"ИСТОРИКИ И АРХИВИСТЫ: СОТРУДНИЧЕСТВО В СОХРАНЕНИИ И ПОЗНАНИИ ПРОШЛОГО В ИНТЕРЕСАХ НАСТОЯЩЕГО И БУДУЩЕГО".
Становится все очевиднее то, что к концу 20 столетия произошли заметные изменения и в проблематике занятий историей и в среде тех, кого эти занятия особенно привлекают. Историки уже давно не довольствуются преимущественным вниманием к проблемам государственно-политической истории (такой интерес был преобладающим по крайней мере до середины 19 века), к социально-экономической истории, к истории культуры и памятниковедению. Ныне существенно значимыми представляются и вопросы изучения "повседневности", быта обычных ("рядовых") людей, "микроистории". И круг занимающихся историей уже не ограничивается лицами со специальной подготовкой (преподавателями, аспирантами, студентами высших учебных заведений соответствующего профиля, сотрудниками научно-исследовательских учреждений, архивов, музеев, библиотек), становится все шире.
Сочинения, ценные для историка-исследователя наблюдениями (а подчас и выводами более весомого значения), печатают не только в изданиях, специально предназначенных для ученых,- даже на газетных полосах. Приятно, что оригинальные по теме и исполнению статьи опубликованы в сборниках работ школьников: так в Петербурге в 1997 году имели место уже УП историко-краеведческие чтения школьников. Доклады или их фрагменты напечатаны в шести выпусках сборника "Наследники великого города", причем, немало статей сборников основаны и на архивных данных.
Добросовестный исследователь обязан теперь учитывать труды и историков "любителей", а в историографических обзорах не ограничиваться упоминанием имен лишь ученых, избравших гуманитарные науки своей основной профессией.
Это должно радовать архивистов, свидетельствуя о востребованности сделанного ими для собирания, описания, публикации, использования документальных материалов, но, одновременно, налагает на сотрудников хранилищ обязательство облегчить историкам-любителям доступ к информации, имеющейся в доверенных архивистам документальных памятниках.
Особо возрастает стремление ознакомиться с прошлым своей "малой Родины" - с местностью рождения, обитания, с местными достопамятностями, а также со сведениями о своих родных и о том, что имеет отношение к своей биографии. Следовательно, более всего это проявляется в развитии "локальной истории" и генеалогии.
В России общепринято слово "краеведение". Это - и наука и научно-популяризаторская деятельность определенной проблематики: прошлое и настоящее какого-либо "края" (чаще всего своего родного), определенной местности (от деревни, небольшого города, даже улицы, храма, усадьбы, фабрики, учебного заведения, парка и т.д. и т.п. до крупного региона) во всем многообразии тематики. Краеведческое знание: историческое (шире- историко-культурное, даже историко-литературное, историко-экономическое) и географическое одновременно (и потому-то особенно важное в плане приобщения и к экологической культуре). Краеведение - и форма общественной деятельности, причем такой, к которой причастны не только ученые-специалисты, но и значительно более широкий круг лиц (разного сословного положения, разной степени образованности, разного возраста), преимущественно местных жителей. Краеведение - не только краезнание, но всегда и краелюбие.
За рубежами бывшего СССР все возрастающий интерес к локальной истории и народной генеалогии явственно обнаружился уже к середине 20 века, особенно в небольших государствах с давними историко-культурными традициями - там приверженность к сохранению кажущихся приятно старомодными элементов традиционной местной культуры как бы противостоит обезличению новейшей эпохи высокоразвитой индустриализации, (тем более, что "лица необщее выраженье" кажется особенно привлекательным в век распространения туризма).
С недавнего времени такой интерес все более ощутим и в России, особенно в постсоветской . Ранее, при тоталитарном режиме, местная "самодеятельность" обычно пресекалась; направленность научной работы исходила от указаний учреждений, расположенных в центре столицы - Кремля, Центрального комитета Коммунистической партии на Старой площади и Лубянки (так в просторечии именовали ЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ, здания которых были у улицы и площади такого названия, получивших затем имя строителя советской карательной системы Дзержинского). Освобождаются и от страха обнаружить при генеалогических изысканиях "неудобных" родичей (осужденных как "враги народа" или находившихся за рубежом), что становилось небезопасным и для изыскателя и для его близких. Постепенно это приводит к явственно намечающемуся возрождению историко-культурного краеведения, загнанного с укреплением тоталитарного режима в подполье.
