ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА -- Мемуары -- Саранчов Е. С. Хивинская экспедиция 1873 года

Саранчов Евграф Семенович
Хивинская экспедиция 1873 года

«Военная литература»: militera.lib.ru
Издание: Саранчов Е. С. Хивинская экспедиция 1873 года. — СПб., тип. Ф. Сущинского, 1874.
Книга на сайте: militera.lib.ru/memo/russian/saranchov_es/index.html
Иллюстрации: нет
OCR, правка: Кунград (http://www.kungrad.com)
Дополнительная обработка: Смолянин (small_yanin@rambler.ru); Hoaxer (hoaxer@mail.ru)

[1] Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.
{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

Хивинская экспедиция 1873 года. Записки очевидца сапёра Е. Саранчова. — СПб., тип. Ф. Сущинского, 1874. — 186 с.

От автора: Настоящий труд представляет слабую попытку описать действия отрядов, овладевших ханством. Автор находился в качестве саперного офицера при оренбургском экспедиционном отряде, описанием действий которого он преимущественно и займется; с целью же дать по возможности ясное понятие о ходе военных действий вообще, он будет касаться, на сколько это ему известно, и действий других отрядов. Собранные автором сведения о жителях, характере крепостных построек в ханстве, а также устройстве и расположении жилищ, сгруппированы в конце первой главы.

Содержание

Введение

Глава I

Общий характер Арало-Каспийской впадины и доступы по ней к Хиве. — Географическое положение Хивинского ханства. — Его обитатели; войско; приблизительное число войск, выставленное ханом против наших отрядов в настоящую экспедицию; состав этих войск и их вооружение. — Характер арыков и их важное значение в тактическом отношении. — Обзор крепостных оград Хивинского ханства; описание профили трех типичных укреплений: двух, встреченных около мыса Урги, и стены, окружающей столицу. — Принятый в Хиве способ постройки крепостных стен. — Сравнение укреплений хивинцев с обще-европейскими. — Поспешные укрепления, устроенные хивинцами в последнюю экспедицию: укрепленный лагерь близ начала протока Карабайли и около Ходжейли. — Общий характер и устройство жилищ зажиточного класса и простого народа. — Мечети и медрессе, как наиболее выдающиеся постройки.

Глава II

Главныя данные, которыми руководствовались при составлении плана экспедиции 1873 года; сущность составленного плана. — Состав и число войск в отрядах, выставленных от 3 соседних Хиве округов Оренбургского, Кавказского и Туркестанского. — Общее число войск вошедших в ханство; финансовые средства, ассигнованные на совершение экспедиции и приблизительная цифра действительной стоимости ее.

Глава III

Движение войск оренбургского отряда от мест расположения их к общему сборному пункту — Эмбенскому посту. — Меры, принятые комитетом, составленным для обсуждения вопросов, касавшихся экспедиции, как относительно скорейшего и безопасного передвижения войск до Эмбенского поста, так и дальнейшего движения по бесплодным Эмбенским степям и Усть-Урту. — Состав инженерного парка оренбургского отряда. — Заботы Оренбургского местного управления Общества попечения о больных и раненных о доставлении отряду госпитальных принадлежностей и припасов. — Порядок и направление движения войск, выступивших из Оренбурга, Орска и Уральска. — Вид места остановки отряда в степи. — Пребывание отряда в Эмбенском посту; причина остановки движения и занятия войск до выхода в степь.

Глава IV

Выступление авангарда и главных сил из Эмбенского поста. — Меры, принимаемые во время похода для скорейшей вьючки и для сбережения верблюдов. — Меры охранения от нечаянного нападения неприятеля. — Способ расположения на бивуаке. — Движение отряда от Эмбенского поста до Усть-Урта. — Способы, принятые для более безопасной переправы верблюдов в брод. — Переправа через Чеган.

Глава V

Подъем на Усть-Урт и дальнейшее движение отряда до урочища Исен-Чагил. — Характер колодцев, встречавшихся на этом протяжении. — Неудавшиеся опыты с трубчатыми колодцами. — Характер приаральской части Чинка. — Водные источники (озера, родники), встречавшиеся на террасах Усть-Урта. — Меры для обеспечения отряда водой. — Способ устройства колодцев на берегу моря. — Описание движения отряда с Исен-Чагила до мыса Урга. — Развалины укрепления, находящегося на урочище Давлет-Гирей. — Прокламации к жителям ханства. — Спуск с Усть-Урта и занятие без боя укрепления Джан-Кала. — Устройство редута для помещения оставляемого гарнизона. — Депутация из Кунграда. — Дальнейшее движение от Урги до Кунграда. — Занятие этого города. — Приспособление отдельного строения для помещения оставляемого гарнизона. — Трагическая судьба команды, посланной с аральской флотилии. — Дальнейшее движение от Кунграда на Ходжейли. — Нечаянное нападение неприятеля на авангард в ночь с 11-го на 12-е мая. — Прибытие в лагерь начальника мангышлакского отряда. — Бивуак на берегу протока Киат-Джарганя. — Описание плотины, устроенной хивинцами, для удержания вод этого протока, направлявшихся прежде в Айбугир.

Глава VI

Движение джизакской колонны с лагеря у р. Клы на Хал-ата. — 12-ти дневное пребывание отряда на урочище Аристан бель-Кудуке. — Движение казалинской колонны с Казалинска и Перовска на Мын-Булак, остановка отряда на урочище Иркибай и постройка здесь Благовещенского укрепления. — Дальнейшее движение этой колонны. — Характер движения джизакской колонны до Хал-ата. — Постройка на урочище Хал-ата укрепления св. Георгия. — Высылка передовой колонны на Адам-Крылган и первое нападение неприятеля на разъезд, посланный от этой колонны. — Дальнейшее движение боевой колонны туркестанского отряда с Адам-Крылгана. — Колодцы Алты-Кудук. — Остановка колонны на этих колодцах. — Неудачное нападение партии Садыка на транспорт с водою. — Походное движение мангышлакского отряда от места сбора войск — Киндерлинского залива — к Ак-Чеганаку. — Стычка авангарда с партией адаевцев.

Глава VII

Общий взгляд на боевые столкновения наших войск с хивинскими. — Нечаянное нападение туркмен на партию топографов оренбургского отряда и на тыл обоза. — Соединение оренбургского отряда с мангышлакским. — Дело под Ходжейли 15-го мая и занятие этого города. — Небольшая перестрелка нашего авангарда с неприятельскою шайкой 19-го мая. — Сражение под Мангытом 20-го мая и взятие этого города. — Нападение неприятеля на наши войска и обоз 21-го мая.

Глава VIII

Дело под Гурленем 22-го мая; устройство моста через канал Клычниаз-бай, взамен сожженного неприятелем 23-го мая. — Авангардное дело 26-го мая. — Нечаянное нападение туркмен 27-го мая. — Усиленная рекогносцировка Хивы 28-го мая. — Штурм Шах-абатских ворот 29-го мая. — Соединение войск всех трех отрядов и вступление их в столицу ханства. — Боевые столкновения войск туркестанского отряда: выход на Аму-Дарью и дело 11-го мая. — Артиллерийская перестрелка 17-го мая. — Переправа войск у Шейх-арыка на левый берег Аму; авангардное дело 22-го мая. — Дальнейшие действия туркестанского отряда.

Глава IX

Наложение контрибуции на самое воинственное племя туркмен-иомудов — байрам-шали. — Высылка отряда к Хазавату с целью следить за сбором контрибуции. — Дело 9-го июля. — Нападение туркмен на бивуак отряда генерал-майора Головачева у селения Чандыр 13-го июля. — Нечаянное ночное нападение туркмен 15-го июля. — Действия оренбургского отряда. — Преследование туркмен 17-го июля. — Возвращение войск всех трех отрядов.

Примечания

Все тексты, находящиеся на сайте, предназначены для бесплатного прочтения всеми, кто того пожелает. Используйте в учёбе и в работе, цитируйте, заучивайте... в общем, наслаждайтесь. Захотите, размещайте эти тексты на своих страницах, только выполните в этом случае одну просьбу: сопроводите текст служебной информацией - откуда взят, кто обрабатывал. Не преумножайте хаоса в многострадальном интернете. Информацию по архивам см. в разделе Militera: архивы и другия полезныя диски (militera.lib.ru/cd).

Введение

Более 2 1/2 столетия продолжается наше знакомство с Хивою; в течение всего этого времени коварная соседка, пользуясь своею недоступностью, старалась всячески вредить нам. Много русской крови, только в настоящем году отмщенной, пролито на хивинской почве и в битвах наших храбрецов, делавших самовольные набеги на Хиву, и при вероломном истребления 3 1/2 тысячного отряда, посланного правительством, который, преодолев неимоверные трудности, достигнул наконец пределов ханства, разбил более чем в 6 раз превосходящего в силах неприятеля, и не смотря на это, вследствие коварной измены, был поголовно истреблен. Таковы были набеги яицких казаков, в начале XVII столетия, под начальством Нечая и Шемая, так окончилась экспедиция князя Бековича-Черкасского, предпринятая по воле Императора Петра I.

Помимо желания отмстить варварам за их вероломный поступок, было еще обстоятельство, заставлявшее каждого русского желать нового похода на Хиву, — это захваты русских в степи и на Каспийском море, и содержание их в тяжкой неволе. Однако, политические [2] обстоятельства постоянно отодвигали хивинский вопрос на задний план, и только спустя 122 года после первого похода была снаряжена новая экспедиция графа Перовского, в 1839 году; но и она, как известно, окончилась неудачно.

В первой экспедиции горсть людей, в 3 1/2 тысячи человек, плохо снабженная продовольствием, которое везется на 200 верблюдах и 300 арбах{1}, выступив в самое жаркое время, после почти невероятных трудов и лишений похода по раскаленной пустыне, входит в неприятельскую страну, разбивает ее войска и победоносно двигается к столице ханства, затем, только вследствие непростительной доверчивости главного начальника, князя Бековича-Черкасского, наш отряд, для удобства продовольствия, разделяется на пять частей, которые тотчас же изменнически были истреблены хивинцами.

В другой экспедиции, казалось, все было предусмотрено, взвешено и рассчитано; численность отряда (4 1/2 тыс. челов.) хотя и немногим превышала первый, но число вьючных животных с скромной цифры 200, бывших при отряде Бековича-Черкасского, доходит до 10.400 верблюдов, нагруженных продовольствием, фуражом, противоцинготными средствами и спиртом. И несмотря на все это, отряд испытал полную неудачу: пройдя едва половину пути, он возвратился обратно, не встретив неприятеля и потеряв более 1/3 состава больными и умершими. Причинами подобного исхода экспедиции были: а) неудачный выбор времени года для похода: отряд выступил с места 15-го ноября, вследствие чего в степи был [3] застигнут страшными холодами, доходившими до -32°, не имея топлива чтобы согреться; б) неопытность людей, окружавших графа Перовского и слабость его к некоторым их своих приближенных, давшая возможность 2–3 лицам руководить составлением плана экспедиции и устранившая людей более опытных; в) желание во что бы то ни стало соблюсти стройность и правильность движения, вопреки обстановке, требовавшей возможно большей свободы, и наконец г) череcчур рабское соблюдение уставных правил аванпостной службы, державшее по целым суткам 1/4 отряда в полном вооружении там, где опасности вовсе не было, что крайне изнуряло и без того обессиленные войска. Экспедиция гр. Перовского не была все-таки совершенно бесплодна: по окончании ее Хивинский хан смирился и прислал 418 русских пленных, но тем не менее Хива не переставала относиться к нам враждебно. С 1847 года, когда вместе в устройством укреплений внутри степи было заложено в устье Сыр-Дарьи Раимское (впоследствии переименованное в Аральское) укрепление, снова начинаются наши столкновения с Хивою. В августе 1847 года скопище хивинцев до 2.000 чел., переправясь через Сыр-Дарью, напало на наших киргизов и разграбило более тысячи семейств. В 1848 году эти набеги возобновились, причем небольшие шайки всадников появлялись даже вблизи Аральского укрепления.

Начавшиеся вскоре междоусобия в Хивинском ханстве, а потом наша война с Бухарой и Коканом, доставлявшая вначале торговые выгоды Хиве, заставили ее относиться к нам сдержанно, но с 1867 года в ней снова обнаружилось враждебное настроение к России. Соприкасаясь с нашими владениями на юге, она начинала собирать с русских подданных кочевников киргиз зякет и побуждать их к принятию подданства хану и перекочевке в хивинские пределы под угрозой страшной мести в случае неповиновения. Восстание киргизов в 1869–71 годах [4] происходило при деятельном участии Хивинского хана, рассылавшего своих агентов по степи с воззваниями о неповиновении русскому правительству; им даже высланы были, в 1869 году, вооруженная шайки на Барсуки. Вообще плоская возвышенность Усть-Урт служила привольною дорогой, по которой небольшие шайки хивинцев, вторгаясь в наши пределы, прорывались на орско-казалинский тракт, разоряли почтовые станции, грабили проходящие караваны, угоняли лошадей, убивали путешественников и одно время прервали даже всякое сообщение по тракту. На все представления Туркестанского генерал-губернатора о возвращении русских пленных, о прекращении грабежей, о заключении взаимного торгового договора и о выдаче бежавших в Хиву мятежников{2}, Хивинский хан отвечал крайне дерзкими и неприличными письмами...

Все это переполнило меру терпения русского правительства, и вот, по воле царственного потомка Великого Преобразователя, впервые обратившего внимание на ханство, с севера, востока и запада двинулись отряды на Хиву. Не величина их, в действительности ничтожная по сравнению с сотнями тысяч жителей ханства, была гарантией успеха. Бодрость, неутомимость и энергия, неразлучные спутники русского солдата, служили главным ручательством того, что они перенесут всевозможные труды и лишения. И солдаты, действительно, показали себя достойными потомками тех «чудо-богатырей», которые, пройдя полтораста лет тому назад степи, погибли в той же самой стране, к которой направлялись войска теперь отмстить за мученическую смерть своих предков! Страшная жара [5] и крайний недостаток воды заставили один из отрядов вернуться; другие были счастливее. Но зато скольких гигантских усилий стоило им достижение неприятельских пределов!

Войскам, двинувшимся из разных концов, сначала приходилось быть в различной обстановке: в то время как одни вступали в степь при страшных буранах и 25° мороза, другие шли под непрерывным дождем и ветром... Но это продолжалось не долго; холод и дожди были только предвестниками страшного зноя; все войска, участвовавшие в походе, в течение почти полутора месяца томились в раскаленной и безводной степи, при температуре, доходившей до +50? по Р. Эти войска, вполне достигнув цели на зло всем преградам, представляемым ужасною природой, вызвали удивление всей Европы и заставили самых неукротимых врагов России воздать им должное и поставить совершенный ими поход на ряду с походами Аннабала и Наполеона. Результат этого похода известен: гром хивинских пушек, салютовавших в столице ханства в день 201-ой годовщины рождения Великого Императора, возвестил всему миру, что гордый средне-азиатский властитель признал себя слугою Русского Царя. Давнишнее желание русских было исполнено, то что не удалось выполнить Петру Первому, было вполне достигнуто Александром Вторым.

Настоящий труд представляет слабую попытку описать действия отрядов, овладевших ханством. Автор находился в качестве саперного офицера при оренбургском экспедиционном отряде, описанием действий которого он преимущественно и займется; с целью же дать по возможности ясное понятие о ходе военных действий вообще, он будет касаться, на сколько это ему известно, и действий других отрядов. Собранные автором сведения о жителях, характере крепостных построек в ханстве, а также устройстве и расположении жилищ, сгруппированы в конце первой главы. [6]

К сожалению эти сведения далеко неполны; автор приводит здесь все, что успел заметить во время двухнедельного прохождения войсками оренбургско-кавказского отряда с севера на юг всего ханства. Это движение, как известно, было произведено в постоянной борьбе с неприятелем, при обстановке не особенно благоприятной для наблюдений с научною целью. Занятие столицы ханства, прекратив военные действия, также не дало возможности писавшему эти строки пополнить свои наблюдения; рана, полученная им при усиленной рекогносцировке Хивы, заставила его, вскоре по взятии столицы ханства, возвратиться обратно в Россию. Пособием при составлении статьи, помимо собственных наблюдений, служили рассказы очевидцев, корреспонденции, помещаемые в журналах и газетах, официальные донесения и статьи о походе, появлявшиеся в периодических изданиях. [7]

Глава I

Хивинское ханство занимает почти центральное положение в Арало-Каспийской впадине, черт. I, ограниченной рекою Уралом, верховьями Иртыша с притоками и горными хребтами Алатавским, Тьян-Шанским, Болорским, Гинду-Кушем и Паропомизским. Общий характер этой местности степной; встречающиеся по окраинам горы не высоки; только в юго-восточной части, близ Самарканда, в юго-востоку и северо-западу от него, горы эти, составляя продолжение Тьян-Шана, отличаются высотою, которая на меридиане города Ходжента достигает до 20.000 фут. Здесь находятся перевалы, покрытые вечными снегами и обширными ледниками, между которыми замечателен находящийся близ Джизака знаменитый Джеланутинский перевал, соединяющий долину среднего Зер-Авшана (Бухару) с Коканом и Ташкентом. Отсюда цепь гор продолжается к северо-западу, где получает название Нуратын-Тау. Северо-западная оконечность ее переходит в гряды небольших холмов, тянущихся без видимой определенной связи до Буканских гор, находящихся у юго-западной оконечности песков Кизил-Кум. Наконец, несколько западнее этих гор, и вероятно их [8] продолжение, тянется вдоль правого берега нижнего течения Аму-Дарьи в хивинских пределах небольшой хребет Шейх Джели. На запад, между Каспийским и Аральским морями, лежит обширная плоская возвышенность Усть-Урт, с 500–600 фут. высоты, спускающаяся к обоим морям страшно крутыми обрывами и уступами.

На север находятся разветвления Уральского хребта, отделяющие бассейны рек Урала и Эмбы от Тобола и Иргиза; суживаясь к югу, они, под именем Мугоджарских гор, оканчиваются недалеко от северо-западного края Аральского моря. Затем упомяну о невысокой полосе гор, служащих водоразделом бассейнов рек Ишима и Тургая, известных под именем Улу-тау, а также и об идущем с юго-востока, вдоль правого берега Сыр-Дарьи, к укреплению Джулек, хребет Кара-тау, не превышающем 5–6.000 фут.

Почва всей этой впадины{3}, составляя дно когда то высохшего моря, на всем пространстве песчано-глинистая или солончаковая, и вследствие недостатка дождей и чрезмерных летних жаров сухая, трудно доступная земледелию. Места, удобные для оседлости, представляются здесь оазисами, разделяемыми на громадные пространства песчаными пустынями или солончаками. Негостеприимность и неприютность этой страны еще более усиливаются резкими контрастами температуры по временам года; при летней жаре, достигающей +52°, зимний холод доходит до — 38°; в то время, когда средняя летняя температура ее одинакова с температурой Ниццы, Константинополя и Лиссабона, средняя температура зимы только на один градус меньше той же температуры Новой Земли. Этими качествами особенно отличается часть степи, лежащая к северу от Сыр-Дарьи и Усть-Урта, где зима делается [9] еще ужаснее, вследствие частых буранов. И люди, и животные, застигнутые последними, зачастую погибают в нескольких десятках сажень от жилья.

Посреди этих печальных пустынь лежит хивинский оазис, составлявший как бы обетованную землю для наших отрядов, достигавших его с разных концов. Не вдаваясь в подробное описание всех путей, по которым направлялись войска, я ограничусь пока указанием на главнейшие из них, представлявшиеся для выбора нашим отрядам. Оренбургский отряд мог наступать или по дороге Бековича-Черкасского, или же графа Перовского; известно, что отряд был двинут по последней, как более удобной. Эта дорога идет от Оренбурга на укрепление Ак-Тюбе, Эмбенский пост, вступает в Эмбенские степи, проходит через речку Аты-Джаксы, мимо построенного Перовским Чушкакульского укрепления, далее идет через Чеган и поднимается на Усть-Урт, близ урочища Арыс-Бурте. Затем, от урочища Каратамак она направляется вдоль западного берега Аральского моря на Касарму и мыс Ургу. Если следовать по западному берегу бывшего Айбугирского залива, на Куня-Ургенч и далее на Хиву, то дорога будет иметь протяжение в 1350 верст, если же, не доходя перехода до Урги, спуститься с Чинка и идти по дну совершенно высохшего Айбугирского залива прямо на Кунград, то это расстояние сократится верст на полтораста.

Путь Бековича-Черкасского представляется самым древним из всех известных русским путей и прежде был единственною дорогой для сношений русских с среднею Азией и Индией. От станции Сарайчиковской он направляется на низовья Сагиза и Нижнюю Эмбу, поднимается у мыса Мын-су-алмаза на Усть-Урт и идет по нем диагонально до урочища Куш-булак и далее на Хиву. Он крайне неудобен по безводию и обилию грязей в низовьях Сагиза; кроме того верст на сто длиннее предыдущего. [10]

Рассматривая пути кавказских войск, мы должны описать их от трех исходных пунктов: фортов Чекишлярского, Красноводского и Александровского. От Чекишляра имеются два пути на Хиву. Первый, по которому и двинулись наша войска, идет на Гаммяджик, Шаирды к Бюураджи; отсюда, на протяжении 150 верст, тянется вдоль старого русла Аму-Дарьи до Игды. Далее до Хивы, на расстоянии 380 верст, он не был исследован, что и обусловило неудачу движения по нем Красноводского отряда. От Игды он идет на Куртыш, Ортакую, Дудур, к Измыхширу и Хиве. Расстояние от Чекишляра до Хивы, приблизительно, считается по нем в 780 верст. Другой путь направляется по долине рек Атрека и притока его Сумбари, на бывшее укрепление Кизыл-Арват, колодезь Динар, Кызыл-Такыр, и соединяется с первым у Колодца Игды; длина его до 800 верст.

От Красноводска можно также двумя путями попасть в Хивинское ханство. Первый, описанный Муравьевым, был исследован в 1871 году отрядом полковника Маркозова до урочища Сары-Камыша, принадлежащего Хиве и находящегося вблизи заселенных мест. Не отличаясь большими удобствами, путь этот, длиною около 730 верст, все-таки дает возможность двигаться вполне успешно небольшими эшелонами, что и доказала последняя рекогносцировка.

Другой путь ведет на чекишлярскую дорогу, через колодцы Белек, Кош-Агырлы, к колодцу Бюураджи и далее на Игды.

Из форта Александровского идет караванная дорога на колодцы Кагыл, Сенек, Биш-Акты, Бусага, Кыныр, Ильтеидже, Байлир, на Куня-Ургенч и Ташаус к Хиве, протяжением около 850 верст. На нее же ведет путь из Киндерлинского залива на колодезь Думбай, Чулак-Таш, Черкегле, к Ильтеидже, расстоянием 640 верст. [11]

Остается рассмотреть пути со стороны Туркестанского округа, от двух главных пунктов сбора войск — Джизака и Казалинска. От первого города дорога направляется по отрогам Нуратынских гор до урочища Темир-Кобук, где она вступает в пески Кизыл-Кумы; идя по ним, она проходит колодцы Балта-Салдыр, Утар, Тамды и Мын-Булак, находящийся в Буканских горах. Эта часть пути была исследована последними рекогносцировками, дальнейшее же направление его известно только по расспросам и приблизительно определяется в 148 верст от последнего урочища до переправы на Аму около Шурахана. Весь же путь считается приблизительно в 710 верст. Во время самого движения, джизакская колонна, двигавшаяся по этому пути, свернула с него, не доходя урочища Тамды, и направилась на Аристан-Бель-Кудук, урочище Хал-Ата и Уч-Учак.

Путь от Казалинска ведет через колодцы Джаман-Чеганак к Иркибаю, затем вдоль Яны-Дарьи к озеру Кукча-Тенгиз, далее на юго-запад к урочищу Дау-Кара и от него через Кипчак к Хиве. Эта дорога имеет около 730 верст длины. От озера Кукча-Тенгиз можно идти и другою дорогой на Мын-Булак и далее на переправу через Аму, близ Шурахана. Казалинский отряд, как известно, от Иркибая свернул на урочище Тамды, с тем чтобы идя на Аристан-Бел-Кудук и на Хал-Ата, соединиться с джизакским отрядом.

На казалинскую дорогу выходит путь от форта Перовский, идущий от него, вдоль Яны-Дарьи, на Иркибай.

Описав пути, ведущие к Хиве, скажу несколько слов о самом ханстве. Оно имеет овально-продолговатую, форму, около 350 верст в длину и до 100 в ширину. Самая населенная часть есть южная, лежащая по системе каналов Полван-ата, Казавата и Шах-Абата. Часть же ханства между Кунградом и Ходжейли большею частью покрыта камышом и кустарником. Вообще, не все [12] Хивинское ханство одинаково плодородно; места, богатые растительностью, в нем часто разделяются песками и солончаками, годными только для кочевок. Обитатели ханства, числом до 300.000 челов., разделяются на оседлых и кочевых. К первым принадлежат узбеки, сарты и персияне; ко вторым — киргизы, каракалпаки и туркмены; последние составляли в настоящую экспедицию главный контингент войск хана, а потому я постараюсь очертить их характер. Встречающиеся в Хивинском ханстве туркмены кочуют на западных и южных окраинах его, а также в степных полосах между ирригационными каналами, и принадлежат преимущественно к кочевому племени иомудов. Дитя раздольной и широкой степи, туркмен не имеет понятия о тех выгодах, которые можно извлечь из закрытой и пересеченной местности, и крепостных оград. Сражаясь на ровном месте, туркмены почти избегали встречи с нашими войсками за арыками и в кустарниках, и вовсе не защищали городов, окруженных стенами, или же оказывали при защите их самое ничтожное сопротивление. Превосходство нашего огнестрельного оружия, недостаток стойкости и единства действий у туркмен, были причиной того, что они легко были разбиваемы нашими войсками на всех пунктах; но справедливость заставляет отдать должное храбрости, настойчивости и энергии туркмен, а также их уменью обращаться с холодным оружием и лошадью, в чем они не уступают нашим казакам. Последнее замечание не покажется странным, если припомнить, что туркмены с детства приучаются к управлению конем, и что большую часть жизни они проводят в грабежах и набегах.

Описывая боевые столкновения в неприятельской стране, необходимо выяснить число войск, выставленное ею против нас. В Европе этот вопрос, обыкновенно более или менее гадательный при начале войны, по [13] окончании ее является вполне определенным; совсем другое дело в средней Азии, где совершенно невозможно найти правильной отчетности по этому предмету; здесь или вовсе не имеется официальных документов, или если они и есть, то на бумаге одно, а на деле другое; полагаться же на расспросные сведения в свою очередь невозможно, так как они всегда разноречивы. В доказательство последнего приведу пример из последней экспедиции. Известно, что под Гурленем наши войска встретили самую сильную массу неприятеля, приблизительно определенную нами в 10.000; во всяком случае это было minimum; пойманные в этот день пленные показывали, что войск было 40.000; когда же, по взятии Хивы, спрашивали об этом приближенных хана, то они показывали, что число войск, собранных у Гурленя, не превышало 7.000 чел.

Приняв в соображение, что число хивинских войск, встреченное оренбургско-кавказским отрядом под Гурленем, в реляции уменьшено, можно приблизительно определить хивинскую армию, выставленную против войск обоих отрядов{4}, в 15–20.000 чел., включая сюда и пехоту, которая, входя в состав армии, до самой Хивы нам не показывалась. Хотя известный писатель о средней Азии, Вамбери, говоря о войсках Хивинского хана, выражается так, что можно заключить, будто бы в Хиве имеется постоянная армия{5}, но все спрошенные мною о том хивинцы, и особенно заявление явившегося к нам хана Галия Ярусланова, отрицают это. В 1850 году действительно в Хиве было заведено, по примеру Бухары, регулярное войско численностью до 1.000 чел. пехоты, но число их к настоящему времени уменьшилось до сотни сарбазов, главная обязанность которых состоит в охранении особы хана. К числу постоянного войска нужно причислить также несколько [14] десятков артиллеристов из афганцев и индусов, которым было придано до 40 медных гладкоствольных пушек, по калибру большею частью подходящих к нашим прежним 6-ти и 12-ти фунтов. полевым орудиям. Между орудиями находились и фальконеты, помещаемые на деревянные лафеты, обыкновенно по три на каждом. Впрочем, в случае надобности, хан очень скоро может набрать иррегулярную кавалерию — нукеров, что и было выполнено в настоящую экспедицию, так как выставленные против нас войска были набраны только перед нашим вступлением в страну.

Кавалерия состояла преимущественно из туркмен, но в состав ее входили также узбеки и каракалпаки. Пехота была организована из представителей почти всех народностей ханства; помощники хана заставляли идти в нее всякого, кто только попадался под руку.

В силу того, что в Хиве нет регулярной армии, действовавшие против нас войска не имели особой формы одежды; они носили наряд, общий всем жителям ханства и состоящий из высокой конусообразной шапки, одного, чаще двух халатов, кожаных брюк (чамбары) и неуклюжих сапог. С точки зрения европейца, этот наряд не особенно удобен для верховой езды; но не смотря на это, туркмены лихо скачут на своих степных аргамаках. Вооружение войска плохо, особенно в пехоте, у которой ружье встречается как исключение, преобладающее же оружие — топорики на довольно длинных рукоятках. Кавалерия, сравнительно с пехотой, вооружена лучше; каждый всадник имеет ружье, кривую персидскую саблю и висящий на ременном поясе нож. Снимаемые с убитых всадников ружья были гладкоствольные, преимущественно капсюльные двухстволки тульской фабрикации; между одностволками встречались кремневые и даже фитильные ружья. Не могу не упомянуть о курьезном ружье, снятом одним казаком с убитого им [15] туркмена и доставленом полковнику генерального штаба Глуховскому: это ружье было сплошь деревянное, с высверленным в дереве каналом и с железным замковым механизмом. Сомневаюсь, чтобы из него можно было стрелять; надо полагать, что эта редкость висела за плечами всадника единственно для придачи ему воинственного вида и внушения должного страха и уважения к храброму воину..... Сабельные клинки плохи, так как большею частью сделаны из железа, но владеют ими туркмены хорошо. Имеющийся за поясом нож при случае служит для отрезания головы убитого неприятеля; висящие же около ножа ремешки назначены для привязывания их к поясу. Впрочем, если голов наберется много, то туркмен складывает их в мешок и привязывает его к седлу, в торока...

Возможность существования оседлости в Хиве, вопреки песчаной и глинистой почве, обусловливается исключительно течением Аму-Дарьи, воды которой, направленные на соседние местности, сделали этот клочок земли одним из плодороднейших оазисов средней Азии. Так как Аму не принимает в себя притоков, то для орошения устроена искусственная ирригационная система, которая, питаясь самою рекой, покрывает обработанную часть ханства сетью больших и малых каналов. Начало этого разветвления находится близ города Питняка. Хотя, сколько мне случалось наблюдать, оба берега Аму одинаковой высоты{6}, но цепь гор Шейх-Джели, находящаяся вблизи правого берега, обусловливает направление главной массы каналов на запад, по левому берегу. Не входя в рассмотрение главнейших из них, число которых доходит до 10 и подробно описывается г. Венюковым, я только замечу, что ширина канала Клыч-Ниаз-Бай не в [16] 10 саж., как приводит он согласно Данилевскому, но доходит до 27 саж. Устроив через этот канал мост, взамен сожженного неприятелем, я очень хорошо помню эту цифру{7}.

Что касается до естественных разветвлений Аму, то обширная дельта ее, начинаясь близ Ходжейли, тянется почти на протяжении полутораста верст, до впадения в Аральское море многочисленными рукавами, большое число которых обусловливает их мелководье. Опыт 1858 г. доказал возможность движения пароходов по двум главным протокам — Талдыку и Улькун-Дарье. В настоящую экспедицию два парохода «Самарканд» и «Перовский», поднявшись по Улькун — Дарье, остановились верстах в 50 от Кунграда, вследствие мелководия, происходящего от запруд, состоящих из четырех плотин, идущих через всю реку. Кроме этих плотин, с разрушением которых вероятно явится возможность движения наших пароходов далеко вверх по реке, я упомяну еще о двух, устроенных через протоки Аму: Кият-Джарган и Лаудан; результатом устройства последних, удержавших наплыв воды, стремившейся к Айбугиру, было осушение последнего. Эти две плотины, которые мне удалось лично видеть, я опишу впоследствии; теперь же скажу о влиянии арыков на движение войск внутрь страны.

Арыки, изрезывая ханство по всем направлениям, важны не только в хозяйственном, но и в военном (тактическом) отношении. Представляя затруднения для перехода их в брод, они заставляли и войска, и обоз, переправляться по единственному имеющемуся мосту, через что движущаяся колонна и обоз должны были растягиваться почти на 10 верст. Г. Венюков, кроме тактического значения [17] арыков, придает им важное стратегическое значение{8}. Хотя ниже мною будет приведен пример успеха подобной меры, принятой ханом для усмирения туркмен, но я все-таки не могу согласиться с этим мнением почтенного автора. Во всем Хивинском ханстве не наберется 16 городов и селений, могущих оказать серьезное сопротивление нашим войскам; между тем, чтобы заставить их покориться, следуя совету г. Венюкова, нужно устраивать плотины через 10 каналов, достигающих 25 саж. ширины, что потребует целые месяцы и может представить крайнее затруднение относительно снабжения наших войск продовольствием. Притом же, чтобы запрудить воду, нужно все-таки пройти с севера на юг все ханство, покорить города: Кунград, Ходжейли, Кипчак, пожалуй Мангыт, новый Ургенч, Ханки и Питняк. Вероятно г. Венюков предложил бы эту меру только в случае отчаянного и упорного сопротивления жителей. Даже становясь на эту точку зрения, все-таки эта мера ни к чему не поведет: в русле бывших каналов можно накопать столько колодцев, что их достанет на целый год, а наши войска останутся без хлеба, вследствие невозможности добыть его в ханстве и крайне затруднительного сообщения с Россией.

Меры, приличные для слабого хивинского владетеля вовсе не годятся для регулярной армии. Со среднеазиатцем, более чем с каким нибудь другим неприятелем, следует действовать быстро, решительно и энергично, чтобы не дать ему придти в себя, поселить к себе страх и внушить полнейшее недоверие к собственным силам обороняющегося. Медленность, излишняя систематичность [18] и нерешительность, изнурив и обессилив наши войска, только разовьют в неприятеле самоуверенность и из труса сделают храбреца.

Даже, в случае если бы обстоятельства заставили предпринять вторичную экспедицию, причем неприятель, умудренный опытом, лучше пользовался бы местностью для задерживания движения наших войск и оказал бы более серьезное сопротивление при защите городов, то и тогда следовало бы идти прямо, а не действовать окольным путем. Взяв 2–3 города с боя, разрушив их до основания в наказание и для примера остальным, можно быть уверенным, что другие сдадутся без сопротивления. После мангытского дела, жители соседних городов за несколько десятков верст присылали депутации с изъявлением покорности, преданности и расположения... Если это так, если устьями каналов воспользоваться нельзя, то и стратегическое их значение само собой падает до нуля.

Совсем другое значение арыки имеют в тактическом отношении. Благодаря им, Хивинское ханство представляет большия удобства для упорной обороны против вторгающегося неприятеля, и в руках сведущего противника могло бы оказать страшное затруднение движению войск вперед. Вся заселенная часть ханства представляет как бы ряд готовых, довольно сильных позиций, находящихся весьма близко одна от другой. Представьте себе земляную насыпь в 3–4 фута высотой, с водяным рвом, ширина которого доходит вверху до 2–3 саж., а глубина воды изменяется от 3 до 7 фут., в зависимости от уровня Аму-Дарьи; присоедините к этому, что берега арыка заросли тополями, кустами джиды и шелковицы, за которыми еще удобнее можно скрываться неприятелю; что по обеим сторонам моста, а также и вдоль арыка, находятся строения, как бы нарочно устроенные для усиления позиций, — и вы будете иметь довольно ясное понятие о той силе обороны, которую могло бы оказать Хивинское ханство! [19] Особенное затруднение представилось бы при взятии отдельных строений, конструкция которых чрезвычайно способствует удобству обороны; но прежде чем описывать устройство этих жилищ, я рассмотрю устройство крепостных оград вообще.

Первое встреченное нами хивинское укрепление было Джан-Кала, построенное верстах в шести от мыса Урги, в русле высохшего Айбугирского залива. Оно имеет вид квадратного редута, стороны которого около 100 саж. длины. Саженях в 10 от него находится канал с пресною водой, в сажень шириною, а между каналом и задним фасом укрепления имеется резервуар воды, представлявший фигуру квадрата с фасами около 4 саж. длины, черт. II, фиг. 1. Он, как оказалось, служил местом для купанья, и имея 5–6 фут. глубины, представлял выразительный пример несообразительности азиатцев, вырывших его и не позаботившихся о рве, который был в крайне печальном виде, имея около сажени ширины и 3–4 фута глубины; устраивая везде канавки, они даже не позаботились о наполнении рва водою.

Стены укрепления имели 2 1/2 саж. вышины; толщина их, превышавшая внизу 2 саж., вверху доходила до 1 фута. Этот размер имела брустверная стенка, высота которой была около 5 фут.; последняя была вертикальная, но от ее основания стена получала заложение приблизительно в 1/3 высоты.

Не смотря на значительное командование впередилежащей местностью, укрепление не имело валганга, а в нем существовал двойной банкет, отлогость которого имела заложение равное высоте, фиг. 2 и 3; вследствие значительного превышения банкета над горизонтом и крутизны его отлогости, всход на него был очень затруднителен по сухой, обратившейся как бы в камень глине, из которой сделаны стены укрепления. Впереди-лежащая местность могла получать с него двойную [20] ружейную оборону: во-первых, из-за зубцов, образовавших бойницы, которых подошва на 3 1/2–4 1/2 фута превышала поверхность банкета, во-вторых, из-за бойниц, устроенных внизу парапетной стенки, отстоящих от поверхности банкета фута на полтора; стрельба из них может производиться не иначе как лежа, и то крайне неудобно. Последния бойницы были устроены попарно, в расстоянии 2 1/2–3 фут. одна от другой и в 3–4 фут. пара от пары; направление их было косвенное в обе стороны. Рассматриваемое укрепление не предназначалось для стрельбы из артиллерийских орудий; по крайней мере, в имевшихся по углам башнях не было никакой возможности поместить их, так как внутренняя поверхность башен, находящаяся на одном уровне с банкетом, имела не более сажени в диаметре. Из 7–8 бойниц, помещавшихся в них, одна или две могли фланкировать ров; остальные обстреливали впереди-лежащую местность.

Посреди фаса, обращенного к арыку, помещались ворота фут. 12 шириною; по бокам их были устроены башни, имеющие тот же характер как и угловые; к этому же фасу примыкали жилые строения, разделенные галереей, идущей от ворот, на две ровные части; часть этой галереи, на протяжении 2 1/2–3 саж., имея потолок, представляла закрытое помещение.

Судя по рассказам жителей, это укрепление было выстроено всего 3 года тому назад, в виду предполагаемых столкновений с русскими, и в силу этого может служить мерилом тех данных, на которых остановились хивинские военные инженеры, или, по крайней мере, лица, исполняющие их обязанности. Сравнивая лично укрепление это с другими встретившимися мни позже крепостными оградами, помимо возможности доставления двойной обороны местности, я других усовершенствований не заметил.

Верстах в шести от описанного укрепления [21] находится другое, брошенное хивинцами лет десять тому назад; оно тоже имеет вид квадратного редута, но несколько меньше первого: длина фасов его доходит до 60 саж.; высота же бруствера около 2 саж. В нем не имелось башен на углах и около ворот; валганг до 7 фут. шириною; стены значительно толще чем в первом; толщина их внизу, считая с заложением, доходила до 3 саж., фиг. 4 и 5. Высота брустверной стенки в этом укреплении была также меньше, всего в 3–3 1/3 фута, для стрельбы из-за зубцов пришлось бы становиться на колени, за то из нижних бойниц можно стрелять лежа гораздо удобнее чем в первом.

Местность, на которой построено это укрепление, покрыта сыпучими песками; один фас его совершенно засыпан; в нем не только не видно рва, но песок, достигнув гребня брустверной стенки, образовал удобо-восходимую отлогость; в двух других фасах песком занесены рвы; только в последнем ров сохранился и имеет около 1 сажени глубины, при верхней ширине его, достигающей 2 саж. Внутренность укрепления была пуста; построек, примыкающих к стене, в нем не было. Вероятно вследствие действия сыпучих песков оно и было оставлено хивинцами, так как другой причины я не мог найти. Превосходя толщиною первое, оно даже и при сопротивлении русским войскам могло все-таки представить больше затруднений чем первое. Если вновь устроенное укрепление отнести к разряду временных построек, то брошенное можно причислить к числу долговременных, конечно с точки зрения хивинцев.

