Вечером 16 октября над Волгой и Тверцой опустился густой туман. С наблюдательного пункта, расположенного недалеко от Горбатого Моста, еще недавно был хорошо виден город, а теперь все вокруг утонуло в серой влажной мгле. Дальше ста метров ничего уже нельзя разглядеть.

Волжский туман мы решили использовать для основательной разведки противника. Жители деревень Дмитровское и Красново с охотой дали нам несколько рыбацких лодок, подробно рассказали об особенностях правого берега Волги, о наиболее удобных местах для переправы. В трудный и опасный путь поисковую группу проводил начальник разведки полка старший лейтенант Ф. М. Гребнев.

Медленно тянется долгая осенняя ночь. Начальник штаба капитан Калинин все чаще отрывается от бумаг, прислушивается. Интересуется результатами ночной разведки и Ротмистров. Всех нас волнует одно — что происходит там, в тылу врага, подбросит ли он за ночь новые силы или ограничится теми, с которыми мы вели бой сегодня. А ведь это всего лишь авангарды танковой группы генерала Гота. Даже отрывочные, далеко не полные сведения о противнике могут подсказать нам многое.

Поисковая группа возвратилась только под утро. Передо мной начальник разведывательного дозора невысокий крепыш сержант И. А. Самоленко. Вижу, устал он страшно. На лбу выступает испарина, с висков медленно стекают капельки пота. Стараясь сохранять спокойствие, сержант докладывает:

— Через Волгу мы переправились быстро. Выбрались на полевую дорогу, идущую в сторону села Даниловское. [137]

На подходе к нему обнаружили след танковых гусениц. Они привели нас прямо в село. Садами, огородами проникли туда. Около дороги и у домов насчитали 30 танков. Потом вышли к шоссе на Старицу. Лежали в засаде, наблюдали, слушали. В сторону Калинина прошла большая моторизованная колонна — танки, артиллерия, мотоциклы, автомашины...

Да, трудной была для разведчиков минувшая ночь, но поставленную задачу они выполнили. Я крепко пожал руку сержанту Самоленко, поблагодарил его за умелые и продуманные действия. Тревожные вести сообщили экипажи, находившиеся в боевом охранении: на западной окраине Калинина ночью слышался шум танковых моторов.

Еду в штаб бригады. Он находится в Никола Малице, в полуразбитой холодной церкви.

Докладываю Ротмистрову о данных, собранных нашей разведкой. Павел Алексеевич слушает молча, задумчиво поглаживает усы, делает пометки на карте. Чувствую, на душе у него тяжело. Поставленная нам задача — ворваться в Калинин — так и не выполнена. Теперь же приходится думать о том, как остановить наступление врага, не дать ему прорваться на север и запад. Приказ комбрига нашему полку — вместе с мотострелковым батальоном и соседями подготовиться к отражению атаки немцев.

Возвратившись из Никола Малицы, вызываю командиров батальонов. Информирую их о приказе комбрига, ставлю задачи батальонам, еще раз напоминаю — решительно бить танки врага огнем с места, из засад, смелее маневрировать, не допускать обхода наших флангов.

— Танкисты устоят, — говорит капитан Баскаков. — Надо, чтобы пехота удержалась. Нам без нее всегда туго.

— Не допускайте немецкие танки на наши позиции, а с их пехотой мы справимся, — заверяет его командир мотострелкового батальона капитан Шестак.

Боевое настроение и у командира мотоциклетного полка майора Федорченко. Но и у него такая же просьба — сдержите танки...

Туман рассеялся. С наблюдательного пункта опять просматриваются окраины Калинина, ближние деревни, поля, перелески. За Волгой грянули артиллерийские выстрелы, и вокруг нас взметнулись столбы земли. Начался огневой налет. Следом за ним в небе появилась авиация. Дальше непременно последует танковая атака. [138]

Так и получилось. К району обороны роты старшего лейтенанта П. В. Недошивина начали продвигаться вражеские танки и пехота. Встретили их дружным огнем и сорвали атаку. Потеряв два танка и до двух десятков пехотинцев, немцы отошли на исходный рубеж. Постепенно грохот боя начал сотрясать весь участок обороны полка и его соседей — от села Брянцево на севере до деревни Черкассы на юге.

Мой танк за боевым порядком первого батальона. Его командир капитан Гуменюк — человек новый, и меня, конечно, волнует, как он организует управление боем, сумеет ли сориентироваться в быстро меняющейся обстановке. А она накаляется с каждой минутой. Не считаясь с потерями, гитлеровцы идут вперед, стремятся пробить брешь в нашей обороне и прорваться вдоль Ленинградского шоссе в сторону Торжка.

При отражении одной из атак мой танк вырвался вперед и попал под артиллерийский обстрел. Вражеский снаряд пробил лобовую броню. Был тяжело ранен в грудь механик-водитель Иван Августинович. Я продолжал отстреливаться, а сержант Сергутов, собрав все имевшиеся у нас индивидуальные пакеты, перевязывал товарища. Но рана оказалась смертельной. Навсегда остался в моей памяти этот красивый светловолосый парень — сын калининского железнодорожника, опытный механик-водитель, отважный воин.

Оказавшись в подбитой машине, я не мог управлять полком. К тому же гитлеровцы заметили поврежденный танк, и большая группа пехоты стала подбираться к нему. Пришлось отстреливаться. Выручили нас соседи. Три танка из 46-го мотоциклетного полка рассеяли вражескую пехоту. Тем временем подошли танки нашего полка и взяли мою машину на буксир. Повреждение было устранено, и командирская тридцатьчетверка, механиком-водителем которой стал сержант А. Н. Павлов, заняла свое место в строю...

Удерживать занимаемые позиции нам становится все труднее. Превосходство в силах и средствах явно на стороне противника. Немцы потеснили нас от Горбатого Моста, усиливают нажим вдоль Ленинградского шоссе. Капитан Баскаков докладывает: [139]

— Пехота и танки противника обошли роту лейтенанта Фролова и продвигаются к Никола Малице.

А ведь там командный пункт бригады... Не теряя времени, выделил группу танков. Ее возглавил и повел к Никола Малице только что прибывший в полк мой заместитель майор П. Ф. Вишняков. Вот что доложил он потом о событиях, развернувшихся в районе командного пункта бригады:

— К Никола Малице мы шли на полной скорости, но немецкие танки уже ворвались в село. Настигли их, когда они приближались к церкви. Шедший в голове взвод лейтенанта В. П. Богатырева с ходу развернулся и завязал бой на коротких дистанциях. В этой схватке было сожжено три вражеских танка, раздавлено два противотанковых орудия, уничтожено до взвода пехоты. Командир танка заместитель политрука В. А. Вотинцев захватил фашистскую машину с прицепом, груженную боеприпасами. Остальные танки и пехота гитлеровцев поспешно откатились...

Пока группа Вишнякова вела бой в Никола Малице, положение на участке полка еще более осложнилось. Танков у нас осталось мало, и немцы не замедлили воспользоваться этим, усилили нажим. Батальон Баскакова пришлось отвести на запасные позиции. Но, отходя, мы все время контратаковали противника. Используя подвижность тридцатьчетверок, надежную броневую защиту тяжелых танков КВ, их огневую мощь, наши малочисленные роты упреждали прорывы гитлеровцев, наносили им чувствительные удары. Немецким танкам все же иногда удавалось проскакивать в стыки между ротами и батальонами, пробиваться на наши фланги, выходить даже в тыл. В эти часы жаркого боя район Никола Малица, Медное, Брянцево представлял своего рода «слоеный пирог». Группы советских и немецких танков растекались по полям, сталкивались в коротких схватках. Быстро маневрируя, наши экипажи отбрасывали противника или уничтожали его.

Во время одного из прорывов вражеских танков и пехоты к Никола Малице работникам штаба бригады пришлось взяться за оружие. В этом бою погиб начальник штаба бригады майор А. М. Любецкий. Мы тяжело переживали эту потерю. [140]

Близился вечер. Ни та, ни другая сторона не добилась серьезного успеха. Мы лишь немного отошли от Калинина, но по-прежнему седлали Ленинградское шоссе. Немцы, предпринявшие множество танковых атак, так и не смогли прорваться в направлении Торжка.

На командный пункт полка неожиданно приехал на броневичке комиссар бригады Н. В. Шаталов. Докладываю ему обстановку:

— Одна танковая рота вместе с пехотой 934-го стрелкового полка ведет бой севернее деревни Черкассы, две роты с мотострелковым батальоном бригады продолжают отражать атаки немцев вдоль Ленинградского шоссе, одна рота вместе с 46-м мотоциклетным полком удерживает рубеж на левом фланге у села Брянцево, две роты в Комсомольской роще — они составляют подвижную группу, которая дважды ликвидировала прорыв гитлеровцев в наш тыл...

Шаталов поднимается на броневик, укрытый в кустарнике, в бинокль смотрит в сторону Калинина, Октябрьской железной дороги, Ленинградского шоссе. Там продолжают бой наши роты. Несколько вражеских машин неподвижно стоят недалеко от железнодорожной насыпи, три догорают у Горбатого Моста. Шаталов насчитал пятнадцать подбитых немецких танков.

— Хорошо поработали, — сказал он.

— Против нас уже действуют не передовые подразделения, а крупные силы танков и пехоты противника, — заметил я.

— Броневик Червоткина там? — спросил комиссар, показывая рукой в сторону Горбатого Моста.

— Там, товарищ комиссар. Эвакуировать его с поля боя так и не удалось.

— Жаль, — вздохнул Шаталов. — Такие люди... Они достойны песен и легенд...

Комиссар немного помолчал и, как бы подводя итог своим мыслям, сказал:

— Здесь решается многое. Удержимся на этих рубежах, сумеем отбросить немцев от Калинина — облегчим положение защитников Москвы и Ленинграда. Каждый подбитый танк, уничтоженное орудие или пулемет уменьшает шансы врага на окружение Москвы... [141]

— Силы слишком неравные, товарищ комиссар, — говорю я. — Против нас и наших соседей гитлеровцы сегодня ввели в бой более 80 танков с мотопехотой. Два десятка мы сожгли и подбили, а 60 продолжают наваливаться на нас, да и новые могут подойти. А в полку осталось всего девять тридцатьчетверок и КВ, остальные легкие. Двинуть их в контратаку против средних немецких — значит погубить...

— Не переоценивайте силы врага, — не соглашается со мной комиссар. — Гитлеровцы только что прорвались сюда из-под Ржева. Крупные силы они перебросить еще не могли, тылы наверняка отстали. Так что держитесь. Люди у вас опытные, обстрелянные, им и превосходство противника не страшно...

Разговор зашел о людях.

— Третьи сутки не выходит из боя рота старшего лейтенанта П. В. Недошивина, — говорю я комиссару. — Сейчас ею командует политрук Ф. Г. Тарасов, Недошивин ранен. Когда немцам удалось обойти роту с флангов, Тарасов организовал круговую оборону и призвал воинов «драться до последней возможности, но не пустить фашистов на Торжок». Только сегодня рота тридцать раз открывала огонь по танкам противника. Люди устали до предела, и следовало бы им дать возможность хотя бы несколько часов отдохнуть, привести в порядок себя и машины. Но сделать этого я не могу — заменить роту некем, особенно сейчас, когда вражеские атаки следуют одна за другой.

— Да, пока не подойдут стрелковые дивизии, — согласился со мной комиссар, — об отдыхе не может быть и речи.

Только Шаталов уехал в штаб бригады, как на участке полка и его соседей немцы, подтянув свежие силы, снова перешли в наступление. До двух батальонов пехоты с тридцатью танками сбили наше слабое прикрытие севернее села Брянцево и, обойдя левый фланг 46-го мотоциклетного полка, ворвались в деревню Каликино, взяли под обстрел Ленинградское шоссе. Левый фланг нашего полка оказался под угрозой.

Вечером полковник Ротмистров отдал приказ отвести танки за реку Тверца. Нелегко ему было поступить так. Мне было известно, что командующий фронтом генерал И. С. Конев возлагал на нашу танковую бригаду и ее соседей большие надежды, рассчитывал, что они сумеют с ходу ворваться в Калинин или по крайней мере удержаться на подступах к городу до подхода частей 133-й и 185-й стрелковых дивизий и вместе с ними освободить его. [142]

Используя превосходство в силах, гитлеровцы сорвали эти планы, вынудили нас отходить. Насколько это превосходство было значительным, мы узнали из показаний захваченного в плен в районе деревни Черкассы унтер-офицера из б-й немецкой пехотной дивизии. Он показал, что 6-я пехотная дивизия получила задачу перерезать железную дорогу Москва — Ленинград и удерживать ее до взятия Москвы. Кроме 6-й пехотной к Калинину подошли 6-я танковая и 36-я моторизованная дивизии...

Как вывести роты из боя, незаметно отвести их на новый рубеж? Хоть и мало осталось танков в полку, но они находятся в непосредственном соприкосновении с противником. Он сразу заметит, если мы уйдем со своих позиций, немедленно начнет преследование. Вместе с начальником штаба капитаном Калининым и комиссаром полка Дворкиным ищем ответ на этот вопрос. Решаем командный пункт отвести в Марьино, где сейчас находятся наши тылы. С наступлением темноты танки, приняв на броню роты мотострелкового батальона, начнут отход. Чтобы ввести немцев в заблуждение, несколько боевых машин будут передвигаться с одного фланга на другой, имитируя перегруппировку. Утром танки начнут действовать из засад, обрушивать на врага стремительные и неожиданные контрудары, задерживать его на каждом рубеже...

Закончив дела в штабе, опять спешу в батальоны. До наступления темноты надо успеть поставить задачу командирам батальонов, определить порядок отвода рот, места танковых засад. Хоть и мало времени, но коротко рассказываю Баскакову и Гуменюку о том, как мы применяли тактику засад в боях на подступах к Львову. Идея понравилась комбатам.

— Боевой опыт — тоже оружие, — заметил Баскаков. — Постараемся использовать...

Стемнело. То в одной, то в другой стороне гудят танковые двигатели. Это передвигаются боевые машины, выполняя задачу «звукового прикрытия» отхода. А тем временем танки, облепленные со всех сторон мотострелками, на малой скорости, чтобы не создавать лишнего шума, отходят на новый рубеж. [143]

Следующий день был для нас не менее напряженным. Танки полка, маневрируя вдоль Ленинградского шоссе на участке Никола Малица, Медное, то соединялись в стальной кулак и устремлялись в короткие контратаки на наступающего противника, то рассредоточивались, чтобы затаиться в засадах и обрушить на него внезапный сокрушительный огонь.

Удачно из засад действовали взвод КВ лейтенанта С. И. Гетманова и группа танков под командованием капитана Д. К. Гуменюка.

Взвод Гетманова уничтожил большую вражескую колонну, состоящую из мотоциклистов, танков, пехоты на бронетранспортерах и автомобилях с противотанковыми пушками на прицепе.

Группе капитана Д. К. Гуменюка удалось рассеять немецкую пехоту, двигавшуюся на бронетранспортерах под прикрытием броневиков и пушек.

На этом направлении гитлеровцы не прошли. Но в целом обстановка на участке полка к исходу дня 17 октября была очень тяжелой. Под натиском превосходящих сил врага полк отходил. В одной из жарких схваток был тяжело ранен командир второго батальона капитан И. Д. Баскаков, ранены командир роты КВ старший лейтенант С. Г. Доценко, мой заместитель по технической части военинженер 3 ранга Ф. Л. Бялоцкий. Несколько экипажей остались в братских могилах.

Под вечер на командный пункт полка, что находился на южной окраине деревни Букарево, заглянул полковник Ротмистров. Первый вопрос об обстановке.

— Танкисты держались стойко, товарищ комбриг, — докладываю я, — но все же пришлось отойти. У нас почти кончились боеприпасы...

— Храбрости и выдержки нашим танкистам не занимать, да и умения тоже: танковые засады вполне оправдали себя, — похвалил нас Ротмистров.

Однако комбриг был невесел. За отход бригады с него, конечно, спросят строго. Была и другая причина для грусти, о которой знали немногие. Недалеко отсюда находился Селижаровский район Калининской области, а там деревня Скорово, в которой родился и рос Павел Алексеевич. Так что воевал он в родных местах... [144]

— Будем надеяться, — сказал Ротмистров, прощаясь, — что до утра немцы не начнут наступление. Эта передышка нам очень нужна. Может, успеют подойти стрелковые дивизии, и тогда дело пойдет по-другому...

Бои в районе села Медное продолжались и в последующие дни. Вместе с 46-м мотоциклетным полком и другими частями мы остановили продвижение гитлеровцев в сторону Торжка. Тем временем на наш участок фронта подошли полки 133-й и 185-й стрелковых дивизий. Началась подготовка к новому наступлению. В ротах имелось уже по 5–8 танков. Полк был пополнен отремонтированными машинами и личным составом. Бригаду переподчинили командующему 31-й армией генерал-майору В. А. Юшкевичу.

Вечером 19 октября, закончив обычные дела, я выбрал время немного поспать. Ординарец сержант Михайлов приготовил место — постелил на жалюзи танка брезент. Здесь любят отдыхать танкисты. Даже в холодное время, завернувшись в брезент, чувствуешь себя как на печке. Однако заснуть я не успел. Подбежал телефонист и сообщил:

— Вызывают из штаба бригады.

В трубке слышу голос капитана Краснова — нового начальника штаба бригады, назначенного вместо убитого в Никола Малице майора М. А. Любецкого. Краснов передал, что в полк выехал комбриг.

Вскоре Павел Алексеевич прибыл и сразу приступил к делу.

— Мы остановили немцев, — сказал он, — но острие их клина по-прежнему нацелено из-за Волги к Медному и на Торжок. Пока они подтягивают резервы, мы вместе с подошедшими сибирскими стрелками срежем острие этого клина.

— С сибиряками дело пойдет, — не скрывая радости, заметил капитан Калинин.

— Будем надеяться, — поддержал его Ротмистров. — А теперь смотрите сюда, — он постучал карандашом по разложенной на столе карте.

Комбриг отметил участок прорыва и направление атаки, поставил боевую задачу. Она состояла в том, чтобы во взаимодействии с полками 133-й и 185-й стрелковых дивизий прорвать позиции врага, перешедшего к обороне, и, развивая наступление, освободить Медное и Никола Малицу. Готовность к атаке — к утру. Наступать нам предстояло с преодолением реки Тверца. [145]

Ротмистров, выслушав мое решение на атаку, согласился с ним, но заметил:

— А что, если мы попробуем еще раз обмануть противника и заставим его рассредоточить танки и артиллерию на широком фронте...

Через час на Ленинградское шоссе вышли тракторы. Гул их двигателей не мог не привлечь внимание гитлеровцев. К передовой тракторы шли на большой скорости, временами даже включали свет, входили в лес правее шоссе, а затем уходили за неисправными танками и буксировали их в тыл. В ложном месте сосредоточения оставались небольшие костры. Через полчаса-час тракторы повторяли свой марш. За организацию этого маневра отвечал заместитель по технической части капитан А. Ф. Сотников.

Пока продолжалась ложная перегруппировка сил, я собрал командиров батальонов и рот. Некоторые из них только недавно прибыли в полк. Хотелось, чтобы перед боем они поближе познакомились друг с другом.

Представляю присутствующим невысокого черноусого капитана. Это командир первого батальона Данила Кондратьевич Гуменюк. В боях он не новичок, сражался с фашистскими танками под Псковом и на других участках фронта. Сегодня подбил три вражеские машины. Комиссар первого батальона старший политрук Сенин, командиры рот старший лейтенант Ерошин, лейтенанты Фролов и Ляшенко внимательно смотрят на своего комбата...

Во втором батальоне тоже новый командир — Александр Николаевич Ушаков. Воюет он от самой границы, но у нас совсем недавно. Прошу комиссара батальона старшего политрука Мартынова, командиров рот старшего лейтенанта Савина, лейтенантов Загребина и Морозова помогать комбату во всем.

Вместе с командирами батальонов и рот мы подробно ознакомились с задачей, поставленной полку командиром бригады, определили, как лучше осуществлять взаимодействие в начале и в ходе атаки, нанесли на свои карты исходные позиции стрелковых батальонов первого эшелона, танковых рот полка.

До глубокой ночи в батальонах шла напряженная работа по подготовке к завтрашней атаке. Надо отдать должное нашим тыловикам. Они своевременно доставили и горячую пищу, и боеприпасы, и горючее. [146]

На рассвете начальник штаба постучал в танк, где я коротал остаток ночи.

— Хитрость удалась, — довольно улыбаясь, сообщил он. — Гребнев докладывает: разведгруппа побывала на правом берегу Тьмы и установила, что немцы всю ночь перебрасывали артиллерию и танки к югу от шоссе.

— Это хорошо. Значит, севернее они нас не ждут... Рано утром со стороны Ржева появились фашистские бомбардировщики. Слева от нас, километрах в двух от деревни Слобода и недалеко от деревни Круча, взлетели ракеты. Это противник обозначил свой передний край. Самолеты разворачиваются над деревней Крупшево и начинают пикировать на лес, в который вчера вечером уходили наши тракторы-тягачи. Именно там грохочут сейчас частые взрывы бомб. Налет кончился. В районе Крупшево и в лесу наблюдаются пожары. Но они на сей раз не настоящие. Это горит облитый мазутом и газойлем хворост, подожженный специально созданной нами имитационной командой.

