Фридрих Ницше

О будущности наших образовательных учреждений





Предисловие



которое следует прочесть перед лекциями, хотя оно, собственно говоря, к ним не относится (1872)

    Читатель, от ко­то­ро­го я че­го-ли­бо ожи­даю, дол­жен об­ла­дать тре­мя ка­чес­т­ва­ми. Он дол­жен ос­та­вать­ся спо­кой­ным и чи­тать не то­ро­пясь; не при­пу­ты­вать пос­то­ян­но са­мо­го се­бя и свое «обра­зо­ва­ние»; не ожи­дать в кон­це, как бы в ви­де ре­зуль­та­та, но­вых таб­лиц. Таб­лиц и но­вых рас­пи­са­ний уро­ков для гим­на­зии и дру­гих школ я не обе­щаю и, на­обо­рот, див­люсь не­обы­чай­ной при­ро­де тех, ко­то­рые в сос­то­янии от­ме­рить весь путь от глу­би­ны эм­пи­реи до вы­сот ис­тин­но куль­тур­ных проб­лем и за­тем сно­ва спус­тит­ся от­ту­да в ни­зи­ны са­мо­го за­су­шен­но­го рег­ла­мен­та и кро­пот­ли­во­го сос­тав­ле­ния таб­лиц. Я до­во­лен уже, ког­да, за­пы­ха­ясь, за­бе­русь на дос­та­точ­но вы­со­кую го­ру и смо­гу свер­ху нас­лаж­дать­ся от­к­рыв­шем­ся сво­бод­ным го­ри­зон­том: по­это­му имен­но в этой кни­ге я не бу­ду в сос­то­янии удов­лет­во­рить лю­би­те­лей таб­лиц. Я, прав­да, ви­жу приб­ли­же­ние вре­ме­ни, ког­да серь­ез­ные лю­ди, сов­мес­т­но тру­дя­щи­еся на поль­зу со­вер­шен­но об­нов­лен­но­го и очи­щен­но­го об­ра­зо­ва­ния, сде­ла­ют­ся сно­ва за­ко­но­да­те­ля­ми пов­сед­нев­но­го вос­пи­та­ния - вос­пи­та­ния, нап­рав­лен­но­го имен­но к та­ко­му об­ра­зо­ва­нию. Ве­ро­ят­но, им тог­да сно­ва при­дет­ся сос­тав­лять таб­ли­цы. Но как да­ле­ко это вре­мя! И че­го толь­ко не слу­чит­ся в про­ме­жут­ке! Быть мо­жет, меж­ду ним и нас­то­ящем ле­жит унич­то­же­ние гим­на­зии, по­жа­луй да­же и са­мо­го уни­вер­си­те­та, или, по край­ней ме­ре, та­кое пол­ное пре­об­ра­зо­ва­ние этих учеб­ных за­ве­де­ний, что их ста­рые таб­ли­цы пред­с­та­вят­ся поз­д­ней­шим взо­ром пе­ре­жит­ка­ми эпо­хи свай­ных пос­т­ро­ек.

    Книга эта пред­наз­на­ча­ет­ся для спо­кой­ных чи­та­те­лей, для лю­дей, ко­то­рые еще не зах­ва­че­ны го­ло­вок­ру­жи­тель­ной спеш­кой на­ше­го стре­ми­тель­но ка­тя­ще­го ве­ка и не ис­пы­ты­ва­ют идо­ло­пок­лон­ни­чес­ко­го нас­лаж­де­ния, ког­да бро­са­ют­ся под его ко­ле­са; для лю­дей, сле­до­ва­тель­но, ко­то­рые еще не при­вык­ли из­ме­рять цен­ность каж­дой ве­щи эко­но­ми­ей или по­те­рей вре­ме­ни. А это зна­чит - для очень нем­но­гих. За­то у этих лю­дей "еще есть вре­мя", они сме­ют, не крас­нея пе­ред са­мим со­бой, от­да­вать са­мые пло­дот­вор­ные и цен­ные ми­ну­ты сво­его дня ду­мам о бу­дущ­нос­ти на­ше­го об­ра­зо­ва­ния, они дер­за­ют ве­рить, что про­ве­дут по­лез­но и дос­той­но вре­мя до ве­че­ра me­di­ta­tio ge­ne­ris fu­tu­ri. Та­кой че­ло­век не ра­зу­чил­ся еще ду­мать во вре­мя чте­ния, он еще вла­де­ет сек­ре­том чте­ния меж­ду строк; да, он соз­дан да­же та­ким рас­то­чи­те­лем, что сверх то­го еще раз­мыш­ля­ет над про­чи­тан­ным, быть мо­жет, дол­гое вре­мя спус­тя пос­ле то­го, как от­ло­жит в сто­ро­ну кни­гу! И не для то­го что­бы на­пи­сать ре­цен­зию или опять-та­ки кни­гу, но прос­то что­бы по­раз­мыш­лять. Лег­ко­мыс­лен­ный рас­то­чи­тель! Ты, мой чи­та­тель, ибо ты бу­дешь дос­та­точ­но спо­ко­ен, что­бы от­п­ра­вить­ся вмес­те с ав­то­ром в длин­ный путь. Це­лей это­го пу­ти он не в сос­то­янии ви­деть, но он дол­жен в них ис­к­рен­но ве­рить, что­бы поз­д­ней­шее, быть мо­жет, еще от­да­лен­ное, по­ко­ле­ние уви­де­ло гла­за­ми то, к че­му мы, сле­пые, ру­ко­во­ди­мые ин­с­тин­к­том, дви­жем­ся толь­ко ощупью. Ес­ли же чи­та­тель по­ла­га­ет, что дос­та­точ­но лишь быс­т­ро­го скач­ка, ра­дос­т­но сме­ло­го де­яния, ес­ли он счи­та­ет, что все су­щес­т­вен­ное дос­ти­жи­мо при по­мо­щи но­вой «орга­ни­за­ции», вве­ден­ной го­су­дар­с­т­вен­ным по­ряд­ком, то мы опа­са­ем­ся, что он не пой­мет ни ав­то­ра, ни выс­тав­ля­емой проб­ле­мы.

    Наконец, сле­ду­ет третье, са­мое важ­ное из тре­бо­ва­ний, предъ­яв­ля­емых к чи­та­те­лю: что­бы он по при­выч­ке сов­ре­мен­но­го че­ло­ве­ка ни в ко­ем слу­чае не вме­ши­вал­ся на каж­дом ша­гу в ви­де мас­ш­та­ба се­бя и свое «обра­зо­ва­ние», ду­мая, что в ли­це его он вла­де­ет кри­те­ри­ями всех ве­щей. Мы хо­те­ли бы ви­деть его об­ра­зо­ван­ным нас­толь­ко, что­бы иметь са­мое вы­со­кое, пре­неб­ре­жи­тель­ное мне­ние о сво­ем об­ра­зо­ва­нии. Тог­да он, ве­ро­ят­но, до­вер­чи­во все­го от­дас­т­ся под ру­ко­вод­с­т­во ав­то­ра, ко­то­рый ос­ме­ли­ва­ет­ся го­во­рить с ним, имен­но ис­хо­дя лишь от нез­на­ния и зна­ния об этом нез­на­нии. Для се­бя же ав­тор хо­чет пре­тен­до­вать пе­ред дру­ги­ми лишь на силь­но обос­т­рен­ное чув­с­т­во спе­ци­фич­нос­ти на­ше­го сов­ре­мен­но­го ав­тор­с­т­ва, то­го, что от­ли­ча­ет нас, вар­ва­ров XIX сто­ле­тия, от вар­ва­ров дру­гих эпох. С этой кни­гой в ру­ках он отыс­ки­ва­ет чи­та­те­лей, вол­ну­емых по­доб­ным же чув­с­т­вом. От­к­лик­ни­тесь вы, разъ­еди­нен­ные, в су­щес­т­во­ва­ние ко­то­рых я ве­рю! Вы, от­рек­ши­еся от сво­его «я», выс­ра­дав­шие на са­мих се­бе все му­ки гиб­ну­ще­го, ис­ка­жен­но­го не­мец­ко­го ду­ха. Вы, со­зер­ца­те­ли, чей взор не спо­со­бен, то­роп­ли­во выс­мат­ри­вая, сколь­зить от од­ной по­вер­х­нос­ти к дру­гой. Вы, вы­со­кие ду­хом, ко­то­рых Арис­то­тель вос­х­ва­лял за то, что вы мед­ли­тель­но и без­де­ятель­но про­хо­ди­те жизнь, по­ка вас не пот­ре­бу­ет вы­со­кая доб­лесть или ве­ли­кое де­ло, вас при­зы­ваю я! Не упол­зай­те толь­ко на этот раз в но­ру ва­шей от­чуж­ден­нос­ти и ва­ше­го не­до­ве­рия. По­ду­май­те, что эта кни­га дол­ж­на стать лишь ва­шим ге­роль­дом. Но ведь ес­ли вы са­ми, в сво­их соб­с­т­вен­ных дос­пе­хах по­яви­тесь на по­ле бит­вы, то ко­му же тог­да при­дет охо­та ог­ля­нуть­ся на­зад на ге­роль­да, ко­то­рый вас при­зы­вал?




Предполагавшееся вступление (1871)

 

    Заглавие, ко­то­рое я дал мо­им лек­ци­ям, дол­ж­но бы­ло, как по­ла­га­ет­ся каж­до­му заг­ла­вию, быть, воз­мож­но, бо­лее оп­ре­де­лен­ным, яс­ным и убе­ди­тель­ным, но бла­го­да­ря из­лиш­ку оп­ре­де­лен­нос­ти выш­ло, как я те­перь ви­жу, че­рес­чур крат­ким и вслед­с­т­вие это­го опять-та­ки не­яс­ным. По­это­му я дол­жен на­чать с объ­яс­не­ния мо­им поч­тен­ным слу­ша­те­лем это­го заг­ла­вия, а тем са­мым и за­да­чи са­мих лек­ций и, ес­ли пот­ре­бу­ет­ся, да­же из­ви­нит­ся за не­го пе­ред на­ми. Итак, ес­ли я обе­щал го­во­рить о бу­дущ­нос­ти на­ших об­ра­зо­ва­тель­ных уч­реж­де­ний, то я при этом вов­се не имел в ви­ду спе­ци­аль­но бу­ду­ще­го раз­ви­тия на­ших ба­зель­с­ких уч­реж­де­ний это­го ро­да. Пусть вам не­ред­ко по­ка­жет­ся, что мно­гое из мо­их об­щих ут­вер­ж­де­ний и мо­жет быть по­яс­не­ний на при­ме­ре на­ших мес­т­ных учеб­ных за­ве­де­ний; все же не я де­лаю эти по­яс­не­ния и по­это­му от­нюдь не же­лал бы нес­ти от­вет­с­т­вен­ность за них. И это имен­но по той при­чи­не, что я се­бя счи­таю слиш­ком чу­жим и не­опыт­ным и слиш­ком ма­ло еще ос­во­ив­шим­ся со здеш­ни­ми ус­ло­ви­ями для то­го, что­бы пра­виль­но оце­ни­вать дан­ную спе­ци­аль­ную кон­фи­гу­ра­цию об­ра­зо­ва­тель­ных ус­ло­вий или с уве­рен­нос­тью ри­со­вать ее бу­ду­щее. С дру­гой сто­ро­ны, я слиш­ком хо­ро­шо знаю, в ка­ком мес­те мне пред­с­то­ит чи­тать эти лек­ции, а имен­но в го­ро­де, ко­то­рый неп­ро­пор­ци­ональ­но гран­ди­оз­ном мас­ш­та­бе, по­ло­жи­тель­но прис­ты­жа­ющем дру­гие бо­лее об­шир­ные го­су­дар­с­т­ва, стре­мит­ся со­дей­с­т­во­вать об­ра­зо­ва­нию и вос­пи­та­нию сво­их граж­дан. По­это­му, я ко­неч­но, не оши­бусь, ес­ли пред­ло­жу, что там, где нас­толь­ко боль­ше де­ла­ют в этой об­лас­ти, там о ней нас­толь­ко же боль­ше и ду­ма­ют. И мо­им же­ла­ни­ем, ма­ло то­го, пред­ва­ри­тель­ным ус­ло­ви­ем ус­пеш­нос­ти мо­его де­ла дол­ж­но быть ду­хов­ное об­ще­ние со слу­ша­те­ля­ми, ко­то­рые так же мно­го ду­ма­ли над воп­ро­са­ми об­ра­зо­ва­ния и вос­пи­та­ния, как пол­ны же­ла­ния со­дей­с­т­во­вать де­лом то­му, что приз­на­ли пра­виль­ным. При гран­ди­оз­нос­ти за­да­чи и крат­кос­ти вре­ме­ни я бу­ду по­ня­тен лишь для та­ких слу­ша­те­лей; они дол­ж­ны тот­час же уга­ды­вать то, о чем приш­лось умол­чать, ибо пред­по­ла­га­ет­ся, что они во­об­ще нуж­да­ют­ся толь­ко в на­по­ми­на­нии, а не в по­уче­нии.

    Если я та­ким об­ра­зом вы­нуж­ден бе­зус­лов­но от­к­ло­нить от се­бя ре­пу­та­цию неп­ро­шен­но­го со­вет­чи­ка в воп­ро­сах ба­зель­с­кой шко­лы и об­ра­зо­ва­ния, то еще ме­нее ду­маю я о том, что­бы с го­ри­зон­та сов­ре­мен­ных куль­тур­ных на­ро­дов пред­с­ка­зы­вать гря­ду­щие судь­бы об­ра­зо­ва­ния и его ор­га­нов. Эта чу­до­вищ­ная даль кру­го­зо­ра сле­пит мой взор, по­доб­но то­му как и чрез­мер­ная бли­зость ли­ша­ет его уве­рен­нос­ти. Итак, под име­нем на­ших об­ра­зо­ва­тель­ных за­ве­де­ний я по­ни­маю не спе­ци­аль­но ба­зель­с­кие и не бес­чис­лен­ные фор­мы учеб­ных за­ве­де­ний ши­ро­кой, ох­ва­ты­ва­ющей все на­ро­ды сов­ре­мен­нос­ти, но лишь не­мец­кие уч­реж­де­ния это­го ро­да, с ко­то­ры­ми мы име­ем удо­воль­с­т­вие стал­ки­вать­ся да­же здесь. Нас дол­ж­но за­ни­мать бу­ду­щее этих не­мец­ких уч­реж­де­ний, т. е. бу­ду­щее на­род­ной не­мец­кой шко­лы не­мец­кой ре­аль­ной щко­лы, не­мец­кой гим­на­зии, не­мец­ко­го уни­вер­си­те­та. При этом мы на этот раз от­ка­зы­ва­ем­ся от вся­ких срав­не­ний и оце­нок и осо­бен­но бу­дем ос­те­ре­гать­ся лес­т­ной ил­лю­зии, буд­то на­ши ус­ло­вия яв­ля­ют­ся об­щи­ми, всю­ду при­год­ны­ми и неп­рев­зой­ден­ны­ми об­раз­ца­ми для дру­гих куль­тур­ных на­ро­дов. Дос­та­точ­но то­го, что это на­ши шко­лы и что они не слу­чай­но сто­ят с на­ми. Они ведь не на­ве­ша­ны на нас из­в­не, как ка­кая-ни­будь одеж­да, но, бу­ду­чи жи­вы­ми па­мят­ни­ка­ми вы­да­ющих­ся куль­тур­ных дви­же­ний, со­еди­ня­ют нас с прош­лым на­ро­да и яв­ля­ют­ся в су­щес­т­вен­ных чер­тах та­ким свя­тым и дос­точ­ти­мым нас­ле­ди­ем, то я мо­гу го­во­рить о бу­ду­щем на­ших учеб­ных за­ве­де­ний лишь в смыс­ле на­ивоз­мож­ней­ше­го приб­ли­же­ния к иде­аль­но­му ду­ху, из ко­то­ро­го они ро­ди­лись. При этом для ме­ня не­сом­нен­но, что мно­го­чис­лен­ные из­ме­не­ния, ко­то­рые на­ше вре­мя поз­во­ли­ло се­бе про­из­вес­ти над ни­ми, что­бы сде­лать их «сов­ре­мен­ны­ми», по боль­шей час­ти лишь ис­к­рив­ле­ния и ук­ло­не­ния пер­во­на­чаль­ной воз­вы­шен­ной тен­ден­ции их ос­но­ва­ния. И от бу­ду­ще­го мы в этом от­но­ше­нии сме­ем ожи­дать об­ще­го об­нов­ле­ния, ос­ве­же­ния и про­яс­не­ния не­мец­ко­го ду­ха, ко­то­рое поз­во­лит ему до из­вес­т­ной сте­пе­ни за­но­во по­ро­дить эти уч­реж­де­ния; и пос­лед­ние пос­ле это­го рож­де­ния бу­дут ка­зать­ся од­нов­ре­мен­но и ста­ры­ми, и но­вы­ми, тог­да как те­перь они боль­шей час­тью пре­тен­ду­ют лишь на то, что­бы быть «сов­ре­мен­ны­ми» и "со­об­раз­ны­ми с тре­бо­ва­ни­ями вре­ме­ни".

    Лишь в смыс­ле та­кой на­деж­ды го­во­рю я о бу­ду­щем на­ших учеб­ных за­ве­де­ний; и это вто­рой пункт, от­но­си­тель­но ко­то­ро­го я дол­жен в ви­де из­ви­не­ния объ­яс­нят­ся с са­мо­го на­ча­ла. Ве­ли­чай­шее из всех при­тя­за­ний - это же­ла­ние быть про­ро­ком, по­это­му от­каз от это­го при­тя­за­ния зву­чит поч­ти смеш­но. Ник­то не дол­жен был бы выс­ка­зы­вать­ся в про­ро­чес­ком то­не о бу­дущ­нос­ти на­ше­го об­ра­зо­ва­ния и свя­зан­ной с ним бу­дущ­нос­ти вос­пи­та­тель­ных средств и ме­то­дов, ес­ли он не в сос­то­янии до­ка­зать, что это бу­ду­щее об­ра­зо­ва­ние в ка­кой-то ме­ре уже яв­ля­ет­ся нас­то­ящим, ко­то­ро­му сле­ду­ет лишь раз­рас­тись в объ­ем и рап­рос­т­ра­нить­ся, что­бы до­ка­зать дол­ж­ное вни­ма­ние на шко­лу и вос­пи­та­тель­ные уч­реж­де­ния. Пусть же поз­во­лят мне, по­доб­но рим­с­ко­му га­рус­пи­ку, пре­ду­га­дать внут­рен­нос­ти по внут­рен­нос­тям нас­то­яще­го - что в дан­ном слу­чае зна­чит не бо­лее не ме­нее, как обе­щать в бу­ду­щем по­бе­ду од­ной из уже су­щес­т­ву­ющих об­ра­зо­ва­тель­ных тен­ден­ций, нес­мот­ря на то что в дан­ный мо­мент она не поль­зу­ет­ся ни лю­бовью, ни ува­же­ни­ем, ни рас­п­рос­т­ра­не­ни­ем. Но я с ве­ли­чай­шей уве­рен­нос­тью до­пус­каю, что она по­бе­дит, ибо име­ет ве­ли­ко­го и мо­гу­че­го со­юз­ни­ка - при­ро­ду. Ведь мы, ра­зу­ме­ет­ся, не мо­жем за­мал­чи­вать то­го, что мно­гие пре­дус­ло­вия на­ших сов­ре­мен­ных ме­то­дов об­ра­зо­ва­ния но­сят ха­рак­тер не­ес­тес­т­вен­нос­ти, и на­ибо­лее ро­ко­вые сла­бос­ти на­шей сов­ре­мен­нос­ти сто­ят в свя­зи имен­но с эти­ми не­ес­тес­т­вен­ны­ми ме­то­да­ми об­ра­зо­ва­ния, Тот, кто чув­с­т­ву­ет се­бя впол­не со­ли­дар­ным с этой сов­ре­мен­нос­тью и при­ни­ма­ет ее как неч­то «са­мо­по­нят­ное», не воз­буж­да­ет на­шей за­вис­ти ни этой уве­рен­нос­тью, ни этим от­в­ра­ти­тель­но­го про­из­вод­с­т­ва мод­ным сло­вом «са­мо­по­нят­ный». Тот же, кто, дос­тиг­нув про­ти­во­по­лож­ной точ­ки зре­ния, го­тов прий­ти в от­ча­яние - то­му уже не­че­го бо­роть­ся, ему дос­та­точ­но лишь от­дать­ся уеди­не­нию, что­бы ско­рее ос­тать­ся од­но­му. Меж­ду те­ми «са­мо­по­нят­ны­ми» и эти­ми оди­но­ки­ми сто­ят пре­ис­пол­нен­ные на­деж­ды бор­цы, их на­ибо­лее бла­го­род­ный и воз­вы­шен­ный вы­ра­зи­тель, наш ве­ли­кий Шил­лер, как его оха­рак­те­ри­зо­вал Ге­те в эпи­ло­ге к «Ко­ло­ко­лу»:

    "Его ла­ни­ты все яр­че и яр­че рде­ли той юнос­тью, ко­то­рая нас ни­ког­да не по­ки­да­ет, той сме­лос­тью, ко­то­рая ра­но или поз­д­но по­беж­да­ет соп­ро­тив­ле­ние кос­но­го ми­ра, той ве­рой, ко­то­рая, пос­то­ян­но воз­рас­тая, то бод­ро про­би­ва­ет­ся впе­ред, то тер­пе­ли­во вы­жи­да­ет, что­бы мог­ло дей­с­т­во­вать, рас­ти и проц­ве­тать доб­ро и, на­ко­нец, при­шел бы день для бла­го­род­ной ду­ши".

    Пусть все, до сих пор мною ска­зан­ное, пос­лу­жит для мо­их поч­тен­ных слу­ша­те­лей пре­дис­ло­ви­ем, за­да­ча ко­то­ро­го - ил­люс­т­ри­ро­вать заг­ла­вие мо­их лек­ций и за­щи­тить его от воз­мож­нос­ти пе­ре­тол­ко­ва­ния и от ни­чем не оп­рав­ды­ва­емых тре­бо­ва­ний. И что­бы те­перь, у пред­две­рия мо­их рас­суж­де­ний, тот­час же пе­рей­ти от заг­ла­вия к де­лу и опи­сать об­щих ход мыс­лей, ру­ко­во­дясь ко­то­рым мы бу­дем вес­ти об­суж­де­ние на­ших об­ра­зо­ва­тель­ных уч­реж­де­ний, я дол­жен убить у это­го пред­две­рия, в ви­де ге­раль­ди­чес­ко­го щи­та, яс­но фор­му­ли­ро­ван­ный те­зис, ко­то­рый бу­дет на­по­ми­нать каж­до­му вхо­дя­ще­му, в чей дом и усадь­бу он дол­жен всту­пить - ес­ли толь­ко пос­ле оз­на­ком­ле­ния с этим ге­раль­ди­чес­ким щи­том не пред­поч­тет по­вер­нуть­ся спи­ной к до­му и усадь­бе, во­ро­та ко­то­рых он ук­ра­ша­ет. Мой те­зис гла­сит:

    Два мни­мо про­ти­во­по­лож­ных те­че­ния, оди­на­ко ги­бель­но по воз­дей­с­т­вию и в кон­це кон­цов сов­па­да­ющих по ре­зуль­та­там, гос­под­с­т­ву­ет в нас­то­ящее вре­мя в на­ших, пер­во­на­чаль­но ос­но­ван­ных на со­вер­шен­но иных фун­да­мен­тах, об­ра­зо­ва­тель­ных уч­реж­де­ни­ях: с од­ной сто­ро­ны, стрем­ле­ние к воз­мож­но боль­ше­му рас­ши­ре­нию об­ра­зо­ва­ния с дру­гой сто­ро­ны, стрем­ле­ние к умень­ше­нию и рас­лаб­ле­нию его Со­об­раз­но пер­во­му стрем­ле­нию сле­ду­ет пе­ре­но­сить об­ра­зо­ва­ние во все бо­лее ши­ро­кие кру­ги; со­об­раз­но вто­рой тен­ден­ции пред­по­ла­га­ет­ся, что об­ра­зо­ва­ние дол­ж­но от­речь­ся от сво­их че­рес­чур ав­то­ном­ных при­тя­за­ний и встать в слу­жеб­ное и под­чи­нен­ное от­но­ше­ние к дру­гой жиз­нен­ной фор­ме, а имен­но к го­су­дар­с­т­ву. Пе­ред эти­ми ро­ко­вы­ми тен­ден­ци­ями к рас­ши­ре­нию и сок­ра­ще­нию приш­лось бы впасть в без­на­деж­ное от­ча­яние, ес­ли бы не пред­с­тав­ля­лось воз­мож­ным со­дей­с­т­во­ать по­бе­де двух про­ти­во­по­лож­ных ис­тин­но не­мец­ких и оди­на­ко­во бо­га­тых бу­ду­щих тен­ден­ций, т. е. стрем­ле­нию к суж­де­нию и сос­ре­до­то­че­нию об­ра­зо­ва­ния (как про­ти­во­вес воз­мож­но боль­ше­му рас­ши­ре­нию его) и стрем­ле­нию к уси­ле­нию и са­мо­дов­ле­нию об­ра­зо­ва­ния (как про­ти­во­вес его сок­ра­ще­нию). Ес­ли же мы ве­рим в воз­мож­ность по­бе­ды, то пра­во на это да­ет нам соз­на­ние, что обе эти тен­ден­ции, рас­ши­ре­ния и сок­ра­ще­ния, нас­толь­ко же про­ти­во­ре­чат веч­но не­из­мен­ным на­ме­ре­ни­ям при­ро­ды, нас­коль­ко не­об­хо­ди­мым за­ко­нам этой же при­ро­ды, и во­об­ще ис­ти­ной яв­ля­ет­ся сос­ре­до­то­че­ние об­ра­зо­ва­ния на нем­но­гих из­б­ран­ных, тог­да как тем двум стрем­ле­ни­ям мо­жет удать­ся обос­но­ва­ние лишь лож­ной куль­ту­ры.




Лекция первая



(читанная 16 января 1872 г.)

    Уважаемые слу­ша­те­ли, те­ма, над ко­то­рой вы на­ме­ре­ва­етесь раз­мыш­лять вмес­те со мной, так серь­ез­на и важ­на и в из­вес­т­ном смыс­ле так тре­вож­на, что я и на ва­шем мес­те по­шел бы к каж­до­му, кто обе­щал бы на­учить ме­ня че­му-ли­бо от­но­си­тель­но ее, - хо­тя он был бы и очень мо­лод и мне ка­за­лось бы не­ве­ро­ят­ным, что он в сос­то­янии от се­бя, соб­с­т­вен­ны­ми си­ла­ми дать что-ни­будь удов­лет­во­ря­ющее и со­от­вет­с­т­ву­ющее та­кой за­да­че. Ведь бы­ло бы не­воз­мож­но, что он слы­шал что-ли­бо пра­виль­ное нас­чет тре­вож­но­го воп­ро­са о бу­дущ­нос­ти на­ших об­ра­зо­ва­тель­ных уч­реж­де­ний и го­тов с ва­ми по­де­лить­ся; бы­ло бы воз­мож­но, что он имел вы­да­ющих­ся учи­те­лей, ко­то­рым уже ско­рее при­ли­чес­т­ву­ет пред­ре­кать бу­ду­щее, осо­бен­но ес­ли они, по­доб­но рим­с­ким га­рус­пи­кам, га­да­ют по внут­рен­нос­тям нас­то­яще­го.