Для большого уяснения характера крепостных оград Хивинского ханства, скажу несколько слов о стенах, окружающих столицу и ее цитадель, составляющих 3-й тип построек этого рода, отличающийся от первых двух большими размерами и хотя кое-каким приспособлением к стрельбе из орудий. [22]

Наружная стена, окружающая Хиву, имеет 20 фут. высоты; ее парапетная стенка, достигающая 6 1/2 фут. высоты, не дает возможности стрелять из-за зубцов, превышающих поверхность валганга на 5 фут. Вообще размеры брустверной стенки, изменявшиеся в различных виденных мной укреплениях от 3 до 9 фут. в высоту, заставляют предполагать, что вся ружейная стрельба сосредоточивается в ниже-лежащих бойницах; зубцы же служат для украшения и, пожалуй, для отличия крепостной стены от стен, окружающих жилища жителей. В этом же меня убедило наблюдение над стрельбою, производившеюся из-за стен столицы ханства против наших войск, во время усиленной рекогносцировки Хивы 28-го мая; здесь я не видел ни одного выстрела, пущенного из-за зубцов, а вся масса огня посылалась в нас из нижних бойниц.

Рассматриваемая нами стена имеет валганг в 7 фут. шириною; отлогость его, при заложении равном высоте, крайне неудобна для всхода; только в некоторых местах, преимущественно возле башен, поделаны в глине ступеньки. Башни носят тот же характер как и в укреплении Джан-Кала, только внутреннее пространство их больше, так что диаметр его доходит до 12 фут.; в месте соединения башни со стеной имеется горжа фут. в 9 шириною, фиг. 6 и 7. Размеры внутренности башен, препятствуя помещению в них орудия для стрельбы по трем направлениям, дают возможность производить фронтальную стрельбу, так как в этом случае является пространство в 19 фут., необходимое для отката. Соответственно превышению оси орудия над точками опоры колес, в башнях, предназначенных для помещения орудия, сделаны отверстия, играющие роль наших амбразур. Насыпей, соответствующих аппарелям, около стены вовсе не имеется; орудие же втаскивается на валганг с величайшими усилиями по ступенькам. Вообще [23] число башен, приспособленных к артиллерийской стрельбе, весьма не велико, да и те имеют по сторонам бойницы. Фланковая оборона рва, вследствие большого размера башен, сильнее чем в Джан-Кала; здесь 3 и даже 4 стрелка с каждой стороны могут обстреливать подошву стены.

Из представляемого плана части крепостной стены, против которой была произведена усиленная рекогносцировка 28-го мая, читатель может усмотреть, фиг. 8, что рассматриваемая нами стена была снабжена достаточным числом башен, расстояние между которыми изменялось от 15 до 25 саж. Такие небольшие интервалы между башнями, мне кажется, можно объяснить желанием строителя извлечь из них двойную пользу: как из построек, лучше обстреливающих впереди-лежащую местность, и как из контрфорсов. В пользу этого мнения говорит и то обстоятельство, что стена укрепления, имея небольшое заложение, и в силу этого требуя для своей устойчивости контрфорсов, не имеет их; другое же предположение, что расстояние между башнями обусловливается дальностью ружейного огня, не выдерживает критики: как ни плохи хивинские ружья, но все-таки дальность выстрела в несколько раз превышает расстояние между башнями.

Замечательно, что ворота, составляющие самую слабую часть крепостной ограды, во всех виденных мной крепостях не имеют впереди себя рва и ничем не защищены от выстрелов с поля. Атакующий, прикрываясь строениями, подойдя на близкое расстояние к крепости и устроив брешь-батарею в расстоянии 100–150 саж., легко может разбить ворота и через образовавшееся отверстие штурмовать город. Это действительно и было выполнено оренбургско-кавказским отрядом, занявшим ворота, изображенные на плане, фиг. 8. Единственное неудобство этого скорого овладения стеной то, что войдя в [24] сделанную брешь и пройдя крытою галереей сажени три, можно в конце ее встретить еще другие, не разбитые ворота; наши штурмующие войска, впрочем, не встретили подобного препятствия, так как северные ворота имели только ординарные двери; в южных же воротах, к которым подошли войска туркестанского отряда, двери были двойные.

Стена цитадели, фиг. 9, помещающейся внутри города, имеет наибольшие размеры из всех виденных мною крепостных оград Хивинского ханства; высота ее доходит до 5 саж., толщина же внизу до 8 1/2 саж.; брустверная стенка выше поверхности валганга на 9 фут.; ширина последнего 10 фут.

Что касается остальных крепостных оград, встречаемых в ханстве, то все они подходят к одному из трех описанных типов и преимущественно имеют банкет, а не валганг; средняя высота их изменяется от 2 1/2 до 3 саж., а толщина внизу от 2 до 3 саж.; наружная отлогость стен, не имеющих башен, или имеющих их далеко одну от другой, усиливается контрфорсами, имеющими вид усеченного конуса, в расстоянии 10–25 саж. один от другого.

Устраивая стены, для большей устойчивости и прочности предварительно по средине толщины стены врывают столбы из пирамидального тополя, саженях в 10 один от другого; между ними становится стоймя в несколько ярусов кустарник, связываемый перекладинами; потом все это обмазывается глиной толстыми слоями, укладывая их последовательно один на другой, по мере высыхания нижележащего ряда. Ворота крепостей устраиваются из толстых досок одного весьма прочного дерева, называемого паруан; доски эти прикрепляются к идущим диагонально связкам толстыми гвоздями, диаметры головок которых доходят до одного дюйма.

Если сравнить только-что рассмотренные нами [25] крепостные ограды, употребляемые в Хиве, с общеевропейскими, то по цели они скорее всего могут быть отнесены в средне-вековым постройкам, употреблявшимся до конца XV столетия, т.е. до появления огнестрельного оружия. В Европе города сплошь обносились стенами с целью оградить себя от дикого произвола рыцарей и феодальных владельцев; в Хиве каждый город, каждое селение, каждый зажиточный земледелец, спасается за стенами от не менее дикого произвола разбойников туркмен.

Что касается до устройства и расположения стен, то они носят общий характер древне и средне-вековых оград, различаясь только вследствие местных условий, заставивших хивинцев вместо камня употреблять глину. Так, в Хиве мы видим то же исключительное предпочтение, даваемое полигональной форме, те же размеры валганга и высоты стен{9}, то же пренебрежение рвом и слабую защиту ворот, как встречаем и в древних постройках. Единственная существенная разница заключается только в назначении и устройстве башен; у европейцев они имели гораздо большее значение: возвышаясь над стеною от 1/3 до целой высоты ее, отделяясь от нее рвом с подъемным мостом, устроенным на самом валганге, они составляли твердые опорные пункты, останавливавшие прорыв неприятеля через стену, так как сообщение валганга с внутренностью укрепления производилось исключительно через внутренность башен. Назначение башен в хивинских укреплениях более скромно: они играют роль круглых барбетов, устраиваемых в полевых укреплениях, с целью доставить лучший обстрел впереди-лежащей местности, с тою только разницей, что в них рассчитывается не на артиллерийский, а на ружейный огонь. [26]

Сравнение крепостных построек, имеющихся в настоящее время в стране, где сотни лет известно употребление пороха и существует артиллерия, с постройками древних, устраивавшихся тогда, когда о порохе и помину не было, а единственный враг крепостных стен был таран, не может не показаться странным. Но такова сила всеподавляющей апатии, беззаботности и лени средне-азиатцев, что они и не подумали об изменении форм укреплений, согласно требованиям нового оружия.

Заканчивая обзор фортификационных построек хивинцев, я упомяну о поспешных укреплениях, сооруженных ими за несколько дней до появления наших войск. Это были земляные насыпи, представлявшие вид укрепленных лагерей, где сосредоточивались хивинские войска, с тем чтобы без боя оставлять их при нашем появлении; этого рода укрепления мы встретили в двух местах.

Первый лагерь, фиг. 10 и 11, находился на левом берегу Аму-Дарьи, при начале протока Карабайли; он имел вид квадратного редута, три фаса которого состояли из невысокой насыпи со рвом; четвертая же сторона была обращена к реке. Высота бруствера была около 2 арш., такова же была и глубина рва; ширина последнего доходила до 8–9 фут. Внимательно рассматривая левый фас, можно было заметить, что он не прямолинейный, а представляет нечто в роде кремальерной линии с большими и малыми фасами; последние имели около 2 саж. длины, но были проведены под такими тупыми углами, что с первого взгляда их нельзя было заметить. Даже и теперь я сомневаюсь, не были ли случайными неровностями те, которые показались нам сделанными с известною целью и назначением. При длине каждого фаса около 150 саж., это укрепление могло вместить более 3.000 чел.

Поспешное бегство из него неприятеля, происходя от [27] качества, далеко не похвального с военной точки зрения, с другой стороны показывало хотя позднюю предусмотрительность начальников его. В самом деле, имея только один выход, обращенный в поле, и примыкая к реке, почти отвесный берег которой имел более сажени высоты, укрепление это послужило бы отличною ловушкой для обороняющегося неприятеля, если бы тот вздумал защищать его.

Другой укрепленный лагерь, фиг. 12 и 13, был расположен около Ходжейли, в 4–5 верстах от этого города. Он также находился на левом берегу Аму и представлял неправильный пятиугольник, один фас которого был обращен к реке. Длина оборонительной линии его была несколько больше чем в первом. Видно было, что это укрепление не совсем окончено, так как насыпь и ров не везде имели одинаковые размеры. Страннее всего было то, что самую сильную профиль имел фас, обращенный к реке и занимавший почти 1/3 горжи. Профиль последнего была похожа на профиль крепостных стен; фас этот представлялся в виде насыпи фут. в 10 высотою и до 3–4 фут. шириною вверху; брустверной стенки не было; ее, вероятно, не успели сделать. Так как укрепление было сделано из земли, то для поддержания наружной крутости, последняя была одета сырцом. Такие же размеры имела и половина соседнего фаса; ров их был в сажень глубиною и до 2 саж. шириною; в углу, образованном этими фасами; сделано было основание для башни, но на нем также не было ни зубцов, ни брустверной стенки. Другая половина фаса и все остальные имели вид простой насыпи, по размерам подходящей к насыпи укрепленного лагеря близ Карабайли.

От места изменения временной профили в полевую шла невысокая, полуразвалившаяся насыпь во внутрь укрепления, составляя как бы редюит его. Эта внутренняя насыпь, подходящая по размерам скорее к фасу, [28] обращенному к реке, заставила меня предполагать, что здесь было прежде старое, заброшенное укрепление, ограниченное только этою насыпью. Сознанная хивинцами необходимость иметь укрепление, вмещающее в себя большой отряд, могла заставить их возобновить его, а для получения большого внутреннего пространства увеличить длину переднего фаса и изменить, соответственно этому, очертание оборонительной линии.

Обращаюсь теперь к устройству жилищ. Вследствие постоянной опасности от нападений туркмен, каждый дом зажиточного владельца в ханстве представляет в миниатюре укрепленный замок. Желание земледельца обезопасить свое имущество, начиная с жен, и до сада и домашних животных, выразилось здесь тем, что весь двор обнесен стеною, высота которой изменяется от 1/3 до 3 саж.; длина же доходит до громадных размеров. Так, стены одного из загородных ханских дворцов, находящегося верстах в 8 от столицы, имели вид прямоугольника, основание которого было более ста саж.; почти такие же размеры имела и стена дворца младшего брата хана, в котором помещался штаб оренбургского отряда, во время стоянки под Хивой, фиг. 14 и 15. Рассматривая устройство стены, видим, что внутренняя часть ее отвесна, наружная же имеет небольшое заложение; внизу стена имеет от 2 1/2 до 4 фут. толщины, вверху же от 1 до 2 фут.; на расстоянии 8–10 саж. стена усилена наружными контрфорсами, очень мало выступающими вперед.

План жилищ, обнесенных стеною, вообще напоминает укрепление Джан-Кала; к одной из стен примыкают жилые помещения и постройки для содержания скота, далее начинается черный двор, также обнесенный стеною, а за ним сад; в последнем имеется один, два, иногда даже три пруда.

Во двор можно въехать в единственные имеющиеся [29] ворота, устраиваемые посредине стены; войдя в ворота, нужно еще пройти по довольно длинному коридору, ведущему через жилые помещения во двор. В боковых стенах, иногда же и около ворот, имеются калитки; большею частью их порог превышает горизонт аршина на два, так что к нему ведут ступеньки.

Крыши у всех строений плоские и состоят из балок вершка в 3 в диаметре, вделанных в стены; пространство между ними, обыкновенно около 3/4 аршина, закладывается дощечками, дюйма в 3 шириною, положенными почти сплошь одна к другой; поверх дощечек укладываются соломенные маты, иногда слой камыша, и все это сверху обмазывается слоем глины в 3–4 вершка толщиною. Верхняя поверхность потолка на 2–3 фута ниже вершины стены, так что в случае надобности он может заменить банкет для стрельбы людей, поместившихся за стенкой.

Окон в смысле европейском в этих жилищах нет, но вместо них имеются около потолка небольшие отверстия, куда вставляются деревянные доски с вырезами, через которые проходит свет, иногда же это отверстие оставляется ничем не заделанным. Вообще во внутренних комнатах довольно темно, зато почти в каждом здании есть балкон с навесом, где среднеазиатец спасается от жары. Существуют еще особенные комнаты, имеющие не сплошной потолок, а с промежутком посредине, равными по ширине каждой отдельной части потолка; затем и эти потолки находятся не на одном уровне. В этих комнатах светло, и вследствие раздвоения потолка, переходя то в ту, то в другую половину, можно целый день быть в тени. Вообще, чем ближе к Хиве, тем здания лучше; в садах около столицы можно встретить двухэтажные постройки, с оштукатуренными стенами, с резными колоннами, сделанными из крепкого урюкового дерева. [30]

Относительно внутреннего убранства жилищ ничего не могу сказать определенного, так как я его не видел; известно, что среднеазиатцы не имеют вовсе мебели, а располагаются на коврах; последние при нашем появлении тщательно прятались, и мы осматривали только одни голые стены.

Описывая наиболее выдающиеся постройки, я могу ввести читателя в заблуждение относительно общего характера жилищ хивинцев, которые вообще не отличаются ни чистотою ни изяществом. Лучшие здания, принадлежащие богатым людям, встречаются за городом, городские же жилища, даже и знатных лиц, устроены гораздо хуже; что же касается до помещений простого народа, то они представляются жалкими лачужками из одной, двух глиняных комнат, страшно грязных и закопченных дымом. Последним качеством отличаются впрочем и дома людей зажиточных, не исключая и ханского дворца. Об отводе дыма помощью труб хивинцы не заботятся. Дым от огня, раскладываемого на особом месте, обмазанном глиною, свободно расходится, помимо предназначенного для него отверстия, по всей комнате и покрывает копотью потолок, стены и колонны. Только раз мне пришлось увидеть нечто в роде трубы, сплетенной из хвороста и обмазанной глиною. Это было в одной из мечетей Ходжейли, где в одном из углов, не доходя фута на два до очага, находилась труба, идущая вверх до потолка; она имела вид усеченной пирамиды и напоминала трубы, устраиваемые нашими крестьянами.

Говоря о жилищах хивинцев, нельзя не упомянуть о мечетях и училищах (медрессе), о постройке которых хивинцы особенно заботятся. Сколько могу судить по виденным мною образцам, у них нет выработанного типа для постройки мечетей.

Одне из них, имея большое сходство с жилыми помещениями, отличаются только большими размерами в [31] ширину и значительною высотой потолка (таковы мечети в Кунграде, в Ходжейли и некоторые мечети в Хиве); другие, при плоских крышах, имеют сбоку каменные пристройки, увенчанные куполами (в Ходжейли, Кош-Купыре, в Хиве); третьи, наконец, будучи построены из кирпича, имеют сводчатый потолок, как напр. мечеть Полван-ата в Хиве.

Типом постройки училища может служить построенное в 1842 году в Хиве медрессе Медемин-хана. Здание это каменное, двух-этажное и довольно больших размеров; оно имеет почти квадратную форму и внутри его находится двор; в этом училище 130 келий на 260 воспитанников. Сообщение с кельями производится по галерее, с обеих сторон окаймляющей их. Войдя во двор, в котором также как и во всем городе не было деревьев, я встретил в галерее 2-го этажа довольно благообразного узбека, которого через переводчика и попросил показать мне здание. Проведя меня по галерее и показав кельи, которые впрочем все были заперты, он подвел меня к башне, находящейся в 2–3 саженях от галереи, с наружной стороны здания. Башня эта в 3–4 саж. диаметром и поднималась довольно высоко кверху; внизу не было заметно двери, и только немного выше уровня пола галереи 2-го этажа находилось прямоугольное отверстие, могущее служить дверью. От пола галереи к этому отверстию были положены 2 жерди в 2–3 вершка диаметром. На мой вопрос, что это за башня и как войти в нее, мой проводник отвечал, что на вершину ее водят воспитанников, с целью показать расположение города и делать наблюдения над звездами. Воспитанники должны всходить на нее по бревнам, и таким образом сверх того берут урок гимнастики и, пожалуй, храбрости... И башня, и медрессе, имели оригинальный вид, так как первая была обложена голубым; а последнее разноцветными изразцами. [32]

Впрочем, не только медрессе Медемин-хана, но и остальные медрессе, сравнительно с глиняными невзрачными жилищами города, посреди грязи, зловония и нечистот, своею разноцветною наружностью, своими готическими окнами с железными решетками, заменявшими окна, производили отрадное впечатление.

Глава II

Опыт предыдущих походов, а также знакомство со степью после них, послужили с пользою при обсуждении плана экспедиции 1873 года. Лица, составлявшие его, пришли к заключению, что самое благоприятное время для прохождения безводных степей не зима, а ранняя весна; кроме того, желание поставить успех экспедиции вне всякой возможности неудачи от непредвиденных обстоятельств, могущих задержать один отряд, заставила организовать несколько отрядов такой силы, чтобы каждый из них отдельно был в состоянии овладеть ханством. Эта мера обусловивалась тем, что собственно ни один из поименованных в предыдущей главе путей не был исследован окончательно и не представлял гарантии в том, что двинувшийся по нем отряд наверное достигнет неприятельской страны. Более других был известен путь из Красноводского залива в Хиву через урочище Сары-Камыш, исследованный в 1871 году отрядом полковника Маркозова, который, дойдя по нем до Сары-Камыша, находился всего в 150 верстах от Куня-Ургенча. Однако, об удобстве этой дороги можно судить [33] потому, что в настоящую экспедицию полковник Маркозов предпочел двигаться по другому пути, гораздо менее исследованному, — на Игды и Измыхшир.

Целесообразность этой меры вполне оправдалась на практике: не смотря на неудачу, постигнувшую красноводский отряд, цель экспедиции была вполне достигнута.

Согласно составленному общему плану экспедиции, наступательные действия против Хивы долженствовали открыться с двух сторон: с востока туркестанским отрядом, составившимся из двух — джизакского и казалинского, и с запада соединенными силами отрядов Оренбургского и Кавказского округов (оренбургский, красноводский и мангышлакский отряды). Приняв во внимание направление движения Красноводского отряда, дававшее возможность соединения его с оренбургско-мангышлакским не иначе как у столицы ханства, вернее будет, если я скажу, что наши войска наступали с трех сторон: с востока, севера и запада.

Общее начальство над всеми войсками было поручено командующему войсками Туркестанского военного округа, генерал-адъютанту фон-Кауфману I. При нем, для управления всеми войсками, был сформирован полевой штаб, начальником которого был назначен генерального штаба генерал-майор Троцкий.

Начальниками отделов войск всех отрядов были назначены: начальником артиллерии — генерал-майор Жаринов; начальником инженеров — военный инженер полковник Шлейфер; полевым интендантом — статский советник Касьянов; главным отрядным врачом — статский советник Суворов.

Впрочем, громадное расстояние, отделявшее сформированные отряды одни от других, лишало полевой штаб всякой возможности руководить действиями войск Оренбургского и Кавказского военных округов как во время, похода, так и при вступлении в неприятельскую страну [34] до общего соединения всех отрядов в столице ханства. Затруднительность сообщения была так велика, что оренбургско-мангышлакский отряд, находясь в 8 верстах от Хивы, во время двухдневного поджидания войск туркестанского отряда, не мог получить о них никакого положительного известия, что и вынудило начальника его, генерал-лейтенанта Веревкина, сделать усиленную рекогносцировку Хивы 28-го мая.

Приступая к описанию походного движения войск и их боевых столкновений с неприятелем, необходимо рассмотреть предварительно состав и численность отрядов{10}.

1) Оренбургский округ выставил отряд под начальством военного губернатора Уральской области и наказного атамана уральских казаков, генерал-лейтенанта Веревкина, под начальство которого поступили также и войска Кавказского округа. Этот отряд состоял из 9 рот пехоты, 9 сотен казаков, 6 орудий казачьей конной артиллерии, 2 нарезных заряжающихся с дула орудий пешей артиллерии, ракетной батареи (6 станков) и 4 полупудовых мортир; численность всего отряда простиралась до 3.474 чел., считая в числе их 107 офицеров и классных чиновников. Начав движение из Оренбурга, Орска и Уральска около 15-го февраля, отряд этот к 18-му марта сосредоточился на Эмбенском посту, служившем в настоящую экспедицию временным базисом операционных действий отряда; главным же базисом, как и при всех наших действиях в степи, был Оренбург. Страшные холода и бураны задержали здесь отряд; только 30-го марта главные силы выступили, согласно предположенному плану действий, на операционный путь, идущий [35] через эмбенские степи и Усть-урт, на Куня-Ургенч и Хиву{11}.

2) Мангышлакский отряд, собранный у Киндерлинского залива, двинулся в степь 14-го апреля на урочища Биш-Акты и Ильтеидже, под начальством полковника (ныне генерал-майора) Ломакина. Этот отряд состоял из 12 рот пехоты, саперной команды, 6 сотен кавалерии, 6 орудий (из них 2 горных) и 3 ракетных станков{12}.

3) Красноводский отряд, собравшись в Чекишляре, выступил из него 26-го марта на Игды и Ортакую, в составе 12 рот пехоты, 4 казачьих сотен, 16 орудий и нескольких ракетных станков. Артиллерия этого отряда состояла из двух 4-х фунтовых нарезных заряжающихся с казны пушек, двух таких же заряжающихся с дула, 8 горных 3-х фунтовых заряжающихся с казны пушек, 3 таких же заряжающихся с дула и 1/4 пудового единорога. Начальство над ним было поручено полковнику Маркозову.

4) Джизакский отряд, при котором находились: Его Высочество Герцог Лейхтенбергский Князь Романовский Евгений Максимилианович, генерал-адъютант фон-Кауфман; чины полевого штаба и начальники отделов, начав выступление из Ташкента, Ура-тюбе и Ходжента в первых числах марта, сосредоточился в Джизаке 12-го марта и оттуда двинулся по направлению на Тамды и Буканские горы, где предполагалось соединиться с казалинским отрядом близ урочища Мын-Булак или Дау-Кара. Начальство над джизакским отрядом, а также и казалинским, по [36] соединении с последним, было поручено генерал-майору Головачеву. В состав первого отряда входили 12 рот пехоты (6 стрелковых 5 линейных и одна саперная), 5 1/2 сотен казаков, 14 полевых орудий, 2 облегченных пушки, 4 полупудовых мортиры и ракетный дивизион.

5) Наконец, казалинский отряд, при котором находился Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Константинович, имел 9 рот пехоты, 1 1/2 казачьих сотни, 2 картечницы, и горный и ракетный дивизионы. Всего в туркестанском отряде, образовавшемся по соединении джизакского и казалинского отрядов, было 21 рота пехоты, 7 сотен казаков, 14 полевых орудий, 2 картечницы, 2 облегченных пушки, 4 полупудовых мортиры и ракетная батарея. Численность всего отряда доходила до 5.500 чел.

Сводя итог числу войск всех отрядов, находим, что против Хивинского ханства было двинуто: 54 роты пехоты, 26 сотен казаков, 30 полевых нарезных пушек, 2 картечницы, 2 облегченных пушки, 8 полупудовых мортир, 18 горных орудий и 3 ракетных батареи. Выключая же отсюда численность красноводского отряда, вернувшегося, не достигнув пределов ханства, получим: 42 роты пехоты, 22 сотни казаков, 26 полевых орудий, 2 картечницы, 2 облегченных пушки, 8 полупудовых мортир, 6 горных орудий и 2 1/2 ракетных батареи, — всего около 11 тысяч человек. Если из последнего числа исключить части, оставленные вместо гарнизонов в построенных в степи укреплениях или оставленные в тылу для обеспечения с коммуникационною линией{13}, то окажется что отряд, [37] вошедший в пределы ханства, состоял из 35 рот, 17 1/2 сотен, 24 полевых орудий, 2 картечниц, 8 полупудовых мортир, горного дивизиона и 14 ракетных станков, — всего до 9 тысяч человек.

Не имея под рукой официальных данных, я в настоящей главе не коснусь количества запасов, взятых всеми отрядами, и числа вьючных животных, набранных ими для перевозки этих запасов; данные, известные мне относительно некоторых отрядов, я помещу в следующих главах; теперь же скажу несколько слов о финансовых средствах, предназначавшихся для совершения экспедиции. Согласно общему плану, на расходы, не могущие быть отнесенными на сметные суммы интенданства, как-то: на заготовление экспедиционных вещей, на подъемные деньги офицерам и чиновникам, на наем верблюдов, содержание почт и на экстраординарные расходы было ассигновано, сверхсметным кредитом, в распоряжение генерал-адъютанта фон-Кауфмана 287.300 руб. и генерал-адъютанта Крыжановского 200.000 руб.; снаряжение же экспедиции со стороны Кавказа было отнесено на четырех сот тысячную экстраординарную сумму, отпускаемую ежегодно в распоряжение кавказского начальства. Однако, на самом деле экспедиция обошлась значительно дороже, и по всей вероятности, стоимость ее простирается до 3 миллионов руб.

Чтобы не говорить голословно, приведу несколько данных: в Оренбургском округе из ассигнованных 200.000 издержано 176.275 р. 82 к. на пособие офицерам и чиновникам, на закупку подарочных вещей, перевозку нижних чинов до Эмбенского поста, на заготовку сушеной капусты, баклаг и пр. Таким образом [38] на наем верблюдов, содержание почт и экстраординарные расходы всего остается 23.724 руб. 18 коп. Между тем для перевозки тяжестей оренбургскому отряду потребовалось около 5.000 верблюдов, нанятых по контракту с таким условием, что цена за верблюда определялась за первые 2 месяца 23 рубля, а в остальные по 18 рублей в месяц. Так как войска возвратились в конце сентября, то платных месяцев будет 6, и за верблюдов придется заплатить около 590.000 руб., что с прежде издержанною суммой составит 766.275 руб. 82 копейки.

В Туркестанском округе за верблюда платили почти вдвое меньше; но зато там потребовалось их почти вдвое больше; притом в туркестанском отряде около 8.000 верблюдов пало дорогой. Так как, по условию, за каждого павшего животного придется заплатить 50 руб., то на этот отряд приходится одного непроизводительного расхода до 400.000 руб. На два отряда Кавказского округа падет не меньший расход, так что неудивительно, если показанная мною приблизительная цифра стоимости всей экспедиции окажется верною.

Познакомив с общим планом действий, перехожу к описанию походного движения отрядов от мест сбора до хивинских пределов{14}. [39]

Глава III

Распоряжение относительно приготовлений к походу было получено в Оренбурге 21-го декабря 1872 года, и тотчас же было приступлено к деятельному приготовлению к предстоящей экспедиции, для чего был составлен комитет из начальников отдельных частей войск и управлений, до которых касалось предстоявшее дело. Войска, составлявшие оренбургский отряд, находились в Оренбурге Орске и Уральске, и из этих мест должны были к 15-му марта сосредоточиться в Эмбенском посту, одном из степных укреплений, построенных для поддержания спокойствия в Киргизской степи. Главное начальство над этим отрядом было поручено военному губернатору Уральской области, генерал-лейтенанту Веревкину; при нем был сформирован походный штаб, начальником которого назначен генерального штаба полковник Саранчов{15}. [40]

По обсуждении вопроса о способе сосредоточения войск к Эмбенскому посту, комитет пришел к заключению о необходимости, для сбережения людей, отправить все пехотные части на пароконных подводах, которые должно поставить интендантство. На каждой подводе решено было везти четырех солдата, которым кроме амуниции и снаряжения дозволялось взять с собою до 1 1/2 пуда собственного багажа.

Имея в виду трудность и опасность передвижения войск в зимнее время, войска были снабжены от интендантства полушубками, валенками, подстилочною кошмой, меховыми воротниками и очками-консервами для предохранения глаз, сначала от блеска снега, а потом от пыли и песку. Не менее было важно озаботиться доставлением людям питательной и здоровой пищи, как во время следования войск до Эмбенского поста, так и при дальнейшем движении. Поэтому комитет признал необходимым, чтобы каждый солдат получал по фунту в сутки свежего мяса, пил каждый день чай, а в холодное время спирт. С этою целью войска в местах отправления были снабжены провиантом по числу дней марша на 30 дней и на 7 дней в запас, причем им были выданы вперед приварочные деньги по 6 3/4 коп. на человека; затем в Эмбенский пост был отправлен 100 дневной запас сухарей и крупы для людей, и овса для лошадей, а также сахар, чай, спирт, сушено-квашенная капуста, табак, лук, перец и другие противоцинготные средства. На случай временного недостатка в степи мяса, кроме того было взято 12.740 порций разных консервов, как-то: сухих щей князя Долгорукова, [41] картофельной муки профессора Киттары, щей доктора Данилевского и мясного экстракта доктора Либиха. Все эти припасы предполагалось отправить в степь вместе с отрядом; затем 10-го апреля должен был выйти из Эмбенского поста новый транспорт с месячным запасом провианта и полумесячным овса.

Так как киргизские зимовки не представляли никакой возможности для помещения всех людей эшелона во время остановок по пути движения к Эмбенскому посту, то киргизам было вменено в обязанность выставить в местах, избранных для станций, приблизительно в расстоянии 35–40 верст между ними, от 30 до 40 кибиток; туда же велено было доставлять топливо, сено и скот. Кибитки выставлялись безвозмездно, остальное же за деньги, причем топливо (кизяк) обходилось до 12 коп. за пуд, а сено от 30 до 50 коп.

Своеобразность и трудность похода, предпринимаемого в суровую зиму, в предвидении, что придется на походе встретить весну, и затем двигаться по безводной и пустынной степи при страшной летней жаре, заставляла серьезно заняться мерами относительно сбережения здоровья людей. С этой целью, кроме теплой одежды и хорошей пищи, решено было снабдить всех чинов отряда войлочными юламейками, которые, будучи удобны для перевозки на вьюках, предохраняют людей — зимою от холода и буранов, а летом — от жгучих лучей солнца. Ниже я опишу устройство этих оригинальных жилищ кочевников, принесших большую пользу отряду; теперь же упомяну только, что для всего отряда было отпущено 372 юламейки, с таким расчетом, что командирам батальонов со штабом дано по 3, командирам рот и сотен по одной, а прочим офицерам по одной на троих, нижних же чинов поместили по 10 человек в одной юламейке. Кроме того, походному штабу и его отделам было отпущено 19 юламеек. [42]

С принятием мер по сбережению здоровья людей во время похода, необходимо было позаботиться о возможности перевозки за отрядом воды, на случай движения его по безводным пространствам; для этого в Оренбурге и Орске были заказаны и затем перевезены в Эмбенский пост 3.723 деревянных баклаги с железными обручами, вмещающие каждая 4 ведра воды. Эти баклаги могли вмещать в себе двух-дневную пропорцию воды для отряда.

Помимо удовлетворения всех войск, при выступлении, полным комплектом боевых патронов и снарядов, в Эмбенском посту был образован для дальнейшего следования в степь артиллерийский парк, в котором находился двойной комплект патронов для пехоты, также зарядов и снарядов для артиллерии{16}.

В Оренбургском округе, как известно, вовсе нет саперных частей; необходимость в этом роде оружия заставила командующего войсками округа обратиться к Товарищу Генерал-Инспектора по Инженерной части, с просьбой прислать в Оренбург одного инженерного офицера, одного саперного офицера и 4 саперных унтер-офицеров. Исполняя эту просьбу, генерал-адъютант Тотлебен командировал в Оренбург от С.-Петербургского крепостного Инженерного управления инженер капитана Красовского, 3-го Саперного Резервного батальона подпоручика Саранчова (автора статьи), унтер-офицеры же были назначены по одному от батальонов Сводной Саперной бригады.

Кроме того, в Оренбургском округе, по [43] распоряжению начальника штаба округа, генерал-майора Зверева, в 1-м и во 2-м линейных батальонах были образованы саперные команды, по 25 человек в батальоне; эти команды оказались весьма добросовестно подготовленными, на сколько этого можно было достигнуть с людьми, неучаствовавшими на практических работах. Люди обеих саперных команд были снабжены шанцевым инструментом, и сверх того, из припасов, взятых в степь, был образован инженерный парк, перевозившийся на 55 верблюдах. В состав его входили:

1) 10 переносных трубчатых колодцев (2 системы Нортона, 2 — Франка и 9 — измененной системы Франка).

2) Разборчатый мост на козлах; паром из двух бударок, смоляной и не смоляной канат, веревки, трассировочный шнур и проч.

3) Плотничный инструмент, как-то: пилы, коловорот, клещи, долота и проч.; походная кузница, кузнечный инструмент и небольшой запас брусчатого и полосового железа.

4) Шанцевый инструмент, взятый на случай постройки укрепления, а именно:

Лопат.	190
Кирок.	25
Мотыг.	21
Кирок с мотыгами.	40
Топоров.	50

5) Для кольев, нужных для трассировки укрепления, устройства моста и проч., было взято несколько сотен березовых аншпугов, в сажень или полторы длиною и от 1 до 2 дюйм. в диаметре.

6) Наконец было взято 15 пуд. пороху и 20 саж. сосиса, 15 четвертей угля, 1.000 земляных мешков и [44] 2 ворота с 4 бадьями, для поднятия воды из могущих встретиться глубоких колодцев.

Кроме моста на козлах, находившегося в Эмбенском посту, и который для удобства перевозки на вьюках был изменен, предполагали еще отправить из Оренбурга мост на парусинных понтонах; но от него пришлось отказаться за невозможностью перевозки его на вьюках.

Относительно санитарной части, кроме лазаретов и околодков, находящихся при частях, предполагалось учредить центральный подвижной лазарет на 50 человек. Для него были сосредоточены в Эмбенском посту госпитальные припасы, противоцинготные средства, 12 кибиток с железными печами, для помещения больных, и проч. Однако, вследствие малого числа больных и раненных, этот лазарет не открывался.

Вообще, во все время похода, в госпитальных принадлежностям и медикаментах скорее был избыток чем недостаток, чему не мало содействовали заботы местного Оренбургского управления Общества попечения о больных и раненных воинах. Помимо припасов, улучшавших пищу больных, как то: сахара, чая, сгущению молока, рому, коньяку, хересу и пр., это управление доставило значительное количество корпии, госпитального белья на 50 чел. и 3 лазаретных повозки. При этих припасах следовал с отрядом уполномоченный от Общества г. Оводов, которому Общество ассигновало 3.000 руб. на непредвиденные расходы.

Все эти припасы{17}, вес которых доходил до 90.450 пуд., были направлены в первых числах февраля из Оренбурга и Орска в Эмбенский пост, на санях, [45] запряженных лошадьми или верблюдами, частью же на вьюках. Для дальнейшей же перевозки грузов от Эмбенского поста до Хивы, было заключено с подрядчиком условие, в силу которого он обязывался выставить к 10–12-му марта 4.970 верблюдов, получая в течение первых 2 месяцев по 23 рубля, а в остальные по 18 рублей за каждого.

Что касается до движения отряда, то войска, находившиеся собственно в Оренбурге, были разделены на 3 эшелона. В состав их входили: 4 роты 1-го линейного батальона, 2 казачьи сотни, 6 орудий казачьей конной артиллерии и прислуга от местной артиллерийской команды к 4 полупудовым мортирам и 2 нарезным 4-х фунт. пушкам. Пехота и пешая артиллерия следовали на Эмбу через Илецкую защиту и Ак-Тюбе (495 верст), а две сотни и конная артиллерия шли другою дорогой, вдоль реки Хобды (543 версты). Первый эшелон этих войск выступил 16-го февраля.

Войска, находившиеся в Орске, выступили почти одновременно с оренбургскими, четырьмя эшелонами. Отсюда двинулись в степь: 2-й линейный батальон (5 рот) и 4 Оренбургских казачьих сотни.

Наконец, из Уральска, 24-го февраля, вышли на Эмбу через Уил (625 1/2 верст) 3 Уральских казачьих сотни{18}. Для всех этих эшелонов переходы назначались около [46] 40 верст. Для сбережения артиллерийских лошадей, орудия, лафеты и комплект снарядов везли на санях, а упряжных лошадей вели в поводу. Для перевозки нижних чинов и их багажа потребовалось 545 пароконных подвод, причем за каждую подводу пришлось платить 60 руб.

Зима 1872–1873 года отличалась суровостью и продолжительностью. Отрядам, вступившим в степь в средине февраля, пришлось двигаться при 25° мороза и страшных буранах; однако, за исключением Уральских сотен, к 15-му марта в Эмбенском посту собрался весь отряд. Не то было с перевозочными вещами и верблюдами. При предположении выступить 15-го марта, и те, и другие должны были сосредоточиться в укреплении 10–12-го марта; однако вместо 4.970 верблюдов их к этому времени оказалось, меньше 2,000; в такой же пропорции явились и тяжести.

Я выехал из Оренбурга в Эмбенский пост 1-го марта. Сначала мы не встречали ни войска, ни транспортов, но мы вполне могли судить о тех неудобствах, которые пришлось испытать обозу, вследствие страшных ухабов, образовавшихся в глубоком снегу. Ухабы эти были до того велики, что 10 киргизских лошадей, запряженных в тарантас, поставленный на зимний ход и попавший в ухаб, не в состоянии были вытащить его, и нам зачастую приходилось ночевать среди степи, в томительном ожидании, пока посланный на следующую станцию не приведет свежих лошадей. Иногда то же самое происходило и от причины совершенно противоположной — недостатка снега — что встречалось обыкновенно на более возвышенных местах: в песках тощие киргизские лошаденки совершенно отказывались тащить экипаж.

Проехав Ак-Тюбе, мы начали уже обгонять обозы и могли видеть оригинальные места стоянок войск. На [47] более возвышенной местности, обнаженной от снега, благодаря 2–3 дням оттепели, или же покрытой небольшим слоем его, находилось несколько десятков кибиток, в которых помещались тяжести и животные. В кибитках проголодавшиеся и озябшие солдатики разводили огонь, болтали и грели воду для чая... Особенно живописным бивуак казался вечером: дым, выходивший из отверстий вверху кибиток, придавал им вид вершин огнедышащих сопок. Ржание лошадей, пронзительные крики верблюдов, непонятные слова киргизов-возчиков, бранящихся с русскими извозчиками, звуки солдатских голосов, а иногда и разудалых песен — все это сливалось в общем шуме, придавая бивуаку необыкновенное оживление.

Рано утром вся эта масса людей и животных снимается с бивуака и уходит дальше, а на бывшей стоянке, вместо недавней жизни, кипевшей ключем, наступает мертвая тишина и спокойствие. Только 2–3 киргиза-сторожа в своих малахайках (оригинальных шапках) вяло и флегматично расхаживают по двору, и тем отчасти нарушают воцарившуюся тишину. К вечеру снова, являются гости, снова закипает жизнь, умолкающая внезапно утром, и т. д.

Нужно признаться, что передвижение войск до Эмбенского поста, благодаря принятым вполне рациональным мерам, было совершено чрезвычайно успешно: не смотря на то, что войскам пришлось двигаться при 25-ти градусных морозах, было всего 2–3 случая обморожения; вообще больных было очень мало, всего около 40 человек, заболевших частью простудною лихорадкой, частью глазами.

Совершенно другое было при перевозке транспортов.

Вследствие страшных ухабов, утлые сани извозчиков ломались, кладь вываливалась, кули рвались, содержимое в них высыпалось и пр. Во время поездки мне часто [48] приходилось встречать груды тюков, беспорядочно разбросанных по дороге, иногда совершенно без всякого надзора; — так обыкновенно распоряжались киргизы-возчики, которые, вследствие поломки саней, бросали все на произвол судьбы, и сев верхом на лошадь, отправлялись искать новых саней.

От Оренбурга до Эмбенского поста около 500 верст. Мы ехали день и ночь; нигде не останавливаясь, и только на десятый день приехали в укрепление, бросив по дороге тарантас и пересев в легкие киргизские сани, в которых приходилось ехать лежа и держась за нарочно для того привязанные веревки, чтобы поминутно не вываливаться на ухабах. В укреплении уже находилась большая часть отряда.

Войска, прибывшие в Эмбенский пост, помещались главным образом в юламейках и кибитках; только сравнительно небольшая часть их жила в конюшнях, наскоро приспособленных для этой цели прорубкою в них окон и установкою железных печей. Последния, числом до 25, были сделаны приехавшим для этого из Оренбурга кровельщиком; ими же отапливались и кибитки.