На несколько минут установилась тишина. Но вот справа от шоссе послышался перестук пулеметов и автоматов. Где-то сзади глухо ухнули орудийные выстрелы. Это открыла огонь артиллерия стрелковых дивизий. А со стороны Калинина опять появились вражеские самолеты. Идут группа за группой вдоль Ленинградского шоссе. Едва перелетев Медное и реку Тверца, снижаются и сбрасывают бомбы. На сей раз они рвутся недалеко от расположения наших танковых рот.

Близится время начала атаки. Утренний туман еще не рассеялся. Он заполняет ложбины, закрывает кусты. Для нас это даже хорошо. Батальоны смогут незаметно подойти к немецким позициям.

После огневого налета нашей артиллерии в атаку пошли танки первого эшелона. Не отрываясь от перископа, слежу за их движением. Идут по полю, приближаясь к реке Тверца, которую нам предстоит преодолеть с ходу. Враг ставит огневой заслон — снаряды и мины ложатся перед нашими танками. Но экипажи капитана Гуменюка продолжают идти вперед. Все чаще раздаются выстрелы танковых пушек. [147]

Бой гремит уже у реки Тверца. Гитлеровцы отходят, оставляя немало убитых и раненых. Батальон Гуменюка ворвался на окраину села. Впереди — рота КВ лейтенанта Ляшенко. Но вот километрах в полутора от нас замечаю немецкие танки. Сначала два, потом еще пять. Часто стреляя, садами и огородами они продвигаются к мосту через Тверцу. Намерение врага понять нетрудно: уничтожить наши прорвавшиеся танки по частям и удержать Медное.

Вызываю капитана Гуменюка.

— Результат атаки вижу, — говорю ему, — огнем поддержим. Направляйте Фролова к мосту. Ляшенко должен не допустить контратаки танков.

— Вас понял, — отвечает Гуменюк, — задачу выполним...

Рота КВ завязала огневой бой с немецкими танками и задержала их. Тем временем рота Фролова, устремившись к реке, захватила мост, переправилась на противоположный берег, ворвалась на окраину села. Два экипажа из роты старшего лейтенанта Ляшенко обнаружили недалеко от моста брод и тоже выдвинулись на правый берег. В эти трудные и ответственные минуты хорошо поддержали танкистов и пехотинцев артиллеристы. Их новый огневой налет по позициям врага значительно облегчил выход на берег Тверцы. Еще вокруг бушевал бой, а на помощь нам спешили жители села Медного. Вместе с подоспевшими саперами и пехотинцами они разбирали сараи, подносили бревна, доски, тут же делали плоты для переправы стрелковых подразделений. Пришлось усилить и мост, чтобы он выдержал тяжелые танки.

На левом фланге, где мы вместе с пехотой наносили главный удар, дело шло неплохо. Две роты из батальона Гуменюка ворвались в Медное, рота старшего лейтенанта Ерошина начала обходить село с севера, чтобы вырваться к шоссе и отрезать противнику пути отхода. Сложнее была обстановка на правом фланге, где наши танкисты поддерживали наступление 133-й стрелковой дивизии. На подходе к реке батальон Ушакова попал под удар вражеской авиации. С противоположного берега он был встречен сильным огнем противотанковых орудий. И все же батальон сумел форсировать Тверцу и начал обходить Медное с юга.

В разгар боя к моему наблюдательному пункту подъехал полковник Ротмистров. Вместе с ним еще три офицера из штаба армии и штаба Калининского фронта. Уточнив обстановку, комбриг потребовал ускорить ликвидацию группировки противника, которую мы теперь взяли в клещи, и продолжать наступление. Случилось так, что во время нашего разговора на село неожиданно налетела вражеская авиация. Несколько бомб разорвалось совсем близко от нас. Вылетевшая оконная рама упала мне на плечи. И тут одна за другой посыпались шутки: [148]

— Вот и в рамку вставили, Александр Васильевич, — рассмеялся Ротмистров.

— Это вместо лаврового венка за освобождение села Медное, — добавил майор Тысленко под общий хохот.

До сих пор с улыбкой вспоминаю этот эпизод. Не до смеха нам тогда было, но даже в самой трудной обстановке мы не теряли бодрости духа.

К четырнадцати часам Медное было полностью очищено от гитлеровцев. Они поспешно отошли, оставив на поле боя 7 танков, 17 орудий и одну зенитно-пулеметную установку. Значительными были потери врага и в живой силе. Только на подступах к реке Тверца он оставил свыше ста убитых.

Во второй половине дня в Медное стали подтягиваться наши ремонтные летучки. К моей машине подошел старший лейтенант Сотников.

— Товарищ командир, — волнуясь, начал он. — Нашли. Танк Костюченко нашли. Обгоревший весь... Люки плотно закрыты и заперты на защелки...

— Где он?

— На соседней улице. Мы эвакуировали подбитые машины и натолкнулись...

Танк сержанта Ивана Костюченко... Он не вернулся из боя, когда мы отходили от Калинина и неожиданными контратаками иногда отбрасывали наступающего противника. Во время одной из таких контратак экипаж Костюченко, действовавший на фланге батальона, оказался далеко впереди других боевых машин. Умело маневрируя и выходя из зоны огня, отважный экипаж прорвался через вражеский заслон и ворвался в село Медное. Здесь и случилась беда: снаряд крупного калибра попал в борт машины. Она остановилась, умолкли ее пушка и пулемет. Вскоре к танку со всех сторон стали приближаться гитлеровцы.

— Русс, сдавайс! Русс, капут! — кричали они.

Не получая ответа, фашисты подумали, что в тайке все погибли, и смелее двинулись к нему. Тут и застрочил пулемет. Гитлеровцы отошли. Еще несколько раз пытались они подойти к поврежденной машине, но их вновь встречал артиллерийский и пулеметный огонь. [149]

Но вот боекомплект кончился, пулемет и пушка умолкли. Фашисты снова подобрались к танку, снова предлагали нашим ребятам сдаться... В ответ на это танкисты бросили несколько гранат и стали стрелять из пистолетов. Когда не осталось ни патронов, ни гранат, машина умолкла. Гитлеровцы прикладами стали стучать по броне, требуя, чтобы экипаж сдался. Однако отважные танкисты предпочли смерть плену.

К советскому танку фашисты согнали местных жителей. Гитлеровцы обложили машину соломой, хворостом и подожгли. Когда пламя охватило танк, враги услышали не мольбу о пощаде, а могучую и грозную мелодию «Интернационала».

О трагической гибели героев-танкистов нам рассказали жители села Медное. Останки экипажа мы похоронили с почестями и дали клятву беспощадно мстить фашистам за смерть героев. Поэт-танкист В. Дуров в стихотворении «Бессмертие» так описал этот подвиг:

Освободив Медное и Поддубки, танкисты во взаимодействии со стрелковыми частями продолжали вести упорные бои за деревни Старые Мермерины, Каликино и другие, расположенные к югу от Ленинградского шоссе.

К вечеру в Медное прибыл штаб бригады. Командный пункт полка переместился в Поддубки. В лес около этой деревни стали стягиваться неисправные танки, здесь же собирались экипажи, оставшиеся без машин. За ночь надо было успеть поставить на ход все, что только можно. [150]

Наутро бригада вместе со 133-й и 185-й стрелковыми дивизиями продолжала наступление. Мы дважды атаковали противника, засевшего в деревнях Ветлино, Каликино и Городня, но взять их не смогли. Тогда танковым ротам была поставлена задача прорвать оборону немцев между Каликино и Городня, а также между Ветлино и Оритово. Но и здесь гитлеровцы встретили нас сильным артиллерийским и минометным огнем. Стрелковые полки залегли и перешли к обороне. О сложившейся обстановке докладываю Ротмистрову. Выслушав меня, он предупредил:

— В населенные пункты танки пусть не входят, иначе останемся без машин. Старайтесь обходить узлы сопротивления и упорно пробивайтесь к Калинину...

Атаки позиций немцев, перешедших к обороне, мы продолжали и 21 октября, однако нам не удалось достичь даже тех рубежей, с которых враг потеснил нас в предшествующих боях...

* * *

Почти десять дней на подступах к Калинину шли ожесточенные бои. Встретив упорное сопротивление наших войск, противник начал стягивать к городу главные силы 9-й армии, которая имела задачу уничтожить советские войска, действовавшие в районе Торжка и Калинина, чтобы в дальнейшем развить удар в общем направлении на Вышний Волочек в тыл Северо-Западного фронта. Одновременно 3-я немецкая танковая группа, взаимодействуя с частями 9-й армии, также должна была нанести удар из района Калинина на Вышний Волочек вдоль Ленинградского шоссе. Осуществив этот маневр, гитлеровцы надеялись окружить войска Калининского и Северо-Западного фронтов и обеспечить себе глубокий обход Москвы с севера. Создав превосходство в силах, враг был уверен в успехе.

Тогда, в октябре 1941 года, нам, конечно, не были известны подробные планы противника. Но сердцем мы понимали, какую страшную угрозу для столицы представляет выход фашистов на ее северные подступы, и делали все, чтобы не допустить этого. Активной обороной и контрударами наших войск, в том числе и нашего танкового полка, план гитлеровцев был сорван. На этом участке фронта мы накрепко закрыли немцам дорогу на Москву и заставили их перейти к обороне. [151]

В сопровождении ординарца сержанта Михайлова иду по сельской улице. У самой дороги валяются две разбитые немецкие зенитки, за одним из домов навсегда опустили стволы две пушки, немного дальше — три сгоревших танка, за ними брошенные автомашины.

Вхожу в дом, где находится полковник Ротмистров. Комбриг торопливо расхаживает по комнате. Увидев меня, здоровается и сразу же задает вопрос:

— Сколько вам потребуется времени, чтобы вывести танки из боя?

К ответу я не готов и, чтобы хоть немного собраться с мыслями, говорю:

— Танки легче ввести в бой, чем вывести. Сами знаете, как переживают пехотинцы, когда мы уходим от них...

— За какое время сумеете эвакуировать с поля боя подбитые и неисправные машины? — спрашивает комбриг.

— Все они уже собраны в роще у деревни Поддубки. За ночь ремонтники смогут ввести их в строй.

— Это хорошо, — одобряет Ротмистров. — А стрелковым частям пока серьезной угрозы нет. За эти дни мы основательно потрепали немцев, и нового наступления они сейчас не начнут. Как утверждают пленные, у них создалось впечатление, будто под Калинином действуют крепкие танковые заслоны. [152] Командующий армией располагает такими данными: танковая группа Гота повернула на юго-восток. Она, конечно, будет помогать группировке, наступающей на Москву. Надо помешать этому. Командование решило повернуть нашу бригаду на юг и поставило ей задачу нанести удар на Старицу. Выполнять эту задачу будем вместе с 243-й стрелковой дивизией. Теперь вам понятно, почему надо сегодня же вывести танки из боя?..

— Понятно. К двадцати двум успеем. Когда выступать?

— Идите сюда и слушайте, — вместо ответа приглашает меня Ротмистров к карте. — Наносите обстановку. Вот видите, — показывает он на синие стрелы, — немецкие колонны по Ржевскому шоссе тянутся за Волгу. Если наши танки сомнут вражеские заслоны и вырвутся в район Заборовье, Липига, Стренево, мы нарушим передвижение войск противника, создадим угрозу его важнейшим коммуникациям и тем самым облегчим положение наших частей, которые держат оборону на волоколамском направлении. На нас ложится и основная тяжесть боевой разведки. Только танки могут глубоко проникнуть в расположение врага и получить конкретные данные о его силах. Но сразу имейте в виду, что в междуречье Тьмы и Волги немцев очень много, — заключил Ротмистров, бро-еив карандаш на карту.

— Перед выступлением, — советует комиссар, — обязательно напомните командирам о марше из-под Валдая. Чтоб никаких отставших танков...

— Каждый экипаж у нас на счету, — добавляет Ротмистров, — и должен бить врага с двойной, тройной силой.

С начальником штаба майором Красновым уточняем поставленную полку задачу, намечаем предложения по взаимодействию с 243-й стрелковой дивизией.

В передовой разведотряд выделяем роту тридцатьчетверок из семи танков. Они возьмут на броню роту автоматчиков из мотострелкового батальона. Возглавляет отряд командир роты лейтенант Ф. С. Загребин и политрук Ф. Г. Тарасов. Это люди надежные: и опыт у них есть, и смелости не занимать, и на бесшабашный риск не пойдут. Главное, что от них требуется, — до утра захватить Заборовье и удерживать его до подхода основных сил полка, обо всем замеченном в пути немедленно сообщать по
радио. [153]

Через час разведотряд тронулся в путь, а вскоре двинулись и батальоны. Идем на малой скорости — вокруг темнота, накрапывает назойливый осенний дождь, смешанный с сырым снегом. В той стороне, откуда мы недавно ушли, вспыхивают, как искры, ракеты, раздаются одиночные взрывы тяжелых снарядов. Но я прислушиваюсь не к этим звукам. Жду, когда в наушниках танкошлема раздастся голос Загребина или Тарасова. Наконец первая весточка: сбив вражеский заслон у деревни Савино, танки с ходу ворвались в деревню Сухой Ручей, отряд продолжает продвигаться на Заборовье.

Судя по докладу, наше ночное наступление в юго-западном направлении явилось для немцев полной неожиданностью, и организованного сопротивления они пока не оказали. Значит, мы можем продолжить движение по этому маршруту, не развертывая колонну. Механики-водители с трудом ведут машины: в колонне ни единого огонька, только белеющий на обочинах снег помогает различать след гусениц танков передового отряда. Меня сейчас больше всего тревожит одно: с чем столкнутся Загребин и Тарасов в Заборовье? Немцы, которых выбили из деревень Савино и Сухой Ручей, наверное, успели предупредить своих о ночном рейде наших танков.

На рассвете передовой отряд — семь танков и сорок пять автоматчиков — атаковал Заборовье, в котором стояли пехотные подразделения гитлеровцев. Внезапный стремительный удар наших воинов ошеломил фашистов, и они стали поспешно отходить. Отважно и дерзко в этом бою действовал каждый экипаж. Командир танка заместитель политрука В. А. Вотницев, заметив, что к противотанковым орудиям подходит машина с боеприпасами, точными выстрелами уничтожил ее. Механик-водитель сержант Н. А. Осипов раздавил гусеницами два орудия. Расчеты других пушек противотанковой батареи разбежались и были пленены мотострелками. Экипаж сержанта Акименко в упор расстрелял выскочившую из-за угла вражескую бронемашину, которая открыла было огонь по танковому десанту. [154]

В трудные минуты на помощь танкистам приходили мотострелки. У машины старшины А. В. Никанорова была перебита гусеница. Находившееся на броне отделение автоматчиков быстро спешилось и заняло круговую оборону. Под огнем противника механик-водитель и башенный стрелок ремонтировали гусеницу, а командир танка и наводчик орудия продолжали вести огонь. Когда гусеница была соединена, автоматчики вновь заняли свое место на броне и танк двинулся вперед.

Пока разведотряд завершал разгром гитлеровцев в селе, подошли батальоны. Главное теперь — не медлить с вводом их в бой, не дать врагу подбросить подкрепление или подготовить оборону на промежуточном рубеже. Принимаю решение: батальон Гуменюка направить в обход села с запада и перекрыть шоссе, идущее на Волынцево, батальону Ушакова приказываю прорваться через Заборовье в Избрижье. Ротмистров одобрил мой план.

— Действуйте, — сказал он. — Основные усилия — на захват шоссе.

Но действовать пришлось не сразу. Знакомым клином над селом и дорогой нависли «юнкерсы». А над ними вскоре появились истребители. «Мессеры»? Нет. Не похоже...

— Что за самолеты? — спрашивает меня комиссар полка Дворкин. — Какие-то новые.

Вдруг видим, как задымил один «юнкерс», за ним другой. Строй бомбардировщиков рассыпался, а остроносые истребители, набрав высоту, снова обрушиваются на них из-за свинцовых осенних облаков.

— Наши! Наши! — не скрывая восторга, кричит Дворкин.

Да, это действительно здорово. Наши истребители не дали врагу бомбить боевые порядки полка. К сожалению, не так уж часто это бывало в трудном сорок первом году.

Близится время начала атаки. Начальник штаба, поддерживающий связь с 243-й стрелковой дивизией, сообщает, что ее полки подойдут только через четыре часа. А как нужна нам сейчас пехота! Она бы помогла нам развить успех, который принес неожиданный удар по Заборовью.

Снова стал падать сырой снег. Видимость ухудшилась. На расстоянии двухсот — трехсот метров танки едва видны. Это нам сейчас на руку. Немцы не смогут вести прицельный огонь с дальних дистанций. И все же их артиллерия не бездействует. Недалеко от нас громыхают взрывы снарядов и мин. [155]

— Семь, семь, семь! Семь, семь, семь! — кричу в радиомикрофон, передавая батальонам и ротам сигнал начала атаки.

С небольшой возвышенности, на которой стоит мой командирский Т-34, наблюдаю за выходом рот в атаку. Боевые машины идут не останавливаясь. К башням плотно прижались автоматчики. Время от времени бьют танковые пушки, строчат пулеметы и автоматы.

Батальон Ушакова приближается к деревне Талутино. Там уже заметна сутолока. Колонна штабных и грузовых машин, вытянувшаяся вдоль деревни, спешит к шоссе. Обгоняя одна другую, машины идут на восток. А наперерез колонне, развернувшись в линию, мчатся танки батальона Гуменюка. Вот они остановились. С брони на землю спрыгнули автоматчики. Гремят залпы танковых пушек, и в колонне немцев вспыхивает несколько машин. На шоссе пробка. От прямого попадания наших снарядов появляется еще несколько костров.

Стремительный удар советских танкистов вызвал замешательство врага, но не сломил его способности к сопротивлению. Прямо у шоссе гитлеровцы развернули противотанковые орудия и открыли огонь по нашим танкам. На помощь танкистам пришли автоматчики. Умело используя складки местности, мотострелки скрытно подошли к вражеским орудиям и меткими очередями истребили прислугу нескольких пушек.

Более часа продолжался этот напряженный бой. Большая часть немецкой колонны была уничтожена. Как выяснилось потом, в Талутино мы разгромили штаб 161-й пехотной дивизии и штаб 336-го пехотного полка гитлеровцев.

— Бросок танков, — признал один из пленных, — был настолько ошеломляющим, что наши орудия успели сделать только по одному-два выстрела...

Да, мы нанесли врагу чувствительный удар. А что дальше? Боевые порядки полка растянуты, несколько машин отстали из-за технических неисправностей. Израсходовано немало горючего и боеприпасов. Закрепиться на достигнутом рубеже, подтянуть тылы и ждать? Рискованно. Противник подбросит резервы и попытается вернуть утраченные позиции. Самое верное — не давать врагу передышки. [156]

В деревню Князево, недавно освобожденную нами, прибыл штаб полка. Капитан Калинин докладывает:

— На подходе к Заборовыо полки 243-й стрелковой дивизии.

Значит, есть надежда, что успех танкистов закрепит пехота.

Когда уже сгустились сумерки, в полк приехал комбриг. В избе, где разместился штаб, завешены окна, на столе керосиновая лампа. Тусклый свет от нее падает на карту, только что разостланную начальником штаба на широком деревенском столе. Капитан Калинин успел собрать данные об итогах закончившегося боевого дня и докладывает их комбригу:

— Танкисты полка вместе с мотострелковым батальоном уничтожили 3 танка, 2 самоходные пушки, 28 противотанковых орудий, артиллерийскую батарею, 10 пулеметов, до 300 солдат и офицеров противника. Все убитые, как установлено, из частей 6-й пехотной дивизии немцев. Разгромлен вражеский обоз с боеприпасами, захвачены пленные, 10 автомашин. Пленные подтверждают, что в районе Избрижье действует переправа через Волгу.

— Пленных, — замечает Павел Алексеевич, — направьте в штаб 29-й армии. Наша бригада сейчас входит в нее. Сколько боеспособных машин в полку?

— Двадцать шесть. Цистерны с горючим и машины с боеприпасами подошли. Через час танки будут заправлены и пополнены боекомплектом.

Комбриг слушает молча, не отрывая глаз от карты. Какое решение примет он? Отвести батальоны и, собрав их в кулак, с наступлением утра вновь ударить по врагу или продолжать действовать ночью? Для того и другого варианта есть основания. Но Ротмистров избирает последний. Ночной атакой полк должен очистить от противника Липигу, Избрижье и захватить переправу через Волгу. Отдых личному составу — до 23.00.

Батальон капитана Гуменюка получает задачу — во взаимодействии со стрелковым батальоном скрытно подойти к селу Липига, атаковать и уничтожить неприятеля,, выйти на южную окраину села и продолжать наступление. Батальон Ушакова во взаимодействии с мотострелковым батальоном бригады, обойдя деревню Шернево с юга, должен ворваться в Избрижье, захватить переправу через Волгу и взять под огонь танков Ржевское шоссе. [157]

Глубокой ночью в штаб полка доставили пленного. Наши разведчики взяли его в районе деревни Глухово, что стоит на дороге Старица — Торжок. В ходе короткого допроса выяснилось, что пленный — офицер штаба 110-й пехотной дивизии немцев, которая срочно перебрасывается под Москву. Немедленно связываюсь с Ротмистровым и передаю ему эти важные сведения.

Подступы к селу Липига гитлеровцы непрерывно освещали ракетами. Несмотря на это, батальону капитана Гуменюка удалось с ходу ворваться в него. В селе осталась одна стрелковая рота, а танки батальона с пехотой на броне продолжали наступление в направлении Стружня.

