1881 г. рождения, еврей, художник; Лакида Екатерина Ивановна, 1897 г. рождения, русская, заведующая отделом редакции газеты "Правда". Оба к 3 годам ссылки.

Мельникова Елена Селиверстовна, 1887 г. рождения, русская, уборщица здания правительства - к 2 годам ссылки.

Минервин Владимир Владимирович, 1898 г. рождения, русский, сотрудник библиотеки им. В. И. Ленина; Муханова Мария Константиновна, 1902 г. рождения, русская, домохозяйка; Миндель Раиса Григорьевна, 1906 г. рождения, еврейка, сотрудница секретариата Президиума ЦИК СССР; Мещерякова-Тимофеева Мария Васильевна, 1911 г. рождения, русская, уборщица здания правительства. Все к 3 годам ссылки.

Муханов Константин Константинович, 1903 г. рождения, русский, инженер Стальмоста - к 5 годам заключения в лагерь.

Мячина Александра Ивановна, 1892 г. рождения, русская, домохозяйка - к 3 годам заключения в лагерь.

Музыка Феодосии Иванович, 1896 г. рождения, украинец, член партии с 1918 г., студент Московского энергетического института - к 5 годам заключения в лагерь.

Мищенко Николай Николаевич, 1901 г. рождения, украинец, начальник отдела управления коменданта Кремля - к 3 годам заключения в лагерь.

Нехамкин Лев Яковлевич, 1909 г. рождения, еврей, студент-медик; Никитинская Анна Ивановна, 1904 г. рождения, русская, домохозяйка. Оба к 5 годам заключения в лагерь.

Никитинский Иван Николаевич, 1883 г. рождения, русский, профессор Института красной профессуры - к 3 годам заключения в лагерь.

Нелидова Анна Александровна, 1885 г. рождения, русская, сотрудница правительственной библиотеки - к 3 годам ссылки.

Орлова Антонина Алексеевна, 1913 г. рождения, русская, уборщица здания правительства - к 2 годам ссылки.

Перелыптейн Лидия Ивановна, 1900 г. рождения, русская, библиотекарь ИМЭЛ; Прохоров Макарий Амвросиевич, 1888 г. рождения, русский, художник; Попов Илья Матвеевич, 1875 г. рождения, русский, плотник. Все к 5 годам заключения в лагерь.

Петрова Екатерина Александровна, 1892 г. рождения, русская, сотрудница правительственной библиотеки; Пелипейко Любовь Константиновна, 1901 г. рождения, украинка, сотрудница правительственной библиотеки; Палихин Василий Сергеевич, 1906г. рождения, русский, сотрудник управления парка культуры и отдыха. Все к 3 годам ссылки.

Рябинин Матвей Николаевич, 1889 г. рождения, русский, заместитель начальника отдела разведупра Наркомата обороны - к 3 годам заключения в лагерь.

Раевский Сергей Петрович, 1907 г. рождения, русский, сотрудник Московского института стали; Рохинсон Владимир Матвеевич, 1896 г. рождения, еврей, начальник НИИ РККА; Руднева Евгения Павловна, 1893 г. рождения, русская, библиотекарь Всесоюзной академии легкой индустрии; Розенфельд Борис Николаевич, 1908 г. рождения, еврей, инженер Мосэнерго; Сосипатров Алексей Максимович, 1897 г. рождения, русский, слушатель Военной академии. Все к 5 годам заключения в лагерь.

Соловьева Евгения Григорьевна, 1891 г. рождения, русская, сотрудник Комакадемии; Симак Елена Осиповна, 1911 г. рождения, еврейка, сотрудник правительственной библиотеки. Обе к 3 годам ссылки.

Симак Юзефа Осиповна, 1904 г. рождения, еврейка, уборщица здания правительства - к 2 годам ссылки.

Синелобова Мария Федоровна, 1904 г. рождения, русская, домохозяйка - к 3 годам ссылки.

Седов Сергей Львович, 1908 г. рождения, еврей, инженер, сын Л. Д. Троцкого - к 5 годам заключения в лагерь.

Смольцова Дарья Георгиевна, 1896 г. рождения, русская, швейцар в школе им. ВЦИК - к 2 годам ссылки.

Урусов Юрий Дмитриевич, 1873 г. рождения, русский, управделами коллектива закройщиков - к 5 годам заключения в лагерь.