Выше я говорил, что вследствие того, что транспорты и вьючные верблюды опоздали, пришлось отложить выступление в степь до конца марта. Впрочем, если бы контрагент и выполнил свое обязательство во-время, то и тогда едва ли мы двинулись бы раньше. Движение в глубь степи, по глубокому снегу, без дорог, при страшном холоде, с 5.000 массой верблюдов, которые также как и лошади были лишены подножного корма, вследствие глубины снега и ледяной коры, покрывавшей его сверху, — было крайне рискованно и опасно. С другой стороны, каждый из начальствующих лиц знал, что всякий день остановки в Эмбенском посту отдалял для нашего отряда возможность участвовать в покорении Хивы, так как уже было [49] известно, что Туркестанский отряд выступил в первых числах марта.

Как бы то ни было, войскам пришлось простоять на месте более 2 недель без всякого определенного занятия. Вследствие этого начальник отряда приказал производить ученья, заниматься стрельбой и даже раз произвел одно-сторонний маневр. Для стрельбы, конечно, выбиралось время потеплее, но все-таки приходилось стрелять при нескольких градусах мороза и при ветре. Это обстоятельство, а также и непривычка стрелять зимой при блеске снега, были причиной, что результаты стрельбы получались тем не менее только умеренные. Эти ученья были чрезвычайно полезны: с одной стороны они доставляли хотя какое нибудь занятие и развлечение нижним чинам, с другой — давали самому начальнику отряда возможность познакомиться с людьми ему подчиненными, так как из всех войск только три Уральских сотни находились до похода под его начальством. Погода далеко не благоприятствовала этим занятиям; за все время пребывания войск в Эмбенском посту было всего 2–3 теплых дня, когда к полудню снег таял и в укреплении появлялась грязь; затем все остальное время стояли морозы в 10, 15 и до 25°, нередко сопровождавшиеся метелью и буранами.

Глава IV

Так как 25-го марта можно было предполагать, что к 30-му числу этого месяца прибудут все верблюды, то [50] начальник отряда решил 26-го марта послать авангард из 2 сотен казаков и 25 человек саперной команды{19}. Начальником авангарда был назначен ротмистр Мореншильд, а помощником к нему — поручик граф Шувалов. На обязанность авангарда, кроме разведывания о неприятеле, было возложено исправление дороги, устройство, где встретится надобность, мостов и спусков, и пр. Для руководства этими работами с авангардом отправился капитан Красовский, взявший с собой разборчатый мост на козлах и большую часть инженерного транспорта. В день выступления было довольно тепло, и хотя авангарду пришлось самому прокладывать себе путь по глубокому снегу, однако на этот раз он благополучно дошел до назначенного места ночлега.

В ночь с 26-го на 27-е погода снова изменилась: был довольно сильный мороз с страшным ветром; такая же погода продолжалась вплоть до 30-го марта. Из авангарда начали получаться самые неутешительные известия: на другой день он едва сделал 8 верст, так как верблюды, крайне изнуренные бескормицей, были решительно не в состоянии идти дальше и начали падать. Однако, не смотря на это, 30-го марта решились двинуть первый эшелон. При выступлении отряда, в Эмбенском посту для конвоирования запасов, предназначеных для отправления к мысу Урга, была оставлена сотня казаков. Затем все остальные войска выступили двумя эшелонами: 30-го марта двинулись 8 рот пехоты, 3 сотни казаков и артиллерия с их обозом, под непосредственным начальством генерал-лейтенанта Веревкина; 31-го же марта вышел интендантский транспорт, прикрытие которого составляли: [51] 1 рота пехоты и 3 сотни казаков, под начальством полковника Новокрещенова.

Приступая к описанию дальнейшего движения отряда в степи, считаю необходимым познакомить читателей с теми принципами, которыми руководствовались в оренбургском отряде относительно мер, предпринимаемых для обеспечения отряда от нечаянных нападений и для сбережения верблюдов.

В оренбургском отряде каждая отдельная часть сама заботилась о целости своего транспорта и назначала для него определенное число нижних чинов, которые, конвоируя транспорт на походе, помогали навьючивать верблюдов как при выступлении с ночлега, так и во время движения, так как дорогой верблюжьи вьюки зачастую развязывались, и приходилось тотчас же перевьючивать животное. Назначение постоянных людей к верблюдам было необходимо, потому что одно из главных условий сбережения этих животных заключается в хорошей вьюнке, которая, как и все, требует практики. Следовательно, назначаемые для этой цели каждый день новые люди не удовлетворяли бы этому условию.

Затем перехожу к мерам охранения. Приведенное мною выше мнение о том, что одною из главнейших причин неудачи экспедиции графа Перовского было излишнее обременение людей аванпостною службой, принадлежит генералу Веревкину, который, будучи одним из главных участников завоевания Туркестанского края, управляя в самое смутное время около 8 лет одною из областей его, действительно может быть авторитетом во всем, что относится до степной войны с обитателями средней Азии.

Имея в виду, что аванпостная служба, при всей своей необходимости, весьма обременительна для солдата во время похода и что нет возможности подчинять большой правильности движение верблюжьих транспортов, без изнурения животных, генерал Веревкин принял следующие [52] меры охранения отряда на пути его следования от нападения неприятеля: до Усть-Урта, высланный вперед авангард, находясь в 3–4 переходах от главных сил, вполне обеспечивал их от нечаянного нападения; поэтому число людей, несших охранительную службу, было доведено до minimum'a. При движении, меры охранения заключались в том, что в расстоянии полуверсты, впереди головы колонны, ехали 4 казака с вожаком в голове; с ними же ехало несколько джигитов и один из офицеров, состоявших при начальнике отряда. Непосредственно перед верблюдами шел авангард из взвода казаков; вправо и влево от головы колонны высылалось по 10 джигитов в виде разъездов; сзади колонны шел арьергард из полусотни казаков, на который была возложена обязанность подбирать отставших верблюдов, или по крайней мере перекладывать вьюки с околевавших животных на здоровых. Ночью, меры охранения ограничивались выставлением полевого, лагерного и заднего караулов, и постановкой немногих казачьих постов.

Со вступлением на Усть-Урт, особенно приближаясь к мысу Урга, опасность от нападения увеличилась; сообразно с этим усилились и меры охранения. Авангарду велено было высылать по нескольку раз в день разъезды, которые отправлялись вечером, а главным образом — пред рассветом{20}; затем в порядке движения главных сил в свою очередь произошло небольшое изменение: помимо авангарда из взвода казаков, шедшего впереди войск, непосредственно перед верблюдами шла рота пехоты в развернутом фронте. Не позволяя верблюдам обгонять себя, она тем предохраняла обоз от через-чур большого беспорядка и в то же время служила ему [53] прикрытием на случай нечаянного нападения неприятеля; в стороны посылались разъезды{21}, от которых в свою очередь высылались патрули; в арьергард назначалась сотня казаков.

При расположении на бивуаке, ночью, предосторожности также были усиливаемы: кроме цепи парных часовых, выставляемые аванпосты из казаков были усилены; впрочем, в зависимости от малочисленности отряда и свойств местности, заставлявшей принимать охранительная меры со всех сторон, они выставлялись не очень далеко: бекеты находились всего в расстоянии версты от бивуака, причем застав вовсе не было.

Желание по возможности сберечь людей заставило начальника отряда не выставлять сначала и главного караула; только, если не ошибаюсь, с Исен-Чагила начали назначать дежурную часть из казаков; она находилась вблизи цепи парных часовых, к стороне наиболее вероятного нападения неприятеля. Впрочем, свойства кавалерии и совершенно ровная местность давали ей возможность поспеть на каждом пункте, где бы ни случилась тревога.

Со вступлением в хивинские владения, когда каждый день приходилось иметь дело с неприятелем, обоз, для облегчения военных действий, был совершенно отделен от действующих войск отряда. Заведывание им поручалось по очереди одному из начальников отдельных частей, в распоряжение которого поступало около батальона пехоты, несколько сотен казаков с 2–3 ракетными станками и иногда одно — два артиллерийских орудия.

Чтобы дать более полное понятие о движении отряда, я опишу впечатления одного дня.

Часа в три утра, сквозь сон слышится игра похода, и вслед за этим поднимается шум и движение: это верблюдовожатые и солдаты начинают вьючить [54] верблюдов. Утренняя свежесть и прохлада, благодаря резким переменам температуры днем и ночью, дает себя чувствовать, и мы, разбуженные шумом, не сразу решаемся расстаться с постелью. Однако благоразумие берет верх, и мы быстро принимаемся за приведение в порядок своего туалета. Еще не вполне одевшись, вместе с кроватью и чемоданом, служащим походным столиком, мы уже очутились на свежем воздухе, — юламейки как не бывало, и в то время, когда мы на-скоро принимаемся пить чай, наше жилище связывают и вьючат на верблюда... Новая обстановка дает возможность рассмотреть оживленный вид бивуака, где повсюду царствует деятельность и движение. Прежде всего бросаются в глаза верблюды и суетящиеся около них солдаты и верблюдовожатые. Вблизи нас два солдата вьючат верблюда; послушное животное лежит смирно, но кладь — 4 связки березовых аншпугов — не особенно удобна для вьючки. Только-что привязали по 2 пучка к обоим бокам седла, как оказывается, что левый груз значительно перевешивает правый и готов, вместе с седлом, перетянуть его на сторону. Бедное животное, чувствуя неловкость своего положения, семенит ногами и жалобно кричит. «Что за притча»! думает солдат, «вчера на обоих боках груз был одинаков, а сегодня на левой стороне вдруг потяжелел»? А это объясняется весьма просто: пользуясь ночною темнотой, кто нибудь из верблюдовожатых облегчил один из пучков, образовав из взятых палок яркий костер... Соседний верблюд оказывается значительно упрямее: только-что уложили его и приложили к бокам по четверти овса, с целью привязать их к седлу, как он неожиданно с криком поднимается и чуть не сшибает с ног навьючивавших его солдат. В другом месте на верблюда навьючили две четверти сухарей; только-что поднялось животное, как из одного куля сухари начинают сыпаться почти непрерывною струей. Это опять кто [55] либо из верблюдовожатых, побуждаемый голодом, под покровом ночи, через сделанное отверстие в куле, запасся на счет казны продовольствием на несколько дней{22}...

Вот горнист заиграл призыв к завтраку-обеду, и солдаты, поставив ружья в козлы, отправляются совершать свою раннюю трапезу. Почти вслед за этим дежурный по отряду является к начальнику отряда доложить, что вьючка окончилась, и испросить позволение двигаться вперед.

Генерал проснулся раньше всех, и сидя на свежем воздухе за походным столиком, пьет чай. С своей позиции он удобно наблюдает за всем, что совершается на месте бивуака. Он видит, как после зари солдатики быстро выходят из своих юламеек, и пользуясь имеющеюся пока водой, спешат умываться; на его глазах группы конусообразных юламеек, в течение каких нибудь 10–15 минут, при деятельном участии хозяев-солдат, заменяются группами верблюдов, нагруженных этими походными жилищами; видит он, как масса тюков, кулей и мешков, игравших роль бруствера, переходит с земли на спины кораблей пустыни; от него не скрывается также трагическое положение нескольких заспавшихся штабных офицеров, у которых киргизы [56] начинают разбирать юламейки, не смотря на то, что хозяева их еще в постели...

С движением вперед верблюжьего обоза, место бивуака начинает видимо пустеть. Вот проехали крупным шагом казачьи сотни, с целью поскорее обогнать верблюдов; за ними двинулась артиллерия. Немного погодя выступает и пехота, обыкновенно с музыкой, заменявшейся потом песнями. Песни, как для пехоты, так и для кавалерии, служили большим подспорьем в походе. Слушая их, как-то забываешь и усталость, и то расстояние, которое еще остается пройти а оно, между тем, незаметно сокращается. Поэтому то во все время похода песни пелись у нас непрерывно...

По выступлении пехоты садится на лошадь и генерал, обыкновенно рысью обгонявший обозы и войска. Догнав кавалерию, он уже все время оставался в голове колонны.

Пройдя 5–6 верст, делалась небольшая остановка в 5–10 минут, и затем снова двигались дальше; приблизительно на 10-й версте кавалерия спешивалась (конечно, когда не было грязи), и с полчаса шла пешком. Пройдя несколько больше половины расстояния, делали большой привал в полтора, два часа. Здесь солдаты и офицеры закусывали чем Бог послал, и когда верблюды начинали подходить к месту привала, снова двигались в путь. За несколько верст до привала, генерального штаба капитан Иванов с несколькими казаками обгонял авангард и выбирал место для бивуака, обозначая его поставленными казаками; благодаря этому, отряд, подходя к бивуаку, тотчас же мог располагаться на отдых.

Со вступлением на Усть-Урт первоначальный порядок выступления с места ночлега несколько изменился: чтобы не давать возможности обозу через-чур удалиться от войск, авангард, отойдя с версту или несколько более, останавливался на удобной позиции; несколько сзади его располагалась авангардная рота, а за нею [57] сосредоточивался верблюжий транспорт, образуя густую массу от 30 до 40 ниток в глубину. Когда все верблюды были собраны за авангардом, а арьергард трогался с места бивуака, дежурный по обозу{23} докладывал об этом начальнику отряда, который в это время обыкновенно находился впереди авангардной роты, где были собраны и войска. Получив донесение, начальник отряда отдавал приказание двигаться дальше.

Говоря о мерах обеспечения войск во время расположения их на бивуаке, я ничего не сказал о виде бивуака, который имел то же своеобразный характер. Располагаясь совершенно в ровной степи, где неприятель мог нападать со всех сторон, было необходимо дать бивуаку форму, которая представляла бы возможность с успехом отражать нападение, независимо от того, действует ли неприятель с фронта, с тыла или флангов, словом — форму каре, черт. III, фиг. 1. В зависимости от числа частей, величина его в разное время изменялась, но общий характер оставался тот же самый. Расположение это представляло нечто в роде редута, в котором стены заменялись верблюжьими вьюками. За этою оградой, в расстоянии 10–15 шаг., помещались юламейки для нижних чинов, а сзади, за каждою частью, располагались верблюды, перевозившие ее транспорта. Внутри каре помещались: штаб, кибитки маркитанта и верблюдовожатые. Подобное расположение давало возможность защищаться даже в случае нападения неприятеля, в силах значительно превосходивших силы отряда.

Познакомив с мерами охранения, принимаемыми [58] отрядом как на бивуаке, так и на походе, перехожу к описанию самого похода. 30-го марта, как я сказал выше, двинулись в глубь степи главные силы. В этот день было относительно тепло, всего 5–6° мороза, но зато свирепствовал сильнейший сухой ветер. Весь 20-ти верстный переход войскам и животным приходилось идти по единственной дорожке, проложенной в снегу авангардом; вправо и влево от нее лошади проваливались более чем по колена и резали себе ноги об оледеневшую наружную поверхность снега. Пройдя верст 5 за место бывшего бивуака авангарда, отряд остановился на месте, совершенно покрытом снегом. Усталые и измученные войска, вместо отдыха, должны были для установки юламеек разрывать снег на глубину около аршина. Вечером, по обыкновению, сделалось значительно холоднее и ветер усилился. Нечего и говорить, что ложась спать, никто и не думал раздеваться; все спали одетыми, укрывшись всем что только было теплого. К утру погода изменилась: сделалась оттепель и пошел дождь, порядочно нас измочивший; к полудню он однако прекратился, и поднявшийся ветер очень скоро нас высушил.

31-го марта также пришлось идти по снегу, хотя теперь он был не так глубок, и иногда приходилось встречать места почти обнаженные. В этот день бивуаком расположились на правом берегу реки Аты-Джаксы. Этот берег, будучи значительно выше левого, в месте остановки отряда отходил саженей на 200 от реки, образуя долину, защищенную от ветра и уже большею частью освободившуюся от снега; благодаря последнему обстоятельству, верблюды могли находить для себя корм, которым служили остатки прошлогодней полыни и травы. Что касается левого берега, то он представлялся в виде степной равнины, еще совершенно покрытой снегом. Возможность доставить подножный корм верблюдам и желание [59] дать отдых этим измученным животным, заставили начальника отряда сделать здесь 1-го апреля дневку.

В этот день было несколько градусов тепла, и снег начал быстро таять. Так как при дальнейшем движении отряду приходилось переходить через речку Аты-Джаксы, то генерал Веревкин приказал мне, вместе с капитаном Ивановым, выбрать место и приспособить его для переправы войск через реку. В русле последней, вследствие таяния снега, внизу была вода, покрытая сверху значительным слоем снега. В выбранном нами месте овраг был шириною саженей в 7; правый берег его был отлогий, левый же весьма крутой; глубина снега по-средине доходила до 2 1/2 аршин. Возложенное на меня поручение можно было выполнить двояко: расчистить снег и сделать спуски, или же утрамбовать снег на столько, чтобы он в состоянии был выдержать движение артиллерии. Еще на предыдущем переходе нами был встречен спуск через овраг, расчищенный авангардом; скаты его были очень скользки и неудобны для движения верблюдов, а потому я решился прибегнуть ко второму способу. Сняв на аршин снег во всю ширину оврага, я плотно утрамбовал ниже-лежащий слой, отчего бывшая внизу вода проникла в него и образовала нечто в роде ледяной коры; затем выбранный снег был снова положен и также точно утрамбован. Таким образом был устроен снежный мост в 2 саж. шириной и до 7 саж. длиной. На другой день утром через него совершенно благополучно перешла артиллерия и обоз.

2-го апреля погода не изменилась, и весна вступила в свои права. Там где в обычное время бывает крайний недостаток воды, нам приходилось страдать от изобилия ее. Почти до самого Усть-Урта отряд наш шел буквально утопая в липкой и глубокой грязи, образовавшейся в глинистой и солончаковой почве, ежеминутно встречая бурные ручейки и ручьи, стекавшие с отрогов [60] Мугоджарских гор, не только замедлявшие движение, но зачастую и совершенно останавливавшие войска. С этого дня на меня была возложена обязанность отыскивать места для переправы в брод и заведывание самыми переправами.

Встретившийся нам 2-го апреля овраг отличался таким же характером как и предшествовавший, но имел около 8 саж. ширины. Когда я вздумал переехать через него верхом, то лошадь несколько раз проваливалась по брюхо, и ее с большими усилиями приходилось вытаскивать.

В этом месте переход с обозом через овраг без предварительной расчистки был совершенно невозможен, поэтому я со взводом казаков отправился отыскивать более удобное место для переправы, которое и было найдено в 2–3 верстах ниже.

В выбранном месте вода бежала уже поверх снега; ширина ручья доходила до 8 саж., при глубине воды около 2 1/2 фут.; дно было ровно только на ширине 2 саж., а вправо и влево начинались ямы и ухабы. Последнее обстоятельство заставило меня, для предупреждения несчастных случаев, обозначить ровное место казачьими пиками.

Артиллерия, колесный обоз, а также и пехота, перевезенная отчасти на казачьих лошадях, переправились благополучно; но не то было с верблюдами: начиналось с того, что верблюдовожатый, сидя на верблюде, не мог заставить животное войти в воду; вообще весьма послушное животное, верблюд, в данном случае кричал, поворачивал назад и показывал явное нежелание идти через воду; лаучу приходилось слезать, и взяв первого верблюда за веревочку, самому вести их{24}; верблюд, [61] войдя в воду скользил и зачастую падал; одно упавшее животное обусловливало падение и своих соседей, вследствие чего переправа мгновенно останавливалась. Нельзя было без сострадания смотреть, как бедное животное барахталось в воде, силясь подняться и не будучи в состоянии этого сделать вследствие 17-ти пудового груза, лежавшего на нем. Для предотвращения этого были приняты следующие меры: каждый верблюд переводился отдельно ехавшим впереди его казаком; для поддержания животного, когда оно начинало падать, по обеим сторонам брода были выставлены шпалерами казаки; на случай, если бы и эта мера не помогла, то чтобы поскорее освободить упавшее в воду животное от вьюка и не дать последнему подмокнуть, вытащив его из воды, на обоих берегах находились пехотные команды. Благодаря этим мерам, переправа пошла почти безостановочно; однако до этого одна из частей понесла чувствительную потерю, так как у ней было подмочено несколько пудов сахару.

Так как переправа значительно задержала движение, то отряд, отойдя версты три от места брода, остановился бивуаком, пройдя всего в этот день около 15 верст. Впрочем, приняв во внимание обстановку движения, когда пехота должна била идти по колена в воде и грязи, и этот переход был очень тяжел.

3-го апреля мне приказано было отправиться раньше отряда и осмотреть находившийся верстах в 15 от места бивуака овраг, через который по словам посланных накануне джигитов был найден ими брод. Хотя снег продолжал быстро таять, но в этот день грязи было относительно меньше, так как приходилось проходить по отрогам Мугоджарских гор, и местами попадалась песчаная и даже щебеночная почва. Верстах в двух от оврага дорогу перерезывал, почти в перпендикулярном направлении, довольно значительной высоты холм. Подъехав к оврагу, я пришел к заключению, что киргизы [62] были не особенно ретивы в своих поисках, так как указали мне на место, находившееся вблизи дороги и не отличавшееся удобством для переправы: лошадь поехавшего киргиза плыла, а следовательно нельзя было и думать о переправе в брод. Пришлось искать более удобного места обращаясь к помощи тех же киргизов-джигитов. Что касается до бывших при мне казаков, то после неудачи, случившейся с одним из них, другие не решались пытать счастия в отыскании брода. Этот казак, повинуясь моим увещаниям, решился переехать ручей; но на середине пути его лошадь, завязнув в бывшем под водой снегу и усиливаясь освободиться, сбросила с себя седока. Последний, при дружном взрыве хохота стоявших на берегу казаков, должен был вместе с лошадью, вплавь, выбраться на противоположный берег. Здесь он, не смотря ни на какие советы, объявил, что не хочет погубить свою душу, рискуя утонуть при переправе, и решается переночевать на другом берегу. Киргизы оказались деятельнее, и действительно, не мало приходилось удивляться, видя как эти вообще крайне ленивые и апатичные люди теперь усиленно работали. Чтобы не стесняться седлом и платьем, они сбрасывали и то, и другое, и оставшись в одной рубахе, садились на лошадь и переезжали ручей. Благодаря таким помощникам, часа через два брод был найден. Ручей, вообще разлившийся на несколько десятков сажень, в выбранном месте образовал островок; рукава, образующие его, имели до 5 саж. ширины, при глубине до 4 фут. Собственно говоря, при существующей глубине и здесь невозможно было переходить в брод, особенно вследствие того, что посредине рукавов на протяжении 1 1/2–2 арш. находились выбоины; однако можно было надеяться, что рано утром, когда вода значительно спадет, переход в брод в этом месте будет возможен.

Когда о результате осмотра было доложено начальнику [63] отряда, то он решил остановить отряд на вершина холма, мне же приказал сделать рекогносцировку далее до горы Намаз-тау, находившейся верстах в 10 от ручья; — нужно было поверить показания вожаков, заявлявших, что по дороге до этой горы находятся еще два таких же оврага. Произведя рекогносцировку, я оврагов не встретил, но пришел к убеждению о невозможности следовать от Намаз-тау по пути, по которому шел авангард. Этот последний от Намаз-тау пошел на Али-тау, пройдя беспрепятственно по снегу расстояние между этими горами; теперь же в версте от Намаз-тау, отделяя ее от Али-тау, протекала бурная речка Джаинда, шириной до 20 саж. Громадные оледенелые массы снега с шумом и ревом неслись по ней и уничтожали всякую возможность переправы через нее в брод. Замечательно, что по словам генерала Веревкина, бывавшего несколько раз в этих местах летом и осенью, он даже и не подозревал о существовании здесь речки, так как летом она совершенно высыхает.

4-го апреля, в четвертом часу утра, отряд тронулся с бивуака, с целью начать переправу; за час до движения его выступила саперная команда, которая сделала спуски в выбоинах, очистила дно ручья от снега и вообще приспособила выбранное место к удобству переправы в брод. За ночь вода в ложбинах значительно спала: в самом глубоком месте было не более 3 фут глубины. Однако нужно было стараться окончить переправу возможно скорее, так как с приближением к полудню вода должна была значительно прибыть. Между тем переправа колесного обоза и артиллерии оказалась весьма затруднительною: хотя правый берег был покрыт песком и гравием, но островок и левый берег были глинисты, и от изобильного орошения на них образовалась страшная грязь; колеса лафетов, и особенно зарядных ящиков, уходили в нее по самую ступицу, и лошади не были в [64] состоянии вытащить их. Только усилием 20–30 линейцев достигали успеха и давали возможность артиллерии следовать дальше. Любо было смотреть на этих молодцов, которые, сами утопая в грязи, окружив со всех сторон орудие и взявшись кто за колеса, кто за постромки, с дружным криком выручали «матушку-пушку», не думая о том, что вслед за этим им усталым и измученным предстоит еще впереди страшно тяжелый переход.

Не менее необходимо было содействие пехоты и для верблюдов. Не смотря на вышеописанные меры, верблюды все-таки падали в воде, задерживая переправу, что заставляло опасаться, что с наступлением жары поднявшийся уровень воды не позволит в этот день окончить переправу. Это обстоятельство, а также и то, что подмоченные сухари, крупа, чай, сахар и другие продукты, испортившись от сырости, могли поставить отряд в критическое положение, побудило солдат почти на самопожертвование: не щадя себя, они становились шеренгами в воду и на руках переправляли верблюда, который при каждом неверном движении получал надежную поддержку{25}.

В соседних местах между тем были найдены еще два брода, и переправа пошла быстрее; однако последним верблюдам пришлось труднее, так как вода начала прибывать еще до окончания переправы.

Затруднительность переправы и страшно тяжелый переход по грязи в глинистой и солончаковой почве, когда пехоте приходилось вытаскивать артиллерию и колесный обоз не только на переправе, но и на всем протяжении перехода, обусловили необходимость уменьшить [65] предполагаемый переход, ограничив его 12–13 верстами. Отряд, пройдя мимо горы Намаз-тау, остановился бивуаком близ речки Джаинды. Не смотря на такое небольшое расстояние, только поздно вечером стянулись верблюды, причем около 15 животных пришлось оставить на произвол судьбы, так как они отказывались идти даже тогда, когда их освободили от всякого груза. В этот день Джаинда бушевала менее, но переправа через нее все-таки была невозможна, вследствие чего начальник отряда решил не идти на Али-тау, а обойдя Джаинду, выйти прямо на бывшее Чушкакульское укрепление.

5-го апреля, исполняя предположенное движение, сделан был небольшой переход верст в 15, причем во время движения пришлось переходить в брод четыре лощины, наполненные водой и находившиеся в расстоянии версты одна от другой. Особенно был труден переход через первую, направлявшуюся к Джаинде. Этот переход в конец измучил и людей, и лошадей, так что не смотря на желание сделать дневку в первый день Светлаго Воскресенья, пришлось назначить ее на 6-е апреля.

7-го апреля движение продолжалось прежним порядком, хотя грязь была несколько меньше, что давало возможность увеличивать переходы. Так, в этот день совершен был переход в 25 верст.

8-го апреля, не смотря на то, что это был первый день праздника Пасхи, был совершен переход в 30 верст. Главная причина, заставлявшая генерала Веревкина так торопиться, было желание оказать посильную помощь туркестанскому отряду. Принимая в расчет время выступления туркестанских войск, он не мог надеяться на то, что оренбургский отряд может поспеть во-время, чтобы совместно с туркестанскими войсками овладеть ханством; имея это в виду, он спешил только поскорее добраться до урочища Касармы, лежащего вблизи неприятельских пределов, чтобы, достигнув его в то время, [66] когда, по его мнению, генерал Кауфман будет устраивать переправу через Аму-Дарью, оттянуть на себя часть неприятельских войск и этим облегчить как переправу, так и занятие столицы ханства. Такие мысли были им неоднократно высказываемы в частном разговоре.

Вследствие перехода, совершенного в первый день Светлаго праздника, нам некогда было делать друг другу визиты; но благодаря деятельному участию начальника кавалерии, полковника Леонтьева, праздник был встречен по христианскому обычаю с заутреней и разговеньем. Чтобы дать возможность людям выспаться, заутреня была совершена в 9 часов вечера. Простой стол служил аналоем, а разложенные костры и звезды заменяли принятое освещение свечами. Оригинальную картину представляли эти группы воинов, заброшенных в неприветливую и печальную пустыню, за тысячу верст от своего родного уголка и собравшихся в данную минуту, чтобы вместе встретить наступающий праздник. Вспыхивавшее неровное пламя костров придавало фантастический колорит всей картине, и освещая бородатые физиономии казаков, придавало им угрюмый вид. Кто знает, сколько самых теплых молитв вылетало из уст этих суровых на взгляд людей, которым впереди предстояло еще столько испытаний!...

9-го апреля, хотя местами было грязно, но значительно меньше прежнего. В этот день отряд прошел мимо Чушкакульского озера и находящихся вблизи его развалин бывшего Чушкакульского укрепления, построенного отрядом графа Перовского{26}. В нескольких верстах от [67] озера находятся Чушкакульские горы, идущие почти параллельно озеру. Горы эти не отличаются особенною величиной; скаты их частью покрыты скудною растительностью, частью же представляются в виде обрывов.

10-го апреля отряд перешел через речку Чеган и поднялся на Усть-Урт. В месте, выбранном для переправы в брод, речка была саж. в 5 шириной и около 2 фут. глубиной; между тем 3–4 дня тому назад, когда через нее переходил авангард, она имела более 10 саж. ширины и до 6 фут. глубины, так что авангард должен был устроить мост, по которому перешли люди и были перенесены верблюжьи вьюки; верблюдов же переправили вплавь. Место переправы в брод главных сил было саж. на 200 ниже места где переходил авангард; дно реки здесь было твердое, из смеси песку и гравия. Правый берег реки был каменистый (состоял из плит известняка); левый же, будучи песчаным около воды, несколько саженей отойдя от нее, обращался в глинистый обрыв, саж. в 2 высотой. Для удобства движения отряда пришлось на обоих берегах делать спуски. Замечательно, что на левом берегу реки находились трясины, сверху покрытая песком и по виду ничем не отличавшиеся от твердого грунта. Исследуя брод, я попал вместе с лошадью в одно из таких мест и едва мог освободиться из него. Начало подъема на Усть-Урт находилось верстах в 6 от места переправы; дорога шла по солончакам; хотя последние не были особенно топки, но вблизи их находились настоящие солончаковые топи, в которые раз попав, рискуешь из них вовсе не выбраться. [68]

Глава V

Подъем на Усть-Урт довольно пологий; дорога идет не прямо на гору, а вкось по склону, так что все протяжение его доходит до 2 слишком верст. Приближаясь к вершине, попадаются обнаженные камни и родники с холодною и пресною водой.

В одном месте надвинувшиеся вперед камни потребовали расчистки дороги, для удобного проезда по ней артиллерии, тем более, что с другой стороны дороги был обрыв. Эта работа была исполнена саперною командой 2-го линейного батальона, причем пришлось работать кирками и мотыгами. Поднявшись на возвышенность, отряд остановился, отойдя с версту от вершины.

От этого места до копаней Тюбе-Кудук (20 верст западнее урочища Исен-Чагил) отряду пришлось двигаться то по супещаной, то по глинисто-солончаковой почве, изредка покрытой растительностью в виде полыни, лебеды, верблюжьей травы и некоторых других видов жалкой туземной флоры. От копаней Тюбе-Кудук и до урочища Исен-Чагил отряд двигался вдоль южной окраины [69] песков Большие Барсуки, по песчаной местности. Как в Тюбе-Кудуке, так и в Исен-Чагиле, отряд, во избежание движения по страшно глубокому песку, располагался бивуаком не около колодцев, а версты полторы, не доходя их.

Взойдя на Усть-Урт, мы распростились с изобилием воды, так как ее теперь приходилось доставать из колодцев. Встречавшиеся нам колодцы имели различный вид; одни из них представлялись в виде ям от 1 до 2 саж. диаметром и, от 2 арш. до 3 саж. глубиной; стенки их не были одеты ничем, а на дне находилась мутная, зеленоватого цвета жидкость, в которой трудно было узнать воду; другие имели более устроенный вид и состояли из двух частей: входа и резервуара для воды, фиг. 2; вход имел цилиндрическую форму, от 1 1/2 до 2 фут. диаметром и до сажени высотой; резервуар же представлялся в виде пещеры, обращенной в одну сторону; вход был одет хворостом. Колодцы последнего вида имели характер родников, и вода в них была значительно лучше, чем в первых. Вообще передовые части отряда, по приходе на бивуак, находили воду в колодцах соленую и тухлую, что объясняется тем, что колодцы в течение нескольких лет не вычищались, и вода в них портилась. В родниковых колодцах вода в начале находилась не только в водоеме, но и в цилиндрической части; вскоре однако она в них уменьшалась до того, что приходилось кому нибудь спускаться во внутрь колодца и черпаком наполнять опущенное ведро; не изобильный родник только таким образом давал возможность пользоваться водой, но за то получаемая этим способом, она была гораздо преснее прежней. Описанные колодцы встречались группами от 8 до 15 в каждой на всем протяжении до Исен-Чагила, на расстоянии 20–30 верст одна группа от другой.

Что касается до имевшихся при отряде трубчатых колодцев, то они не принесли никакой пользы: сначала над [70] ними производились частые опыты, в надежде помощью их доставать воду, но к сожалению пришлось скоро в этом разочароваться. Известно, что главное условие успешного действия ими заключается в необходимости существования водосодержащих слоев на глубине 16–20 фут. от горизонта. Если это условие выполнено, то забив составные колена колодца в землю, так чтобы нижний конец его пришелся в таком слое, не трудно помощью имеющегося вверху насоса выкачивать воду; этого-то резервуара я ни разу не мог найти ни на Усть-Урте, ни в Эмбенских степях. Чтобы иметь наибольшие шансы на успех, колодцы забивались в лощинках, образуемых песчаными барханами; однако и это ни к чему не повело. Грунт оказывался до того сухим и твердым, что когда, убедившись в бесполезности работы, приходилось выбивать колодезь Нортона обратно, то винтовые нарезы, вследствие сильного трения, срывались, и нижнее колено оставалось в земле. После двух таких неудач с нортоновскими колодцами, дальнейшие опыты производились исключительно с завинчивающимися колодцами системы Франка, но также безуспешно.

В урочище Исен-Чагил отряд имел три дня дневки, в ожидании присоединения к нему общего транспорта. Здесь воды в колодцах оказалось недостаточно и пришлось рыть новые, что впрочем не представило особых затруднений, так как в песке встречались довольно изобильные родники. В этом урочище колодцы находились не в одном месте, а в 4 различных группах, в расстоянии 300–400 саж. одна от другой. Вода в колодцах была чистая, холодная и почти пресная. Дальнейшее движение было решено совершить четырьмя эшелонами{27}, вследствие заявления вожаков, что при [71] дальнейшем движении по Усть-Урту, мы встретим большой недостаток в воде.

20-го апреля двинулся с Исен-Чагила первый эшелон, который, совершив переход в 27 верст, дошел до урочища Каратамак, находящегося на восточной оконечности Чинка; отсюда уже было видно Аральское море. Начиная с этого урочища и до спуска с Чинка, совершенного не доходя одного перехода до мыса Урга, отряду пришлось почти все время идти вдоль окраины Чинка, имея в виду Аральское море. В урочище Каратамак, Чинк имеет до 600 фут. высоты; приближаясь же к мысу Урга высота его уменьшается, так что в месте где отряд спустился высота не превышала 350–400 фут. К морю Чинк спускается уступами, образуя одну, две, иногда три террасы; последния обыкновенно оканчиваются крупными обрывами, состоящими из обнаженных слоев известняка.

Г. Венюков, говоря о приаральской части Чинка, замечает, что спуск с Усть-Урта к морю совершенно невозможен{28}. Это не совсем верно: на всем пути от Каратамака до мыса Урга, в расстоянии 20–30 верст один от другого, а иногда и значительно чаще, находятся спуски к морю, правда, очень крутые и не весьма удобные, но все-таки позволявшие сходить по ним верблюдам, навьюченным баклагами с водой. Если бы вышеозначенное мнение г. Венюкова было справедливо, то тогда немыслимо было бы и самое движение караванов по гребню Чинка, вследствие полного отсутствия на нем воды. Во все время движения [72] вдоль восточной окраины Чинка, мы ни разу не встречали колодцев на вершине. Встречавшиеся нам озера и родники находились или на одной из террас, или же у подошвы Чинка. Вода как в озерах, так и в родниках, была различного качества, в одних она была до того солона, что ее не пили не только люди, но и животные; в других же значительно преснее, но отдавала гнилью; наконец, только раз или два попались родники с совершенно пресною и холодною водой.

Со вступлением отряда на восточную окраину Усть-Урта, на меня была возложена обязанность заботиться о снабжении отряда водою. С этой целью, во время большого привала, в сопровождении вожака и взвода казаков, снабженных лопатами, я выезжал вперед, чтобы раньше отряда прибыть к колодцам или озерам и познакомиться с качеством воды, которою нам предстояло пользоваться. Следуя указаниям вожака, мы находили спуск и достигали родников. Осмотрев их, приходилось решать, нужно ли рыть колодцы или нет. В том случае когда воды было достаточно и она оказывалась годной к употреблению, вся забота ограничивалась распределением имевшихся источников для людей и животных, и приставлением к ним караула, как для наблюдения за порядком, так и для того, чтобы не позволять вгонять лошадей в воду, а поить их из ведер. Эта мера оказывалась необходимою, главным образом для джигитов; зная место нахождения воды, они приезжали раньше отряда и тотчас же начинали поить лошадей, вгоняя их в воду, отчего она делалась весьма мутной и грязной.

В том случае когда воды не было вовсе, или же она была дурного качества, приходилось вырывать колодцы вновь. В расстоянии 30–40 саж. от берега моря, на песчаной местности, составлявшей как бы оазис между солончаковым и песчаным грунтом, находились [73] группы колодцев, совершенно заплывших и занесенных песком и щебнем. Они, вероятно, несколько лет тому назад снабжали водой караваны, шедшие у подошвы Усть-Урта. Эти то колодцы нам и приходилось расчищать и вблизи их вырывать новые. Глубина их была различна, изменяясь от 2 арш. до 2 саж.; качество воды в них также было не одинаково. Замечательно, что в колодцах, находящихся вблизи один от другого, вода встречалась различного качества: в одних она была почти пресная, в других значительно солонее, и иногда с горьким вкусом. Вообще в вырытых колодцах вода на другой день делалась солонее.

Так как глубина колодцев иногда бывала довольно значительна, а между тем у нас не было дерева для одежды стенок, то приходилось употреблять способ, который давал бы возможность в непродолжительное время вырыть 25–30 колодцев, на столько глубоких, чтобы они доставляли воду для людей и животных всей колонны. С этою целью обыкновенно вырывалась яма диаметром в 1 1/2, 2 и более саж., что зависело от глубины колодцев; стенкам ее давали естественное заложение, фиг. 3. Когда доходили до грунта, где песок был уже сильно пропитан водою, дальнейшее углубление ямы прекращали, а в центре вырывали яму аршина в полтора диаметром и около аршина в глубину, в которой и собиралась вода, просачиваясь из песку. При этом однако же являлось то неудобство, что яма скоро заплывала песком; для противодействия этому, стенки ее обкладывали растущею вблизи колючкой и другими растениями. Это делалось таким образом: вырыв яму, ставили вокруг нее лопатки, а сзади их бросали кустарник, который потом плотно утаптывали ногами; вынув лопатки получали довольно прочную одежду. Для того чтобы берущие воду люди не засыпали ямы, обрушая верхнюю часть, верхний край ее обкладывался кусками саксаула. Для [74] удобства доступа к резервуару, с одной стороны делали спуск{29}.

Обыкновенно, осмотрев указанные вожаком источники воды и прийдя к заключению о необходимости вырытия новых колодцев, я тотчас же приступал к работе с имевшимися при мне казаками, к которым несколько дней спустя присоединили 15 артиллеристов, тоже с лопатами. Затем, по приходе отряда на место бивуака, тотчас же назначались команды для рытья колодцев от всех частей отряда, так что число работавших доходило до 120 чел. Когда к нам прибывали свежие резервы, то 2–3 колодца уже были готовы. Впрочем, вновь прибывших рабочих свежими можно было назвать только условно, так как совершив переход в 25–30 верст, а иногда и больше, и тотчас же принимаясь за тяжелую работу, трудно было работать с большим успехом. Особенно доставалось пехоте; но нужно отдать ей справедливость: она старалась сколько могла, молча и безропотно доводя до конца свою работу, чтобы иногда вслед за этим отправиться на ночь на аванпосты. Более вяло работали казаки, очевидно не привыкшие и не любящее земляной работы. Уральских казаков не мало также смущала близость Аральского моря; стоило только с полчаса заняться работой пехоте, как несколько уральцев, вместо рытья колодцев, разъезжали уже по воде и пикой ловили осетров и щук.

Для рытья одного колодца обыкновенно назначалось отделение из 12 чел.; из них 6 рыли колодезь, а другие 6 доставляли материал для обделки стенок его. Чтобы придать рабочим больше энергии и [75] воодушевления, им обыкновенно назначался урок: одно отделение должно было вырыть, смотря по надобности, 2 или 3 колодца, после чего могло возвращаться на бивуак. В каждом отделении один назначался за старшего, а для наблюдения за всеми рабочими служили саперные унтер-офицеры, принесшие вообще большую пользу при всех работах, как сведущие, толковые и расторопные люди{30}.