Батальон капитана Ушакова на рассвете ворвался в Избрижье. На переправе через Волгу сосредоточились немецкие машины с солдатами, танки, бензовозы. Наши экипажи открыли огонь из пушек. Гитлеровцы не сразу поняли, с какого берега их обстреливают, и заметались. Вспыхнули бензовозы, взлетели на воздух понтоны, несколько автомашин, десять лодок с пехотой. Через полчаса в Избрижье не осталось ни переправы, ни немцев. Только огромные маслянистые пятна плыли по волжской воде.

Активные действия 8-й танковой бригады и 243-й стрелковой дивизии в направлении Старицы вызвали переполох у гитлеровцев. Чтобы удержать Калинин и спасти находившиеся там части от окружения, противник стал непрерывно контратаковать нас. Показания пленных свидетельствовали, что в район Старицы стягиваются новые вражеские части. В частности, 110-я пехотная дивизия, которую фашистское командование начало было перебрасывать под Москву, остановилась под Старицей и повернулась фронтом на Торжок...

Особенно тяжелой обстановка здесь стала в начале ноября. Поредевшие в предшествующих боях стрелковые части растянулись по фронту, как говорится, в ниточку. Не хватало сил для того, чтобы создать надежные узлы со-нротивления. Пехотинцы огромными усилиями сдерживали натиск врага.

Не лучше положение было и в нашем полку. За два месяца непрерывных боев танки прошли по три тысячи километров, многие требовали неотложного ремонта, а времени на это не было. Батальоны приходилось бросать с одного направления на другое на помощь стрелковым частям. [158]

Вечер 4 ноября. В штабном автобусе собрались начальник штаба капитан Калинин, помощник по технической части старший лейтенант Сотников, помощник начальника штаба полка старший лейтенант Курносов, заменивший старшего лейтенанта И. И. Сизова. На видавшем виды столе чадит «катюша» — светильник, сделанный из снарядной гильзы. Подразделениям мы дали короткий отдых, а сами обдумываем пути решения новой задачи. От командира бригады только что получено боевое распоряжение — в 7.00 5 ноября контратаковать противника, прорвавшегося вдоль шоссе Старица — Торжок. По данным разведки, у немцев до трех десятков танков, две-три батареи, часть артиллерии развернута на позициях.

Мы решили действовать так: обойти артиллерийские позиции немцев и обрушиться на их танки, находящиеся в исходном положении.

Едва забрезжил рассвет, наши машины вышли из ельника и двинулись на рубеж атаки. Вот с опушки рощи выкатился один, потом другой светящийся шарик. «Бьют термитными», — мелькает догадка.

— Внимание влево! Внимание влево! — предупреждаю Гуменюка об опасности.

В ту же минуту наши танки с ходу и с коротких остановок обрушивают огонь на вражескую батарею. Она умолкает, и роты продолжают стремительное движение вперед.

С неприятельским заслоном батальон Гуменюка разделался довольно быстро. Прикрывавший деревню Глухово батальон пехоты и рота танков противника опомнились лишь тогда, когда наши танкисты подошли к деревне вплотную. Гитлеровцы бросились к орудиям и танкам, но было уже поздно.

Из башни своего Т-34 вижу, как наши роты приближаются к району исходных позиций танков противника, навстречу им, набирая скорость, двигаются вражеские машины. Они разворачиваются в сторону батальона Ушакова. Гитлеровцы, видимо, решили реализовать свое численное превосходство.

— Ляшенко, ускоряй ход! Ускоряй ход! Бей по бортам! — слышу в наушниках голос капитана Гуменюка. [159]

Он выдвигает на помощь соседу роту КВ, которой командует старший лейтенант Ляшенко. Рота выходит со стороны рощи и направляется на фланг гитлеровцев. Завязывается ожесточенный огневой бой. На наши КВ устремились еще десять немецких танков. У врага опять явное численное превосходство. На помощь Ляшенко бросаю находившийся в моем резерве взвод тридцатьчетверок под командованием лейтенанта Богатырева. Решительно сблизившись с противником, экипажи старшин Вотницева и Астахова подбили два танка. Вражеская атака была отбита. Немецкие машины повернули назад.

В тот же день на дороге Старица — Торжок мы настигли тылы 110-й пехотной дивизии гитлеровцев. Немцы приняли нас за своих и не оказали никакого сопротивления. Наши танки на большой скорости прошли вдоль колонны и уничтожили ее.

Мы сорвали еще одно наступление врага, но разгромить его, конечно, не смогли. Соотношение в силах и средствах было слишком неравным. На участке Глухово — Избрижье кроме частей 161-й пехотной появились части 26-й, 110-й и 6-й пехотных дивизий гитлеровцев.

Шестого ноября полк весь день сдерживал наступающего противника, а иногда и сам переходил в контратаки. Только поздно вечером прибыл я на командный пункт. Ведь завтра праздник!

— Хоть и война, хоть из боев не выходим, а праздничный приказ по полку нужен, — сказал комиссар полка Дворкин.

Капитан Калинин молча берет бумагу, взволнованно смотрит то на меня, то на комиссара, собирается писать.

— Товарищи бойцы, командиры и политработники, — начинаю я. — Поздравляем вас с 24-й годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции...

Смотрю на комиссара. Он понимает, что требуется от него, и продолжает диктовать.

Поздно ночью в штабной автобус вбежал взволнованный радист. Он сообщил нам, что в Москве состоялось торжественное заседание, посвященное 24-й годовщине Октября, что с докладом, как всегда, выступал И. В. Сталин. Надо ли говорить, какой радостью была для нас эта весть. Батальонный комиссар Дворкин, пропагандист старший политрук П. М. Бобков, секретарь партбюро политрук Н. К. Онищик сразу же ушли в батальоны и специальные подразделения. [160]

Наутро наши батальоны, взаимодействуя с частями 246-й стрелковой дивизии, пять раз ходили в атаку, но к Старице прорваться мы, к сожалению, не смогли.

На следующий день особенно тяжелое положение сложилось в районе Селижарова. Немцы прорвали здесь оборону наших стрелковых частей и создали непосредственную угрозу этому городу. По указанию командования фронта, под Селижарово был направлен батальон капитана Ушакова. Вместе с 930-м стрелковым полком наши танковые роты с ходу перешли в контратаку и, продвинувшись на 10 километров, выбили врага из деревни Горица. В этом бою погиб капитан Александр Николаевич Ушаков. Все мы очень тяжело переживали гибель комбата. В полку Александр Николаевич пробыл сравнительно недолго, но танкисты успели полюбить его за смелость, решительность, простоту.

Чрезвычайно тяжелая обстановка, сложившаяся на фронте, вызвала необходимость широкого маневра танковыми частями. На калининском участке фронта в те дни действовали две танковые бригады — 8-я и 21-я. Нашему полку неоднократно приходилось совершать, марш-броски на 100 километров и более, а затем с ходу вступать в бой. Нередко обстоятельства складывались так, что на оценку обстановки и принятие решения времени оставалось крайне мало, не говоря уже об организации взаимодействия с пехотой и артиллерией. Иногда боевые задачи подразделениям приходилось ставить на марше по карте, взаимодействие увязывать накоротке и. атаковать противника с ходу. Широко применяли мы оправдавшую себя тактику танковых засад.

Быстро маневрируя на широком фронте, нанося решительные контрудары по наступающим вражеским частям, мы заставили фашистское командование поверить, что против них выдвинуты большие танковые заслоны. Это признавал, например, Гудериан. В своих воспоминаниях он пишет:

«Особенно неутешительны были известия про бои под Калинином. Нужно изучить, наверное, тактику русских, высокую маневренность русских танков. Русская пехота наступает, а танки наносят массированные удары по нашим флангам».

Эти бои были для нас и суровым испытанием, и школой боевого опыта. Мы познавали тактику, силы и слабости врага, учились бить его наверняка. [161]

От короткого сна меня пробудил грохот артиллерийского огня, катившийся из-за Волги. В ту же минуту телефонный звонок. Докладывает оперативный дежурный:

— Товарищ подполковник, немедленно к командиру бригады...

Быстро натягиваю сапоги, накидываю полушубок, выбегаю на улицу. Морозный утренний воздух обжигает лицо, и от недавнего сна не остается и следа. За Волгой снова грохочут орудия. Багровые вспышки озаряют горизонт. Южнее деревни Поддубье, где находится командный пункт полка, повисли в небе осветительные ракеты. За Иваньковским водохранилищем шарят под самыми облаками прожекторы.

Подходит газик. Еду в деревню Каблуково, где находится штаб бригады. Ротмистрова на старом месте нет. Дом, в котором он находился вчера, разрушен бомбой. Едва успел представиться комбригу, как на деревню был совершен новый воздушный налет. Двухсоткилограммовая бомба угодила во двор дома, где разместился штаб, но не взорвалась. Мы быстро оставили здание. И вовремя. Только успели уйти, как раздался взрыв. Видимо, гитлеровцы сбросили бомбу замедленного действия.

— За сутки третья квартира, — то ли шутит, то ли возмущается Павел Алексеевич.

Адъютант комбрига быстро готовит ему рабочее место: подвигает к стоящей вдоль стены скамье колченогий стол, завешивает брезентом окна (стекла выбиты при бомбежке). Вот уже над столом появилась лампочка от аккумуляторной батареи, и стало светло. В избе холодно. Полуразвалившаяся печь, судя по всему, давно не топлена. [162]

Ротмистров достал карту, разложил ее на столе, что-то записывает в своем блокноте. Сижу тихо, чтобы не мешать комбригу, стараюсь понять, какие вести узнаю — хорошие или плохие. В голове разные мысли. И больше всего — о Москве. Неужели немцы прорвались? Прислушиваюсь к канонаде за Волгой, и кажется мне, что бой удаляется на восток. Ротмистров, заметив тревогу на моем лице, спрашивает:

— Что загрустил, Александр Васильевич?

— Обстановка не радует, — киваю головой в сторону Волги.

— Надо бы хуже, да... Но не об этом разговор, — тут же прерывает себя комбриг. — Когда можешь выступить с полком и сколько времени потребуется на марш в обход Иваньковского водохранилища к каналу? Прикинь с начальником штаба, да безо всяких поправок даже на малейшие задержки...

— Задержки могут быть, товарищ комбриг. Это же не десять километров, а около сотни...

— Даже побольше, — уточняет Ротмистров. — Но пройти их надо в самое короткое время.

В дом входят бригадный комиссар Шаталов, начальник штаба бригады майор Краснов. Оба сосредоточенно смотрят на карту, на которой Ротмистров успел прочертить будущий маршрут, обозначить направления вражеских ударов.

— Опять рубить клинья, — не отрывая глаз от карты, заключает Шаталов.

— Кому же их рубить, как не танкистам, — коротко бросает Ротмистров. — Гота будем громить. Из-под Калинина его танковая группа повернула на Клин.

Комбриг информирует об обстановке на нашем направлении.

— С утра 16 ноября, — говорит он, — немцы прорвали фронт ЗО-й армии и начали развивать стремительное наступление на Клин. В этот же день они нанесли мощный удар из района Волоколамска в направлении Истры. Вчера 185-я стрелковая дивизия завязала ожесточенные бои в районе Завидова. Наша бригада теперь передана в состав 30-й армии, которой командует генерал-майор Лелюшенко Дмитрий Данилович... [163]

Названная комбригом фамилия сразу оживила в моей памяти события почти двухлетней давности — бои на Карельском перешейке. Там Лелюшенко командовал 34-й танковой бригадой. Мне запомнилось, как он руководил переправой через реку Тайпалениоки. Распоряжения отдавал быстро, четко, сам действовал смело, энергично.

— Бригада, — продолжает Ротмистров и ведет карандашом по карте, — совершает марш из района Каблукова в район села Захарово (юго-восточнее Дубны). Идем через села Рождествена, Максимово на большую Волгу и далее на города Дмитров, Рогачево. Начало марша — с наступлением темноты. Все радиостанции будут работать только на прием. Управление колоннами с помощью флажковой сигнализации...

С минуту мы сидим молча.

— Ну, в добрый путь, — прерывает наше молчание Ротмистров.

Я задерживаюсь с начальником штаба. Уточняем маршрут, порядок движения, время прохождения колоннами каждого пункта. Надо, чтобы колонны подразделений бригады нигде не столкнулись, не мешали одна другой и каждая точно в указанный срок была в пунктах своего назначения.

Спешу в полк. Из головы не выходит мысль, что гитлеровцы начали новое наступление на Москву и прорвались к ней с разных направлений. Волоколамск, Истра, Клин. Это же несколько десятков километров от столицы...

Немецко-фашистское командование все еще надеялось изменить ход боевых действий под Москвой и во что бы то ни стало до зимы овладеть нашей столицей. Оно лихорадочно перегруппировывало силы, спешно подбрасывало пополнения из тыла. Значительно сокращались полосы наступления ударных группировок. Третья танковая группа из-под Калинина была переброшена на волоколам-ско-клинское направление. Перед новым большим наступлением на Москву Гитлер обратился к войскам:

«Солдаты! Перед вами Москва! За два года войны все столицы континента склонились перед вами, вы прошагали по улицам лучших городов. Осталась Москва. Заставьте ее склониться, покажите ей силу вашего оружия, пройдите по ее площадям. Москва — это конец войны. Москва — это отдых. Вперед!».

Возвратившись из штаба бригады, вместе с комиссаром, начальником штаба, помощниками проверяем состояние готовности полка к маршу, к выполнению новой боевой задачи. [164] Танков у нас мало — немногим более двух десятков. Каждая боевая машина уже неоднократно получала повреждения от вражеских снарядов, каждая по пять-семь раз побывала в ремонтных мастерских. Например, из десяти КВ у трех требовалось менять двигатели, у трех — коробки передач, из девяти тридцатьчетверок только две были вполне исправны, у четырех предстояло менять двигатели, у трех — пушки. Не в лучшем состоянии были танки Т-40 и Т-60. С такой вот техникой надо не только совершить форсированный марш, но и с ходу вступить в бой с численно превосходящим противником, найти его уязвимые места, ударить так, чтобы остановить, отбросить. Это трудно, очень трудно. Но есть у нас главное — люди, мужественные и сильные, крепко верящие в победу.

Сгущаются морозные сумерки. Батальоны вытягиваются на дорогу и, набирая скорость, уходят в ночь. Впереди небольшой передовой отряд. В его составе и моя тридцатьчетверка. Идем быстро. Короткие остановки только для того, чтобы осмотреть боевые машины, залить масло, отрегулировать тяги управления, натяжку гусениц.

Глубокая ночь, а вокруг светло. В холодном ноябрьском небе то и дело появляются светящие бомбы, подолгу висят на своих маленьких парашютах. Эти бомбы сбрасывают немецкие ночные бомбардировщики, что летают южнее и восточнее Иваньковского водохранилища и бомбят обнаруженные цели.

Рано утром 21 ноября передовой отряд подошел к деревне Захарово, севернее Клина. Тут встретил нас командир бригады. Он сообщил, что гитлеровцам удалось преодолеть сопротивление частей 30-й армии, развить наступление и ворваться в Клин. Собрав большие силы пехоты и танков, немцы пытались осуществить здесь обходный маневр и прорваться к Москве. 30-я армия вела тяжелые оборонительные бои.

— По данным разведки, — говорит Ротмистров, — в село Березино, севернее Клина, прибыло до 50 немецких танков и автомашин, артиллерия и минометы. Есть основания считать, что здесь готовится наступление с целью прорыва к каналу. Наша задача — не дожидаясь подхода основных сил полка и бригады, атаковать Березино передовым отрядом и нанести по противнику внезапный упреждающий удар. [165] Если промедлим и дадим немцам начать организованное наступление, они смогут прорваться к каналу, овладеют переправами, а это повлечет за собой катастрофические последствия... Непрерывно ведите наблюдение за противником и готовьте атаку. Я еду к артиллеристам. Добьюсь, чтобы они поддержали нас огнем. Желаю удачи. До встречи на НП...

У нас в передовом отряде всего пять танков и батальон мотопехоты. У немцев сил значительно больше. И все же... Враг считает, что отбросил наши части и может продвигаться дальше. Он не ждет атаки, тем более поддержанной танками.

С командиром разведроты старшим лейтенантом А. С. Туренковым отправляемся в разведку. Надеваем маскировочные халаты, проверяем оружие. Кустарником приближаемся к селу. Залегли. В бинокли просматриваем улицы и закоулки. Село небольшое — насчитали всего 60 домов. В центре старая церковь. Это хороший ориентир для артиллеристов. Вражеские танки, орудия, автомашины стоят у домов, гитлеровцы греются в избах. Видимо, поджидают подхода основных сил. С нашей стороны кусты подходят к селу совсем близко. В них можно надежно замаскироваться пехотинцам, сюда же следует подтянуть и танки. Так что исходный рубеж вполне подходящий.

Возвращаюсь к передовому отряду. Там меня уже ждет полковник Ротмистров. Увязав взаимодействие с начальником артиллерии 30-й армии, он захватил с собой майора-артиллериста, который, видимо, будет обеспечивать наши действия артиллерийским огнем.

— Что у вас есть кроме пяти танков? — спрашивает Ротмистров.

— Взвод броневиков, тридцать четыре станковых и ручных пулемета.

Павел Алексеевич на минуту задумывается. Такими ограниченными силами нам еще не приходилось начинать бой с противником, имеющим многократное превосходство. Но мы находимся на подступах к Москве... Мы должны остановить врага любой ценой.

Тем же кустарником, которым пробирались с Туренковым, теперь выдвигается наш отряд. Впереди пулеметчики, за ними; на почтительном удалении танки и броневики. [166]

До Березино около километра. Пулеметчики развертываются. Теперь их задача — подойти к селу метров на 400, охватить его с трех сторон и занять такие позиции, с которых можно было бы вести перекрестный огонь. Танки и броневики — за пулеметчиками.

К моей машине подбегает начальник полковой разведки старший лейтенант Гребнев, докладывает:

— Все танки заняли позиции и готовы к выполнению задачи.

— Пулеметчики ждут сигнала, — коротко сообщает Ту-ренков.

— Начнем, — обращается Ротмистров ко мне и к стоящему рядом с ним майору-артиллеристу.

Первой звучит команда майора-артиллериста:

— Феникс! Феникс! Ориентир пять. Ориентир пять. Буря! Буря!..

Проходит несколько секунд. Из района Слободы послышались глухие звуки выстрелов пушек, а следом зашуршали, засвистели над нами, приближаясь к селу, десятки снарядов. Во вражеской колонне, рядом с ней всплеснулись огнем и дымом конусообразные взрывы.

Вслед за артиллерией ударили наши тридцатьчетверки. Экипажи вели огонь бронебойными, осколочными снарядами, шрапнелью. Загорелись несколько немецких танков, пламя охватило больше десятка автомашин. Подбежавшие к танкам гитлеровцы тут же падали, сраженные осколками. Началось паническое бегство из села. Вот тут-то и открыли огонь наши пулеметчики.

Чуть в стороне стояли до десятка автомашин. Ударили мы и по ним. Первые же попадания дали непредвиденный результат. Громыхнули такой силы взрывы, что задрожало все вокруг. Машины были загружены боеприпасами. Дали по ним еще несколько залпов фугасными, и снова загрохотало. Вражеские снаряды и мины разлетались в стороны, рвались, вызывая пожары, усиливая панику среди гитлеровцев.

Как потом выяснилось из захваченных документов, мы разгромили передовой отряд наступавшей на Москву 14-й немецкой моторизованной дивизии.

Всего сорок пять минут длился этот бой, а принес нам большой успех. Его обеспечили внезапность, хорошая поддержка артиллерии. Мощный огневой налет не дал гитлеровцам развернуться в боевой порядок, сковал их и лишил способности к активному сопротивлению. Мы еще раз убедились, что и малыми силами, если их умело применять, можно наносить врагу чувствительные удары. [167]

Пока мы вели бой, немцы усилили нажим по шоссе на Опалево, чтобы вдоль реки Лутосни прорваться,к каналу Москва — Волга. Имея превосходящие силы, они вынудили полки 107-й мотострелковой дивизии отойти на новые рубежи. На помощь ей и перебрасывался наш полк.

Закончился короткий зимний день. Полк снова на марше. Оба батальона теперь в полном составе, хотя в каждом из них всего по двенадцать машин. Мало боеприпасов — по половине боекомплекта, горючее — только в баках. Транспортные машины, посланные в Талдом за горючим, еще не вернулись.

Поздно вечером мы сосредоточились в указанном районе. Весь день здесь шли ожесточенные бои. К деревне Опалево гитлеровцы подтянули до полка пехоты и танки. С рассветом они, конечно, перейдут в наступление в направлении на Рогачево.

— Товарищ подполковник, разрешите доложить... Только теперь я обратил внимание на невысокого стройного капитана.

— Капитан Моцарский прибыл в ваше распоряжение, — протягивает он предписание.

— Что ж, Леонид Михайлович, будем знакомы. Сегодня же принимайте батальон. После гибели комбата капитана Ушакова им командовал старший политрук Мартынов. Он и поможет вам войти в курс дела.

Попрощался с новым комбатом, а в душе жалею, что разговор был слишком коротким. Ведь завтра он поведет в бой двенадцать танков. Его приказу будут повиноваться десятки людей. Хватит ли у него воли, которая бы соединила всех в один кулак, способный ударить по врагу решительно, беспощадно?.. «Завтра утром перед боем надо обязательно побывать у нового комбата», — решил я.

На рассвете заглянул в батальон. С Моцарским поздоровались уже как старые знакомые. Задал ему несколько вопросов. Из ответов понял, что в течение ночи капитан многое узнал, познакомился с командирами рот и взводов, толково оценивает боевые возможности своего малочисленного батальона.