    В дей­с­т­ви­тель­нос­ти и слу­чи­лось неч­то по­доб­ное. Од­наж­ды, в си­лу стран­ных, но, в сущ­нос­ти, впол­не не­вин­ных об­с­то­ятельств, я был сви­де­те­лем раз­го­во­ра, ко­то­рый ве­ли на эту те­му два за­ме­ча­тель­ных че­ло­ве­ка, и в мо­ей па­мя­ти так креп­ко за­пе­чат­ле­лись ос­нов­ные пун­к­ты их рас­суж­де­ний и все по­ни­ма­ние и пос­та­нов­ка дан­но­го воп­ро­са, что с тех пор, за­ду­мы­ва­ясь над по­доб­ны­ми ве­ща­ми, я сам всег­да по­па­даю в ту же ко­лею, с той лишь раз­ни­цей, что я час­то не об­ла­даю тем не­по­ко­ле­би­мым му­жес­т­вом, ко­то­рое, у мо­ему удив­ле­нию, об­на­ру­жи­ли тог­да эти лю­ди, как в сме­лом выс­ка­зы­ва­нии зап­рет­ных ис­тин, так и в еще бо­лее сме­лом пос­т­ро­ении соб­с­т­вен­ных на­дежд. Тем по­лез­нее ка­за­лось мне зак­ре­пить ког­да-ни­будь пись­мен­но та­кой раз­го­вор, что­бы прив­лечь и дру­гих к об­суж­де­нию этих из ря­да вон вы­хо­дя­щих взгля­дов и мне­ний. И для дан­ной це­ли мне по осо­бым при­чи­нам ка­жет­ся удоб­ным вос­поль­зо­вать­ся имен­но эти­ми пуб­лич­ны­ми лек­ци­ями.

    Я очень хо­ро­шо соз­наю, где имен­но я ре­ко­мен­дую об­ще­му рас­смот­ре­нию и об­суж­де­нию вы­ше­упо­мя­ну­тый раз­го­вор - в го­ро­де, ко­то­рый со­дей­с­т­ву­ет об­ра­зо­ва­нию и вос­пи­та­нию сво­их граж­дан в неп­ро­пор­ци­ональ­но ши­ро­ком мас­ш­та­бе - в мас­ш­та­бе, ко­то­рый дол­жен был бы ус­ты­дить бо­лее об­шир­ные го­су­дар­с­т­ва; так что я, ко­неч­но, не оши­бусь, выс­ка­зы­вая пред­по­ло­же­ние, что там, где нас­толь­ко боль­ше де­ла­ют для этих ве­щей, о них нас­толь­ко же боль­ше и ду­ма­ют. По­это­му за­ме­чу, что при пе­ре­да­че упо­мя­ну­то­го раз­го­во­ра я бу­ду впол­не по­нят лишь те­ми слу­ша­те­ля­ми, ко­то­рые не­мед­лен­но от­га­ды­ва­ют то, на что мож­но бы­ло лишь на­мек­нуть, до­пол­ня­ют то, о чем приш­лось умол­чать, ко­то­рые во­об­ще нуж­да­ют­ся толь­ко в на­по­ми­на­нии, а не в по­уче­нии.

    Позвольте же те­перь, ува­жа­емые слу­ша­те­ли, пе­рей­ти к рас­ска­зу пе­ре­жи­то­го мною не­вин­но­го со­бы­тия и ме­нее не­вин­но­го раз­го­во­ра до сих пор не наз­ван­ных мною лич­нос­тей.

    Представьте се­бе сос­то­яние мо­ло­до­го сту­ден­та, т. е. то сос­то­яние, ко­то­рое при бе­зу­дер­ж­ном и стре­ми­тель­ном дви­же­нии на­ше­го вре­ме­ни яв­ля­ет­ся пря­мо чем-то не­ве­ро­ят­ны­ми ко­то­рое на­до пе­ре­жить, что­бы по­ве­рить в воз­мож­ность та­ко­го без­за­бот­но­го са­мо­ба­юка­ния, та­ко­го от­во­еван­но­го у ми­ну­ты внев­ре­мен­но­го чув­с­т­ва до­воль­с­т­ва. В та­ком сос­то­янии про­вел я вмес­те с од­ним ро­вес­т­ни­ком-то­ва­ри­щем год в уни­вер­си­тет­с­ком го­ро­де Бон­не на Рей­не. Год этот, не свя­зан­ный, бла­го­да­ря от­сут­с­т­вии вся­ких пла­нов и це­лей, ни с ка­ки­ми на­ме­ре­ни­ями бу­ду­ще­го, ри­су­ет­ся мо­ему те­пе­реш­не­му вос­п­ри­ятию поч­ти ка­ким-то сном, вы­де­лен­ным рам­ка­ми пре­ды­ду­щих и пос­ле­ду­ющих про­ме­жут­ков бод­р­с­т­во­ва­ния. Нам обо­им ник­то не ме­шал, хо­тя мы жи­ли в сре­де мно­го­люд­но­го то­ва­ри­щес­ко­го со­юза, вол­ну­емо­го в сущ­нос­ти, ины­ми стрем­ле­ни­ями, и толь­ко вре­мя от вре­ме­ни нам при­хо­ди­лось удов­лет­во­рять или от­к­ло­нять че­рес­чур нас­той­чи­вые тре­бо­ва­ния на­ших свер­с­т­ни­ков. Но да­же эта иг­ра с про­ти­во­по­лож­ным эле­мен­том но­сит те­перь, ког­да я ее вспо­ми­наю, сход­с­т­во с те­ми по­ме­ха­ми, ко­то­рые каж­дый пе­ре­жи­ва­ет во сне, ког­да, нап­ри­мер, ка­жет­ся, буд­то сей­час по­ле­тишь, но ка­кие-то не­объ­яс­ни­мые пре­пят­с­т­вия тя­нут те­бя вниз.

    У ме­ня и у мо­его дру­га бы­ла мас­са об­щих впе­чат­ле­ний из пре­ды­ду­ще­го пе­ри­ода на­ше­го бод­р­с­т­во­ва­ния, из на­шей гим­на­зи­чес­кой жиз­ни, и об од­ном из них я дол­жен упо­мя­нуть, так как он об­ра­зу­ет пе­ре­ход к пе­ре­жи­то­му мной не­вин­но­му со­бы­тию. Во вре­мя од­но­го из пре­ды­ду­щих пу­те­шес­т­вий по Рей­ну, пред­п­ри­ня­то­му в кон­це ле­та, у ме­ня и у мо­его дру­га поч­ти в од­но вре­мя и в том же са­мом мес­те, но со­вер­шен­но са­мос­то­ятель­но воз­ник один и то же план, и это не­обы­чай­ное сов­па­де­ние вы­ну­ди­ло нас при­вес­ти его в ис­пол­не­ние. Мы ре­ши­ли ос­но­вать не­боль­шой со­юз из нес­коль­ких то­ва­ри­щей, ко­то­рый бы яв­лял­ся проч­ной и на­ла­га­ющей обя­зан­нос­ти ор­га­ни­за­ци­ей, слу­жа­щей для удов­лет­во­ре­ния на­ших твор­чес­ких нак­лон­нос­тей в об­лас­ти ис­кус­ства и ли­те­ра­ту­ры. Го­во­ря скром­нее, каж­дый из нас дол­жен был обя­зать­ся еже­ме­сяч­но по­сы­лать соб­с­т­вен­ное про­из­ве­де­ние, будь то сти­хот­во­ре­ние, статья, ар­хи­тек­тур­ный про­ект или му­зы­каль­ное про­из­ве­де­ние, - и каж­до­му из ос­таль­ных пре­дос­тав­ля­лось пра­во с не­ог­ра­ни­чен­ной от­к­ро­вен­нос­тью дру­жес­т­вен­ной кри­ти­ки су­дить об этом про­из­ве­де­нии. Та­ким об­ра­зом мы на­де­ялись вза­им­ным над­зо­ром по­ощ­рять и од­нов­ре­мен­но дер­жать в уз­де на­ши об­ра­зо­ва­тель­ные стрем­ле­ния. И дей­с­т­ви­тель­но, ус­пех это­го пла­на был та­ков, что мы нав­сег­да сох­ра­ни­ли бла­го­дар­ное, да­же про­ник­но­вен­ное чув­с­т­во к то­му мо­мен­ту и мес­ту, ко­то­рые нам вну­ши­ли эту за­тею.

    Это чув­с­т­во вы­ли­лось вско­ре в под­хо­дя­щую фор­му: мы вза­им­но обя­за­лись друг пе­ред дру­гом, ес­ли пред­с­та­вит­ся толь­ко ка­кая-ни­будь воз­мож­ность, еже­год­но по­се­щать в этот день уеди­нен­ное мес­теч­ко у Ро­лан­д­се­ка, где мы не­ког­да, в кон­це ле­та, си­дя в за­дум­чи­вос­ти друг ря­дом с дру­гом, вне­зап­но по­чув­с­т­во­ва­ли се­бя осе­нен­ны­ми од­ним и тем же на­ме­ре­ни­ем. Соб­с­т­вен­но го­во­ря, это обя­за­тель­с­т­во не­дос­та­точ­но стро­го соб­лю­да­лось на­ми; но имен­но по­то­му, что на на­шей со­вес­ти тя­го­тел не­од­нок­рат­ный грех та­ко­го упу­ще­ния, мы оба в год бон­нско­го сту­ден­чес­т­ва, ког­да на­ко­нец сно­ва очу­ти­лись на Рей­не, твер­до ре­ши­ли удов­лет­во­рить не толь­ко на­ше пос­та­нов­ле­ние, но и на­ше чув­с­т­во, на­ше бла­го­дар­ное оду­шев­ле­ние и в дан­ный день бла­го­го­вей­но по­се­тить мес­теч­ко у Ро­лан­д­се­ка.

    Это ока­за­лось для нас до­воль­но зат­руд­ни­тель­ным: так как имен­но в этот день наш ве­се­лый и мно­го­чис­лен­ный сту­ден­чес­кий со­юз силь­но по­ме­шал нам, за­дал нам мас­су де­ла и изо всех сил на­тя­ги­вал ни­ти, ко­то­ры­ми мог за­дер­жать нас. Наш со­юз наз­на­чил на этот день боль­шую тор­жес­т­вен­ную по­ез­д­ку в Ро­лан­д­сек, что­бы в кон­це лет­не­го се­мес­т­ра еще раз соб­рать всех чле­нов и от­пус­тить их за­тем по до­мам с луч­ши­ми про­щаль­ны­ми вос­по­ми­на­ни­ями.

    Стоял один из тех прек­рас­ных дней, ка­кие, по край­ней ме­ре в на­шем кли­ма­те, толь­ко и бы­ва­ют в эту по­ру ле­та: не­бо и зем­ля гар­мо­нич­но и спо­кой­но плы­ли ря­дом, чу­дес­но сли­ты из сол­неч­но­го теп­ла, осен­ней све­жес­ти и ла­зур­ной бес­ко­неч­нос­ти. В пес­т­рых фан­тас­ти­чес­ких кос­тю­мах, ко­то­ры­ми, при тра­ур­нос­ти про­чих оде­яний, те­перь впра­ве ще­го­лять толь­ко сту­ден­ты, раз­мес­ти­лись мы на па­ро­хо­де, праз­д­нич­но ра­зук­ра­шен­ном в на­шу честь вым­пе­ла­ми, и вод­ру­зи­ли на его па­лу­бе зна­ме­на на­ше­го со­юза. С обо­их бе­ре­гов Рей­на вре­мя от вре­ме­ни раз­да­ва­лись сиг­наль­ные выс­т­ре­лы, ко­то­ры­ми, сог­лас­но на­ше­му рас­по­ря­же­нию, приб­реж­ные жи­те­ли, а преж­де все­го хо­зя­ин гос­ти­ни­цы в Ро­лан­д­се­ке, опо­ве­ща­лись о на­шем приб­ли­же­нии. Я не бу­ду рас­ска­зы­вать ни о шум­ном шес­т­вии от прис­та­ни че­рез все лю­бо­пыт­но воз­буж­ден­ное мес­теч­ко, ни о тех ни вся­ко­му по­нят­ных раз­в­ле­че­ни­ях и шут­ках, ко­то­рые мы се­бе поз­во­ля­ли в сво­ем кру­гу. Я об­хо­жу мол­ча­ни­ем пос­те­пен­но ожив­ляв­ший­ся и став­ший под ко­нец буй­ным праз­д­нич­ный обед и не­ве­ро­ят­ный му­зы­каль­ный ди­вер­тис­мент, в ко­то­ром при­ня­ли учас­тие все сот­ра­пез­ни­ки, выс­ту­пая то от­дель­но, то об­щим хо­ром, и ди­ри­жи­ро­вать ко­то­рым приш­лось мне как му­зы­каль­но­му ру­ко­во­ди­те­лю на­ше­го со­юза, ра­зу­чив­ше­му пред­ва­ри­тель­но эту му­зы­ку со все­ми. Во вре­мя нес­коль­ко ди­ко­го и пе­ре­хо­дя­ще­го во все бо­лее быс­т­рый темп фи­на­ла я ус­пе­вал сде­лать знак сво­ему дру­гу, и сей­час пос­ле за­вы­ва­юще­го зак­лю­чи­тель­но­го ак­кор­да мы оба ис­чез­ли за дверью; сза­ди нас как бы зак­ры­лась ре­ву­щая про­пасть.

    Внезапная ос­ве­жи­тель­ная, за­та­ив­шая ды­ха­ние ти­ши­на при­ро­ды. Те­ни ста­ли уже ши­ре, сол­н­це рде­ло не­под­виж­но, но низ­ко, и от зе­ле­но­ва­тых волн Рей­на ве­яло лег­кой прох­ла­дой на на­ши раз­го­ря­чен­ные ли­ца. Так как праз­д­но­ва­ние па­мя­ти на­ше­го пе­ре­жи­ва­ния па­да­ло на бо­лее поз­д­ние ча­сы дня, то мы ре­ши­ли от­дать пос­лед­ние свет­лые ми­ну­ты од­ной из тех лю­би­мых за­бав, ко­то­рых у нас бы­ло так мно­го в то вре­мя.

    Мы ув­ле­ка­лись тог­да страс­тью к стрель­бе из пис­то­ле­тов, и этот на­вык нам в пос­лед­с­т­вии весь­ма при­го­дил­ся для во­ен­ной служ­бы. Слу­жи­тель на­ше­го со­юза знал мес­то на­шей стрель­бы, ле­жа­щее на­вер­ху в не­ко­то­ром от­да­ле­нии, и при­нес нам за­ра­нее на­ши пис­то­ле­ты. Это мес­то на­хо­ди­лось у вер­х­ней опуш­ки ле­са, пок­ры­вав­шие не­боль­шие го­ры сза­ди Ро­лан­д­се­ка, на ма­лень­ком не­ров­ном пла­то, сов­сем близ­ко от по­чи­та­емо­го на­ми мес­та ос­но­ва­ния на­ше­го об­щес­т­ва. На ле­сис­том скло­не, в сто­ро­не от мес­та стрель­бы, на­хо­ди­лась ма­лень­кая без­лес­ная по­лян­ка, как бы ма­нив­шая к от­ды­ху. От­ту­да сквозь де­ревья и кус­тар­ни­ки от­к­ры­вал­ся вид на Рейн; как раз нап­ро­тив кра­си­во изог­ну­тые ли­нии Зи­бен­ге­би­оге и глав­ным об­ра­зом Дра­хен­фельс об­рам­ля­ли го­ри­зонт, смы­ка­ясь с де­ревь­ями, а центр это­го зак­руг­лен­но­го вы­ре­за об­ра­зо­вал сам свер­ка­ющий Рейн, дер­жа­щий в объ­яти­ях ос­т­ров Нон­нен­верт. Это и бы­ло на­ше мес­то - мес­то, ос­вя­щен­ное об­щи­ми меч­та­ми и пла­на­ми; мы хо­те­ли и дол­ж­ны бы­ли здесь уеди­нить­ся в бо­лее ве­чер­ний час, что­бы за­кон­чить день так, как то­го от нас тре­бо­вал наш обет.

    В сто­ро­не, на упо­мя­ну­той ма­лень­кой не­ров­ной пло­щад­ке, сто­ял мо­гу­чий ду­бо­вый пень, оди­но­ко воз­вы­ша­ясь сре­ди без­лес­ной по­ля­ны и низ­ких вол­но­об­раз­ных воз­вы­шен­нос­тей. На этом пне мы ког­да-то со­еди­нен­ные уси­ли­ями вы­ре­за­ли от­чет­ли­вую пен­таг­рам­му, ко­то­рая еще силь­нее рас­т­рес­ка­лась от не­по­го­ды и бурь пос­лед­не­го го­да и пред­с­тав­ля­ла из се­бя удоб­ную ми­шень для на­шей стрель­бы. Бы­ло уже поз­д­но, ког­да мы приш­ли к это­му мес­ту, и от ду­бо­во­го пня па­да­ла ши­ро­кая за­ос­т­рен­ная тень на без­лес­ную по­ля­ну. Бы­ло очень ти­хо: вы­со­кие де­ревья у на­ших ног зак­ры­ва­ли нам вид на Рейн. Тем ог­лу­ши­тель­ней зву­чал в этом уеди­не­нии рас­ка­тис­тый звук на­ших выс­т­ре­лов, и ед­ва я вы­пус­тил вто­рую пу­лю в пен­таг­рам­му, как по­чув­с­т­во­вал, кто-то креп­ко схва­тил ме­ня за ру­ку, и уви­дел, что и мо­ему дру­гу та­ким же об­ра­зом ме­ша­ют за­ря­дить пис­то­лет. Быс­т­ро обер­нув­шись, я раз­г­ля­дел рас­сер­жен­ное ли­цо ка­ко­го-то ста­ро­го че­ло­ве­ка и по­чув­с­т­во­вал в то­же вре­мя, как боль­шая со­ба­ка прыг­ну­ла мне на спи­ну. Преж­де чем мы, т. е. Я и мой то­ва­рищ, ко­то­ро­го так же дер­жал че­ло­век по­мо­ло­же, ус­пе­ли про­из­нес­ти сло­ва удив­ле­ния, раз­да­лась уг­ро­жа­ющая стре­ми­тель­ная речь ста­ри­ка. "Нет, нет, - зак­ри­чал он на нас, - здесь нель­зя стре­лять­ся на ду­эли. Здесь мень­ше чем где-ли­бо прис­та­ло это де­лать вам, гос­по­да уча­щи­еся юно­ши! Прочь пис­то­ле­ты! Ус­по­кой­тесь, по­ми­ри­тесь, про­тя­ни­те друг дру­гу ру­ки. Как! Вы - соль зем­ли, ин­тел­ли­ген­ция бу­ду­ще­го, се­мя на­ших на­дежд - и вы не мо­же­те от­ре­шить­ся от вздор­но­го ка­те­хи­зи­са чес­ти с его за­ко­на­ми ку­лач­но­го пра­ва! Я не хо­чу апел­ли­ро­вать к ва­шим сер­д­цам, но ва­шим го­ло­вам это де­ла­ет ма­ло чес­ти. Вы, чью мо­ло­дость ле­ле­яли язык и муд­рость Эл­ла­ды и Ла­ци­ума и чей юный ум был ра­но пред­ме­том дра­го­цен­ных за­бот, нап­рав­лен­ных на оза­ре­ние его свет­лы­ми лу­ча­ми всей муд­рос­ти и все­го бла­го­род­с­т­ва прек­рас­но­го ми­ра древ­нос­ти, - вы хо­ти­те сде­лать ру­ко­во­дя­щей нитью сво­его по­ве­де­ния ко­декс ры­цар­с­кой чес­ти, т. е. Ко­декс не­ве­жес­т­ва и гру­бос­ти! Вгля­ди­тесь же в не­го как сле­ду­ет, пе­ре­ве­ди­те его на точ­ные по­ня­тия, ра­зоб­ла­чи­те его жал­кую ог­ра­ни­чен­ность и сде­лай­те его проб­ным кам­нем не ва­ше­го сер­д­ца, но ва­ше­го ума, и ес­ли пос­лед­ний те­перь его не от­тор­г­нет, то ва­ша го­ло­ва не спо­соб­на ра­бо­тать в той об­лас­ти, где не­об­хо­ди­мы­ми ус­ло­ви­ями яв­ля­ют­ся энер­гич­ная си­ла суж­де­ния, лег­ко раз­ры­ва­ющая узы пред­рас­суд­ка, пра­виль­но рас­суж­да­ющий ум, ко­то­рый в сос­то­янии от­де­лить ис­ти­ну от лжи да­же там, где раз­ли­чие глу­бо­ко скры­то, а не ле­жит, как здесь, на ли­цо. А в та­ком слу­чае, ми­лей­шие, ищи­те дру­го­го чес­т­но­го пу­ти в жиз­ни, иди­те в сол­да­ты или вы­учи­тесь ре­мес­лу - у не­го ведь зо­ло­тое дно".

    На эту гру­бую, хо­тя и прав­ди­вую речь мы ста­ли воз­буж­ден­но от­ве­чать, пос­то­ян­но пе­ре­би­вая друг дру­га: "Преж­де все­го вы оши­ба­етесь в глав­ном, так как мы приш­ли сю­да вов­се не для то­го, что­бы стре­лять­ся на ду­эли, но что­бы по­уп­раж­нять­ся в стрель­бе из пис­то­ле­тов. Во-вто­рых, вы, по-ви­ди­мо­му не зна­ете, как про­ис­хо­дит ду­эль: не­уже­ли вы ду­ма­ете, что мы встре­ти­лись бы друг с дру­гом в этом уеди­нен­ном мес­те как два раз­бой­ни­ка, без се­кун­дан­тов, без вра­чей и т. д.? В-треть­их, у каж­до­го из нас своя точ­ка зре­ния в воп­ро­се о ду­эли, и мы не же­ла­ем, что­бы нам на­вя­зы­ва­ли нап­ро­шен­ные по­уче­ния вро­де ва­ших".

    Этот, ра­зу­ме­ет­ся, да­ле­ко не веж­ли­вый от­пор про­из­вел дур­ное впе­чат­ле­ние на ста­ри­ка. Сна­ча­ла, по­няв, что де­ло идет не от ду­эли, он стал дру­же­люб­но смот­реть на нас. Но на­ши зак­лю­чи­тель­ные сло­ва раз­до­са­до­ва­ли его так, что он на­чал вор­чать. Ког­да же мы поз­во­ли­ли се­бе го­во­рить о сво­их соб­с­т­вен­ных точ­ках зре­ния, он быс­т­ро под­х­ва­тил сво­его спут­ни­ка, по­вер­нул­ся и ядо­ви­то крик­нул нам вслед: "Сле­ду­ет иметь не толь­ко точ­ки зре­ния, но и мыс­ли". А спут­ник вос­к­лик­нул: "И поч­те­ние, да­же ес­ли та­кой че­ло­век и оши­ба­ет­ся".

    Тем вре­ме­нем мой при­ятель ус­пел за­ря­дить свой пис­то­лет и с кри­ком «бе­ре­гись» сно­ва выс­т­ре­лил в ми­шень. Этот не­мед­лен­ный треск за его спи­ной разъ­ярил ста­ри­ка; он еще раз обер­нул­ся, с не­на­вис­тью пос­мот­рел на мо­его при­яте­ля и ска­зал, об­ра­ща­ясь к сво­ему млад­ше­му спут­ни­ку. Бо­лее мяг­ким го­ло­сом: "Что нам де­лать? Эти мо­ло­дые лю­ди при­во­дят ме­ня в от­ча­яние сво­ими взры­ва­ми". "Я до­во­жу до ва­ше­го све­де­ния, - об­ра­тил­ся к нам млад­ший, - что ва­ши шум­ные за­ба­вы в дан­ном слу­чае яв­ля­ют­ся нас­то­ящим по­ку­ше­ни­ем на фи­ло­со­фию. Об­ра­ти­те вни­ма­ние на это­го поч­тен­но­го че­ло­ве­ка - он го­тов поп­ро­сить вас боль­ше здесь не стре­лять. А ког­да про­сит та­кой че­ло­век…" - "Тог­да та­кую прось­бу, ко­неч­но, ис­пол­ня­ют", - пе­ре­бил его ста­рик и пос­мот­рел на нас.

    В сущ­нос­ти, мы не зна­ли хо­ро­шень­ко, как от­нес­тись к по­доб­но­му про­ис­шес­т­вию. Мы не по­ни­ма­ли яс­но, что об­ще­го име­ют на­ши нес­коль­ко шум­ные за­ба­вы с фи­ло­со­фи­ей, и не пред­с­тав­ля­ли се­бе, по­че­му мы в си­лу не­по­нят­ных тре­бо­ва­ний при­ли­чия дол­ж­ны ус­ту­пить мес­то на­шей стрель­бе, так что, ве­ро­ят­но, выг­ля­де­ли в ту ми­ну­ту не­ре­ши­тель­ны­ми и раз­до­са­до­ван­ны­ми. Спут­ник за­ме­тил на­ше ми­нут­ное за­ме­ша­тель­с­т­во и объ­яс­нил нам суть де­ла. "Мы вы­нуж­де­ны, - ска­зал он, - по­дож­дать нес­коль­ко ча­сов здесь в ва­шем бли­жай­шем со­сед­с­т­ве, так как сго­во­ри­лись встре­тить­ся здесь се­год­ня ве­че­ром с од­ним зна­ме­ни­тым дру­гом это­го вы­да­юще­го че­ло­ве­ка. Для этой встре­чи мы выб­ра­ли спо­кой­ное мес­то с нес­коль­ки­ми ска­мей­ка­ми здесь, в кус­тах. Нам не осо­бен­но при­ят­но, ес­ли ва­ши бес­п­ре­рыв­ные выс­т­ре­лы ста­нут еже­ми­нут­но вспу­ги­вать нас. Но мы пред­по­ла­га­ем, что вы са­ми най­де­те не­воз­мож­ным про­дол­жать ва­шу стрель­бу, уз­нав, что пе­ред ва­ми один их на­ших пер­вых фи­ло­со­фов, из­б­рав­ший это спо­кой­ное и уеди­нен­ное мес­то для сви­да­ния со сво­им дру­гом".

    Это разъ­яс­не­ние еще боль­ше встре­во­жи­ло нас. Мы по­чув­с­т­во­ва­ли приб­ли­же­ния опас­нос­ти еще боль­шей, чем по­те­ри мес­та стрель­бы, и пос­пеш­но спро­си­ли: "Где ва­ше мес­то? Не­уже­ли здесь на­ле­во, в кус­тах"?

    "Именно здесь".

    "Но это мес­то се­год­ня ве­че­ром при­над­ле­жит нам", - за­яв­ля­ет мой друг. "Нам нуж­но это мес­то", - вос­к­ли­ца­ем мы оба.

    Наше дав­но за­ду­ман­ное праз­д­нес­т­во бы­ло для нас в дан­ный мо­мент важ­нее всех фи­ло­со­фов ми­ра, и мы так ожив­лен­но и воз­буж­ден­но вы­ра­жа­ли свои чув­с­т­ва, что, ве­ро­ят­но, выг­ля­де­ли нем­но­го смеш­ны­ми с на­шим не­по­нят­ным, но весь­ма нас­той­чи­во за­яв­лен­ным тре­бо­ва­ни­ем. По край­ней ме­ре фи­ло­со­фы, на­ру­ши­те­ли на­ше­го ми­ра, смот­ре­ли на нас воп­ро­си­тель­но улы­ба­ясь и как бы на­де­ясь, что мы за­го­во­рим в свое оп­рав­да­ние. Но мы мол­ча­ли, ибо ни в ко­ем слу­чае не хо­те­ли се­бя вы­да­вать.