Что касается до самого путешествия по степи, то оно было далеко не привлекательно. Холодом и смертью веяло от безжизненной, ровной как стекло поверхности Усть-Урта, каменистой у самой окраины Чинка, и то глинисто-солонцоватой, то глинисто-известковой, углубляясь далее во внутрь степи. Встречавшиеся время от времени киргизские могилы, окаймленные каменными плитками, да скелеты лошадей, там и сям валявшиеся по степи, доставляли незавидное разнообразие окружающей обстановке. Впрочем, строго говоря, поверхность Усть-Урта нельзя назвать вполне безжизненной; и на ней находятся живые существа, но вселяющая только ужас и отвращение. Под любым камнем здесь можно увидеть целую семью скорпионов разных возрастов, поднимающих свои жала; тут же суетится фаланга, старающаяся поскорее укрыться от взоров наблюдателя, а вблизи испуганный шумом тарантул, с массой детенышей на спине, спешит поскорее добраться до своей норки и чуть не сталкивается с змеей, убегающей от преследования казаков, которые, с шашками на-голо, настигают ее с целью разрубить на куски..... Но вот утомленный однообразием глаз успокаивается на более отрадном зрелище: впереди в нескольких стах саженях виднеется озеро; заметны даже [76] неровные колебания волн его и густые; массы пара, поднимающегося в небу; несколько куланов (диких лошадей), испуганных появлением людей, со всех ног бросаются убегать в глубь степи. Хочется поскорее достигнуть воды, но напрасно! — на вершине Усть-Урта нет ни озер, ни рек; видимое же, за исключением куланов, не больше как обман зрения — явление, известное под именем фатаморгана...

Спускаясь с вершины Усть-Урта к морю, встречаются картины более отрадные: помимо причудливо изукрашенных фантастических фигур из разбросанных повсюду груд гигантских камней на террасах, а иногда и на более пологих скатах, показывается трава; не та безжизненная, пепельного цвета полынь, которая находится на вершине, но свежая, сочная зеленая травка, которую мы видим в Европе. Даже, если на солончаковой почве и нет травы, то вид озера, хотя и соленого, но окаймленного прихотливо разбросанными каменными глыбами и кустами саксаула, представляет довольно живописную картину{31}.

Познакомив со способом снабжения отряда водой во время движения его вдоль восточной окраины Усть-Урта, я считаю полезным сделать краткое поименное описание тех источников воды, которыми мы пользовались на местах остановок.

20-го апреля первый эшелон, совершив переход в 27 верст, остановился на урочище Каратамак, около родников Кизил-булак. Отсюда мы в первый раз увидели Аральское море. Встреченная нами вода находилась здесь на террасе, имевшей солончаковую почву. Колодцы, числом около 15, размещались на разной высоте и имели [77] воду не одинакового качества; только 2–3 из них, лежащие выше, носили характер родников и имели почти пресную воду; остальные представлялись в виде луж, наполненных солоноватою водой.

21-го апреля, пройдя около 18 верст, первый эшелон расположился бивуаком на урочище Каска-Джул. Здесь на террасе, лежащей фут. на 200 ниже вершины, найдено было озеро, имевшее до 8 саж. длины и около 3 ширины; вода в нем была чистая, но соленая; хотя для животных она и годилась, но для людей пришлось рыть колодцы на берегу моря. Во вновь вырытых колодцах вода была почти пресная; глубина их доходила до 12 фут.

22-го апреля был совершен переход в 22 версты, и отряд остановился около родника Акты-Кенды (Урта-Чеграу). Воды на террасах не было, но у подошвы Чинка были открыты три родника; вода в них была до того солона, что ее не пили не только люди, но и животные. Вследствие этого пришлось рыть колодцы вновь. Работа эта впрочем не представила особых затруднений, так как в новых колодцах вода находилась на глубине 4–5 фут. Из 30 вырытых колодцев только 5–6 имели пресную воду, в остальных же она была солоноватая.

23-го апреля первый эшелон дошел до станции Туркмен-али, в расстоянии около 30 верст от предыдущей. Здесь на террас найдено было 5 озерков различной величины. Самое большое из них, до 12 саж. длины и до 3 ширины, имело воду пресную, но с болотистым запахом; в другом, поменьше, вода тоже была пресная, в остальных же весьма соленая. Кроме того, вблизи тропинки, идущей с вершины к озерам, оказался родник с совершенно пресною и холодною водой, но к сожалению весьма не изобильный.

В этот день, по приходе на место бивуака, явился [78] чабар, посланный из мангышлакского отряда. В присланном рапорте полковник Ломакин извещал, что надеется прибыть к Айбугирскому заливу между 4-м и 9-м мая. В ответ на этот рапорт, с этим же самым чабаром генерал Веревкин послал предписание полковнику Ломакину идти на соединение с оренбургским отрядом к мысу Урга.

24-го апреля, пройдя около 33 верст, остановились у урочища Ак-булак. Вода находилась в 3 озерках, лежащих почти у подошвы Чинка. Одно озеро находилось против бивуака, а два других верстах в полутора севернее первого; вода в них была хотя и солоноватая, но для питья еще довольно годная.

25-го апреля прибыли на урочище Касарму, совершив переход в 30 верст. На террасе, лежащей фут. на 250 ниже вершины, здесь находятся три неисчерпаемых родниковых колодца с совершенно пресною и холодною водой; вблизи колодцев — три озера: одно с пресною, другие два с соленою водой, годной однако для верблюдов. Не смотря на то, что мы находились уже в пределах хивинских владений, мы не имели определенного понятия ни о силах неприятеля, ни о составе и качестве его войск. Только во время пребывания на Касарме, мы могли убедиться, что неприятельские лазутчики, которых мы однако не видели, приближались к нашим аванпостам. Разъяснилось это очень оригинально: к генералу Веревкину явился один из джигитов с заявлением, что он может доказать, что хивинцы подъезжали к нашему бивуаку. «Докажи», полюбопытствовал генерал. «А вот», отвечал киргиз, разжимая руку, в которой находился конский помет из джугары. Довод оказался убедительным, так как в отряде джугары не было и в помине, а в Хиве все ею кормят лошадей. При дальнейшем движении от Касармы, первый эшелон был усилен присоединением к нему второго. [79]

Во время двух дневок на Касарме (26-го и 27-го апреля) были посланы в хивинские владения несколько шпионов с прокламациями к киргизам, каракалпакам и туркменам{32}. [80]

28-го апреля совершен переход в 30 верст к урочищу Давлет-Гирей. На одной из террас были найдены два колодца, в расстоянии версты один от другого. Вода в них была соленая и с особенным запахом; однако люди и животные ее пили. Верстах в 2 севернее первого колодца находилось озеро с солоноватою на вкус водой; вокруг него была довольно изобильная растительность в вид травы и колючки; последняя достигала до сажени в высоту, и в ветвях ее находилось множество маленьких птичьих гнезд.

Около южного колодца находятся развалины укрепления, сложенного из естественных камней, обтесанных снаружи. Укрепление это, фиг. 4 и 5, представляется в виде квадратного редута, фасы которого около 20 саж. длиной. Поверхность террасы, на которой оно построено, не горизонтальна, а имеет градусов 15 падения к морю, через что фас, обращенный к Чинку, значительно превышает остальные; впрочем и безусловная высота его (около 3 саж.) больше, что очевидно сделано с целью дефилировать внутренность укрепления от взоров и выстрелов с выше-лежащей террасы. Наиболее сохранился фас, обращенный к Чинку; в нем находились основания двух башен — одно в углу, другое по средине фаса; оба они выдавались вперед настолько как и в хивинских укреплениях; диаметр верхнего основания был около 8 фут. Парапетной стенки ни на одном из фасов не было заметно; не было также и валганга, через что укрепление носило характер встреченного нами несколько дней спустя на мысе Урга хивинского укрепления Джан-кала.

Вследствие того что значительная часть стен была в развалинах, трудно было определить, где находятся ворота. [81]

Однако, судя по развалинам, можно полагать, что укрепление имело двое ворот: одне в восточном фасе, обращенном к морю, другие — в южном, обращенном к Хивинскому ханству.

На террасе, непосредственно возвышающейся над укреплением, находится сплошная постройка, сложенная из необтесанных кусков камня; она представляется в виде усеченной четырехгранной пирамиды, сторона основания которой, также как и высота, около 3 саж. Что касается до ее назначения, то она, вероятно, играла роль сторожевой башни. Опрошенные мною киргизы отозвались об этом укреплении как о постройке русских (кн. Бековича-Черкасского), хотя едва ли это верно, так как отряд Бековича прошел значительно южнее. Вернее будет, предположить, что это развалины одного из укрепленных караван-сараев, устроенных в цветущую эпоху аравийской торговли и могущества Хивинского ханства{33}.

29-го апреля пришли на урочище Кабан-бай, отстоящее от Давлет-гирея на 34 версты. Здесь ни озер, ни колодцев на террасах нами встречено не было, и пришлось вырыть около 25 колодцев на берегу моря; глубина их достигала до 2 саж.

Приближаясь к хивинским владениям, отряд, вследствие падежа порционного скота, погибшего от недостатка [82] в пресной воде и от неудобств походного движения, начал испытывать недостаток в свежем мясе; между тем не представлялось никакой возможности приобрести скот за деньги. Вследствие этого генерал Веревкин, основываясь на слухах, распространенных между киргизами, что около колодцев, находящихся в глубине Усть-Урта, кочуют хивинские подданные, между которыми находятся и наши мятежники, бежавшие в 1869 году, послал летучий отряд из 100 доброконных казаков, с целью неожиданным нападением на один из аулов достать скот, и если в ауле окажутся наши мятежные киргизы — арестовать их и привести в отряд.

30-го апреля совершили переход около 30 верст и пришли на урочище Аджи-бай. Еще на предыдущей станции вожаки заявили, что на всем остальном протяжении пути до мыса Урга воды или вовсе не будет, или же если и будет, то горько-соленая. На основании этого на урочище Кабан-бай наполнили водой все имевшиеся в отряде баклаги. По приходе на место бивуака, мы действительно не нашли ни озер, ни колодцев на террасах. Небольшое количество воды было найдено в двух колодцах около моря; вода в них была солона и отдавала гнилью. Когда приступили к рытью новых колодцев, то углубившись до 2 саж., пришлось отказаться от надежды этим способом достать воду: бывший в начале песок сменился липкою синеватою глиной, которая вырывалась весьма трудно; пробуя в глубь сверлом до 20 фут., воды вовсе не было обнаружено. Что касается до колодцев, которые мы пробовали вырывать непосредственно около самого моря, то вода в них почти не отличалась от морской.

Вскоре явились джигиты, которые начали поить лошадей прямо с моря. Это подало мысль, прекратив бесполезную работу, дозволить поить животных с моря; для людей же могла служить вода, привезенная со станции Кабан-бай. [83]

Вожаки между тем были посланы с целью осмотреть все известные им места где прежде находилась вода. Эта мера оказалась действительной: часа два спустя явился один из вожаков, заявивший, что на одной из террас, верстах в 4 севернее места расположения отряда, находится вода в родниках. Поехав с ним, я действительно нашел до 10 родников с водой, хотя и соленой, но все-таки значительно лучшей чем морская. Это обстоятельство дало возможность отряду не только пользоваться водой на месте, но и возобновить запас для дальнейшего движения.

1-го мая, совершив переход около 30 верст, эшелон дошел до урочища Ак-суат, где и расположился бивуаком в расстоянии 2–3 верст от места спуска с Чинка к морю. Во время совершения перехода случилась было маленькая тревога. К начальнику отряда прискакал один из джигитов, ехавших с вожаком впереди авангарда, с известием, что впереди показались 4 неприятельских всадника. Тотчас же послан был начальник джигитов с 10 своими подчиненными, с целью поймать храбрецов, а сам генерал вместе со свитой поскакал вперед к находившемуся вблизи холмику, с целью узнать в чем дело. Скоро все разъяснилось: вместо 4 всадников явился один чабар, посланный от летучего отряда с известием об успешном захвате аула. Расхваленная подполковником Потто сила зрения киргизов в данном случае превзошла всякое описание, так как в глазах испуганного воина-киргиза один всадник показался за четверых{34}. Явившийся посланец сообщил, что отряд взял без боя аул брата мятежника Кутебара, и что казаки гонят 200 баранов, около 100 верблюдов и до 30 лошадей. На месте бивуака воды не [84] оказалось вовсе; пробовали рыть колодцы около моря, — вода получалась везде горько-соленая. Вследствие этого лошади и верблюды довольствовались морскою водой, люди же — водой, взятой на предыдущей станции. Впрочем, морская вода здесь значительно менее горька и солона чем на севере, так что, в случае крайности, ею могли бы довольствоваться и люди; этот факт без сомнения объясняется близостью устья Аму-Дарьи.

Лазутчики-киргизы, посланные накануне к мысу Урга с целью привезти сведения о числе войск, сосредоточенных в укреплении Джан-кала, 1-го мая вернулись и заявили, что ночью видели около укрепления большое количество огней, и что по их мнению в укреплении собрано до 2.000 чел. войска. Нечего и говорить, что это известие, поселив надежду, что на другой день будем иметь дело с неприятелем, крайне обрадовало всех.

2-го мая первый эшелон, пройдя 2–3 версты по вершине Усть-Урта, спустился к морю. В месте спуска Чинк представляется в виде двух уступов, соединенных почти горизонтальною площадкой, саж. в 50 шириной. Оба ската были довольно пологи, особенно верхний; экипажи и артиллерия свободно спустились с последнего, при спуске же с нижнего ската пришлось тормозить колеса и прибегать к помощи пехоты.

Отойдя 5–6 верст от места спуска, отряд остановился, с целью выждать пока спустится весь обоз. Во время этого привала мы увидели с стороны авангарда нескольких джигитов, скачущих во весь опор к месту, где находился начальник отряда. Сначала все были в недоумении в чем дело, но поданная одним из джигитов бумага все разъяснила. Оказалось что они, находясь при авангарде, встретили киргиза-хивинца, посланного своими единоплеменниками с бумагой, извещавшей что киргизы, собранные в Джан-кале и ее окрестностях, не желают сражаться с нами. Эта бумага была прислана наиболее [85] влиятельными киргизами, бежавшими из России во время киргизского восстания. Эту то бумагу джигиты и спешили доставить, вырывая ее друг у друга, в надежде, что тот кто доставит ее получит награду за радостную весть. Однако полученное известие далеко не обрадовала всех, особенно молодежь... Все мы проснулись в таком воинственном настроении духа, так были твердо убеждены, что сегодня или завтра будем иметь дело с неприятелем... и вдруг полнейшее разочарование!

По словам посланца, в Джан-кале собралось около 800 всадников киргизов, узбеков и туркмен; первые значительно превышали численностью остальных. Когда в укрепление попала прокламация, то киргизы сочли гораздо удобнейшим для себя послушаться генерала Веревкина и отказались сражаться. Туркмены и узбеки сначала было заупрямились, но видя, что перевес не на их стороне, ушли из крепости в Кунград; однако и здесь они были приняты весьма холодно, так как кунградцы по получении прокламаций тоже оказались в чрезвычайно миролюбивом настроении, а потому ушедшая из Джан-кала шайка направилась к Ходжейли. Киргизы же, послав бумагу, спокойно разошлись по своим аулам.

От места привала до мыса Урга была около 15 верст. Дорога все это время представлялась в виде дефиле, средняя ширина которого достигала 150–200 саж. С правой стороны оно ограничивалось крутизной Чинка, с левой — камышами и болотистыми берегами Аральского моря{35}. Почва этой местности представлялась в виде белых блестящих солончаков. При движении отряда с них поднимался густой слой чрезвычайно едкой пыли, покрывавшей лицо и [86] платье. Вспомнив, что люди отряда уже несколько дней не имели пресной воды, что приходилось двигаться при температуре в 40–45°, не трудно видеть, что движение отряда было действительно не легко.

Подъехав к мысу Урга, я вместе с полковником Глуховским снова поднялся на Усть-Урт, с целью полюбоваться открывавшимся с вершины видом на высохший Айбугир и хивинскую крепость. Картина была не особенно привлекательна: влево тянулась нескончаемая зеленоватая масса камыша, переходившая почти близ горизонта в синеватую поверхность моря; впереди, верстах в 6, виднелась одиноко стоящая, вытянутая в одну линию какая то неясная масса, по всей вероятности крепость, а вправо рос мелкий кустарник в роде лозы; нигде не было и признаков бывшего Айбугирского залива.

Проехав версты три по направлению к крепости, мы, к нашей неописанной радости наткнулись на первый хивинский арык Джина-джан — канал немного более сажени ширины и от 1 до 2 фут. глубины. Все мы, уже давно мучимые жаждой, с жадностью бросились пить свежую, пресную и прозрачную воду, которая была «слаще сахара», как выражались киргизы. Судя по рассказам жителей, этот арык всего 2–3 года тому назад проведен от одного из притоков Аму-Дарьи к вновь возведенной крепости. Мудрым хивинским стратегам, конечно, и в голову не приходило, какую медвежью услугу они этим оказывали своей стране с военной точки зрения и какую пользу принесли нашим войскам, которым, не будь арыка, пришлось бы еще несколько десятков верст идти без воды.

Опасаясь, чтобы хивинцы не запрудили устья канала и тем не оставили бы нас без воды, генерал Веревкин приказал мне устроить запруду, что и было исполнено, причем для обделки стенок и дна водослива пришлось [87] воспользоваться растущим вблизи кустарником. Подойдя к укреплению, первый эшелон расположился бивуаком вблизи него и простоял здесь три дня. Затем, при дальнейшем движении, деление на эшелоны было уничтожено, и весь отряд двигался вместе.

Согласно общему плану действий, оренбургский отряд от мыса Урга должен был двигаться дальше вдоль западной оконечности Айбугирского залива на г. Куня-Ургенч. План этот очевидно был составлен в том предположении, что Айбугир существует, и что прямо на Кунград идти нельзя. Так как по приходе на Ургу оказалось, что залив давно высох, то генерал Веревкин решил идти прямо на Кунград; в противном случае пришлось бы, минуя места населенные и изобильные водой, идти по безводной и бесплодной пустыне; притом же избранное направление давало возможность скорее войти в сношение с аральскою флотилией.

На другой день по приходе войск к мысу Урга, в отряд явились важнейшие беглецы: хан Галий Арасланов, Асберген Мунайтпасов и Кутебар Айдекенов. Хан Галий, бывший есаулом русской службы, был виновнее других; поэтому генерал Веревкин сначала было хотел держать его под арестом, но приняв во внимание ту пользу, которую он мог принести отряду при движении по Хивинскому ханству, как человек отлично знающий местность и пользующийся влиянием среди населения, ему дана была свобода, с отдачею на поруки помощнику киргизского уездного начальника, знаменитому Исету Кутебарову{36}; впоследствии, при дальнейшем движении, хан Галий действительно оказал столько услуг отряду, что вполне заслужил прощение своей вины, о котором ходатайствовал генерал Веревкин. [88]

Так как в Урге, было предположено организовать склад продовольственных припасов, то было необходимо озаботиться устройством укрепления, где могли бы поместиться как оставляемые в Урге войска, так и имеющие прибыть из Эмбенского поста запасы{37}.

С этой целью генерал Веревкин приказал построить отдельное укрепление саж. в 200 от укрепления Джан-кала. Практика степной войны поселила в нем убеждение в необходимости укреплений незначительных размеров, которые можно было бы защищать с самыми малыми силами. Действительно, укрепление в степи должно служить центральным местом сбора войск, откуда их можно было бы посылать в разные места, иногда, на довольно значительное расстояние; в силу этого, чем меньше людей требует укрепление для своей обороны, тем лучше, так как тем большее число войск можно послать для действий в поле.

Согласно этому, под руководством капитана Красовского был устроен квадратный редут полевой профили; длина фаса его была в 20 саж.; высота бруствера в 7 фут., толщина в 4 фута; в двух противоположных углах были устроены круглые барбеты. Что касается до хивинского укрепления, то в фасе, обращенном к нашему редуту, парапетная стенка была свалена, а в исходящих углах и посредине помощью небольших горнов были сделаны обвалы.

По приходе к укреплению Джан-кала, оренбургский отряд, вступив в неприятельские пределы, совершил самую трудную часть похода; до этому случаю генерал Веревкин отдал следующий приказ по войскам: «Вчерашнего числа вверенный мне отряд, достигнув укрепления Урга, выполнил с точностью Высочайшую волю, чтобы в начале мая войска Оренбургского военного [89] округа находились на границе хивинских владений. При этом войскам пришлось перенести не мало трудов и лишений; вслед за зимним походом из Оренбурга, Уральска и Орска к Эмбе, они должны были сделать переход около 600 верст от Эмбенского поста, из которых половину по дорогам, испорченным весеннею распутицей, другую же по безводным бесплодным пустыням Усть-Урта, еще недавно считавшимся недоступными для русских отрядов».

«Редко случалось русским войскам делать походы при таких неблагоприятных условиях; но не смотря на это, поход совершен вполне благополучно: люди сохранили бодрость и силу, больных и слабых между ними очень мало, лошади сбережены и в удовлетворительном виде, и сверх всего этого, в течение всего похода не было ни одного случая, который обнаружил бы упадок духа, нарушение дисциплины или нерадение в исполнении служебных обязанностей».

«Хотя подобные результаты были подготовлены заботливыми и предусмотрительными мерами со стороны главного начальства, тем не менее я не могу не признать, что легкость, с которою перенесен столь трудный поход, главнейшим образом обусловлена молодецким духом нижних чинов и заботливостью со стороны ближайших начальников о сохранении порядка во вверенных им частях. В особенности не могу не сознаться, что некоторые части отряда вполне поддержали издавна признанную за русскою пехотой славу лучших в мире ходоков».

«А потому, поздравляя вверенный мне отряд с окончанием самой трудной части похода, объявляю мою душевную благодарность всем начальствующим лицам за их труды и усердное содействие в моих заботах, о наилучшем выполнении Высочайше указанной нам задачи; нижним же чинам отряда, за их безукоризненное [90] поведение, молодецкое перенесение походных лишений и трудов, объявляю спасибо от всего сердца. Вполне уверен, что и дальнейший поход будет совершен с таким же успехом».

«Приказ этот прочесть людям во всех частях отряда».

На другой день дневки, перед вечером, явилась депутация от города Кунграда с изъявлением полной покорности. Всех приехавших было около 25 челов.; в числе их были представители от киргизов, каракалпаков и узбеков. Из приехавших более других обращали на себя внимание два киргиза: Бахти-гирей, бывший зауряд-хорунжий русской службы, и его двоюродный брат хан Кадир-Берди, занимавший какой-то важный пост в Кунграде.

Зауряд-хорунжий, с толстым лоснящимся лицом, немного говорил по-русски и первый рекомендовался генералу, титулуя себя прежним чином. Двоюродный брат его был гораздо представительнее: высокий, стройный и широкоплечий, с выдающимся вперед лбом, он мало напоминал свое монгольское происхождение и с первого раза располагал в свою пользу.

Приняв депутацию, начальник отряда снова подтвердил ей что жители будут вполне безопасны, если останутся на своих местах и не будут предпринимать никаких враждебных мер против наших войск. В заключение он посоветовал им выбрать себе начальника города, которого он обещал утвердить бумагой за своею подписью.

Когда депутация ушла для совещаний, а Кадир-хан, как претендент, остался с своим братом в стороне, я их пригласил к себе напиться чаю. Вскоре к нам явился приятель Кадир-хана, кунградский ходжа Чукай-бий, сообщив что начальником города избран какой-то киргиз. [91]

Это очевидно взволновало Кадир-хана, однако он скоро утешился, заявив, что это, вероятно, произошло вследствие недоразумения, и что жители Кунграда изберут его. Они просидели у меня часа три, беседуя со мной при помощи переводчика. Оказалось, что Кадир-хан был в укреплении Джан-кала, откуда вернулся вместе с воинственною партией. На мой вопрос, отчего Кунград не защищается, он отвечал, что хан, не доверяя кунградцам, не дал им оружия. Вообще из их слов можно было заключить, что они вполне убеждены в том, что Хива присоединится к России; зауряд-хорунжий даже спросил меня, останется ли за ним его прежний чин.

6-го апреля отряд двинулся дальше. Дорога шла по песчаной местности, в 2–3 местах пересеченной высохшими арыками, около которых находились небольшие полоски возделанной земли. Накануне выступления главных сил, на расстояние перехода был выслан авангард из 3 сотен казаков. Подойдя к месту остановки авангарда, расположенного на берегу арыка, главные силы соединились с ним в общий бивуак. В этот день нам впервые пришлось видеть вокруг себя изобильную зелень, так как бивуаком расположились на засеянном пшеницею поле.

Посланный начальником авангарда разъезд заявил, что на пути имеется много сухих арыков, которые представят затруднение для перехода верблюдов, а вблизи дачи Ас-Бергеня, верстах в 16 от места расположения бивуака, находится арык, через который придется устроить мост. Вследствие этого начальник отряда приказал мне, 7-го апреля, часа за два до выступления главных сил, отправиться с пионерным взводом, под прикрытием авангардной сотни, с целью исправить имевшиеся мостики на арыках, сделать спуски в сухих канавах для прохода верблюдов и устроить мост через [92] арык у дачи Ас-Бергеня; для последней цели взята была часть разборчатого моста на козлах.

С этого дня и до вступления в столицу ханства пионерному взводу приходилось всякий день заботиться об исправлении дороги. Таким образом, этот взвод, принеся известную дозу пользы при движении по Усть-Урту, оказывался не менее полезным и по вступлении в пределы ханства. Вместо отыскивания колодцев и рытья их, на взвод была возложена не менее важная забота о благополучной переправе артиллерии и обоза по многочисленным мостам, устроенным на арыках; последние встречались на каждом шагу, и хотя на них имелись мостики, но они большею частью находились в полуразрушенном состоянии и требовали починки. Впоследствии, когда неприятель догадался, что разрушением мостов он может задержать наше движение, приходилось починять и даже устраивать новые мосты, нарочно разрушенные или сожженные неприятелем.

В том случае, когда в средине или в конце перехода отряду приходилось проходить через довольно широкий арык, то для починки моста, или если его не было вовсе, то для устройства его вновь, посылалась вперед, под надлежащим прикрытием, саперная команда, которая обыкновенно и производила работы под руководством капитана Красовского. Пионерный же взвод, по прежнему, ехал впереди артиллерии, заботясь об удобстве переезда последней через неширокие арыки.

7-го мая с утра был страшный ураган, поднимавший целую массу песку, мешавшую различать предметы, находившиеся в 2–3 шагах. Дорога шла по песчаной местности, заросшей мелким кустарником. Арыки встречались очень часто, но большею частью сухие; вообще вся местность, повидимому, несколько лет тому назад возделывалась, в настоящее же время была заброшена. Устраивая по дороге спуски через арыки, мы достигли дачи [93] Ас-Бергеня, где починили имевшийся там полуразрушенный мост и навели новый. Однако прошло 3–4 часа, а отряд не приходил; оказалось, что вследствие страшного ветра, буквально засыпавшего глаза песком, отряд незаметно свернул с дороги и достиг арыка значительно левее моста.

Пройдя несколько верст за дачу Ас-Бергеня уже по местности вполне обработанной, отряд расположился бивуаком верстах в 20 от Кунграда. Здесь было получено известие, что на другой день по отъезде к нам депутации, в Кунград прибыло хивинское скопище под начальством Джасаула Мамыта, и что городские жители, узнав об этом, разбежались, опасаясь мести за свое мирное настроение.

Рано утром, 8-го мая, отряд двинулся далее. По дороге посреди засеянных полей, попадались оставленные жителями дома поселенцев. Ближе к городу арыки сделались так часты, что нечего было и думать об устройстве через них новых мостов. Войска и обоз должны были проходить по единственному мосту, имевшемуся на арыке, вследствие чего колонна страшно растягивалась. Для прикрытия дебуширования отряда из этого дефиле, генерал Веревкин выслал вперед 3 сотни казаков под начальством полковника Леонтьева. Высланные авангардом патрули встретили неприятельские передовые посты, расположенные верстах в двух от города, и несколькими выстрелами заставили их поспешно отступить к месту расположения главного скопища. Последнее, численностью в несколько сот всадников, не входя в город, расположилось немного позади его, примкнув к нему правым флангом. Увидя наши войска, оно поспешно обратилось в бегство, так что ракетная команда едва успела пустить ему в догонку 2 ракеты. Бросившиеся в атаку сотни захватили только двух отсталых. Между тем к городу начали подходить и главные [94] силы; на стенах города не было видно ни души, только из ворот выехали два всадника, направляясь прямо к отряду; один из них держал над головой какую-то бумагу.

Когда они подъехали ближе, то в одном из них мы узнали знакомого уже нам зауряд-хорунжего; обыкновенно краснощекая физиономия его была бледна, и он казался сильно взволнованным. Другой всадник был недавно выбранный членами депутации начальник города. Бумага, которую зауряд-хорунжий торжественно держал над головой, была не что иное, как подписанное генералом Веревкиным утверждение выбранного депутацией в звание начальника города.

Оба они явились с целью заявить свою преданность и ходатайствовать о сохранении своего имущества. Начальник города на этот раз, казалось, забыл об интересах своих подчиненных и заботился только о себе. Хотя появление их, вслед за исчезновением неприятеля, наводило на мысль, что они так же радушно встречали неприятельские войска как и наши, однако желая приучить к нашим войскам жителей, генерал Веревкин объявил им, что все жители могут свободно возвращаться в город, не опасаясь никаких насилий.

Следуя за авангардом, главные силы отряда прошли верст 8 за Кунград по дороге к Ходжейли. Так как неприятель скрылся из вида, и дальнейшее преследование его было бесполезно, то генерал Веревкин, оставив здесь авангард, отвел отряд назад к Кунграду, около которого и расположился лагерем.

В день прихода наших войск к Кунграду в городе почти не было жителей; однако на другой день они начали являться не только в город, но и на место, назначенное для базара, вблизи бивуака; здесь с этого дня во все время пребывания отряда постоянно толпилась разношерстная толпа из солдат и хивинцев — покупателей и [95] продавцов рогатого скота, баранов, печеных лепешек, заменявших хлеб, изюму и пр.

Кунград окружен полуобвалившеюся стеной высотою около 3 саж.; после разрушения ее во время междоусобий, бывших лет 15 тому назад, она не возобновлялась. Город был занят караулом, а для исследования имущества, принадлежавшего хану и его чиновникам, была наряжена комиссия; стараниями этой комиссии было найдено до 1.000 пуд. хлеба, состоящего из риса и джугары.

В Кунграде решено было оставить гарнизон, который, находясь между укреплением на Урге и местом расположения отряда, облегчал бы сношения между ними, а следовательно и с Оренбургом, так как единственная пока дорога для сношений с Россией шла от Урги по Усть-Урту через Эмбенский пост.

Отдельного земляного укрепления для помещения этого гарнизона не строили, а выбрали для этой цели дом одного из знатных хивинцев, находящийся саж. в 200 впереди городской стены. Здание это носило общий характер, описанный мною в первой главе; оно представлялось в виде прямоугольного пространства, обнесенного стеной, высота которой доходила до 2 саж., длина же большого фаса была около 18 саж. К одной из стен примыкали жилые постройки, а за ними находился двор.

Для приспособления к обороне этого строения, приступили к устройству высоких деревянных подмостков для банкета и 2 барбетов с аппарелями для помещения на них 2 горных орудий, которые должен был оставить здесь мангышлакский отряд. Дерево, необходимое для столбов и настилки, было получено после разрушения ханского дворца и дома Джасаула Мамыта{38}. [96]

Внутренность этого здания, очевидно, была тесна для помещения в нем всего гарнизона (одна рота пехоты, 2 горных орудия, 2 казачьи сотни), поэтому к фасу здания, где находились ворота, было примкнуто земляное укрепление горизонтной профили, в виде редута, одним из фасов которого служила вышеупомянутая сторона строения. Так как фасы редута были несколько длиннее сторон здания, то части насыпи, служившие продолжением стороны его, игравшей роль фаса, доставляли, продольную оборону зданию.

Впереди этого строения находился садик и протекал неширокий арык. Вблизи же здания были похоронены первые жертвы коварства хивинцев — 10 нижних чинов и прапорщик Шибаев 2-й, посланные с аральской флотилии на соединение с нашим отрядом и изменнически выданные своим проводником хивинским войскам, которые, напав на них во время сна, умертвили всю команду за исключением одного матроса, судьба которого неизвестна{39}.

Известие об этом страшном событии было получено от местных жителей на другой день по прибытии в Кунград. Посланный со взводом казаков офицер нашел верстах в 10 от Кунграда, на берегу реки, около какого-то полуразрушенного строения, 11 обезглавленных и [97] совершенно обнаженных тел, которые тотчас же были привезены к месту расположения бивуака и похоронены в общей могиле. По куску перчатки, оставшейся на руке одного из трупов можно было заключить, что он принадлежит офицеру.

По всей вероятности, команда эта, считая себя в полной безопасности, не приняла никаких охранительных мер, располагаясь на отдых, и была захвачена врасплох, так как вблизи не было заметно признаков борьбы, а между тем все люди имели револьверы и ружья с полным комплектом боевых патронов. Если бы нападение было произведено не врасплох, то они могли бы дорого продать свою жизнь, засев в близ-лежавшем здании.

Так как молва указывала на киргиза-чиклинца Утеня, как на лицо, выдавшее эту команду хивинцам, то послана была команда в аул Утеня с целью захватить его. К сожалению он еще в день прибытия отряда в Кунград скрылся, и было захвачено только его семейство (жена и двое детей), а также были взяты из соседнего аула три заложника, причем остальным жителям аула было объявлено, что заложники эти будут расстреляны, если они не выдадут Утеня.

При дальнейшем движении можно было идти на Ходжейли или на Куня-Ургенч. Судя по слухам, бежавшее из под Кунграда скопище встретило отряд хивинцев в 3.000 чел. при двух орудиях, под начальством Мехтера, который, узнав о занятии Кунграда, повернул назад и расположился на протоке Карабайли, на дороге в Ходжейли; поэтому генерал Веревкин решился идти на этот город, имея в виду скорее встретить неприятеля и рассеять его скопища. Согласно этому, накануне выступления главных сил, на расстояние перехода был отправлен авангард из 3 сотен и ракетной команды, под начальством полковника Леонтьева. Авангард этот, [98] отойдя от Кунграда с 25 верст, расположился на берегу Талдыка, при истоке высохшего канала Угуз.

В ночь с 11-го на 12-е мая на наш передовой отряд было сделано неприятелем нечаянное нападение, окончившееся полною неудачей. Нападение это тем замечательно, что оно представляет первое активное действие, предпринятое неприятелем против нас. В этом деле все шансы успеха были на его стороне: темнота ночи уничтожала выгодные свойства огнестрельного оружия, а силы нападавших превосходили силы нашего авангарда; тем не менее, не смотря на неожиданность и суету, произведенную нападением неприятеля, достигнувшего уже фасов каре, им не было угнано ни одной лошади, ни одного верблюда.

Отсутствие не только убитых, но даже раненных, с нашей стороны, показывает, что неприятель весь успех нападения возлагал на неожиданность и не рассчитывал на серьезную схватку. Встреченный залпом, которым приветствовали его казаки, он поспешно ретировался. Хотя вслед за тем он повторил атаку, но эффект внезапности исчез, а затем неприятель уже должен был заботиться о собственном спасении, так как 2 сотням тотчас же было приказано преследовать его. Когда рассвело, то по следам, видневшимся на месте сбора хищников, можно было заключить, что неприятель был в числе от 300 до 500 чел.

12-го мая главные силы, выйдя из Кунграда, соединились с авангардом. Дорога шла то мимо кустарников из ивы, колючки и джиды, цветы которых наполняли воздух ароматом и благоуханием, то по бесплодным солончакам.

Вблизи расположения авангарда находился довольно густой кустарник; к правому фасу каре авангарда подходило высохшее русло Угуза, по которому и подкрался неприятель. [99]

Вечером в этот день в наш отряд приехал начальник мангышлакского отряда, полковник Ломакин, опередивший свои войска, пришедшие в этот день в Кунград. При дальнейшем движении генерал Веревкин предписал мангышлакскому отряду двигаться в расстоянии перехода от оренбургского.

13-го мая отряд, пройдя около 25 верст, расположился на правом берегу Киат-Джарганя, одного из протоков Аму, вливавшегося прежде в Айбугир. Пройденная местность была большею частью болотистая и покрыта камышом; в известное время года она заливается водой. Иногда камыш заменялся кустарником, особенно подходя к протоку, левый берег которого представлялся почти сплошь покрытым большим кустарником.

Ширина протока в месте остановки изменялась от 8 до 10 саж.; глубина в узком месте доходила до сажени, в широком — до 5 фут. Осмотрев рукав и сообразуясь с имевшимися для наводки моста средствами, было признано невозможным устроить мост. Когда об этом доложили начальнику отряда, то он поручил мне сделать рекогносцировку вверх по протоку, с целью найти место, удобное для брода. Брода я не нашел, но верстах в 4–5 встретил плотину, совершенно останавливавшую течение воды; она имела около 12 саж. длины и 3 саж. ширины; с низовой стороны вода была на 2–2 1/2 арш. ниже поверхности плотины, с верховой же было видно только старое русло протока. Когда, донеся о замеченном начальнику отряда, я был им послан с одной из рот 2-го линейного батальона, с целью, прокопав в одном или двух местах плотину, спустить воду, то по ближайшем осмотре она оказалась сделанной чрезвычайно хорошо и прочно: отлогости ее не только со стороны, обращенной к воде, но и с противоположной, были одеты хворостом; все внутреннее пространство было заполнено навозом, весьма прочно и твердо утрамбованным, [100] так что для разрывания требовалась кирка и мотыга. Начав работу в 7 часов пополудни, мы едва могли окончить ее в полночь{40}.

Прорыв водослив, дно которого было сделано на аршин ниже уровня воды, я однако сомневался в том, что вода спадет на столько, чтобы проток можно было перейти в брод, полагая, что он имеет прямое сообщение с рекой. Имея это в виду, вынутая земля была оставлена на окраинах водослива, с целью, в случае неудачи относительно брода, снова засыпать водослив, и тем доставить возможность войскам перейти через проток по плотине. Однако, к 5 часам утра, вода спала более чем на 2 фута, и отряд свободно перешел проток в брод. Это обстоятельство заставило меня предполагать, что ниже должна быть другая плотина с водосливом, и что система устройства плотин, с целью преграждение течения воды в Хиве, сходна с той, которую рекомендует полевая фортификация для устройства запруд и наводнений{41}. К сожалению, я не мог убедиться в своем предположении: на другой день, в 5 часов утра, отряд выступил дальше, каждую минуту ожидая встречи с неприятелем.

14-го мая отряд дошел до протока Карабайли. В этот день неприятель произвел два нечаянных нападения на тыл отряда; в этот же день мангышлакский отряд, желая принять участие в боевых столкновениях, сделав усиленный переход, соединился с оренбургским. Соединение это было как-раз кстати для последнего, так как на другой день предстояло столкновение с довольно значительною массой неприятеля, расположившегося впереди Ходжейли. [101]

Так как начиная с 14-го мая боевые столкновения с неприятелем не прекращались до занятия столицы ханства, то этот день можно считать переходом от походного движения к боевому.

Однако, прежде чем описывать эти своеобразные боевые столкновения, я считаю необходимым сказать несколько слов о походном движении туркестанского и мангышлакского отрядов.

Глава VI

Походное движение джизакской и казалинской колонн туркестанского отряда происходило следующим образом:

Войска джизакской колонны{42}, выступив в первых числах марта из Ташкента, Ура-тюбе и Ходжента, [102] соединились 12-го марта на р. Клы, в 8 верстах от Джизака, где и расположились лагерем. Для дальнейшего движения эти войска были разделены на 4 эшелона{43} и направлены вдоль бухарской границы на урочища Темир-Кобук, Тамды, Ильдяр-ата и Мын-Булак, в Буканских горах. Во время стоянки войск в долине реки Клы и движения их по отрогам Нуратинских гор до урочища Темир-Кобук, погода не благоприятствовала походу. Каждый день перепадали дожди и подчас дул с гор холодный, порывистый втер, сносивший иногда палатки.

В ночь с 13-го на 14-е марта выпал снег вершка на два, и мороз доходил до — 6? по R; холод и ветер беспокоили войска, которые хотя и имели при себе переносные шатры и подстилочную кошму, но это мало защищало их от мороза; войлочных же кибиток и юламеек в джизакской колонне не было. Не смотря на все эти невзгоды, войска шли бодро, и больных было мало; верблюды же пострадали довольно сильно: во время движения до Темир-Кобука (127 1/2 в.) из числа их выбыло до 18 1/2 %.

На последнее урочище первый эшелон прибыл 19-го марта.