Старшему политруку Мартынову напоминаю, чтобы был всегда рядом с комбатом, не подменяя его, советовал, особенно в трудные минуты. Первое впечатление о Моцарском хорошее, основная же проверка — боем. [168]

Утром 23 ноября, как мы и предполагали, немцы перешли в наступление. Из района деревни Опалево четыре батальона пехоты, поддержанные сорока танками, атаковали позиции наших мотострелков. Оборона на этом участке у нас была неглубокой, и гитлеровцам удалось прорвать ее довольно быстро. Тогда навстречу врагу двинулись десять наших танков под командованием моего заместителя майора Вишнякова. Они с ходу вступили в бой, уничтожили пять немецких танков, две роты пехоты и отбросили гитлеровцев за передний край нашей обороны.

Посланная нами разведка обнаружила пехоту и танки противника, продвигавшиеся со стороны Клина в направлении деревни Воронино. Длина колонны — километра два. Замысел немцев понять нетрудно: населенные пункты Воронино, Спас-Коркодино раскинулись на берегу реки Лутосня, где проходил тыловой рубеж обороны стрелковой дивизии. Скованная льдом река не представляла серьезной преграды для танков. Они намеревались протаранить наше слабое прикрытие и устремиться на Рогачево.

Как поступить в сложившейся обстановке? Встретить врага огнем с места или контратаковать на марше? Больший результат может дать последнее. Дело в том, что у немцев много пехоты. Пока мы ведем огневой бой с танками, она кустарниками и перелесками просочится к нам в тыл и может доставить немалые неприятности и танкам, и стрелковым подразделениям. Внезапная контратака наверняка на какое-то время вызовет у гитлеровцев растерянность, не позволит сразу развернуться. Тем временем мы уничтожим часть их сил и уменьшим численное превосходство.

Связываюсь с Ротмистровым. Выслушав мое сообщение о действиях противника и принятом решении, он ответил:

— Правильно. Контратакуйте смело и решительно.

Тут же передаю боевое распоряжение командирам батальонов. И вот уже танки, прикрываясь кустарником, мчатся наперерез неприятелю. Выходим к шоссейной дороге, что идет с Клина на Рогачево, останавливаемся на опушке рощи. С этого рубежа мы и пойдем в контратаку. У одного из танков замечаю обоих командиров батальонов — Гуменюка и Моцарокого. Они внимательно следят за дорогой, по которой приближается вражеская колонна. [169]

— Товарищ подполковник, — обращается ко мне Гу-менюк, — ждем вашей команды.

С ответом не тороплюсь. Тоже смотрю на дорогу. Замечаю, что немцы продвигаются не очень уверенно. То ли боятся неожиданного столкновения с нашими войсками, то ли ждут сообщения своей разведки. Во всяком случае, не доходя до Воронино, колонна остановилась. В середине ее прямо у машин собралась группа. Это, видимо, офицеры...

— Товарищи командиры, — обращаюсь я к Гуменюку и Моцарскому, — за нашу Советскую Родину, за нашу столицу Москву приказываю начать атаку!

Комбаты бегут к своим танкам. Слышу, как они повторяют мою команду. Проходит несколько секунд, и с опушки леса к шоссе рванулись двадцать пять наших танков. Короткая остановка. Залп. На дороге разрывы снарядов. Несколько немецких машин загорелись. Некоторые разворачиваются.

Наши танки стремительно приближаются к дороге, обстреливая ее из пушек. Слежу за машиной Моцарского, находящейся в центре боевого порядка батальона. Вдруг замечаю, как за дорогой развертываются фашистские противотанковые орудия.

— Внимание! За дорогой противник! — кричу в радиомикрофон.

В ту же минуту с опушки леса выкатились двадцать легких и средних вражеских танков.

Противник слева! — сообщаю Гуменюку. — Противник слева!

Но он почему-то продолжает движение в прежнем направлении.

— Трассирующим, заряжай! Огонь! — передаю команду наводчику.

Трассирующий снаряд проносится над машиной Гуменюка, указывая ему направление атаки. Его роты разворачиваются, идут навстречу врагу. С коротких остановок они обстреливают немецкие танки. Несколько фашистских машин загорелись. Остальные, не открывая огня, повернули обратно. Это подействовало на колонну, что была на дороге. Уцелевшие после нашего огневого налета машины начали поспешно разворачиваться. Набирая скорость, они двинулись в сторону Клина. Не давая врагу опомниться, мы перешли в преследование. С коротких дистанций наши танкисты подбили еще пять танков, раздавили три противотанковых орудия, рассеяли до полка мотопехоты. Только под вечер мы вышли из этого боя. Попытка гитлеровцев прорваться с Клина на Рогачево была сорвана. [170]

Упорные, ожесточенные бои полк вел и в последующие дни. Обстановка на нашем участке фронта оставалась крайне тяжелой. Темпы продвижения противника хотя и замедлились, но он продолжал теснить нас к Рогачево, стремясь прорваться к Дмитрову. Здесь у него было до двухсот танков, которые активно поддерживали артиллерия и авиация.

Резко похолодало. К 25 ноября морозы достигли тридцати градусов. Усилились снегопады, что еще больше затрудняло движение войск, стесняло маневр по фронту. С предельным напряжением сил мы сдерживали натиск врага. То в одном, то в другом месте ему удавалось пробивать бреши в нашей обороне.

Как-то полковник Ротмистров вызвал меня на свой наблюдательный пункт, находившийся на высотке южнее Рогачево. Быстро добираюсь туда, захожу в блиндаж. Комбриг, как всегда, в кожаном пальто. Он стоит у амбразуры и смотрит в бинокль. Рядом с ним в белом маскхалате, надетом поверх ватника, командующий 30-й армией генерал Лелюшенко.

— Командир танкового полка подполковник Егоров к командиру бригады, — докладываю командарму.

— Идите сюда, Егоров, — зовет меня Лелюшенко и подает руку. — Здравствуйте. Умело действовали ваши батальоны у деревни Окулово. На целые сутки задержали противника. Теперь задача не легче. В районе деревни Покровское немцы сосредоточили пехоту и танки. Вот-вот перейдут в наступление. Надо контратаковать их, пока не развернулись. Танки все сохранили?

— Потерь пока не было, товарищ командующий...

— Значит, два с лишним десятка у вас есть. В наше время это сила. Правда, у гитлеровцев ровно в десять раз больше. Но бить их все равно надо. Прикажите своим танкистам действовать так: один снаряд — один немецкий танк...

— Опыт в этом деле у них есть, и немалый, — обнадеживает командующего Ротмистров. — Могут даже других поучить. [171]

Не успели мы закончить разговор, как противник начал сильную артиллерийскую подготовку.

— С контратакой опоздали, — с сожалением заметил Лелюшенко. — Быстрее в полк и отражайте наступление танков и пехоты огнем с места. Только так мы обеспечим сейчас устойчивость нашей обороны.

Успеваю посмотреть в бинокль на передний край. Снаряды и мины ложатся там плотно. Позиции танков несколько позади в перелеске. Трудно сейчас пехотинцам. Щелей и блиндажей у них мало, и это, конечно, увеличит потери...

Артиллерийский огонь неожиданно прекращается. Над полем боя появляются четыре группы немецких бомбардировщиков. Основной удар они наносят вдоль дороги на Рогачево. Значит, здесь хлынет основная масса вражеских танков и пехоты.

Долго ждать не пришлось. Примерно в километре от нас на снежном поле поднялись сотни фигурок в серо-зеленых шинелях. Они хорошо видны на белом фоне. Атаку гитлеровцев поддерживали минометы. И опять основной огонь по переднему краю и ближайшим тылам. Отозвалась и наша артиллерия.

Три цепи наступающих немцев с каждой минутой все ближе. За ними, справа и слева, идут средние и легкие танки. С нашего переднего края доносятся пулеметные очереди, бьют винтовки, кое-где потрескивают автоматы. Видно, маловато сил у наших пехотинцев.

Главная задача сейчас — борьба с танками. Не отрываясь от командирской панорамы, слежу за их движением, мысленно отсчитываю расстояние. Тысяча... восемьсот... шестьсот метров... Теперь немецкая пехота идет только за танками. Три цепи развернулись не меньше чем на километр каждая.

До танков уже пятьсот метров. Экипажам даю такое указание: заранее взять на прицел определенный вражеский танк и вести его до команды «Огонь», поразив один, сразу же схватывать в прицел другой и бить без промаха. «Теперь пора», — мысленно говорю себе и передаю в эфир:

— Огонь! [172]

В ту же минуту ударили танковые пушки. К ним подключились крупнокалиберные пулеметы. В строю вражеских танков появились первые костры. Столбы земли и снежной пыли взметнулись в цепях пехоты, заставили ее залечь.

Бой продолжался до наступления темноты. Немцы предприняли еще несколько попыток прорваться с Покровского на Рогачево, но их атаки разбивались о стойкость наших танкистов, пехотинцев, артиллеристов.

Наступила короткая передышка. После нескольких суток, проведенных на морозе, пахнущая землей и хвоей землянка, оборудованная нашими саперами, показалась мне необыкновенно уютной. Только я успел расположиться, как адъютант доложил:

— К вам идет незнакомый полковник.

В ту же минуту в проеме двери, завешенной плащ-палаткой, вместе с клубами морозного пара появился рослый человек в затянутом ремнями полушубке.

— Командир 107-й мотострелковой дивизии полковник Чанчибадзе, — представился он и, не дожидаясь ответа, тут же спросил:

— Кто командир полка?..

— Подполковник Егоров, — то ли представляюсь, то ли отвечаю на вопрос комдива.

— Дорогой, выручай, пожалуйста, — крепко жмет мне руку Чанчибадзе. — Наша разведка доложила о скоплении немецких танков. Их около двухсот. Утром пойдут в наступление. Но ты сам видел, дорогой, какие потери понесла наша дивизия. Мы знаем, вам тоже пришлось нелегко. Но что делать, дорогой! Без вашей помощи нам не устоять. Так что выручай, по-братски выручай.

— У нас-то всего два с лишним десятка танков, — говорю я полковнику Чанчибадзе.

— Ничего страшного, дорогой, — с еще большей горячностью продолжает он. — Один против десяти может сражаться. У вас не танкисты, а снайперы. Сегодня сам видел, как они зажигали костры перед нашим передним краем. Без промаха били. Да наша артиллерия еще поможет...

Связываюсь с комбригом, докладываю ему о просьбе Чанчибадзе. Ротмистров отвечает не сразу. Видимо, сам обдумывает, как поступить в данной обстановке.

— Считайте это задачей дня, — говорит он наконец. — Хорошо продумайте взаимодействие и доложите мне. [173]

На рассвете полк двинулся на исходный рубеж. Едва успели мы занять позиции, как наблюдатели сообщили: в нашем направлении двигаются немецкие танки. Сколько их, сосчитать не удалось. Принимаю решение — отражать атаку танков только огнем с места. Командирам батальонов передаю приказ: разобраться в целях, огонь открывать лишь тогда, когда не менее пяти танков противника выйдут на расстояние прямого выстрела наших пушек.

Фашистские танки приближаются. А над нами уже армада вражеских бомбардировщиков. Они бомбят боевые порядки нашего первого батальона. Могут быть непредвиденные потери...

Сбросив бомбы, самолеты разворачиваются и начинают обстреливать нас из пулеметов. Тем временем немецкие танки подошли еще ближе.

— Огонь! — кричу я в радиомикрофон.

Моя машина тоже выдвигается вперед, чтобы принять участие в отражении массированной танковой атаки. Но в самом начале боя нас постигла неудача. В машину попал снаряд, были тяжело ранены механик-водитель и наводчик. Мне самому пришлось занять место у пушки.

Напряжение боя нарастает. Завязывается ожесточенная огневая дуэль. Ловлю в прицел Т-IV, навожу перекрестие под обрез башни, нажимаю спуск. Выстрел. Вижу, как немецкий танк на мгновение вздрогнул. Снаряд задел угол башни, высек искры, срикошетировал и ушел в лес. Вношу поправку в прицел. Новый выстрел. Теперь вражеская машина замерла на месте, задымила. Следующий танк я поджег с третьего выстрела. Экипажи первого батальона уничтожили десять машин. Шесть танков подожгли бойцы мотострелкового батальона капитана Шестака. Пулеметчики и автоматчики сумели отсечь пехоту от танков и уничтожили до двух рот гитлеровцев.

Первый натиск танков врага мы отбили, но бой продолжался. Над нами опять завыли бомбардировщики. Вокруг взрывы бомб, треск очередей крупнокалиберных авиационных пулеметов. При поддержке авиации танки начали новую атаку. Теперь они изменили направление и устремились на фланг 107-й мотострелковой дивизии. Там у нас была всего одна танковая рота старшего лейтенанта М. В. Ерошина. [174]

Набирая скорость, первые вражеские машины идут на взвод лейтенанта И. Г. Мартынова.

— Упреждай огнем! Упреждай огнем! — радирует ему капитан Гуменюк.

Мартынов так и поступил. Пока немцы не обнаружили его позицию, взвод в течение нескольких минут подбил и поджег шесть танков. Остальные не рискнули продолжать движение, остановились и открыли огонь с места. Тем временем другая группа танков начала обходить роту, намереваясь нанести удар с фланга и тыла. Этой группе преградили путь экипажи политрука Д. П. Ларченко, лейтенанта П. Н. Кулева, политрука Ф. Н. Ягликова и лейтенанта В. А. Астахова. В этом бою погиб политрук Ф. Н. Ягликов, умелый политработник, храбрый воин.

Группе немецких танков все же удалось прорваться. Они устремились в направлении командного пункта полка. Во главе нескольких машин спешу им наперерез. Первым вступает в огневой бой танк сержанта С. С. Абрамова. Он задержал противника, но вскоре был поврежден. Экипаж моей машины с короткой дистанции подбил два вражеских танка. Казалось, попытка немцев выйти нам в тыл была сорвана. Вдруг по радио меня вызывает начальник штаба капитан Калинин и сообщает тревожную весть:

— С тыла прорвались фашистские автоматчики. Штаб принимает бой...

Передаю Гуменюку и Моцарскому приказ: не допустить прорыва немецких танков с фронта и флангов, а сам во главе двух танков мчусь к командному пункту.

Работники штаба под руководством капитана Калинина отразили натиск вражеских автоматчиков. Капитан Калинин уничтожил в этой схватке четырех фашистов. По нескольку гитлеровцев сразили лейтенант А. А. Малышев, старший лейтенант Б. А. Пименов, старший политрук П. М. Бобков, политрук Н. К. Онищик, санитарка Катя Новикова...

Вечером, когда отгремел тяжелый кровопролитный бой, в мою землянку заглянул полковник П. Г. Чанчибадзе. Он горячо благодарил нас за поддержку, просил передать солдатское спасибо всем танкистам.

— Я говорил, дорогой, было у немцев танков в десять раз больше — теперь не будет. Сам видел, сколько их превратилось в металлолом... — не скрывал он своего восхищения действиями танкистов. — Вот разобьем Гитлера — приезжайте в Грузию. Дорогими гостями будете... [175]

Немецкие танки приближаются к нашим позициям. Еще несколько минут, и вновь начнется тяжелый неравный бой. В этот момент на наблюдательный пункт прибыл полковник Ротмистров.

— Немедленно выдвигай резерв и перекрой танкоопасное направление с Телешево на Рогачево, — приказывает комбриг.

— Необходимые меры уже приняты, — докладываю я.

— Передай комбатам: немецкие танки остановить во что бы то ни стало. Пусть подпускают ближе и бьют наверняка...

В моих наушниках голос капитана Моцарского:

— Разрешите огонь...

Ротмистров поднимается на мой танк. Вместе мы смотрим на приближающиеся вражеские машины.

— Пора, — замечает Павел Алексеевич. — Нам надо ударить первыми.

— Огонь! Огонь! — повторяю команду.

Десять выстрелов танковых пушек прозвучали почти одновременно. Видим, как снаряды рвутся в боевом порядке фашистских машин. Еще несколько залпов, и перед рощей у деревни Телешево на снежном поле запылали пять немецких танков. На остальные это подействовало отрезвляюще. Танковая атака сразу приостановилась.

Хуже положение было у капитана Гуменюка. Враг обрушил на боевые порядки батальона ураганный огонь.

— Экипажи держатся, — докладывает комбат, — но дым затрудняет наблюдение, мешает прицельной стрельбе... [176]

Удержанию Рогачево командование фронтом придавало очень большое значение. В тот день командующий Западным фронтом Г. К. Жуков телеграфировал командиру бригады:

«Прошу вас удержать г. Рогачево хотя бы еще одни сутки».

Подчеркивая важность решаемой нами задачи, Ротмистров говорил:

— К Москве подходят свежие дивизии, надо любой ценой выиграть время, чтобы дать возможность этим резервам организованно вступить в сражение...

Район северо-восточнее Москвы в оперативно-тактическом отношении был исключительно важным для обеих сторон. В тридцатых годах здесь пролегла трасса канала Москва — Волга. Перекрытые мощными плотинами реки Икша, Вязь, Уча, Клязьма разлились и образовали широкие водохранилища — Икшинское, Пестовское, Учанское, Пяловское, Клязьминское, Пироговское, Химкинское. Система этих водохранилищ, соединенная каналами, могла стать серьезным препятствием на пути врага. Но сейчас, когда ударили сильные морозы, на канале и водохранилищах образовался толстый лед, способный выдержать не только пехоту, но и моторизованные войска. Прорвав этот рубеж, немцы рассчитывали быстро обойти Москву и ворваться в нее с северо-востока. Для этого им надо было взять Рогачево и Дмитров. От нас же требовалось во что бы то ни стало остановить противника, не допустить его к каналу.

Вот почему бои на дмитровском направлении носили исключительно напряженный характер. Войска 30-й армии, в состав которых входила и наша танковая бригада, упорно обороняли каждый населенный пункт и узел дорог, каждую высоту и рощу. Немцы имели более чем десятикратное превосходство в танках, у них было больше пехоты, артиллерии, авиации. И все же темпы их наступления замедлялись с каждым днем.

Против нас действовали части 14-й моторизованной и 7-й танковой дивизий 56-го моторизованного корпуса гитлеровцев. Особенно сильно нажимали они со стороны деревни Бородино.

После дневных бомбежек и артиллерийского обстрела Рогачево горело. Огромные столбы дыма будто подпирали холодное звездное небо, зарево падало на снег, на окрестные леса и делало их багровыми.

Вместе с помощником начальника штаба по разведке старшим лейтенантом Гребневым и ординарцем Михайловым выбираемся к Рогачевскому шоссе, где находится в засаде танковый взвод лейтенанта А. Н. Гурьянова. [177]

— Что видно и слышно тут у вас? — спрашиваю командира взвода.

— После боя некоторое время было спокойно, — отвечает Гурьянов. — Перед наступлением темноты на опушку рощи, что правее шоссе, выходили четыре немецких танка. Вели огонь. Понимаю так: хотели вызвать ответный, чтобы прощупать нашу оборону. Мы от ответа воздержались...

Через люк механика-водителя забираемся в танк. Становится тесно. Сидим, кто на корточках, кто на сиденьях. Всем гостям экипажа подают по кружке горячего чая.

— Сегодня посылку получили, — говорит лейтенант Гурьянов, — носки, варежки, перчатки, даже грузинский чай и пачка сахара.

Благодарю танкистов и рассказываю им о телеграмме командующего, которую получил сегодня комбриг. Слушают молча. Понимают: завтра может быть тяжелее вдвойне и втройне.

— Так и передайте комбригу, товарищ подполковник, — посмотрев на друзей и встретив их одобряющие взгляды, говорит старшина Петров. — Так и передайте: пока живы — не отступим. Ведь Москву защищаем...

Не успел я допить свою кружку чаю, как меня по радио вызвали на командный пункт бригады, располагавшийся тогда на окраине деревни Михалево. Спешу туда. Быстро нашел маленький, похожий на охотничью избушку домик у самой опушки леса. В комнате большая группа командиров из 107-й мотострелковой и 24-й кавалерийской дивизий. За столом рядом с нашим комбригом полковник П. Г. Чанчибадзе. Увидев меня, встает, крепко жмет руку. Знакомлюсь с командиром 24-й кавдивизии полковником А. Ф. Чудесовым, начальником штаба армии полковником Г. И. Хетагуровым, который теперь возглавляет левофланговую группу 30-й армии. Видимо, он и собрал командиров, части которых находятся на этом участке фронта. Полковник Хетагуров кратко характеризует обстановку.

— Острие немецкого танкового клина приходится на стык нашей 30-й и 16-й армии генерала Рокоссовского, — говорит он. — Прорыв врага на Рогачевское шоссе у деревни Настасьино, а затем к Дмитрову грозит тяжелыми последствиями. Поэтому надо спешить перебросить танки на левый фланг армии и подготовить как сильные опорные пункты деревни Синьково, Маринино, Волдынское и Подмошье... [178]

Эти деревни раскинулись недалеко от устья реки Яхромы, западнее канала Москва — Волга. Здесь, на подступах к Дмитрову, вспыхнули тяжелые бои. Враг стягивал сюда крупные силы танков и пехоты, чтобы прорваться к каналу.

На направлениях своих массированных атак немцы часто имели десятикратное превосходство, но и это не помогало им сломить стойкость защитников столицы.

В моей памяти навсегда осталось открытое партийное собрание, проходившее морозной ночью, прямо на снегу у танка лейтенанта В. Н. Астахова. Доклад секретаря партийного бюро политрука Н. К. Онищика продолжался всего несколько минут.

— На нас смотрит вся страна, — сказал он. — Народ верит, что мы выстоим, что Подмосковье станет могилой для фашистских захватчиков. Будем же все сражаться так, как подобает коммунистам!..