    Так сто­яли обе груп­пы мол­ча од­на про­тив дру­гой, по­ка за­кат ши­ро­ко раз­ли­вал­ся по вер­ши­нам де­ревь­ев. Фи­ло­соф смот­рел на сол­н­це, спут­ник - на фи­ло­со­фа, а мы оба - на на­ше лес­ное убе­жи­ще, ко­то­рое имен­но се­год­ня под­вер­га­лось та­кой опас­нос­ти. Злоб­ное чув­с­т­во ов­ла­де­ва­ло на­ми. К че­му вся фи­ло­со­фия, ду­ма­ли мы, ес­ли она ме­ша­ет быть од­ним и уеди­нен­но ра­до­вать­ся с друзь­ями, ес­ли она пре­пят­с­т­ву­ет нам стать са­мим фи­ло­со­фа­ми. Ведь нам ка­за­лось, что наш праз­д­ник вос­по­ми­на­ния со­вер­шен­но фи­ло­соф­с­ко­го ха­рак­те­ра; на этом праз­д­ни­ке мы хо­те­ли вы­ра­бо­тать серь­ез­ные ре­ше­ния и пла­ны для на­шей бу­ду­щей жиз­ни; в уеди­нен­ном раз­мыш­ле­нии на­де­ялись мы най­ти неч­то, че­му суж­де­но бы­ло бы в бу­ду­щем та­ким же об­ра­зом пов­ли­ять на склад на­ше­го внут­рен­не­го «я» и удов­лет­во­рить его зап­ро­сы, как не­ког­да сде­ла­ла твор­чес­кая де­ятель­ность пре­ды­ду­щих юно­шес­ких лет. Имен­но в этом и дол­жен был сос­то­ять свя­щен­ный акт. Мы ни­че­го не пред­ре­ша­ли за­ра­нее, а хо­те­ли толь­ко пог­ру­зить­ся в уеди­нен­ное раз­мыш­ле­ние, как тог­да, пять лет то­му на­зад, ког­да нам од­нов­ре­мен­но приш­ло в го­ло­ву на­ше ре­ше­ние. Это дол­ж­но бы­ло быть мол­ча­ли­вое праз­д­но­ва­ние, все­це­ло пос­вя­щен­ное вос­по­ми­на­нию и бу­ду­ще­му, при­чем нас­то­ящее слу­жи­ло толь­ко мыс­лен­ной чер­тою меж­ду ни­ми. И вдруг враж­деб­ный рок втор­г­нул­ся в наш вол­шеб­ный круг - и мы не зна­ли, как от не­го из­ба­вить­ся. А в стран­нос­ти сов­па­де­ния нам да­же чу­ди­лось что-то та­ин­с­т­вен­ное и при­тя­га­тель­ное.

    Некоторое вре­мя мы сто­яли мол­ча, раз­де­лив­шись на враж­деб­ные груп­пы. Ве­чер­ние об­ла­ка все силь­нее ро­зо­ве­ли над на­ми, и ве­чер ста­но­вил­ся все спо­кой­нее и мяг­че, а мы прис­лу­ши­ва­лись к ров­но­му ды­ха­нию при­ро­ды, ко­то­рая за­кан­чи­ва­ла днев­ную ра­бо­ту, до­воль­ная сво­им тво­ре­ни­ем - со­вер­шен­ным днем. Вдруг ти­ши­ну су­ме­рек ра­зор­вал буй­ный, нес­т­рой­ный, ли­ку­ющий клич, под­няв­ший­ся с Рей­на, - это, ве­ро­ят­но, бы­ли на­ши то­ва­ри­щи сту­ден­ты, ко­то­рые те­перь ка­та­лись на лод­ках по Рей­ну. Мы по­ду­ма­ли о том, что нас там не хва­та­ет, и по­чув­с­т­во­ва­ли, что и нам че­го-то не­дос­та­ет. Поч­ти од­нов­ре­мен­но с при­яте­лем я под­нял пис­то­лет. Эхо от­б­ро­си­ло на­зад на­ши выс­т­ре­лы и с ним вмес­те до нас до­нес­ся, как бы в ви­де от­вет­но­го сиг­на­ла, хо­ро­шо зна­ко­мый крик сни­зу, ибо мы поль­зо­ва­лись в на­шем со­юзе сла­вой страс­т­ных, но пло­хих стрел­ков. Но в тот же мо­мент мы по­чув­с­т­во­ва­ли все неп­ри­ли­чие на­ше­го по­ве­де­ния от­но­си­тель­но мол­ча­ли­вых при­шель­цев-фи­ло­со­фов, ко­то­рые до тех пор сто­яли, пог­ру­жен­ные в спо­кой­ное со­зер­ца­ние, а те­перь ис­пу­ган­но от­с­ко­чи­ли в сто­ро­ну от на­ше­го двой­но­го выс­т­ре­ла. Мы пос­пеш­но по­дош­ли к ним и на­пе­ре­бой за­го­во­ри­ли: "Прос­ти­те! Мы выс­т­ре­ли­ли в пос­лед­ний раз, и это от­но­си­лось к на­шим то­ва­ри­щам на Рей­не. Они это по­ня­ли. Слы­ши­те? Ес­ли вы во что бы то ни ста­ло хо­ти­те за­нять то мес­то в кус­тар­ни­ках, то поз­воль­те по край­ней ме­ре и нам рас­по­ло­жить­ся там. Там нес­коль­ко ска­ме­ек, мы вам не по­ме­ша­ем; мы бу­дем си­деть ти­хо и мол­чать. Но семь ча­сов уже про­би­ло, и мы дол­ж­ны быть на мес­те".

    "Это зву­чит та­ин­с­т­вен­нее, чем оно есть на са­мом де­ле, - до­ба­вил я пос­ле па­узы. - Мы да­ли обе­ща­ние про­вес­ти там сле­ду­ющий час. На это у нас есть осо­бые при­чи­ны. То мес­то ос­вя­ще­но для нас хо­ро­шим вос­по­ми­на­ни­ем, оно дол­ж­но пред­воз­вес­тить нам и хо­ро­шее бу­ду­щее. По­это­му мы пос­та­ра­ем­ся не ос­та­вить в вас пло­хо­го вос­по­ми­на­ния - хо­тя мы уже не­од­нок­рат­но бес­по­ко­или и пу­га­ли вас".

    Философ мол­чал, но его млад­ший спут­ник ска­зал: "К со­жа­ле­нию, на­ши обе­ща­ния и уго­во­ры свя­зы­ва­ют нас оди­на­ко­вым об­ра­зом с тем же мес­том и с тем же са­мым ча­сом. Нам пред­с­тав­ля­ет­ся толь­ко на вы­бор, об­ви­нить ли судь­бу или ка­ко­го-ни­будь ко­боль­да за та­кое сов­па­де­ние".

    "Впрочем, друг мой, - ска­зал фи­ло­соф при­ми­ри­тель­но, - я те­перь бо­лее до­во­лен на­ши­ми мо­ло­ды­ми стрел­ка­ми, чем рань­ше. За­ме­тил ли ты, как они спо­кой­но сто­яли, ког­да мы смот­ре­ли на сол­н­це? Они не раз­го­ва­ри­ва­ли, не ку­ри­ли, они сто­яли смир­но - я поч­ти по­доз­ре­ваю, что они раз­мыш­ля­ли".

    И быс­т­ро обо­ра­чи­ва­ясь к нам, спро­сил: "Вы раз­мыш­ля­ли? Об этом вы мне рас­ска­же­те по пу­ти к на­ше­му об­ще­му мес­ту от­ды­ха". Мы сде­ла­ли нес­коль­ко ша­гов вмес­те и вош­ли, спус­ка­ясь по скло­ну, в теп­лую влаж­ную ат­мос­фе­ру ле­са, где уже бы­ло тем­но. До­ро­гой мне то­ва­рищ от­к­ро­вен­но рас­ска­зы­вал фи­ло­со­фу свои мыс­ли: как он бо­ял­ся, что се­год­ня в пер­вый раз фи­ло­соф по­ме­ша­ет ему фи­ло­соф­с­т­во­вать.

    Старик за­мял­ся."Как! Вы бо­итесь, что фи­ло­соф по­ме­ша­ет вам фи­ло­соф­с­т­во­вать? По­доб­ные ве­щи слу­ча­ют­ся. Вы это­го не ис­пы­та­ли? Раз­ве вы не убе­ди­лись в этом на опы­те в ва­шем уни­вер­си­те­те? А ведь вы слу­ша­ете лек­ции по фи­ло­со­фии?"

    Этот воп­рос нас нес­коль­ко сму­тил, ибо в пос­лед­с­т­вии мы от­нюдь не бы­ли по­вин­ны. А кро­ме то­го, тог­да еще мы бы­ли пол­ны не­вин­ной уве­рен­нос­ти, что вся­кий, об­ле­чен­ный в уни­вер­си­те­те чи­ном и дос­то­ин­с­т­вом фи­ло­со­фа, уже есть фи­ло­соф: у нас имен­но не бы­ло опы­та, и мы бы­ли пло­хо ос­ве­дом­ле­ны. Мы чис­то­сер­деч­но приз­на­лись, что еще не слу­ша­ли лек­ции по фи­ло­со­фии, но, ко­неч­но, со вре­ме­нем на­вер­с­та­ем по­те­рян­ное.

    "Но что вы на­зы­ва­ете, - спро­сил он, - сво­им фи­ло­соф­с­т­во­ва­ни­ем?" "Мы зат­руд­ня­ем­ся с оп­ре­де­ле­ни­ем, - от­ве­чал я, - но приб­ли­зи­тель­но хо­тим серь­ез­но по­раз­мыс­лить, как луч­ше все­го стать об­ра­зо­ван­ны­ми людь­ми". "Это мно­го и ма­ло, - про­бор­мо­тал фи­ло­соф, - по­ду­май­те же хо­ро­шень­ко над этим. Вот на­ши ска­мей­ки. Ся­дем как мож­но даль­ше друг от дру­га; я не хо­чу вам ме­шать раз­мыш­лять о том, как вам стать об­ра­зо­ван­ны­ми людь­ми. Же­лаю вам ус­пе­ха и то­чек зре­ния, как в ва­шем воп­ро­се о ду­эли, са­мых са­мос­то­ятель­ных, с иго­лоч­ки но­вень­ких то­чек зре­ния. Фи­ло­соф не хо­чет вам ме­шать фи­ло­соф­с­т­во­вать: Не пу­гай­те его толь­ко ва­ши­ми пис­то­ле­та­ми. Под­ра­жай­те се­год­ня мо­ло­дым пи­фа­го­рей­цам: они дол­ж­ны бы­ли мол­чать в те­че­нии пя­ти лет, что­бы стать слу­жи­те­ля­ми ис­тин­ной фи­ло­со­фии. Быть мо­жет, и вам удас­т­ся по­мол­чать в про­дол­же­нии пя­ти чет­вер­тей ча­са, ра­ди ва­ше­го бу­ду­ще­го об­ра­зо­ва­ния, ко­то­рым вы так ста­ра­тель­но за­ни­ма­етесь".

    Мы бы­ли у це­ли: наш праз­д­ник вос­по­ми­на­ния на­чал­ся. Сно­ва, как пять лет то­му на­зад, Рейн плыл в неж­ном ту­ма­не, сно­ва, как тог­да, прос­ве­чи­ва­ло не­бо, бла­го­ухал лес. Мы при­юти­лись на край­нем кон­це са­мой от­да­лен­ной ска­мей­ки; здесь мы си­де­ли поч­ти спря­тан­ные, так что ни фи­ло­соф, ни его спут­ник не мог­ли ви­деть на­ших лиц. Мы бы­ли од­ни, ког­да до нас до­ле­тал от­да­лен­ный го­лос фи­ло­со­фа, то, про­хо­дя че­рез ше­лест и дви­же­ние лис­т­вы, че­рез жуж­жа­щий шум мно­го­ты­сяч­ных жи­вых су­ществ, ки­ша­щих в вер­хуш­ках ле­са, он ста­но­вил­ся поч­ти му­зы­кой при­ро­ды; он дей­с­т­во­вал как звук, как да­ле­кая од­но­тон­ная жа­ло­ба. Нам дей­с­т­ви­тель­но нич­то не ме­ша­ло.

    Так прош­ло не­ко­то­рое вре­мя, в те­че­нии ко­то­ро­го за­кат по­нем­но­гу блед­нел и вос­по­ми­на­ние о на­ших юно­шес­ких по­пыт­ках к об­ра­зо­ва­нию все бо­лее от­чет­ли­во вста­ва­ло пе­ред на­ми. Нам ка­за­лось, что мы обя­зан­ны ве­ли­чай­шей бла­го­дар­нос­тью на­ше­му стран­но­му круж­ку. Он был для нас не прос­то до­бав­ле­ни­ем к на­шим гим­на­зи­чес­ким за­ня­ти­ям, но нас­то­ящим пло­дот­вор­ным об­щес­т­вом, в рам­ки ко­то­ро­го мы зак­лю­чи­ли и на­шу гим­на­зию как час­т­ное сред­с­т­во, на­хо­дя­ще­еся в рас­по­ря­же­нии на­ше­го об­ще­го стрем­ле­ния к об­ра­зо­ва­нию.

    Мы соз­на­ва­ли, что в то вре­мя, бла­го­да­ря на­ше­му со­юзу, мы ни­ког­да не ду­ма­ли о так на­зы­ва­емой про­фес­сии. Слиш­ком час­то встре­ча­юща­яся эк­с­п­лу­ата­ция этих го­дов го­су­дар­с­т­вом, стре­мя­щим­ся соз­дать се­бе как мож­но ско­рее при­год­ных чи­нов­ни­ков и же­ла­ющим убе­дить­ся в их бе­зус­лов­ной прис­по­соб­лен­нос­ти пу­тем чрез­мер­но уто­ми­тель­ных эк­за­ме­нов, ос­та­лась со­вер­шен­но чуж­да го­дам на­ше­го об­ра­зо­ва­ния. И как ма­ло на­ми ру­ко­во­ди­ло ка­кое-ни­будь со­об­ра­же­ние вы­го­ды, рас­чет на быс­т­рое про­из­вод­с­т­во и ско­рую карь­еру по­ка­зы­вал уте­ши­тель­ный для каж­до­го из нас факт что мы оба те­перь еще не зна­ли, чем мы бу­дем, и да­же не за­бо­ти­лись об этом воп­ро­се. Эту счас­т­ли­вую без­за­бот­ность вос­пи­тал в нас наш со­юз; и имен­но за нее мы бы­ли ему от ду­ши бла­го­дар­ны на на­шем праз­д­ни­ке вос­по­ми­на­ния. Я уже го­во­рил, что та­кое бес­цель­ное нас­лаж­де­ние мо­мен­том, та­кое са­мо­ба­юканье в ка­чал­ке мгно­ве­ния дол­ж­но ка­зать­ся не­ве­ро­ят­ным, во вся­ком слу­чае пре­до­су­ди­тель­ным, на­шей враж­деб­ной все­му бес­по­лез­но­му дей­с­т­ви­тель­нос­ти. Как бес­по­лез­ны мы бы­ли! И как гор­ди­лись мы та­кой бес­по­лез­нос­тью! Мы го­то­вы бы­ли спо­рить, кто из нас ме­нее бес­по­ле­зен. Мы не хо­те­ли ни­че­го зна­чить, ни­че­го пред­с­тав­лять, ни­че­го не ста­вить се­бе целью; мы не хо­те­ли иметь бу­ду­ще­го. Пусть мы толь­ко бес­по­лез­ные без­дель­ни­ки, удоб­но рас­тя­нув­ши­еся на по­ро­ге нас­то­яще­го. Ими мы и бы­ли! Хва­ла нам!

    Так по край­ней ме­ре пред­с­тав­ля­лись нам ве­щи тог­да, ува­жа­емые слу­ша­те­ли!

    Отдавшись та­ко­му бла­го­го­вей­но­му са­мо­ана­ли­зу, я го­то­вил­ся уже фор­ми­ро­вать в та­ком же са­мо­до­воль­ном то­не от­вет на воп­рос о бу­ду­щем на­ше­го об­ра­зо­ва­тель­но­го за­ве­де­ния, ког­да мне по­ка­за­лось, что му­зы­ка при­ро­ды, до­но­ся­щая до нас с от­да­лен­ной фи­ло­соф­с­кой скамьи, по­те­ря­ла свой преж­ний ха­рак­тер и зву­ча­ла все нас­той­чи­вее и чле­но­раз­дель­ное. Вне­зап­но мне ста­ло яс­но, что я слу­шаю, что я под­с­лу­ши­ваю, под­с­лу­ши­ваю со страс­тью, нап­ря­жен­но по­дав­шись впе­ред. Я под­тол­к­нул мо­его, быть мо­жет, нес­коль­ко утом­лен­но­го дру­га и ска­зал ему по­ти­хонь­ку: "Не спи! Мы мо­жем тут кое-че­му по­учить­ся Это под­хо­дит к нам, хо­тя нас и не ка­са­ет­ся".

    Дело в том, что я слы­шал, как млад­ший спут­ник фи­ло­со­фа до­воль­но взвол­но­ван­но за­щи­щал­ся, а фи­ло­соф на­па­дал на не­го, пос­те­пен­но воз­вы­шая го­лос: "Ты не из­ме­нил­ся, - вос­к­ли­цал он, - к со­жа­ле­нию, не из­ме­нил­ся; прос­то не ве­рит­ся, до ка­кой сте­пе­ни ты все тот же, ка­ким был семь лет то­му на­зад, ког­да я ви­дел те­бя в пос­лед­ний раз и прос­тил­ся с то­бой с сом­не­ни­ем и на­деж­дой. К со­жа­ле­нию, сно­ва и без вся­ко­го удо­воль­с­т­вия дол­жен сов­лечь с те­бя обо­лоч­ку сов­ре­мен­ной об­ра­зо­ван­нос­ти, в ко­то­рую ты тем вре­ме­нем ус­пел об­лечь­ся, - и что я на­хо­жу под ней? Прав­да, все тот же не­из­мен­ный ин­тел­ли­ги­бель­ный ха­рак­тер, как его по­ни­ма­ет Кант, но, к со­жа­ле­нию, и все тот же ин­тел­лек­ту­аль­ный - что, ве­ро­ят­но, та­кая же, но ме­нее уте­ши­тель­ная не­об­хо­ди­мость. Я спра­ши­ваю се­бя, ка­кой смысл име­ет моя жизнь, как фи­ло­со­фа, ес­ли це­лые го­ды, про­ве­ден­ные то­бой в об­ще­нии со мной, не мог­ли на­ло­жить проч­но­го от­пе­чат­ка на твой да­ле­ко не ту­пой ум и не­сом­нен­ную жаж­ду зна­ния. Сей­час ты ве­дешь се­бя так, буд­то ни­ког­да не слы­хал кар­ди­наль­но­го суж­де­ния, от­но­ся­ще­го­ся ко вся­ко­му об­ра­зо­ва­нию, к ко­то­ро­му я так час­то воз­в­ра­щал­ся в на­ших преж­них бе­се­дах. Ну, как гла­си­ло это суж­де­ние?"

    "Я его пом­ню, - от­ве­чал зас­лу­жив­ший вы­го­вор уче­ник. - Вы не раз го­во­ри­ли, что ни один че­ло­век не стре­мил­ся бы к об­ра­зо­ва­нию, ес­ли бы знал, как не­имо­вер­но ма­ло в кон­це кон­цов чис­ло дей­с­т­ви­тель­но об­ра­зо­ван­ных лю­дей и как ма­ло во­об­ще их мо­жет быть. И все же это не­боль­шое чис­ло ис­тин­но об­ра­зо­ван­ных лю­дей бы­ло бы не­мыс­ли­мо, ес­ли бы ши­ро­кая мас­са, в сущ­нос­ти, про­тив сво­ей при­ро­ды и по­буж­да­емая лишь соб­лаз­ни­тель­ным заб­луж­де­ни­ем, не стре­ми­лась так же к об­ра­зо­ва­нию. По­это­му не сле­ду­ет пуб­лич­но об­на­ру­жи­вать смеш­ную неп­ро­пор­ци­ональ­ность меж­ду чис­лом ис­тин­но об­ра­зо­ван­ных лю­дей и гран­ди­оз­ным об­ра­зо­ва­тель­ным ап­па­ра­том, здесь кро­ет­ся нас­то­ящий сек­рет об­ра­зо­ван­нос­ти, сос­то­ящий в том, что бес­чис­лен­ное мно­жес­т­во лю­дей по-ви­ди­мо­му для се­бя, в сущ­нос­ти же, что­бы сде­лать воз­мож­ным по­яв­ле­ние нем­но­гих, стре­мит­ся к об­ра­зо­ва­нию и ра­бо­та­ет для не­го".

    "Да, та­ко­во это по­ло­же­ние, - ска­зал фи­ло­соф, - и все же ты мог нас­толь­ко за­быть его ис­тин­ный смысл, что­бы счи­тать се­бя са­мо­го од­ним из этих нем­но­гих? Ты так ду­мал - я это хо­ро­шо ви­жу. Но это от­но­сит­ся к не­год­ной сиг­на­ту­ре на­шей об­ра­зо­ван­ной сов­ре­мен­нос­ти Де­мок­ра­ти­зи­ру­ют пра­ва ге­ния, что­бы об­лег­чить свою соб­с­т­вен­ную об­ра­зо­ва­тель­ную ра­бо­ту и нуж­ду в об­ра­зо­ван­нос­ти. Каж­дый хо­чет по воз­мож­нос­ти рас­по­ло­жит­ся в те­ни де­ре­ва, по­са­жен­но­го ге­ни­ем. Хо­тят ос­во­бо­дить­ся от тя­же­лой не­об­хо­ди­мос­ти ра­бо­тать для ге­ния и сде­лать воз­мож­ным его по­яв­ле­ние. Как! Ты слиш­ком горд, что­бы сог­ла­сить­ся быть учи­те­лем? Ты пре­зи­ра­ешь тес­ня­щую тол­пу уча­щих­ся? Го­во­ришь с през­ре­ни­ем о за­да­че учи­те­ля? Ты хо­тел бы, враж­деб­но ог­ра­див­шись от этой тол­пы, вес­ти оди­но­кую жизнь, под­ра­жая мне и мо­ему об­ра­зу жиз­ни? Ты ду­ма­ешь од­ним прыж­ком дос­тиг­нуть то­го, че­го мне приш­лось в кон­це кон­цов до­бить­ся пос­ле дол­гой упор­ной борь­бы за воз­мож­ность во­об­ще жить жиз­нью фи­ло­со­фа? И ты не бо­ишь­ся, что оди­но­чес­т­во отом­с­тит те­бе? Поп­ро­буй толь­ко стать от­шель­ни­ком об­ра­зо­ва­ния - на­до об­ла­дать не­ис­то­щи­мым бо­гат­с­т­вом, что­бы са­мим со­бою жить для всех! Стран­ные уче­ни­ки! Они счи­та­ют нуж­ным всег­да под­ра­жать са­мо­му труд­но­му и вы­со­ко­му из то­го, че­го уда­лось дос­тичь учи­те­лю. Тог­да как дол­ж­ны бы­ли знать, как это тя­же­ло т опас­но и как мно­го спо­соб­ных и ода­рен­ных мо­жет по­гиб­нуть та­ким об­ра­зом!"

    "Я не хо­чу от вас ни­че­го скры­вать, учи­тель - ска­зал вслед за тем спут­ник, - я слиш­ком мно­го слы­шал от вас и слиш­ком дол­го поль­зо­вал­ся ва­шей бли­зос­тью, что­бы все­це­ло от­дать­ся на­шей те­пе­реш­ней сис­те­ме об­ра­зо­ва­ния и вос­пи­та­ния. Я ощу­щаю со­вер­шен­но яс­но те ужас­ные изъ­яны и не­дос­тат­ки, на ко­то­рые вы ука­зы­ва­ли, и все же чув­с­т­вую в се­бе ма­ло си­лы для ус­пе­хов в сме­лом бою. Мною ов­ла­де­ло об­щее ма­ло­ду­шие. Бег­с­т­во в уеди­не­нии не бы­ло вы­со­ко­ме­ри­ем, над­мен­нос­тью. Я вам охот­но рас­ска­жу, ка­кую сиг­на­ту­ру на­шел я нас­толь ожив­лен­но и нас­то­ятель­но об­суж­да­емых те­перь воп­ро­сах об­ра­зо­ва­ния и вос­пи­та­ния. Мне ка­жет­ся, что сле­ду­ет раз­ли­чать два глав­ней­ших нап­рав­ле­ния: два по-ви­ди­мо­му про­ти­во­по­лож­ных, по вли­янию оди­на­ко­во па­губ­ных и по ре­зуль­та­там в кон­це кон­цов сов­па­да­ющих, те­че­ния гос­под­с­т­ву­ют в нас­то­ящее вре­мя в на­ших об­ра­зо­ва­тель­ных уч­реж­де­ни­ях; во-пер­вых, стрем­ле­ние к воз­мож­но боль­ше­му рас­ши­ре­нию и рас­п­рос­т­ра­не­нию и ос­лаб­ле­нию его. Пусть об­ра­зо­ва­ние бу­дет по раз­лич­ным при­чи­нам пе­ре­не­се­но в са­мые ши­ро­кие кру­ги - это­го тре­бу­ет од­на тен­ден­ция. Дру­гая же пред­пи­сы­ва­ет об­ра­зо­ва­нию от­ка­зать­ся от сво­их на­ибо­лее бла­го­род­ных и воз­вы­шен­ных стрем­ле­ний и ог­ра­ни­чит­ся слу­же­ни­ем ка­кой-ли­бо иной жиз­нен­ной фор­ме, нап­ри­мер го­су­дар­с­т­ву.