Близ урочища Темир-Кобук генерал-адъютант фон-Кауфман был встречен Зиаутдинским и Нуратинским беками, присланными Бухарским эмиром с приветствием от него. Они представили богатые подарки и предложили генералу роскошный досторкон (угощение) в заранее расставленных палатках. В числе подарков, присланных эмиром, было около 1.000 снопов дженушки (клевер) и до 60 верблюдов. [103]

Вообще правители обоих ханств: Бухарского и Коканского выказывали повидимому большое сочувствие к русским войскам. При джизакской колонне находились даже лица, игравшие роль военных агентов этих ханств. Так, особый посланец эмира должен был сопровождать наши войска во все время похода. Ту же роль исполнял со стороны Кокана постоянный поверенный в делах, живущий обыкновенно в Ташкенте, мирза Хаким.

На сколько расположение правительства этих ханств к нам было искренно, — это другой вопрос. В этом мы бы могли убедиться только в случае неудачи.

Впрочем даже и теперь есть факты, заставляющие предполагать, что эмир не вполне доверял и сочувствовал нам. Так напр., носились слухи, что во все время нашего движения на Хиву бухарские войска были наготове, очевидно в ожидании, что наши войска по дороге завернут в Бухару.

К этому надо прибавить, что изменение направления движения вместо Тамды на Хал ата последовало на основании заявления бухарцев об удобстве этого пути; на деле же оказалось, что он был далеко не так хорош, как его рекомендовали, благодаря чему туркестанский отряд был поставлен в затруднительное положение. Хивинцы, по крайней мере, считали путь с Хал-ата на Уч-Учак самым неудобным{44}. Трудно предположить, [104] чтобы туземцы не знали свойств его, гораздо правдоподобнее, что они умышленно выставили его в лучшем виде.

С колодцев Балта-Салдыр войска джизакской колонны были направлены двумя путями: северный вел через Биш-чапан, Утар, Джан-Казган на Тамды; южный же направлялся к тому же урочищу по колодцам Кош-Байги, Байман-Тапты, Масчи, Аяк и Аристан-бель-Кудук{45}.

По этим путям войска были двинуты по-эшелонно; но во время движения, вследствие недостатка воды, встречавшейся в колодцах, оказалось, что и эти эшелоны были слишком велики; тогда каждый эшелон был разделен на два полуэшелона, и таким образом по двум путям двигались восемь отдельных частей. По третьему, более северному, шел интендантский транспорт, под прикрытием 1 1/2 сотни казаков; этот транспорт должен был соединиться с отрядом на урочище Тамды. Благодаря этому делению, эшелоны везде встречали достаточное количество воды, хотя она не всегда была хорошего качества.

Во все время движения до Аристан бель Кудука отряд повсеместно встречал по пути степное растение джезан (полынь), которое, за неимением травы, заменяло подножный корм для лошадей и верблюдов. Переход от Балты-Салдыра до Утара был довольно труден: глубокие пески, высокие с крутыми подъемами барханы, большой переход от Балты-Салдыра (по север. пути 34 1/2 версты), весьма затрудняли движение отряда. Упряжные лошади могли бы совсем выбиться из сил, если бы при подъемах и особенно глубоких песках не помогала пехота. [105]

Вообще людям досталось не мало трудов и лишений. Не легко было также и отправление аванпостной службы; хотя войска находились еще далеко от хивинских пределов, но было признано необходимым располагаться на отдых со всеми военными предосторожностями. Особенно тяжело было войскам во время движения по трем дорогам, когда, вследствие разделения на 9 отдельных частей, число людей, отправлявших аванпостную службу, должно было значительно увеличиться. Обе половины джизакской колонны, выступив с Балты-Салдыра между 21-м и 25-м марта, получили в дороге предписание изменить маршрут, и 29–30-го марта сосредоточились на урочищах Аристан-бель-Кудук{46} и Аяк. Простояв здесь 12 1/2 суток, отряд затем 11-го и 12-го апреля двинулся по новому пути на Хал-ата. Этот путь от Аристан-бель-Кудука идет на колодцы Манам-Джан, Карак-ата, Чурк-Кудук, Шайдарас, ключи Джангельды, Хал-ата, Адам-Крылган, к озеру Сарда-Бакуль и урочищу Уч-Учак, на берегу Аму-Дарьи.

Сведения об этом пути были собраны генерального штаба подполковником Аминовым. На основании их можно было заключить, что он верст на 150 короче и более изобилует водой, почему ему и было отдано предпочтение{47}. [106]

Войска казалинской колонны двинулись в степь пятью эшелонами (4 из Казалинска, 1 из форта Перовского). Первый эшелон выступил 5-го марта. В начале движения, хотя уже снегу не было, но было довольно холодно; только с 24-го марта сделалось теплее. В некоторых местах ночлега войска находили колодцы заваленными, так что солдаты с трудом расчищали их. В Иркибае отряд остановился на несколько дней, с целью построить укрепление, для обеспечения пути сообщения. Выбор места для укрепления и распоряжение самою постройкой его были поручены Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Константиновичу. По ходатайству Великого Князя, укрепление это было названо Благовещенским.

Из Иркибая казалинская колонна{48} выступила тремя эшелонами: первый, под начальством Великого Князя, двинулся 28-го марта, остальные — 29-го и 30-го марта. Согласно распоряжению главного начальника экспедиционных войск, эта колонна, вместо направления на Мын-Булак, должна была идти на Тамды. Так как вследствие этого окрестности Иркибая совершенно открывались со стороны Дау-Кара и Мын-Булака, то в Благовещенском укреплении, вместо предполагавшейся роты, были оставлены две роты 8-го линейного батальона. 2-го апреля первый эшелон прибыл к колодцам Бакале, и затем продолжал [107] движение по направлению на Тамды, Аристан бель-Кудук и Хал-ата, следуя за шедшей в нескольких переходах впереди джизакскою колонной. Последняя, выступив с позиций на Аристан-бель-Кудуке, шла по бухарским владениям до урочища Адам-Крылган, считавшимся пограничным между Бухарским и Хивинским ханствами.

Во все время этого движения до Хал-ата (около 175 верст) воды везде было достаточно, в кормах же иногда чувствовался недостаток, так как полынь находилась не на всех урочищах. Так например, во время стоянки эшелонов на колодцах Султан-биби, корму вовсе не было. На других колодцах скудный корм для животных находился в большем или меньшем удалении от стоянки отряда; вследствие этого верблюдов и лошадей приходилось высылать за несколько верст (от 2 до 6), под прикрытием особой части войск.

Вследствие недостатка корма, верблюды не только не поправились, но напротив продолжали слабеть и падать. Особенно много их пало на переходе от Чурк-Кудук до Султан-биби. Во время движения с Аристана на Хал-ата начались жары; бывали дни, когда температура достигала, до + 29° по R в тени; с приближением к урочищу Хал-ата появилось другое неудобство — жестокие ветры с песчаными ураганами. 21-го апреля на урочище Хал-ата прибыл головной эшелон, а 24-го последний (казалинская колонна). Таким образом, в этот день, в расстоянии 101 1/2 версты от Аму-Дарьи, окончательно соединились обе колонны туркестанского отряда.

На урочище Хал-ата было построено укрепление Св. Георгия, взамен предполагавшегося в Тамдах; для занятия его были назначены: рота пехоты, 1/2 сотни казаков и 2 облегченных пушки. Крайне сбивчивые сведения, собранные от туземцев на месте остановки, показывали, что до Аму-Дарьи оставалось около 120 верст, и что от Адам-Крылгана до Учь-Учака вовсе нет колодцев. Имея [108] это в виду, а также опасаясь, чтобы колодцы на Адам-Крылгане не были засыпаны неприятелем, спустя 6 суток по приходе первого эшелона на Хал-ата была послана передовая колонна{49}, под начальством генерал-майора Бардовского, с целью отрыть возможно большее количество колодцев и исследовать путь до Адам-Крылгана. Остальные части боевой колонны{50} должны были двинуться 30-го апреля. Что касается до тяжестей и остальных войск, то они, вследствие недостатка верблюдов, не могли двинуться, и потому их предполагалось направить на Уч-Учак после занятия переправы.

Во время движения передовой колонны к Адам-Крылгану, в расстоянии 18 верст от Хал-ата, на разъезд, ехавший в полуверсте от патруля, было сделано нечаянное нападение. Этот разъезд состоял из 2 штаб-офицеров, 4 казаков и 9 джигитов; последние имели одно холодное оружие, у офицеров же из огнестрельного оружия были только револьверы. Выскочив из за барханов, неприятельская партия, до 150 всадников, бросилась на разъезд; последний спешился, и сбатовав коней, приготовился к встрече. Неприятель, подскакав шагов на 15 к спешившейся кучке, не решился броситься в шашки и открыл стрельбу. От этих выстрелов у нас были ранены 2 штаб-офицера (подполковник Иванов и подполковник Тихменев), 4 казака и 3 джигита. Когда на выстрелы прискакал патруль (8 казаков), а затем подошел шедший в авангарде взвод пехоты, то неприятель отступил, унеся с собой своих убитых (3) и раненных (6). Первая встреча с неприятелем нам обошлась довольно дорого. У нас было ранено 9 человек и потеряно 6 лошадей, вырвавшихся [109] при первых выстрелах. Получив известие, что передовая колонна вырыла до 20 колодцев, генерал-адъютант фон-Кауфман, 30-го апреля, выступил с остальными войсками и того же числа прибыл на Адам-Крылган.

Вообще движение от Хал-ата до Аму-Дарьи было для туркестанского отряда самым тяжелым в течение всей экспедиции. Это расстояние, равное по прямой караванной дороге 101 1/2 версте, чрезвычайно трудно проходимо, вследствие отсутствия воды и страшных песков. Верстах в 20 за Хал-ата слегка волнистая и песчаная местность переходит в бугристую и сильно песчаную, чрезвычайно затруднявшую движение обоза и артиллерии. Эти бугры местами покрыты редкорастущими саксаулом, джузаном и другими степными растениями, местами же совершенно обнажены и представляют сугробы белого песку, переносимого ветром подобно снегу.

Во время пребывания войск на урочище Адам-Крылган, утром 2-го мая, с западной и южной сторон бивуачного расположения появились неприятельские всадники, открывшие огонь по лагерю. После нескольких выстрелов стрелковой цепи неприятель рассеялся, не нанеся нашему отряду никакой потери.

3-го мая, в час пополуночи, отряд выступил далее, рассчитывая пройти расстояние до Аму в три перехода{51}. В 9 1/2 часов утра голова колонны сделала привал, предполагая, простояв 6–7 часов, двинуться дальше. Однако вьючный обоз так растянулся, что арьергардные роты пришли только около 5 часов [110] пополудни. В силу необходимости дать отдых верблюдам, можно было выступить только около полуночи.

Положено отряда становилось очень затруднительным: по собранным сведениям до Аму не было колодцев; расстояние до этой реки тоже не было с точностью известно: одни показывали, что оно около 60 верст, другие же — что значительно превышает 100. Между тем запас воды был незначителен, так как большая часть турсуков порвалась, а баклаги рассохлись, отчего вода из них вытекла{52}. В эту критическую минуту спасение явилось в лице одного буканского киргиза, который, в качестве волонтера, шел при саперной роте. Он вызвался отыскать колодцы, бывшие по его словам вблизи места привала. Рекогносцировка подтвердила его заявление: верстах в 8 к северу от места привала были найдены колодцы, носившие название Алты-Кудук. Эти колодцы, числом 6, оказались весьма глубокими (от 15 до 18 саж.); некоторые были в полуразрушенном виде, в других вода была испорчена брошенною в них падалью.

Вследствие этого открытия, в полночь, с 3-го на 4-е мая, отряд был переведен к урочищу Алты-Кудук. По приходе отряда, тотчас же было приказано расчистить колодцы. Пока их расчищали положение людей в отряде было довольно тягостное: мучимые жаждой, солдаты лизали сосуды, влажные от содержавшейся в них воды, или правильнее грязи. При всех колодцах были поставлены караулы под начальством старших штаб-офицеров, которые по возможности водворяли порядок.

Однако в найденных колодцах не доставало воды даже для того, чтобы напоить людей; между тем верблюды были второй день без воды, до Аму же предполагали два дня ходу. В силу этого, 4-го же мая была отправлена назад особая колонна, под начальством генерал-майора [111] Бардовского, из всех верблюдов отряда, артиллерийских и офицерских лошадей, под прикрытием всей кавалерии и 3 1/2 рот пехоты. Все тяжести были оставлены на Алты-Кудуке, так что верблюды пошли на легке, неся только пустые бочонки, турсуки и баклаги. Генералу Бардовскому было приказано тотчас же по прибытии на Адам Крылган вырыть возможно большее число колодцев.

Во время пребывания этой колонны на Адам-Крылгане, на рассвете, 6-го мая, партия туркмен и хивинцев, в числе до 450 всадников, о двуконь, под начальством Садыка, произвела нападение на эту колонну. Подскакав на довольно близкое расстояние, неприятель открыл огонь. Высланные против него стрелки, а также 2 сотни казаков с ракетною батареей, заставили его, спустя несколько часов по появлении, скрыться; при этом неприятель оставил на месте 3 убитых. У нас потери не было.

Вырыв кроме бывших 20 колодцев еще 40, генерал Бардовский, наполнив все турсуки и баклаги водой, выступил обратно на Алты-Кудук, куда и прибыл 9-го мая в 7 часов утра.

Так как число вьючных животных, находившихся на Алты-Кудук, уменьшилось до 1.240, то оказалось невозможным поднять всю колонну, а потому, оставив тяжести у этих колодцев, под прикрытием 2 рот и дивизиона полевой артиллерии, генерал-адъютант фон-Кауфман, с остальными 10 ротами, при 10 орудиях и конвойной сотне, выступил с Алты-Кудука 9-го мая, в 3 часа дня.

Казачьи сотни и ракетная батарея, остававшаяся на Адам-Крылгане под начальством подполковника Главацкого, получили приказание выступить сутками позже, с тем чтобы пройти все расстояние до Аму-Дарьи (около 60 верст) в один переход. Так как во время выхода туркестанского отряда на Аму произошло столкновение с [112] значительными силами неприятеля, то я пока остановлюсь на этом и обращусь к походному движению мангышлакского отряда{53}.

От продолжительного похода по безводным местностям туркестанский отряд понес большую потерю в верблюдах. Для поднятия тяжестей джизакской и казалинской колонн потребовалось около 8.800 верблюдов (см. Хив. пох. 1873 г. Воен. Сб. № 11), затем на колодцах Аристан и Аяк кизыл-кумскими киргизами было выставлено 800, всего 9.600. Из этого числа прибыло на Аму, 11-го мая, всего 1.200 верблюдов, из которых 300 было негодных.

Известно, что вначале со стороны Кавказского округа предполагали ограничиться высылкой одного Красноводского отряда{54}. Только волнения киргизов, возникшие в начале 1873 года на полуострове Мангышлаке, вследствие подстрекательства хивинцев, навели на мысль о необходимости высылки особого отряда от Мангышлакского приставства{55}.

Сборным пунктом для сосредоточения войск мангышлакского отряда и дальнейшего их движения был назначен колодезь Порсу-Бурун у Киндерлинского залива. Войска, из которых должен был составиться мангышлакский отряд, были перевезены частью из Петровска, [113] частью же из Красноводска и Чекишляра; войска, привезенные из последних двух пунктов, принадлежали к числу не вошедших в состав красноводского отряда.

Число вьючных животных, которых могли собрать к первым числам апреля, простиралось до 1.000. В зависимости от этого, приняв во внимание необходимость взять с собой двух-месячное довольствие, была определена и величина отряда{56}. Из числа же частей, привезенных в Киндерлинский залив, но не вошедших в состав отряда, несколько рот были отправлены к урочищу Биш-Акты, для возведения там укрепления и складочного пункта. 12-го апреля был отправлен летучий отряд к заливу Кайдак, для сбора верблюдов с тех из адаевских аулов, которые их еще не доставили; начальником этого отряда был назначен майор Навроцкий. С залива Кайдак он должен был идти прямо на Биш-акты.

14-го апреля выступил первый эшелон мангышлакского отряда, разделившегося при движении на три части. 18-го апреля отряд сосредоточился у колодца Сенек, сделав безводный переход в 80 верст. По приходе к колодцу Сенек, усталые и измученные верблюды не в состоянии были нести первоначально положенной на них клади (от 12 до 15 пуд.); необходимо было уменьшить ее до 8–10 пуд. Соответственно этому пришлось уменьшить и состав отряда, оставив в Биш-Акты 2 роты{57} и 2 полевых орудия.

20-го апреля отряд вышел из урочища Биш-Акты [114] по направлению к колодцу Бусага. Дойдя до этого колодца и получив известие, что по пути на Ильтеидже воды везде достаточно, полковник Ломакин направил весь отряд по этому пути, изменив первоначальное предположение разделить весь отряд на две колонны, с тем чтобы одну из них направить по более северному пути.

При движении по степи, отряд шел тремя эшелонами, в расстоянии пол-перехода один от другого{58}. Переход между Биш-Акты и Ильтеидже, на протяжении около 250 верст, был совершен довольно удобно: дорога была везде хорошая, ровная и мало песчаная; кроме того, повсюду находили сносную, почти пресную воду{59} и топливо. Между урочищем Бусага и Каракыном отряд вступил на Усть-Урт по весьма пологому подъему. В Ильтеидже было выбрало место, удобное для устройства укрепления, как складочного и опорного пунктов; в нем была оставлена одна рота Апшеронского полка.

Так как по приходе на колодезь Байлир было получено известие, что у Айбугира сосредоточиваются неприятельские шайки, то полковник Ломакин предполагал совершить налегке рекогносцировку к Ак-Чеганаку по кратчайшему, хотя и маловодному пути через Мендали{60}. Обоз же, под прикрытием 4 рот и одного [115] орудия, должен был двигаться через колодцы Табын-су и Итыбай.

5-го мая получено предписание генерал-лейтенанта Веревкина двигаться на Ургу{61}. Почти одновременно с этим полковник Ломакин получил донесение от начальника авангарда, подполковника Скобелева, о происшедшей под Итыбаем стычке с толпами адаевцев{62}. Прибыв лично в Итыбай и убедившись в незначительности шайки, начальник мангышлакского отряда, в виду полученного предписания двигаться на Ургу, отказался от преследования адаевцев и решился форсированными маршем двигаться на соединение с оренбургским отрядом.

При этом движении пришлось, минуя прямой путь от Итыбая на север, идти в обход солончаков Барса-Кильмас, потому что на первом вовсе не было колодцев. Так как получено было известие, что оренбургский отряд уже выступил с Урги на Кунград, то войска не пошли на Ургу, а спустившись с Усть-Урта южнее, у Кара-Гумбета, направились прямо на Кунград. Семидневный путь от Алана до Кунграда был труднейшим из всего похода. Утомленные уже почти 500 верстным переходом, имея на всем пути всего 5 дневок, войска молодецки совершили переход к Кунграду, на котором пришлось идти 75 верст без воды, оставив в последнем всего 6 [116] человек больных и 20 с потертыми ногами. 12-го мая войска пришли в Кунград, а 14-го мая соединились с оренбургским отрядом, совершив снова усиленный 50-ти верстный переход{63}.

Глава VII

Рассматривая чисто боевые столкновения от вступления в неприятельские пределы и до занятия столицы ханства, мы видим, что более серьезные столкновения с неприятелем выпали на долю оренбургско-мангышлакского отряда{64}, которому с 12-го по 28-е мая включительно [117] приходилось иметь почти непрерывные стычки; тем не менее оказанное нам сопротивление было далеко не так сильно, как того можно бы было ожидать, если бы обороняющийся с большим уменьем пользовался укрепленными городами и местностью, страшно пересеченною арыками, представлявшими на каждом шагу готовые позиции. Главныя причины наших успехов в действии против хивинцев заключались в следующем: главный контингент войск наших противников состоял из всадников, которые, как и вся вообще кавалерия, могли действовать успешно только на ровном месте и избегали местности пересеченной. Затем, превосходство нашего оружия было слишком осязательно для туркмен, которые должны были отказаться от стремительных атак и были постоянно принуждаемы держаться в расстоянии, превосходящем дальность ружейного выстрела{65}.

Только этою боязнью к нашему оружию и можно объяснить благополучное движение верблюжьего обоза, бывшего принужденным зачастую растягиваться почти на 10 верст, двигаясь в одну нитку, вследствие ежеминутно встречавшихся арыков. Неприятель однако потом понял нашу слабую сторону, и вследствие этого, начиная с Мангыта, помимо войск, действовавших против наших главных сил, обыкновенно значительные массы всадников следили за движущимся транспортом, держась около него в расстоянии версты, иногда и ближе, и выбирая удобный момент, чтобы броситься на него и разграбить вьюки.

Для противодействия неприятелю, в этих случаях большая часть прикрытия верблюжьего транспорта разделялась на отделения от 10 до 15 чел., которые, разместившись вдоль дороги, примерно в расстоянии 75–100 [118] саж., своими выстрелами держали неприятеля на приличном расстоянии. Легко впрочем видеть, что будь туркмены решительнее, они все-таки могли бы весьма успешно нападать на верблюдов. Попытки к этому делались довольно часто, но редко удавались, так как производились не с надлежащею энергией{66}.

Не смотря на недостаток храбрости в массе, нередко отдельные удальцы подскакивали (вернее, появившись из какого нибудь закрытия с фланга, проскакивали вдоль фронта) на расстояние 150–200 шаг. от наших войск. К счастию они действовали в одиночку; и по большей части не безнаказанно, что не только не воодушевляло других, но отбивало в них всякую охоту следовать примеру первых.

Вообще недостаток сомкнутости и единства действий вредил неприятелю, что яснее всего обнаруживалось при столкновениях его с нашими главными силами. Встречая наши войска, неприятельские всадники зачастую собирались в кучки, очевидно, с целью броситься в атаку, но затем медлили и колебались, между тем подоспевала артиллерия и 2–3 удачными выстрелами уничтожала и последнюю дозу их решимости.

Наконец, одною из главнейших причин скорого покорения Хивинского ханства было то, что народонаселение его не принимало почти никакого участия в боевых столкновениях.

Находясь за тысячу верст от своих пределов, войска наши шли тремя отдельными колоннами, ничего не зная друг о друге. Вступив затем в неприятельскую страну, с людьми изнуренными тяжелым походом, с кавалерией, у которой лошади были крайне утомлены и [119] обессилены, эти отряды, в случае восстания всего населения, могли бы остаться окончательно без продовольствия.

Неприятель, отлично зная местность, мог сильно беспокоить нас постоянными ночными нападениями, когда свойства нашего оружия парализировалось темнотой, и все шансы успеха были на его стороне. Нападения такого рода могли бы крайне обессилить наши войска. Если бы к этому жители решились усиленно защищать каждый город, то овладение ханством стоило бы нам дорого.

К счастью для наших войск, в Хиве, больше чем в каком другом средне-азиатском владении, население отличается полнейшею апатией и равнодушием ко всему что выходит из узких рамок личных интересов. Вследствие этого, выставленное против нас войско было вполне изолировано от народа. Пока неприятельские войска находились еще впереди какого либо города, жители его, волей-неволей, принимали участие в боевых столкновениях; но не успевало еще неприятельское скопище вполне очистить город, как население его в противоположных воротах встречало нас с заявлением полной покорности. Исключение из этого составляют только города Мангыт и Хива.

Вообще, весь состав населения Хивинского ханства, по отношению к нашим войскам, можно разделить на три категории: а) киргизы, каракалпаки и персияне, относившиеся враждебно к правительству хана и вследствие этого сочувственно к нам; б) узбеки и сарты, которые хотя и вели себя сдержанно, но лишь вследствие страха наказания, обещанного в прокламации, в душе же далеко нам не сочувствовали, и наконец, в) туркмены, относившиеся к нам вполне враждебно и вовсе не скрывавшие этого. Не только персияне, между которыми еще до нашего вступления в ханство было распространено убеждение, что с покорением нами Хивы они освободятся от рабства, [120] но даже киргизы и каракалпаки смотрели на нас как на избавителей. Тяжелый деспотизм хана, злоупотребления чиновников, высасывавших последние соки из населения, постоянные грабежи и бесчинства туркмен, частые междоусобные войны с ханом, кончавшиеся страшною, кровавою расправой, — все это заставляло их относиться к нам сочувственно и радушно. За исключением единственного случая измены киргиза Утеня, который к тому же принадлежал к числу русских подданных, не было ни одного случая, который заставил бы сомневаться в искренности отношений к нам киргиз и каракалпаков. Узбеки, со времени покорения ими (в XV ст.) коренных обитателей ханства — таджиков (сартов), составляют господствующую народность. Занимая важные места в администрации, узбеки оказывают большое влияние на хана. Не подвергаясь тем притеснениям, которые испытывали северные обитатели, они, также как и сарты, вообще солидарны с ханом, а потому относились к нам враждебно, что и выказалось под Мангытом, первом городе, заселенном узбеками. Если бы наказание, обещанное в прокламации, не было исполнено и на них не был бы наведен страх, то они, вероятно, продолжали бы действовать по прежнему. Пример Мангыта остался не без последствий: после взятия этого города не только жители городов, лежащих на пути движения, но и соседние с ними, высылали депутации с подарками и заявлением полной покорности. От первых генерал Веревкин обыкновенно отказывался, второе же разумеется принимал, причем, если в числе депутатов не являлся бывший начальник города, то генерал приказывал депутации выбрать на эту должность кого либо из среды себя. Выбранное лицо утверждалось бумагой за подписью и печатью начальника отряда{67}. [121]

Обращаюсь к движению оренбургского отряда. 14-го мая генерал-лейтенант Веревкин предполагал, сделав переход в 30 верст, остановиться бивуаком близ протока Карабайли. Пройдя половину расстояния по местности, покрытой густым камышом и обгорелыми пнями, войска остановились для привала. Не прошло и полчаса после этого, как к начальнику отряда прискакал казак, посланный начальником бокового разъезда, с известием, что в тылу слышны выстрелы{68}. Тотчас же было сделано распоряжение о том, чтобы полковник Леонтьев с полутора сотнями казаков поспешил к арьергарду разузнать в чем дело.

Вскоре явился другой казак, прискакавший с места драмы. Он заявил, что партия казаков (15 чел.), составлявшая прикрытие при производстве топографических работ, окружена толпой туркмен, что неприятеля больше ста человек и что он не знает, останутся ли живы казаки и находящейся с ними офицер корпуса топографов. Это известие встревожило всех так, что подняли весь отряд и приготовились к могущему быть нападению. Однако его не было, а час спустя явился к начальнику отряда прапорщик Лойко, производивший в этот день съемку и легко раненный при нападении неприятеля пулей в бровь. Он рассказал все подробности дела. Производя маршрутную съемку в тылу отряда, он отстал от арьергарда версты на две и неожиданно был окружен массой туркмен. Казаки, служившие как прикрытием, [122] так и помощниками в работе, были не вместе; однако они успели собраться в две отдельные кучки и встретили выстрелами бросившегося на них неприятеля{69}. Последний, окружив обе кучки, в свою очередь открыл стрельбу. Выстрелы с близкого расстояния оказались действительными, и у нас вскоре были ранены: прапорщик Лойко и 3 казака. Во время перестрелки испуганные лошади рванулись и выскочили из кучки. Казак Дедов, желавший удержать их, был занесен к передовым неприятельским стрелкам, которые, бросившись на него, начали живому отрубать голову. Бросившиеся на выручку казаки отбили его, но уже было поздно — Дедов лишился жизни. Во время последней свалки казак Чертыковцев был ранен шашкой в голову{70} и пикой в плечо.

Между тем боковой разъезд из полусотни № 2 Уральской сотни, под начальством есаула Толстова, услыша выстрелы, послал об этом донесение начальнику отряда, а сам бросился на выстрелы.

Неприятель, видя приближение подкрепления, не выждав атаки, бросился в рассыпную, захватив с собой до 10 раненных и оставив на месте свалки 3 убитых лошади. Прибывший вскоре полковник Леонтьев бросился по следам неприятеля. Проскакав версты 3 по густому камышу и достигнув болота, он был принужден остановить преследование.

Часа два спустя главные силы тронулись далее. Едва голова колонны прошла с версту как из арьергарда опять прискакал казак с известием, что на тыл обоза снова сделано нападение. По получении этого известия тотчас же были направлены назад две сотни и два [123] орудия, а остальным войскам было дано такое направление, чтобы нападение могло быть отражено со всех сторон. Вслед затем и сам начальник отряда отправился к месту нападения, где уже не застал неприятеля, который, преследуемый казаками, был уже далеко.

Нападение это было произведено таким образом: лишь только арьергард{71} тронулся с места, как из соседних камышей послышалось гиканье, и несколько сот туркмен с тыла и флангов понеслись на казаков; последние, спешившись и сбатовав коней, встретили атакующих залпом, приостановившим натиск. Заведывавший в этот день обозом, ротмистр Мореншильд, услыхав в тылу выстрелы, поспешил туда с полувзводом 2-го линейного батальона и поспел как-раз кстати, так как неприятельские толпы, усилясь вновь прибывшими, снова бросились в атаку, однако и на этот раз неприятель повернул обратно, встреченный залпом казаков и пехоты.

Прибывшее вскоре подкрепление — полусотня 2-й Уральской сотни и две сотни полковника Леонтьева — бросились в атаку па туркмен, которые, не выждав ее, повернули назад в рассыпную. Местность, на которой пришлось действовать кавалерии, была весьма неудобна: густые камыши, сухие обгорелые пни и ежеминутно встречавшиеся канавы, страшно затрудняли преследование; однако увлекшиеся казаки продолжали гнать неприятеля, пока, проскакав верст 10, достигли до болотистых камышей, по которым дальнейшее движение, при незнании местности, было крайне рискованным и опасным.

Когда генерал Веревкин подъехал к месту нападения, то уже все было в порядке. На этот раз мы потеряли только двух верблюдов; неприятель же понес довольно значительную убыль в людях. В то время когда генерал расспрашивал заведывавшего обозом о [124] подробностях дела, из соседних камышей показался казак, держа в руках хивинскую шапку; подъехав ближе, он заявил, что снял ее с убитого неприятеля. Действительно, следуя за ним, мы увидели убитого туркмена, который молодцевато лежал, заложив руки под голову, с какой-то необъяснимой улыбкой на лице. Пуля, попав ему в правый бок, прошла насквозь и засела в локте левой руки; по всей вероятности смерть была мгновенна. Шагах в 20 от него мы наткнулись на другого туркмена — этот был только ранен; две пули, попав в ногу, раздробили кость и сбросили седока на землю. Увидя себя окруженным неприятелем, он сначала было притворился мертвым, но потом успокоился и разговорился. Из его показаний объяснилось, что нападение в этот день произвели туркмены, посланные от войск, находившихся в укрепленном лагере близ истока Карабайли; число войск, собравшихся в этом укреплении и в этот день отступивших к Ходжейли, простиралось до 6.000 при нескольких орудиях. Начальником всех войск был узбек Якуб-бай; при войсках находились важнейшие сановники: Мехтер и Инак.

Усилив прикрытие обоза, отряд двинулся дальше и вскоре вышел на ровное место. Пройдя верст 12 вдоль протока Карабайли, мы расположились бивуаком вблизи оставленного хивинцами укрепления. Несколько времени спустя по расположении на бивуаке, явился чабар от мангышлакского отряда. В привезенном им рапорте, полковник Ломакин доносил, что уступая желанию всех чинов отряда, он решился сделать усиленный переход, с тем чтобы в этот же день соединиться с оренбургскими войсками. Действительно, часов в 10 вечера прибыли кавказские войска, которые и остановились в версте от бивуака наших войск.

На отдых мы расположились под впечатлением смелого и энергичного нападения туркмен. Все ожидали [125] ночной тревоги; последняя действительно и случилась, но, как большею частью бывает, оказалась ложною. Лег я спать, также как это делало и большинство офицеров во все время прохождения неприятельской страны, не раздеваясь; но лишь только задремал, как был разбужен неожиданно раздавшимися звуками тревоги. Играли только горнисты; барабанного боя слышно не было. Выйдя из юламейки, я встретил начальника штаба, с которым мы и отправились по направлению звуков тревоги. Ночь была довольно темная — в двух шагах уже ничего не было видно. Идя вперед, мы неожиданно наткнулись на массу людей. Оказалось, что это были люди 2-ой роты 1-го линейного батальона, выстроившиеся по тревоге. Выйдя перед фронт, начальник штаба (он же и начальник пехоты) подтвердил людям не стрелять без приказания. Вдруг, непосредственно сзади нас, раздался выстрел. «Не сметь стрелять без приказания!» закричал начальник штаба, и этим была предотвращена катастрофа: как раз по направлению к роте ехала группа всадников — своих или чужих, в темноте разобрать было трудно. Когда они подъехали ближе, объяснилось, что это были офицеры мангышлакского отряда. Проголодавшись, они выехали с своего бивуака с целью отыскать маркитанта оренбургского отряда, но в темноте сбились с дороги. К счастью, другие солдаты не подхватили выстрела, а то нашим гостям пришлось бы плохо{72}.

На другой день, 15-го мая, после тревожно проведенной ночи, мы выступили вместе с кавказцами. Войска шли двумя колоннами (левая — оренбургская, правая — кавказская); обоз обоих отрядов был соединен в одну общую колонну, под прикрытием 3 рот 1-го [126] Оренбургского линейного батальона и 2 сотен казаков от оренбургского отряда и 1 роты с 2 орудиями от мангышлакского. В этот день войскам соединенного отряда (около 4 1/2 т.) пришлось столкнуться с хивинцами в числе до 6.000 чел. с несколькими орудиями. Неприятель, не смотря на перевес в силах, вероятно находясь под впечатлением встречи, оказанной нами накануне его лучшим батырям, действовал крайне нерешительно и при малейшем движении кавалерии в атаку поворачивал назад. До половины перехода, совершенного нами по берегу Аму-Дарьи, покрытому камышом и кустарником, неприятеля не было заметно; при выходе же из кустарников на болотистую равнину, тянущуюся к городу, показались массы неприятельских всадников.

Против неприятеля с фронта были двинуты 3 сотни с ракетною командой от мангышлакского отряда, под начальством полковника Тер-Асатурова; трем казачьим сотням оренбургского отряда, под начальством полковника Леонтьева, было приказано развернуться и охватить левый фланг неприятельских наездников. В первый момент встречи с неприятелем артиллерии не было в голове колонны: она была задержана переправой через многочисленные арыки, так как имевшиеся на них мосты для проезда артиллерии, требовали предварительной починки. Вследствие этого немедленно было послано приказание артиллерии ускорить движение. Между тем атаки, предпринятые казачьими сотнями, по причине болотистой местности, оказались невыполнимыми, а потому по отступавшему неприятелю действовали пока ракетами. Вскоре однако прибыла артиллерия, которая и открыла стрельбу, следуя вместе с войсками вперед.

По достижении более благоприятной местности для действия кавалерии, сотни снова были пущены в атаку и преследовали неприятеля на протяжении нескольких верст. Подойдя таким образом на расстояние 5–6 верст к [127] городу Ходжейли, генерал Веревкин решил сделать привал, так как войска прошли около 25 верст без отдыха. Во время полутора-часовой остановки неприятельские передовые посты держались впереди нашего расположения, на расстоянии орудийного выстрела. В это же время со стороны города были слышны звуки, напоминавшие стрельбу из орудий. Сначала мы недоумевали в чем дело, но потом узнали, что это хивинские артиллеристы стреляли из своих орудий. Боясь потерять свои джембиреки, хивинцы держали их вдали от наших войск, опустив из виду, что придерживаясь подобной тактики, они вовсе не извлекают из них пользы. Но такова уже логика среднеазиатца!

В нескольких верстах от Ходжейли дорога, направляющаяся к этому городу по низменной равнине, покрытой камышом и заливными полями, разделяется на две ветви; одна идет вдоль реки, другая же отделяется вправо. Первая проходит мимо построенного хивинцами укрепленного лагеря и отделяется от второй болотистым озером.

После привала, начальник соединенного отряда, с целью отрезать путь отступления неприятельским войскам, находившимся в укрепленном лагере, решился двигаться по дороге, идущей вправо. Для атаки города войскам было дано следующее направление: войска мангышлакского отряда были двинуты обходом вправо, с тем чтобы, подойдя к городу с западной стороны, занять единственный мост, устроенный через арык, протекавший в города, и тем окончательно отрезать путь отступления неприятелю. Оренбургские же войска двигались прямо по дороге; при этом Оренбургская № 2 сотня князя Багратиона-Имеретинского была двинута по дороге, идущей вдоль реки к неприятельскому лагерю.

Однако, неприятель упорно держался своей прежней тактики: заметя решительное наступление наших войск [128] к городу, он обратился в поспешное бегство; при этом, так как войска мангышлакского отряда, встретив страшное затруднение от арыков, через которые им пришлось переправляться в брод и вплавь, достигли города в то время, когда он был занят оренбургскими войсками, то путь отступления неприятелю не был прегражден. Подходя к городу, оренбургские войска, вместо неприятеля, встретили депутацию от городских жителей с изъявлением полной покорности{73}. Вследствие этого город был пощажен, и войска, пройдя через него, остановились бивуаком в садах, прилегавших к нему. В противоположность Кунграду, в Ходжейли все жители остались в городе, причем видно было, что они чувствовали полное доверие к нашим войскам: повсюду виднелся рогатый скот, куры и другие предметы домашнего хозяйства; сами жители не прятались, а выходили из домов и с любопытством смотрели на проходившие войска.

Что касается до сотни князя Имеретинского, то подойдя к лагерю, она застала его уже пустым. На реке виднелись лодки, на которых переезжала последняя часть хивинского скопища{74}. Выстрелами, открытыми по лодкам, было убито несколько человек. При поспешном отступлении неприятеля им было брошено одно медное орудие, подходящее по размерам к нашей 12-ти фунтовой гладкостенной пушке; другое, как носился слух между жителями, было брошено в арык. Часть войск, переправившихся на правый берег Аму, при движении нашего обоза вдоль реки открыла против него стрельбу; при [129] этом были ранены два рядовых Апшеронского полка; один из них упал в воду и утонул. Этими двумя нижними чинами и ограничилась наша потеря 15-го мая.

Во время двух-дневного пребывания под Ходжейли войска отдохнули от трудностей похода посреди весьма живописной и в высшей степени обработанной и плодородной местности. Жителям города было объявлено, чтобы они, не опасаясь никаких насилий, занимались своими обычными делами, а также вступили бы с нами в торговые сношения, что и было ими исполнено весьма охотно. На другой, день узкие улицы и базар Ходжейли представляли весьма оживленную картину от наплыва солдат всех трех родов оружия, мирно покупавших у хивинцев необходимые вещи, в которых к концу похода чувствовалась крайняя нужда. Замечательно, сколько мне приходилось видеть, что споров и пререканий между покупщиками и продавцами было очень мало; хивинцы свободно принимали русские бумажки, только за все брали сравнительно весьма дорогую цену.

Население занятых нами местностей, не смотря на свою крайнюю неразвитость и загнанность, оценило, однако, мягкость и гуманность обращения наших войск. Это выказалось в том приеме, который был сделан генералу Веревкину жителями Ходжейли, когда он на другой день дневки поехал осмотреть город. Узнав об этом, жители массами теснились в узких улицах, и на каждом перекрестке, во дворах мечетей, медрессе и пр. почетнейшие из них подносили генералу хлебные лепешки, изюм, урюк и другие сласти.

Так как о туркестанском отряде до сих пор не имелось никаких определенных сведений{75}, то начальник отрядов решил идти из Ходжейли на Мангыт, [130] а оттуда на Новый Ургенч, имея в виду соединиться там с туркестанскими войсками. Утром 18-го мая, в день выступления, к начальнику отряда, по его приглашению, вновь явились главные муллы и сановники города, выбравшие из среды населения начальника города и 4 помощников к нему. Расставаясь с ними, генерал Веревкин посоветовал им через переводчика, мирно заниматься своими делами, отнюдь не предпринимая никаких враждебных действий против наших войск. Речь его отличалась краткостью и энергией, и произвела должной впечатление. Она так характеристична, что я приведу ее, на сколько помню. «Вы знаете, сказал генерал, что если бы на моем месте был полководец Бухарского эмира, то ваш город был бы разграблен и сожжен, а с вас самих были бы сняты головы. Знаю это и я, и если не делаю сам этого, то только потому, что Русский Государь добр и милостив, и не хочет вас через-чур сильно карать, хотя вы этого и заслуживаете, так как если бы не потакали вашему хану, то он не делал бы тех проступков, за которые его теперь приходится, наказывать. Сегодня наши войска уходят от вас, но вы должны вести себя смирно и спокойно заниматься своим делом, не предпринимая против нас никаких враждебных действий, иначе расправа с вами будет коротка. От Хивы до вас не далеко, и если хотя один чабар будет вами задержан, то я не оставлю в вашем городе камня на камне!» По тому дружному «якши, якши» (хорошо, хорошо), которое раздалось из уст всех ходжей, можно было быть уверенным, что они буквально последуют совету генерала.