"Золотым" десятилетием развития краеведения было первое десятилетие послереволюционных событий 1917 г. Тогда объединились усилия многих - прежде всего для спасения оказавшихся без хозяев памятников истории и культуры и организации передачи их на государственное хранение. Тогда образовалось множество обществ архивов, библиотек, музеев (с отделами письменных памятников), научными руководителями которых были, как правило, краеведы. Пожалуй, впервые в такой мере объединялись стремления и усилия местной интеллигенции и московских и петроградских специалистов из Академии наук, вузов, хранилищ. Работой Центрального Бюро краеведения и его изданиями руководил непременный секретарь Академии наук академик С.Ф.Ольденбург. Краеведческим трудам придавали столь большое значение, что статья о развитии краеведения была помещена в сборнике о достижениях Академии наук, изданном к десятилетию событий 1917 г. В те годы виднейших ученых-гуманитариев, лишили возможности читать лекции в высших учебных заведениях, где все однозначно подчинили делу пропаганды новой официальной марксистско-ленинской идеологии, и они - по почину Д.Б.Рязанова (первого руководителя советского архивного ведомства, опытного архивиста и археографа, получившего международное признание за изучение и издание творческого наследия К.Маркса и Ф.Энгельса) - были привлечены к работе в архивах. К сотрудничеству в музеях и библиотеках подобных же специалистов привлекли нарком просвещения А.В.Луначарский, руководитель Музейного отдела Наркомпроса Н.И.Троицкая. Никогда прежде специалисты столь высокого класса не разрабатывали проблемы архивного и музейного дела выявления, собирания, атрибутирования, описания, использования в научных и просветительских целях документальных памятников. Этим заняты были тогда и их ученики - ученые прославившие затем отечественную историческую науку (С.Н.Валк, Н.М.Дружинин, М.Н.Тихомиров, С.Н.Чернов, В.И.Шунков и др.).
Архивные материалы широко использовались и для трудов краеведческой тематики, а в краеведческих изданиях заметное место занимали сочинения и историков-любителей. (Подробная информация об этом в книге С.Б.Филимонова "Краеведение и документальные памятники (1917-1929 гг.)", изданной в 1989 г.) Убеждаемся в том, что достоинство "ремесла" историка поддержано было в годы господства вульгаризаторской школы М.Н.Покровского в значительной мере благодаря работе сотрудников архивов и музеев.
Но на рубеже 1920-х - 1930-х годов историко-культурное краеведение подвергалось сокрушительному разгрому: многие краеведы были арестованы или отстранены от любимого ими дела, издания их прикрыты; прекратили существование многие музеи (особенно в усадьбах, монастырях), порушены музейные экспозиции. Выдвинули обвинение о политической связи краеведов с видными историками (академиками С.Ф.Платоновым, Е.В.Тарле, М.К.Любавским и др.), которых осудили по фальсифицированному делу о монархическом заговоре, (Ныне материалы "Академического дела 1929-1931 гг." издаются; первый выпуск "Дело по обвинению академика С.В.Платонова" опубликован в 1993 г. в С.-Петербурге). С утверждением тоталитарного сталинского режима и историко-культурному краеведению, и науке архивного и музейного дела был нанесен существеннейший ущерб, велик был и нравственный урон - краеведение перестало быть формой общественной деятельности.(Об этом всем подробности в книге С.О.Шмидта "Краеведение и документальные памятники". Тверь, 1992).
Понятно, что это не могло не затормозить надолго не только развитие генеалогии, но и изучение повседневности и в прошлом и в настоящее время. Напечатанное позднее по такой проблематике - в основном достижения десяти-пяти лет, времени, которое называют "перестроечным". И потому-то те вопросы, которые встают перед архивистами других стран, где историки-любители - постоянные "сидельцы" читальных залов хранилищ, становятся особенно актуальными и для россиян конца нашего столетия, когда происходит пересмотр общественных ценностей, общегосударственное перестает преобладать над личным, и официальная идеология утрачивает первенствующее значение.