    Мне ка­жет­ся, я под­ме­тил, с ка­кой сто­ро­ны яв­с­т­вен­нее все­го раз­да­ет­ся при­зыв к воз­мож­но боль­ше­му рас­ши­ре­нию и рас­п­рос­т­ра­не­ние об­ра­зо­ва­ния. Это рас­п­рос­т­ра­не­ние от­но­сит­ся к чис­лу из­люб­лен­ных по­ли­ти­ко-эко­но­ми­чес­ких дог­ма­тов нас­то­яще­го. Как мож­но боль­ше зна­ния и об­ра­зо­ва­ния, от­сю­да воз­мож­но боль­шие раз­ме­ры про­из­вод­с­т­ва и пот­реб­ле­ния, а от­сю­да воз­мож­но боль­шая сум­ма счас­тья - так приб­ли­зи­тель­но гла­сит фор­му­ла. Здесь цель и ре­зуль­тат об­ра­зо­ва­ния - поль­за, вер­нее, на­жи­ва, воз­мож­но боль­шая де­неж­ная при­быль. Об­ра­зо­ва­ние оп­ре­де­ля­ет­ся этим нап­рав­ле­ни­ем приб­ли­зи­тель­но, как сум­ма зна­ний и уме­ний, бла­го­да­ря ко­то­рой дер­жат­ся на уров­не сво­его вре­ме­ни, зна­ют все до­ро­ги к лег­чай­шей до­бы­че де­нег, вла­де­ют все­ми сред­с­т­ва­ми, спо­соб­с­т­ву­ющи­ми об­ще­нию меж­ду людь­ми и на­ро­да­ми. Нас­то­ящей за­да­чей об­ра­зо­ва­ния бы­ла бы, со­об­раз­но с этим, вы­ра­бот­ка воз­мож­но бо­лее год­ных к об­ра­ще­нию лю­дей, вро­де то­го как на­зы­ва­ют год­ной к об­ра­ще­нию мо­не­ту. Чем боль­ше та­ких год­ных к об­ра­ще­нию лю­дей, тем счас­т­ли­вее на­род; и за­да­ча сов­ре­мен­ных об­ра­зо­ва­тель­ных уч­реж­де­ний дол­ж­на зак­лю­чать­ся в том, что­бы по­мочь каж­до­му воз­мож­но бо­лее раз­вить за­дат­ки сво­ей спо­соб­нос­ти стать год­ным к об­ра­ще­нию, дать каж­до­му та­кое об­ра­зо­ва­ние, что­бы он чер­пал из сво­ей сум­мы зна­ний и уме­ний воз­мож­но боль­шую сум­му счас­тья и вы­го­ды. Каж­дый дол­жен уметь пра­виль­но так­си­ро­вать се­бя са­мо­го и знать, че­го он впра­ве тре­бо­вать от жиз­ни. Со­юз ин­тел­ли­ген­ции и соб­с­т­вен­нос­ти, сан­к­ци­они­ру­емый эти­ми взгля­да­ми, счи­та­ет­ся пря­мо нрав­с­т­вен­ным тре­бо­ва­ни­ем. Здесь не­на­вис­т­но вся­кое об­ра­зо­ва­ние, ко­то­рое де­ла­ет оди­но­ким, ко­то­рое ста­вит це­ли, ле­жа­щие за пре­де­ла­ми де­нег и вы­го­ды, и рас­т­ра­чи­ва­ет мно­го вре­ме­ни. От та­ких об­ра­зо­ва­тель­ных тен­ден­ций здесь при­ня­то от­де­лы­вать­ся как от выс­ше­го эго­из­ма или без­н­рав­с­т­вен­но­го об­ра­зо­ва­тель­но­го эпи­ку­ре­из­ма. Приз­на­ва­емой здесь нрав­с­т­вен­нос­тью тре­бу­ет­ся неч­то со­вер­шен­но про­ти­во­по­лож­ное, а имен­но быс­т­ро­та об­ра­зо­ва­ния, нуж­на для то­го, что­бы быс­т­ро прев­ра­тить­ся в су­щес­т­во, за­ра­ба­ты­ва­ющее день­ги, и дос­та­точ­ная ос­но­ва­тель­ность об­ра­зо­ва­ния, нуж­на для то­го, что­бы за­ра­ба­ты­вать их очень боль­шое ко­ли­чес­т­во. Че­ло­ве­ку доз­во­ля­ет­ся вку­сить лишь та­кое ко­ли­чес­т­во куль­ту­ры, ко­то­рое не­об­хо­ди­мо в ин­те­ре­сах на­жи­вы, но столь­ко же тре­бу­ет­ся и от не­го. Од­ним сло­вом, че­ло­ве­чес­т­ву свой­с­т­вен­но пре­тен­до­вать на зем­ное счас­тье, и по­это­му об­ра­зо­ва­ние не­об­хо­ди­мо. Но толь­ко по­это­му".

    "Здесь я хо­чу вста­вить нес­коль­ко слов, - ска­зал фи­ло­соф. - При этом нед­вус­мыс­лен­но оха­рак­те­ри­зо­ван­ном воз­зре­нии воз­ни­ка­ет боль­шая, да­же ог­ром­ная про­пасть, сос­то­ящая в том, что ши­ро­кая мас­са ког­да-ни­будь пе­реп­рыг­нет про­ме­жу­точ­ную сту­пень и нап­ря­мик пой­дет к это­му зем­но­му счас­тью. Это на­зы­ва­ет­ся те­перь со­ци­аль­ным воп­ро­сом. Ведь мас­се мо­жет по­ка­зать­ся, что об­ра­зо­ва­ние боль­шин­с­т­ва лишь сред­с­т­во для зем­но­го счас­тья мень­шин­с­т­ва. На­ивоз­мож­ней­шая рас­п­рос­т­ра­нен­ность об­ра­зо­ва­ния нас­толь­ко при­ни­жа­ет пос­лед­нее, что оно не в сос­то­янии бо­лее да­вать ни­ка­ких при­ви­ле­гий, ни­ка­ко­го прес­ти­жа. Са­мое об­ще­рас­п­рос­т­ра­нен­ное об­ра­зо­ва­ние - это вар­вар­с­т­во. Но я не хо­чу пре­ры­вать тво­их объ­яс­не­ний".

    Спутник про­дол­жал: "Су­щес­т­ву­ет еще дру­гие мо­ти­вы столь энер­гич­но­го стрем­ле­ния к рас­ши­ре­нию и рас­п­рос­т­ра­не­нию об­ра­зо­ва­ния, по­ми­мо упо­мя­ну­то­го из­люб­лен­но­го по­ли­ти­ко-эко­но­ми­чес­ко­го дог­ма­та. В не­ко­то­рых стра­нах страх пе­ред ре­ли­ги­оз­ным гне­том так си­лен и бо­язнь пос­лед­с­т­вий это­го гне­та так яр­ко вы­ра­же­на, что все клас­сы об­щес­т­ва с жгу­чей жаж­дой стре­мят­ся нав­с­т­ре­чу об­ра­зо­ван­нос­ти и впи­ты­ва­ют имен­но те эле­мен­ты, ко­то­рые под­ры­ва­ют ре­ли­ги­оз­ные ин­с­тин­к­ты. С дру­гой сто­ро­ны, го­су­дар­с­т­во, сплошь да ря­дом, в ин­те­ре­сах соб­с­т­вен­но­го су­щес­т­во­ва­ния, стре­мит­ся к бо­лее ши­ро­ко­му рас­п­рос­т­ра­не­нию об­ра­зо­ван­нос­ти, по­то­му что оно все еще соз­на­ет в се­бе дос­та­точ­но си­лы, что­бы впрячь в свое яр­мо са­мое раз­нуз­дав­ше­еся об­ра­зо­ва­ние. Оно на­хо­дит бла­го­на­деж­ной об­ра­зо­ван­ность сво­их чи­нов­ни­ков и сво­их войск, ибо оно всег­да при­год­но го­су­дар­с­т­ву в его со­пер­ни­чес­т­ве с дру­ги­ми дер­жа­ва­ми. В этом слу­чае фун­да­мент го­су­дар­с­т­ва дол­жен быть нас­толь­ко ши­рок и про­чен, что­бы удер­жи­вать в рав­но­ве­сии слож­ное зда­ние об­ра­зо­ва­ния, по­доб­но то­му как в пер­вом слу­чае сле­ды бы­ло­го ре­ли­ги­оз­но­го гне­та дол­ж­ны еще быть дос­та­точ­но чув­с­т­ви­тель­ны, что­бы по­буж­дать к та­ко­му от­ча­ян­но­му про­ти­во­дей­с­т­вию. Сле­до­ва­тель­но, в тех слу­ча­ях, где лишь бо­евой клич мас­сы тре­бу­ет даль­ней­шей на­род­ной об­ра­зо­ван­нос­ти, там я обык­но­вен­но раз­ли­чаю, слу­жит ли при этом сти­му­лом чрез­мер­ная тен­ден­ция к на­жи­ве и при­об­ре­те­нию, или сле­ды бы­ло­го ре­ли­ги­оз­но­го уг­не­те­ния, или муд­рое чув­с­т­во са­мо­сох­ра­не­ния го­су­дар­с­т­ва.

    В про­ти­во­вес это­му, мне ка­за­лось что хо­тя не так гром­ко, но по край­ней ме­ре так же нас­той­чи­во раз­да­ет­ся с раз­ных сто­рон дру­гая песнь - песнь о сок­ра­ще­нии об­ра­зо­ва­ния.

    О том же обык­но­вен­но шеп­чут­ся во всех учен­ных кру­гах; об­щий факт тот, что при те­пе­реш­нем нап­ря­же­нии сил, ко­то­ро­го тре­бу­ет от уче­но­го его на­ука, об­ра­зо­ва­ние уче­но­го ста­но­вит­ся все бо­лее слу­чай­ным и ка­жу­щим­ся, ибо те­перь изу­че­ние на­ук так раз­ви­лось в ши­ри­ну, что ес­ли че­ло­век с хо­ро­ши­ми, но не ис­к­лю­чи­тель­ны­ми спо­соб­нос­тя­ми за­хо­чет что-ли­бо соз­дать в них, то он дол­жен за­нять­ся со­вер­шен­но спе­ци­аль­ной от­рас­лью и в след­с­т­вие это­го ос­та­вить нет­ро­ну­ты­ми все ос­таль­ные. И ес­ли он в сво­ей спе­ци­аль­нос­ти сто­ит вы­ше vul­gus'a, то во всем ос­таль­ном - т. е. в глав­ном - он при­над­ле­жит к не­му. Та­кой ис­к­лю­чи­тель­ный спе­ци­алист-уче­ный ста­но­вит­ся по­хож на фаб­рич­но­го ра­бо­че­го, ко­то­рый в про­дол­же­нии всей жиз­ни не де­ла­ет ни­че­го, кро­ме оп­ре­де­лен­но­го вин­та или руч­ки к оп­ре­де­лен­но­му ин­с­т­ру­мен­ту ли­бо ма­ши­не, дос­ти­гая, прав­да, в этом изу­ми­тель­ной вир­ту­оз­нос­ти. В Гер­ма­нии, где уме­ют прик­ры­вать блес­тя­щей ман­ти­ей мыс­ли да­же та­кие прис­кор­б­ные фак­ты, до­хо­дят до то­го, что вос­хи­ща­ют­ся та­кой уз­кой спе­ци­али­за­ци­ей на­ших уче­ных и счи­та­ют по­ло­жи­тель­ным в нрав­с­т­вен­ном смыс­ле их рас­ту­щее от­да­ле­ние от ис­тин­но­го об­ра­зо­ва­ния: вер­ность в ма­лом, вер­ность ло­мо­ви­ка по­лу­ча­ет зна­че­ние дек­ла­ма­ци­он­ной те­мы, не­ве­жес­т­во от­но­си­тель­но все­го, что ле­жит за пре­де­ла­ми спе­ци­аль­нос­ти, выс­тав­ля­ет­ся на по­каз как приз­нак бла­го­род­ной скром­нос­ти.

    В про­дол­же­нии ты­ся­че­ле­тий под сло­вом об­ра­зо­ван­ный под­ра­зу­ме­вал­ся уче­ный и толь­ко уче­ный. Ис­хо­дя из опы­та на­ше­го вре­ме­ни мы ед­ва ли по­чув­с­т­ву­ем се­бя склон­ны­ми к та­ко­му на­ив­но­му ото­жес­т­в­ле­нию. Ибо те­перь эк­с­п­лу­ати­ро­ва­ние че­ло­ве­ка в ин­те­ре­сах на­уки яв­ля­ет­ся по­ло­же­ни­ем, приз­на­ва­емым всю­ду бе­зо вся­ко­го ко­ле­ба­ния. Но кто же спра­ши­ва­ет о цен­нос­ти на­уки, ко­то­рая, по­доб­но вам­пи­ру, вы­са­сы­ва­ет все со­ки сво­их соз­да­ний? Раз­де­ле­ние тру­да в на­уке на прак­ти­ке нап­рав­ля­ет­ся к той же це­ли, к ко­то­рой вре­мя от вре­ме­ни соз­на­тель­но стре­мят­ся ре­ли­гии: к умень­ше­нию об­ра­зо­ва­ния, да­же к унич­то­же­нию его. Но то, что яв­ля­ет­ся впол­не пра­во­мер­ным тре­бо­ва­ни­ем со сто­ро­ны не­ко­то­рых ре­ли­гий, вви­ду их воз­ник­но­ве­ния и ис­то­рии, дол­ж­но бу­дет выз­вать ког­да-ни­будь са­мо­сож­же­ние на­уки. Сей­час мы уже дош­ли до то­го по­ло­же­ния, что во всех об­щих воп­ро­сах серь­ез­но­го ха­рак­те­ра, и преж­де все­го в вер­хов­ных фи­ло­соф­с­ких проб­ле­мах, че­ло­век на­уки, как та­ко­вой, яв­ля­ет­ся со­вер­шен­но ли­шен­ным сло­ва; и нап­ро­тив, тот клей­кий, свя­зу­ющий слой, ко­то­рый те­перь от­ло­жил­ся меж­ду на­ука­ми - жур­на­лис­ти­ка, - во­об­ра­жа­ет, что приз­ван вы­пол­нять здесь свою за­да­чу и осу­щес­т­в­лять ее со­об­раз­но со сво­ей сущ­нос­тью, т. е., как гла­сит са­мо его имя, как по­ден­щи­ну.

    В жур­на­лис­ти­ке и сли­ва­ют­ся вмес­те оба нап­рав­ле­ния: рас­ши­ре­ние и ог­ра­ни­че­ние об­ра­зо­ва­ния про­тя­ги­ва­ют здесь друг дру­гу ру­ки. Га­зе­та ста­но­вит­ся на мес­то об­ра­зо­ва­ния, и тот, кто да­же бу­ду­чи уче­ным пре­тен­ду­ет на об­ра­зо­ван­ность, обык­но­вен­но опи­ра­ет­ся на этот клей­кий пе­ре­да­точ­ный слой, ко­то­рый смы­ка­ет сква­жи­ны пе­ред все­ми жиз­нен­ны­ми фор­ма­ми, все­ми клас­са­ми, все­ми ис­кус­ства­ми, все­ми на­ука­ми и так же кре­пок и на­де­жен, как толь­ко мо­жет быть га­зет­ная бу­ма­га. В га­зе­те - куль­ми­на­ци­он­ный пункт сво­е­об­раз­ных об­ра­зо­ва­тель­ных стрем­ле­ний нас­то­яще­го; и жур­на­лист, этот слу­га ми­ну­ты, за­нял мес­то ве­ли­ко­го ге­ния, вож­дя всех вре­мен, ос­во­бо­ди­те­ля от ми­ну­ты. Те­перь же ска­жи­те мне са­ми, мой ве­ли­кий учи­тель, на что я дол­жен был на­де­ять­ся в борь­бе с гос­под­с­т­ву­ющим всю­ду ис­ка­же­ни­ем всех об­ра­зо­ва­тель­ных стрем­ле­ний, от­ку­да бы­ло взять сме­лос­ти мне, от­дель­но­му лек­то­ру, ког­да я знаю, что над каж­дым све­же по­се­ян­ным зер­ном ис­тин­ной об­ра­зо­ван­нос­ти тот­час же тот­час же бес­по­щад­но прой­дет дро­бя­щий вал этой мни­мой об­ра­зо­ван­нос­ти? По­ду­май­те, как бес­по­лез­на дол­ж­на быть те­перь уто­ми­тель­ная ра­бо­та учи­те­ля, ко­то­рый бы, нап­ри­мер, за­хо­тел ввес­ти уче­ни­ка в бес­ко­неч­но от­да­лен­ный и труд­но дос­ти­жи­мый мир эл­ли­низ­ма, в это ис­тин­ное оте­чес­т­во об­ра­зо­ван­нос­ти? Ведь тот же са­мый уче­ник в сле­ду­ющий час возь­мет га­зе­ту или сов­ре­мен­ный ро­ман или од­ну из тех прос­ве­щен­ных книг, од­на сти­лис­ти­ка ко­то­рых уже от­ме­че­на от­в­ра­ти­тель­ной пе­чатью те­пе­реш­ней вар­вар­с­кой об­ра­зо­ван­нос­ти".

    "Остановись же на ми­ну­ту! - вос­к­лик­нул фи­ло­соф гром­ко, и в го­ло­се его зву­ча­ло со­жа­ле­ние. - Я те­перь те­бя луч­ше по­ни­маю, и мне не сле­до­ва­ло бы го­во­рить те­бе рань­ше та­ких жес­то­ких слов. Ты во всем прав, кро­ме сво­его ма­ло­ду­шия. Те­перь я ска­жу те­бе кое-что в уте­ше­ние".




Лекция вторая



(читанная 6 февраля 1872 г.)

    Уважаемые слу­ша­те­ли! Те из вас, ко­го я толь­ко с этой ми­ну­ты мо­гу при­вет­с­т­во­вать в ка­чес­т­ве сво­их слу­ша­те­лей и кто, толь­ко по­нас­лыш­ке зна­ком с лек­ци­ей, чи­тан­ной три не­де­ли то­му на­зад, дол­ж­ны бу­дут при­ми­рит­ся с тем, что их без даль­ней­ших пре­дуп­реж­де­ний вве­дут в се­ре­ди­ну серь­ез­но­го раз­го­во­ра, ко­то­рый я в тот раз на­чал пе­ре­да­вать. Се­год­ня я лишь на­пом­ню обо­рот, под ко­нец при­ня­тый этим раз­го­во­ром. Млад­ший спут­ник фи­ло­со­фа толь­ко что чес­т­но и от­к­ро­вен­но из­ви­нил­ся пе­ред сво­им вы­да­ющим­ся учи­те­лем и объ­яс­нил, по­че­му он ма­ло­душ­но от­ка­зал­ся от сво­ей преж­ней учи­тель­с­кой дол­ж­нос­ти и пред­по­чел про­во­дить свои дни в бе­зот­рад­ном оди­но­чес­т­ве, на ко­то­рое он сам се­бя об­рек. Вы­со­ко­мер­ное са­мом­не­ние мень­ше все­го бы­ло при­чи­ной та­ко­го ре­ше­ния.

    "Слишком мно­гое, - ска­зал прав­ди­вый уче­ник, - слы­шал я от вас, мой учи­тель, слиш­ком дол­го я был вбли­зи вас, что­бы пра­во­вер­но от­дать­ся гос­под­с­т­во­вав­шей до сих пор сис­те­ме об­ра­зо­ва­ния и вос­пи­та­ния. Я слиш­ком жи­во ощу­щаю те не­поп­ра­ви­мые заб­луж­де­ния и не­дос­тат­ки, на ко­то­рые вы так час­то ука­зы­ва­ли; и все же я на­хо­жу в се­бе че­рес­чур ма­ло си­лы, что­бы до­бить­ся ус­пе­ха в му­жес­т­вен­ной борь­бе и раз­ру­шить ук­реп­ле­ния этой мни­мой об­ра­зо­ван­нос­ти. Об­щее уны­ние ов­ла­де­ло мною; бег­с­т­во в уеди­не­ние не бы­ло вы­со­ко­ме­ри­ем и над­мен­нос­тью". Вслед за этим уче­ник, в свое из­ви­не­ние, так оха­рак­те­ри­зо­вал об­щую сиг­на­ту­ру этой об­ра­зо­ван­нос­ти, что фи­ло­соф не вы­дер­жал и, пе­ре­бив его, стал со­чув­с­т­вен­но ус­по­ка­ивать сле­ду­ющим об­ра­зом:

    "Остановись же на ми­нут­ку, мой бед­ный друг, - ска­зал он, - я те­перь луч­ше по­ни­маю те­бя и не дол­жен был го­во­рить тех су­ро­вых слов. Ты во всем прав, кро­ме сво­его ма­ло­ду­шия. Те­перь я ска­жу те­бе кое-что в уте­ше­ние. Как дол­го, ду­ма­ешь ты, бу­дет гос­под­с­т­во­вать в сов­ре­мен­ной шко­ле столь тя­го­тя­щая те­бя сис­те­ма об­ра­зо­ва­ния? Не скрою от те­бя сво­ей уве­рен­нос­ти на этот счет; ее вре­мя прош­ло, ее дни соч­те­ны. Пер­вый кто ос­ме­лить­ся дей­с­т­во­вать со­вер­шен­но чес­т­но в этой об­лас­ти, ус­лы­шит, как ему от­зо­вут­ся ты­ся­чи сме­лых душ. Ибо в сущ­нос­ти, сре­ди бла­го­род­но ода­рен­ных и го­ря­чо чув­с­т­ву­ющих лю­дей на­ше­го вре­ме­ни су­щес­т­ву­ет мол­ча­ли­вое еди­но­мыс­лие, в си­лу ко­то­ро­го каж­дый из них зна­ет, что ему приш­лось пре­тер­петь от об­ра­зо­ва­тель­ных ус­ло­вие шко­лы, и хо­тел бы из­ба­вить по край­ней ме­ре гря­ду­щие по­ко­ле­ния от это­го гне­та, хо­тя бы да­же це­ною се­бя са­мо­го. Ес­ли же все-та­ки де­ло ниг­де не до­хо­дит до пол­ной от­к­ро­вен­нос­ти и чес­т­нос­ти, то пе­чаль­ная при­чи­на это­го ле­жит в пе­да­го­ги­чес­кой скуд­нос­ти ду­ха на­ше­го вре­ме­ни. Имен­но здесь ощу­ща­ет­ся не­дос­та­ток в ис­тин­но изоб­ре­та­тель­с­ких спо­соб­нос­тях, в ис­тин­но прак­ти­чес­ких лю­дях, т. е. та­ких, ко­то­рым при­хо­дят в го­ло­ву хо­ро­шие и но­вые мыс­ли и ко­то­рые зна­ют, что нас­то­ящая ге­ни­аль­ность и нас­то­ящая прак­ти­ка дол­ж­ны не­об­хо­ди­мым об­ра­зом встре­чать­ся в од­ном и том же ин­ди­ви­де.

    Трезвым же прак­ти­кам имен­но не хва­та­ет удач­ных мыс­лей, т. е. опять-та­ки нас­то­ящей прак­ти­ки. Ес­ли мы оз­на­ко­мим­ся с пе­да­го­ги­чес­кой ли­те­ра­ту­рой на­ше­го вре­ме­ни и не ис­пу­га­ем­ся при этом бес­п­ре­дель­но­го ее ску­до­умия и не­ук­лю­же­го топ­та­ния на од­ном мес­те, то в нас уже не­че­го боль­ше пор­тить. Здесь на­ша фи­ло­со­фия дол­ж­на на­чи­нать­ся не с удив­ле­ния, а с ис­пу­га. То­му же, кто не ис­пу­га­ет­ся, сле­ду­ет ука­зать прочь ру­ки от пред­ме­тов пе­да­го­ги­чес­ко­го ми­ра. Прав­да, до сих пор пра­ви­лом бы­ло об­рат­ное: те, кто пу­гал­ся, роб­ко убе­га­ли прочь, по­доб­но те­бе мой бед­ный друг, а трез­вые и бес­страш­ные ши­ро­ко нак­ла­ды­ва­ли свои ши­ро­кие ла­пы на са­мую неж­ную тех­ни­ку, ко­то­рая толь­ко мо­жет су­щес­т­во­вать в ис­кус­стве, на тех­ни­ку об­ра­зо­ва­ния. Но это не про­дол­жит­ся дол­го. Сто­ит толь­ко прий­ти чес­т­но­му че­ло­ве­ку с хо­ро­ши­ми и но­вы­ми иде­ями, для осу­щес­т­в­ле­ния ко­то­рых он не по­бо­ит­ся пор­вать со всем су­щес­т­ву­ющим, сто­ит ему толь­ко раз по­ка­зать гран­ди­оз­ный при­мер то­го, че­го не су­ме­ют пов­то­рить ши­ро­кие ла­пы, ко­то­рые од­ни и бы­ли де­ятель­ны до сих пор, как тот­час пов­сю­ду нач­нут по край­ней ме­ре по­ни­мать раз­ни­цу, нач­нут чув­с­т­во­вать про­ти­во­по­лож­ность и за­ду­мы­вать­ся над ее при­чи­на­ми, тог­да как те­перь еще мно­гие в прос­то­те ду­шев­ной по­ла­га­ют, что ши­ро­кие ла­пы - не­об­хо­ди­мая при­над­леж­ность пе­да­го­ги­чес­ко­го ре­мес­ла!"

    "Я бы хо­тел, ува­жа­емый учи­тель, - пе­ре­бил здесь спут­ник, - что­бы вы мне на от­дель­ном при­ме­ре са­ми по­яс­ни­ли ту на­деж­ду, ко­то­рой так бод­ро ды­шат ва­ши сло­ва! Мы оба зна­ем гим­на­зию; по­ла­га­ете ли вы, нап­ри­мер, и от­но­си­тель­но и это­го уч­реж­де­ния, что чес­т­ность и хо­ро­шие но­вые мыс­ли рас­т­во­рят и здесь ста­рые, цеп­кие при­выч­ки. Здесь, как мне ка­жет­ся, все на­па­де­ния осад­ных ма­шин от­ра­жа­ет не твер­дая сте­на, а ро­ко­вая цеп­кость и сколь­з­кость всех прин­ци­пов. На­па­да­юще­му не при­хо­дит­ся раз­би­вать ви­ди­мо­го и стой­ко­го про­тив­ни­ка; этот про­тив­ник за­мас­ки­ро­ван, он в сос­то­янии при­ни­мать сот­ни об­ра­зов, что­бы в од­ном из них ус­коль­з­нуть от го­то­вой схват­ки его ру­ки и за­тем сно­ва и сно­ва трус­ли­вы­ми ус­туп­ка­ми и пос­то­ян­ным от­с­ка­ки­ва­ни­ем в сто­ро­ну сби­вать с тол­ку на­па­да­юще­го. Имен­но гим­на­зия зас­та­ви­ла ме­ня ма­ло­душ­но бе­жать в уеди­не­ние, и я чув­с­т­вую, что ес­ли здесь борь­ба по­ве­дет к по­бе­де, то и все дру­гие об­ра­зо­ва­тель­ные уч­реж­де­ния дол­ж­ны бу­дут ус­ту­пить и что то­му, ко­му при­хо­дить­ся от­ча­ять­ся здесь, при­дет­ся от­ча­ять­ся и в серь­ез­ных пе­да­го­ги­чес­ких воп­ро­сах во­об­ще. Итак, учи­тель прос­ве­тит ме­ня в воп­ро­се о гим­на­зии. Мо­жем ли мы пи­тать на­деж­ды на унич­то­же­ние или воз­рож­де­ние гим­на­зии?"

    "И я, - ска­зал фи­ло­соф, - при­даю гим­на­зии та­кое же вы­со­кое зна­че­ние, как и ты. Об­ра­зо­ва­тель­ной целью, ко­то­рую се­бе ста­вит гим­на­зия, дол­ж­ны из­ме­рять­ся все ос­таль­ные уч­реж­де­ния; они стра­да­ют от ук­ло­не­ния ее тен­ден­ции, че­рез очи­ще­ние и об­нов­ле­ние гим­на­зии очис­тят­ся и об­но­вят­ся так же и они. Та­кое зна­че­ние дви­га­юще­го цен­т­раль­но­го пун­к­та не мо­жет се­бе при­пи­сы­вать да­же уни­вер­си­тет, ко­то­рый при его те­пе­реш­нем строе, по край­ней ме­ре с од­ной важ­ной сто­ро­ны, мо­жет счи­тать­ся толь­ко даль­ней­шим раз­ви­ти­ем гим­на­зи­чес­кой тен­ден­ции, что я в пос­лед­с­т­вии разъ­яс­ню те­бе. Сей­час же рас­смот­рим вмес­те, что имен­но по­рож­да­ет во мне на­деж­ду на выс­ка­зан­ную мною аль­тер­на­ти­ву, в си­лу ко­то­рой куль­ти­ви­ро­ван­ный до сих пор пес­т­рый и труд­но уло­ви­мый дух гим­на­зии це­ли­ком рас­се­ет­ся в воз­ду­хе или же бу­дет в кор­не очи­щен и об­нов­лен. Что­бы не пу­гать те­бя об­щи­ми по­ло­же­ни­ями, я на­пом­ню те­бе спер­ва один из тех фак­тов гим­на­зи­чес­кой жиз­ни, ко­то­рые мы все зна­ем по опы­ту и от ко­то­рых мы все стра­да­ем. Что пред­с­тав­ля­ет из се­бя те­перь, стро­го го­во­ря, пре­по­да­ва­ние не­мец­ко­го язы­ка в гим­на­зи­ях?