Выступают командир роты старший лейтенант Н. И. Савин, политрук Ф. Г. Тарасов, командир взвода лейтенант В. П. Богатырев, наводчик орудия сержант А. В. Кулаков, механик-водитель танка старший сержант П. А. Строган, пропагандист полка старший политрук П. М. Бобков. И каждая речь как клятва Родине, партии, народу — драться с врагом мужественно, умело, драться, пока есть силы, пока бьется сердце.

После собрания мы все ушли в роты. В подразделениях в эту ночь побывали мой заместитель майор П. Ф. Вишняков, комиссар полка батальонный комиссар Б. Л. Дворкин, начальник штаба капитан В. А. Калинин. Осмотрев позиции танков на переднем крае, я задержался в роте старшего лейтенанта М. В. Фролова, находившейся на наиболее танкоопасном направлении. Посоветовал ему расчистить секторы обстрела, для каждого танка наметить ориентиры, точно определить и на память знать расстояния до них.

С рассветом над нашими позициями появились вражеские бомбардировщики. Фашистские летчики бомб не жалели. Тяжелые взрывы то и дело сотрясали морозный воздух. [179]

Мой танк был замаскирован на пригорке у опушки леса. Метрах в трехстах от меня находились окопы мотострелкового батальона капитана Я. М. Шестака, в боевых порядках которого стояли четыре зарытых в землю танка, еще дальше расположилось боевое охранение мотострелков. Правее, у деревни Синьково, вместе с пехотой 107-й мотострелковой дивизии занимали оборону танки капитана Гуменюка. Левее, у деревни Ольгово, закрепилась 58-я танковая дивизия. Боевых машин в ней было еще меньше, чем у нас в полку.

Немцев пока не видно. Судя по всему, они сосредоточились в небольшом лесу, что раскинулся перед нашими позициями. Именно оттуда доносятся частые выстрелы орудий и минометов. Снаряды и мины густо ложатся вокруг нас, со свистом проносятся осколки, срезая ветки деревьев.

Вражеский огонь усиливается, и из леса выкатывается волна пехоты. Короткими перебежками гитлеровцы приближаются к нашим позициям. Пехоту обгоняют танки. Я насчитал десять машин. Это не так уж много. У нас хватит сил, чтобы справиться с ними.

Дружным пулеметным огнем мотострелки батальона капитана Шестака прижали немецкую пехоту к земле. В огневой бой с фашистскими танками вступили наши экипажи. Точными выстрелами с места они подожгли три машины. Остальные замедлили ход, а затем, отстреливаясь, стали отходить. Вместе с ними откатилась и пехота. Первую атаку, предпринятую гитлеровцами рано утром, мы отбили. Однако левее, в районе Яхромы, сражение продолжалось. Там, как я узнал от командира бригады, немцам удалось глубоко вклиниться в нашу оборону. Этот прорыв они стремились расширить в сторону флангов и пробиться к каналу. Надо было бы помочь соседям, но нам приходилось отбивать все новые и новые атаки противника.

До самого вечера мы продолжали ожесточенный бой на участке Подмошье, Маринино, Волдынское. Занимаемые позиции удержали с огромным трудом. Однако в районе Яхромы немцам все же удалось прорваться за канал, а это означало, что они будут непременно предпринимать попытки взломать оборону и на Рогачевском шоссе. [180]

Ночь на 28 ноября была очень тревожной. Наше боевое охранение не раз вступало в перестрелку с разведкой противника, пытавшейся под покровом темноты проникнуть в наш тыл.

На рассвете подошли походные кухни. Недалеко от переднего края весело заструился их мирный дымок. Там же мой заместитель по хозяйственной части капитан И. И. Потапов, начальник продовольственной службы лейтенант В. П. Василенко и политрук роты управления М. Г. Хомяк стали раздавать танкистам посылки, присланные москвичами. При тусклом свете кухонных топок распечатывались письма, вложенные в скромные, заботливо упакованные посылки жителей столицы. Сколько в этих письмах было теплоты и сердечности!..

— Товарищ подполковник, вас к телефону, — подбежал ко мне телефонист.

Вызывал майор Вишняков, находящийся сейчас на левом фланге. Он сообщил тревожную весть: батальон немецкой пехоты при поддержке двадцати танков перешел в наступление на стыке с 58-й танковой дивизией.

— Огнем и контратакой помогите соседу, — передаю Вишнякову. — Обо всех изменениях обстановки сообщайте немедленно.

Утро встречаю на наблюдательном пункте. Перед нашим передним краем пока спокойно, но левее грохот боя нарастает. Меня снова вызывают к телефону. В трубке голос Ротмистрова. Он передает, что немцы только что захватили Яхрому и вышли на восточный берег канала. Мне приказ — оставить за себя майора Вишнякова, а самому немедленно прибыть в Дмитров, где заканчивается ремонт тяжелых танков. Атаку танков возглавить лично, помочь пехоте отбросить прорвавшихся немцев за канал. Все, что есть в резерве, направить к мосту через канал...

Через начальника штаба полка передаю боевое распоряжение майору Вишнякову, а сам вместе со старшим лейтенантом Гребневым и ординарцем сержантом Михайловым мчусь в Дмитров. В ремонтных мастерских быстро собираю экипажи танков. И вот уже боевые машины выходят на дорогу. Отыскиваю дом, в котором должен быть командир бригады. Хочу уточнить у него обстановку. Но Ротмистрова на месте не оказалось. Как сообщил мне бригадный комиссар Шаталов, он во главе штаба бригады занял оборону у моста и шлюза. [181]

— Тебе приказано вместе с танками немедленно следовать к мосту, — сказал Шаталов, — Сколько собрал машин?

— Шесть.

— Ну это сейчас сила. Командующий армией генерал Лелюшенко только что повел в атаку восемь танков. Спешите к мосту, Егоров!..

Обстановка в районе Дмитрова была действительно критической. Здесь находились штабы двух армий, а войск — всего одна трехорудийная зенитная батарея. После того как немцы ворвались в Яхрому и преодолели канал, они по его восточному берегу двинулись к Дмитрову. В схватку с пехотой и двадцатью танками противника вступили восемь машин под началом командарма Лелюшенко.

Выжимая все из потрепанных в боях и много раз ремонтированных танков, мчимся к железнодорожному мосту. У железной дороги разворачиваю колонну в боевой порядок. Сразу же завязывается ожесточенная схватка. На помощь вражеской пехоте подошли до десятка танков. Они начали из-за канала интенсивно обстреливать нас. К ним присоединилась артиллерия. Вокруг наших машин все ближе стали рваться снаряды. Приходилось то и дело менять позиции.

Нам очень помог артиллерийский дивизион, который развернулся восточнее деревни Пермилово и с ходу открыл огонь. Через некоторое время подошли батальоны 29-й стрелковой бригады 1-й Ударной армии, которая в тот день начала подтягиваться в район Дмитрова. При поддержке наших танков эти батальоны перешли в решительную контратаку. Деревня Пермилово была очищена от гитлеровцев.

На рубеже деревень Подмошье, Зверьково, Волдынское крупные силы немецкой пехоты и танков пять раз переходили в атаку, но существенного успеха добиться не смогли. Пехотинцев и артиллеристов оборонявшихся здесь частей огнем и маневром поддерживала группа танков под командованием майора П. Ф. Вишнякова, волевого и решительного командира. Об этих боях газета «Комсомольская правда» в номере от 30 ноября писала: [182]

«В течение вчерашнего дня на северном крыле фронта наши войска вели упорные бои с противником, сдерживая его стремление прорваться к городу Дмитрову. Танкисты командира Ротмистрова успешно отразили несколько вражеских атак и прочно удерживают свои позиции...»

Наш полк вел бои в исключительно сложной обстановке, которая требовала постоянного маневра на широком фронте, зачастую при открытых флангах. Приходилось действовать как самостоятельно, так и совместно с пехотой и конницей. Иногда экипажи по нескольку суток подряд оставались в боевых порядках. А сколько выдержки, трудолюбия и бесстрашия проявляли ремонтники, которыми руководили старший лейтенант А. Ф. Сотников, воентехники 1 ранга С. А. Сыромятников и М. В. Третьяков! В самые короткие сроки они успевали эвакуировать выведенные из строя боевые машины, восстанавливать их и возвращать в строй. С каждым днем росло боевое мастерство экипажей. Они наносили врагу все более чувствительные удары.

В течение 29 ноября гитлеровцам удалось добиться некоторого успеха под Яхромой. Части их 7-й танковой дивизии вклинились между нашими 30-й и 16-й армиями. Однако дальнейшее наступление немцев было остановлено. С восточного берега канала мы их сбросили и захватили плацдарм на западном берегу.

Под вечер меня вызвал полковник Ротмистров. В домик на западной окраине Дмитрова, где остановился комбриг, мы прибыли с начальником штаба капитаном Калининым. Павла Алексеевича застали, как обычно, за делом. Он стоял около стола, на котором лежала карта, и что-то сосредоточенно обдумывал. Поздоровавшись с нами, тут же спросил, что делается на нашем участке.

— Товарищ полковник, — докладываю комбригу, — на плацдарме за каналом продолжается перестрелка. Совершенствуем оборону. Работами руководит майор Вишняков. Стрелковые подразделения подошли и окапываются...

Выслушав доклад, комбриг сказал:

— Около моста оставьте взвод танков. Подберите для них выгодные позиции и вкопайте в землю. В случае попытки врага прорваться к Дмитрову эти машины будут действовать как доты. Их задача — не пропустить к мосту ни одного немецкого танка... С наступлением темноты выводите полк из боя. Пойдем на пополнение... А теперь давайте пообедаем. [183]

За скромным фронтовым обедом продолжаем начатый разговор. Спрашиваю Ротмистрова, какую задачу будет выполнять подходящая на наш участок 1-я Ударная армия. Он не спешит с ответом, давая понять: всему, мол, свое время, узнаете. Потом говорит, что армия пока не будет втягиваться в оборонительные бои. «Неужели, наконец, готовится наступление», — с радостью подумал я.

Конечный пункт нашего марша — Дмитрова Гора, вернее, лес около этого населенного пункта. Здесь и расположились мы, чтобы привести в порядок технику, страшно потрепанную за два с лишним месяца непрерывных боев, получить пополнение.

Утром вместе с комиссаром, начальником штаба и заместителем по хозяйственной части идем по нашему зимнему лагерю. Под соснами и елями стоят притихшие танки. У каждого из них хлопочет экипаж, специалисты инженерно-технической службы. Время не ждет — за три-четыре дня нам надо закончить подготовку материальной части.

На следующий день прибыли первые маршевые роты с танками. Знакомимся с людьми. Среди них много участников боев. Это хорошо. Не потребуется проводить дополнительные занятия по специальной подготовке, но поговорить с людьми о нашем боевом опыте, рассказать о короткой, но трудной биографии полка, о его славных героях обязательно нужно. Интересными были встречи танкистов с бойцами стрелковых дивизий, прибывающих на наше направление с Урала и из Сибири. Ветераны полка рассказывали им о своих боевых делах, о тактике врага в обороне и наступлении, о зверствах гитлеровцев в захваченных ими городах и селах.

По разработанному штабом бригады плану проводим занятия с командирами, с экипажами, не занятыми на ремонте техники. Отрабатываем различные варианты танковых атак в зимних условиях, изучаем особенности встречного боя, действий в разведке, с танковым десантом, в лесистой местности, в населенных пунктах.

Не теряя ни часа, готовится полк к новым схваткам с врагом. Боевой приказ может поступить в любую минуту. Недалеко от нас укрепляют свои позиции стрелковые части. Они роют окопы и траншеи, вперед выдвинуты усиленные посты наблюдения.

С каждым днем полк набирает силы. Возвратились танки, восстановленные на ремонтной базе в Хотьково. [184]

Прибыло несколько новых машин с экипажами. В полном разгаре дела у полковых ремонтников. Помощник по технической части старший лейтенант Сотников докладывает, что план ремонта выполняется успешно и к 5 декабря, как приказано, все боевые машины будут в строю. Вместе идем в полковую ремонтную мастерскую, разместившуюся под соснами в огромной палатке из толстого брезента. Еще издали слышим веселый звон металла, грохот подъемных талей.

Открываю напоминающую тяжелую занавеску дверь. В центре брезентового «цеха» стоит разобранный КВ, на земле лежат листы верхней брони моторного отделения, обогреватели. Несколько человек сосредоточенно трудятся у трансмиссионного отделения. Они так увлечены работой, что не замечают нашего присутствия. Наравне с подчиненными трудится и начальник мастерской воентехник 2 ранга П. М. Долинкин. Мы с Сотниковым молча смотрим на этих людей, не решаясь прервать привычный деловой ритм. Кто-то толкнул Долинкина, и он, торопливо оправив замасленный комбинезон, четким шагом подходит к нам, докладывает, что план работы на сутки выполняется, ремонт КВ будет сегодня закончен. Всем ремонтникам я объявил благодарность.

Наши медики и работники тыла оборудовали баню: врыли в снег брезентовую палатку, покрыли сверху лапником. Внутри — толстый слой хвои, пышущая жаром водогрейка, бучильная установка, две скамьи из жердей. Это был настоящий подарок для танкистов.

26 ноября заняли свои боевые участки на северо-западных подступах к городу войска Московской зоны обороны. В район Солнечногорска и Крюкова прибыли 7-я и 8-я гвардейские стрелковые дивизии, две танковые бригады и два артиллерийских противотанковых полка. В район Красной Поляны выдвинулась оперативная группа под командованием полковника А. И. Лизюкова, которая вскоре была усилена резервными войсками и преобразована в 20-ю армию. На рубеж канала Москва — Волга между Дмитровом и Икшинским водохранилищем подошли из резерва части 1-й Ударной армии генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова.

27 ноября на Калининском фронте была предпринята частная наступательная операция, позволившая сорвать действия 9-й немецкой армии и цомешать фашистскому командованию за счет этой армии усилить группировку, действующую северо-западнее Москвы. [185]

3 декабря 1-я Ударная и 20-я армии нанесли сильные удары по врагу и выбили его из населенных пунктов Ольгово (9 километров западнее Яхромы) и Озерецкое (5 километров севернее Красной Поляны).

Наш сосед — 16-я армия в первых числах декабря отбила несколько яростных атак неприятеля на своем правом фланге, в районе Крюкова, а левофланговыми дивизиями во взаимодействии с 5-й армией отбросила гитлеровцев из большой излучины реки Истры и освободила несколько населенных пунктов северо-восточнее Звенигорода.

Таким образом, наши войска не только остановили наступление противника севернее и северо-западнее Москвы, но и осуществили сильные контрудары, вынудившие немцев перейти к обороне. [186]

Порывистый морозный ветер пронизывает до костей. Наша видавшая виды эмка с простреленным лобовым стеклом ныряет по заснеженной дороге, как катер по волнам.

На дороге оживленное движение. К фронту тянутся машины, повозки, колонны пехоты и артиллерии. Забита войсками и деревня Дмитрова Гора, где находится штаб нашей бригады. Нас вызвали сюда троих — меня, комиссара полка Дворкина и начальника штаба капитана Калинина. Вместе входим в просторную избу, где разместился начальник штаба бригады майор Краснов со своим небольшим аппаратом. В комнате царит атмосфера какой-то торжественной озабоченности. Майор Краснов доверительно сообщает: бригаде приказано готовиться к наступлению.

Идем к вызвавшему нас полковнику Ротмистрову. Он, как всегда, чисто выбрит, подтянут. Судя по всему, настроение у него отличное. Весело смотрит на нас и бригадный комиссар Шаталов.

— Поздравляю вас, товарищи, с предстоящим наступлением, — говорит Ротмистров. — Командование ставит перед нами большие задачи. Присаживайтесь к столу и наносите обстановку.

Смотрю на карту комбрига. Две параллельные черты — красная и синяя обозначают линию фронта по состоянию на 5 декабря. На нашем участке она проходит восточнее деревень Захарово, Трехднево, Слобода и далее изгибается на юго-восток к Яхроме. Как бы обгоняя одна другую и вонзаясь в немецкую оборону, устремились на запад красные стрелы с черными ромбиками в середине — условное обозначение танковых частей. [187] Острие этих стрел находится северо-западнее Рогачево. Средняя, наиболее яркая, пролегла через деревни Трехднево, Заболотье, Бирево, Ямуга. Она охватывает Клин с северо-запада. У ее начала черными ромбами и красными скобочками обозначены исходные позиции нашего полка и двух полков 365-й стрелковой дивизии полковника М. А. Щукина, в тылу — исходный район 379-й стрелковой дивизии полковника В. Д. Чистова, справа — 82-я кавалерийская дивизия полковника Н. В. Горина, слева — 21-я танковая бригада полковника А. Л. Лесового и 371-я стрелковая дивизия генерал-майора Ф. В. Чернышева. Широкая красная стрела, обозначающая 30-ю армию, рассекает вражескую оборону и, огибая Клин с северо-запада, охватывает клинскую группировку немцев.

Не отрываясь смотрю на карту. Ротмистров стоит рядом и наблюдает за мной.

— Вижу, начинаешь понимать, какое важное дело поручается нам, — прерывает он молчание. — По решению командующего 30-й армией наша бригада во взаимодействии с 365-й стрелковой дивизией основными силами наносит удар в направлении, — Ротмистров провел карандашом в середине красной стрелы, — деревень Трехднево, Заболотье, Бирево, Ямуга. Наша задача — прорвать оборону гитлеровцев, перекрыть Ленинградское шоссе и выйти во фланг и тыл 3-й танковой группе противника. Атака назначена на 6.00 завтра, 6 декабря. Начнем ее после короткой артиллерийской подготовки. Это гарантирует большую внезапность.

Итак, боевой приказ получен. Завтра рано утром наступление. Мы спешим в полк, чтобы в оставшиеся часы завершить подготовку к этому большому событию. Нам предстоит сокрушить вражеский клин, нависший над Москвой с северо-запада. Атака. Глубокий обход. Удастся ли осуществить это по такому снегу, при тридцатиградусном морозе?

В штабе полка долго не задерживаюсь. Даю указания по подготовке к выступлению своему заместителю майору Вишнякову и начальнику штаба капитану Калинину, а сам отправляюсь на рекогносцировку местности. Вместе с командирами батальонов и рот из 365-й стрелковой дивизии пробираюсь на передний край обороны. Где пешком, где ползком передвигаемся с точки на точку. Завтра здесь пройдут танки, за ними стрелковые подразделения. [188]

В морозное небо как бы» нехотя взлетают разноцветные ракеты. Их дрожащий холодный свет не может разогнать темноту. Впереди за лесом поднимается большое зарево. Немцы жгут подмосковные деревни.

Глубокой ночью возвратился в штаб. Для отдыха времени совсем мало. Устраиваюсь на скамье поближе к печке. После долгого путешествия по морозу сон довольно быстро одолевает меня. Но тревожен и краток сон перед боем. Просыпаюсь. Перед глазами — карта с красными стрелами, устремленными на запад.

Вскоре приходит начальник штаба, комиссар, помощники, командиры батальонов, рот. Настроение у всех боевое. Последние уточнения по предстоящей задаче, мерам боевого обеспечения, и люди расходятся.

Под окнами зарокотали моторы. Первым выходит батальон Гуменюка, за ним батальон Моцарского. Продвигаемся к исходным позициям осторожно, стараясь соблюдать все правила маскировки. Стрелковые подразделения прошли раньше нас и заняли рубежи атаки.

Наблюдательный пункт полка на опушке леса чуть севернее деревни Трехднево. Старательно всматриваюсь в предрассветную мглу, но разглядеть в ней что-либо не могу. Наступаем мы ночью, чтобы не дать врагу использовать свое превосходство в танках — в темноте они не смогут вести прицельный огонь. Узлы сопротивления, которые гитлеровцам удалось создать в населенных пунктах, будем обходить, обнаруженные огневые точки — уничтожать прямой наводкой.

— Наступление без продолжительной артиллерийской подготовки, — подчеркнул как-то в разговоре со мной Ротмистров, — введет немцев в заблуждение — им нелегко будет распознать силы наступающих. Ночь затруднит и действия авиации, что тоже очень важно для нас... Но ночь таит в себе и трудности. Как бы то ни было, а скорость движения танков в темноте не та, что днем. Командиры машин и механики-водители не смогут обнаружить все препятствия. Не менее трудно им будет выдерживать направление атаки, не сбиться с него. Все это не сбросишь со счета...

По полевому телефону связываюсь с командиром бригады, докладываю о готовности цолка к атаке.

— Всем находиться на своих местах и ждать сигнат ла, — приказывает Ротмистров. [189]

Ровно в шесть утра ударили реактивные минометы, полевая артиллерия. Они вели огонь всего пять минут. Как, только наступила тишина, набирая скорость, в атаку пошли наши танки, за ними двинулась пехота.

Чутко улавливаю звуки завязавшегося боя — выстрелы танковых пушек, автоматные и пулеметные очереди, крики «ура!».

— Идут вперед, идут! — восхищается батальонный комиссар Дворкин. — Настал и наш час!..

Да, наш час пришел. Наступление началось. Слушаю первые доклады командиров батальонов: передний край обороны немцев прорван, подразделения продолжают выполнять поставленную задачу. За нашими батальонами наступают подразделения 1213-го стрелкового полка 365-й стрелковой дивизии. Вскоре от капитана Гуменюка поступило первое неприятное сообщение: танки нарвались на минное поле. Саперов поблизости не оказалось, и танкисты проделывают проходы своими силами. Потери — один Т-26. У него перебита гусеница и прогнуто днище.