Выступив с бивуака под Ходжейли, войска оренбургско-мангышлакского отряда остановились на ночлег, пройдя через мост на канале Суюнды (около 15 саж. шириной). В этот день движение было произведено вполне спокойно; неприятель нигде не показывался. По [131] собрании сведений от жителей о свойствах следующего перехода, оказалось, что на средине пути имеется арык, через который, не устроен мост. В силу этого было сделано распоряжение о том, чтобы саперные команды обоих отрядов, взяв с собой перевозимый мост, двинулись утром 19-го мая, часа за два выступления главных сил, с целью навести мост под руководством капитана Красовского и подпоручика Маслова до прибытия отряда. В прикрытие им были даны 2 сотни (2-я Оренбургская князя Имеретинского и конно-регулярная подполковника Квинитадзе).

При своем движении этот авангард был встречен выстрелами неприятельской шайки, засевшей в камышах; при этом у нас был легко ранен один рядовой.

Когда же сотни вышли на более открытое место, то неприятель скрылся, так что саперы, достигнув арыка, беспрепятственно приступили к наводке моста.

Совершая этот переход, войска прошли плотину, устроенную через проток Лаудан, для преграждение его течения в Айбугир{76}. Около плотины находятся развалины небольшого земляного укрепления в виде квадратного редута, фасы которого имеют не более 6 саж. длины. Это укрепление и было нанесено на карты под именем крепости Бенд. При дальнейшем движении до места ночлега неприятель не переставал следить за нами. Будучи послан начальником отряда с пионерным взводом вперед для починки моста, я заметил за [132] кустарником небольшую партию неприятеля, которая при приближении к ней саж. на 300 быстро ускакала. В этот день мы расположились бивуаком на берегу Аму-Дарьи, снова ожидая тревоги, так как между жителями, носились слухи, что туркмены намерены произвести ночное нападение. Однако наши ожидания не оправдались — ночь прошла спокойно.

По собранным сведениям, было известно, что хивинские войска, отступив от Ходжейли, сосредоточились в городах Кипчаке и Мангыте. Начальник отряда, рассчитывая, что заняв Мангыт, он этим принудит отступить и войска, находившиеся в Кипчаке, решил двинуться прямо на Мангыт, который мы должны были занять 20-го мая.

От урочища Джелангач-Чеганак и до г. Мангыта местность совершенно ровная, и покрыта камышом и кустарником; ближе к городу встречается несколько холмов, командующих всею впереди-лежащею местностью. В этот день мне пришлось ехать с авангардом для исправления встречавшихся через арыки мостиков до прибытия артиллерии; и те, и другие, в этот день попадались, впрочем, очень редко. Первая половина перехода была совершена спокойно; но выйдя из кустарников на более чистое место, авангард очутился в 2–3 верстах от холмов, на вершинах и склонах которых было заметно большое оживление; виднелись массы неприятеля и даже как нам сперва показалось, артиллерия. Не решаясь дальше двигаться вперед; авангардная сотня остановилась, послав донесение с известием к начальнику отряда о замеченном неприятеле. Вскоре прибыли и главные силы, которые в виду предполагавшегося в этот день столкновения, и пользуясь свойствами местности, дозволявшей двигаться широким фронтом, были двинуты почти с места бивуака в боевом порядке: в первой линии находилась вся кавалерия (6 сотен), уступами, сотня [133] за сотней; в средине расположения ее находились конная артиллерия{77}. Вторую линию составляли два батальона пехоты (2-й Оренбургский и Апшеронский); наконец, в резерве был 3-й батальон (из рот Самурского и Ширванского полков) и 2 орудия пешей артиллерии.

Прежде чем головные части отряда подошли на дальность орудийного выстрела, толпы неприятеля раздались вправо и влево, и длинною цепью старались охватить оба фланга. С целью сблизить линии боевого порядка и подпустить неприятеля на расстояние действительного ружейного выстрела, генерал Веревкин замедлил движение головных частей, вызвав вперед охотников, в виде фланкеров, которым было приказано захватить, если удастся, кого либо из наиболее смелых батырей. Бросившиеся навстречу нашим войскам неприятельские всадники преимущественно наседали на левый фланг. Чтобы отрезать им путь отступления, кавказским сотням, под начальством полковника Тер-Асатурова, было приказано атаковать их с тыла. Однако, прежде чем это было исполнено, неприятель, встреченный огнем одной из оренбургских сотен и атакованный другою, бросился в рассыпную влево.

В то же время неприятель произвел нападение на оба фланга 2-й боевой линии и на резерв. При этом, вследствие собственной неосторожности, погиб капитан 2-го Оренбургского линейного батальона Кологривов. Этот офицер, из желания яснее видеть ход дела в первой боевой линии, отдалился на несколько десятков шагов от своего батальона. В это время на встречу ему показалось несколько всадников. Приняв их за казаков [134] конной иррегулярной сотни, которые, нужно признаться, издали были чрезвычайно похожи на хивинских всадников, он не обратил на них внимания. Между тем эти всадники, оказавшиеся туркменами, подъехав к нему на несколько шагов, выстрелили в него почти в упор и положили его на месте. Схватив лошадь убитого они быстро ускакали. Вместе с нападением на главные силы, неприятель произвел нападение и на обоз, но и здесь испытал полную неудачу.

Достигнув вершины холма — места первоначального расположения неприятеля, начальник отрядов выдвинул на позицию 4 полевые орудия, которые под непосредственным руководством начальника артиллерии, полковника Константиновича, несколькими выстрелами рассеяли густые толпы неприятеля, успевшего снова собраться впереди города. Часть его бросилась в город, другая заняла зимовки, находившиеся вправо. Направив часть отряда для сожжения зимовок, которые при появлении наших войск были оставлены неприятелем, генерал Веревкин двинул все остальные войска прямо к городу, который и был занят по следам неприятеля. Наши войска при вступлении в город были встречены выстрелами из домов, так что приходилось разбивать ворота, осматривать и очищать внутренность жилищ от вооруженного неприятеля, который, впрочем, и на этот раз стойкостью не отличался. При этом в домах было найдено много раненных и убитых, а в конюшнях и кибитках — оседланные и взмыленные лошади.

После не совсем успешного, но счастливо окончившегося, для меня лично, участия в цепи охотников, я снова принялся за исправление мостиков. В расстоянии 5–6 саж. впереди городской стены протекает арык. При проезде артиллерии мост сломался, и пришлось починить его для проезда колесного обоза, а затем и [135] верблюжьего транспорта.{78} Работа потребовала около часа времени; в это время войска, бывшие впереди, скрылись в городских улицах. Вдруг из-за соседних бойниц городской, стены раздались выстрелы, очевидно направленные против починявших мост. Изумленный такою неожиданностью, я поручил заведывание работой уряднику, а сам с десятком казаков и солдат бросился к городским воротам узнать в чем дело. Оказалось, что 5–6 хивинцев, взобравшись на банкет, забавлялись стрельбой. Увидя нас, они сбежали со стены и засели в находившиеся вблизи стены кибитки. Бросившись к ним, мы были встречены выстрелами, не причинившими, впрочем, никому вреда. Разломав двери ближайшей кибитки, я был не менее удивлен, увидя в дверях молодую узбечку с страшно бледным, испуганным лицом. По ее положению можно было заключить, что она надеялась заслонить собой внутренность кибитки; непосредственно сзади ее находился оседланный и взмыленный аргамак. Ища глазами хозяина лошади, мы, наконец, заметили в противоположном двери углу кучу тряпья, и разбросав его, вытащили из под него сильно перетрусившего узбека.

В то время когда происходило только-что описанное, снаружи раздались крики и стоны. Приказав оставить в покое женщину и связать храбреца, отобрав у него оружие, я выбежал из кибитки, где увидел, что казаки и солдаты, вторгнувшиеся в другие кибитки, вытаскивали спрятавшихся в них и по своему расправлялись с ними. Вообще в этот день можно было привыкнуть к крови и виду раненных; на местности впереди города, а также и на его улицах и в домах, валялось до 200 трупов. [136]

Починив мост, я остался около него несколько времени, с целью убедиться в его прочности. Когда затем я проезжал через город, то по улицам его уже двигался верблюжий обоз. Медленно и плавно двигались нагруженные верблюды мимо жертв недавней стычки, а находившиеся при обозе солдатики шарили в соседних домах{79} и беззаботно ели найденный в них изюм и урюк, повидимому не обращая никакого внимания на ужасную картину неизбежных последствий войны.

Кара, постигшая Мангыт, была в свою очередь также необходима, как и вполне мирное обращение с жителями Кунграда и Ходжейли. Это дело показало населению, что русские войска, свято исполняя раз данное обещание, не тревожат мирных жителей, с другой стороны умеют исполнять свою угрозу — карать встречающих их с оружием в руках.

Под Мангыгом неприятель действовал сравнительно очень настойчиво и энергично. В этом деле против нас находились иомуды, численностью до 3.000 чел., под начальством Джануби-бая, и жители Мангыта. Наши потери за всем тем были не велики: убитыми мы лишились 1 обер-офицера и 2 казаков; раненными — 4 казаков; кроме того было ранено и убито около 10 казачьих лошадей.

На другой день, 21-го мая, отряд двинулся по дороге [137] на г. Китай. По известиям собранным от жителей, на этом пути мы должны были переправляться через весьма широкий арык Аталык. Не зная, существует ли через него мост, или же сломан неприятелем, с авангардом были высланы саперные команды, с целью, если не окажется моста, навести его вновь. Однако эти опасения не подтвердились: мост через канал, до 25 саж. шириной, не был тронут неприятелем и потребовал только незначительной починки для проезда через него артиллерии. Канал Аталык находился почти на половине перехода. Перейдя мост, главные силы остановились на привале в версте от места переправы. Не прошло и часа после этого, как справа показалось несколько сотен неприятельских всадников, и в то же время было получено донесение, что неприятель производит усиленное нападение на обоз, растянувшийся по обыкновению на несколько верст. Против показавшегося неприятеля была двинута пехота и ракетная команда, которые своими выстрелами вскоре и прогнали его.

Значительно сильнее было нападение на обоз. С целью узнать положение дела в обозе и дать соответствующее направление прикрытию для отражения неприятеля, начальник отряда послал в обоз полковника Саранчова. Впрочем и здесь, благодаря строгому порядку и надлежащему размещению прикрытия заведывавшим в этот день обозом, подполковником Гротенгельмом, попытки неприятеля окончились полною неудачей.

Выступая из Мангыта, генерал-лейтенант Веревкин выслал летучий отряд из 2 сотен, под начальством подполковника Скобелева, по дороге на г. Клыч, с целью рассеять отступившие туда шайки туркмен, и сжечь и уничтожить, согласно обещанию, данному в прокламации, их кочевки; поручение это было исполнено вполне успешно. В этот день отряд расположился на бивуаке, верстах в 2 от г. Китая, на канале Кара-гуз. Вскоре [138] к месту расположения отряда явились депутации от городов: Китая, Янги-яба, Гурленя и Кята, с изъявлением полной покорности. Достойно внимания, то обстоятельство, что этим депутациям приходилось, являясь к нам, объезжать войска хивинского хана, отделявшие их города от места расположения наших войск. Этот факт, показывает, на сколько само население верило в силу, искусство и мужество войск своего правительства.

По заявлению членов депутации, войска хана возрасли значительно больше 10.000 и на следующий день собираются встретить нас, остановить и разбить впереди Гурленя. Таким образом, на другой день, 22-го мая, нам пришлось столкнуться с неприятельскими скопищами, в несколько раз превосходившими нас в силах.

Глава VIII

22-го мая войска оренбургско-мангышлакского отряда двинулись к Гурленю, имея в виду в тот же день расположиться бивуаком вблизи этого города. Местность, по которой приходилось совершать переход, имела совершенно противоположный характер с тою, на которой происходило дело под Мангытом. Ежеминутно встречавшиеся строения зажиточных поселян, представлявшие собою ряд небольших укреплений, и протекавшие вблизи их арыки, обсаженные деревьями, зачастую [139] образовавшими густые сады, представляли большия затруднения для движения войск в боевом порядке. Имея в виду неизбежное столкновение с неприятелем; значительно превосходившем в силах наш отряд, генерал-лейтенант Веревкин двинул войска с места бивуака в следующем порядке: 8 полевых орудий и 2 батальона пехоты{80} — в первый боевой линии; четыре казачьи сотни — уступами за обоими флангами пехоты во второй, и в общем резерве — 3 роты Апшеронского полка, 2 казачьи сотни и 2 полевых орудия, под начальством подполковника Скобелева. Обоз шел, по обыкновению, отдельно, имея сильное прикрытие, под начальством командира 1-го Оренбургского линейного батальона, полковника Новинского.

В этот день неприятель, повидимому, начал сознавать свойства той местности, на которой ему приходилось действовать; так, им были пробиты в стенах зданий бойницы, за которыми разместились стрелки; однако и на этот раз неприятель не отличался особенною стойкостью. Спешившиеся и занявшие строения всадники, при приближении нашей стрелковой цепи, после нескольких выстрелов бросались на лошадей и спешили ускакать к общему месту сбора главных сил. В завершение всего, рассчитывая защищать отдельные строения, неприятель не позаботился уничтожить находившиеся вблизи строений мостики через арыки.

Двигаясь по лабиринту строений, огородов и садов, тесня и отгоняя толпы неприятеля, поминутно появлявшиеся то с фронта, то с флангов, войска, наконец, приблизились к опушке садов, выходящей на довольно обширную поляну; на этой поляне собрались все наличные силы неприятеля, рассчитывавшего обрушиться на наши войска при выходе их на открытое место. Опушка, окаймлявшая сады, имела несколько косвенное направление к [140] пути движения отряда; вследствие этого правый фланг, выйдя несколько раньше центра, неожиданно очутился против нескольких тысяч всадников, начавших наступление, не смотря на учащенный огонь стрелковой цепи. Прибывшие роты пехоты, а затем и присланный генералом Веревкиным взвод конной артиллерии, частыми и меткими выстрелами отбросили неприятеля назад.

Между тем к опушке начал подходить центр и левый фланг. Начальник отряда, находившийся в центре, по обыкновению, следовал непосредственно за стрелковою цепью, из желания как можно ближе следить за ходом дела. При выходе из опушки, пришлось идти мимо одного кишлака, который повидимому не был занят неприятелем. Однако оказалось, что неприятель на этот раз устроил нечто вроде засады: подпустив стрелковую цепь и сопровождавший генерала Веревкина штаб, он неожиданно открыл довольно сильную стрельбу. Посланный полувзвод стрелков скоро очистил здание от засевших в него храбрецов.

Когда на опушку вышли все войска боевой линии, неприятель снова пытался перейти в наступление, однако стрельба стрелковой цепи и перекрестный огонь артиллерии с обоих флангов и центра заставили его обратиться в поспешное бегство, так что когда на опушку выходил главный резерв, то неприятель уже едва виднелся вдали.

Так как впереди, в версте расстояния, снова начинались арыки, сады и кустарники, и поэтому быстрое преследование неприятеля не представляло никаких шансов на успех, то отряд, пройдя спокойно еще несколько верст, расположился бивуаком.

Одновременно с нападением на главные силы, неприятель нападал на резерв и обоз. Нападение на последний было упорнее чем когда нибудь, чему не мало способствовало страшно растянутое положение нашего обоза, обусловленное свойствами местности. [141]

В этот день неприятелем в первый еще раз были разграблены два верблюжьих вьюка. Наши потери в этом деле состояли из одного убитого унтер-офицера и 2 раненных нижних чинов; кроме того, выбыло из строя 6 казачьих лошадей. Потери неприятеля были гораздо значительнее; в садах и на равнине было найдено до 200 трупов, брошенных неприятелем. Вообще это дело произвело сильное впечатление на неприятеля, выставившего на этот раз все свои наличные силы. Как велико было число войск, действовавших против нас, точно определить весьма трудно. Пойманные пленные, как я уже имел случай говорить выше, показывали, что число войск доходило до 40,000; если эту цифру, считать сильно преувеличенною, то все-таки нельзя не согласиться, что силы неприятеля, превосходя 10.000 чел., более чем втрое превышали численность нашего соединенного отряда.

22-го мая мы получили первое определенное известие о туркестанском отряде: генералу Веревкину было доставлено предписание генерал-адъютанта фон-Кауфмана к полковнику Маркозову от 14-го мая. Сообщая о выходе туркестанских войск на правый берег Аму-Дарьи, начальник экспедиции предписывал полковнику Маркозову доставить сведения об оренбургском и мангышлакском отрядах{81}. Полученная бумага показывала, что ни одно из донесений, отправленных генералом Веревкиным начальнику экспедиции, не было им получено.

Судя по времени отправления этого предписания, можно [142] было предполагать, что в случае движения войск оренбургско-мангышлакского отряда на Новый Ургенч, они подойдут к этому городу тогда, когда столица ханства будет уже взята войсками туркестанского отряда; таким образом, дружное движение войск оренбургско-мангышлакского отряда в данном случае не принесло бы никакой пользы.

В силу этого, а также и того, что бежавшие из-под Гурленя скопища неприятеля{82} направились по дороге на гг. Кят, Кош-Купыр и Хиву, генерал Веревкин двинул войска по этому направленно; при этом движении можно было рассчитывать, что отряд подойдет к столице ханства несколько позже, или же одновременно с туркестанскими войсками. 23-го мая отряд продолжал движение, имея перед собою лишь одиночных всадников. Однако, почти на половине перехода, встретилось неожиданное препятствие: неприятель, до сих пор оставлявший мосты через арыки в неприкосновенности, на этот раз поступил умнее; когда мы подошли к каналу Клыч-ниаз-бай, то на месте моста увидели лишь обгорелые концы свай{83}.

Этот канал имел до 27 саж. ширины, при быстроте течения, доходившей до 4 слишком фут. в секунду. [143]

Приняв во внимание необходимость устройства моста в возможно скорое время, а также отсутствие в обоих отрядах плотников и недостаток плотничного инструмента, пришлось отказаться от намерения воспользоваться готовыми устоями, с целью восстановить мост на сваях. Притом и имевшийся при оренбургском отряде перевозимый мост на козлах, при глубине канала около 4 1/2 фут., в месте, выбранном для устройства моста, давал материал для постройки моста в 7–8 саж. длиной; поэтому необходимо было искать материал на месте.

В версте от бивуака находился кустарник, между которым изредка попадались деревья, стволы которых имели 5–6 дюйм. в диаметре. Тотчас же были наряжены пехотные команды для рубки леса. Только крайняя необходимость заставляла воспользоваться подобным материалом, так как получаемое дерево было и криво, и ненадежно, размеры его были значительно меньше тех, которые требовались для моста надлежащей прочности. При рубке леса, кроме материала для козловых перекладин, переводин и ног, было сделано распоряжение рубить накатник и хворост, который употреблялся для вязки фашин. И накатник, и фашины, предназначались для замены настилки. Так как дерево, которое можно было получить после рубки, помимо своей ненадежности, далеко не удовлетворяло потребности в нем, то обратились еще к другому источнику: В некотором расстоянии от кустарника находилось кладбище, около которого, было несколько кишлаков. Осмотрев их, пришли к заключению, что балки потолков могут служить материалом для переводин, и даже для перекладин; полотнища же ворот можно было употребить как готовую настилку, а потому немедленно была наряжена команда дня предположенной цели. К вечеру весь добытый материал был сосредоточен в месте, выбранном для устройства моста. Соображаясь с имеющимися средствами, решено было устроить, мост на [144] козлах о 6 ногах; при ширине пролета от 7 до 10 фут. было поставлено 20 устоев, из которых 5 принадлежали к перевозимому мосту{84}, остальные же были сделаны вновь.

Работа продолжалась всю ночь; при этом рабочие несколько раз сменялись. Часам к 5 утра мост был окончен. Имевшихся досок и дверных полотнищ, взятых из кишлаков, хватило только для настилки на длину 10–12 саж., остальная же часть настилки была устроена из ряда фашин, положенных, в перемежку с накатником; промежутки и щели между ними закладывались хворостом, и все сверху засыпалось землею.

Мост был устроен, но вследствие недостаточной толщины леса внушал серьезные опасения; особенно приходилось бояться, что козловые перекладины не выдержат тяжести переправлявшихся орудий и зарядных ящиков. Действительно, вскоре по начатии переправы артиллерии, одна из перекладин сломалась, и потому, для замены ее новою, пришлось временно остановить переправу; в довершение беды начал подниматься уровень воды в канале, очевидно вследствие поднятия воды в Аму-Дарье. С одной стороны, поднятие воды, с другой, стеснение течения, прегражденного 20 устоями, обусловило еще большую быстроту его, отчего ноги козел еще сильнее и неправильнее углублялись в песчаное дно реки.

Для облегчения по возможности давления, производимого перевозившимися тяжестями на мостовую настилку, орудия, зарядные ящики и повозки обоза перевозились людьми, а из зарядных ящиков большая часть снарядов была вынута и перенесена на руках. Вследствие этих мер переправа подвигалась хотя медленно, но почти непрерывно{85}. [145]

24-го и 25-го мая не было серьезных столкновений с неприятелем; незначительные стычки происходили только в авангарде, находившемся под начальством подполковника Скобелева. В оба эти дня авангард, встретив небольшие неприятельские шайки, быстро и неотступно преследовал их, и вслед за неприятелем занимал мосты, которые тот собирался уничтожить. 25-го мая отряд расположился верстах в 20 от Хивы, вблизи г. Кош-Купыра. Этот город оказался совершенно пустым, так как жители его, по приказанию хана, перебрались в столицу.

26-го мая отряд двинулся далее; вскоре впереди показались неприятельские всадники. При более тщательном обозрении, были замечены люди, трудившиеся над разрушением моста, сбрасывая хворост и землю, с тем чтобы потом поджечь переводины. Тотчас же были посланы вперед ближайшая сотня и пионерная команда; первой было приказано атаковать и прогнать неприятеля, вторая же должна была заняться починкою моста{86}. Прогнанные туркмены не оставили однако своего намерения задерживать наше движение: верстах в 6 впереди они снова разобрали часть моста и даже успели зажечь его, так что прибывший авангард едва успел затушить огонь, и для починки моста пришлось употребить около часа времени.

Далее, верстах в 12 за Кош-Купыром, вблизи канала Хатыр, было выбрано место для бивуака. Отряд еще не успел окончательно здесь расположиться, как со [146] стороны высланного вперед авангарда открылась оживленная перестрелка. Казачьи сотни тотчас же двинулись на выстрелы, а вслед за этим генерал Веревкин направил к месту стычки и 2 конных орудия{87}. Оказалось, что авангард, вступив в дефиле, образованное стенками садов и зданиями, столкнулся с весьма значительною партией неприятеля. Двинув одну из сотен в атаку с фронта, а другую в обход левого фланга неприятеля, подполковник Скобелев обратил его в бегство.

Имея затем в виду распоряжение начальника отряда, в случае встречи с неприятелем не вдаваться в преследование, начальник авангарда, прекратив наступление, решился отступить. Объясняя вероятно это движение в свою пользу, неприятель стал дерзко наседать на отступавших, причем даже занял находившиеся в тылу стенки зданий и садов, с целью воспрепятствовать дальнейшему нашему движению. Видя это, начальник авангарда отдал приказание взводу уральских казаков, под начальством сотника Бородина, спешиться, и примкнув к ружьям штыки, выбить неприятеля и занять противоположный выход, что и было немедленно исполнено.

Вскоре по прибытии затем кавалерии главных сил и 2 орудий, было решено, с целью повлиять на через-чур расхрабрившегося неприятеля, возобновить наступление. Поражаемый артиллерией и преследуемый затем 2 сотнями полковника Леонтьева, неприятель обратился в поспешное бегство. Потеря наша в этом деле заключалась в двух раненных казаках.

На бивуак штаб оренбургского отряда расположился в ханском саду, находившемся на левом фланге. Рано [147] утром впереди сада были выпущены на пастьбу верблюды. Вслед затем, на аванпостах, против нашего левого фланга, раздалось несколько выстрелов, почему в отряде ударили тревогу.

Когда я выбежал из сада, мне представилась следующая картина: шагах в 40 от ворот сада толпа туркмен, человек в 300, бросившись в рассыпную на пасшихся верблюдов, хватала их за веревки и спешила ускакать обратно. Перепуганные животные, на сколько позволяли их силы и уменье, также вскачь старались не отставать от своих похитителей... Эта сцена могла бы окончиться гораздо серьезнее, если бы туркмены, вместо охоты за верблюдами, бросились в сад, где был расположен штаб отряда.

Между тем по тревоге начали сбегаться люди 2-го линейного батальона. Собрав около себя человек 20, я образовал из них цепь и открыл огонь по скакавшим в разных направлениях туркменам. С первым свистом пуль хищники, бросая верблюдов, обращались в бегство. По мере движения цепи, масса находившихся впереди всадников все более и более редела; откуда-то явившиеся верблюдовожатые с криком и шумом уводили отбитых верблюдов обратно в лагерь. Затем раздались выстрелы слева, и новая масса туркмен, теснимая стрелками 2-го батальона, во весь опор проскакала мимо нас, попав под наши выстрелы. Прибывший вскоре на место боя начальник отряда приказал, дойдя до протекавшего вблизи арыка, остановить дальнейшее движение цепи. Во время этого наступления с нашей стороны неприятельские всадники оставляли своих убитых на месте, раненных же туркмены подхватывали и увозили с собой.

В этом деле толпы неприятельских всадников, в числе до 3.000 чел., пробравшись стороной, вдали от авангарда, бросились на левый фланг лагерного расположения, впереди которого паслись верблюды. Караульные и [148] посты, открыв стрельбу, отступили; по этой тревоге и был поднят весь отряд. Видя неожиданное появление неприятеля, подполковник Гротенгельм, не ожидая приказаний, направил стрелковую и 4-ю роты к угрожаемым неприятелем пунктам; стрельба стрелковой цепи этих рот и заставила неприятеля повернуть назад. Вслед за наступлением пехоты, для преследования неприятеля, генерал Веревкин направил 4 сотни оренбургского отряда, под начальством полковника Леонтьева.

Вскоре по отражении неприятеля главными силами, с ним завязалось дело в авангарде. Слыша слева выстрелы, начальник его с 2 сотнями{88} и 2 ракетными станками, двинувшись по направлению выстрелов, почти одновременно наткнулся на значительную массу неприятельских всадников, возвращавшихся после стычки с левым флангом главных сил, и на неприятельскую пехоту, бывшую, повидимому, в резерве. Обе сотни, пущенные в атаку, настигли неприятельских всадников и бросились в шашки. Отбив верблюдов, которых неприятель успел было захватить при нападении, обе сотни, вместе с присланною к ним в подкрепление 3-ю Оренбургскою сотней есаула Пискунова, бросились в атаку на неприятельскую пехоту, которая частью была изрублена, частью же рассеялась в садах и кустарниках.

Таким образом и в этот день неприятель испытал полную неудачу, хотя, нужно отдать ему справедливость, на этот раз он действовал обдуманно и довольно настойчиво. Наши потери в этом деле заключались в одном убитом и 11 раненных нижних чинах{89}; кроме того было убито 3 и ранено 12 лошадей, а также частью [149] убиты в суматохе своими же стрелками, частью же искалечены при гоньбе через арыки, до 70 верблюдов.

Располагаясь в 8 верстах от столицы ханства, генерал-лейтенант Веревкин имел в виду, не предпринимая решительных против нее действий, выждать дальнейших известий и приказаний от начальника экспедиции, и в то же время дать отдых войсками, утомленным почти двух-недельным боем с неприятелем. Однако ожидаемых сведений не получалось, а постоянные и с каждым днем усиливавшиеся нападения неприятеля на наш отряд, с одной стороны, наводили на мысль, что неприятель приписывает нашу бездеятельность нерешительности и неуверенности в своих силах; с другой же — заставляли предполагать, что переправа туркестанских войск, в силу каких либо непредвиденных затруднений, была задержана{90}. Вследствие подобных соображений, было решено, выждав до полудня известий от генерал-адъютанта фон-Кауфмана, в полдень сняться с бивуака, и оставив тяжести позади, подойти к городу на дальность артиллерийского выстрела; затем, одновременно с производством рекогносцировки прилегающей к воротам местности, предполагалось обстрелять город перекидными выстрелами, с целью повлиять на нравственное состояние жителей.

Имея это в виду, начальник отряда поручил подполковнику Скобелеву и капитану Иванову сделать рекогносцировку дороги по направлению к городу, с тем что если они найдут место, удобное для расположения авангарда, перевести последний ближе к крепости. Во время этой рекогносцировки, а также и утром 28-го мая, неприятель весьма энергично и назойливо тревожил [150] авангард, скрываясь в саклях и за стенками садов. В этих стычках у нас было ранено 3 казака и несколько лошадей.

28-го мая, в полдень, войска оренбургско-мангышлакского отряда двинулись по направлению к столице ханства, оставив обоз с самостоятельным прикрытием на авангардной позиции. Несколько правее впереди ее находилась довольно обширная поляна, окаймленная слева кустарником, справа же песчаными барханами; по направлению к городу эта поляна в нескольких стах саженях впереди переходила в болото, за которым начинались сады и постройки. Выйдя на нее, войска построились в боевой порядок. В это время из садов, находившихся за болотом, показалось несколько групп неприятельских всадников, численностью в 300–400 чел. После 5–6 пущенных в них гранат, часть неприятеля бросилась по направлению к городу, другая же двинулась вправо, очевидно намереваясь, пройдя по барханам, напасть на обоз; но несколько направленных в эту толпу выстрелов рассеяли ее.

После этой стрельбы войска продолжали движение вперед, и дойдя до места, где в начале дела гарцевали неприятельские всадники, которое обозначалось валявшимися изуродованными трупами лошадей, вошли в сферу строений и кишлаков, окружавших столицу. Весьма узкая дорога, в виде дефиле, круто поворачивала на восток, и таким образом шла почти параллельно городской стене; еще головные части колонны не успели выйти на шах-абатскую дорогу, направляющуюся прямо к городу, как неожиданно со стороны крепости раздались выстрелы, и неприятельские ядра начали ложиться в месте движения наших войск.

Соображая пройденное пространство, можно было полагать, что мы находимся в 2–2 1/2 верстах от городской сиены; но так как неприятельские снаряды [151] ложились довольно верно, то не долетая, то перелетая, естественно было предположить, что стрельба производится не с городской стены, а с батареи, находившейся значительно впереди. Обозрение впереди-лежащей местности, произведенное с вершины кирпиче-обжигательной печи, подтвердило это предположение.

Чтобы доставить ближайшую прицельную артиллерийскую оборону дороге, идущей из города, черт. I и II, фиг. 8{91}, которая, после небольшого поворота около канала Полван-ата, направлялась более чем на протяжение версты по прямой линии, неприятель у поворота этой дороги, на берегу канала, около мостика, расположил батарею из 3 орудий. Выбранная им позиция была чрезвычайно удобна для обороны: идущая от батареи дорога, с одной стороны ограничиваясь насыпью арыка{92}, а с другой стенками садов и строений, представляла узкое дефиле, отлично обстреливаемое артиллерией, по которому и приходилось дебушировать нашим войскам.

Пехота, в случае нужды, хотя и с большим трудом, могла двигаться по сторонам дороги, ежеминутно перелезая через стенки и переправляясь через арыки; артиллерия же, обоз и кавалерия неминуемо должны были идти по этому дефиле.

Саженях в полутораста от соединения боковой дороги с шах-абатской встретили снова небольшую [152] открытую поляну, на которой по приказанию начальника отряда и были расположены шесть орудий, находившихся в боевой линии, для обстреливания неприятельской батареи. Пехоте же было приказано, приняв вправо и влево от дороги, продолжать наступление, с целью стрельбой стрелковой цепи перебить неприятельскую артиллерийскую прислугу. После нескольких выстрелов с нашей батареи, неприятельский огонь ослабел; тогда артиллерия получила приказание продолжать наступление до новой позиции, пехота же была двинута вперед, для овладения неприятельскими орудиями.

Стрелковая цепь со своими резервами, преодолевая значительные затруднения, представляемые стенками и арыками, почти все время движения находилась под весьма сильным неприятельским огнем, направленным сначала из соседних садов и зданий, а затем и с городской стены. Для овладения батареею двинулись в атаку: справа 2 роты Апшеронского полка, слева 2 роты 2-го Оренбургского линейного батальона. Когда стрелковая цепь приблизилась на расстояние 100–150 саж. от неприятельских орудий, масса неприятельских всадников неожиданно бросилась на левый фланг наступавших войск. Заметив движение неприятеля, начальник штаба Оренбургского отряда, полковник Саранчов, находившийся с ротами 2-го линейного батальона, приостановил наступление и встретил атакующего неприятеля огнем пехоты и ракетной команды.

Отбив атаку неприятельских всадников, роты 2-го линейного батальона снова двинулись в атаку, но батарея оказалась уже взятою апшеронцами, под начальством майора Буравцова. Из числа орудий, находившихся на занятой батарее, одно из них неприятель, во-время заметив движение наших рот в атаку, успел отвезти назад. Вслед за занятием батареи, был открыт с крепости сильный артиллерийский, фальконетный и [153] ружейный огонь. Для предохранения войск от напрасных потерь, стрелковая цепь атаковавших рот была немедленно расположена за насыпями арыка, а резервы за соседними строениями.

Получив донесение о взятии неприятельской батареи, генерал-лейтенант Веревкин направил артиллерию отряда на позицию у моста и сам немедленно прибыл на место боя. Между тем неприятель открыл огонь из увезенного с моста орудия, расположив его у кладбища, вблизи ворот. Видя это, полковник Ломакин испросил позволение у генерал-лейтенанта Веревкина овладеть этим орудием.

Вслед затем ротмистр Алиханов, во главе одной из кавказских рот, с криком «ура» бросился вперед и овладел орудием, находившемся всего в 60–70 шаг. от крепостной стены, с которой оное обстреливалось сильным ружейным и фальконетным огнем. Решиться отвезти орудие к мосту, где находился резерв, значило бесполезно рисковать потерею половины людей, овладевших орудием; поэтому, так как с прекращением стрельбы из него цель была достигнута, людям было приказано, засев за закрытиями, продолжать перестрелку.

Располагая свою батарею вблизи крепостной ограды (230 шаг.), неприятель имел полное право считать ее неприступной; даже с европейской точки зрения, овладение неприятельскою батареей и расположение затем на этой позиции нашей батареи, обстреливаемой с расстояния менее 100 саж артиллерийским, ружейным и фальконетным огнем, нельзя не признать действием весьма смелым.

В пылу боя невозможно было определить хотя приблизительно верного расстояния как от места расположения наших войск, так и неприятельской батареи, от крепостной стены. Двигаясь в узком дефиле, ограниченном [154] по бокам стенками садов и зданий, мы полагали, что находимся в расстоянии 2–2 1/2 верст от городской стены, а между тем впоследствии оказалось, что это расстояние было всего в 700–800 саж. Равным образом, до овладения батареей полагали, что она отстоит от городской стены на 300–400 саж.; даже овладев ею, вначале думали, что она не ближе 200 саж. от городских ворот; произведенное же потом измерение показало, что это расстояние было 230 шаг., т. е. меньше 100 саж...

Таким образом, несколько рот пехоты и артиллерия отряда, собственно говоря почти неожиданно, очутились весьма близко от стены неприятельской крепости. Наша артиллерия вскоре заставила замолчать неприятельские орудия, но сильный ружейный огонь с крепости продолжался по прежнему{93}.

Как бы то ни было, цель рекогносцировки, которую вначале вовсе не предполагали повести так далеко, была достигнута, так как мы вполне ознакомились с местностью, прилегавшей в Шах-абатским воротам, и с характером крепостной ограды. Овладение же нашими войсками батареей, считавшейся неприятелем неприступною, расположение затем на этой самой позиции наших орудий, начавших громить город, не смотря на сильную стрельбу неприятеля, — не могло не произвести на него панического действия.

О силе последнего можно судить по тому, что правитель ханства, пославший во время производства усиленной [155] рекогносцировки своего двоюродного брата, инака Иртазали, к генералу фон-Кауфману с заявлением о своей полной покорности и с просьбой прекратить военные действия, производимые генералом Веревкиным, вслед за этим бежал из своей столицы, еще до прекращения канонады по городу{94}.

Чтобы выйти из того положения, в котором находились наши войска, можно было поступить двояко: или, удовлетворившись полученными сведениями, отступать, с тем чтобы, заложив ночью демонтирную и брешь-батареи, с утра открыть стрельбу по крепости и городским воротам, и разбив последния, через них штурмовать город; или же решиться на штурм немедленно.

Вовсе не предполагая в начала дела брать Хиву открытою силой, мы не взяли с собой штурмовых лестниц; поэтому единственный способ для немедленного овладения городом заключался в разбитии городских ворот и овладении ими. В пользу немедленного занятия города, хотя бы нам при этом пришлось удвоить свои потери, говорила паника, произведенная на защитников столицы нашим неожиданным приближением к городской стене на расстояние 100 саж., тогда как как наше отступление могло лишь ободрить неприятеля, и штурм на другой или на третий день мог бы стоить значительно дороже.

Все предыдущие действия неприятеля заставляли предполагать, что хан решился упорно защищать свою столицу во что бы то ни стало. На эту мысль наводили: усиленные нападения туркмен 26-го и 27-го мая на оренбургско-мангышлакский отряд{95}; дело под стенами Хивы 28-го мая, и наконец то, что пройденный нами соседний с столицей город [156] Кош-Купыр мы застали совершенно пустым, так как жители его, по повелению хана, для усиления обороны, переселились в Хиву. Подобные же меры были приняты и относительно соседних городов, лежащих на юг и восток от Хивы; к ним хан посылал вооруженные шайки, с целью силою забирать жителей и вместе с имуществом переселять в столицу.

Даже теперь, когда все обстоятельства выяснились, несомненно, что взятие Хивы стоило бы нам значительно дороже, если бы не была произведена усиленная рекогносцировка 28-го мая. Хотя до 28-го мая хан два раза, 23-го и 26-го мая, посылал письма генерал-адъютанту фон-Кауфману, но они заключали в себе то же, что и письмо к генералу Веревкину, — предложение мира с условием остановить дальнейшее движение войск. Только во время самой рекогносцировки, произведшей на всех жителей потрясающее действие, хан, как было уже говорено выше, послал своего посланца с заявлением полной покорности и с просьбой прекратить военные действия...

Я не решусь утверждать, что генерал Веревкин, находясь на батарее, окончательно решился на немедленный штурм. Однако, направление выстрелов артиллерийских орудий, из которых два исключительно стреляли по воротам с целью разбить их, наводило на мысль, что раз они будут разбиты, ничто не будет уже препятствовать нашим войскам проникнуть в город; но прежде чем ворота были разбиты, генерал-лейтенант Веревкин был ранен пулей в лицо около глаза...{96}

Согласно предположениям генерала Веревкина, [157] полковник Саранчов, выбрав позицию вне выстрелов для расположения войск и указав места для постройки батарей, приказал войскам, бывшим в резерве под начальством подполковника Скобелева, занять позицию, для прикрытия обратного движения войск боевой линии.

Однако, еще раньше прекращения огня нашей артиллерии, из города явился ишан с заявлением, что хан бежал, и что жители просят прекратить стрельбу по городу.

С удалением хана можно было надеяться, что серьезные действия окончились, и взятие столицы ханства не представит больших затруднений; следовало только принять меры против обычных средне-азиатских уловок, с целью затянуть дело, и в случае попыток к этому, повлиять на настроение жителей, открыв бомбардирование по городу.

Послу было объявлено, что военные действия прекращаются на два часа, по истечении которых из города должна прибыть депутация почетных лиц и, в виде покорности, привезти с собою сколько успеет собрать огнестрельного и другого оружия; что старшее в городе лицо, уполномоченное жителями, немедленно должно отправиться к генерал-адъютанту фон-Кауфману за решением своей участи, и что, наконец, всякие неприязненные затем действия со стороны жителей будут признаны за нежелание исполнить вышеобъявленные условия, и город будет снова бомбардирован.

По возвращении депутации в город, стрельба с крепостной стены не прекратилась, и по истечении назначенного срока вновь прибывшая депутация заявила, что в городе полная безурядица, и что стрельба из города производится туркменами, которые не желают мирного исхода дела. В силу этого, полковник Саранчов приказал открыть огонь с мортирной батареи. Стрельба эта продолжалась около часа, по истечении которого, уступая настоятельной просьбе новой депутации, снова была дана [158] отсрочка на три часа. Вскоре после этого, часов в 11 вечера, было получено предписание генерал-адъютанта фон-Кауфмана, находившегося в это время с войсками туркестанского отряда верстах в 20 от Хивы, прекратить огонь по городу, если неприятель не будет стрелять. Распорядившись о прекращении огня впредь до приказания, полковник Саранчов, для наблюдения за происходившим впереди и отражения всякой попытки к наступательным действиям со стороны неприятеля, приказал авангарду, оставленному на ближайшей к крепостной стене позиции, быть в полной готовности к бою; то же приказание было отдано демонтирной и мортирной батареям. Ночью неприятель изредка продолжал стрельбу, и пользуясь полным с нашей стороны спокойствием, безнаказанно заделывал пробоины в стене и воротах крепости.

В деле 28-го мая наши потери сравнительно были весьма значительны: выбыло из строя убитыми пять нижних чинов; раненными: один генерал, два штаб-офицера, три обер-офицера{97} и 45 нижних чинов; контужено: четыре офицера{98} и 11 нижних чинов.