    Сначала я ска­жу те­бе, чем бы ему сле­до­ва­ло быть. По ес­тес­т­вен­ным ус­ло­ви­ям те­перь каж­дый че­ло­век пи­шет и го­во­рит та­ким дур­ным и вуль­гар­ным не­мец­ким язы­ком, ка­кой толь­ко воз­мо­жен в га­зет­ную эпо­ху язы­ка. По­это­му под­рас­та­ющий юно­ша, из чис­ла бо­лее тон­ко ода­рен­ных, дол­жен быть на­силь­с­т­вен­но по­ме­щен под стек­лян­ный кол­пак хо­ро­ше­го вку­са и стро­гой фи­ло­ло­ги­чес­кой дис­цип­ли­ны. Ес­ли это не­воз­мож­но, то я пред­по­чи­таю в бу­ду­щем опять го­во­рить по- ла­ты­ни, так как сты­жусь та­ко­го ис­пор­чен­но­го и ос­к­вер­нен­но­го язы­ка.

    Разве за­да­ча сред­не­го учеб­но­го за­ве­де­ния в этом пун­к­те не сос­то­ит в том, что­бы ав­то­ри­тет­но, дос­той­но и стро­го нап­ра­вить на ис­тин­ный путь фи­ло­ло­ги­чес­ки оди­чав­ших юно­шей и крик­нуть им: "Отне­си­тесь серь­ез­но к ва­ше­му язы­ку! Тот у ко­го по нас­то­яще­му не про­сы­па­ет­ся чув­с­т­во свя­щен­ной обя­зан­нос­ти, не име­ет ни ма­лей­ше­го за­дат­ка для выс­ше­го об­ра­зо­ва­ния. Здесь проб­ный ка­мень то­го как вы­со­ко или низ­ко вы це­ни­те ис­кус­ство и на сколь­ко вы ему близ­ки, здесь - в ва­шем от­но­ше­нии к род­но­му язы­ку. Ес­ли вы не дос­тиг­не­те то­го, что­бы ощу­щать фи­зи­чес­кое от­в­ра­ще­ние пе­ред из­вес­т­ны­ми сло­ва­ми и обо­ро­та­ми на­ше­го жур­на­лис­ти­чес­ко­го оби­хо­да, то от­ка­жи­тесь от стрем­ле­ния к об­ра­зо­ва­нию. Ибо здесь в не­пос­ред­с­т­вен­ной бли­зи, в каж­дом мгно­ве­нии ва­ше­го раз­го­во­ра и пись­ма у вас име­ет­ся проб­ный ка­мень то­го, как труд­на, как гро­мад­на те­перь за­да­ча об­ра­зо­ван­но­го че­ло­ве­ка и как ма­ло ве­ро­ят­нос­ти в том, что­бы мно­гие из вас дос­тиг­ли ис­тин­но­го об­ра­зо­ва­ния".

    Обращениями та­ко­го ро­да учи­тель не­мец­ко­го язы­ка в гим­на­зии дол­жен был бы прив­ле­кать вни­ма­ние сво­их уче­ни­ков на ты­ся­чу ме­ло­чей и с уве­рен­нос­тью, дик­ту­емой хо­ро­шим вку­сом, пря­мо зап­ре­тить им упот­реб­ле­ние та­ких слов, как, нап­ри­мер, be­an­s­p­ruchen, ve­re­in­nah­men, einer Sac­he Rec­h­nung tra­gen, die Ini­ti­ati­ve er­g­re­ifen, sel­b­s­t­ver­s­tandlich и так да­лее cum ta­edio in in­fi­ni­tum. То­му же учи­те­лю приш­лось по­ка­зы­вать на каж­дой строч­ке на­ших клас­си­чес­ких ав­то­ров, как тща­тель­но и стро­го взве­ши­ва­ет каж­дый обо­рот тот, кто но­сит в сер­д­це ис­тин­ное чув­с­т­во ху­дож­ни­ка и об­ла­да­ет пол­ным по­ни­ма­ни­ем все­го то­го, что пи­шет. Он дол­жен пос­то­ян­но зас­тав­лять сво­их уче­ни­ков сно­ва и луч­ше вы­ра­жать ту же мысль и не ста­вить гра­ни­цы сво­им уси­ли­ям до тех пор, по­ка ме­нее ода­рен­ны­ми не ов­ла­де­ет свя­щен­ных ужас пе­ред язы­ком, а бо­лее ода­рен­ны­ми - бла­го­род­ное оду­шев­ле­ние им.

    Итак, здесь пе­ред на­ми од­на из на­ибо­лее важ­ных за­дач для так на­зы­ва­емо­го фор­маль­но­го об­ра­зо­ва­ния: а что же мы на­хо­дим в гим­на­зии, на мес­те так на­зы­ва­емо­го фор­маль­но­го об­ра­зо­ва­ния? Тот, кто уме­ет под­вес­ти под пра­виль­ные руб­ри­ки то, что он здесь ви­дит, зна­ет, ка­ко­го мне­ния ему сле­ду­ет быть о сов­ре­мен­ной гим­на­зии как о мни­мо об­ра­зо­ва­тель­ном уч­реж­де­нии. Он най­дет, что гим­на­зия в сво­ем пер­во­на­чаль­ном ви­де вос­пи­ты­ва­ет не об­ра­зо­ван­ных, а лишь уче­ных, а в пос­лед­нее вре­мя ее де­ятель­ность при­ни­ма­ет та­кое нап­рав­ле­ние, как буд­то бы она хо­те­ла вос­пи­ты­вать уже не уче­ных, а жур­на­лис­тов. Это мо­жет быть по­ка­за­но на спо­со­бе пре­по­да­ва­ния не­мец­ко­го язы­ка как дос­та­точ­но яр­ком при­ме­ре.

    Вместо чис­то прак­ти­чес­ко­го обу­че­ния, пу­тем ко­то­ро­го учи­тель дол­жен был бы при­учить сво­их уче­ни­ков к стро­го­му фи­ло­ло­ги­чес­ко­му са­мо­вос­пи­та­нию, мы на­хо­дим всю­ду по­пыт­ки уче­но-ис­то­ри­чес­кой трак­тов­ки род­но­го язы­ка; то есть с ним об­ра­ща­ют­ся так, как ес­ли бы он был мер­т­вым язы­ком и как буд­то бы не су­щес­т­во­ва­ло обя­за­тельств пе­ред его нас­то­ящим и бу­ду­щим. Ис­то­ри­чес­кая ма­не­ра ста­ла до та­кой сте­пе­ни при­су­щей на­ше­му вре­ме­ни, что жи­вое те­ло язы­ка при­но­сит­ся в жер­т­ву ана­то­ми­чес­ко­му его изу­че­нию. Меж­ду тем об­ра­зо­ва­ние на­чи­на­ет­ся имен­но с уменья об­ра­щать­ся с жи­вым, как с жи­вым, и на­ча­ло за­да­чи учи­те­ля, же­ла­юще­го дать об­ра­зо­ва­ние, в том, что­бы от­тес­нить всю­ду на­пи­ра­ющий ис­то­ри­чес­кий ин­те­рес в тех слу­ча­ях, где преж­де все­го сле­ду­ет на­учить пра­виль­но дей­с­т­во­вать, а не пра­виль­но поз­на­вать. Наш род­ной язык и есть та об­ласть, на ко­то­рой уче­ник дол­жен на­учить­ся пра­виль­но дей­с­т­во­вать; и лишь с этой прак­ти­чес­кой сто­ро­ны не­об­хо­ди­мо пре­по­да­ва­ние не­мец­ко­го язы­ка в на­ших учеб­ных за­ве­де­ни­ях. Прав­да, ка­жет­ся, что ис­то­ри­чес­ки ме­тод зна­чи­тель­но лег­че и удоб­нее для учи­те­ля; точ­но так же ка­жет­ся, что он со­от­вет­с­т­ву­ет его бо­лее скром­ным да­ро­ва­ни­ям и во­об­ще не­вы­со­ко­му по­ле­ту всех его же­ла­ний и стрем­ле­ний. Но то же са­мое наб­лю­де­ние сде­ла­ем мы во всех об­лас­тях пе­да­го­ги­чес­кой дей­с­т­ви­тель­нос­ти. На­ибо­лее лег­кое и удоб­ное дра­пи­ру­ет­ся в плащ на­пы­щен­ных пре­тен­зий и гор­дых ти­ту­лов. Един­с­т­вен­ная прак­тич­ная де­ятель­ность в об­лас­ти об­ра­зо­ва­ния, как, в сущ­нос­ти, бо­лее труд­ная, воз­буж­да­ет взгля­ды не­доб­ро­же­ла­тель­с­т­ва и през­ре­ния. По­это­му чес­т­ный че­ло­век дол­жен вы­яс­нить се­бе и дру­гим и это qu­id pro quo.

    Но что же да­ет обык­но­вен­но учи­тель не­мец­ко­го язы­ка по­ми­мо по­буж­де­ний чис­то уче­но­го ха­рак­те­ра к изу­че­нию язы­ка? Как свя­зы­ва­ет он дух сво­его учеб­но­го за­ве­де­ния с ду­хом тех нем­но­гих ис­тин­но об­ра­зо­ван­ных лю­дей, ко­то­ры­ми об­ла­да­ет не­мец­кий на­род, с ду­хом его клас­си­чес­ких по­этов и ху­дож­ни­ков? Вот тем­ная и зат­руд­ни­тель­ная об­ласть, ко­то­рую нель­зя ос­ве­тить без стра­ха. Но мы не дол­ж­ны ни­че­го ута­ивать, ес­ли толь­ко не­ког­да и здесь суж­де­но все­му об­но­вить­ся. В гим­на­зии от­в­ра­ти­тель­ное клей­мо на­шей ху­до­жес­т­вен­ной жур­на­лис­ти­ки за­пе­чат­ле­ва­ет­ся на нес­фор­ми­ро­вав­ших­ся умах мо­ло­де­жи; здесь са­мим учи­те­лем се­ют­ся се­ме­на гру­бо­го, на­ме­рен­но­го не­по­ни­ма­ния ве­ли­ких клас­си­ков, ко­то­рое впос­лед­с­т­вии вы­да­ет се­бя за эс­те­ти­чес­кую кри­ти­ку, а на де­ле лишь без­зас­тен­чи­вое вар­вар­с­т­во. Здесь уче­ни­ки на­уча­ют­ся от­зы­вать­ся в тон маль­чи­шес­ко­го пре­вос­ход­с­т­ва о на­шем един­с­т­вен­ном Шил­ле­ре, здесь их при­уча­ют с нас­меш­кой смот­реть на са­мые бла­го­род­ные чис­то не­мец­кие ха­рак­те­ры из его про­из­ве­де­ний, ка­ко­вы мар­киз По­за, Макс и Тек­ла, и от этой ус­меш­ки за­го­ра­ет­ся гне­вом не­мец­кий ге­ний, эта ус­меш­ка зас­та­вит пок­рас­неть то луч­шее по­ко­ле­ние, ко­то­рое при­дет на сме­ну.

    Последняя де­ятель­ность учи­те­ля не­мец­ко­го язы­ка в гим­на­зии, ко­то­рую обык­но­вен­но счи­та­ют вер­ши­ной все­го гим­на­зи­чес­ко­го об­ра­зо­ва­ния, - это так на­зы­ва­емое не­мец­кое со­чи­не­ние. По то­му приз­на­ку, что в этой об­лас­ти поч­ти всег­да с осо­бой охо­той под­ви­за­ют­ся на­ибо­лее спо­соб­ные уче­ни­ки, сле­до­ва­ло бы убе­дить­ся, как опас­на и ув­ле­ка­тель­на пос­тав­лен­ная имен­но здесь за­да­ча. Не­мец­кое со­чи­не­ние - при­зыв к ин­ди­ви­ду; и чем силь­нее соз­на­ет уче­ник свои диф­фе­рен­ци­ро­ван­ные ка­чес­т­ва, тем бо­лее ин­ди­ви­ду­аль­ный ха­рак­тер при­даст он сво­ему не­мец­ко­му со­чи­не­нию. Этот ин­ди­ви­ду­аль­ный ха­рак­тер, кро­ме то­го, в боль­шин­с­т­ве гим­на­зий тре­бу­ет­ся уже са­мим вы­бо­ром те­мы. В нем для ме­ня зак­лю­ча­ет­ся силь­ней­шее до­ка­за­тель­с­т­во вре­да тех не­пе­да­го­ги­чес­ких тем, ко­то­рые за­да­ют­ся да­же в са­мых млад­ших клас­сах гим­на­зии и зас­тав­ля­ют уче­ни­ков опи­сы­вать свою соб­с­т­вен­ную жизнь, свое соб­с­т­вен­ное раз­ви­тие., дос­та­точ­но прос­мот­реть спис­ки та­ких тем, за­да­ва­емых в боль­шин­с­т­ве гим­на­зий, что­бы прий­ти к убеж­де­нию, что боль­шин­с­т­ву уче­ни­ков суж­де­но всю жизнь не­вин­но стра­дать от это­го слиш­ком ран­не­го, нез­ре­ло­го про­цес­са со­зи­да­ния мыс­лей и что час­то все поз­д­ней­шее ли­те­ра­тур­ное твор­чес­т­во че­ло­ве­ка яв­ля­ет­ся пе­чаль­ным след­с­т­ви­ем это­го пе­да­го­ги­чес­ко­го прег­ре­ше­ния про­тив ду­ха.

    Подумать толь­ко, что про­ис­хо­дит при при­го­тов­ле­нии та­кой ра­бо­ты в этом юном воз­рас­те. Это пер­вое соб­с­т­вен­ное про­из­ве­де­ние; еще не­раз­вив­ши­еся си­лы в пер­вый раз нап­ря­га­ют­ся для крис­тал­ли­за­ции; го­ло­вок­ру­жи­тель­ное чув­с­т­во вы­нуж­ден­ной са­мос­то­ятель­нос­ти при­да­ет этим про­дук­там твор­чес­т­ва пер­вое, не­воз­в­рат­ное, пьяня­щее оча­ро­ва­ние. Все при­род­ное дер­з­но­ве­ние выз­ва­но из глу­бин, все тщес­ла­вие, не сдер­жи­ва­емое бо­лее проч­ны­ми прег­ра­да­ми, вы­ли­ва­ет­ся в пер­вый раз в ли­те­ра­тур­ную фор­му. С этой ми­ну­ты мо­ло­дой че­ло­век чув­с­т­ву­ет се­бя го­то­вым; он чув­с­т­ву­ет се­бя су­щес­т­вом, име­ющим пра­во выс­ка­зы­вать­ся, по­да­вать го­лос, су­щес­т­вом, да­же при­зы­ва­емым к это­му. Гим­на­зи­чес­кие те­мы обя­зы­ва­ют его выс­ка­зы­вать свое ре­ше­ние о по­ли­ти­чес­ких про­из­ве­де­ний или ха­рак­те­ри­зо­вать ис­то­ри­чес­кие лич­нос­ти, са­мос­то­ятель­но из­ла­гать серь­ез­ные эти­чес­кие проб­ле­мы или, по­вер­нув све­точ, ос­ве­щать свое соб­с­т­вен­ное бы­тие и да­вать кри­ти­чес­кий от­чет от­но­си­тель­но се­бя са­мо­го. Ко­ро­че, це­лый мир труд­ней­ших за­дач раз­вер­ты­ва­ет­ся зас­тиг­ну­ты­ми врас­п­лох, до тех пор еще поч­ти не­осоз­нан­ным юно­шей и пре­дос­тав­ля­ет­ся его ре­ше­нию.

    Представим се­бе ря­дом с этим столь чре­ва­тым пос­лед­с­т­ви­ями ори­ги­наль­ны­ми ра­бо­та­ми обы­ден­ную де­ятель­ность учи­те­ля. Что в этих ра­бо­тах ка­жет­ся ему зас­лу­жи­ва­ющим по­ри­ца­ния? На что об­ра­ща­ет он вни­ма­ние уче­ни­ков? На все эк­с­цес­сы фор­мы и мыс­ли, т. е. на все, что в дан­ном воз­рас­те во­об­ще ха­рак­тер­но и ин­ди­ви­ду­аль­но. Тот по­ис­ти­не са­мос­то­ятель­ный эле­мент, ко­то­рый при этом преж­дев­ре­мен­ном воз­буж­де­нии мо­жет про­явить­ся толь­ко в не­лов­кос­тях, рез­кос­тях и смеш­ных чер­тах, т. е. имен­но ин­ди­вид под­вер­га­ет­ся по­ри­ца­нию и заб­ра­ко­вы­ва­ет­ся учи­те­лем в поль­зу шаб­лон­ной дю­жин­ной бла­гоп­рис­той­нос­ти. На дол­го без­лич­ной пос­ред­с­т­вен­нос­ти, нап­ро­тив, на­па­да­ет не­охот­ная пох­ва­ла; ибо по­нят­но, что она спо­соб­на наг­нать ску­ку на учи­те­ля.

    Быть мо­жет, най­дут­ся еще лю­ди, ко­то­рые уви­дят во всей этой ко­ме­дии не­мец­ко­го со­чи­не­ния не толь­ко са­мый не­ле­пый, но и са­мый опас­ный эле­мент сов­ре­мен­ной гим­на­зии. Ведь здесь тре­бу­ет­ся ори­ги­наль­ность, и тот­час же от­б­ра­сы­ва­ет­ся та, ко­то­рая един­с­т­вен­но воз­мож­на в этом воз­рас­те. Здесь пред­по­ла­га­ет­ся фор­маль­ное об­ра­зо­ва­ние, ко­то­ро­го те­перь во­об­ще дос­ти­га­ют лишь нем­но­гие лю­ди в зре­лых го­дах. Здесь каж­дый без даль­ней­ших око­лич­нос­тей рас­смат­ри­ва­ет­ся как спо­соб­ное к ли­те­ра­тур­ной де­ятель­нос­ти су­щес­т­во, ко­то­рое впра­ве иметь соб­с­т­вен­ные мне­ния о са­мых серь­ез­ных ве­щах и лич­нос­тях, тог­да как пра­виль­ное вос­пи­та­ние бу­дет со всем рве­ни­ем стре­мит­ся лишь к то­му, что­бы по­да­вить смеш­ную пре­тен­зию на са­мос­то­ятель­ность суж­де­ния и при­учить мо­ло­до­го че­ло­ве­ка к стро­го­му по­ви­но­ве­нию ски­пет­ру ге­ния. Здесь пред­по­ла­га­ют­ся ши­ро­кие раз­ме­ры из­ло­же­ния в воз­рас­те, в ко­то­ром каж­дое выс­ка­зан­ное и на­пи­сан­ное суж­де­ние - вар­вар­с­т­во. При­ба­вим же сю­да и опас­ность, ле­жа­щую в лег­кой воз­бу­ди­мос­ти са­мом­не­ния в эти го­ды, по­ду­ма­ем о тщес­лав­ном ощу­ще­нии, с ко­то­рым юно­ша в пер­вый раз лю­бу­ет­ся в зер­ка­ле сво­им ли­те­ра­тур­ным от­ра­же­ни­ем! Ес­ли ох­ва­тить все это од­ним взгля­дом, то ник­то не усом­нит­ся в том, что все не­уда­чи на­шей ли­те­ра­тур­но-ху­до­жес­т­вен­ной об­щес­т­вен­нос­ти пос­то­ян­но сно­ва и сно­ва нак­ла­ды­ва­ют свое клей­мо на под­рас­та­ющее по­ко­ле­ние. Эти не­ду­ги - то­роп­ли­вое и тщес­лав­ное твор­чес­т­во, пос­тыд­ная фаб­ри­ка­ция книг, пол­ное от­сут­с­т­вие сти­ля, не­пе­реб­ро­див­ший, без­лич­ный или жал­кий в сво­ей на­пы­щен­нос­ти слог, ут­ра­та вся­ко­го сим­во­ла ве­ры, сла­дос­т­рас­тие анар­хии и ха­оса - ко­ро­че, ли­те­ра­тур­ные чер­ты на­шей жур­на­лис­ти­ки и на­шей уче­нос­ти.

    Лишь очень нем­но­гие те­перь соз­на­ют, что, что быть мо­жет, из мно­гих ты­сяч ед­ва лишь один име­ет пра­во выс­ка­зы­вать­ся в ка­чес­т­ве пи­са­те­ля, а все ос­таль­ные, пред­п­ри­ни­ма­ющие на свой страх и риск, дол­ж­ны зас­лу­жи­вать в наг­ра­ду за каж­дую пе­чат­ную строч­ку лишь го­ме­ри­чес­кий хо­хот со сто­ро­ны дей­с­т­ви­тель­но спо­соб­ных к суж­де­нию лю­дей. Раз­ве вид хро­мо­го ли­те­ра­тур­но­го Ге­фес­та, же­ла­юще­го нас чем-то угос­тить, не яв­ля­ет­ся по ис­ти­не зре­ли­щем, дос­той­ным бо­гов? Вос­пи­тать в этой об­лас­ти серь­ез­ные и неп­рек­лон­ные при­выч­ки и воз­зре­ния - та­ко­ва од­на из вер­хов­ных за­дач фор­маль­но­го об­ра­зо­ва­ния, тог­да как всес­то­рон­нее, бе­зу­дер­ж­ное раз­ви­тие так на­зы­ва­емой сво­бод­ной лич­нос­ти сле­ду­ет счи­тать лишь приз­на­ком вар­вар­с­т­ва. Из все­го до сих пор ска­зан­но­го оче­вид­но вы­яс­ни­лось, что по край­ней ме­ре при пре­по­да­ва­нии не­мец­ко­го язы­ка ду­ма­ют не об об­ра­зо­ва­нии, а о чем-то дру­гом, имен­но об упо­мя­ну­той сво­бод­ной лич­нос­ти. И до тех пор по­ка не­мец­кие гим­на­зии в за­бо­тах о со­чи­не­ни­ях по не­мец­ко­му язы­ку бу­дут иг­рать в ру­ку от­в­ра­ти­тель­но­му и бес­со­вес­т­но­му бор­зо­пи­са­нию, до тех пор по­ка они не соч­тут сво­ей свя­щен­ной обя­зан­нос­тью бли­жай­шую, прак­ти­чес­кую вы­уч­ку в об­лас­ти сло­ва и пись­ма, до тех пор по­ка они не бу­дут об­ра­щать­ся с род­ным язы­ком так, как ес­ли бы он был не­об­хо­ди­мое зло или мер­т­вое те­ло, - до тех пор я не при­чис­лю эти за­ве­де­ния к ис­тин­но об­ра­зо­ва­тель­ным уч­реж­де­ни­ям.

    В воп­ро­се о язы­ке мень­ше все­го за­мет­но вли­яние клас­си­чес­ко­го про­об­ра­за. Уже из од­но­го это­го со­об­ра­же­ния так на­зы­ва­емое клас­си­чес­кое об­ра­зо­ва­ние, ко­то­рое дол­ж­но ис­хо­дить из на­ших гим­на­зий, ка­жет­ся мне весь­ма сом­ни­тель­ным и ос­но­ван­ным на не­до­ра­зу­ме­нии. Ибо как мож­но бы­ло при взгля­де на клас­си­чес­кий про­об­раз прог­ля­деть ту не­обыч­ную серь­ез­ность, с ко­то­рой гре­ки и рим­ля­не от­но­си­лись к сво­ему язы­ку, на­чи­ная с са­мых юно­шес­ких лет? Как мож­но бы­ло бы не приз­нать сво­его про­об­ра­за в этом пун­к­те, ели бы дей­с­т­ви­тель­но клас­си­чес­кий эл­лин­с­кий и рим­с­кий мир слу­жил вер­хов­ным по­учи­тель­ным об­раз­цом вос­пи­та­тель­но­го пла­на на­ших гим­на­зий? На­обо­рот, ка­жет­ся, что пре­тен­зия гим­на­зии на культ клас­си­чес­кого об­ра­зо­ва­ния лишь не­лов­кая от­го­вор­ка, ко­то­рая выс­тав­ля­ет­ся тог­да, ког­да с ка­кой-ли­бо сто­ро­ны за гим­на­зи­ей от­ри­ца­ет­ся спо­соб­ность вос­пи­ты­вать для об­ра­зо­ван­нос­ти. Клас­си­чес­кое об­ра­зо­ва­ние! Это зву­чит так зна­чи­тель­но! Это ус­ты­жа­ет на­па­да­юще­го, за­мед­ля­ет на­па­де­ние - ибо кто мо­жет заг­ля­нуть сра­зу до са­мо­го дна этой вво­дя­щей в заб­луж­де­ние фор­му­лы! А та­ко­ва дав­но при­выч­ная так­ти­ка гим­на­зии: смот­ря по то­му, от­ку­да раз­да­ет­ся при­зыв к бит­ве, она пи­шет на сво­ем да­ле­ко не ук­ра­шен­ном зна­ка­ми от­ли­чия щи­те один из сби­ва­ющих с тол­ку де­ви­зов: клас­си­чес­кое об­ра­зо­ва­ние, фор­маль­ное об­ра­зо­ва­ние или на­уч­ное об­ра­зо­ва­ние - три дос­тос­лав­ные ве­щи, ко­то­рые к со­жа­ле­нию, зак­лю­ча­ют про­ти­во­ре­чие от­час­ти в са­мих се­бе, от­час­ти по от­но­ше­нию к друг дру­гу и ко­то­рые соз­да­дут лишь об­ра­зо­ва­тель­но­го тра­ге­ла­фа*, в том слу­чае ес­ли бу­дут при­ве­де­ны в на­силь­с­т­вен­ную связь друг с дру­гом. Ибо ис­тин­ное клас­си­чес­кое об­ра­зо­ва­ние есть неч­то нес­лы­хан­но труд­ное и ред­кое и тре­бу­ет столь слож­ных спо­соб­нос­тей, что толь­ко на­ив­ность и бес­стыд­с­т­во мо­гут ви­деть в нем дос­ти­жи­мую цель гим­на­зии. Тер­мин фор­маль­ное об­ра­зо­ва­ние при­над­ле­жит к гру­бой, не­фи­ло­соф­с­кой фра­зе­оло­гии, ко­то­рой сле­ду­ет по воз­мож­нос­ти из­бе­гать, ибо не су­щес­т­ву­ет ма­те­ри­аль­но­го об­ра­зо­ва­ния! А вот, кто выс­тав­ля­ет целью гим­на­зии на­уч­ное об­ра­зо­ва­ние, тем са­мым от­ка­зы­ва­ет­ся от клас­си­чес­кого об­ра­зо­ва­ния и от так на­зы­ва­емо­го фор­маль­ного об­ра­зо­ва­ния, во­об­ще от всей об­ра­зо­ва­тель­ной це­ли гим­на­зий, так как че­ло­век на­уки и об­ра­зо­ван­ный че­ло­век при­над­ле­жит к двум раз­лич­ным сфе­рам, ко­то­рые вре­мя от вре­ме­ни соп­ри­ка­са­ют­ся в од­ном ин­ди­ви­де, но ни­ког­да не сов­па­да­ют друг с дру­гом.