Соответственно привлекло внимание и наследие краеведения "золотого десятилетия", и предшествовавшая ему деятельность краеведческого типа общественных организаций и государственных учреждений (губернских ученых архивных комиссий, губернских статистических комитетов и др.). Издаются труды , им посвященные, данные о личных фондах краеведов включаются в готовящейся Археографической комиссией Российской Академии наук Каталог личных фондов отечественных историков, в томах Археографических ежегодников, в журнале "Отечественные архивы" и в других изданиях печатают статьи о творческом наследии и жизни краеведов. Много делают на местах: издают сочинения тех, кто был отстранен в 1929-1931 гг. от краеведения: вышли в свет работа знаменитого переславского краеведа М.И.Смирнова о Переславле-Залесском (подготовленная еще по рекомендации М.Горького), статьи его младшего брата костромского краеведа В.И.Смирнова. Постоянно появляются труды краеведов тех лет на страницах недавно возникших продолжающихся изданий "Пензенский временник любителей старины", "Костромская старина", "Ярославская старина", "Тверская старина", "Ярославская старина" и др. Институтом Российской истории Академии наук издана книга С.В.Журавлева об организации работы по истории фабрик и заводов в 1930-е годы (опирающаяся прежде всего на архивный материал). Немало и диссертаций по истории краеведения (особенно в Историко-архивном институте).
Работу в таком направлении несомненно следует продолжить. Сейчас это облегчается организационными возможностями. Еще в 1990 г. образован Союз краеведов России; недавно в Российском государственном гуманитарном университете (это широкого профиля учебное заведение образовано на базе Московского государственного историко-архивного института) созданы и Центр краеведения и москвоведения и кафедра региональной истории и краеведения, а в Российской Академии образования - при Президиуме ее Научный совет по краеведению. Общими усилиями их организуется в декабре 1997 г. научно-практическая конференция по преподаванию краеведения в высшей школе. В конце ноября собрались со всех концов России на 4-е Всероссийские педагогические чтения специально посвященные проблемам краеведения в жизни средней школы. Преподавание краеведения стало обязательным школьным предметом, начиная с младших классов. В Москве совет по москвоведению возглавляет первый вице-мэр и готовятся учебники для разновозрастных школьников, которые правительство Москвы намерено бесплатно предоставить всем учащимся.
Ясно, что это все приведет в архивы еще больше историков-"любителей" или, во всяком случае, лиц, не имеющих серьезного опыта работы в хранилищах документов, прежде всего школьных педагогов.
Каким путем, какими способами удовлетворить потребности любителей истории, обращающихся к архивной документации ? Да еще зачастую по проблематике, представляющейся сугубо "частной" и недостаточно связанной с большими проблемами, разрабатывающимися в научно-исследовательских и вузовских центрах и отраженных в совместной с ними работе государственных хранилищ ?
Интерес к обращению к архивной документации, казалось бы, следует только приветствовать. Ведь историк-архивист по призванию, любящий свое дело и "свои" документы, менее всего напоминает собаку на сене. Он заинтересован в их использовании, но... в использовании умелом и добросовестном, чтобы не выдавались за истину случайные, выхваченные не сопоставленные с иными факты. Тем более, что поверхностное использование архивных материалов, воплощенное в печатном слове (да еще со ссылкой на архивную единицу хранения !), может и прикрыть тему, создать видимость ее достаточной изученности.
И здесь возникает не мало трудностей. Особенно учитывая то, что среди историков-"любителей"" лица разного уровня научной подготовки. Вероятно, конечном счете, следовало бы закрепить практику обязательной подготовки к такой работе еще в годы обучения - для проявляющих особое влечение к тому, даже в средней школе, как это делается в Петербурге, Пензе, Твери и некоторых других городах. И уж безусловно закрепить практику обязательного обучения основам архивного дела в педагогических и других вузах, готовящих школьных учителей, ибо учителя (особенно в небольших городах, поселках, селах) чаще других и сами увлеченно занимаются краеведением и призваны руководить школьниками, имеющими к тому склонность. Причем основы эти должны преподаваться на всех факультетах таких вузов (разумеется, конечно, в большом объеме на гуманитарном и географическом). Вероятно, стоило бы ввести краеведческие факультативы и в иных вузах - технических, медицинских и пр. Скажем для агронома может представлять и практический интерес возможность получения информации о сельскохозяйственном опыте той или иной местности. Не говоря уже о том, что к архивным материалам непременно обращаются все, занимающиеся - в целях и исследовательских и учебных - историей своего учебного заведения, деятельностью его преподавателей и выпускников.