Мотострелковому батальону капитана Шестака ворваться в деревню Трехднево, которую гитлеровцы превратили в сильный узел сопротивления, пока не удалось. Враг быстро опомнился и ведет по нашим пехотинцам сильный огонь. Преодолевшие минное поле танки уничтожили несколько огневых точек, но и это не обеспечило полного успеха.

Под прикрытием артиллерийского огня перед боевыми порядками 1213-го стрелкового полка появились немецкие танки.

— Вот и первая контратака, — с тревогой заметил стоящий рядом со мной майор Вишняков.

Действовать надо немедленно. Решили батальон Гуменюка повернуть на это направление. Связываемся с командиром 1213-го стрелкового полка и просим его поддержать контратаку наших танков огнем приданной артиллерии. Вишнякову приказываю быстрее добраться до Гуменюка и помочь ему организовать отражение контратаки.

Прошло с полчаса. Фашистские танки то выдвигаются на опушку леса и ведут огонь, то снова скрываются. Видимо, прощупывают, есть ли у нас на этом участке противотанковая артиллерия, а может, хотят своим присутствием подбодрить пехоту, упорно оборонявшую Трехднево. [190]

Когда вражеские танки двинулись в сторону боевых порядков 1213-го полка, батальон Гуменюка уже успел занять выгодную позицию. Наши машины сразу открыли огонь. Несколько фашистских танков вспыхнули, остальные тут же начали разворачиваться. Вслед за танками из деревни Трехднево побежала и пехота. Вдруг замечаем — со стороны деревни в нашу сторону мчится немецкий броневик. Неужели его экипаж решил сдаться в плен?

— Не стрелять! — кричу наводчику орудия.

Броневик приближается к нам, останавливается. Каково же было наше удивление, когда из башни появился улыбающийся пропагандист полка старший политрук П. М. Бобков, а за ним помощник начальника штаба по разведке старший лейтенант Ф. М. Гребнев.

— Петр Митрофанович, — упрекаю Бобкова, — как только пропустили вас танкисты? Запросто могли первым же снарядом отправить на тот свет. Вы хоть бы флаг подняли...

— Не нашлось красного, — весело сожалеет Бобков, — а белый не нам поднимать. Пусть немцы к этому готовятся...

— Первый трофей, товарищ командир, — с гордостью сообщает Гребнев.

— Хорошо бы, — говорю Бобкову, — предложить командирам и политработникам 365-й дивизии провести побольше своих подразделений через Трехднево. Они только вступили в бой и пусть видят, что врага можно бить крепко, что сумеем мы погнать его от Москвы.

— Это я им уже предложил, — говорит Бобков.

В трехчасовом бою за Трехднево наши танкисты во взаимодействии с 365-й стрелковой дивизией разгромили немецкий пехотный батальон с минометной и противотанковой артиллерийской батареями, уничтожили 150 солдат и офицеров противника. Гитлеровцы бросили восемь танков, три бронемашины, две пушки, девятнадцать автомашин с боеприпасами.

Оборона противника была пробита, но не сломлена. Решаю немедля ударить по гитлеровцам, засевшим в деревне Владыкино, расширить фронт прорыва, чтобы развивать наступление в глубину. [191] Связываюсь с командиром второго танкового батальона капитаном Моцарским, передаю ему, что Гуменюк и Шестак успешно продвигаются на Заболотье, но враг удерживает Владыкино и фланкирующим огнем задерживает наши стрелковые подразделения. Приказываю Моцарскому решительно атаковать Владыкино. Однако ворваться в деревню с ходу батальону не удалось. По нашим машинам ударили противотанковые орудия, расположенные под домами. Пришлось обходить Владыкино. Наш второй батальон во взаимодействии со стрелковыми подразделениями успешно справился с этой задачей и отрезал пути отхода вражескому гарнизону. Вскоре он был окончательно разгромлен.

Теперь можно было считать, что в обороне немцев наметилась брешь. Надо только не дать противнику оторваться, закрепиться на новых рубежах.

Вечером возвращаюсь в Трехднево, куда переехал штаб полка. Вместе с начальником штаба подводим итоги дня, изучаем обстановку в полосе наступления соседей, сообщенную нам штабом бригады. Преодолевая упорное сопротивление противника, части ударной группировки 30-й армии, в которую входила наша бригада, продвинулись на глубину четырех-пяти километров и овладели рубежом Заболотье, Борки, во взаимодействии с 365-й стрелковой дивизией освободили Трехднево, Борщево, Заболотье, Захарово. Немцы отходили на юго-запад. В районе Владыкино были окружены и разгромлены подразделения 118-го моторизованного полка гитлеровцев, захвачены автомашины, орудия с боеприпасами, пулеметы, автоматы и другое военное имущество.

На следующий день за деревней Заболотье немцы встретили наши танки сильным артиллерийским огнем. Рота тяжелых машин, наступавшая в голове первого батальона, пыталась обойти врага лесной дорогой, но высланный вперед броневик подорвался на мине. Разведчики пошли искать проход в минном поле. Встревоженный задержкой наступления, в батальон приехал полковник Ротмистров. Докладываю комбригу причину задержки и добавляю:

— Саперов с миноискателями в полку нет, приходится нашим разведчикам обнаруживать мины штыками.

— Поставить минные поля в широкой полосе немцы не могли, — сказал Ротмистров. — Давайте быстрее искать обходной путь. [192]

Оставив машину, Павел Алексеевич; отошел от нее несколько сот метров, посмотрел на окружавший нас молодой лес.

— Пройдем? — спросил, испытующе глядя на меня.

— Попробуем, товарищ комбриг.

— Тогда выводите батальон на южную опушку леса и вперед.

Батальон стал разворачиваться. Подминая кусты, наши танки пошли в указанном направлении. Вражеский огонь не прекращался ни на минуту. Били орудия большого и среднего калибра, минометы.

Вот и южная опушка леса. Отсюда мы начинаем атаку. В голове идет рота лейтенанта Фролова. «Вперед! Вперед!» — подает он команду, и его машина резко отрывается от других, мчится навстречу противнику. За рычагами командирской тридцатьчетверки комсомолец Александр Лопухов. Я хорошо знал этого смелого и решительного паренька. Он участвовал в боях под Рогачево, на канале. Сейчас Саша на предельной скорости вел свою машину, ловко маневрируя под вражеским огнем. За командирским танком устремились остальные шесть машин роты.

Сблизившись с гитлеровцами, лейтенант Фролов открывает огонь. Снаряды ложатся точно по целям.

— У него и снаряды будто особые, — замечает майор Вишняков. — Бьет без промаха. А направление огня немецкой артиллерии как по приборам определяет. Так изменяет угол своей брони, что снаряды отскакивают от нее, как горох...

Но в этой стремительной атаке с экипажем лейтенанта Фролова случилась беда. Когда машина командира роты ворвалась в расположение гитлеровцев, в нее попал снаряд. Были ранены лейтенант Михаил Фролов, стрелок-радист сержант Александр Кулаков. Смертельно раненный механик-водитель Александр Лопухов, умирая, со всей силой нажал педаль подачи топлива. Танк на большой скорости промчался через расположение противника и скрылся в лесу. Там мы его и нашли. Тридцатьчетверка стояла, уткнувшись в толстое дерево. Ее корпус был весь помят снарядами. Руки механика-водителя лежали на рычагах управления, а нога упиралась в педаль подачи топлива. [193]

Похоронили Сашу Лопухова в братской могиле в деревне Заболотье. Трудящиеся Клина и окрестных сел заботливо ухаживают за ней, чтят память героя.

Стемнело. Постепенно стихает бой. Все реже слышатся гулкие взрывы тяжелых снарядов, скороговорка пулеметных очередей. Помощник по хозяйственной части капитан Потапов докладывает:

— Тылы полка подтянуты к роще за деревней Заболотье, полковой медицинский пункт военврач 3 ранга Н. М. Дмитриев развернул в самой деревне. Помощник по технической части старший лейтенант Сотников порадовал сообщением — ночью подойдут три отремонтированных танка, еще четыре — к утру. Семь боевых машин снова займут свое место в строю.

Вечером докладываю командиру бригады итоги боев за истекший день — второй день наступления. Он слушает внимательно, подробно расспрашивает обо всем, интересуется, что нового заметил я в тактике врага, какие выводы сделал для себя.

— Сопротивляются упорно, — говорю комбригу. — Под Бирево опять вышла у нас задержка...

— Они не хуже нас с тобой понимают, что значит потерять Бирево, — заметил Ротмистров. — Возьмем Бирево — открывается путь на Ямугу, а она на Ленинградском шоссе. Это создает реальную угрозу выхода наших частей в тыл вражеской группировке к востоку от Клина...

— Танки могут обходить опорные пункты, только вот пехота отстает — пулеметы и минометы прижимают ее к земле, а наша артиллерия не всегда подавляет огневые точки и батареи.

— Артиллерии пока маловато, — соглашается Ротмистров, — а без достаточной огневой поддержки не только пехотинцам, но и танкистам тяжело.

Комбриг коротко информирует об обстановке, сложившейся у соседей. Левее нас действует 21-я танковая бригада полковника А. Л. Лесового. Вместе с 371-й стрелковой дивизией она значительно продвинулась вперед, пыталась с севера атаковать населенный пункт Слобода, но немцам удалось отбить эту атаку.

— Надо помочь соседям ускорить темп наступления, — заключает Ротмистров и хитро посматривает на меня. — Не боишься, что пурга заметет дороги и танкам труднее станет пробиваться через сугробы? — И тут же строго: — Командарм приказал захватить Бирево ночью и продолжать дальнейшее наступление. [194]

...Головным наступает батальон капитана Моцарского. Едва он приблизился к Бирево, как десятки ракет озарили небо. Их так много, что порой становится светло как днем. С разных сторон ударили пушки, минометы. Танкисты вступили в огневой бой, подавили несколько орудий, но прорваться к селу не смогли. Не удалось проникнуть туда и стрелковым подразделениям.

Вместе с батальонным комиссаром Дворкиным идем на Т-34 в расположение батальона капитана Моцарского. Нас сопровождают два трофейных броневика с отделением автоматчиков. Три часа ночи. Ледяной ветер неистово гонит колючий снег. Он быстро заметает следы гусениц. Даже меховой полушубок плохо защищает от холода. Дорогу то и дело преграждают сугробы.

На наблюдательном пункте собрались майор Вишняков, командиры батальонов, помощник начальника штаба по разведке. Обсуждаем обстановку, сложившуюся под Бирево. Оборона у немцев сильная. Многие противотанковые орудия установлены в хорошо оборудованных окопах, под зданиями. Для подавления их крайне нужна артиллерия, но даже приданная нам батарея 122-миллиметровых орудий пока не подошла. Наши танковые батальоны вклинились в оборону противника подковообразно, а фланги обеспечены ненадежно. С наступлением утра враг может попытаться контратаками под основание подковы отрезать нас от своих. Значит, медлить нельзя. Знаем мы и другое: полк наступает в авангарде армии, впереди у нас Ямуга и Клин, от освобождения которых зависит многое. Командарм ждет момента, когда можно будет ввести в бой дивизии второго эшелона и добиться успеха.

— Вижу, дело застопорилось, — говорит Ротмистров, прибывший на мой наблюдательный пункт. — Внезапной атаки не получилось.

— Нужна поддержка артиллерии, товарищ комбриг.

— Артиллерия подходит и занимает позиции, подходят и стрелковые батальоны. А ты что решил?

— При огневой поддержке батальон капитана Моцарского возобновит атаку на Бирево. Батальон капитана Гуменюка направляю в обход между Бирево и Березино с задачей прорваться на Ленинградское шоссе. [195]

— Решение правильное, осуществляй его без задержки. Едем в мотострелковый батальон, в полк 365-й дивизии и к артиллеристам, уточним взаимодействие.

Почти час провели мы в приданных батальонах и у артиллеристов. Возвращаясь на наблюдательный пункт, осмотрели исходные позиции, выбранные нами на опушке леса в километре севернее Бирево. Две роты, которые поддержит батарея 122-мм пушек, нацелены на село, третья двинется в обход.

Останавливаюсь у танка капитана Моцарского. Тут же мне передают сообщение разведчиков стрелкового батальона — к Бирево подходит колонна немецкой пехоты. Вскоре она стала видна и нам.

— Товарищ подполковник, — поднявшись из башни, обращается ко мне капитан Моцарский, — разрешите начать атаку.

— Начинайте.

Ударили танковые пушки, к ним присоединилась подошедшая артиллерия нашей бригады и стрелковой дивизии. Рота лейтенанта Ф. С. Загребина первой вырывается с опушки леса и приближается к северной окраине села. Правее стремительно продвигается рота лейтенанта А. М. Морозова. Два ее танка, воспользовавшись замешательством противника, прорвались ему в тыл и столкнулись с батареей 105-миллиметровых орудий, менявшей огневые позиции. Часть гитлеровцев наши танкисты уничтожили, а остальных взяли в плен.

Буквально на плечах разгромленного неприятеля батальон капитана Моцарского вместе с подразделениями 1211-го стрелкового полка 365-й стрелковой дивизии ворвался в Бирево. Наши танкисты и пехотинцы разгромили полк 36-й моторизованной дивизии немцев, захватили в селе четыре подбитых танка, шесть 105-мм орудий и еще один очень важный трофей — штабные машины, в одной из которых оказалось полковое знамя. Враг оставил на поле боя только убитыми 70 солдат и офицеров.

Тем временем батальон капитана Гуменюка продвигался вперед, обходя Березино. На одном из рубежей гитлеровцы пытались остановить его массированной ночной контратакой. Положение было критическим, но комбат не растерялся. Он быстро перегруппировал свои роты и встретил противника губительным огнем с места, а затем продолжил атаку. Немцам пришлось откатиться на запад. [196]

— Батальоны действуют хорошо, — отметил Ротмистров, выслушав мой доклад. — Но не отвлекайтесь от главной задачи — решительно наступайте в направлении Ямуги, старайтесь ворваться в нее с ходу...

Основная тяжесть этой задачи легла на батальоны капитанов Гуменюка и Шестака. С автоматчиками на броне танки двинулись к Ленинградскому шоссе. Лесной дорогой незаметно подошли к нему и заняли позицию для атаки. На шоссе — оживленное движение немецких машин. И хотя до наших танков было не более 150–200 метров, гитлеровцы даже не обратили на них внимания. Но вот ударили танковые пушки и пулеметы. Колонна на шоссе на миг замерла. Потом началась паника. Бросая технику и оружие, немцы ринулись к лесу, но их настигал огонь пулеметов и автоматов. На шоссе вырвались наши танки и продолжали крушить колонну огнем и гусеницами. Ее остатки стали спешно откатываться на Завидово и Ямугу.

Не задерживаясь, батальоны Гуменюка и Шестака начали преследовать врага. Но ворваться в Ямугу им не удалось. Гитлеровцы бросили против наступающих значительно превосходящие силы. Завязался ожесточенный бой. Узнав о выходе наших танков на Ленинградское шоссе северо-западнее Ямуги, вражеское командование, как нам стало потом известно, подняло по тревоге клинский гарнизон, быстро перебросило на угрожаемый участок подразделения пехотного полка и танковый батальон. К тому же село было заранее подготовлено к обороне. Пушки и пулеметы находились в дзотах и блиндажах, танкодоступные направления были заминированы, прикрыты противотанковой артиллерией.

И все же мотострелковому батальону удалось зацепиться за окраину села и захватить несколько домов. Подразделения 1211-го стрелкового полка вклинились во вражескую оборону в изгибе реки Сестра. Немцы предприняли несколько яростных контратак и вынудили наших пехотинцев отойти. Только к вечеру нам удалось восстановить положение и закрепиться на занятом рубеже.

Ямуга — крупный населенный пункт и важный узел обороны гитлеровцев. Разделенный двумя притоками реки Сестры, он находится прямо на Ленинградском шоссе и как бы перекрывает наш путь на Клин. Позиция у немцев была здесь очень выгодная: крутые берега Сестры и ее притоков — серьезное препятствие для танков. По данным разведки, которые сообщил нам старший лейтенант Гребнев, ночью противник продолжал подбрасывать подкрепление в Ямугу. Значит, его сопротивление будет не менее ожесточенным, чем вчера. [197]

В лесу, подступающем совсем близко к Ямуге, сосредоточились танковые батальоны и взаимодействующие с нами стрелковые подразделения. Меня радует, что в тылу у немцев болотистая местность. Это ограничивает маневр врага техникой.

Принимаю решение: наступление на Ямугу начать с рассветом. После короткой артиллерийской подготовки первыми в наступление пойдут штурмовые группы, каждая из которых состоит из одного-двух стрелковых взводов, усиленных саперами, одного танка и противотанкового орудия. Их задача — проделать проходы в минных полях, блокировать и уничтожить огневые точки и таким образом создать условия для решительного броска остальных танков и стрелковых подразделений.

Наступило время атаки. Грянули залпы орудий. Артиллерийский налет по позициям гитлеровцев был коротким, но результат дал неплохой. Многие огневые точки были подавлены или уничтожены. Четыре наших батальона — два танковых и два стрелковых — пошли в атаку, вслед за штурмовыми группами. Немцы сопротивлялись ожесточенно: вели огонь из укрытий, на отдельных участках переходили в контратаки. Пехоту поддерживали танки.

Успех боя за Ямугу предрешил маневр батальона капитана Гуменюка. Перерезав накануне Ленинградское шоссе, сегодня он во взаимодействии с мотострелковым батальоном капитана Шестака решительно атаковал прикрытие противника и устремился к Ямуге с севера. Немцы бросили навстречу наступающим танки и пехоту. Вспыхнул напряженный встречный бой. Наши танкисты и мотострелки уничтожили десять вражеских танков, несколько орудий, более 200 солдат и офицеров. Преследуя начавших отходить гитлеровцев, батальоны Гуменюка и Шестака ворвались на окраину Ямуги. Сопротивление немцев в селе сразу стало ослабевать. Через некоторое время разгром гарнизона противника был завершен.

Наблюдательный пункт переношу в Ямугу. Тридцатьчетверка, преодолев мост, мчится по заснеженной просеке. Замечаю группу пленных, только что захваченных в селе. [198]

Вид у них жалкий — отобранные у населения пальто, полушубки, шали надеты или накинуты поверх легких шинелей, на сапогах соломенные галоши.

В Ямуге повсюду видны следы только что закончившегося здесь боя. Свежие воронки от снарядов и мин, разрушенные дома, разбитые блиндажи, много вражеских трупов. Отступая, гитлеровцы бросили тридцать автомашин и два танка, в подвалах и погребах оставили много боеприпасов и военного имущества.

А бой продолжался. Он грохотал рядом, прямо за селом. Враг, подтянув резервы, предпринимал попытки остановить, отбросить нас. Продвижение мотострелкового батальона капитана Шестака было задержано сильным огнем и фланговой контратакой противника со стороны Клина. В небе появились немецкие бомбардировщики. К счастью, к Ямуге подошел и занял огневые позиции зенитный дивизион капитана Лукьянова. Его батареи дружным огнем нарушили строй «юнкерсов», сбили два из них. Остальные, торопливо сбросив бомбы, ушли на запад.

Тревожное сообщение поступило от капитана Шестака: вражеская пехота при поддержке большого количества танков возобновила контратаку вдоль Ленинградского шоссе в направлении Ямуги. Подбить удалось пока только одну машину. Батальон с трудом удерживает занимаемые позиции. Ему нужна немедленная помощь. Пришлось перебросить на этот участок танковый батальон капитана Гуменюка. Подошел и 1215-й полк 365-й стрелковой дивизии. Совместным контрударом танкистов, пехотинцев и артиллеристов противник был отброшен от Ямуги. Участок Ленинградского шоссе протяженностью двадцать километров стал нашим. Захватив и удержав этот рубеж на подступах к Клину, мы создали угрозу выхода наших частей на тылы всей группировки гитлеровских войск, находившейся северо-западнее Москвы, в районе Рогачево, Яхрома, Красная Поляна, Крюково, Истра, Клин. 8-я танковая бригада, действовавшая как бы на острие ударной группировки войск 30-й армии, продолжала наносить врагу сильные удары. Все его попытки сбросить нас с Ленинградского шоссе успеха не имели. Мы упорно пробивались к Клину. [199]

К середине дня 10 декабря наш полк и взаимодействующие с ним стрелковые части приблизились к Клину и заняли исходную позицию по западному берегу реки Сестра вдоль железной и шоссейной дорог.

В пятнадцать часов артиллерия 365-й стрелковой дивизии произвела десятиминутный огневой налет по вражеским позициям. В этой короткой артиллерийской подготовке приняли участие и наши танки. В течение пяти минут они вели огонь прямой наводкой по обнаружившим себя немецким огневым точкам. И вот над полком взвилась красная ракета. Наши танковые батальоны и подразделения 365-й стрелковой дивизии перешли в атаку. Но продвинуться вперед мы смогли лишь на несколько сот метров. Противник встретил наступающих таким огнем, что о прорыве его обороны с ходу не могло быть и речи.

Позже из данных разведки нам стало известно, что в Клину гитлеровцы имели крупный гарнизон, насчитывавший 18 тысяч человек, до 40–50 танков, много противотанковой и зенитной артиллерии. Город и подступы к нему были сильно укреплены в инженерном отношении — созданы окопы полного профиля, минные поля, проволочные заграждения, каменные здания приспособлены к длительной обороне.