Хосроев Леон Евграфович, 1885 г. рождения, осетин, тренер и наездник 4 конного завода; Чернозубова Людмила Анатольевна, 1896 г. рождения, русская, художница. Оба к 5 годам заключения в лагерь.

Чернозубова Евгения Эмильевна, 1901 г. рождения, русская, экономист ЦУНХУ - к 3 годам ссылки.

Шарапова Антонина Федоровна, 1896 г. рождения, русская, сотрудница правительственной библиотеки - к 5 годам заключения в лагерь.

Таким образом по "кремлевскому делу" было осуждено 110 человек, в том числе военной коллегией Верховного суда СССР - 30 человек (к расстрелу - 2, к 10 годам тюремного заключения- 9, к 8 годам - 1, к 7 годам - 5, к 6 годам - 5, к 5 годам - 1, к 4 годам - 1, к 3 годам - 3, к 2 годам- 3) и особым совещанием при НКВД СССР - 80 человек (к 5 годам тюремного заключения - 29, к 3 годам - 13, к 3 годам ссылки - 30, к 2 годам ссылки - 7, к 5 годам запрета проживать в Москве и Ленинграде - 1).

Кроме того, в ходе следствия в связи со смертью было прекращено дело на Презента Михаила Яковлевича, 1896 г. рождения, еврея, главного редактора Госиздата художественной литературы.

Как видно из материалов уголовного дела, в январе - апреле 1935 г. органы НКВД в Москве арестовали большую группу служащих кремлевских учреждений, членов их семей и знакомых.

Среди арестованных: уборщицы правительственных зданий, швейцар и телефонистка- 11 человек, сотрудники правительственной библиотеки - 18 человек, секретариата Президиума ЦИКа - 6 человек, управления коменданта Кремля и военнослужащие- 16 человек, работники различных учреждений и предприятий - 48 человек, родственники Л. Б. Каменева - 5 человек и домохозяйки - 6 человек.

В течение первых полутора месяцев арестованным предъявлялось, как правило, обвинение в распространении злостных провокационных слухов, и они допрашивались по фактам имевших место разговоров об обстоятельствах убийства С. М. Кирова и смерти Н. С. Аллилуевой - жены И. В. Сталина.

В феврале 1935 г. следствие получило признательные показания о якобы существовавшей среди сотрудников управления коменданта Московского Кремля троцкистской группе и о том, что "распространение ими клеветнической информации могло создавать террористические настроения против руководителей партии и правительства".

При последующих допросах арестованных по этому делу основное внимание следствие уделяло выяснению "террористических" намерений обвиняемых. Помимо этого, 19 марта 1935 г. был допрошен Г. Е. Зиновьев, осужденный в январе 1935 г. по делу "московского центра". Он, в частности, показал: "Каменеву же принадлежит крылатая формулировка о том, что "марксизм есть теперь то, что угодно Сталину... У меня с Каменевым разговоры об устранении Сталина имели место, но мы при этом исходили только из намерений замены его на посту генерального секретаря ЦК ВКП(б)... Заявлений от Каменева о необходимости применения теракта как средства борьбы с руководством ВКП(б) я не слышал. Не исключаю, что допускавшиеся им... злобные высказывания и проявления ненависти по адресу Сталина могли быть использованы в прямых контрреволюционных целях..."

Таким образом, привлеченные по "кремлевскому делу" лица как на предварительном, так и на судебном следствии военной коллегией Верховного суда СССР были признаны виновными в следующем:

"В 1933 - 1934 гг. среди части служащих правительственной библиотеки и комендатуры Кремля образовались контрреволюционные группы, поставившие своей целью подготовку к совершению террористических актов против руководителей ВКП(б) и Советского правительства и в первую очередь против Сталина.

В состав контрреволюционной террористической группы служащих правительственной библиотеки входили: Розенфельд Н. А., Муханова Е. К., Давыдова 3. И., Бурато Н. И., Синелобова К. И. и Раевская Е. Ю., причем руководящая роль в этой группе принадлежала Розенфельд и Мухановой, которые сами готовились совершить террористический акт против Сталина.

Барут и Корольков, не входя в эту группу, тем не менее принимали активное участие в контрреволюционной деятельности этой группы, зная о террористических планах Розенфельд и Мухановой.

В состав контрреволюционной террористической троцкистской группы комендатуры Кремля входили бывший дежурный помощник коменданта Кремля Дорошин В. Г., бывший секретарь для поручений при коменданте Кремля Синелобов А. И., бывший дежурный помощник коменданта Кремля Павлов И. Е., бывший комендант Большого Кремлевского дворца Лукьянов И. П. и бывший начальник административно-хозяйственного отдела комендатуры Кремля Поляков П. Ф. Руководящая роль в этой группе принадлежала Дорошину и Синелобову.