Рано утром, 29-го мая, генерал-лейтенант Веревкин, признав невозможным, по случаю значительного числа раненных, всему отряду двинуться на соединение с туркестанским отрядом, приказал полковнику Саранчову с частью войск соединенного отряда (2 роты, 2 орудия, 4 сотни) выступить на встречу туркестанским войскам.

Между тем, с рассветом, неприятель вновь открыл более сильную стрельбу по передовым войскам. Явившиеся из города ишан и другие лица сообщили, что вслед за бегством хана, жители освободили из тюрьмы [159] его среднего брата, посаженного им туда семь месяцев тому назад, и превозгласили его ханом, под регентством дяди и тестя бывшего хана Сеид-эмир-уль-умара. По их словам, власть вновь избранного хана была только номинальная, и не смотря на полное свое желание заключить мир и отворить ворота города, он не будет в состоянии исполнить этого, вследствие невозможности обуздать туркмен и других пришельцев, принадлежащих к воинственной партии. Приняв вышеизложенное во внимание, генерал-лейтенант Веревкин дал приказание временно командовавшему отрядом, полковнику Константиновичу, если враждебное настроение неприязненной к нам партии не изменится, овладеть городскими воротами.

Прежде чем приступить к серьезным действиям, командующим отрядом был послан в город один из явившихся жителей, с требованием, чтобы стрельба была прекращена и городские ворота отворены; в случае неисполнения этого, было объявлено, что город снова будет бомбардирован. Одновременно с этим приступили к устройству брешь-батареи, место для которой было избрано у мостика, где стояли наши орудия. Для образования бруствера воспользовались сырцовым кирпичом, в значительном количестве, находившемся у кирпиче-обжигательной печи, вблизи канала Полван-ата. В три четверти часа времени, под руководством штабс-капитана Седякина, был выведен бруствер с амбразурами, совершенно прикрывавший прислугу при орудиях. Окончив постройку брешь-батареи и не получая ответа, решено было снова послать в город с предупреждением, что если требования наши не будут исполнены, то спустя десять минут будет приступлено к действию из орудий. Так как ответа из крепости не было, то брешь-батарея открыла огонь, и после 24 выстрелов в воротах образовалось отверстие, через которое могли пролезть одиночные люди. Немедленно по образовании бреши [160] подполковник Скобелев двинул на штурм четвертую роту Оренбургского линейного батальона и восьмую Самурского полка; быстро пробежав под неприятельским огнем, расстояние (230 шаг.), отделявшее батарею от крепости, роты овладели воротами и валом, захватив при этом четыре неприятельских орудия. Шах-абатские ворота имели только одне наружная дверные полотнища, сзади же к ним примыкало крытое дефиле, саж. в 5 длиною, идущее в толще стены. Этот коридор, в видах большей неприступности, был наполнен неприятелем арбами, поставленными в два яруса; эти арбы, скрывая одиночных людей, пролезавших в отверстие ворот, от выстрелов неприятеля, не мало способствовали овладению воротами и, в свою очередь, служили недурным закрытием для наших стрелков. Первым пролез в отверстие ворот подполковник Скобелев, вторым поручик граф Шувалов. Неприятель, напуганный нашими гранатами, пролетавшими сквозь ворота крепости, весьма благоразумно расположился в стороне от них, за кладбищем, находившемся вблизи крепостной стены. Когда подполковника Скобелев, собрав около себя часть людей, успевших пробраться в ворота, двинулся вперед по направлению к кладбищу, то неприятель бросился в рукопашную схватку, но не выдержав ее, обратился в бегство по направлению к городу. Вслед затем ворота крепости были окончательно разломаны, дефиле очищено от арб, и взвод артиллерии, въехав в город, несколькими картечными выстрелами, пущенными вдоль улиц, окончательно рассеял толпы неприятеля, открывшего было перестрелку с нашею пехотой.

В то время когда раздавались последние выстрелы, очищавшие улицы Хивы от враждебной нам партии, туркестанский отряд входил в район садов, окружавших столицу ханства. Вновь избранный хан, не имея ни власти в городе, ни возможности обуздать своих [161] непокорных подданных, поспешил исполнить требование, накануне еще высказанное генерал-лейтенантом фон-Кауфманом, и выехал навстречу туркестанским войскам с заявлением совершенной своей покорности.

В два часа дня соединенный отряд из войск всех трех округов торжественно вошел в столицу ханства. Во главе войск ехали: главный начальник экспедиционных войск и Их Императорские Высочества Великие Князья Николай Константинович и Евгений Максимилианович.

Сводя итог потерь, понесенных соединенным оренбургско-мангышлакским отрядом, во время движения от Кунграда к Хиве, оказалось, что этот отряд потерял 12 человек убитыми и 91 раненными, что яснее видно из прилагаемой таблички.

Потери оренбургско-мангышлакского отряда.
ДНИ.	Убито		Ранено
ДНИ.	офиц.	ниж. ч.	офиц.	ниж. ч.
14 мая	—	1	1	4
15 мая	—	1	—	1
19-го мая	—	—	—	1
20-го мая	1	2	—	4
22-го мая	—	1	—	2
26-го мая	—	—	—	2
27-го мая	—	1	—	14
28-го мая	—	5	6	45
29-го мая	—	—	1	10
Итого	1	11	8	83

Туркестанский отряд, как выше упомянуто, стоял у колодцев Алты-Кудук. По возвращении колонны генерала Бардовского с Адам-Крылгана, на лицо оставалось всего [162] 1.240 верблюдов. Такое незначительное число перевозочных средств заставило оставить на этой позиции часть тяжестей, под прикрытием двух рот пехоты и дивизиона артиллерии. Остальные войска боевой колонны, в числе 10 рот пехоты, 10 орудий и конвойной сотни, 9-го числа, в 3 часа дня, выступили по направлению к Аму-Дарье. В то же время казачьим сотням и ракетной батарее, находившимся под начальством подполковника Главацкого на Адам-Крылгане, приказано было выступить сутками позже движения главной колонны и следовать в один переход до Уч-учака (три холма), с таким расчетом, чтобы одновременно с главною колонной отряда выйти на Аму-Дарью.

Путь, который предстояло пройти войскам, протяжением 45–50 верст, пересекается перпендикулярно направлению движения несколькими холмистыми кряжами, движение по которым, особенно артиллерии, было весьма затруднительно. Первый переход, около 17 верст, был совершен спокойно; неприятель не показывался, и только на бивуаке, ночью, неприятельский разъезд неожиданно наткнулся на один из наших пикетов, и поменявшись несколькими выстрелами, скрылся. Так же спокойно было произведено движение и 10-го мая; только во время расположения на бивуаке, верстах в 17 впереди предыдущего ночлега, появились неприятельские всадники, стремившиеся охватить отряд с трех сторон, но цепь стрелков удерживала их вдали от бивуака. С наступлением темноты, кругом бивуака виднелись вдали неприятельские огни. Последний переход к Аму-Дарье, 11-го мая, был совершен в боевом порядке, ибо следовало ожидать, что неприятель употребит все меры, чтобы остановить или хоть задержать наше движение вперед. Отдав приказ при движении отнюдь не вдаваться в преследование неприятеля и не бросаться в атаку, ружейный же и артиллерийский огонь производить только с близких дистанций, [163] генерал-адъютант фон-Кауфман двинул отряд в следующем порядке. В голове колонны шли две роты 1-го Туркестанского стрелкового батальона, имея впереди себя цепь стрелков; за ротами непосредственно по дороге следовал дивизион конной артиллерии. С правой стороны артиллерии шли: саперная рота, два скорострельных орудия и рота 8-го линейного батальона; с левой стороны — две роты 4-го линейного батальона и два горных орудия. Обоз следовал за колонною, имея в голове, по флангам и в тылу, взводы от двух рот 4-го Туркестанского стрелкового батальона и двух рот 2-го линейного батальона, и два горных орудия. Прибывшая перед выступлением с бивуака кавалерия была оставлена в ариергард, для прикрытия обоза.

С началом движения колонны, неприятель со всех сторон окружил отряд, но огонь стрелковой цепи держал его на приличном расстоянии. Видя стройное движение и испытав полное свое бессилие против боевой колонны, неприятель попробовал затем насесть на обоз, но и там, встреченный ружейным огнем и приняв движение полусотен, переведенных с левой стороны обоза на правую, за атаку против себя, с криком бросился назад. Когда отряд приблизился к озеру Сардаба-Куль, неприятель начал поспешно отходить за курганы и чинк или кряж{99}, отделявшие наши войска от реки Аму-Дарьи, где, как было известно по слухам, находился неприятельский лагерь. Предполагая, что неприятель решился выдержать серьезный бой в самом лагере, генерал-адъютант фон-Кауфман двинулся с кавалерией к реке, но поднявшись на гребень чинка, заметил лишь небольшие партии отставших, отступавших вниз по реке; — оказалось, что неприятель, бросив свою позицию, поспешно отступил на Шурахан. [164]

Часть кавалерии, посланной для преследования неприятеля, на расстоянии около 8 верст от бывшего неприятельского лагеря настигла хвост отступавших, часть которых продолжала уходить вдоль берега реки, другая же начала переправляться на каюках на левый берег. Дальнейшее быстрое преследование неприятеля для казаков, сделавших уже до 70 верст, было невозможно, а потому, проскакав еще версты две, сотни были остановлены. Что касается до неприятеля, севшего на каюки, то по нем был открыт огонь, причем один из каюков попал на мель, а находившиеся на нем бросились вплавь. Этот каюк был снят с мели охотниками из уральских казаков.

Оставив кавалерию на месте, где она прекратила преследование неприятеля, генерал-адъютант фон-Кауфман со сборною сотней возвратился к главной колонне, которая от озера Сардаба-Куль перешла на место расположения неприятельского лагеря на берегу Аму-Дарьи.

Число неприятельских войск, действовавших против туркестанского отряда, по показанию пленных, простиралось до 3.500 чел. Этот отряд, высланный ханом к окрестностям Уч-учака, с целью не допустить русских{100} до реки Аму-Дарьи, состоял из туркмен, киргизов садыка и нукеров или оседлых хивинцев. В числе последних были стрелки; при партии находились два небольшие орудия на лафетах. Судя по общему заявлению пленных, неприятель понес значительные потери, хотя, впрочем, действия его не отличались особенною энергией и предприимчивостью. Это рельефнее всего видно из того, что, судя по реляции, за все время движения до выхода на Аму войсками было произведено только три орудийных [165] выстрела. В этом деле с нашей стороны потери не было.

После дневки на берегу реки, туркестанский отряд, 13-го мая, двинулся вдоль берега, по направлению к Шурахану, имея в виду переправиться на левый берег Аму-Дарьи за Шураханом, у Ханки. 16-го мая отряд спокойно достиг урочища Ак-Камыш, в одном переходе от Шурахана. Только гребная флотилия, состоявшая из 3 железных сборных лодок и отбитого у неприятеля каюка, идя вниз по реке, имела в этот день безвредную впрочем для себя перестрелку с неприятелем у города Питняка{101}.

На урочище Ак-Камыш было получено сведение, что на левом берегу Аму, верстах в семи от бивуака наших войск, близ переправы у Шейх-арыка, расположен неприятельский лагерь. С целью осмотреть неприятельскую позицию, командующий войсками, в сопровождении Их Императорских Высочеств, отправился на рекогносцировку. Вскоре после этого было приказано следовать туда же 1 1/2 сотням казаков, трем ротам пехоты, дивизиону артиллерии и двум скорострельным пушкам.

Неприятельский лагерь находился на самом берегу реки, имеющей в этом месте от 600 до 700 саж. ширины. На правом его фланге, на холме, было укрепление с амбразурами и бойницами; далее, параллельно берегу реки, тянулся ряд песчаных барханов, между которыми виднелись палатки и шалаши. Заметив наш рекогносцировочный отряд, неприятель начал стрелять из 4 орудий и фальконетов. Хотя направление этого огня было весьма верно, и ядра ложились в месте расположения рекогносцировочного отряда, но из 20 слишком [166] брошенных снарядов ни один никого не задел. Не приказав отвечать на выстрелы и осмотрев неприятельскую позицию, командующей войсками отошел назад, провожаемый неприятельскими выстрелами еще версты полторы, и снова совершенно безвредно{102}.

Так как неприятель, расположившись на левом берегу реки, мог воспрепятствовать нашей флотилии свободно спуститься вниз по течению, то командующий войсками приказал генерал-майору Головачеву на рассвете 17-го мая с частью артиллерии отряда (4 конными и 4 горными орудиями, под прикрытием 2 1/2 рот пехоты) расположиться на позиции против неприятельского лагеря и своими выстрелами подбить неприятельские орудия. После 1 1/2 часовой перестрелки одно из неприятельских орудий было подбито, остальные же тоже прекратили огонь, так как прислуга их разбежалась.

После нескольких попыток вновь возобновить стрельбу из орудий, неприятель снялся с своей позиции и отступил, и не смотря на выстрелы цепи стрелков, успел зажечь один из двух стоявших у берега каюков. Вскоре показалась и флотилия; в голове ее быстро мчались две шлюпки; заметив горевший каюк, они подошли к левому берегу и затушили огонь, под руководством полевого интенданта, статского советника Касьянова, который после этого вместе с командами стрелков и сапер, бывших на шлюпках, высадился на берег, осмотрел только-что брошенный неприятелем лагерь и провел затем на правый берег оба каюка{103}. [167]

Потеря неприятеля, бросившего свой лагерь, по рассказам жителей, была весьма значительна; на самой позиции найдено потом шесть зарытых тел. С нашей стороны потеря ограничилась одною убитой и одною раненною лошадью, и повреждением колеса одного орудия.

По выходе на Аму-Дарью, командующий войсками предполагал, как выше было упомянуто, переправиться на левый берег реки ниже Шурахана, против Ханки; но место у Шейх-арыка представляло столько удобств для переправы, что генерал-адъютант фон-Кауфман решил совершить переправу войск в этом месте. С 18-го до вечера 22-го мая было переправлено со всеми тяжестями: 12 рот пехоты, сборная сотня, 12 орудий, главная квартира, артиллерийский и инженерный парки, и походный лазарет. Что касается до кавалерии отряда (пять сотен) и ракетной батареи, то командующий отрядом оставил ее на время на правом берегу реки. Этим распоряжением имелось в виду обеспечить переправу сзади подходивших частей войск и транспортов, и дать возможность без затруднения продовольствовать лошадей, так как на месте расположения сотен имелся хороший подножный корм.

Во время переправы наших войск, жители Питняка, Хазар-аспа и окрестных кишлаков начали являться в отряд и привозить на продажу разные продукты. Однако 22-го мая это прекратилось, так как диван-беги Мат-Ниаз, выйдя с партиею из Хивы, дошел до Хазар-аспа, и наказав жителей, которые входили с нами в сношение, заставил силою население с их семьями и имуществом перебираться в цитадель Хазар-аспа.

22-го же мая из лагеря были высланы команды фуражиров от всех частей войск, под прикрытием [168] отряда из двух рот, двух горных орудий и сборной сотни, под начальством подполковника Чайковского. Заметив при своем движения партию жителей, переселявшихся со всем имуществом в цитадель, и двинувшись вслед за ними, этот отряд, по выходе на одну из открытых полян, был встречен с противоположного конца поляны толпою неприятеля до 1.000 чел. Усилив цепь стрелков и приказав двум горным орудиям открыть огонь, подполковник Чайковский вскоре отбросил неприятеля, но имея целью фуражировку, не решился преследовать его дальше. Часов в 5 вечера, когда началось обратное движение, неприятель начал по обыкновению наседать на отряд со всех сторон; но заметив приближение свежих войск, он вскоре скрылся из вида. В этой стычке ранен у нас пулею в нижнюю часть живота подпоручик Скворцов и один унтер-офицер.

Узнав об этом деле, подтвердившем слухи о прибытии войск в Хазар-асп, генерал-адъютант фон-Кауфман с рассветом, 23-го мая, на легке выступил с отрядом к этому городу, находящемуся от Шейх-арыка в шестнадцати верстах. При приближении отряда к садам, неприятель завязал перестрелку с нашею цепью, но как только головные части показались из садов, окружающих городскую стену, он поспешно и без выстрела очистил как город, так и цитадель.

В цитадели Хазар-аспа было найдено: 4 медных орудия, три станка о трех фальконетах каждый, 43 фальконета и склад артиллерийских запасов. Кроме того, неприятелем оставлено в казенных складах цитадели до 2.000 пуд. разного хлеба.

Во время движения отряда к Хазар-аспу, верстах в семи не доходя до города, к командующему войсками явился посланец от хивинского хана с письмом, в котором Сеид-Мухамед-Рахим-хан изъявлял желание заключить мир, с тем чтобы дальнейшее движение [169] отряда было остановлено. В письме, в ответ хану, командующий войсками в просьбе остановить движение отряда вперед отказал, на желание же хана заключить мир и дружбу изъявил полное свое согласие.

Затем, оставив в Хазар-асп 3 роты и 2 горных орудия, генерал-адъютант фон-Кауфман с остальными войсками отошел назад, и выбрав в садах, находившихся между Хазар-аспом и Шейх-арыком, местность удобную для лагеря, расположил там войска, которые и простояли здесь бивуаком до 27-го мая.

Эта задержка произошла вследствие недостатка перевозочных средств. С целью устранить это, командующий войсками сделал распоряжение о сборе с окрестных жителей возможно большого количества арб. Этим распоряжением, в течение трех дней, был сформирован арбяной обоз в 500 слишком повозок.

Во время этой остановки, главным начальником экспедиции было получено два донесения от генерал-лейтенанта Веревкина. В одном из них начальник соединенного оренбургско-мангышлакского отряда доносил, что около 23-го мая предполагает быть в Новом Ургенче; в другом же, полученном 26-го мая, извещал, что вследствие изменившихся обстоятельств, он двинется через Кош-Купыр к Хиве, где, судя по слухам, надеется уже застать туркестанский отряд; если же туркестанские войска не подойдут еще к Хиве, то он будет ожидать дальнейших распоряжений, не предпринимая решительных мер против города, если особенные обстоятельства не вынудят его действовать иначе.

Вслед за этим, 27-го мая, Туркестанский отряд, в составе 12 рот, 12 орудий и трех сотен с ракетным дивизионом, двинулся через Хазар-асп к Хиве. Это движение было совершено вполне спокойно, хотя кишлаки и поселки на расстоянии 40 верст до столицы ханства были брошены жителями, переселившимися в Хиву. 28-го [170] мая на бивуаке у Янги-арыка, верстах в 20 от столицы, к главному начальнику экспедиции, как я имел случай упомянуть выше, при описании действий оренбургско-мангышлакского отряда, явился посланец от хивинского хана. С этим посланцем генерал-адъютантом фон-Кауфманом было отправлено генералу Веревкину известное уже предписание. Узнав о содержании предписания, инак Иртазали заявил командующему войсками, что он не ручается, чтобы туркмены послушались хана, и весьма вероятно, что они будут беспокоить отряд генерала Веревкина и продолжать стрелять по войскам из города. 29-го мая, когда войска туркестанского отряда вошли в район садов, прилегавших к столице ханства, командующий войсками был встречен, согласно требованию, высказанному накануне инаку Иртазали, вновь избранным ханом и его дядей.

По занятии столицы ханства, войска расположились тремя лагерями, с северной, восточной и южной сторон города, в версте расстояния от городской стены: оренбургский — на шах-абатской или хазаватской дороге; мангышлакский — на новоургенчской, и туркестанский — на хазар-аспской дорогах.

2-го июня, согласно письменному приглашению генерал-адъютанта фон-Кауфмана, явился в наш лагерь хивинский хан. Вследствие изъявления полного с его стороны согласия на все предложенные ему условия, он был допущен к управлению страной. При этом для управления ханством, на время пребывания в нем наших войск, был учрежден, под председательством хана, особый совет, состоявший из нескольких русских офицеров и хивинских сановников. [171]

Глава IX

С занятием столицы Хивинского ханства нашими войсками и с прибытием в наш лагерь хана, боевые столкновения с Хивой, как с самостоятельным владением, кончились. Оставалось только разрешить вопрос об отношениях наших к туркменам{104}.

Племя это, привыкшее к разбоям и грабежам, не имело никакого понятия о том, что значит повиноваться кому бы то ни было, а в том числе своему номинальному властителю — хану. Последний, напротив, сам находился под сильным влиянием туркмен — главных представителей военной силы в ханстве, которые в каждую данную минуту могли лишить его власти.

Радикально изменить глубоко укоренившуюся страсть к разбоям в этой многочисленной народности (до 30.000 киб.) конечно не было никакой возможности; однако необходимо было принять меры, чтобы восстановленный нами правитель ханства и по уходе наших войск был обеспечен от необузданного произвола этих хищников.

Прохождение нами степей и быстрое занятие ханства произвело на туркмен сильное нравственное впечатление. Это можно видеть из того, что и же самые батыри, которые [172] так настойчиво и неотступно преследовали оренбургско-мангышлакский отряд при движении его к Хиве, выказывали чрезвычайно миролюбивое настроение при походном движении оренбургского отряда с 19-го по 26-е июня, совершенном им из Хивы на Куня-Ургенч, через гг. Хазават, Ташаус и Кизыл-Такыр{105}.

Этот путь, проходящий по туркменским кочевкам, был совершенно благополучно пройден отрядом, при деятельной помощи жителей, которые не только исправляли мосты, засыпали встречавшиеся на пути рытвины и канавки, но даже расширяли во многих местах дороги, где они были слишком узки. При проходе наших войск через города и мимо кишлаков, жители выносили отряду лепешки и фрукты, а на месте бивуака приготовляли сено и топливо. Таким образом, это воинственное племя, по-видимому, смирилось очевидно под сильным впечатлением недавних потерь и поражений.

С целью исподволь приучить туркмен к повиновению, генерал-адъютант фон-Кауфман определил взыскать с самого беспокойного туркменского племени иомудов — байрам-шали — пеню в 300.000 рубл. Для объявления о наложении этой пени и для определения условий взноса денег и срока уплаты, командующий войсками в конце июня потребовал в Хиву старшин иомудов. К 5-му июля явилось 17 старшин, вместо потребованных 25. На заявление об уплате контрибуции старшины, после некоторого колебания, [173] изъявили согласие. При этом им было объявлено, что 1/3 часть должна быть внесена к 17-му июля, остальные же 200.000 рубл. в течение следующих пяти дней, т.е. вся сумма к 22-му июля.

Для объявления кочевникам о размере и времени взноса контрибуции, пять старшин, по одному с отделения, были отпущены, остальные же 12 были оставлены в качестве заложников. Для наблюдения за сбором контрибуции был выдвинут отряд к г. Хазавату, под начальством генерал-майора Головачева{106}. По прибытии отряда к этому городу, было получено известие, что иомуды начали откочевывать, очевидно с намерением собраться{107} и дать отпор нашим войскам. Следуя данной инструкции, генерал-майор Головачев двинулся на кочевья иомудов по дороге на Змукшыр, идущей по левой стороне Хазаватского канала.

9-го июня отряд должен был остановиться на берегу арыка Бедеркат, вследствие неимения на нем моста. На одном из предшествовавших привалов в отряд явился джигит с приказанием от командующего войсками принять самые энергические меры против туркмен-иомудов, несоглашавшихся к данному сроку на предложенные условия.

С получением этого приказания тотчас же и по всем направлениям запылали пожары. Все жилища и склады хлеба были объяты пламенем. Одновременно с этим одним из вожаков было заявлено, что туркмены [174] не успели откочевать далеко, и что их можно догнать{108}. Так как весь отряд не мог двинуться за неимением мостов через арыки, то для преследования туркмен был послан авангард из 5 сотен с ракетною батареей, под начальством полковника Блока.

Верстах в 10 от места бивуака действительно был настигнут караван, состоявший из весьма значительного числа арб, скота и жителей, направлявшихся в пески.

Пустившиеся в атаку сотни отбили около 4.000 голов скота и множество арб; туркмены же были загнаны в речку Зайкеш, где их много погибло как убитыми, так и утонувшими. Только небольшой части их удалось переправиться через речку, в пески, где они также понесли значительный урон от удачно пущенных гранат.

В этом деле потеря наша заключалась всего в одном раненном казаке. Затем, 10-го июля, отряд спокойно достиг до Исмамут-Ата, откуда через Змукшир двинулся к селению Чандыр, где и расположился лагерем 13-го июля. В 3 часа пополудни того же дня вблизи бивуака показались конные неприятельские разъезды; за ними вскоре явились и более значительные шайки. Предполагая, что неприятель намеревается напасть на лагерь, и желая предупредить это нападение, генерал-майор Головачев послал вперед 4 роты пехоты и взвод скорострелок, под начальством полковника Новомлинского, на встречу неприятелю. Так как вслед за высылкой этого отряда неприятель появился в больших массах не только с фронта, но также и с обоих флангов, то по тревоге был поднят весь отряд.

Фронтальная атака неприятеля была встречена огнем пехоты и скорострельных пушек, и не имела никакого [175] успеха. Несколько удачнее было нападение неприятеля на фланги. Так, одна из неприятельских шаек в виду левого фланга лагеря уничтожила казачий пикет, состоявший из прапорщика Каменецкого и 4 уральских казаков{109}.

Нападение на правый фланг заключалось в следующем: пользуясь садами, неприятель скрытно обошел этот фланг и стремительно бросился на задних верблюдов, которых в это время убирали в лагерь. Не смотря на огонь стрелковой цепи и прикрытия верблюдов, туркмены успели захватить 5 из них.

Однако неприятелю пришлось сильно поплатиться за это нападение: бросившись назад под нашим огнем, он наткнулся на стрелковую цепь 2-й роты 3-го стрелкового батальона, которую полковник Новомлинский, заметив нападение туркмен, перевел на путь отступления неприятеля. В этом деле, кроме упомянутой выше гибели казачьего пикета, мы не имели других потерь.

После дела 13-го июля было решено, дав дневку войскам, произвести дальнейшее наступление для окончательного поражения туркмен. [176]

Вечером на 15-е июля было объявлено, что отряд выступает в час ночи без всякого обоза, имея на себе лишь 3-х дневную дачу сухарей; обоз должен был остаться под прикрытием 2 рот 4-го стрелкового батальона и 2 скорострельных пушек.

С наступлением рассвета весь обоз предполагалось стянуть в общий вагенбург. Так как в этот же вечер было получено с постов донесение, что по разным направлениям заметно присутствие больших масс неприятеля, то выступление было отложено до 3 часов пополуночи.

В первом часу ночи случилась фальшивая тревога, принесшая впрочем большую пользу отряду. Проснувшиеся уже не ложились и занялись укладкой вещей и перевозкой их к месту, выбранному для вагенбурга. Благодаря этому, хотя ко времени выступления войск вагенбург не был готов окончательно, но левый фас и большая часть переднего были почти сплошь заставлены арбами.

Согласно предположенному движению, цепь и пикеты были сняты, и отряд, не смотря на полную темноту, начал выступление. Впереди шла ракетная команда, за ней казачий дивизион подполковника Есипова (8-я и 12-я Оренбургские сотни), за ним остальные сотни. За казаками должна была двигаться пехота и артиллерия. Не успела еще кавалерия вполне вытянуться, как впереди ракетной батареи раздался крик «ур», гиканье и шум бросившегося в атаку неприятеля. Лишь только раздались эти крики, ракетная батарея быстро развернулась и открыла стрельбу{110}. Под влиянием этого огня неприятель раздался несколько в [177] сторону и бросился на казаков, справа и слева примкнувших к батарее. Непосредственно вправо к ракетной команде пришлась 8-я Оренбургская сотня, впереди которой находился подполковник Есипов, черт. IV.

Неприятель, достигнув казаков, без выстрела бросился в ожесточенную рукопашную схватку, причем подполковник Есипов был заколот ножом; почти одновременно с этим той же сотни сотник Иванов получил несколько ран в голову.

Таким образом, 8-я Оренбургская сотня в первый же момент стычки осталась без руководителей... Казаки были смяты.

Одновременно с этим несколько отдельных шаек, пройдя садами, ворвались во внутрь расположения войск, так что туркмены скакали взад и вперед между нашими войсками, перемешавшись даже с конвоем начальника отряда, которого выручил второй батальон, бросившийся вслед затем на выручку ракетной батареи и казаков.

Добежав до места боя, роты этого батальона пропустили мимо себя кавалерию и приняли на себя атаку неприятеля; сначала пришлось, конечно, действовать больше штыком чем огнем.

Очевидно, при подобной обстановке всякая передача приказаний была невозможна, и все зависело от распорядительности и энергии частных начальников.

3-й стрелковый батальон, двинувшись туда, где были наиболее слышны крики неприятеля, тоже заменил место кавалерии и вначале штыком, а затем и залпами, пробивался вперед. Артиллерия двинулась вправо, и наткнувшись на какой-то обрыв, снялась с передков и картечью отбивалась от неприятеля, появившегося с разных сторон, причем ей пришлось стрелять вправо, вперед и влево; очистив себе дорогу картечными выстрелами, артиллерия пристроилась затем к правому флангу 3-го [178] батальона{111}, где вскоре в ней примкнул 8-й линейный батальон, которому для этого пришлось штыками пробиваться сквозь неприятеля; этот батальон составлял прикрытие артиллерии и в самом начале боя.

Одновременно с этим было произведено нападение и на вагенбург, отбитое огнем пехоты и двух скорострельных пушек; последния была поставлены под тупым углом друг к другу, по направлениям, откуда наиболее раздавались крик и шум неприятеля. Когда рассвело, неприятель, на всех пунктах разбитый и отбитый, прекратил свои атаки.

Это дело снова подтвердило мужество и хладнокровие нашей пехоты в бою, даже при самых неблагоприятных условиях. С другой стороны, оно подтверждает также и крайние невыгоды ночного движения.

Потери неприятеля в этом деле должны были быть огромны: на самой позиции было насчитано до 80 трупов; по словам же туземцев, он потерял одними убитыми 800 человек. По собранным сведениям, в деле 15-го июля кроме иомудов принимали участие туркмены и других родов, как-то: гоклены, два отделения чаудоров, имрали, часть алиели и карадашлы. Число всех туркмен простиралось, по рассказам туземцев, до 10.000 чел., в том числе 4.000 пеших и 6.000 конных. [179]

Наша убыль в этом деле заключалась в убитых: 1 штаб-офицере и 3 нижних чинах; раненных: генерал-майор Головачев (в руку), полковник фон-Мейер, подполковник Фриде, капитан Маев, сотник Иванов и нижних чинов 32. В числе последних несколько было ранено вследствие разрыва собственных ракет и их станков, из которых 5 из восьми во время стрельбы разорвались.

После отражения неприятеля, генерал-майор Головачев двинулся по следам его, через город Ильялы, по направлению к Кизыл-Такыру; на расстоянии 8 верст от Чандыра неприятель нигде не показывался. Но когда войска, пройдя Ильялы, вступили в равнину, тянувшуюся по направлению к арыку Ана-Мурад-баю, неприятель снова появился. Пользуясь крайне пересеченною местностью, он усиленно нападал на отряд, особенно же на его тыл, при переправе через арыки. Медленно подвигаясь вперед и тесня неприятеля, отряд достиг канала Ана-Мурат-бая, где и расположился на бивуаке. В 11 часов утра неприятель скрылся.

В 3 часа пополудни было предположено выступить далее, вслед за туркменами; но получив известие, что они находятся не на Кизыл-Такыре, а на низовьях Ана-Мурата, а также что местность вдоль канала Ана-Мурат затоплена водою, генерал-майор Головачев решился двинуться на Кок-Чук не прямо вдоль канала, а через Ильялы. Однако утомление людей заставило его отложить предположенное движение до следующего дня, так что ночь с 15-го на 16-е шля отряд провел на бивуаке у канала Ана-Мурат-бай.

Обратимся затем к действию оренбургского отряда. Одновременно с выступлением отряда генерала Головачева, послано было предписание начальнику оренбургского отряда, полковнику Саранчову, которому предлагалось по возвращении сотен, конвоировавших ученую экспедицию [180] полковника Глуховского на Сары-Камыш, выступить с Куна-Ургенча, и заняв позицию в Кизыл-Такыре, угрожать иомудам. В случае же враждебных с их стороны действий против оренбургского или туркестанского отрядов, приказано было приступить к наказанию ближайших иомудских аулов, а также других туркмен, если со стороны последних будет замечено сочувствие к иомудам.

Вследствие этого, дав одну дневку кавалерии, по возвращении ее с Сары-Камыша, полковник Саранчов выступил 14-го июля с Куня-Ургенча, и сделав безводный 35-ти верстн. переход, расположил отряд на бивуак около канала Шах-Мурат, верстах в 50 от того места, где в эту ночь было произведено нападение на туркестанский отряд, и в 36 от канала Ана-Мурат, где бивуакировал туркестанский отряд с 15-го на 16-е июля.

Утром 15-го июля в лагере оренбургского отряда был слышен гул, который можно было принять за артиллерийскую стрельбу, но на который, впрочем, не обратили особенного внимания.

Так как вследствие совершенного накануне 30-ти верстного перехода по страшному зною, верблюды были изнурены и многие пришли на место бивуака только на другой день утром, то отряд выступил на урочище Кизыл-Такыр только в 11 часов утра; достигнув его, отряд расположился здесь бивуаком.

Имея возможность следить за всем тем, что делается у туркмен, полковник Саранчов до прихода еще на Кизыл-Такыр составил себе понятие о положении дел. Через лазутчиков ему было известно, что значительное число иомудских аулов сосредоточилось на низовьях арыка Ана-Мурат, близ урочища Кок-Чук, недалеко от места расположения туркестанского отряда.

При движении последнего отряда, вслед за туркменами, на Кок-Чук, можно было предполагать, что кочевники [181] двинутся по дороге на Сары-Камыш, через урочище Кандыш-Кала, с целью пробраться на Усть-Урт.

Предполагая, что туркестанский отряд, двинувшись на Кок-Чук, принудит туркмен к быстрому отступлению, полковник Саранчов, пользуясь тем, что положение оренбургского отряда на Кизыл-Такыре давало случай выйти на перерез пути отступления иомудов, решился на другой день двинуться на Кандыш-Кала; об этом тотчас же было послано известие генерал-майору Головачеву. В 6 часов утра 16-го июня были получены от генерала Головачева подробности о деле 15-го июля; в этом же сообщении генерал Головачев просил полковника Саранчова двинуться к нему на соединение. В 8 и 9 часов утра, вслед за этим, были получены еще две бумаги, из которых последняя была ответом на посланное накануне заявление о предположенном движении на Кандыш-Кала. В этих бумагах генерал-майор Головачев извещал, что сам двигается на Кок-Чук через Ильялы, и считая движение туркмен на Сары-Камыш невозможным, просит передвинуть оренбургский отряд к каналу Ата-Мурат, предполагая что туркмены с Кок-Чука бросятся вдоль этого арыка.

В виду настоятельной просьбы генерал-майора Головачева передвинуться к Ата-Мурат, полковник Саранчов не счел себя в праве действовать согласно своему первоначальному предположению, и изменив направление движения, перешел к каналу Ана-Мурат, где и расположился бивуаком в версте расстояния от бывшего места бивуака туркестанского отряда и верстах в четырех от бывшего лагеря иомудов{112}. [182]

Так как по заявлению находившихся при оренбургском отряде туркестанских старшин, местность вниз по каналу до урочища Кок-Чук не могла быть совершенно наводнена, то были посланы лазутчики для осмотра ее, с тем что если движение по ней окажется возможным, то на другой же день направиться по этому пути. В этот день в отряд явился персиянин, сбежавший от туркмен, который сообщил, что судя по разговорам иомудов, они решились уйти к текинцам; большая часть их направилась к урочищу Кандыш-Кала, с тем чтобы оттуда двинуться на Сары-Камыш; часть же иомудов еще раньше направилась через Змукшир на колодезь Ортакуй.

Получив утром 17-го июля известие через лазутчиков, что прямой путь к Кок-Чуку удобопроходим, начальник оренбургского отряда двинулся по этому направлению. Местность оказалась наводненной только лишь на небольшом пространстве, там где был лагерь иомудов, находившихся верстах в 4 от места ночлега оренбургского отряда. Вообще как лагерь, так и весь путь к Кок-Чуку, был усеян изломанными арбами и другими признаками поспешного бегства туркмен.

Как только отряд тронулся с места бивуака, явился чабар от туркестанского отряда, привезший отношение от генерал-майора Головачева, в котором последний сообщал, что получив известие о том, что туркмены откочевали к Змукширу; на прежние места их жительства, туркестанский отряд с ночлега на арыке Ходжа-Гельдыхан на рассвете 17-го июля выступает по направлению на Змукшир.

Вместе с этим генерал-майор Головачев просил начальника оренбургского отряда перейти со своим отрядом в г. Ильялы. Получив эти известия и в то же время видя, что иомуды только-что ушли к Кок-Чуку, полковник Саранчов продолжал свое движение в этому [183] урочищу, с тем что если особые обстоятельства не задержат, на другой день перейти в Ильялы.

Отойдя верст 8 от места ночлега, начальник оренбургского отряда остановил дальнейшее движение отряда, образовав из тяжестей вагенбург, сам же с 4 сотнями, 4 орудиями и ротой стрелков, посаженных на верблюдов, двинулся по следам иомудов; в 8 верстах от вагенбурга был встречен новый лагерь и все признаки недавно бывшего здесь туркестанского отряда, множество арб, несколько убитых и раненных арбакешей и женщин, которые объяснили, что отряд был здесь несколько часов тому назад. Убедившись из этого, что туркестанский отряд, вместо движения к Змукширу, пошел в противную сторону, по направленно к Кандыш-Кала, и что вследствие этого дальнейшее движение в этом направлении было бы бесполезно, полковник Саранчов остановил войска, не доходя до бывшего туркестанского лагеря, выслав доктора под прикрытием сотни казаков, с целью оказать на сколько возможно помощь раненным. Через несколько часов прибыли туркестанские войска, возвращавшиеся обратно после удачного преследования туркмен. Таким образом, 17-го июня последовало соединение обоих отрядов. Изменив свое намерение двинуться на Измыкшир, генерал-майор Головачев направил отряд на Кок-Чук и Кандыш-Кала. Вскоре по начатии движения вдали показалась пыль; полагая что это происходит от движения перекочовывающих туркмен, генерал-майор Головачев направил всю кавалерию, под начальством полковника Блока, для преследования неприятеля.

Этим авангардом действительно были настигнуты 3 неприятельские вагенбурга, верстах в 6 один от другого. Наиболее значительный был последний, заключавший в себе 1.000 арб{113}. Против него были направлены [184] 17-я Оренбургская и 5-я Семирченская сотни, под начальством Его Императорского Высочества Князя Романовского Герцога Лейхтенбергского, отбросившие туркмен от вагенбурга{114}; преследование двух других сотен довершило поражение неприятеля. Овладев 3 вагенбургами, полковник Блок счел необходимым прекратить дальнейшее преследование. В этот день кавалерией было отбито у туркмен до 5.237 голов крупного и мелкого скота, 119 верблюдов и до 3.000 арб, нагруженных различным имуществом. Потеря наша ограничилась 3 раненными казаками и 2 джигитами. Урон неприятеля простирался до 500 убитых.

На следующий день оба отряда, оренбургский и туркестанский, перешли в окрестность Ильялы, а на другой день туда же прибыл главный начальник экспедиции не получавшей в течение 5 дней известия от генерал-майора Головачева. Хивинский хан, узнав о поражении туркмен, прислал командующему войсками письмо, с поздравлением с победой над его врагами; такое же поздравление было получено и начальником оренбургского отряда.

Чтобы покончить с туркменским вопросом, генерал-адъютант фон-Кауфман собрал в Ильялы старшин всех родов туркмен, за исключением рода кара-чоху, непринимавшего участия в восстании, и потребовал с них уплаты пени в 310.000 рубл. в 12-ти дневной срок; с целью облегчения взноса этой суммы, дозволено было в зачет части ее представлять верблюдов.

Однако, не смотря но все желание туркмен выполнить это требование к означенному сроку, они были не в состоянии этого сделать, так что ко 2-му августа ими внесена была едва 1/3 всей суммы. Желая однако взыскать [185] остальную часть пени, генерал-адъютант фон-Кауфман взял в залог старшин и почетных лиц, с условием, что они будут освобождены по взносе всей суммы. Для того же чтобы еще больше облегчить взнос контрибуции, разрешено было принимать в уплату и пшеницу{115}.

После погрома туркмен, туркестанский отряд снова прибыл 6-го августа в г. Хиву. 12-го же августа мирный договор был подписан генерал-адъютантом фон-Кауфманом и хивинским ханом.

Войска всех трех отрядов начали понемногу готовиться в обратный путь. 9-го августа мангышлакский отряд выступил из Хивы и 18-го прибыл в Кунград. Двинувшись 21-го из этого города, этот отряд прошел Усть-Урт по новому, более северному пути, тремя параллельными колоннами, и 10-го — 12-го сентября прибыл в Киндерли. При этом отряде следовали до 1.000 возвращавшихся на родину персиян, а также и средний брат хана Атаджан, пожелавший переселиться в Россию из опасения преследования со стороны старшего брата, подозревавшего его в желании захватить власть в свои руки.