Учитывая все это, командующий армией поставил нам новую задачу: вместе с 365-й стрелковой дивизией обойти Клин с северо-запада, через Голяди и Борисово выйти в район Першутина и ударом во фланг и тыл противника овладеть городом. С выходом на шоссе Высоковск — Клин мы перережем важную коммуникацию немцев, что ускорит выполнение главной задачи. Исходные позиции — лес юго-западнее Ямуги. [200]

Всего десять километров отделяют нас от Клина, но каждую сотню, даже каждый десяток метров придется брать с боем, идти под огнем и огнем прокладывать себе путь.

Над колонной полка, состоящей всего из двух десятков танков, прозвучала команда «Вперед!». Взметая гусеницами глубокий сыпучий снег, наши машины двинулись в обход города. Немцы то и дело пускали ракеты, освещая подступы к своей обороне. Справа и слева, позади нас, то далеко, то близко гремели выстрелы.

Прикрываясь насыпью Октябрьской железной дороги, батальон капитана Л. М. Моцарского приближается к деревне Борисово. На подступах к ней завязывается тяжелый бой. Гитлеровцы встретили наших танкистов плотным артиллерийским огнем.

В наушниках слышу голоса командиров рот и взводов:

— Ориентир три! Пушка. Осколочным. Огонь!

— Ориентир пять! По танку. Бронебойным. Огонь! Идет уже третий час нашего наступления. Немцы начали подбрасывать свежие силы.

— Слева двадцать вражеских танков. Меняю направление атаки, — докладывает капитан Моцарский.

В ночном морозном воздухе с новой силой гремят выстрелы танковых пушек. Изрядно досталось фашистским танкистам, которых обнаружил Моцарский. Роты старших лейтенантов Ф. С. Загребина и А. М. Морозова дважды успешно атаковали их.

К рассвету батальон капитана Гуменюка прошел через лес и занял исходное положение для атаки противника, засевшего в деревне Голяди. Под прикрытием танков сюда выдвинулись стрелковые роты. Мы придали каждой из них по 2–3 танка, а командиры стрелковых полков выделили по одному орудию. Перед началом атаки эта артиллерия была выдвинута в боевые порядки стрелковых рот и открыла по деревне огонь прямой наводкой. Танки на большой скорости ворвались в Голяди. Гитлеровцы упорно сопротивлялись, вели огонь из окон домов, с чердаков, стремясь отсечь нашу пехоту от танков. Но это им не удалось. Наши экипажи с помощью стрелков быстро обнаруживали пулеметные точки, гнезда вражеских автоматчиков и тут же уничтожали их. Деревня Голяди была очищена от фашистов.

Утром мы подвели первые итоги выполнения боевой задачи, поставленной нам командующим армией. Они были значительными. За ночь наступления полк, преодолев ушзрное сопротивление противника, вышел в тыл его клинской группировке. Лесисто-болотистые места остались у нас позади. Но впереди не менее трудная задача — преодолеть возрастающее сопротивление врага и прорваться к Першутино.

Павел Алексеевич Ротмистров сообщил мне, что командующий Западным фронтом генерал армии Г. К. Жуков и командующий 30-й армией генерал-майор Д. Д. Лелюшенко отметили успешные действия 8-й танковой бригады.

— Передайте эту весть всем экипажам, — посоветовал мне Ротмистров. — Пусть знают, как командование фронтом и армией оценивают их успех.

Мы продолжаем наступление. Первый танковый батальон с подразделениями 1211-го стрелкового полка и 8-го мотострелкового батальона стал пробиваться в направлении деревни Першутино, второй с пехотой 1213-го и 1215-го стрелковых полков — в направлении деревни Борисово. Чтобы не попасть в окружение, гитлеровцы перебросили часть сил с северной окраины города на южную.

Батальону Гуменюка во взаимодействии с подразделениями 365-й стрелковой дивизии удалось освободить деревню Масюгино. Танкисты двинулись в направлении деревни Полуханово, но подступы к ней оказались заминированными. Тогда Гуменюк начал обходить ее с юга и повел за собой пехотинцев. Этот успех мы и решили немедленно использовать.

Полковник Ротмистров согласился с моим решением, только добавил:

— Атаку начать после удара нашей авиации. Сообщаю эту весть командиру стрелкового полка и командирам батальонов. Танкисты довольны. Гуменюк даже сказал:

— Будем учиться использовать результаты бомбовых ударов, наперед пригодится.

Штурмовики появились с северо-востока. На подходе к Клину они развернулись и, приняв боевой порядок, обрушились на врага. Едва смолк грохот бомб, как на позициях противника взметнулись взрывы снарядов. [202]

Вслед за огневым налетом двинулись в атаку наши танки и стрелковые подразделения. С наблюдательного пункта внимательно слежу за действиями каждого экипажа. Ведь их всего немногим более десятка. Даже по сравнению с боем за Ямугу они ведут атаку значительно осмотрительней и разумней. Шире применяют маневр по фронту, более тесно взаимодействуют между собой и со стрелками. Особенно выделяется взвод лейтенанта Василия Астахова. Впереди продвигаются два КВ. Они в первую очередь стремятся подавить или уничтожить противотанковые пушки. За КВ по проложенному ими следу идут два легких танка Т-60. Они перекрестным огнем из скорострельных автоматических пушек уничтожают пехоту. При этом легкие танки почти вплотную прижимаются к тяжелым, что защищает их от огня противника.

Батальон Гуменюка, обходя Полуханово, прорвался к Першутино. У самой деревни гитлеровцы заметили наши танки и открыли по ним сильный огонь. Машины на какое-то мгновение остановились, но медлить было нельзя. Вот вперед рванулся КВ лейтенанта Астахова. Его примеру последовали другие экипажи. Набирая скорость, они прорываются сквозь завесу огня, с ходу врываются в Першутино. Не останавливаясь, батальон продолжает теснить врага, стараясь отрезать пути отхода клинской группировке. Однако сопротивление противника становится все более ожесточенным. Гитлеровцы понимают, что теперь нависла угроза для всего клинского гарнизона, и одну за другой предпринимают три контратаки.

Особенно обострилась обстановка на участке 1211-го стрелкового полка, вместе с которым действовал батальон капитана Моцарского. Немецкая пехота при поддержке большой группы танков перешла в контратаку из района Борисова в направлении Голяди. Наши танкисты с огромным трудом сдерживали натиск превосходящих сил врага. Моцарский трижды водил малочисленные роты в атаку. Третья атака оказалась для него последней. Танк комбата был подбит и загорелся. Капитан Леонид Михайлович Моцарский пал смертью храбрых.

А противник продолжал наседать. Положение стало критическим. На помощь стрелкам пришлось срочно направить батальон капитана Гуменюка. Точным огнем он остановил вражеские танки и заставил их повернуть назад. Однако наши попытки овладеть районом Высоковска и окружить немцев в Клину не увенчались успехом. Фашистское командование, маневрируя резервами, подбрасывало подкрепления на угрожаемые участки, и гитлеровцам удавалось отбивать все наши атаки. [203]

Ожесточенный бой продолжался весь день. Населенные пункты Голяди, Борисово, Першутино по нескольку раз переходили из рук в руки.

Под вечер капитан В. А. Калинин привез из штаба бригады боевой приказ — вместе с пехотой 365-й стрелковой дивизии обойти Клин с юго-запада и окружить его. Атака назначалась на 9.00 11 декабря. Калинин сообщил такую новость: наш правый сосед — 107-я мотострелковая дивизия и 82-я кавалерийская дивизия прорвали фронт обороны немцев на участке Решетниково — отметка 154,5, вышли им в тыл и успешно продвигаются на Барихино, Павельцово. Это сообщение всех нас очень обрадовало. Наш правый фланг был обеспечен теперь более надежно, хотя по-прежнему уязвимым оставалось направление с Высоковска на Клин.

Вечером 12 декабря меня вызвали в штаб бригады, располагавшийся в Ямуге. Полковник Ротмистров объявил, что приказом командующего 30-й армией создана подвижная группа. В ее состав вошли 8-я и 21-я танковые бригады, 2-й мотострелковый и 46-й мотоциклетный полки, 145-й отдельный танковый батальон. Командование группой возложено на него, командование 8-й танковой бригадой — на меня. На армейскую подвижную группу возлагалась задача овладеть Клином. В течение 12 декабря уже шла перегруппировка частей подвижной группы, организовывалось взаимодействие с группой полковника П. Г. Чанчибадзе.

Приступаю к выполнению новой задачи в новой роли. Советуюсь с Ротмистровым, как лучше построить боевой порядок бригады, чтобы быстрее прорвать оборону врага и перерезать пути его отступления.

На рассвете 13 декабря началась наша атака. По сигналу красной ракеты танки двинулись на деревню Стриглово. За танками пошли стрелковые подразделения. Хорошо вижу южную окраину Клина, окутанную черным дымом. Город горит во многих местах. В дыму мелькают вспышки выстрелов немецких орудий. Противник ведет непрерывный сильный артиллерийский и пулеметный огонь. Пехота засела в каменно-земляных укреплениях. [204]

Шоссейная и железная дороги, подходящие к Клину о юга и пересекающие полосу нашего наступления, пока находятся в руках гитлеровцев. Используя их, немцы все время создают нам угрозу с флангов, цепко держатся за дорожные насыпи и выемки.

И все же мы продвигаемся вперед. Капитан Гуменюк, повернув свои танки на юго-восток, пробивается к железнодорожной насыпи. Она стала местом ожесточенного боя. Несмотря на яростное сопротивление противника, танкисты вышли на линию железной дороги.

Им хорошо помогали мотострелки. Рядовой А. И. Худяков, наступая за танками, обнаружил и меткими выстрелами убил восемь гитлеровских бронебойщиков, а одиннадцать захватил в плен, в их числе двух офицеров.

Танков у нас осталось мало. Это понимали все. Поэтому и действовать старались так, чтобы нанести врагу как можно больший урон и в то же время не оказаться для него легкой добычей. Помню, во время боя у деревни Першутино я внимательно наблюдал за одной тридцатьчетверкой из взвода лейтенанта Астахова. Она подошла к небольшой высотке и, укрывшись за ней, остановилась. Сделав выстрел, машина меняла позицию. И так несколько раз. Когда немцы обрушили на высоту плотный артиллерийский огонь, тридцатьчетверка ушла в рощу. Но как только стало тихо, выскочила с другой стороны высотки и уничтожила несколько огневых точек.

Отличилась в этом бою и группа танков под командованием лейтенанта Богатырева. Когда наши штурмовики наносили удар по вражеской колонне в районе Высоковск — Теряева Слобода, эта группа незаметно проскочила в расположение гитлеровцев, не дав им опомниться от бомбежки, огнем пушек и пулеметов уничтожила 23 автомашины.

Освободив деревню Першутино юго-западнее Клина и перехватив железную и шоссейную дороги, идущие на Высоковск, мы поставили немцев в трудное положение — путь на юго-запад им был отрезан. Тогда клинская группировка стала пытаться прорваться. Не считаясь с потерями, фашисты лезли вдоль шоссе. Захватив командную высоту, они открыли с нее ураганный артиллерийский огонь, рассчитывая остановить продвижение наших танков и пробить себе дорогу на Высоковск. Предпринятые стрелковыми подразделениями атаки на высоту не увенчались успехом. [205] Второму танковому батальону, в командование которым после гибели капитана Л. М. Моцарского вступил комиссар батальона старший политрук В. А. Мартынов, я поставил задачу обойти высоту и разгромить засевшего на ней противника. С этой задачей батальон справился. Танкисты прорвались к высоте с тыла, уничтожили вражеские расчеты и захватили орудия. На помощь нашим экипажам подоспели стрелковые подразделения.

Особенно в тяжелом положении оказался действовавший вместе с нашей бригадой 46-й мотоциклетный полк. В районе деревни Борисово на его малочисленные подразделения двинулись 16 немецких танков и батальон пехоты. Подразделения полка долго и упорно отстаивали свои позиции, но под натиском превосходящих сил противника вынуждены были оставить участок Клинского шоссе и отойти в лес, что севернее деревни Борисово. Командир полка был убит, комиссар ранен. На помощь мотоциклетному полку мы немедленно направили роту танков. В ходе ожесточенного боя удалось отбросить врага и восстановить положение.

13 декабря по радио было передано сообщение Совинформбюро о провале гитлеровского плана взятия Москвы.

«6 декабря 1941 года, — говорилось в этом незабываемом документе, — войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери...»

Раннее утро 14 декабря. Бригада в составе подвижной группы армии продолжает наступление в направлении Клина. Немцы стремятся любой ценой не дать нам замкнуть кольцо окружения. К участку прорыва они перебросили танки и артиллерию и в течение дня пять раз переходили в контратаку. Нашим танкам пришлось отойти в боевые порядки пехоты. Однако нашей подвижной группе удалось отвлечь на себя основные силы прот тивника. Это позволило частям 365, 371 и 348-й стрелковых дивизий продолжать теснить гитлеровцев с северо-востока и востока. [206]

15 декабря войска 30-й армии, а также правофланговые части 1-й Ударной армии, вышедшие на юго-восточную окраину Клина, полностью освободили город. Основные силы немецких войск, действовавшие в районе Клина, были разгромлены, и лишь остаткам их удалось просочиться на Высоковск и в юго-западном направлении. С 16 декабря 30-я, 1-я Ударная армии начали преследование противника, отходящего на новый оборонительный рубеж к реке Лама. С падением Клина надвигалась катастрофа для всего левого крыла вражеской группы армий «Центр».

В боях за Клин наши танкисты, артиллеристы и мотострелки разгромили две моторизованные и одну танковую дивизии 3-й немецкой танковой группы. Враг потерял убитыми и ранеными 13 тысяч солдат и офицеров. Трофеями советских войск стали 122 танка, 18 бронемашин, свыше тысячи автомашин, 80 орудий, 120 минометов, 250 пулеметов, 800 автоматов. Только 15 декабря 1941 года фашисты потеряли в Клину 3000 солдат и офицеров, 42 танка, 650 автомашин, 27 орудий дивизионного типа, 67 пулеметов и много другого военного имущества.

День вступления наших войск в Клин навсегда останется в моей памяти. Ведь это был первый город, который мы освободили в ходе напряженных наступательных боев под Москвой. С огромным волнением еду по его улицам. Город еще продолжает гореть. Многие здания сожжены и разрушены врагом. Улицы и дороги забиты брошенной немцами техникой.

Вскоре к клинской комендатуре подъехала целая колонна легковых машин. Большая группа представителей наших союзников во главе с министром иностранных дел Англии Иденом выразила желание осмотреть только что освобожденный от гитлеровцев город, побеседовать с командирами. Идеи и его спутники совершили поездку к линии фронта, увидели тысячи вражеских трупов, разбитую и сгоревшую немецкую технику, колонны пленных...

Из штаба подвижной оперативной группы пришло распоряжение — бригаде сосредоточиться в деревнях Ямуга и Малое Бирево и готовиться к новым наступательным боям, чтобы не дать противнику передышки, не дать выиграть время на подготовку и укрепление новых оборонительных рубежей.

За бои под Москвой 88 бойцов и командиров нашей бригады были награждены орденами и медалями. Мне вручили орден Красного Знамени. [207]

Вручать награды приехал генерал-майор Д. Д. Лелюшенко.

— Товарищ командующий, — рапортует ему Ротмистров, — бойцы, командиры и политработники, удостоенные правительственных наград, построены.

За пять месяцев войны это было первое торжественное построение, в котором мне довелось участвовать. Да и не только мне, а большинству присутствующих. И потому все мы очень волновались.

Генерал-майор Лелюшенко идет вдоль строя, останавливается перед тем, чья фамилия названа, вручает награду, желает новых боевых успехов, крепко пожимает руку. После вручения наград состоялся короткий митинг. Воины клялись добиться новых побед над ненавистным врагом, множить боевую славу бригады. Все мы горели желанием быстрее разгромить гитлеровских захватчиков, и ради этого каждый старался сделать все от него зависящее. [208]

«Вперед на запад!» В дни наступления под Москвой эти слова стали для всех нас боевым девизом. Преодолевая сопротивление гитлеровцев, снежные заносы, минные поля, мы продолжали наступление. Бои шли за каждый город, за каждую деревушку, за каждый рубеж, на котором закрепился враг.

16 декабря войска Калининского фронта освободили от немецко-фашистских захватчиков город Калинин и ряд других крупных населенных пунктов. Решением Ставки 30-я армия, а значит, и наша бригада, из состава Западного фронта была передана в состав Калининского.

30-я армия наступала в общем направлении на Старицу. Своим правым флангом она должна была отрезать пути отхода соединениям противника на юг и юго-запад и совместно с 31-й армией окружить и уничтожить калининскую группировку гитлеровцев. Наша бригада получила задачу наступать в направлении Микулино, Городище, Родня. К исходу 24 декабря ей предстояло выйти на рубеж Родня (14 километров южнее Старицы), город Зубцов.

Для успешного развития наступления генерал Д. Д. Лелюшенко решил вновь создать армейскую подвижную группу. На сей раз она состояла из 8, 21 и 35-й танковых бригад. Правда, в каждой из них осталось де более чем по два десятка машин. Подвижную группу поручили возглавить полковнику П. А. Ротмистрову, а на меня опять возложили командование бригадой. Передовые части группы к 19 часам 22 декабря должны были выйти на рубеж реки Лобь на фронте Келья, Карлово и в дальнейшем наступать на Погорелое Городище. Начались упорные бои. Немцы своими активными действиями стремились лишить нас инициативы и стабилизировать фронт. [209]

Ломая упорное сопротивление вражеских арьергардов, бригада огнем и гусеницами прокладывала себе путь вперед. В первом эшелоне наступал батальон капитана Д. К. Гуменюка, который стал уже опытным командиром-танкистом. В любой, даже самой сложной обстановке он проявлял хладнокровие, выдержку, отвагу.

...Только что мы выбили гитлеровцев из деревни Лапино. Она горит со всех сторон. От пожара темнеют и тают сугробы, горький дым плывет над заснеженными полями.

У деревни Юрьево танковые батальоны вышли к реке Лама. Вопреки расчетам, она оказалась серьезным препятствием. Мосты разрушены, местность вокруг болотистая. Легким танкам удалось переправиться по льду, а вот средние и тяжелые застряли: их лед не выдерживал. К сожалению, на нашем направлении в армии не было ни тяжелых конструкций речных мостов, ни мощных понтонов. Выручали местные жители. Они приносили подручные материалы, вместе с саперами бригады участвовали в наведении переправ.

...Быстро сгущаются сумерки: декабрьский день короткий. Полк идет в атаку на деревни Калустово, Зверьково и Дубровка. Для многих из нас ночные атаки не новы. И все же они очень трудны, особенно при глубоком снежном покрове. Из-за каждого куста, из-за каждого дома в упор могут ударить противотанковая артиллерия, танковые пушки. Наши машины приближаются к позициям гитлеровцев, ведя огонь из пулеметов по каждому кусту, строению, стогу сена. Так мы делаем всегда, когда не имеем точных сведений об огневой системе противника.

Заслон, оставленный немцами в деревне Калустово, сбит. Вслед за тяжелыми и средними танками сюда подтягивается мотострелковый батальон капитана Я. М. Ше-стака. Вскоре в Калустово прибывает штаб полка во главе с капитаном В. А. Калининым, подходит действующий вместе с нами 135-й кавалерийский полк 82-й кавалерийской дивизии. Не делая остановки, продолжаем продвигаться на Дубровку и Зверьково. Немцы, не ожидавшие наших ночных действий, вынуждены были оставить и эти населенные пункты. [210]

Рассвет застал меня на опушке леса за деревней Зверьково, где я остановился со своим наблюдательным пунктом. Сюда подходят и танковые роты. Машины медленно ползут по снегу.

— Загонят дизеля, — вздыхает стоящий рядом со мной помощник по технической части старший лейтенант А. Ф. Сотников.

— Танк — не прогулочная машина, — отвечаю Сотникову, — такая у него задача: проходить везде, где только можно. Не жалеть его надо, а беречь. А бережет система технического обслуживания.

Я знал: работники технической службы трудятся очень самоотверженно, зачастую под бомбежками и обстрелами. Если бы не их усилия, не иметь бы нам сейчас в строю даже двух десятков танков...

Бригаде предстояло наступать на деревню Каськово. Вдруг именно с той стороны послышались пулеметные очереди. Что там происходит? Неужели немцы предприняли контратаку? Чтобы разобраться в обстановке, сажусь в танк и приказываю механику-водителю подойти к краю опушки. Оставив боевую машину, идем с ординарцем к полю. Добравшись до передовых позиций мотострелков, залегли. Внимательно осматриваю окружающую местность и вижу, как с холма спускается вражеская цепь. Немцев становится все больше. Они то идут, то бегут по полю. Над нами засвистели снаряды и разорвались где-то в леске, в котором стоял полк, застрочили пулеметы...

А гитлеровцы все ближе. Сотни полторы автоматчиков, широко рассыпавшись по снежному полю, залегли и густо поливают передний край мотострелкового батальона пулеметным огнем. За пехотой появились десять танков. Обогнав автоматчиков, они продвигаются к нашим позициям. Не дойдя, остановились. Понимаю: немцы пытаются выиграть время и закрепиться на западном берегу реки Шоша.

Ко мне подбегает командир мотострелкового батальона капитан Шестак:

— Танковым огоньком бы их, товарищ подполковник.

— Повремени малость, Яков Мефодьевич, будет огонек.

Наше молчание ободрило гитлеровцев. Их танки двинулись вперед, поднялась и пехота. Сразу усилился минометный и артиллерийский огонь. Мы с Шестаком лежим под градом пуль и осколков. До вражеских танков осталось метров шестьсот. [211]

— Три красных ракеты в направлении немцев! — кричу сигнальщику.