Конечно, необходимо подготовить соответствующего профиля учебные пособия и поддерживать местную инициативу в подготовке подобных пособий (а такая инициатива, к радости нашей, имеет место - причем от Карелии до Сибири и Дальнего Востока !). В готовящемся новом издании учебного пособия "Документальные памятники" впервые вышедшего в 1998 г., еще в 1991 г. (когда предполагалось новое издание по всесоюзной тогда учебной программе) добавили большую главу (более пяти листов) о краеведении и документальных памятниках.
Должно распространять опыт Московского городского архива, некоторых областных архивов, издающих сборники документов, приспособив это и к учебным программам школьников (что сделано, к примеру, в Твери). Словом, действеннее включиться в научно-популяризаторскую и просветительскую работу на архивной ниве, а руководству Росархива и областных архивов поощрять особо отличившихся на этом поприще сотрудников архивов.
Важно оказание содействия тем, кто намерен привести в порядок свой архив (личный или семейный), тем более, опираясь на его материалы, писать воспоминания. Это облегчит и последующую работу архивистов в случае, если архив попадет затем в государственное хранилище (а об этом тоже следует заботиться). Сейчас интерес к материалам личных фондов и личного происхождения все усиливается - документы такого происхождения (особенно мемуары и письма) постоянно публикуют в журналах широкого профиля, в газетах. В газете "Первое сентября", становящейся все более привлекательной не только для учителей, но и для более широкой читательской Среды, появился особый раздел "Домашний архив", материалы к которому подбирает известный журналист Д.Г.Шеваров (уже прежде немало сделавший в этом направлении на страницах газеты "Комсомольская правда"). Еще в 1970-е - 1980-е выпускали методические пособия по сохранению семейных архивов и организации работы по созданию воспоминаний. Такой раздел и в упоминавшейся учебной книге "Документальные памятники: выявление, учет, использование" 1988 года. Особое внимание следовало бы обратить на помощь мемуаристам, обращающимся в архив для проверки и пополнения своих воспоминаний.
Но необходимо не только привлечь внимание к архивным документам, приохотить к знакомству с ними, но и облегчить архивный поиск, разработать соответствующие приемы архивной эвристики. Причем для лиц разного уровня подготовки. Не следует упускать из виду то, что среди историков-любителей нередко встречаем таких, которые хорошо разбираются в новейшей информационной технологии и являются специалистами высокого класса в других ("своих") сферах научного знания. И для таких людей интересна не только возможность получения новой исторической информации, но завлекательна сама методика обнаружения, извлечения, истолкования этой информации - не только кто, что, где, почему сделал ? Но и как это узнано ? Насколько представительны эти данные ?
Следовательно, нужно и знакомить с системой собственно справочников и с системой их составления, подготовить апробированные перечни печатных и неизданных справочников, об архивных документах, а также о других справочных изданиях, обязательно отсылая к общего типа изданиям вроде "Справочники по истории дореволюционной России" под редакцией П.А.Зайончковского и более частной тематики. Такие рекомендательные списки должны быть в читальных залах архива, причем на "открытом доступе". Еще лучше, конечно, если будут сами издания и различные энциклопедические и иные словари. Должно рекомендовать сведения и о базе данных более широкого профиля (например, во ВНИИДАД).
Существенно важно знакомить с деятельностью тех, кто прежде занимался такой или схожей тематикой. Имена краеведов стали обязательно включаться в местные энциклопедии. Мосгорархив издал полезнейшие справочники о живых и покойных московских краеведах: "Историки и краеведы Москвы. Некрополь: Биобиблиографический справочник" (М., 1996) и "Москвоведы, Справочник о краеведах, обществах и научных учреждениях" (М., 1996). Пример, достойный подражания !
Необходимо строго следить за тем, чтобы были содержательные данные на листе использования: не только фамилия, но и цель работы. И рекомендовать впервые обращающимся к архивным документам выяснить: кто это делал прежде их, опубликовал ли что-либо.
Это важно и потому, что станет препятствием для изображения себя некоторыми как "первооткрывателей", и станет предостережением для скорых на перо литераторов, склонных к эксплуатации выигрышной темы и оправдывающих недостатки написанного ими невозможностью, якобы, получить больше сведений - и в печатных сочинениях, и в архивах - о том, о чем они попытались побыстрее напечатать. Вероятно, полезно было бы завести в хранилищах библиографические перечни изданного (хотя бы в последнее десятилетие) на основании документов этого хранилища - и документальные публикации (даже во фрагментах) и статьи (обязательно, включая газетные), и книги.