Связь между обеими группами поддерживалась через Синелобова и его сестру Синелобову К. И., сотрудницу правительственной библиотеки, причем оружие для совершения террористического акта Розенфельд Н. А. должен достать Синелобов А. И. Он же, Синелобов, намечался одним из исполнителей террористического акта.

В тот же период времени в Москве существовала контрреволюционная троцкистская террористическая группа из числа некоторых военных работников и контрреволюционная группа из бывших белогвардейцев, причем обе группы основной своей целью ставили подготовку и осуществление террористического акта против Сталина.

В состав контрреволюционной троцкистской террористической группы военных работников входили: ответственный работник НКО Чернявский М. К., слушатели Военно-химической академии Козырев В. И., Иванов Ф. Г. и инженер ЦАГИ Новожилов М. И.

Руководящая роль в этой группе принадлежала Чернявскому, который установил во время заграничной служебной командировки связь с зарубежной троцкистской организацией, получил от нее задание подготовить и совершить террористический акт против Сталина. Непосредственными исполнителями террористического акта намечались Иванов и Новожилов. Связь этой группы с контрреволюционной группой комендатуры Кремля поддерживалась через Козырева, который неоднократно встречался с Дорошиным.

В состав контрреволюционной террористической белогвардейской группы входили бывшие белогвардейцы: Синани-Скалов Г. Б., Гардин-Гейер А. А., Воронов Л. А., Сидоров А. И. и жена Воронова, она же сестра Синани-Скалова - Надежда Скалова.

Руководящая роль в этой группе принадлежала Синани-Скалову, который был связан с активными деятелями зиновьевско-каменевской подпольной контрреволюционной организации Мадьяром и другими. Непосредственная связь белогвардейской группы с контрреволюционной террористической группой служащих правительственной библиотеки поддерживалась через Муханову.

Деятельность контрреволюционных террористических групп стимулировалась одним из организаторов и руководителей бывшей зиновьевской подпольной контрреволюционной группы Л. Б. Каменевым, который в 1933-1934 гг. систематически допускал злобные клеветнические выпады против руководства ВКП(б) и особенно против Сталина. Непосредственная связь Л. Б. Каменева с контрреволюционной террористической группой служащих правительственной библиотеки поддерживалась через его брата Н. Б. Розенфельда. Он, встречаясь с Н. А. Розенфельд (бывшей женой), Мухановой и Корольковым, распространял исходящую от Каменева контрреволюционную клевету против руководства ВКП(б) и Советского правительства, в особенности против Сталина, вел контрреволюционную агитацию и принимал непосредственное участие в подготовке террористического акта против Сталина.

Служащие кремлевских учреждений Кочетова М. Д., Конова А. И., Минервина Л. Н., Гордеева П. И., Авдеева А. Е. и бывший белогвардеец Руднев С. А. в 1933-1934 гг. вели антисоветскую агитацию и распространяли контрреволюционную клевету о руководителях ВКП(б) и Советского правительства".

Обвинительное заключение в отношении осужденных особым совещанием при НКВД СССР не составлялось, а в постановлениях особого совещания на всех них указана общая формула обвинения - "контрреволюционная деятельность ".

Большинство осужденных как военной коллегией, так и особым совещанием виновными в контрреволюционной и в том числе в террористической деятельности себя не признало.

Так, из 30 осужденных военной коллегией Верховного суда СССР 14 человек виновными себя не признали (Л. Б. Каменев, В. И. Козырев, П. Ф. Поляков, А. И. Сидоров, 3. И. Давыдова, Н. Б. Скалова, И. Ф. Павлов, И. П. Лукьянов, Е. Ю. Раевская, Л. А. Воронов, С. А. Руднев, Л. Н. Минервина, П. И. Гордеева, А. И. Конова). 10 человек признали себя виновными только в том, что слышали "антисоветские" или "клеветнические" разговоры от других лиц, а в террористической деятельности вину свою отрицали (А. Е. Авдеева, Н. И. Бураго, Ф. Г. Иванов, В. А. Барут, М. В. Корольков, А. И. Синелобов, В. Г. Дорошин, М. И. Новожилов, К. И. Синелобова, М. Д. Кочетова). Остальные 6 человек (Н. Б. Розенфельд, Н. А. Розенфельд, Е. К. Муханова, М. К. Чернявский, Г. Б. Синани-Скалов и А. А. Гардин-Гейер) признали себя "виновными" в антисоветских разговорах и "террористических" намерениях против И. В. Сталина.