Один за другим щелкнули выстрелы ракетницы. Три багровых дуги рассекли морозную мглу и устремились в сторону вражеских машин, прокладывающих путь по снежной целине. Проходит несколько томительных секунд. И вот опушка леса, где стояли наши танки, озарилась вспышками выстрелов. Эхо торопливо повторяет их, и кажется, что огонь ведут по меньшей мере десятка три орудий. После первого же залпа вспыхнули два немецких танка. Остальные сразу замедлили ход. Потом они остановились и, прикрываясь холмами, стали выходить из боя. Оказавшаяся без броневого прикрытия пехота залегла, а затем тоже повернула назад.

— Теперь нам пора, — обрадовался капитан Шестак, — самый подходящий момент для перехода в атаку.

Мне хорошо видно, как поднялись цепи наших мотострелков и перебежками двинулись к высотке. А оттуда вновь ударили пулеметы. Автоматчики залегли. Ясно, что им нужна помощь танкистов. Бегу к своей тридцатьчетверке. Едва отдышавшись, командую:

— Вперед!

Взметая снежную пыль, наши боевые машины двинулись к высоте, за ними поднялись роты мотострелкового батальона. Многие автоматчики тут же вскакивали на броню и, укрываясь за башней, вели огонь по гитлеровцам. Через несколько минут танки вместе с мотострелками достигли вражеских окопов. Однако со стороны деревни появилось еще несколько фашистских машин. Приказываю роте КВ старшего лейтенанта Н. И. Ляшенко развернуться в этом направлении и принять бой. Танков у немцев оказалось куда больше, чем мы предполагали. Идем на сближение. Механик-водитель моей тридцатьчетверки то и дело нажимает на рычаги. Вздрогнув, машина перешла на вторую скорость. Поворачиваю башню. В узком окне оптического прицела вижу идущие слева и справа наши танки. Впереди — силуэты немецких.

— Бронебойным! — слышу в наушниках голоса командиров экипажей.

Первый вражеский танк подбил экипаж лейтенанта Михаила Гольдина. [212]

На высотке замечаю; взгромоздившись на бруствер окопа, стоит тридцатьчетверка. Из-под гусениц торчит ствол фашистской противотанковой пушки. А что с нашей машиной? Выглядываю из башни. Из люка с трудом выбирается раненый политрук Д. П. Ларченко.

— Ранен? — кричу ему.

— Да, — превозмогая боль, отвечает он.

Михайлов, — приказываю ординарцу, — на помощь!

Сержант быстро и ловко наложил повязку. К счастью, ранение оказалось нетяжелым, и Ларченко вновь занял свое место в экипаже. Его танк вскоре присоединился к роте. Политрук Ларченко не раз отличался в боях. В составе бригады он прошел большой путь и погиб в 1943 году на Украине.

Дружный огонь наших экипажей заставил немецких танкистов повернуть назад. По существу они уклонились от боя.

Выбив гитлеровцев из леса, подтягиваем отставшие подразделения, выводим танки из-под артиллерийского огня. Единственный домик на лесной опушке стал и штабом, и медицинским пунктом. Там же мы и грелись. Правда, танкистам и мотострелкам чаще приходилось обогреваться на броне над моторным отделением боевых машин. Даже в самые суровые холода наши экипажи и танковые десанты не имели обмороженных.

...Мы продолжаем наступление. На горизонте то в одной, то в другой стороне видно зарево пожаров. Выжимая все из своих машин, танкисты спешат к охваченной пламенем деревне Поливаново. Дома там поджигают специально оставленные команды факельщиков.

Врываемся в деревню, когда по ее улице еще идут немецкие танки и автомашины. Наши снаряды настигают гитлеровцев. Многие дома нам удалось спасти.

В течение ночи и дня 21 декабря были освобождены деревни Поливаново, Коськово, Головачево и Большое Селище.

С тяжелыми боями мы приближались к Волге. Нам непременно придется переправляться через нее. Но выдержит ли лед танки? Советуюсь с работниками технической службы, с командирами, механиками-водителями и командирами танков. От многих слышу утвердительный ответ.

— Когда надо, наши и подо льдом пройдут, — улыбаясь, подкручивает свои усы капитан Гуменюк. [213]

Все это так. Однако глубокий снег и ледяной покров рек преодолеваются лишь после тщательной разведки. Для тридцатьчетверок толщина льда нужна не менее 70 сантиметров. В противном случае лед следует усилить путем укладки колейной дороги из бревен. Ширина Волги на участке Старицы, Зубцов метров двести. Вот и надо штабу и работникам технической службы прикинуть, сколько потребуется лесоматериала, где взять его и как привезти на берег реки. У Гуменюка на это свой взгляд.

— Будем наступать быстрее, — говорит он, выслушав мои суждения, — тогда немцам не удастся деревни поджигать. А в деревнях лесоматериал найдем.

Но гитлеровцы старались не оставить на пути нашего наступления ни одного села, ни одной маленькой деревни. Очень больно было смотреть, как каждую ночь на горизонте возникало зарево пожаров. Когда мы входили в сожженные деревни и видели дотлевающие избы, вновь и вновь охватывало нас чувство негодования и жгучей ненависти к врагу.

Вечером 23 декабря к нам подтянулась 18-я кавалерийская дивизия генерал-майора П. С. Иванова. Вместе с ней мы начали новую атаку. Темпы нашего продвижения начали постепенно снижаться. Все чаще приходилось вести бои с превосходящими силами противника. Несколько изменившееся в нашу пользу соотношение сил на решающих направлениях в начале контрнаступления опять было утрачено. В нашей бригаде, например, осталось всего полтора десятка танков. Не больше их было в 21-й и 35-й. Прорваться в глубину вражеской обороны такими силами нам не удавалось. Приходилось использовать танки главным образом для непосредственной поддержки пехоты и конницы.

В селе Званово наша разведка обнаружила скопление гитлеровцев. Три тридцатьчетверки с десантом на броне устремились к селу. На окраине автоматчики спешились и вступили в бой с вражеской пехотой. Танки на полной скорости ворвались в село. Со всех сторон ударили пулеметы, противотанковые пушки. Двум нашим машинам удалось проскочить сквозь этот огненный заслон, а третью настигла беда. Термитный снаряд прошил правый борт, топливный бак, прошел через боевое отделение, ударил в кассетные перегородки, расчленился и упал на днище. [214] Загорелись резиновые коврики боеукладки, вещевые мешки. Мгновенно все заполнил дым. Командир танка сержант Величко, механик-водитель Волик и радист Дырков стали тушить огонь. Окутанная дымом машина стояла на глазах у фашистов. Они, видимо, думали, что до взрыва остались считанные минуты и прекратили огонь. Эти-то минуты экипаж и использовал. Сержант Величко быстро переключил кран на другой бак с топливом. Как только механик-водитель нажал на стартер, чтобы завести двигатель, гитлеровцы возобновили огонь, но тридцатьчетверка уже рванулась вперед, вслед за ушедшими танками. К вечеру мы заняли Званово...

В течение 24 декабря наша 8-я танковая бригада освободила деревню Званово, 35-я заняла Келье и Волково, захватила переправу через Лобь и овладела деревней Рождество, 21-я танковая бригада совместно с 371-й стрелковой дивизией выбила гитлеровцев из деревень Минино и Ново-Кистино.

К 25 декабря большого успеха добились правофланговые соединения, продвинувшиеся вперед на 30 километров. Однако охват противника, как предполагалось по первоначальному замыслу, не получился. 8-я танковая бригада была перегруппирована на правый фланг.

Медленно продвигаемся на запад, к верховью Волги. В канун Нового года весь день отбиваем ожесточенные контратаки немцев в районе деревень Дьяково, Мотаянино, Хохловка.

Поздним вечером возвращаюсь на командный пункт бригады в деревню Палкино. Помощник командира бригады по хозяйственной части нашел для встречи Нового года просторный деревянный дом. В передней большой стол, вдоль стены скамья, несколько табуреток. В углу традиционная елка.

За праздничным столом собрались полковник П. А. Ротмистров, бригадный комиссар Н. В. Шаталов, начальник политотдела батальонный комиссар И. В. Седя-кин, несколько офицеров штаба, почти все командиры подразделений. Среди гостей был и генерал-майор П. С. Иванов — командир 18-й кавалерийской дивизии, с которой мы тогда взаимодействовали.

Тостов было много. И каждый был проникнут глубокой верой в победу. Новый, 1942 год мы встретили с чувством необычайного подъема, с большими планами на будущее. [215]

В ту же ночь обсудили с полковником Ротмистровым план боя первого дня нового, 1942 года. Наша бригада перебрасывалась в город Старицу, недавно освобожденный войсками Калининского фронта, для развития успеха в обход Ржева с запада навстречу дивизиям Западного фронта, охватывающим Ржев с юго-запада. Нам было приказано совершить маневр и захватить переправы на Волге северо-западнее Ржева.

К середине дня передовой отряд полка западнее Старицы столкнулся с арьергардами противника. Как только наши танки двинулись в атаку на деревню Мытьково, перед ними сразу стали густо рваться снаряды и мины. Передаю командирам рот: усилить скорость и проскочить поле. Риск, конечно, большой, так как фашисты могли заминировать подходы к деревне, устроить засады.

Деревню мы заняли с ходу. Но уцелевшая вражеская батарея продолжала стрелять, прикрывая отход своих арьергардов. Из-за домов по ней ударили два КВ из роты старшего лейтенанта Н. И. Ляшенко, а отряд автоматчиков старшего лейтенанта А. Горба, вставший на лыжи, незаметно обошел немецкие позиции, ворвался на них и, перебив прислугу, захватил исправные орудия.

Иду по только что освобожденной деревне. Она точно вымерла. Тишину нарушает лишь пронзительный свист снарядов. А вскоре стали рваться и бомбы — на деревню налетели «юнкерсы». Пришлось нырнуть в первый попавшийся погребок. Не успел оглядеться в этом убежище, как туда проворно спрыгнула девочка лет десяти, укутанная большой шалью. Она, видимо, не ожидала увидеть здесь человека. Вздрогнула, попятилась к выходу. В глазах испуг, готова вот-вот заплакать.

— Не бойся, доченька, — поспешил успокоить ее.

Поняв, что перед ней советский командир, обрадовалась, начала торопливо рассказывать, что ее мама, бабушка и дедушка прячутся в подвале, а дом их сгорел. Ей разрешили сбегать погреться к соседям, но тут налетели немецкие самолеты...

Слушаю девочку, в душе боль. А она, совсем осмелев, рассказывает, что звать ее Аленкой, что ее папа тоже воюет, защищает Ленинград. Только вот писем давно не присылает... [216]

Налет кончился. Вместе с Аленкой выбираемся из погреба. И тут же навстречу женщина в накинутой на плечи стеганке. В глазах горе и страх. Увидев дочку, бросилась к ней со слезами: «Жива! А мы-то насмерть перепугались!..»

Вскоре мы снова двинулись вперед. Радостное чувство охватило меня, когда увидел Аленку и ее маму. Они стояли рядом и махали нам вслед.

До Волги недалеко, но продвигаемся к ней все время под вражеским огнем. Выбравшись из снежных заносов, замечаем очертания деревни. Это Ножкино. За ней берег Волги. Ускоряем ход. Вперед вырвался КВ старшего лейтенанта Ляшенко. Он маневрирует и мчится прямо на огневую позицию противотанковой батареи. Немецкая пехота, рассыпавшись по лесу, отступает. По КВ почти в упор дважды ударила пушка. Каким-то чудом танк Ляшенко увернулся от этих снарядов и подмял под себя бившее по нему орудие.

Подоспевшие за Ляшенко другие КВ завершили разгром гитлеровцев и ворвались в деревню. Вот он наконец берег Волги — великой русской реки. Мы снова вернулись к ней. Одно сознание этого прибавляет нам сил...

В тот день мы форсировали Волгу, но дальше продвигались медленно. Немцы ежедневно по нескольку раз переходили в яростные контратаки, стремясь закрыть образовавшуюся брешь в своей обороне и не допустить прорыва наших танков в обход Ржева с северо-запада...

В напряженных боях прошло двенадцать дней нового года. Как-то поздно вечером возвращаюсь из передового отряда в штаб. Встречают меня начальник штаба капитан Калинин и комиссар полка Дворкин. Оба сияют от радости. Оказывается, наша 8-я танковая бригада преобразована в 3-ю гвардейскую. В приказе Народного Комиссара обороны № 7 от 11 января 1942 года говорилось: [217]

«В многочисленных боях за нашу Советскую Родину против фашистских захватчиков 8-я танковая бригада показала образцы мужества, отваги, дисциплины и организованности. В непрерывных боях с фашистскими захватчиками 8-я танковая бригада... уничтожила 20 000 солдат и офицеров противника и захватила огромные трофеи. За проявленную отвагу... стойкость, мужество, дисциплину, организованность и героизм личного состава преобразовать: 8-ю танковую бригаду в 3-ю гвардейскую танковую бригаду».

Наступил февраль. Совместно со стрелковыми дивизиями бригада в составе войск 39-й армии действует западнее. Ржева. По-прежнему стоят сильные морозы, глубокий снег лежит на полях, в лесах, на дорогах. Наши боевые машины изрядно потрепаны. Положение осложнилось еще и тем, что волжский лед не выдерживает тяжелых танков, поэтому наступать продолжают лишь легкие.

К 5 февраля 1942 года бригада вышла на рубеж северо-западнее города Сычевки. Остановились в небольшой деревушке Ломовке. К югу и востоку от нее деревни выглядят небольшими островками. Они раскинулись среди полей и рощ на открытых возвышенностях, господствующих над окружающей местностью. Гитлеровцы закрепились на них и перекрывают нам путь к Вязьме. На холмах перед Сычевкой сохранились доты укрепрайона Резервного фронта. Из них можно простреливать подступы к ближайшим деревням. Опираясь на Ржев и Сычевку, немцы будут угрожать нашему левому флангу.

Как нужны бригаде сейчас хотя бы десятка два средних и тяжелых танков! Тогда мы смогли бы протаранить вражескую оборону, выйти к Вязьме и отрезать, окружить ржевскую группировку противника.

Комбриг принимает решение — с ходу в контратаку танки не бросать, нашим машинам почаще показываться врагу для демонстрации перед ним своей силы и для поддержки стрелковых частей 39-й армии.

Судя по всему, гитлеровцы ожидали наше наступление утром, а Ротмистров решил навязать им ночной бой. Изучив расположение противника, идем вместе с комбригом в батальоны, где завершается подготовка к ночной атаке. Экипажи Т-60 раскладывают по боевым отделениям машин снаряженные крупнокалиберными патронами и 20-миллиметровыми снарядами ленты. Щелкают затворы, проверяются пулеметы и пушки. Все запаслись осветительными и сигнальными ракетами. Стрелки-радисты проверяют на слышимость свои радиостанции. В батальонах мы пробыли больше часа. Вечером танки выдвинулись на опушку рощи.

Машины идут без света. Вот они подтянулись к исходному рубежу. Экипажи ждут только одной команды — «Вперед!» [218]

Время тянется медленно. Жду докладов комбатов о готовности. Наконец они получены. С моего танка взмыла ввысь красная ракета. Тут же сигнал повторился с командирских машин. Танки пошли вперед, огнем пушек и пулеметов взламывая вражескую оборону. Мы смяли передовые подразделения гитлеровцев, однако прорваться к Сычевке нам все же не удалось. Натолкнувшись на сильное огневое сопротивление противника, мы закрепились на достигнутом рубеже.

В один из февральских дней гитлеровцы предприняли попытку прорвать нашу оборону в районе поселка Хохловка. На этом участке у нас был лишь мотострелковый батальон майора Шестака, в поредевших ротах которого осталось не более 120 человек, два 45-миллиметровых орудия и один танк Т-34, стоявший в засаде. Вот этому-то танку и пришлось сражаться против семнадцати фашистских, подошедших на помощь своей пехоте. Экипаж тридцатьчетверки, которым командовал младший лейтенант Курлянд, подбил семь вражеских машин. На нашем танке были разбиты все приборы наблюдения, наружные надстройки, вышли из строя оба пулемета. Стрелок-радист и заряжающий были контужены. И все же экипаж сражался до тех пор, пока не отбил все атаки врага.

После боя мы осмотрели машину. В ее лобовой части, в башне насчитали 36 вмятин. К счастью, ни один из фашистских снарядов не пробил броню...

В марте 3-я гвардейская танковая бригада была выведена в резерв Калининского фронта, а в мае на ее базе в районе Калинина начал развертываться 7-й (позднее 3-й гвардейский Котельниковский) танковый корпус.

Начав свой боевой путь под Равой-Русской, танкисты нашей бригады закончили войну на северо-западе Германии, в районе Висмара.

Было много боев — тяжелых и суровых, совершено немало героических подвигов. И все же события первых месяцев войны запомнились мне более всего. Не потому ли, что тогда, в сорок первом, был выдержан самый трудный экзамен на стойкость, мужество, воинскую зрелость. И выдержать этот экзамен нам помогли любовь к Отчизне, глубокая вера в окончательную победу над врагом. [219]

...Стоят в Подмосковье, у Дмитрова и Калинина на пьедестале тридцатьчетверки... Мне кажется порой, что они только что вышли из горячего боя.

Тяжелое, трудное то было время — лето и осень 1941 года. Но уже тогда, в первые месяцы войны, гитлеровцы почувствовали неустрашимость, стойкость и силу советских полков. Первые наши атаки и контратаки, бои под Львовом, Золочевом, Тернополем, Калинином — все это предвестники светлого дня нашей окончательной победы над врагом.

Первые месяцы войны... Дорого обошлись они нам. Немало боевых друзей сложили свои головы в ожесточенных боях. Но день ото дня совершенствовалось наше боевое мастерство, накапливался драгоценный опыт. Лучше стала работать наша разведка: о маневрах противника мы теперь узнавали заблаговременно. Маневру врага противопоставляли свой. Широко применяя метод танковых засад, мы убеждались, что и малыми силами можно наносить противнику чувствительные удары, срывать его замыслы. Гораздо чаще стали применять тактику обхода и охвата, которая давала положительные результаты.

Обращаясь к событиям первых месяцев войны, я вновь и вновь думаю о людях полка. Какие это были бесстрашные, самоотверженные воины! Вспоминаются В. А. Калинин, П. И. Клесов, Ф. Г. Тарасов, Г. А. Свербихин, П. В. Фещенко, С. И. Гетманов, В. Г. Колхидашвили, И. Я. Амелин, А. Ф. Туренков, С. А. Сыромятников, А. П. Величко, С. Ф. Кудинов, М. В. Синцов, О. С. Левин, А. Н. Гурьянов, М. М. Гольдин, Н. П. Яцовский, Г. Г. Чирко и многие, многие другие. Поистине нечеловеческие усилия приложили они, чтобы сдержать, остановить осатанелый натиск лавин танков и пехоты неприятеля. Командир бригады П. А. Ротмистров всегда трезво оценивал складывавшуюся обстановку. Отлично понимая природу танкового боя, он считал, что такую задачу, как выход во фланг и тыл противника, могут выполнить только танкисты. Поэтому комбриг всегда предлагал смелые решения.

Широкий манёвр танками с одного участка на другой давал возможность командованию изменять на опасных направлениях соотнощение сил в нашу пользу. [220]

Сочетание контратак и танковых засад позволяло наносить ощутимые удары по врагу, останавливать его продвижение.

Помню, как широко отмечались в нашей, да и зарубежной печати первые победы советских войск. В частности, американская газета «Стар» в декабре 1941 года признавала, что успехи СССР, достигнутые в борьбе с гитлеровской Германией, имеют большое значение не только для Москвы и всего русского народа, но и для Вашингтона, для будущности Соединенных Штатов. Газета подчеркивала, что отступление нацистов под Ростовом и их неудачи под Москвой представляют собой первый случай, когда гитлеровским армиям не удалось выиграть начатую ими кампанию. История, писала газета, воздаст русским должное за то, что они не только приостановили молниеносную войну, но и сумели обратить своего противника в бегство.

Ежегодно в День Победы встречаюсь я в Москве с ветеранами полка. Все они уже стали отцами, дедами и внешне, конечно, изменились — годы берут свое. Но в моем представлении они остались такими же юными, как и прежде.

По-разному сложились судьбы однополчан. Некоторые из них продолжают служить в рядах Советской Армии, отдавая весь свой богатейший опыт повышению ее боеспособности. В их числе генералы В. А. Калинин, П. И. Клесов, П. В. Фещенко, кандидат военных наук полковник С. И. Гетманов.

Другие — кто по возрасту, кто по болезни — оставили армейскую службу. Ушли в запас и отставку генералы Ф. Г. Тарасов, Г. А. Свербихин, полковники Д. Г. Чепига, В. Г. Колхидашвили, И. Я. Амелин, А. Ф. Туренков, С. А. Сыромятников. Многие бывшие танкисты трудятся в народном хозяйстве. Это А. В. Кулаков, А. П. Величко, М. Д. Михайлов, Н. Г. Тарасов. Стали инженерами С. С. Абрамов, П. Н. Кулев, И. Г. Мартынов. И всюду, где бы ни трудились ветераны полка, они высоко несут честь и достоинство танковой гвардии.

Не все мои однополчане дожили до радостного дня великой Победы, некоторые из боевых друзей навсегда ушли от нас уже в послевоенные годы. Но имена их, как и имена тех, кто погиб в боях за Родину, живут в памяти народной.

Живым и павшим посвящаю я свою книгу. И буду безмерно счастлив, если она поможет молодым воинам успешно выполнять свой долг по защите Родины.