Возрастающий интерес к богатствам архивов, это - залог возрастания роли архивов в формировании общественного сознания, исторической памяти народа.
(доклад на конференции "Наследие А.Н. Веселовского и проблемы теоретической и исторической поэтики". Историко-филологический факультет РГГУ, 12-13 ноября 1996 г.) Если спросить, какую книгу необходимо перевести на итальянский хотя бы с целью полнee отразить современное состояние литературоведения, то среди первых безусловно следует назвать работу Александра Николаевича Веселовского о Боккаччо. И это несмотря на то, что за 100 лет, прошедших со времени ее выхода в свет, опубликовано огромное число работ о знаменитом флорентийце, в том числе такими известными учеными как Бранка, Момильяно, Боско и др. Работу Веселовского цитируют как бы между прочим, в сносках, в русской транслитерации – что, конечно, свидетельствует о некоторой известности, но не более того.
Разумеется, в работе 1893 года могут обнаружиться определенные погрешности, простительные для того времени, но они ни в коей мере не умаляют значения труда Веселовского в сравнении с современными работами, даже и обладающими более развитым аппаратом.
Новелла об Алатиэль одна из самых лучших, написанных с наибольшим вкусом, одна из самых изученных, но, одновременно, из наименее известных широкой публике. По причине несколько скабрезного сюжета, новелла долгое время не допускалась цензурой в школьные хрестоматии, куда входили другие новеллы, впрочем всегда одни и те же (художественная ценность их здесь, разумеется, не ставится под сомнение). Рассмотрим вкратце сюжет новеллы. Девушка благородного происхождения, невинная и прекрасная, помолвлена с королем Алгарвским. Отправившись в морское путешествие из родной страны к королю, она переживает множество приключений, при этом жестокая судьба заставляет влюбляться в нее всех мужчин, что попадаются ей на пути. Прикидываясь немой , впрочем и вправду не владея языком всех этих чужестранцев, девушка, чтобы спасти свою жизнь, обращается к полезному и приятному, "легши с 10000 мужчин", как пишет Боккаччо; в конце же (счастливом) мастерской речью защищает перед женихом свою девственность, которая, как известно читателю, была "потеряна в Средиземном море".
Не буду обсуждать ни обработку источников, использующих мотив преследования красавицы, ни проблему точки зрения, рассматриваемые Веселовским. Приведу лишь одну цитату из Веселовского, которая послужит мне отправным пунктом: "Эта героическая новелла, как раз наоборот, демонстрирует нам не добро, не героя, а то, что мы называем пороком, испорченностью. В ней очень много, даже слишком, наивного, несознательного, безответственного".
Чтобы понять, в чем именно Веселовский опережал свое время и полностью оценить глубину его анализа, сделаем небольшой библиографический экскурс.
В интерпретации этой новеллы исследователи делятся главным образом на две категории.
Первые подчеркивают драматичность новеллы, постоянное невезение героини, удары рока. Обычно они не дают новелле высокой оценки. Петронио говорит, что "большинство приключений происходит с механической и невыразительной пунктуальностью". Гранбер утверждает, что в новелле отсутствует "художественное переосмысление реальности", что трагичность и серьезность истории не достигают необходимого звучания. Баратто, большой ценитель Боккаччо, также не может скрыть своей неудовлетворенности рассказанной историей и замечает, что "образ Алатиэль, в том числе благодаря своей чувственности, является символом человеческой слабости".
Вторые выделяют фарсовость, комический характер истории. Флора утверждает, что Боккаччо хотел в ней "показать очевидные и явные крайности авантюры". Умберто Боско определяет мужчин, попавших под чары Алатиэли, как "марионеток серийного производства, а не мужчин". Мы оказываемся как будто на другом берегу: здесь нет речи ни о трагическом ореоле, ни о непосредственном сострадании, о которых говорили исследователи, относящиеся к первой категории.
Сегре прямо пишет, что исследователю нельзя не принимать во внимание комическую структуру, лежащую в основе новеллы об Алатиэли. Я бы добавил, что нельзя не только исследователю- филологу, но даже и читателю. Сегре видит в новелле комическую инверсию типичной схемы александрийского романа, в его классическом виде: помолвка – перипетии – счастливый конец (брак). Сегре указывает также, что механизм повтора в новелле является находкой Боккаччо. В этом столь критиковавшемся ранее приеме как раз и содержится комизм новеллы, являющийся следствием "контраста между трагизмом действия и эротическим финалом...", "каждое новое любовное объятие лишь увеличивает комичность происходящего".