В ходе судебного заседания по этому делу Л. Б. Каменев в предъявленном ему обвинении виновным себя, как и на предварительном следствии, не признал и показал, что "...после того, как в 1932 г. он пересмотрел идейные основания своей борьбы с руководством партии, в частности с И. В. Сталиным, у него никакой озлобленности против него не было и быть не могло", что о "террористической" группе в правительственной библиотеке в Кремле, якобы готовившей убийство И. В. Сталина, ничего не знал.

Следствие по делу Л. Б. Каменева и других производилось необъективно, с грубыми нарушениями социалистической законности. Обвинение Л. Б. Каменеву не предъявлялось в течение четырех месяцев, с материалами дела он ознакомлен не был, никого из подсудимых по данному делу, кроме своего брата Н. Б. Розенфельда, его бывшей жены Н. А. Розенфельд и племянника Б. Н. Розенфельда, не знал. В свою очередь, абсолютное большинство подсудимых (за исключением Н. Б. Розенфельда, Н. А. Розенфельд и Е. К. Мухановой) показаний о "преступных связях" с Л. Б. Каменевым не давало.

В 1937 г. библиотекарь Е. К. Муханова, находясь в тюрьме, рассказала, что никакого следствия и суда по делу "террористических групп" в правительственной библиотеке, возглавляемых Л. Б. Каменевым, не было, так как весь процесс был вымышленным. Перед судом начальник секретно-политического отдела НКВД СССР, в производстве которого находилось дело, угрожал ей, что если она откажется от данных на следствии показаний, то ее расстреляют. С этой же целью ее вызывал и А. Я. Вышинский.

Г. Б. Синани-Скалов, также осужденный вместе с Л. Б. Каменевым, находясь в заключении, рассказывал другим осужденным, что в 1935 г. в результате принуждения и угроз расстрелом со стороны следователей он вынужден был признать себя виновным. Весь процесс по так называемому "кремлевскому делу" был инсценирован секретно-политическим отделом НКВД СССР.

Позднее осужденный вторично к расстрелу Б. Н. Розенфельд (племянник Л. Б. Каменева) в судебном заседании в 1937 г. заявил, что его показания, которые он давал в 1935 г. на предварительном следствии по так называемому "кремлевскому делу", не соответствуют действительности.

В 1956-1958 гг. Главной военной прокуратурой производилось дополнительное расследование данного дела по вновь открывшимся обстоятельствам, в ходе которого установлено, что это дело было искусственно создано в 1935 г. НКВД СССР. Никаких объективных доказательств, которые бы свидетельствовали о виновности арестованных, органами следствия в 1935 г. добыто не было, "признательные" показания отдельных лиц противоречивы, неубедительны и объективно ничем не подтверждены. Они были получены противозаконными методами. Бывшие сотрудники НКВД СССР, принимавшие непосредственное участие в расследовании этого дела, в 1937-1938 гг. были осуждены.

В связи с этим по заключениям Генерального прокурора СССР приговоры в отношении перечисленных выше осужденных по так называемому "кремлевскому делу" (за исключением Л. Б. Каменева, Т. И. Глебовой-Каменевой-Афремовой и С. Л. Седова, вопрос о реабилитации которых не ставился) определениями военной коллегии Верховного суда СССР в 1957-1958 гг. были отменены. Все они реабилитированы. В 1988 г. Верховный суд СССР отменил также приговоры в отношении Л. Б. Каменева, Т. И. Глебовой-Каменевой-Афремовой, С. Л. Седова и дело прекратил за отсутствием в их действиях состава преступления.

Прокуратура СССР.
Комитет государственной безопасности СССР.

В подготовке материалов по делу так называемого "московского центра"
и о так называемом "кремлевском деле" принимали участие В. Андреев,
В. Виноградов, И. Донков, Н. Катков, И. Курилов, Н. Тепцов.

===========================================================================
Последняя редакция: 22 июля 2001 г.
===========================================================================
Звенигородская электронная библиотека
http://www.zvenigorod.ru/library/history/cccpsun/1989/7/64.htm
OCR, spell-checking: Александр Фефелов (fefelov@zvenigorod.ru)
===========================================================================