    Если мы срав­ним эти три мни­мые це­ли гим­на­зии с дей­с­т­ви­тель­нос­тью, наб­лю­да­емой на­ми при пре­по­да­ва­нии не­мец­ко­го язы­ка, то уз­на­ем, чем боль­шей час­тью яв­ля­ют­ся эти це­ли в обы­ден­ной жиз­ни: вы­хо­да­ми из зат­руд­ни­тель­но­го по­ло­же­ния, при­ду­ман­ны­ми для борь­бы и вой­ны и час­то дей­с­т­ви­тель­но до­воль­но при­год­ны­ми для оду­ра­чи­ва­ния про­тив­ни­ка. Ибо мы не наш­ли в пре­по­да­ва­нии не­мец­ко­го язы­ка ни­че­го, что ка­ким-ли­бо об­ра­зом на­по­ми­на­ло бы клас­си­чес­ки ан­тич­ный про­об­раз, ан­тич­ную гран­ди­оз­ность фи­ло­ло­ги­чес­ко­го вос­пи­та­ния. А фор­маль­ное об­ра­зо­ва­ние, дос­ти­га­емое упо­мя­ну­тым пре­по­да­ва­ни­ем не­мец­ко­го, ока­за­лось без­г­ра­нич­ным по­та­ка­ни­ем сво­бод­ной лич­нос­ти, т. е. вар­вар­с­т­вом и анар­хи­ей. Что же ка­са­ет­ся на­уч­ного об­ра­зо­ва­ния как след­с­т­вия это­го пре­по­да­ва­ния, то на­шим гер­ма­нис­там пре­дос­тав­ля­ет­ся ре­шить, как ма­ло со­дей­с­т­во­ва­ли рас­ц­ве­ту их на­уки имен­но эти на­уко - об­раз­ные гим­на­зи­чес­кие на­чат­ки, как мно­го - лич­ность от­дель­ных уни­вер­си­тет­с­ких пре­по­да­ва­те­лей. В ито­ге, гим­на­зии до сих пор не хва­та­ет на­ипер­вей­ше­го и бли­жай­ше­го объ­ек­та, ко­то­рым на­чи­на­ет­ся ис­тин­ное об­ра­зо­ва­ние, - род­но­го язы­ка; в си­лу это­го она ли­ше­на ес­тес­т­вен­ной пло­до­нос­ной поч­вы для всех даль­ней­ших об­ра­зо­ва­тель­ных уси­лий. Ибо толь­ко на поч­ве стро­гой, ху­до­жес­т­вен­но тща­тель­ной вы­уч­ки и при­выч­ки ук­реп­ля­ет­ся пра­виль­ное чув­с­т­во по­ни­ма­ния ве­ли­чия на­ших клас­си­ков, приз­на­ние ко­то­рых со сто­ро­ны гим­на­зии до сих пор по­ко­илось лишь на сом­ни­тель­ном, эс­те­ти­зи­ру­ющем прис­т­рас­тии от­дель­ных учи­те­лей или же ис­к­лю­чи­тель­но на воз­дей­с­т­вии фа­бул оп­ре­де­лен­ных тра­ге­дий и ро­ма­нов. Но на­до по соб­с­т­вен­но­му опы­ту уз­нать, как труд­но ов­ла­деть язы­ком, на­до пос­ле дол­гих по­ис­ков и борь­бы про­бить­ся на до­ро­гу, по ко­то­рой шли на­ши ве­ли­кие по­эты, что­бы по­чув­с­т­во­вать как лег­ко и кра­си­во шес­т­во­ва­ли они по ней и как не­ук­лю­же или на­пы­щен­но дви­га­ют­ся за ни­ми дру­гие.

    Лишь бла­го­да­ря та­кой дис­цип­ли­не в мо­ло­дом че­ло­ве­ке бу­дет вы­зы­вать от­в­ра­ще­ние столь из­люб­лен­ная и прос­лав­лен­ная «эле­ган­т­ность» сти­ля на­ших га­зет­ных мас­те­ро­вых и кро­па­те­лей ро­ма­нов и "изыс­кан­ный слог" на­ших ли­те­ра­то­ров, и он од­ним уда­ром раз­ре­шит це­лы й ряд весь­ма ко­мич­ных воп­ро­сов и не­до­ра­зу­ме­ний, вро­де то­го, по­эты ли Ау­эр­бах и Гут­ц­ков? Их прос­то ста­нет не­воз­мож­ным чи­тать без от­в­ра­ще­ния, и тем воп­рос бу­дет ис­чер­пан. Пусть не ду­ма­ют, что лег­ко раз­вить свое чув­с­т­во до та­ко­го фи­зи­чес­ко­го от­в­ра­ще­ния, но пусть ник­то не на­де­ет­ся прий­ти к эс­те­ти­чес­кой кри­ти­ке иным пу­тем, кро­ме тер­нис­той тро­пы язы­ка, и при­том не с по­мощью фи­ло­ло­ги­чес­ких изыс­ка­ний, а лишь с по­мощью фи­ло­ло­ги­чес­ко­го са­мо­вос­пи­та­ния.

    Здесь каж­дый серь­ез­но тру­дя­щий­ся по­чув­с­т­ву­ет се­бя в по­ло­же­нии взрос­ло­го че­ло­ве­ка, ко­то­рый, нап­ри­мер, пос­ту­пив в сол­да­ты, вы­нуж­ден учить­ся хо­дить, тог­да как он преж­де был в этом от­но­ше­нии прос­тым ди­ле­тан­том и эм­пи­ри­ком. Это - ме­ся­цы тя­же­ло­го тру­да; рож­да­ет­ся опа­се­ние, как бы не вы­тя­ну­лись су­хо­жи­лия, про­па­да­ет вся­кая на­деж­да на то, что ис­кус­ствен­но и соз­на­тель­но за­учен­ные дви­же­ния ног ког­да-ли­бо бу­дут про­из­во­дить­ся сво­бод­но и лег­ко; со стра­хом за­ме­ча­ешь, как не­уме­ло и гру­бо пе­ред­ви­га­ешь но­ги, и бо­ишь­ся, что ра­зу­чил­ся вся­кой ходь­бе и ни­ког­да уже не на­учишь­ся нас­то­ящей. И вдруг за­ме­ча­ешь, что ис­кус­ствен­но за­учен­ные дви­же­ния прев­ра­ти­лись в но­вую при­выч­ку и вто­рую на­ту­ру, и преж­няя уве­рен­ность и си­ла ша­га воз­в­ра­ща­ет­ся ук­реп­лен­ной и да­же соп­ро­вож­да­ет­ся из­вес­т­ной гра­ци­ей. Те­перь толь­ко зна­ешь, как труд­но хо­дить, и сме­ло мо­жешь нас­ме­хать­ся над гру­бым эм­пи­ри­ком или над эле­ган­т­ны­ми жес­та­ми ди­ле­тан­та в ходь­бе. На­ши пи­са­те­ли, име­ну­емые эле­ган­т­ными, ни­ког­да, как сви­де­тель­с­т­ву­ет их стиль, не учи­лись хо­дить; и в на­ших гим­на­зи­ях, как до­ка­зы­ва­ют на­ши пи­са­те­ли, не учат­ся хо­дить. Но уме­ние хо­дить в об­лас­ти язы­ка есть на­ча­ло, по­рож­да­ет по от­но­ше­нию к этим эле­ган­т­ным пи­са­те­лям фи­зи­чес­кое ощу­ще­ние, на­зы­ва­емое от­в­ра­ще­ни­ем.

    В этом поз­на­ют­ся зна­ме­на­тель­ные пос­лед­с­т­вия на­ше­го те­пе­реш­не­го гим­на­зи­чес­ко­го строя; и тем, что гим­на­зия не в сос­то­янии на­са­дить ис­тин­ное и стро­гое об­ра­зо­ва­ние, ко­то­рое преж­де все­го по­ви­но­ве­ние и на­вык, тем, что она в луч­шем слу­чае ста­вит се­бе целью лишь воз­буж­де­ние и оп­ло­дот­во­ре­ние на­уч­ных стрем­ле­ний, объ­яс­ня­ет­ся столь час­то встре­ча­емый со­юз уче­нос­ти с вар­вар­с­т­вом вку­са, на­уки с жур­на­лис­ти­кой. В ны­неш­нее вре­мя мож­но сде­лать то ши­ро­кое и об­щее наб­лю­де­ние, что на­ши уче­ные упа­ли и спус­ти­лись с той вы­со­ты об­ра­зо­ва­ния, ко­то­ро­го дос­тиг не­мец­кий дух бла­го­да­ря ста­ра­ни­ям Ге­те, Шил­ле­ра, Чес­син­га и Вин­кель­ма­на. Это па­де­ние об­на­ру­жи­ва­ет­ся в том гру­бом не­по­ни­ма­нии, ко­то­рое дос­ти­га­ет­ся на до­лю этих лю­дей как со сто­ро­ны ис­то­ри­ков ли­те­ра­ту­ры (зо­вут­ся ли они Гер­ви­ну­сом или Юли­аном Шмид­том), так и в каж­дом об­щес­т­ве, поч­ти в каж­дом раз­го­во­ре меж­ду муж­чи­на­ми и жен­щи­на­ми. Это па­де­ние ска­зы­ва­ет­ся силь­нее и боль­нее все­го имен­но в пе­да­го­ги­чес­кой ли­те­ра­ту­ре, от­но­ся­щей­ся к гим­на­зии. Мож­но зас­ви­де­тель­с­т­во­вать, что ис­к­лю­чи­тель­ное зна­че­ние, этих лю­дей для ис­тин­но­го об­ра­зо­ва­тель­но­го за­ве­де­ния, зна­че­ние их как пер­вых ру­ко­во­ди­те­лей и мис­та­го­гов клас­си­чес­ко­го об­ра­зо­ва­ния, при по­мо­щи ко­то­рых толь­ко и мо­жет быть най­ден пра­виль­ный путь, ве­ду­щий к древ­нос­ти в про­дол­же­ние по­лу­ве­ка и до­лее, не бы­ло да­же выс­ка­за­но, не толь­ко что приз­на­но.

    Всякое так на­зы­ва­емое клас­си­чес­кое об­ра­зо­ва­ние име­ет лишь од­ну здо­ро­вую и ес­тес­т­вен­ную ис­ход­ную точ­ку - ху­до­жес­т­вен­но серь­ез­ный и стро­гий на­вык в об­ра­ще­нии с род­ным язы­ком; но до это­го, как и до тай­ны фор­мы, ред­ко кто пра­виль­но до­хо­дит из­нут­ри, соб­с­т­вен­ны­ми си­ла­ми, боль­шин­с­т­во нуж­да­ет­ся в ве­ли­ких вож­дях и учи­те­лях и дол­ж­но до­ве­рить­ся их ру­ко­вод­с­т­ву. Но не су­щес­т­ву­ет клас­си­чес­ко­го об­ра­зо­ва­ния, ко­то­рое мог­ло бы вы­рас­ти без раз­вив­ше­го­ся чув­с­т­ва фор­мы. Здесь, при пос­те­пен­ном про­буж­де­нии чув­с­т­ва раз­ли­че­ния меж­ду фор­мой и вар­вар­с­т­вом, пер­вый раз рас­п­рав­ля­ют­ся крылья, не­сут­ся к ис­тин­но­му и един­с­т­вен­но­му оте­чес­т­ву об­ра­зо­ва­ния - к гре­чес­кой древ­нос­ти. Прав­да, при та­кой по­пыт­ке приб­ли­зить­ся к бес­ко­неч­но да­ле­кой и об­не­сен­ной ал­маз­ны­ми сте­на­ми твер­дынь эл­ли­низ­ма мы не­да­ле­ко уле­тим с по­мощью од­них лишь этих крыль­ев; нам сно­ва нуж­ны те же нас­тав­ни­ки, на­ши не­мец­кие клас­си­ки, ко­то­рые под­х­ва­тят нас на крыль­ях сво­их ан­тич­ных стрем­ле­ний и уне­сут в стра­ну на­ших же­ла­ний - в Гре­цию.

    За ста­ро­за­вет­ные сте­ны гим­на­зии не про­ник­ло ни од­но­го зву­ка об этой един­с­т­вен­но воз­мож­ной свя­зи меж­ду на­ши­ми клас­си­ка­ми и клас­си­чес­ким об­ра­зо­ва­ни­ем. Нап­ро­тив, фи­ло­ло­ги не­уто­ми­мо ста­ра­ют­ся соб­с­т­вен­ны­ми си­ла­ми пре­под­нес­ти мо­ло­дым ду­шам сво­их Го­ме­ров и Со­фок­лов и без даль­ней­ших сом­не­ний и ого­во­рок на­зы­ва­ют ре­зуль­тат клас­си­чес­ким об­ра­зо­ва­ни­ем. Пусть каж­дый на соб­с­т­вен­ном опы­те вспом­нит, что он по­лу­чил от Го­ме­ра и Соф­лок­ла под ру­ко­вод­с­т­вом та­ких ре­ти­вых нас­тав­ни­ков. Эта сфе­ра са­мых важ­ных и час­тых оши­бок и не­на­ме­рен­но рас­п­рос­т­ра­ня­емых не­до­ра­зу­ме­ний. Я еще ни­ког­да не на­хо­дил в не­мец­кой гим­на­зии ни ма­лей­ше­го сле­да то­го, что по ис­ти­не мож­но бы­ло бы наз­вать клас­си­чес­ким об­ра­зо­ва­ни­ем. И это не уди­ви­тель­но, ес­ли вспом­нить, что гим­на­зия эман­си­пи­ро­ва­лась от не­мец­ких клас­си­ков и не­мец­кой дис­цип­ли­ни­ров­ки сло­га. Прыж­ком в пус­то­ту нель­зя дос­тичь древ­нос­ти, а весь прак­ти­ку­ющий­ся в шко­лах спо­соб об­ра­ще­ния с древ­ни­ми пи­са­те­ля­ми, доб­ро­со­вес­т­ное ко­мен­ти­ро­ва­ние и па­раф­ра­зи­ров­ка на­ших учи­те­лей-фи­ло­ло­гов не что иное, как та­кой пры­жок в пус­то­ту.

    Понимание клас­си­чес­ко­го и эл­лин­с­ко­го яв­ля­ет­ся столь ред­ким ре­зуль­та­том са­мой упор­ной об­ра­зо­ва­тель­ной борь­бы и ху­до­жес­т­вен­но­го та­лан­та, что лишь бла­го­да­ря гру­бо­му не­до­ра­зу­ме­нию гим­на­зия ос­ме­ли­ва­ет­ся пре­тен­до­вать на ро­ли про­бу­ди­те­ля это­го чув­с­т­ва. И в ка­ком воз­рас­те? В воз­рас­те, ко­то­рый еще сле­по под­да­ет­ся са­мым пес­т­рым тен­ден­ци­ям дня, ко­то­рый еще не име­ет ни ма­лей­ше­го пред­с­тав­ле­ния о том, что по­ни­ма­ние эл­ли­низ­ма, од­наж­ды про­буж­ден­ное, сей­час же ста­но­вит­ся аг­рес­сив­ным и дол­ж­но вы­ра­зить­ся в неп­рес­тан­ной борь­бе со всей мни­мой куль­ту­рой нас­то­яще­го. Для сов­ре­мен­но­го гим­на­зис­та эл­ли­ны, как та­ко­вые, мер­т­вы; да, ему нра­вит­ся Го­мер, но все же ро­ман Шпиль­га­ге­на зах­ва­ты­ва­ет его все силь­нее; да, он с из­вес­т­ным удо­воль­с­т­ви­ем пог­ло­ща­ет гре­чес­кие тра­ге­дии и ко­ме­дии, но все же нас­то­ящая сов ре­мен­ная дра­ма вро­де «Жур­на­лис­тов» Фрей­та­га зат­ра­ги­ва­ет его со­вер­шен­но ина­че. Гля­дя на ан­тич­ных ав­то­ров, он ощу­ща­ет склон­ность го­во­рить сло­ва­ми ху­до­жес­т­вен­но­го кри­ти­ка Гер­ма­на Грим­ма, ко­то­рый од­наж­ды в вы­чур­ной статье о Ве­не­ре Ми­лос­ской спра­ши­вал се­бя: "Что мне фи­гу­ра этой бо­ги­ни? На что мне нуж­ны мыс­ли, ко­то­рые она воз­буж­да­ет во мне? Орест и Эдип, Ифи­ге­ния и Ан­ти­го­на, что го­во­рят они мо­ему сер­д­цу?" Нет, ми­лые гим­на­зис­ты, вам нет де­ла до Ве­не­ры Ми­лос­ской: но так же ма­ло до нее де­ла и ва­шим учи­те­лям, - и в этом нес­час­тье, в этом тай­на сов­ре­мен­ной гим­на­зии. Кто по­ве­дет вас в от­чиз­ну об­ра­зо­ва­ния, ес­ли ва­ши ру­ко­во­ди­те­ли сле­пы и, сверх то­го, вы­да­ют се­бя за зря­чих! Кто из вас дос­тиг­нет ис­тин­но­го по­ни­ма­ния свя­щен­ной важ­нос­ти ис­кус­ства, ког­да вас из­ба­лу­ют ме­то­дом, при­уча­ющим вас са­мос­то­ятель­но за­икать­ся, вмес­то то­го что­бы на­учит вас го­во­рить, са­мос­то­ятель­но эс­те­ти­зи­ро­вать, вмес­то то­го что­бы бла­го­го­вей­но под­хо­дить к ху­до­жес­т­вен­но­му про­из­ве­де­нию, са­мос­то­ятель­но фи­ло­соф­с­т­во­вать, вмес­то то­го что­бы при­нуж­дать вас слу­шать ве­ли­ких мыс­ли­те­лей. И все это име­ет лишь тот ре­зуль­тат, что вы ос­та­не­тесь на­ве­ки чуж­ды­ми древ­нос­ти и ста­не­те слу­га­ми нас­то­яще­го дня.

    То бла­гот­вор­ное, что кро­ет в се­бе сов­ре­мен­ная гим­на­зия, зак­лю­ча­ет­ся, глав­ным об­ра­зом, в серь­ез­нос­ти, с ко­то­рой она на про­тя­же­нии це­ло­го ря­да лет за­ни­ма­ет­ся ла­тин­с­ким и гре­чес­ким язы­ка­ми. Здесь еще на­уча­ют­ся ува­же­нию к язы­ку с фик­си­ро­ван­ны­ми пра­ви­ла­ми, к грам­ма­ти­ке и сло­ва­рю, здесь еще зна­ют, что та­кое ошиб­ка, и не ис­пы­ты­ва­ют каж­дую ми­ну­ту зат­руд­не­ний от пре­тен­зий, за­яв­ля­емых грам­ма­ти­чес­ки­ми и ор­фог­ра­фи­чес­ки­ми кап­ри­за­ми и при­чу­да­ми, по­доб­но то­му как это встре­ча­ет­ся в не­мец­ком сло­ге сов­ре­мен­нос­ти. Ес­ли бы толь­ко это ува­же­ние к язы­ку не ос­та­ва­лось ви­ся­щим в воз­ду­хе и не рас­смат­ри­ва­лось бы как те­оре­ти­чес­кое бре­мя, ко­то­рое сно­ва тот­час же сбра­сы­ва­ют, ког­да име­ют де­ло со сво­им род­ным язы­ком! Обык­но­вен­но сам учи­тель гре­чес­ко­го или ла­ты­ни ма­ло це­ре­мо­нит­ся с этим род­ным язы­ком: он с са­мо­го на­ча­ла рас­смат­ри­ва­ет его как об­ласть, где мож­но от­дох­нуть от стро­гой дис­цип­ли­ны ла­ты­ни и гре­чес­ко­го, где опять поз­во­ли­тель­на бес­печ­ная рас­пу­щен­ность, с ко­то­рой не­мец при­вык от­но­сить­ся к все­му род­но­му. Пе­ре­во­ды с од­но­го язы­ка на дру­гой, эти прек­рас­ные уп­раж­не­ния, са­мым це­ли­тель­ным и пло­дот­вор­ным об­ра­зом дей­с­т­ву­ющие на раз­ви­тие ху­до­жес­т­вен­но­го по­ни­ма­ния соб­с­т­вен­но­го язы­ка, ни­ког­да не про­во­дят­ся с над­ле­жа­щей бе­зус­лов­нос­тью, стро­гос­тью и дос­то­ин­с­т­вом при­ме­ни­тель­но к не­мец­ко­му язы­ку, что имен­но и не­об­хо­ди­мо преж­де все­го здесь, где мы име­ем де­ло с не­дис­цип­ли­ни­ро­ван­ным язы­ком. Впро­чем, в пос­лед­нее вре­мя и эти уп­раж­не­ния все бо­лее ис­че­за­ют: до­воль­с­т­ву­ют­ся зна­ни­ем чу­жих клас­си­чес­ких язы­ков и пре­неб­ре­га­ют за­кон­чен­ным уме­ни­ем вла­деть ими.

    Здесь сно­ва про­би­ва­ет­ся уче­ная тен­ден­ция в по­ни­ма­нии за­дач гим­на­зии - яв­ле­ние, ко­то­рое бро­са­ет свет на гу­ма­ни­тар­ное об­ра­зо­ва­ние, серь­ез­но счи­тав­ше­еся преж­де целью гим­на­зии. В эпо­ху на­ших ве­ли­ких по­этов, т. е. нем­но­гих дей­с­т­ви­тель­но об­ра­зо­ван­ных нем­цев, вы­да­ющий­ся Фрид­рих-Ав­густ Вольф при­об­щил и гим­на­зию к но­во­му клас­си­чес­ко­му ду­ху, иду­ще­му из Гре­ции че­рез пос­ред­с­т­во тех му­жей. Его сме­ло­му по­чи­ну уда­лось соз­дать но­вую кар­ти­ну гим­на­зии, ко­то­рая от­ны­не дол­ж­на бы­ла стать не толь­ко рас­сад­ни­ком на­уки, но преж­де все­го нас­то­ящим свя­ти­ли­щем вся­ко­го выс­ше­го и бо­лее бла­го­род­но­го об­ра­зо­ва­ния.

    Из внеш­них ме­роп­ри­ятий, ка­жу­щих­ся не­об­хо­ди­мы­ми, не­ко­то­рые весь­ма су­щес­т­вен­ные с про­дол­жи­тель­ным ус­пе­хом при­ме­ня­лись, и при сов­ре­мен­ном строе гим­на­зии не уда­лось толь­ко как раз са­мое важ­ное: не уда­лось ос­вя­тить са­мих учи­те­лей этим но­вым ду­хом, так что со вре­ме­нем цель гим­на­зии сно­ва зна­чи­тель­но уда­ли­лась от то­го гу­ма­ни­тар­но­го об­ра­зо­ва­ния, к ко­то­ро­му стре­мил­ся Вольф. Нап­ро­тив, ста­рая, аб­со­лют­ная оцен­ка уче­нос­ти и уче­но­го об­ра­зо­ва­ния, ко­то­рую пре­одо­лел Вольф, сно­ва пос­ле сла­бой борь­бы за­ня­ла мес­то про­ник­ше­го бы­ло но­во­го об­ра­зо­ва­тель­но­го прин­ци­па и от­с­та­ива­ет те­перь, хо­тя и не с преж­ней от­к­ро­вен­нос­тью, а с зак­ры­тым ли­цом, свое ис­к­лю­чи­тель­ное пол­ноп­ра­вие. И не­уда­ча по­пыт­ки ввес­ти гим­на­зию в ши­ро­кое рус­ло клас­си­чес­кой об­ра­зо­ван­нос­ти зак­лю­ча­лась в не-не­мец­ком, поч­ти чу­же­зем­ном или кос­мо­по­ли­ти­чес­ком ха­рак­те­ре этих об­ра­зо­ва­тель­ных уси­лий, в уве­рен­нос­ти, что воз­мож­но из-под ног выр­вать род­ную поч­ву и все же проч­но сто­ять на но­гах, в ил­лю­зор­ном убеж­де­нии, буд­то мы в сос­то­янии пря­мо, бе­зо вся­ко­го мос­та, пе­реп­рыг­нуть в от­да­лен­ный эл­лин­с­кий мир пу­тем от­ри­ца­ния не­мец­ко­го и во­об­ще на­ци­ональ­но­го ду­ха.

    Правда, нуж­но уметь спер­ва ра­зыс­кать этот не­мец­кий дух в его по­тай­ных убе­жи­щах. Под мод­ны­ми об­ла­че­ни­ями или под об­лом­ка­ми, на­до его так лю­бить, что­бы не сты­дит­ся его ис­ка­ле­чен­но­го ви­да; сле­ду­ет преж­де все­го ос­те­ре­гать­ся и не сме­ши­вать его с тем, что те­перь гор­до зо­вут не­мец­кой куль­ту­рой сов­ре­мен­нос­ти. Пос­лед­ний этот дух ско­рее внут­рен­не враж­де­бен; или как раз в сфе­рах, на не­дос­та­точ­ность куль­ту­ры ко­то­рых эта сов­ре­мен­ность обык­но­вен­но жа­лу­ет­ся, час­то сох­ра­ня­ет­ся, хо­тя и в ли­шен­ной пре­лес­ти фор­ме под гру­бой внеш­нос­тью, имен­но этот нас­то­ящий не­мец­кий дух. То же, что те­перь с осо­бым са­мох­валь­с­т­вом на­зы­ва­ет се­бя не­мец­кой куль­ту­рой, пред­с­тав­ля­ет кос­мо­по­ли­ти­чес­кий аг­ре­гат, от­но­ся­щий­ся к не­мец­ко­му ду­ху, как жур­на­лист к Шил­ле­ру, как Ме­йер­бер к Бет­хо­ве­ну. Здесь ока­зы­ва­ет силь­ней­шее вли­яние не­гер­ман­с­кая в глу­бо­чай­шей ос­но­ве ци­ви­ли­за­ция фран­цу­зов, ко­то­рой под­ра­жа­ет без­дар­но, с пе­ре­мен­ным вку­сом, и в этом под­ра­жа­нии при­да­ют лож­ные фор­мы не­мец­ко­му об­щес­т­ву, прес­се, ис­кус­ству и сти­лис­ти­ке.

    Правда, эта ко­пия ни­ког­да не дос­тиг­нет та­ко­го ху­до­жес­т­вен­но-зам­к­ну­то­го воз­дей­с­т­вия, ко­то­рое про­из­во­дит­ся ори­ги­наль­ной, вы­рос­шей из сущ­нос­ти ро­ман­с­ко­го ду­ха ци­ви­ли­за­ци­ей Фран­ции сплошь до на­ших дней. Что­бы по­чув­с­т­во­вать это про­ти­во­ре­чие, срав­ним на­ших из­вес­т­ней­ших не­мец­ких ро­ма­нис­тов с лю­бым, да­же ме­нее из­вес­т­ным фран­цуз­с­ким или италь­ян­с­ким пи­са­те­лем: с обе­их сто­рон те же са­мые сом­ни­тель­ные тен­ден­ции и це­ли, те же са­мые еще бо­лее сом­ни­тель­ные тен­ден­ции и це­ли, те же са­мые еще бо­лее сом­ни­тель­ные сред­с­т­ва; но там они со­еди­не­ны с ху­до­жес­т­вен­ной серь­ез­нос­тью, по край­ней ме­ре с кор­рек­т­нос­тью сло­га, час­то кра­си­вы и яв­ля­ют­ся всег­да от­з­ву­ком со­от­вет­с­т­ву­ющей об­щес­т­вен­ной куль­ту­ры, здесь же все не ори­ги­наль­но, рас­п­лыв­ча­то, ха­лат­но по мыс­ли и вы­ра­же­нию или неп­ри­ят­но раз­ря­же­но, кро­ме то­го, со­вер­шен­но ли­ше­но фо­на дей­с­т­ви­тель­ной об­щес­т­вен­ной жиз­ни, при­чем в край­нем слу­чае лишь уче­ные за­маш­ки и све­де­ния на­по­ми­на­ют, что в Гер­ма­нии жур­на­лис­том ста­но­вит­ся не­удав­ший­ся уче­ный, а в ро­ман­с­ких стра­нах ху­до­жес­т­вен­но об­ра­зо­ван­ный че­ло­век с этой яко­бы не­мец­кой, в сущ­нос­ти же не­ори­ги­наль­ной, куль­ту­рой; не­мец ниг­де не мо­жет рас­счи­ты­вать на по­бе­ду; в ней он тер­пит пос­рам­ле­ние со сто­ро­ны фран­цу­за и италь­ян­ца, а что ка­са­ет­ся лов­ко­го под­ра­жа­ния чуж­дой куль­ту­ре, преж­де все­го со сто­ро­ны рус­ско­го.