Сравним то, что говорит Сегре со словами Веселовского, который по существу определяет эту новеллу, как "героическую новеллу наоборот", и мы увидим, что речь идет об одном и том же. Веселовский имеет то очевидное преимущество, что дает свое прочтение, опираясь не только на пародийную инверсию, лежащую в основе новеллы, но и на реальное психологическое содержание, которое Боккаччо хотел выразить, и в частности, замечает: "эта новелла демонстрирует нам не добро, а то, что мы назвали бы пороком, испорченностью".
Пародия в новелле об Алатиэль не является самоцелью, не несет отрицания или дурновкусия, ничего не разрушает. Здесь она - лукавое подмигиванье, неожиданная логика здорового реализма перед лицом обстоятельств. О ней можно сказать знаменитыми словами Пиранделло: "Как вам кажется, так оно и есть".
Согласно канонам средневековой риторики, пародия не является литературной игрой, упражнением в мастерстве переписать шедевр, говорим ли мы о "Кармина Голиардика" или о пародии на "рыцарскую" атмосферу в повести "Окассен и Николетт". В новелле об Алатиэль пародия также основывается не только на имитации древнегреческого романа, что справедливо отмечает Сегре, но она близка и умственному складу Средних Веков, отражает эпоху, в которую была создана.
В самом деле, Алатиэль прямая противоположность благочестивым девам, которыми была наполнена жизнь, и не только религиозная, Средневековья. Но разве не менялся мир, где начинал устанавливать свои законы новый социальный класс, нарождающаяся буржуазия, которая питалась надеждами на обогащение, на завоевание новых территорий? Когда изменяется мир, меняются и фигуры населяющие литературу. На место св. Оливы, св. Евгении, и особенно св. Урсулы, о которой нам оставил чудесное свидетельство Карпаччо, и тысяч других святых римского мартиролога, которые прошли невредимыми через самые ужасные опасности (человеческая похоть представляется лишь верхушкой айсберга), пришел новый персонаж, который выигрывает обманом. Возможно тяжелейшим обманом, который заставил покраснеть и семерых женщин, собравшихся, чтобы спастись от чумы, является обман Алатиэлью собственного отца, вавилонского султана. Однако, тут нет никакого внутреннего психологического конфликта, людьми владеют маленькие слабости, постыдные пороки, светские капризы, они жертвы собственных низменных инстинктов и наивно верят в то, что могут сами изменить хоть на йоту движение судьбы. Мы наблюдаем здесь не трагедию, а скорее фотографически точное воспроизводство драматических событий и ситуаций, для понимания которых требуется ухмыляющаяся маска смеха.
Пародийное настроение новеллы, действие которой разворачивается в эпоху купцов, в эпоху бурного экономического расцвета, лишь увеличивается подчеркиванием пороков. Пародия словно делает еще один шаг, как ребенок, вошедший в переходный возраст.
Вышесказанное относится, впрочем, ко всем новеллам Декамерона, которые имеют пародийный характер. Таковы, например, новеллы о Ринальдо, об Алибеке, об Анджело Габриелло, Джанни Лотеринги, о двух сиенцах и знаменитая проповедь брата Чиполла.
И если Боккаччо после смерти многих близких от чумы, после обращения к религии, определившего всю его дальнейшую жизнь, в 1360 году, когда его творчество приобрело минорные тона (как и у Петрарки), не сжег свои труды, то это, возможно, было следствием понимания им собственного значения, исторического значения, связанного с новым светским и "земным" видением человека, о котором он просто "рассказывал". Но, рассказывая, вел от отталкивающего первого персонажа сера Чапелетто до последнего - положительного персонажа, доброй Гризельды. В этой последней новелле Боккаччо помещает нас в светский Рай, где есть земные Беатриче, свои "exempla" и "signa", уже никак не вызывающие той горечи, что оставалась во рту после сера Чапелетто и ему подобных.
Вновь созданный центр обращается ко всем коллегам в России и других странах с предложением сотрудничества и с просьбой помочь в комплектовании библиотеки центра, в первую очередь - научными изданиями, выходящими в разных региональных издательствах. Книги для Алуштинского центра русского зарубежья можно пересылать непосредственно на Украину по адресу или передавать в Москве в редакцию "Вестника гуманитарной науки" с обязательной пометкой "для Алуштинского центра русского зарубежья".