Оренбургский отряд, возвратившись 4-го августа в Куня-Ургенч, 18-го числа выступил из этого города и 22-го прибыл в Кунград. После дневки в этом городе, он двинулся по старой дороге на мыс Ургу и далее по Усть-Урту и Эмбенским степям к Эмбенскому посту, куда и прибыл 24-го сентября. Позже всех выступил туркестанский отряд, войска которого двинулись лишь 5-го и 6-го сентября. Часть этого отряда (5 сотен и ракетный взвод) [186] направилась на Шабаз-вали к Иркибаю, а оттуда в Перовск; другая же (11 рот пехоты, сотня казаков и 12 орудий) — по старому пути на Хал-ата и Джизак в Ташкент, куда и прибыла 11-го — 13-го октября.

При выступлении туркестанского отряда ему пришлось, для обеспечения исполнения заключенных с ханом условий, отделить от себя отряд, оставленный во вновь устроенном, на правом берегу Аму-Дарьи, Петро-Александровском укреплении{116}. Последнее устроено в саду диван-беги Мат-Ниаза, в расстоянии 2 1/2–3 верст от берега Аму-Дарьи, верстах в 4 от Шурахана и в 9 от переправы у Ханки, при деятельном участии всех войск туркестанского отряда.

Сообщение оставленного отряда производится с Россиею через Казалинск, по дороге, как показал опыт, не представляющей особых затруднений.

Как скоро явится возможность возвратить эту горсть людей, заброшенных в силу необходимости так далеко от родины, — покажет одно будущее.

Е. Саранчов.

Примечания

{1} Г. Потто в своих лекциях «о степных походах» говорит, что отряд Бековича имел вьючных животных в размере одного верблюда на 2 нижних чинов, что составит на весь отряд около 1.800 этих животных. Не знаю, откуда почерпнуты им эти сведения. Приводимые мною цифры взяты из сочинения г. Голосова «Поход в Хиву в 1817 году». Кроме 200 верблюдов и 300 арб, в отряде Бековича имелись вьючные лошади, по одной на 2 кавалеристов; в отряде же Перовского, помимо верблюдов, имелось еще 7.600 троечных подвод.

{2} Зачинщики киргизского восстания, спасаясь от кары правосудия, находили радушный прием, в Хиве, где служили агентами для распространения прокламаций между нашими киргизами. Так, в 1869 году, туда прибыли мятежные киргизы: Кутебаров, Ас-Берген и есаул русской службы, хан Галий-Ярусланов; последний даже был возведен Хивинским ханом в звание Киргизского хана.

{3} Арало-Каспийская впадина называется иначе Татарией, Туркестаном, Великою Бухарией, у персиян Тураном, а в средние века Джагатаем.

{4} Оренбургско-кавказского и туркестанского.

{5} «Всего войска, говорит этот путешественник, в распоряжении хана до 20.000 чел., но в случае надобности это число может быть удвоено».

{6} Это несогласно с мнением г. Венюкова, полагавшим правый берег выше левого, «по самому свойству берегов, из которых правый выше левого», говорит он и т. п.

{7} Вообще к показываемой г. Данилевским ширине каналов следует прибавить по нескольку сажень. Ширина встречавшихся нам больших каналов колеблется между 15–25 саженями; только Полван-ата имеет около Хивы незначительную ширину, едва достигающую 2 саж.

{8} Вот слова, приводимые им: «С точки зрения тактики они представляют довольно важные препятствия, в стратегическом же смысле еще важнее, ибо стоит только овладеть их истоками и запереть воду, чтобы вынудить немедленную покорность всех городов и селений, пользующихся из них водою».

{9} Стены Рима и других крепостей римской постройки имели от 3 до 4 саж. высоты и около 1 сажени толщины. Стены Вавилона были в 70 фут. толщины, Ниневии в 30, Пирея и Византии в 20 фут.

{10} Считаю долгом заявить, что только состав оренбургского отряда известен мне по официальным документам; что касается остальных отрядов, то состав их взят мною из корреспонденций, помещавшихся на страницах Русского Инвалида, а потому за верности приводимых цифр я не ручаюсь.

{11} При обсуждении плана действий не было известно, что Айбургир высох, а потому в нем было обозначено движение на Куня-Ургенч.

{12} Г. Лобысевич, в своей статье «Взятие Хивы», помещенной в Вестнике Европы, показывает другой состав мангышлакского отряда — в 16 рот пехоты и 8 орудий. Вероятно это разноречие произошло от того, что г. Лобысевич, при составлении статьи, руководствовался только общим планом действий, где число войск было показано приблизительно.

{13} Расход частей войск при этом был следующий: от оренбургского отряда: в Эмбенском посту оставлена сотня для конвоирования транспортов до урочища Исен-Чагыла; в Исен-Чагыле также была оставлена сотня, конвоировавшая транспорт до мыса Урги; в укреплении на Урге были оставлена 1 рота, 1 сотня и 2 ракетных станка. От мангышлакского отряда: в урочище Биш-акты были оставлены 2 роты и 1 сотня; в Ильтеидже 1 рота и 2 полевых орудия. От казалинского отряда в урочище Иркибай были оставлены 2 роты и 2 горных орудия. От туркестанского отряда в урочище Хал-ата 1 рота — 1/2 сотни казаков и 2 облегченных пушки.

{14} Числовые данные, помещенные в этой, а также в следующих главах, заимствованы мною из дел «О Хивинской экспедиции 1873 года», находившихся в штабе оренбургского экспедиционного отряда. Более подробное изложение их находится в статье г. Лобысевича «Взятие Хивы», помещенной в Вестнике Европы за 1873 год. Не будучи участником экспедиции, г. Лобысевич главным образом руководствовался вышеупомянутыми официальными документами.

{15} Старшими адъютантами штаба были назначены: генерального штаба капитан Иванов и Уральского войска есаул Сладков. Заведывание артиллерийскою частью отряда было поручено полковнику Константиновичу; заведывание инженерною частью отряда — капитану Красовскому; помощником к нему был назначен подпоручик Саранчов; начальником кавалерии — полковник Леонтьев; заведующим интендантскою частью — капитан Эсмонтов. При начальнике отряда состояли: подполковник Соколов, майор Ладыженский, поручик граф Шувалов, ротмистр Мореншильд и штабс-капитан Геринг. Кроме того, для поручений по интендантской части при нем же находились: майор Навроцкий и капитан Лукин.

{16} Пехота была вооружена игольчатыми ружьями системы Карле, вопреки заявлению корреспондента «Русского Инвалида», Г. В., утверждавшего, что солдаты имеют ружья системы Крика (см. № Р. И.), во всем отряде не было ни одного ружья этой системы.

{17} За исключением припасов Общества попечения о больных и раненных, которые везлись на счет Общества.

{18} Кроме этих войск, при отряде находилось сто киргизских всадников-джигитов с самым разнообразным вооружением. Все они были выставлены киргизскими общинами, снабдившими каждого из них 2 лошадьми и деньгами на продовольствие. Эти джигиты имели своего начальника, которому подчинялись начальники полусотен и десятков. Во время движения по степи они приносили большую пользу. По вступлении же в хивинские пределы джигиты никак не могли освоиться с мыслью, что находясь в неприятельской стране, нельзя грабить, а потому, после нескольких беспорядков, большая часть их была отпущена по домам. Кроме джигитов при отряде находились вожаки и чабары. Первые, отлично зная местность, служили проводниками, вторые же возили корреспонденцию.

{19} Для того чтобы контрагент не мог поставить слабосильных и молодых верблюдов, была составлена особая комиссия из нескольких штаб и обер-офицеров, принимавшая только тех верблюдов, которые в состоянии были поднять груз в 17 пудов.

{20} Чтобы сберечь казачьих лошадей, которые вообще были крайне изнурены, дальше разъезды высылались из джигитов, которые все были о двуконь. Когда отряд двинулся с Исен-Чагила и авангарда не было, то разъезды высылались от первого эшелона.

{21} Собственно до мыса Урга приходилось высылать разъезды в одну сторону так как отряд шел почти над краем Чинка.

{22} Во все время похода верблюдовожатые, также как и джигиты, должны были кормиться на свой счет; едва ли это было рационально, так как вследствие этого они страшно бедствовали. Некоторые из них, кто побогаче, имели с собой запас крупы и муки, но к массе вполне можно применить слова: «ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы». Зачастую приходилось видеть, как около околевшего верблюда толпилась масса лаучей, отрезывавших от трупа кто что может, чтобы потом из этого сделать себе обед. Мудрено ли, что под давлением крайней нужды они делали иногда похищение из перевозимой ими провизии. Жалостливые солдатики часто делились с ними своим пайком и смотрели сквозь пальцы на опустошения, производимые ими в кулях с сухарями.

{23} Первое время наблюдение за обозом было возложено на дежурного по отряду; однако же опыт показал неудобство такого порядка и потому до вступления в район действий хивинских войск, заведывание обозом на время движения отряда поручалось назначаемым, по очереди офицерам, из числа состоявших при генерале Веревкине; в помощь к ним назначались урядник и 2 казака; эти же офицеры назначались и для поверки правильности отправления аванпостной службы.

{24} Верблюды двигались нитками по 7–8 штук в каждой; на первом обыкновенно сидел лауч (верблюдовожатый), управлявший помощью веревки, привязанной к палочке, продетой в ноздри животного; позади идущий верблюд привязывался помощью этой веревочки к седлу предыдущего и т. д.

{25} Само собою разумеется, что подобная мера была принята не по приказанию начальника отряда, а по инициативе самих нижних чинов, которые, сознавая, что с потерей провианта может наступить и собственная гибель в бесплодной пустыне, дружно принимались помогать своим друзьям-верблюдам.

{26} Лично я не видел этого укрепления, так как в этот день, вместе с другими офицерами, поехал несколько в сторону, чтобы посмотреть на туземную диковинку — камень, на котором видны следы ноги человека и лап верблюда и верблюжонка. Этот камень находится на одной из вершин Чушкакульских гор; возвышаясь фут. на 9 над горизонтом, он имеет вид неправильной усеченной пирамиды, площадь верхнего основания которой доходит до квадратной сажени; на нем довольно ясно видны эти следы, находящиеся один вблизи другого.

{27} Первый эшелон под непосредственным начальством генерала Веревкина, состоял из 3 рот пехоты 2 сотен и 4 орудий; 2-й, под начальством полковника Константиновича, — из 3 рот, одной сотни и 2 орудий; 3-й, под начальством полковника Леонтьева, — из 2 рот, 2 сотен и ракетной батареи; наконец 4-й — из обозного транспорта, с прикрытием из остальных войск отряда, за исключением одной сотни, оставленной в Исен-Чагиле для конвоирования транспорта с продовольствием до мыса Урга.

{28} «На приаральской части Чинка, говорит г. Венюков, спуск невозможен, так что караван, идущий вверху, по гребню Чинка, не может сноситься с другим, который следует у него на виду, но у подошвы обрыва, т.е. вдоль самого берега.»

{29} Кроме рассмотренных источников воды следует упомянуть о снеге, который мы находили в ущельях Чинка вплоть до Касармы. Получаемая из него вода была совершенно пресная, но зато была очень мутная, вследствие примеси извести.

{30} При оренбургском отряде находились 4 саперных унтер-офицера, присланных от Сводной Саперной бригады. Вот имена их: лейб-гвардии Саперного батальона Филипп Онуфриев, Гренадерского — Петр Ледягин, 7-го Саперного — Харитон Егоров, I Саперного Резервного — Самуил Иванов; первые два окончили курс бригадной школы с званием кондукторов.

{31} Что касается до состояния погоды во время движения по Усть-Урту, то начиная с 20-го апреля бывшее тепло сменилось холодом с страшным ветром, засыпавшим песком и едкою известковою пылью глаза, нос и уши, и нередко срывавшим ночью юламейки. С 25-го числа снова наступила жара в 25–30°, уже не спадавшая и возросшая впоследствии почти до 45–50° по Р.

{32} Прокламации эти принесли столько пользы, избавив страну от излишнего кровопролития, что я считаю полезным привести одну из них целиком. Вот прокламация к киргизам: «Киргизы разных родов и отделений, живущие в хивинских пределах! По воле Его Императорского Величества Государя Всероссийского, хивинское правительство и его подданные должны понести наказание, заслуженное ими разными враждебными действиями против могущественной России, как-то: вторжением вооруженных шаек в русские пределы, подстрекательством русских подданных киргизов к мятежу и неповиновению законной власти, грабежами, задержанием в плену русских подданных и многими другими подобными поступками. Наказание постигнет всех тех жителей хивинских владений, которые захотят встретить русские войска с оружием в руках, или будут каким либо другим образом противодействовать их успехам и не исполнять приказаний русских военачальников».

«Но гораздо суровее, чем для других, наказание это будет для тех из киргизов, находящихся в хивинских пределах, которые, забыв Бога и данную ими или их предками присягу на верность Российскому Императору, не раскаются и на этот раз, и будут действовать за одно с врагами Его Величества».

«Однако же Государь Всероссийский справедлив и многомилостив; он желает, чтобы казнь соответствовала вине, и чтобы невинные не пострадали. Его Величеству известно, что иные из киргизов, откочевавшие в Хиву по своим хозяйственным надобностям, задержаны там хивинскими властями; другие, переселясь туда в прежние времена, не могли возвратиться на свою родину или по бедности, или потому, что обзавелись там постоянным хозяйством; третьи, наконец, ушли или по наущению неблагонамеренных людей, или из страха наказания за какие либо противозаконные проступки, а потом уже возвратиться не смели. Поэтому объявляется ныне всем проживающим в хивинских пределах киргизам, чтобы они не уходили от русских отрядов, а сидели бы с аулами на своих местах и немедленно высылали бы ко мне своих старшин с изъявлением покорности».

«Те из них, которые изъявят покорность и ни в чем противозаконном, ни прежде ни теперь, виновны не будут, не подвергнутся никакому наказанию или насилию, в за все, что они захотят продать русским войсками, получат наличные деньги; те же, которые имеют за собою какую либо вину, могут рассчитывать на снисхождение, как добровольно явившиеся. Если же найдутся между ними такие, которые захотят сражаться с русскими войсками, или каким нибудь другим образом действовать за одно с нашими врагами, то с подобными людьми будет поступлено без всякой пощады и жалости, не только как с врагами, но как с изменниками своего законного государя».

«Вникните, киргизы, хорошо в мои слова; они истекают из истинного желания вам добра». Подписал: Начальник оренбургского отряда генерал-лейтенант Веревкин.

{33} Последнее мнение заимствовано мной из сочинения г. Голосова «Хивинский поход в 1717 году». Чтобы покороче познакомить с ним, привожу его целиком: «работу замка Давлет-гирей нельзя приписать Хивинцам или киргизам. Замок этот был вероятно, устроен в цветущую эпоху состояния аравийской торговли и процветания Ховарезма, или же во времена владычества Золотой орды, ханы которой оказывали покровительство торговле. По сведениям Карамзина, в XIII и XIV столетиях купцы ездили с товарами из Хивы в Крым и в течение 3-х месячной поездки не брали с собой никаких запасов, потому что все могли найти на торговых путях в караван-сараях и гостиных дворах». Замечу здесь, что последнее предположение едва ли верно, так как в случае сношений с Крымом замок Давлет-гирей не мог принести пользы, потому что сношения эти производились по пути кн. Бековича-Черкасского.

{34} «Там где киргизы различают уже очертания предметов, масть лошадей и пр., европеец усматривает только неясные точки», говорит г. Потто в своих лекциях.

{35} Левый берег Аральского моря на всем протяжении от урочища Каратамак до Ак-суат покрыт песком и совершенно лишен всякой растительности. Только несколько верст южнее урочища Ак-суат он покрывается камышом, который, чем далее на юг, тем занимает все большее и большее пространство, и наконец, море незаметно переходит в болото.

{36} Замечательно совпадение обстоятельств: Исет Кутебаров убил отца хана Галия, когда тот был султаном-правителем; теперь же тот же самый Исет взял на поруки сына своего заклятого врага.

{37} Для дальнейшей перевозки транспортов с продовольствием в Урге было оставлено 1.200 верблюдов.

{38} Так как стены в этих постройках были глиняные, то все разрушение заключалось только в том, что был разобран потолок; полученное от этого дерево и пошло на вышесказанные работы.

{39} Аральская флотилия из 2 пароходов — «Самарканд» (70 сил) и «Перовский», (40 сил) -, войдя 28-го апреля в Улькун-Дарью, имела артиллерийскую перестрелку с гарнизоном крепости Ак-Кала, находящейся на правом берегу рукава; при этом одно из хивинских ядер повредило установку носового орудия на «Самарканде», и разбившись, ранило и контузило осколками начальника флотилии, капитана 2-го ранга Ситникова, и 8 нижних чинов. Когда этот пароход вышел на высоту укрепленных ворот, то неприятель бросился бежать из крепости; эскадра же идя вверх, 2-го мая остановилась за мелководьем верстах в 60 от Кунграда. 7-го мая от нее была выслана команда из 11 нижних чинов, вызвавшихся добровольно, с целью осмотреть плотины, имевшиеся в Улькун-Дарье, и войти в сношение с генералом Веревкиным, провести в Кунград эту команду вызвался откочевавший из Сырдарьинской области киргиз-чиклинец Утень.

{40} Работал собственно один взвод, так как другой стоял на аванпостах для предупреждения нечаянного нападения неприятеля, который на этот раз однако нас не потревожил.

{41} Вероятно плотины, которыми хивинцы запрудили Улькун-Дарью, имеют тот же самый характер.

{42} Во второй главе был показан общий состав туркестанского отряда. Джизакская колонна состояла из 12 рот пехоты, 5 1/2 сотен казаков, 16 орудий, в том числе 2 облегченных пушки, и ракетного дивизиона. При этой колонне следовали Его Императорское Высочество князь Евгений Максимилианович Романовский, герцог Лейхтенбергский, главный начальник всех экспедиционных войск и полевой штаб.

{43} Начальниками этих эшелонов были назначены: полковники Колокольцов, Новомлинский, Веймарн и подполковник Терейковский, помощниками же их: подполковник Полторацкий, полковник Блок, подполковник Принц и майор Сабуров.

{44} Во время движения оренбургского отряда к Хиве, не получая никаких известий о туркестанских войсках, мы обращались с вопросами о них к туземцам, являвшимся к нам или к пленникам. На вопрос о том, много ли войск выставлено против туркестанского отряда, они отвечали отрицательно, говоря, что не боялись этого отряда, так как не допускали возможности прохождения им степей. «Когда он свернул в Бухарские владения, говорили они, то наш хан решил, что они идут на Бухару, и успокоился. Когда же войска пошли по направлению на Хал-ата и далее, то мы окончательно пришли к заключению, что он не дойдет до Аму, и хан выслал только небольшую партию, под начальством Садыка, с целью разграбить вьюки и подобрать тех, кто еще не умер от жажды.»

{45} Во время этого движения получено было донесение из Казалинска, извещавшее, что в этот город прибыл посланец Хивинского хана, с письмом от последнего и с 21 человеком русских пленных, бывших в Хиве.

{46} На урочище, Аристан-бель-Кудук вода оказалась в изобилии, причем глубина колодцев простиралась до 5 саж.; но вообще при движении отряда колодцы встречались и значительно глубже, до 16 саж. глубины. Устройство их следующее: внутренность их одета камнями; из этих же камней устроен и сруб, на верху которого находится горизонтальная жердь, простая или с неподвижным блоком. Диаметр колодца доходил до двух арш., но иногда был значительно меньше. Воду из колодцев достают помощью кожаного ведра из верблюжьей брюшины. Благодаря этому ведру, вода не мутится, сколько бы ее ни черпали. Иногда к срубу примыкает земляной бассейн, обложенный камнями. Этот бассейн соединяется с земляным же обложенным камнем корытом. Для водопоя вода наливается в бассейн и оттуда пропускается в корыто.

{47} Сведения о пути на Тамды и Мин-Булак были собраны подполковником Ивановым, который еще в феврале месяце был послан из Ташкента в Кизыл-кумскую степь, с конвоем из сотни казаков. Из урочища Тамды им были посланы лазутчики через Мын-Булак на Шурахан, которые по возвращении своем заявили, что, по приказанию хана, Садык собирает шайку, с целью, направясь на путь туркестанского отряда, завалить и испортить колодцы. Чтобы предупредить его, был выслан отряд из 1 1/2 сотни казаков, под начальством подполковника Главацкого. Присоединив к себе сотню, бывшую в конвое подполковника Иванова, он должен был действовать смотря по обстоятельствам, причем ему дозволялось, в случае надобности, двинуться к Буканским горам, и прогнав Садыка, занять и расчистить колодцы.

{48} Казалинская колонна состояла из 9 рот пехоты, 1 1/2 сотни казаков, 4 горных орудий, 2 картечниц и ракетной команды.

{49} Передовая колонна состояла из роты сапер, 2 рот стрелков, 4 горных и 2 скорострельных орудий, и 1/2 сотни казаков; она выступила с урочища Хал-ата 27-го апреля в 3 1/2 часа пополудни.

{50} 9 рот пехоты, 8 орудий и 3 1/2 сотни казаков.

{51} Вот как рисует один из корреспондентов картину выступления: «В самое короткое время лагерь осветился множеством костров: многие жгли вещи, не смотря на то, что значительная часть тяжестей была оставлена еще в укреплении Св. Георгия. Пылали целые юламейки, сундуки, кошмы, мешки... Каждый жег все что мог, рассчитывая на то, чтобы по возможности более взять воды». (Руск. Инв. № 151).

{52} Русск. Инв. № 144.

{53} Описание движения туркестанского отряда, кроме официальных донесений, помещавшихся в Русск. Инв., взято из корреспонденций Русского Инвалида, помещенных в №№ 100, 101, 102, 104, 105, 116, 117, 118, 119, 135, 144, 151 и 152.

{54} Имея целью описать действия оренбургского отряда, которых я был очевидцем, я только слегка касаюсь действий других отрядов, принявших непосредственное участие в покорении Хивинского ханства. Вследствие этого, минуя описание движения красноводского отряда, я прямо перехожу к мангышлакскому.

{55} Сведения о походном движении мангышлакского отряда заимствованы мной из корреспонд. Р. И. №№ 90, 107, 129, 148.

{56} Мангышлакский отряд состоял из 12 рот пехоты (7 рот Апшеронского, 3 Ширванского и 2 Самурского пехотных полков), 6 сотен казаков (4 сборных сотен Терского казачьего войска и 2 Дагестанского конно-иррегулярного полка), 6 орудий (из них 2 горных) и 3 ракетных станков. Кроме того при отряде имелась команда конной милиции.

{57} Одна из этих рот (Апшеронского полка) осталась в Биш-Акты; другая же (Самурского полка) вернулась обратно в Киндерли.

{58} Движение эшелонов было распределено таким образом: первый эшелон, под начальством генерального штаба подполковника Скобелева, шел, обыкновенно, с 3 до 9 часов утра и с 4 до 8 вечера; второй, начальником которого был генерального штаба подполковник Гродеков, шел с 4 до 8 вечера и с 3 до 9 часов утра; наконец, третий, под начальством генерального штаба подполковника Пожарова шел, как и первый эшелон, с 3 до 9 утра и с 4 до 8 вечера. Таким образом каждый эшелон подходили к колодцам, когда другой уже выступал с них.

{59} Встречавшиеся при движении мангышлакского отряда по Усть-Урту колодцы отличались значительною глубиной, которая вообще изменялась от 12 до 15 саж. Колодцы в урочище Кыныр имели около 30 саж. глубины.

{60} Рекогносцировочный отряд состоял из 5 рот пехоты, всей кавалерии, горного взвода, ракетной команды и полевого орудия.

{61} Предписание это застало мангышлакский отряд у следующих колодцев: авангард — у Итыбая; 3-й эшелон — на пути от Байчагира к Табын-су; кавалерию, при которой находился и полковник Ломакин, — на Алане.

{62} Подробности этой стычки заключались в следующем. На один из аулов наткнулся подполковник Скобелев с 12 казаками. Встреченный выстрелами, он бросился на киргизов в шашки, и не смотря на то, что их было до 100 человек, обратил их в бегство; при этом было захвачено 180 верблюдов и до 800 пуд. хлеба. Опомнившиеся киргизы, видя малочисленность разъезда, снова собрались в кучки и атаковали казаков. Вскоре однако на выручку прибыла пехота (рота Апшеронского и взвод Самурского полков). С прибытием пехоты, киргизы обратились в бегство. В этой стычке у нас были легко ранены 4 офицера и 2 казака.

{63} При мангышлакском отряде следовал прусский военный агент, поручик Штум, единственный представитель иностранных войск, сопровождавший наши колонны во все время экспедиции. По возвращении в Пруссию, он в нескольких статьях, помещенных в «Северо-Германской Всеобщей Газете» описал все свои впечатления. Вот как он отзывается о безводном переходе, совершенном войсками мангышлакского отряда при движении от Алана к Кунграду. «Этот переход, совершенный войсками в течение 3 дней по знойной, песчаной пустыне, при совершенном отсутствии воды, представляет собою быть может один из замечательнейших подвигов, когда либо совершенных пехотою с тех пор, как существуют армии. Переход от Алана до Кунграда навсегда останется в военной истории России одним из славных эпизодов деятельности не только кавказских войск, по и вообще всей русской армии, и в особенности беспримерно мужественной, выносливой и хорошо дисциплинированной русской пехоты».

{64} Это можно отчасти видеть, сравнивая убыль в людях, понесенную обоими отрядами. В оренбургско-мангышлакском отряде, не считая раненных под Итыбаем, выбыло из строя до 29-го мая включительно: убитыми: 1 офицер, 11 нижних чинов; раненными: 8 офицеров (в том числе начальник соединенных отрядов) и 83 нижних чинов, всего 103 человека. В туркестанском отряде в течение того же времени убитых не было, раненных же было 3 офицера, 5 нижних чинов и 3 джигита, считая в этом числе 9 чел. раненных в деле 27-го апреля, во время нападения на разъезд подполковника Иванова.

{65} Артиллерия состояла из нарезных, заряжающихся с казны пушек; пехота имела такие же ружья. Только казаки имели нарезные ружья, заряжающиеся с дула.

{66} Только в деле под Гурленем, при нападении на обоз, неприятель имел успех. В этот день у нас был убит в обозе один унтер-офицер и ранено 2 солдата; при этом неприятелем были разграблены вьюки 2 верблюдов.

{67} Известно, что генерал Веревкин, вследствие полученной раны, был принужден вскоре по взятии Хивы вернуться обратно в Россию, хан же остался на месте; надо полагать, что новым начальникам городов не поздоровилось от старого правителя ханства.

{68} В этот день произошло двукратное столкновение неприятеля с нашими войсками, замечательное не по числу войск, принявших в нем участие, но по энергии и смелости атакующего. В этот же день мы в первый раз понесли потерю, и увидели раненных и убитых у неприятеля. Первое впечатление всегда сильнее, поэтому и у меня сохранилось вполне ясное воспоминание обо всех подробностях этого дела, которые я и помещаю здесь, рискуя вдаться в некоторые подробности.

{69} При этом прапорщиком Лойко был послан казак с донесением о нападении. Этот казак, как мы видели выше, успел благополучно прискакать в отряд.

{70} Удар был так силен, а шашка так плоха, что от удара она сломалась.

{71} № 3 Оренбургская сотня под начальством есаула Пискунова.

{72} Причина тревоги заключалась в следующем: на один из бекетов наткнулась неприятельская партия, по которой казаками было сделано несколько выстрелов. Один из горнистов, услыша выстрелы, начал играть тревогу и поднял весь отряд.

{73} Жители Ходжейли принадлежат к ходжам, считающим себя потомками Магомета. Они вообще отличаются мирным характером, занимаются земледелием и в военных действиях не принимали никакого участия.

{74} Имея в виду значительную массу неприятеля, следует допустить, что он начал отступление из города во время стоянки наших войск на бивуаке, а может быть даже и несколько раньше.

{75} Между хивинцами в это время распространился слух, что Садык, напав на туркестанский отряд, бывший еще на правом берегу Аму отбил у него 2.000 верблюдов.

{76} Если верить рассказам хивинцев, то отец нынешнего властителя Хивы, хан Сеид-Магомет, с целью наказать и усмирить возмутившихся туркмен-иомудов, приказал устроить эту плотину, чтобы, преградив течение Лаудана, оставить без воды местность, по которой кочуют эти туркмены. Мера оказалась действительной — туркмены смирились. Однако хан не позволил разрушить устроенную плотину, а внимая просьбам туркмен, разрешил вырыть другой канал, значительно меньших размеров. Канал этот, саж. в 6 ширины, действительно проходит в нескольких верстах южнее плотины.

{77} В этот день, также как и прежде, войска Оренбургского отряда составляли правое крыло, а мангышлакского — левое; ближайшее начальство над последними было поручено полковнику Ломакину. Обоз был отделен в особую колонну.

{78} Колесный обоз, состоявший из небольшого числа офицерских повозок и казачьих каруц, был отделен от верблюжьего транспорта и следовал непосредственно за войсками, под прикрытием роты пехоты.

{79} Баранта (грабеж) в отряде была строго запрещена. В отношении нижних чинов, находившихся в строю, это было вполне достижимо, по подобный результат был невозможен относительно нижних чинов, конвоировавших обоз, особенно при проходе через Мангыт, когда люди видели, что в самом городе происходила кровопролитная схватка. Для предупреждения грабежа и бесчинств в Мангыте, немедленно по приходе на бивуак были посланы казачьи патрули с офицерами, которые вскоре и восстановили порядок. Сознавая невозможность полного прекращения грабежа, при движении через город обоза, начальник отряда при дальнейшем движении старался проходить не через самый город, а по дорогам, идущим мимо, чем действительно эта цель и была вполне достигнута.

{80} 2-й Оренбургский и соединенный Ширвано-Самурский.

{81} В этот же день вечером посланец хивинского хана доставил генералу Веревкину письмо своего повелителя, зашитое вместо конверта в шелковую ткань. В этом письме хан просил генерала остановить дальнейшее движение войск, подобно тому как это сделал, по его словам, генерал фон-Кауфман. Так как ведение переговоров было исключительно возложено на генерал-адъютанта фон-Кауфмана, то генерал Веревкин отвечал на это письмо отказом.

{82} Здесь говорится о войсках, которые еще имели намерение продолжать борьбу; большая же часть разбитых туркмен после дела 22 го мая разошлась по домам.

{83} Чуть ли не мы сами надоумили хивинцев относительно важного значения для нас мостов. Когда к нам явились депутации от городов Гурленя, Янги-яба и друг., то им внушено было, между прочим, озаботиться починкой мостов. На другой день, в деле под Гурленем, неприятель не имел времени разрушить их, так как ему самому приходилось переходить через мосты под нашими выстрелами. 23-го же мая мост через канал Клыч-ниаз-бай был сожжен, и затем неприятель каждый день делал попытки к сожжению более значительных мостов. Только посылаемый авангард, занимавший место переправы на плечах неприятеля, препятствовал окончательно разрушать их.

{84} Перевозимый мост состоял из обыкновенных козел о 4 ногах; составные части этих козел скреплялись железными болтами.

{85} Когда войска расположились на бивуак 24-го мая, вблизи места выбранного для устройства моста, то с противоположного берега из кустарников, находившихся в полуверсте от бивуака, по другую сторону арыка, неприятель открыл ружейную стрельбу. С целью прогнать оттуда неприятеля, а также занять мост на р. Алдач, верстах в 6 впереди бивуака, посланы были 3 казачьи сотни, под начальством полковника Леонтьева; поручение это им было исполнено вполне успешно. С речки Алдач были посланы два разъезда, причем разъезд поручика графа Шувалова открыл шайку, засевшую в кишлаках, лежащих по дороге в Шах-абат.

{86} Мостов оказалось два, саженях в 50 один от другого.

{87} Описывая общий план боевых столкновений с неприятелем, автору приходилось отчасти руководствоваться реляциями, помещавшимися в «Русском Инвалиде». Более систематический сборник их находится в «Русском обозрении Военного Сборника» за 1873 г., в №№ 11 и 12.

{88} 1-я Уральская есаула Гуляева и Дагестанская подполковника Квинитадзе.

{89} Эти цифры показаны в статье, помещенной в «Русском Военном обозрении Военного Сборника» в № 18 1879 года. В «Русском Инвалиде», № 150, показана другая цифра, а именно: 1 убитый и 9 раненных.

{90} Между жителями в это время распространился слух, которому мы не особенно верили, что часть туркестанских войск перешла на левый берег Аму, заняла Хазар-асп и затем снова отступила к реке.

{91} См. № 1 Инж. журн. 1874 г.

{92]Вследствие повышения и понижения уровня воды в Аму-Дарье, арыки имеют по обеим сторонам насыпи, достигающие 4 фута высоты, которые предохраняют страну от наводнения, в случае поднятия уровня воды выше поверхности земли. Оба берега арыка обыкновенно так круты, что случайно попавшую в него лошадь удавалось вытаскивать только с величайшими усилиями. Однако эти насыпи не всегда достигают своей цели, и иногда вода затопляет окрестности городов. Так например, во время пребывания наших отрядов под Хивой, местность между городом и лагерем оренбургского отряда, находившегося в полутора верстах от столицы, была затоплена, так что бывшая дорога представлялась в виде ручья более фута глубиною.

{93} Мое личное мнение о силе неприятельского огня, который главным образом приходились испытывать на себе артиллеристами и лицам, находившимся около генерала Веревкина, непосредственно руководившего стрельбой, конечно не может иметь веса. Для правильности суждения необходимо иметь единицу для сравнения, а я, собственно говоря, под серьезным огнем находился в первый раз. Вышеприведенное мнение о силе огня принадлежит генералу Веревкину, непосредственному участнику венгерской кампании и обороны Севастополя.

{94} По возвращении хана, когда его спросили, зачем он бежал из своей столицы, он отвечал: «я не бежал, а удалился в более безопасные места своего ханства».

{95} Взятые в эти дни пленные показывали, что хан для возбуждения храбрости войск обещал платить за всякую доставленную ему голову русского 2.000 тиллей (4.000 руб.).

{96} После наскоро сделанной перевязки, передавая начальство над войсками начальнику штаба оренбургского отряда, полковнику Саранчову, и объяснив ему план дальнейших действий, генерал-лейтенант Веревкин, вопреки совету медиков и просьбам окружавших его офицеров, отказался от предложенных ему носилок, боясь произвести дурное впечатление на войска, и с трудом сев на лошадь, кое-как доехал до места бивуака.

{97} В этом деле ранены: генерал-лейтенант Веревкин, майоры Буравцов (4 раны пулями) и Аварский, ротмистр Алиханов (пулями в обе ноги), подпоручик Саранчов и прапорщик Аргутинский-Долгорукий.

{98} В числе контуженных был начальник артиллерии Оренбургского округа, полковник Константинович.

{99} Уч-учак (три холма) и чинк составляют продолжение цепи гор Шейх-Джели.

{100} Туркмены, встретившие туркестанские войска, принадлежали к родам: гокленов, чаудоров и ата-туркмен; иомудов не было, так как они действовали против оренбургского отряда.

{101} Флотилия была под командою унтер-офицера Зубова (разжалованного из лейтенантов). На каюке были нагружены тяжести артиллерийского и инженерного парков; на нем же и на трех лодках были помещены 10 матросов, 6 стрелков и 6 сапер.

{102} Автор статьи «Действие скорострельных пушек в Хивинскую экспедицию», очевидец этой рекогносцировки, утверждает, что неприятель провожал наши отходившие войска не только ядрами, но и смехом. На сколько уместен был смех со стороны хивинцев в этом деле, и если он был, то возможно ли его было открыть на лице неприятеля, удаленного от зрителя на 700 саж., об этом предоставляю судить очевидцам.

{103} Вместе со стрелками, кроме интенданта, находились и другие лица гражданского ведомства, а также и корпуса топографов прапорщик Козловский.

{104} В Хивинском ханстве живут следующие роды туркмен: иомуды, чаудоры, гоклены, алгели, караджюланды, караджилы, ата-туркмены, арбачи и имр-али. Самый сильный и многочисленный из них — иомуды (до 20 тыс. кибиток); эти последние делятся на два неравные и совершенно различная по характеру племени байрам-шали (собственно и составляющие иомудов), живущие на всем пространстве от г. Хивы до т. Ильялы (Джиланды) и от Хазавата до Змукшира, и карачоху, недавно прикочевавших с берегов Каспийского моря и живущих вокруг Куня-Ургенча, малочисленных (1 000 киб. мирных) и небогатых, байрам-шали разделяются на пять отделений: салан, кожук, урускуши, укыз и ушак. Контрибуцией были обложены только байрам-шали. При этом предполагалось по окончании дела с ними обложить контрибуцией и все туркменские роды.

{105} Отряд был послан для собрания сведений о числе кочующих в Хивинском ханстве туркменских родов, а также и для наблюдения за ними.

{106} Отряд этот состоял из 8 рот пехоты, 10 орудий и 8 казачьих сотен (из них две от мангышлакского отряда).

{107} В предписании главного начальника экспедиции к генерал-майору Головачеву было сказано, что в случае, если иомуды не занимаются сбором денег, а собираются с целью дать войскам отпор, а может быть и откочевать, то тот час же двинуться в кочевья иомудов и предать их жилища полному и совершенному разорению и истреблению, а имущество их, стада и прочее конфисковать.

{108} См. № 1-й 1874 Арт. журн. «Действие скорострельных пушек в хивинскую экспедицию».

{109} Прапорщик Каменецкий был в этот день дежурным по кавалерии; выехав поверять посты, он подъехал к месту расположения пикета 1-й Уральской сотни, находившегося шагах в 800 от лагеря, в то время когда пикет, заметив неприятеля, начал отступать. Встретив отступавших, Прапорщик Каменецкий повернул пикет назад, и выхватив шашку, бросился на бывшую впереди кучку туркмен; но при этом он внезапно наткнулся на партию человек в 100, скрытно расположившуюся в овраге. Дело кончилось плохо: прапорщик Каменецкий и три казака были убиты, а один тяжело ранен. Высланная из лагеря и от отряда полковника Новомлинского помощь, вследствие значительности расстояния, опоздала.

В русском обозрении Военного Сборника, откуда заимствован этот рассказ, одновременно показаны две различные цифры потери, понесенной нами в этом деле; сперва сказано, что убито 4 казака, а один ранен, а потом цифра убитых уменьшена до 3 казаков. Не имея возможности поверить эти цифры, я взял последнюю.

{110} По словам автора статьи «Действие скорострельных пушек в хивинскую экспедицию», из которой главным образом заимствовано мною описание нечаянного нападения туркмен 15-го июля, возможность открытия быстрого огня ракетной батареи обусловилась следующим обстоятельством: у какого-то казака вырвалась белая лошадь, которая, обогнав кавалерию, ускакала в поле; туркмены, не разобрав в темноте, что скачет одна лошадь, прежде времени кинулись в атаку.

{111} В реляции так говорится о действии артиллерии: услыша сильные крики туркмен, подполковник Терейковский развернул фронт батареи, загнув конный дивизион под тупым углом к пешему: картечь на 70 саж. полетела вперед и вправо к неприятелю... Затем, заключая по вновь раздавшемуся гиканью, что туркмены нападают на правый и левый фасы бывшего лагеря, подполковник Терейковский повернул орудия от каждого дивизиона вправо и влево, и сделал по двум противоположным направлениям по два картечных выстрела.

Судя по местности, овраг, обозначенный на плане буквой а, вероятно и есть тот, где по словам г. Литвинова открыла стрельбу в первый момент боя наша артиллерия. Прилагаемый план дела 15-го июля есть копия с представленного генерал-майором Головачевым начальнику экспедиции.

{112} Вблизи места стоянки отряда был найден свежий человеческий труп, повидимому мусульманский, обезглавленный, обнаженный и с распоротою грудью. Около трупа была найдена гайка от казацкой шашки. Эти обстоятельства наводили на мысль, не был ли это труп одного из дагестанцев, или же нашего джигита, так как туркмены имеют привычку в знак мести пить кровь из груди убитого врага.

{113} В первом от 200–300 арб, во-втором около 400.

{114} Во время рассыпной атаки 6-й сотни, Его Высочество Князь Евгений Максимилианович был встречен толпою иомудов; один из туркмен бросился на Князя, но был убит выстрелом из винтовки находившимся вблизи купцом 1-й гильдии Громовым.

{115} Подобное снисхождение было сделано в виду того, что желание туркмен уплатить контрибуцию не подлежало никакому сомнению. Они старались самым очевидным образом: приносили женские уборы, серебряные украшения с оружия и сбруи, ковры, пригоняли на продажу скот, верблюжьих самок от детей, даже собак, — словом отдавали все, что только могли.

{116} 9 рот пехоты, 4 сотни казаков и 8 орудий (4 полевых и 4 горных), под начальством полковника Иванова. Вооружение укрепления состоит из 2 нарезных заряжающихся с дула пушек, 2 единорогов, 4 полупудовых мортир и 4 хивинских пушек, отбитых в настоящую экспедицию.