    Тем креп­че сле­ду­ет дер­жать­ся не­мец­ко­го ду­ха, ко­то­рый от­к­рыл се­бя в не­мец­кой ре­фор­ма­ции и не­мец­кой му­зы­ке и до­ка­зал свою проч­ную, да­ле­ко не приз­рач­ную си­лу в нес­лы­хан­ной от­важ­нос­ти и стро­гос­ти не­мец­кой фи­ло­со­фии и в не­дав­но ис­пы­тан­ной вер­нос­ти не­мец­ко­го сол­да­та; от не­го же дол­ж­ны мы ожи­дать по­бе­ды над мод­ной псев­до­куль­ту­рой вре­ме­ни. Вов­лечь в эту борь­бу нас­то­ящую об­ра­зо­ва­тель­ную шко­лу и вдох­но­вить, осо­бен­но в гим­на­зии, под­рас­та­ющее но­вое по­ко­ле­ние на все ис­тин­но не­мец­кое - вот та бу­ду­щая де­ятель­ность шко­лы, на ко­то­рую мы воз­ла­га­ем свои на­деж­ды. В этой шко­ле, на­ко­нец, и так на­зы­ва­емое клас­си­чес­кое об­ра­зо­ва­ние об­ре­тет свою ес­тес­т­вен­ную поч­ву и свою един­с­т­вен­ную ис­ход­ную точ­ку.

    Истинное об­нов­ле­ние и очи­ще­ние гим­на­зии вы­те­чет толь­ко из глу­бо­ко­го и мощ­но­го об­нов­ле­ния и очи­ще­ния не­мец­ко­го ду­ха. Та­ин­с­т­вен­на и труд­но уло­ви­ма связь, ко­то­рая су­щес­т­ву­ет меж­ду глу­би­ной не­мец­кой сущ­нос­тью и гре­чес­ким ге­ни­ем. Но преж­де чес бла­го­род­ней­шая пот­реб­ность чис­то не­мец­ко­го ду­ха не схва­тит­ся за ру­ку это­го гре­чес­ко­го ге­ния как за твер­дую опо­ру по­то­ки вар­вар­с­т­ва, по­ка в не­мец­ком ду­хе не про­бу­дит­ся все­пог­ло­ща­ющее стрем­ле­ние к гре­чес­ко­му ми­ру, по­ка с тру­дом дос­ти­жи­мая даль гре­чес­кой от­чиз­ны, ко­то­рая ус­лаж­да­ла Ге­те и Шил­ле­ра, не сде­ла­ет­ся мес­том па­лом­ни­чес­т­ва луч­ших и ода­рен­ней­ших лю­дей, до тех пор клас­си­чес­кая об­ра­зо­ва­тель­ная цель гим­на­зии бу­дет не­ус­той­чи­во раз­ви­вать­ся во все сто­ро­ны по во­ле вет­ра. И нель­зя бу­дет по край­ней ме­ре по­ри­цать тех, ко­то­рые же­ла­ют на­са­дить в гим­на­зии хо­тя бы ог­ра­ни­чен­ную на­уч­ность и уче­ность, что­бы все же иметь пе­ред гла­за­ми дей­с­т­ви­тель­ную проч­ную, все же иде­аль­ную цель и спас­ти сво­их уче­ни­ков от соб­лаз­нов то­го лжи­во­го приз­ра­ка, ко­то­рый те­перь на­зы­ва­ет куль­ту­рой и об­ра­зо­ва­ни­ем. Та­ко­го пе­чаль­ное по­ло­же­ние сов­ре­мен­ной гим­на­зии. Са­мые ог­ра­ни­чен­ные точ­ки зре­ния до из­вес­т­ной сте­пе­ни пра­вос­по­соб­ны, ибо ник­то не в сос­то­янии дос­тичь или по край­ней ме­ре обоз­на­чать мес­то, где бы все они это­го пра­ва ли­ша­лись".

    "Никто!" - спро­сил уче­ник фи­ло­со­фа с не­ко­то­рым вол­не­ни­ем в го­ло­се, и ода умол­к­ли.




Лекция третья



(читанная 27 февраля 1872 г.)

    Милостивые го­су­да­ре! Раз­го­вор, ко­то­рый мне не­ког­да приш­лось ус­лы­шать и ос­нов­ные чер­ты ко­то­ро­го я по па­мя­ти ста­рал­ся вос­п­ро­из­вес­ти пе­ред ва­ми, был прер­вал дол­гой па­узой на том пун­к­те, ко­то­рым я пос­лед­ний раз за­кон­чил свой пе­рес­каз. Фи­ло­соф и его спут­ник си­де­ли пог­ру­жен­ные в грус­т­ное мол­ча­ние. На ду­ше у обо­их тя­же­лым бре­ме­нем ле­жа­ла стран­ная, толь­ко что слу­жив­шая пред­ме­том их раз­го­во­ра не­нор­маль­ность важ­ней­ше­го об­ра­зо­ва­тель­но­го уч­реж­де­ния - гим­на­зии, - для ус­т­ра­не­ния не­ко­то­рой от­дель­ной пра­виль­но мыс­ля­щий че­ло­век ка­зал­ся слиш­ком сла­бым, а мас­са не­дос­та­точ­но мыс­ля­щей.

    Два об­с­то­ятель­с­т­ва осо­бен­но уд­ру­ча­ли на­ших оди­но­ких мыс­ли­те­лей: во-пер­вых, они яс­но соз­на­ва­ли сле­ду­ющее: то, что с пол­ным пра­вом мож­но бы­ло бы наз­вать "клас­си­чес­ким об­ра­зо­ва­ние", в нас­то­ящее вре­мя лишь ле­та­ющий в воз­ду­хе иде­ал об­ра­зо­ва­ния, со­вер­шен­но не спо­соб­ный вы­рас­ти на поч­ве на­шей вос­пи­та­тель­ной сис­те­мы, и, нап­ро­тив, то, что те­перь обоз­на­ча­ют хо­дя­чим и не­ос­по­рен­ным эв­фе­миз­мом "клас­си­чес­ко­го об­ра­зо­ва­ния", об­ла­да­ет лишь зна­че­ни­ем пре­тен­ци­оз­ной ил­лю­зии, на­илуч­ший смысл ко­то­рой, по­жа­луй, в том, что бла­го­да­ря ей са­мо сло­во "клас­си­чес­кое об­ра­зо­ва­ние", еще про­дол­жа­ет жить и по-преж­не­му зву­чат па­те­ти­чес­ки. На пре­по­да­ва­нии не­мец­ко­го язы­ка эти чес­т­ные лю­ди вы­яс­ни­ли се­бе, что до сих пор не най­де­но пра­виль­ная ис­ход­ная точ­ка для выс­ше­го об­ра­зо­ва­ния, воз­д­виг­ну­то­го на стол­пах древ­нос­ти. Оди­ча­лость же при­емов пре­по­да­ва­ния язы­ков, втор­же­ние уче­ных ис­то­ри­чес­ких нап­рав­ле­ний на мес­то прак­ти­чес­кой вы­уч­ки и при­об­ре­те­ние на­вы­ка, со­че­та­ние из­вес­т­ных, тре­бу­емых в гим­на­зи­ях уп­раж­не­ний сом­ни­тель­ных ду­хом на­шей жур­на­лис­ти­ки - все эти яв­ле­ния, наб­лю­да­емые в пре­по­да­ва­нии не­мец­ко­го язы­ка, вы­зы­ва­ют пе­чаль­ную уве­рен­ность, что бла­гот­вор­ней­шее вли­яние клас­си­чес­кой древ­нос­ти со­вер­шен­но не из­вес­т­но на­шей гим­на­зии, - то ве­ли­чие клас­си­циз­ма, ко­то­рое под­го­тов­ля­ет к борь­бе с вар­вар­с­т­вом сов­ре­мен­нос­ти и ко­то­рое, быть мо­жет, со вре­ме­нем еще прев­ра­тит гим­на­зию в ар­се­на­лы и мас­тер­с­кие этой борь­бы.

    Между тем сей­час со­вер­ша­ет­ся об­рат­ное: ка­жет­ся, буд­то уже дух древ­нос­ти усер­д­но от­го­ня­ет­ся от са­мо­го по­ро­га гим­на­зии и буд­то здесь хо­тят как мож­но ши­ре рас­т­во­рить две­ри на­шей из­ба­ло­ван­ной лес­тью, мни­мой сов­ре­мен­ной "не­мец­кой куль­ту­ре". И ес­ли для на­ших оди­но­ких со­бе­сед­ни­ков су­щес­т­во­ва­ла еще на­деж­да, то она зак­лю­ча­лась в ожи­да­нии еще худ­ших вре­мен, ког­да то, что до сих пор уга­ды­ва­лось лишь нем­но­ги­ми, ста­нет до оче­вид­нос­ти яс­но мно­гим и ког­да в серь­ез­ной об­лас­ти на­род­но­го вос­пи­та­ния уже бу­дет не­да­ле­ка по­ра чес­т­ных и ре­ши­тель­ных лю­дей.

    После нес­коль­ких ми­нут мол­ча­ли­во­го раз­думья спут­ник об­ра­тил­ся к фи­ло­со­фу и ска­зал: "Вы же­ла­ли про­бу­дить во мне на­деж­ды, учи­тель, но вы ук­ре­пи­ли мое по­ни­ма­ние и тем са­мым мою си­лу и мое му­жес­т­во. Те­перь я дей­с­т­ви­тель­но смот­рю сме­лее на по­ле сра­же­ния и да­же поч­ти осуж­даю свое преж­дев­ре­мен­ное бег­с­т­во. Мы ведь ни­че­го не же­ла­ем для са­мих се­бя, и нас не дол­ж­но пе­ча­лить, ес­ли мно­гие по­гиб­нут в этой борь­бе и мы са­ми па­дем в чис­ле пер­вых. Имен­но по­то­му что мы смот­рим серь­ез­но на де­ло, мы не бу­дем серь­ез­но от­но­сит­ся к каж­дой из на­ших лич­нос­тей в тот мо­мент, ког­да мы па­дем, не­сом­нен­но най­дет­ся кто-ни­будь дру­гой, кто под­х­ва­тит зна­мя, в эм­б­ле­му ко­то­ро­го мы ве­ру­ем. Я не хо­чу за­ду­мы­вать­ся да­же над тем, дос­та­точ­но ли у ме­ня си­лы для та­кой борь­бы и как дол­го я бу­ду в сос­то­янии соп­ро­тив­лять­ся. И раз­ве не по­чет­ная смерть - пасть под нас­меш­ли­вый хо­хот та­ких вра­гов, серь­ез­ность ко­то­рых так час­то ка­за­лась нам смеш­ной: "Ког­да я по­ду­маю о том, как мои свер­с­т­ни­ки го­то­ви­лись к оди­на­ко­во­му со мной приз­ва­нию, к вы­со­ко­му приз­ва­нию учи­те­ля, то я ви­жу, что час­то мы сме­ялись над про­ти­во­по­лож­ным и ста­но­ви­лись серь­ез­ны­ми пе­ред са­мы­ми раз­лич­ны­ми ве­ща­ми".

    "Мой друг, - прер­вал его со сме­хом фи­ло­соф, - ты го­во­ришь как че­ло­век, ко­то­рый хо­чет прыг­нуть в во­ду, не умея пла­вать, и бо­ит­ся не столь­ко пой­ти ко дну, сколь­ко имен­но не уто­нуть и быть выс­ме­ян­ным. Но мень­ше все­го мы дол­ж­ны бо­ять­ся ос­ме­яния; ибо пе­ред на­ми об­ласть, где еще мно­го не­выс­ка­зан­ных ис­тин, так мно­го ужас­ных, горь­ких, неп­рос­ти­тель­ных ис­тин, что не мо­жет быть не­дос­тат­ка в са­мой ис­к­рен­ней не­на­вис­ти к нам, и лишь ярость по­рой бу­дет скры­вать­ся под не­лов­кой улыб­кой. Пред­с­тавь се­бе толь­ко не­обоз­ри­мые тол­пы учи­те­лей, ко­то­рые с на­ив­ной уве­рен­нос­тью ос­во­или су­щес­т­ву­ющую до сих пор вос­пи­та­тель­ную сис­те­му, что­бы прос­то­сер­деч­но и без лиш­них муд­р­с­т­во­ва­ний на­саж­дать ее даль­ше. Как, ду­ма­ешь ты, по­чув­с­т­ву­ют они се­бя, ког­да ус­лы­шат о пла­нах, из ко­то­рых они ис­к­лю­че­ны и при­том bo­ne­fi­cio na­tu­rae; о тре­бо­ва­ни­ях, ко­то­рые за­ле­та­ют да­ле­ко за пре­де­лы их сред­ней ода­рен­нос­ти; о на­деж­дах, ко­то­рые ос­та­ют­ся без от­к­ли­ка в них; о сра­же­ни­ях бо­евой клич ко­то­рых им не­по­ня­тен и в ко­то­рых они иг­ра­ют толь­ко роль глу­хо соп­ро­тив­ля­ющей­ся инер­т­ной мас­сы? А та­ко­во бу­дет, без пре­уве­ли­че­ния, не­об­хо­ди­мое по­ло­же­ние боль­шин­с­т­ва учи­те­лей в сред­них учеб­ных за­ве­де­ни­ях.

    Впрочем тот, кто взве­сит, как в боль­шин­с­т­ве слу­ча­ев соз­да­ет­ся та­кой тип учи­те­ля, ка­ким об­ра­зом он ста­но­вит­ся пре­по­да­ва­те­лем выс­ше­го об­ра­зо­ва­ния, тот да­же и не уди­вит­ся та­ко­му по­ло­же­нию. Те­перь поч­ти всю­ду су­щес­т­ву­ет та­кое пре­уве­ли­чен­ное ко­ли­чес­т­во сред­них учеб­ных за­ве­де­ний, что для них пос­то­ян­но тре­бу­ет­ся го­раз­до боль­ше учи­те­лей, чем в сос­то­янии по­ро­дить при­ро­да да­же бо­га­то ода­рен­но­го на­ро­да. Та­ким об­ра­зом, в эти за­ве­де­ния по­па­да­ет из­ли­шек неп­риз­ван­ных, ко­то­рые пос­те­пен­но, бла­го­да­ря чис­лен­но­му пе­ре­ве­су и ин­с­тин­к­ту si­mi­lis si­mi­li ga­udet, оп­ре­де­ля­ют дух этих за­ве­де­ний. Пусть ос­та­ют­ся без­на­деж­но да­ле­ки­ми от пе­да­го­ги­чес­ких воп­ро­сов все, по­ла­га­ющие, буд­то воз­мож­но при по­мо­щи ка­ких-ни­будь за­ко­нов и пред­пи­са­нии прев­ра­тить ви­ди­мое изо­би­лие на­ших гим­на­зий и учи­те­лей в нас­то­ящее изо­би­лие, в ub­c­r­tas in­ge­nu, не умень­шая их чис­ла. Мы дол­ж­ны быть со­ли­дар­ны ы том взгля­де, что лишь чрез­вы­чай­но ред­кие лю­ди пред­наз­на­че­ны от при­ро­ды к ис­тин­ной пе­да­го­ги­чес­кой до­ро­ги и что для их ус­пеш­но­го раз­ви­тия дос­та­точ­но го­раз­до мень­ше­го чис­ла сред­них учеб­ных за­ве­де­ний; сов­ре­мен­ные же учеб­ные за­ве­де­ния, рас­счи­тан­ные на ши­ро­кие мас­сы со­дей­с­т­ву­ют все­го ме­нее раз­ви­тию имен­но тех, ра­ди ко­то­рых во­об­ще име­ет смысл уч­реж­дать что-ли­бо по­доб­ное.

    То же са­мое спра­вед­ли­во и от­но­си­тель­но учи­те­лей. Как раз луч­ше - те, ко­то­рые, при­ме­няя круп­ный мас­ш­таб, во­об­ще дос­той­ны это­го вы­со­ко­го име­ни, - те­перь, при сов­ре­мен­ном сос­то­янии гим­на­зии, по­жа­луй, мень­ше все­го при­год­ны для вос­пи­та­ния этой не­по­доб­ран­ной, слу­чай­но све­ден­ной вмес­те мо­ло­де­жи, при­нуж­де­ны сох­ра­нять в тай­не то луч­шее, что мог­ли бы ей дать. А гро­мад­ное боль­шин­с­т­во учи­те­лей чув­с­т­ву­ет се­бя пол­ноп­рав­ным в этих за­ве­де­ни­ях, ибо их спо­соб­нос­ти на­хо­дят­ся в из­вес­т­ном гар­мо­ни­чес­ком со­от­вет­с­т­вии с низ­ким ду­хов­ным по­ле­том и ум­с­т­вен­ной скуд­нос­ти их уче­ни­ков. Из сре­ды это­го боль­шин­с­т­ва раз­да­ет­ся при­зыв к ос­но­ва­нию все но­вых гим­на­зий и сред­них учеб­ных за­ве­де­ний. Мы жи­вем в эпо­ху, ког­да, бла­го­да­ря это­му бес­п­ре­рыв­но­му ог­лу­ши­тель­но­му при­зы­ву, ка­жет­ся, буд­то дей­с­т­ви­тель­но су­щес­т­ву­ет гро­мад­ная жаж­ду­щая уто­ле­ния пот­реб­ность в об­ра­зо­ва­нии. Но имен­но на­до здесь пра­виль­но слу­шать, имен­но здесь, не сму­ща­ясь звон­ким эф­фек­тов слов, на­до смот­реть в ли­цо тем, кто так не­ус­тан­но твер­дит об об­ра­зо­ва­тель­ных пот­реб­нос­тях сво­его вре­ме­ни. Тог­да при­дет­ся пе­ре­жить стран­ное ра­зо­ча­ро­ва­ние; то са­мое, ко­то­рое мы с то­бой, мой доб­рый друг, так час­то пе­ре­жи­ва­ли. Гром­кие гла­ша­таи пот­реб­нос­ти в об­ра­зо­ва­нии вне­зап­но при бо­лее вни­ма­тель­ном рас­смот­ре­нии вбли­зи прев­ра­ща­ют­ся в рев­нос­т­ных, да­же фа­на­тич­ных про­тив­ни­ков ис­тин­но­го об­ра­зо­ва­ния, т. е. та­ко­го, ко­то­рое свя­за­но с арис­ток­ра­ти­чес­кой при­ро­дой ду­ха. Ибо, в сущ­нос­ти, они счи­та­ют сво­ею целью эман­си­па­цию масс от гос­под­с­т­ва ве­ли­ких еди­нич­ных лич­нос­тей, в сущ­нос­ти, они стре­мят­ся нис­п­ро­вер­г­нуть свя­щен­ный по­ря­док в цар­с­т­ве ин­тел­лек­та: слу­жеб­ную роль мас­сы, ее вер­но­под­дан­ни­чес­кое пос­лу­ша­ние, ее ин­с­тинкт вер­нос­ти ски­пет­ру ге­ния.

    Я дав­но при­учил­ся от­но­сить­ся ос­то­рож­но ко всем тем, кто усер­д­но ра­ту­ет за так на­зы­ва­емое на­род­ное об­ра­зо­ва­ние, как оно обык­но­вен­но по­ни­ма­ет­ся. Ибо боль­шей час­тью, соз­на­тель­но или бес­соз­на­тель­но, они же­ла­ют для се­бя, при об­щих са­тур­на­ли­ях вар­вар­с­т­ва, бе­зу­дер­ж­ной сво­бо­ды, ко­то­рой им ни­ког­да не пре­дос­та­вит свя­щен­ная иерар­хия при­ро­ды. Они рож­де­ны для слу­же­ния, для по­ви­но­ве­ния, и каж­дое мгно­ве­ние де­ятель­нос­ти их прес­мы­ка­ющих­ся, хо­дуль­ных или сла­бок­ры­лых мыс­лей под­т­вер­ж­да­ет, из ка­кой гли­ны их вы­ле­пи­ла при­ро­да и ка­кое фаб­рич­ное клей­мо выж­г­ла она на этой гли­не. Сле­до­ва­тель­но, на­шей целью бу­дет не об­ра­зо­ва­ние мас­сы, а об­ра­зо­ва­ние от­дель­ных из­б­ран­ных лю­дей, во­ору­жен­ных для ве­ли­ких и неп­ре­хо­дя­щих дел.

    Ведь мы те­перь зна­ем, что спра­вед­ли­вое по­том­с­т­во бу­дет су­дить об об­щем об­ра­зо­ва­тель­ном уров­не на­ро­да лишь по ве­ли­ким оди­но­ко шес­т­ву­ющим ге­ро­ям эпо­хи и про­из­не­сет свой при­го­вор в за­ви­си­мос­ти от то­го, в ка­кой ме­ре их приз­на­ва­ли, по­ощ­ря­ли и чти­ли или же вы­де­ля­ли, ос­кор­б­ля­ли и ис­т­реб­ля­ли. Пря­мым пу­тем, т. е. пов­се­мес­т­ным при­ну­ди­тель­ным эле­мен­тар­ным обу­че­ни­ем, уда­ет­ся лишь чис­то внеш­ним и приб­ли­зи­тель­ным об­ра­зом до­бить­ся то­го, что на­зы­ва­ют на­род­ным об­ра­зо­ва­ни­ем; нас­то­ящие же бо­лее глу­бо­кие об­лас­ти, где ши­ро­кая мас­са соп­ри­ка­са­ет­ся с об­ра­зо­ва­ни­ем, те об­лас­ти, где на­род пи­та­ет свои ре­ли­ги­оз­ные ин­с­тин­к­ты, где он про­дол­жа­ет тво­рить свои ми­фи­чес­кие об­ра­зы, где он сох­ра­ня­ет вер­ность сво­им обы­ча­ям, сво­ему пра­ву, сво­ей род­ной поч­ве, сво­ему язы­ку, - все они ед­ва ли дос­ти­жи­мы пря­мым пу­тем, и во вся­ком слу­чае это бу­дет путь раз­ру­ши­тель­но­го на­си­лия; а по­то­му со­дей­с­т­во­вать на­род­но­му об­ра­зо­ва­нию в та­ких серь­ез­ных ве­щах - зна­чить лишь от­ра­жать эти раз­ру­ши­тель­ные ак­ты на­си­лия и под­дер­жи­вать спа­си­тель­ную бес­соз­на­тель­ность, тот оз­до­ров­ля­ющий сон на­ро­да, без про­ти­во­ве­са и це­ли­тель­но­го дей­с­т­вия ко­то­ро­го не­воз­мож­на ни­ка­кая куль­ту­ра, с ис­то­ща­ющим нап­ря­же­ни­ем и воз­буж­де­ни­ем его про­яв­ле­ний.

    Но мы зна­ем, че­го до­мо­га­ют­ся те, кто же­ла­ет прер­вать этот це­ли­тель­ный сон на­ро­да, кто пос­то­ян­но кри­чит ему: "Прос­нись, будь соз­на­тель­ным, будь ум­ным!" Мы зна­ем, ку­да ме­тят те, кто пу­тем чрез­мер­но­го ум­но­же­ния об­ра­зо­ва­тель­ных за­ве­де­ний, пу­тем выз­ван­но­го та­ким об­ра­зом к жиз­ни вы­со­ко мня­ще­го о се­бе сос­ло­вия учи­те­лей яко­бы же­ла­ет удов­лет­во­рить мо­гу­чую пот­реб­ность в об­ра­зо­ва­нии. Имен­но эти гос­по­да и как раз эти­ми сред­с­т­ва­ми бо­рют­ся про­тив ес­тес­т­вен­ной иерар­хии в цар­с­т­ве ин­тел­лек­та, раз­ру­шая кор­ни вы­со­чай­ших и бла­го­род­ней­ших об­ра­зо­ва­тель­ных сил, вы­рас­та­ющих из бес­соз­на­тель­но­го сос­то­янии на­ро­да, ма­те­рин­с­кое наз­на­че­ние ко­то­рых зак­лю­ча­ет­ся в по­рож­де­нии ге­ния и за­тем в пра­виль­ном его вос­пи­та­нии и ухо­да за ним. Лишь по сход­с­т­ву с ма­терью пой­мем мы зна­че­ние и обя­зан­нос­ти, ко­то­рые ис­тин­ная об­ра­зо­ван­ность на­ро­да име­ет по от­но­ше­нию к ге­нию. Са­мо воз­ник­но­ве­ние ге­ния не в ней, он име­ет лишь, так ска­зать, ме­та­фи­зи­чес­кое про­ис­хож­де­ние, ме­та­фи­зи­чес­кую ро­ди­ну. Но его кон­к­рет­ное по­яв­ле­ние, его вне­зап­ное по­яв­ле­ние из са­мой глу­би на­ро­да, воз­мож­ность сде­лать­ся от­ра­жен­ным об­ра­зом на­сы­щен­ным кра­соч­ной иг­рой всех сво­е­об­раз­ных сил это­го на­ро­да, и об­на­ру­жить выс­шее наз­на­че­ние на­ции в по­лу­ал­ле­го­ри­чес­кой сущ­нос­ти ин­ди­ви­да и в веч­ном тво­ре­нии, свя­зуя та­ким об­ра­зом свой на­род с веч­нос­тью и ос­во­бож­дая его от из­мен­чи­вой сфе­ры ми­нут­но­го, - все это под си­лу ге­нию лишь тог­да, ког­да он соз­рел и вы­кор­мил­ся на ма­те­рин­с­ком ло­не об­ра­зо­ван­нос­ти на­ро­да. Без этой же ук­ры­ва­ющей и сог­ре­ва­ющей его ро­ди­ны он не раз­вер­нет крыль­ев для сво­его веч­но­го по­ле­та, но, заб­ла­гов­ре­мен­но по­доб­но чу­жес­т­ран­цу, за­те­ряв­ше­го­ся в хо­лод­ной пус­ты­не, пе­чаль­но уда­лит­ся из не­гос­теп­ри­им­ной стра­ны".

    "Учитель, - за­ме­тил тог­да спут­ник, - вы по­вер­га­ете тог­да ме­ня в не­до­уме­ние этой ме­та­фи­зи­кой ге­ния, и лишь из­да­ле­ка чув­с­т­вую я спра­вед­ли­вость ва­ших упо­доб­ле­ний. За­то я впол­не по­ни­маю ва­ши сло­ва об из­быт­ке гим­на­зий и выз­ван­ном та­ким об­ра­зом пе­реп­ро­из­вод­с­т­ве учи­те­лей сред­них учеб­ных за­ве­де­ний. Имен­но на этой поч­ве я имел опыт, убе­див­ший ме­ня, что об­ра­зо­ва­тель­ная тен­ден­ция гим­на­зии дол­ж­на при­но­ров­лять­ся к гро­мад­но­му боль­шин­с­т­ву учи­те­лей, ко­то­рые, в сущ­нос­ти, не име­ют ни­че­го об­ще­го с об­ра­зо­ва­ни­ем и лишь в си­лу упо­мя­ну­той не­нор­маль­нос­ти по­па­да­ли на этот путь и дош­ли до та­ких при­тя­за­ний. Тот, кто в счас­т­ли­вую ми­ну­ту прос­вет­ле­ния убе­дил­ся в сво­е­об­раз­нос­ти и не­до­ся­га­емос­ти эл­лин­с­ко­го ми­ра и упор­ной борь­бой, за­щи­щал про­тив се­бя са­мо­го это убеж­де­ние, зна­ет, что дос­туп к та­ко­му проз­ре­нию всег­да от­к­рыт лишь для нем­но­гих, и бу­дет счи­тать не­ле­пым и уни­зи­тель­ным, ког­да кто-ни­будь с про­фес­си­ональ­ны­ми це­ля­ми и в рас­че­те на за­ра­бо­ток ста­нет об­ра­щать­ся с гре­чес­ки­ми клас­си­ка­ми как с обык­но­вен­ным ору­ди­ем ре­мес­ла и бес­т­ре­пет­но ощу­пы­вать ру­ка­ми ре­мес­лен­ни­ка эти свя­щен­ные пред­ме­ты. Но имен­но в том ла­ге­ре, от­ку­да вер­бу­ет­ся боль­шая часть гим­на­зи­чес­ких учи­те­лей - в ла­ге­ре фи­ло­ло­гов весь­ма обыч­ное та­кое гру­бое и не­поч­ти­тель­ное об­ра­ще­ние. По­это­му наб­лю­да­емое в гим­на­зии рас­п­рос­т­ра­не­ние и даль­ней­шая пе­ре­да­ча та­ко­го от­но­ше­ния не дол­ж­ны нас удив­лять.

    Присмотримся толь­ко к мо­ло­до­му по­ко­ле­нию фи­ло­ло­гов. Как ред­ко, под­ме­тим мы, в них то стыд­ли­вое чув­с­т­во, в си­лу ко­то­ро­го ка­жет­ся, что по срав­не­нию с ми­ром эл­ли­нов мы да­же не име­ем ни­ка­ких прав на су­щес­т­во­ва­ние! Как рав­но­душ­но и дер­з­ко, нап­ро­тив, вьют эти юные птен­цы свои жал­кие гнез­да внут­ри гран­ди­оз­ней­ших хра­мов! К боль­шин­с­т­ву тех, кто еще со вре­ме­ни сво­их уни­вер­си­тет­с­ких го­дов са­мо­до­воль­но и бес­т­ре­пет­но раз­гу­ли­ва­ет сре­ди изу­ми­тель­ных раз­ва­лин древ­не­го ми­ра, дол­жен бы взы­вать из каж­до­го уг­ла влас­т­ный го­лос: "Прочь от­сю­да, вы, не­пос­вя­щен­ные, вы, ни­ког­да не добь­ющи­еся пос­вя­ще­ния; бе­ги­те мол­ча из это­го свя­ти­ли­ща, бе­ги­те мол­ча и со сты­дом!" Увы, этот го­лос взы­ва­ет нап­рас­но: ибо на­до об­ла­дать хоть кап­лей эл­лин­с­ко­го ду­ха, что­бы по­нять гре­чес­кую фор­му­лу зак­ля­тия и из­г­на­ния. Но они до та­кой сте­пе­ни вар­ва­ры, что со­об­раз­но сво­им при­выч­кам с ком­фор­том рас­по­ла­га­ют­ся сре­ди этих раз­ва­лин. Они при­но­сят с со­бой ту­да все сов­ре­мен­ные при­ве­ред­с­т­ва и страс­тиш­ки и от­лич­но пря­чут их под ан­тич­ны­ми ко­лон­на­ми и над­г­роб­ны­ми па­мят­ни­ка­ми, при­чем под­ни­ма­ют боль­шое ли­ко­ва­ние каж­дый раз, ког­да в ан­тич­ной об­с­та­нов­ке най­дут то, что са­ми же пред­ва­ри­тель­но хит­ро зап­ря­та­ли ту­да.

    Один пи­шет сти­хи и уме­ет рыть­ся в сло­ва­ре Ге­си­хия: тот­час же он убеж­да­ет­ся, что приз­ван быть пе­ре­вод­чи­ком Эс­хи­ла и на­хо­дить ве­ру­ющих, ко­то­рые ут­вер­ж­да­ют, что он кон­ге­ни­ален Эс­хи­лу, он, этот жал­кий риф­моп­лет! Дру­гой по­доз­ри­тель­ный оком по­ли­цей­с­ко­го выс­ле­жи­ва­ет все про­ти­во­ре­чия, да­же те­ни про­ти­во­ре­чий, в ко­то­рых про­ви­нил­ся Го­мер; он тра­тит свою жизнь на раз­ры­ва­ние и сши­ва­ние го­ме­ров­с­ких лос­ку­тов, ко­то­рые он сам же спер­ва вык­рал из его ве­ли­ко­леп­но­го оде­яния. Треть­ему не по вку­су мис­те­рии и ор­ги­ас­ти­чес­кие сто­ро­ны древ­нос­ти; он раз и нав­сег­да ре­ша­ет­ся до­пус­кать приз­на­ния лишь разъ­яс­нен­но­го Апол­ло­на и ви­деть в афи­ня­ни­не толь­ко ве­се­ло­го, рас­су­ди­тель­но­го, хо­тя нес­коль­ко без­н­рав­с­т­вен­но­го по­чи­та­те­ля Апол­ло­на. С ка­ким об­лег­че­ни­ем он взды­ха­ет каж­дый раз, ког­да ему уда­ет­ся воз­вес­ти ка­кой-ни­будь тем­ный уго­лок древ­нос­ти на вы­со­ту соб­с­т­вен­но­го прос­ве­ще­ния, ког­да он, нап­ри­мер, от­к­ры­ва­ет в ста­ри­ке Пи­фа­го­ре доб­лес­т­но­го соб­ра­та по прос­ве­ти­тель­ной по­ли­ти­ке! Чет­вер­тый му­чит­ся над раз­ре­ше­ни­ем воп­ро­са, по­че­му судь­ба об­рек­ла Эди­па на столь ужас­ные пос­туп­ки, как убий­с­т­во от­ца и же­нить­ба на род­ной ма­те­ри. Где же тут ви­на? Где по­эти­чес­кая спра­вед­ли­вость?

    Внезапно ему все ста­но­вит­ся по­нят­но: ведь Эдип был соб­с­т­вен­но страс­т­ный ма­лый, не сдер­жи­ва­емый хрис­ти­ан­с­кой кро­тос­тью; од­наж­ды он да­же сов­сем неп­рис­той­но раз­го­ря­чил­ся - ког­да Ти­ре­зий наз­вал его из­вер­гом и прок­ля­ти­ем всей стра­ны. "Будь­те крот­ки, - вот че­му, ве­ро­ят­но, хо­тел учить Со­фокл, - ина­че вы же­ни­тесь на сво­ей ма­те­ри и убь­ете сво­его от­ца!" Еще дру­гие всю жизнь за­ни­ма­ют­ся под­с­че­том сти­хов гре­чес­ких и рим­с­ких по­этов и ра­ду­ют­ся про­пор­ции - 7:13 = 14:26. На­ко­нец, кто-то обе­ща­ет да­же раз­ре­ше­ние та­ко­го воп­ро­са, как го­ме­ров­с­кий, с точ­ки зре­ния пред­ло­гов, и ду­ма­ет с их по­мощью из­в­лечь ис­ти­ну на свет бо­жий. Но все они, при всем раз­ли­чии тен­ден­ций, ко­па­ют­ся и ро­ют­ся в эл­лин­с­кой поч­ве с та­кой не­уто­ми­мос­тью и не­ук­лю­жей не­лов­кос­тью, что серь­ез­но­му дру­гу древ­нос­ти дол­ж­но бук­валь­но сде­лать­ся страш­но. По­это­му у ме­ня яв­ля­ет­ся же­ла­ние взять за ру­ку вся­ко­го спо­соб­но­го или не спо­соб­но­го че­ло­ве­ка, об­на­ру­жи­ва­юще­го из­вес­т­ную про­фес­си­ональ­ную склон­ность к клас­си­циз­му, и про­из­нес­ти пе­ред ним сле­ду­ющую ти­ра­ду: "Зна­ешь ли ты, ка­кие опас­нос­ти уг­ро­жа­ют те­бе, мо­ло­дой че­ло­век, от­п­рав­лен­ный в путь лишь с уме­рен­ным за­па­сом школь­но­го зна­ния? Слы­шал ли ты, что, по сло­вам Арис­то­те­ля, быть уби­тым па­да­ющей ста­ту­ей - зна­чить по­гиб­нуть не тра­ги­чес­кой смер­тью! А имен­но та­кая смерть уг­ро­жа­ет те­бе. Это те­бя удив­ля­ет? Так знай же, что фи­ло­ло­ги в те­че­нии сто­ле­тий пы­та­ют­ся вновь ус­та­но­вить упав­шую и ушед­шую в зем­лю ста­тую гре­чес­кой древ­нос­ти, но до сих пор их си­лы ока­зы­ва­лись не­дос­та­точ­ны­ми; ибо это ко­лосс; по ко­то­ро­му от­дель­ные лю­диш­ки ка­раб­ка­ют­ся точ­но кар­ли­ки. В де­ло пу­ще­ны гро­мад­ные со­еди­нен­ные уси­лия и ры­ча­ги сов­ре­мен­ной куль­ту­ры; но ед­ва ее при­по­ды­мут от зем­ли, как она сно­ва па­да­ет на­зад, да­вя лю­дей в сво­ем па­де­нии. С этим еще мож­но бы­ло бы при­ми­рить­ся, ибо каж­дое жи­вое су­щес­т­во дол­ж­но от че­го-ни­будь по­гиб­нуть. Но кто мо­жет по­ру­чит­ся, что при этих по­пыт­ках са­ма ста­туя не ра­зобь­ет­ся на кус­ки? Фи­ло­ло­ги гиб­нут от гре­чес­ких клас­си­ков - это еще мож­но пе­ре­нес­ти, но ведь сам клас­си­чес­кий мир раз­би­ва­ет­ся на кус­ки по ви­не фи­ло­ло­гов! По­раз­ду­май над этим, лег­ко­мыс­лен­ный мо­ло­дой че­ло­век, и об­ра­тись вспять, ес­ли ты не хо­чешь быть ико­но­бор­цем".

    "И в са­мом де­ле, - ска­зал со сме­хом фи­ло­соф, - зна­чи­тель­ное чис­ло фи­ло­ло­гов об­ра­ти­лись те­перь вспять, как ты то­го тре­бу­ешь. Я наб­лю­даю боль­шую пе­ре­ме­ну срав­ни­тель­но с по­ло­же­ни­ем дел во вре­мя мо­ей юнос­ти. Боль­шое ко­ли­чес­т­во их, соз­на­тель­но или бес­соз­на­тель­но, при­хо­дит к убеж­де­нию, что пря­мое соп­ри­кос­но­ве­ние с клас­си­чес­кой древ­ность для них и бес­по­лез­но, и без­на­деж­но. От то­го-то изу­че­ние клас­си­ков у боль­шин­с­т­ва са­мих фи­ло­ло­гов слы­вет бес­п­лод­ным и от­жив­шим. С тем боль­шей охо­той на­ки­ну­лась эта стая на язы­ко­ве­дов. Здесь, на бес­ко­неч­ных прос­т­ран­с­т­вах све­жев­з­ры­той паш­ни, где в нас­то­ящее вре­мя мо­жет с поль­зой при­ме­нять­ся да­же са­мое уме­рен­ное да­ро­ва­ние и где из­вес­т­ная трез­вость рас­смат­ри­ва­ет­ся как по­ло­жи­тель­ный та­лант, при но­виз­не и не­ус­той­чи­вос­ти ме­то­дов и пос­то­ян­ной опас­нос­ти фан­тас­ти­чес­ких заб­луж­де­ний - здесь, где ра­бо­та сом­к­ну­тым стро­ем яв­ля­ет­ся на­ибо­лее же­ла­тель­ной, - здесь приб­ли­жа­юще­го но­вич­ка не оше­лом­ля­ет тот из­го­ня­ющий го­лос бо­жес­т­ва, ко­то­рый зву­чал ему из раз­ва­лин древ­не­го ми­ра. Здесь еще каж­до­го встре­ча­ют с рас­п­рос­тер­ты­ми объ­яти­ями, и да­же тот, ко­го Со­фокл и Арис­то­фан ни­ког­да не на­во­ди­ли на зна­чи­тель­ную мысль и ли не­за­уряд­ное чув­с­т­во, мо­жет с ус­пе­хом сто­ять за эти­мо­ло­ги­чес­ким стан­ком или за­ни­мать­ся со­би­ра­ни­ем за­те­ряв­ших­ся ди­алек­ти­чес­ких пе­ре­жит­ков - и так сре­ди свя­зы­ва­ния и раз­вя­зы­ва­ния, со­би­ра­ния и рас­се­ива­ния, бе­гот­ни взад и впе­ред и заг­ля­ды­ва­ния в раз­лич­ные кни­ги бу­дет не­за­мет­но про­хо­дить его день. Но вот от это­го при­но­ся­ще­го столь боль­шую поль­зу язы­ко­ве­да тре­бу­ет­ся, преж­де все­го, что­бы был он учи­те­лем! И имен­но ему, со­об­раз­но сво­им обя­зан­нос­тям, над­ле­жит пре­по­да­вать для бла­га гим­на­зи­чес­кой мо­ло­де­жи неч­то о древ­них ав­то­рах, от­но­си­тель­но ко­то­рых у не­го са­мо­го ни­ког­да не бы­ло са­мос­то­ятель­ных впе­чат­ле­ний и еще ме­нее по­ни­ма­ния. Ка­кое зат­руд­ни­тель­ное по­ло­же­ние! Древ­ний мир ему ни­че­го не го­во­рит, сле­до­ва­тель­но, и ему не­че­го ска­зать о древ­нем ми­ре. Вне­зап­но у не­го ста­но­вить­ся свет­ло и лег­ко на ду­ше: ведь не да­ром же он язы­ко­вед! Не да­ром те ав­то­ры пи­са­ли по-ла­ты­ни и по-гре­чес­ки! И вот он тот­час ве­се­ло прис­ту­па­ет к эти­мо­ло­ги­зи­ро­ва­нию Го­ме­ра, прив­ле­кая на по­мощь ли­тов­с­кий или цер­ков­но-сла­вян­с­кий язык, а преж­де все­го свя­щен­ный сан­с­к­рит, как буд­то бы школь­ные уро­ки гре­чес­ко­го язы­ка яв­ля­ют­ся толь­ко пред­ло­гом для все­об­ще­го вве­де­ния в язы­коз­на­нии и как буд­то бы Го­мер по­ви­нен лишь в од­ном прин­ци­пи­аль­ном не­дос­тат­ке - в том, что не на­пи­сан на древ­нем ин­до­ев­ро­пей­с­ком на­ре­чии. Кто зна­ком с сов­ре­мен­ны­ми гим­на­зи­ями, зна­ет, как чуж­ды их учи­те­ля клас­си­чес­кой тен­ден­ции и как имен­но из соз­на­ния это­го не­дос­тат­ка вы­те­ка­ет пре­об­ла­да­ние у по­доб­ных уче­ных за­ня­тий срав­ни­тель­ным язы­коз­на­ни­ем".

    Я же ду­маю, - ска­зал спут­ник, - важ­но имен­но то, что­бы пре­по­да­ва­тель клас­си­чес­кой об­ра­зо­ван­нос­ти не сме­ши­вал сво­их гре­ков и рим­лян с дру­ги­ми вар­вар­с­ки­ми на­ро­да­ми и что­бы гре­чес­кий и ла­тин­с­кие язы­ки ни­ког­да не мог­ли бы для не­го стать на од­ну ли­нию с дру­ги­ми язы­ка­ми. Как раз для его клас­си­чес­кой тен­ден­ции без­раз­лич­но, сов­па­да­ет ли ске­лет этих язы­ков со ске­ле­та­ми дру­гих и род­с­т­вен ли он им. Для не­го суть де­ла не в сов­па­де­ни­ях. Имен­но не об­щее, имен­но то, что воз­но­сит эти на­ро­ды как не-вар­вар­с­кие вы­со­ко над все­ми ос­таль­ны­ми, дол­ж­но при­тя­ги­вать его ис­тин­ные сим­па­тии, пос­коль­ку он яв­ля­ет­ся пре­по­да­ва­те­лем нас­то­ящей об­ра­зо­ван­нос­ти и име­ет же­ла­ние пре­об­ра­зо­вать са­мо­го се­бя сог­лас­но воз­вы­шен­но­му про­об­ра­зу клас­си­чес­ко­го ми­ра".

    "Быть мо­жет, я оши­ба­юсь, - ска­зал фи­ло­соф, - но у ме­ня воз­ни­ка­ет по­доз­ре­ние, что при том ме­то­де, по ко­то­ро­му те­перь в гим­на­зии обу­ча­ют ла­ты­ни и гре­чес­ко­му, ут­ра­чи­ва­ет­ся имен­но уме­ние вла­деть язы­ком, неп­ри­нуж­ден­ное, об­на­ру­жи­ва­юще­еся в раз­го­во­ре и пись­ме гос­под­с­т­во над ним; неч­то, ха­рак­те­ри­зо­вав­шее мое, прав­да, те­перь уже силь­но ус­та­рев­шее и по­ре­дев­шее по­ко­ле­ние. Те­пе­реш­ние же учи­те­ля, ка­жет­ся мне, до та­кой сте­пе­ни вда­ют­ся со сво­ими уче­ни­ка­ми в ге­не­ти­чес­кое и ис­то­ри­чес­кое рас­смот­ре­ние, что в кон­це кон­цов в луч­шем слу­чае из них вы­хо­дят ма­лень­кие сан­с­к­ри­то­ве­ды, про­из­во­ди­те­ли эти­мо­ло­ги­чес­ких фе­йер­вер­ков или конъ­ек­ту­раль­ные де­бо­ши­ры. Но ни один из них не в сос­то­янии, по­доб­но нам, ста­ри­кам, с удо­воль­с­т­ви­ем чи­тать сво­его Пла­то­на или Та­ци­та. По­это­му, быть мо­жет, гим­на­зии и те­перь еще слу­жат рас­сад­ни­ка­ми уче­нос­ти, но это не та уче­ность, ко­то­рая яв­ля­ет­ся ес­тес­т­вен­ным, неп­ред­на­ме­рен­ным ре­зуль­та­том об­ра­зо­ва­ния, нап­рав­лен­но­го к бла­го­род­ней­шим це­лям; ее ско­рее мож­но срав­нить с ги­пер­т­ро­фи­чес­кой опу­холью нез­до­ро­во­го те­ла. И гим­на­зии - рас­сад­ни­ки этой уче­ной жир­ной не­мо­чи - за­час­тую да­же вы­рож­да­ют­ся в ат­ле­ти­чес­кие шко­лы то­го эле­ган­т­но­го вар­вар­с­т­ва, ко­то­рое те­перь чван­ли­во зо­вет се­бя сов­ре­мен­ной не­мец­кой куль­ту­рой".

    "Но где же, - спро­сил спут­ник, - бу­дут ис­кать се­бе убе­жи­ща те нес­час­т­ные мас­сы учи­те­лей, ко­то­рых при­ро­да не на­де­ли­ла спо­соб­нос­тью к ис­тин­но­му об­ра­зо­ва­нию и ко­то­рые лишь в си­лу из­вес­т­ной не­нор­маль­нос­ти, в си­лу то­го, что из­бы­ток школ тре­бу­ет из­быт­ка учи­те­лей, и для про­кор­м­ле­ния са­мих се­бя дош­ли до при­тя­за­ния изоб­ра­жать из се­бя пре­по­да­ва­те­лей об­ра­зо­ван­нос­ти? Ку­да де­вать­ся им, ес­ли древ­ний мир влас­т­но от­вер­га­ет их? Раз­ве не дол­ж­ны они пасть жер­т­вой тех сил сов­ре­мен­нос­ти, ко­то­рые изо дня в день взы­ва­ют к ним не­ус­тан­но из всех ор­га­нов прес­сы: "Мы - куль­ту­ра! Мы - об­ра­зо­ва­ние! Мы - сто­им на вы­со­те! Мы - вер­ши­на пи­ра­ми­ды! Мы - цель ми­ро­вой ис­то­рии!" - ког­да они слы­ша­ли соб­лаз­ни­тель­ные обе­ща­ния, ког­да пе­ред ни­ми в га­зе­тах и жур­на­лах вос­х­ва­ля­ют имен­но по­зор­ней­шие зна­ме­ния не­куль­тур­нос­ти, пле­бей­с­кую пуб­лич­ность так на­зы­ва­емых куль­тур­ных ин­те­ре­сов, выс­тав­ляя их как фун­да­мент со­вер­шен­но но­вой и в выс­шей сте­пе­ни зре­лой фор­мой об­ра­зо­ва­ния. Где же ос­та­ет­ся ис­кать убе­жи­ща этим нес­час­т­ным, ес­ли в них жи­во еще хо­тя бы сла­бое по­доз­ре­ние лжи­вос­ти упо­мя­ну­тых обе­ща­ний, - где же, как не в са­мой ту­пой, мик­ро­ло­ги­чес­ки бес­п­лод­ной на­уч­нос­ти, что­бы по край­ней ме­ре здесь бо­лее не слы­шать не­ус­тан­но­го воп­ля об­ра­зо­ван­нос­ти? Раз­ве не вы­нуж­де­ны они, прес­ле­ду­емые та­ким об­ра­зом, по­доб­но стра­усу спря­тать свою го­ло­ву в ку­чу пес­ка? И не ис­тин­ное ли для них счас­тье, эта воз­мож­ность вес­ти му­равь­иную жизнь, за­рыв­шись в ди­алек­тах, эти­мо­ло­ги­ях и лин­г­вис­ти­чес­ких ком­мен­та­ри­ях, хо­тя бы и на мно­го­мил­ли­он­ном рас­сто­янии от ис­тин­но­го об­ра­зо­ва­ния, но за­то по край­ней ме­ре с зат­к­ну­ты­ми уша­ми, не дос­туп­ны­ми и глу­хи­ми го­ло­су эле­ган­т­ной куль­ту­ры вре­ме­ни?.

    "Ты прав, друг мой, - ска­зал фи­ло­соф, - но где же та же­лез­ная не­об­хо­ди­мость, в си­лу ко­то­рой не­из­бе­жен из­ли­шек об­ра­зо­ва­тель­ных школ, а зна­чит и из­ли­шек учи­те­лей? Ведь мы же яс­но соз­на­ем, что тре­бо­ва­ние та­ко­го из­лиш­ка раз­да­ет­ся из сфе­ры, враж­деб­ной об­ра­зо­ва­нию, и что ре­зуль­та­ты его бла­гоп­ри­ят­с­т­ву­ют толь­ко не­об­ра­зо­ван­нос­ти. В дей­с­т­ви­тель­нос­ти же речь о та­кой же­лез­ной не­об­хо­ди­мос­ти мо­жет ид­ти лишь пос­толь­ку, пос­коль­ку сов­ре­мен­ное го­су­дар­с­т­во при­вык­ло по­да­вать свой го­лос в этих де­лах, соп­ро­вож­дая свои тре­бо­ва­ния бря­ца­ни­ем бран­ных дос­пе­хов. Пос­лед­нее яв­ле­ние, прав­да, про­из­во­дит на боль­шин­с­т­во лю­дей та­кое же впе­чат­ле­ние, как ес­ли бы им ве­ща­ла веч­ная же­лез­ная не­об­хо­ди­мость пер­вич­ный за­кон всех ве­щей. Но все же выс­ту­па­ющие с та­ки­ми тре­бо­ва­ни­ями куль­тур­ное го­су­дар­с­т­во, как его те­перь на­зы­ва­ют, есть неч­то иное и ста­ло вещью са­мо­по­нят­ной лишь за пос­лед­ние пол­ве­ка, то есть в эпо­ху, ко­то­рой по соб­с­т­вен­но­му из­люб­лен­но­му вы­ра­же­нию, ка­жет­ся са­мо­по­нят­ным че­рес­чур мно­гое, что са­мо по се­бе еще от­нюдь не по­нят­но са­мо со­бой. Как раз на­ибо­лее мо­гу­щес­т­вен­ное сов­ре­мен­ное го­су­дар­с­т­во, Прус­сия, так серь­ез­но от­нес­лось к это­му пра­во вер­хов­но­го ру­ко­во­ди­тель­с­т­ва в де­ле об­ра­зо­ва­ния и шко­лы, что, при­ни­мая во вни­ма­ние от­ва­гу, свой­с­т­вен­ную это­му го­су­дар­с­т­вен­но­му пра­во­по­ряд­ку, ус­во­ен­ный им сом­ни­тель­ный прин­цип по­лу­ча­ет об­щее уг­ро­жа­ющее, а для ис­тин­но­го не­мец­ко­го ду­ха по­ло­жи­тель­но опас­ное зна­че­ние. Ибо с этой сто­ро­ны мы на­хо­дим фор­маль­но сис­те­ма­ти­зи­ро­ван­ное стрем­ле­ние под­нять гим­на­зию до так на­зы­ва­емо­го уров­ня вре­ме­ни. Здесь проц­ве­та­ют все те ме­роп­ри­ятия, при по­мо­щи ко­то­рых, воз­мож­но, боль­шее чис­ло уче­ни­ков приш­по­ри­ва­ет­ся и ста­но­вит­ся при­год­ным к гим­на­зи­чес­ко­му вос­пи­та­нию; здесь го­су­дар­с­т­во да­же с та­ким ус­пе­хом при­ме­ни­ло свое на­имо­гу­щес­т­вен­ней­шее сред­с­т­во - да­ро­ва­ние из­вес­т­ных льгот по во­ен­ной служ­бе, что, по не­ли­цеп­ри­ят­но­му сви­де­тель­с­т­ву го­су­дар­с­т­вен­ных чи­нов­ни­ков, это и толь­ко это объ­яс­ня­ет об­щее пе­ре­пол­не­ние всех прус­ских гим­на­зий и нас­то­ятель­ную неп­рек­ра­ща­ющу­юся пот­реб­ность в от­к­ры­тии но­вых. Что же бо­лее мо­жет сде­лать го­су­дар­с­т­во для по­ощ­ре­ния та­ко­го из­быт­ка об­ра­зо­ва­тель­ных за­ве­де­ний, как ни при­вес­ти в не­об­хо­ди­мую связь с гим­на­зи­ей все выс­шее и боль­шую часть низ­ших чи­нов­ничь­их дол­ж­нос­тей, а так­же и пра­во по­се­ще­ния уни­вер­си­те­та и да­же са­мые зна­чи­тель­ные во­ен­ные льго­ты; и это в стра­не, где все­це­ло одоб­ря­емая на­ро­дом все­об­щая во­ин­с­кая по­вин­ность на ря­ду с са­мым не­ог­ра­ни­чен­ным по­ли­ти­чес­ким чес­то­лю­би­ем чи­нов­ни­ков бес­соз­на­тель­но вле­кут на эти пу­ти все ода­рен­ные на­ту­ры. Здесь на гим­на­зию смот­рят как на из­вес­т­ную сту­пень к по­чес­тям; и все, что толь­ко обу­ре­ва­ет­ся вле­че­ни­ем к ад­ми­нис­т­ра­тив­ным сфе­рам, ока­зы­ва­ет­ся на до­ро­ге гим­на­зии. Но­вое и не­сом­нен­но ори­ги­наль­ное яв­ле­ние в том, что го­су­дар­с­т­во бе­рет на се­бя роль мис­та­го­га куль­ту­ры и, за­бо­тясь о дос­ти­же­нии сво­их це­лей, при­нуж­да­ет каж­до­го из сво­их слуг по­яв­лять­ся пе­ред со­бой толь­ко с фа­ке­лом все­об­ще­го сан­к­ци­они­ро­ван­но­го го­су­дар­с­т­вом об­ра­зо­ва­ния, при­чем в не­вер­ном мер­ца­нии этих фа­ке­лов граж­да­нин дол­жен сно­ва уз­на­вать са­мо го­су­дар­с­т­во как выс­шую цель, как наг­ра­ду за все свои об­ра­зо­ва­тель­ные тру­ды.

    Последнее яв­ле­ние, прав­да, дол­ж­но бы­ло при­вес­ти в не­до­уме­ние; оно дол­ж­но бы­ло на­пом­нить род­с­т­вен­ную, пос­те­пен­но раз­га­дан­ную тен­ден­цию фи­ло­со­фии, ко­то­рая в свое вре­мя по­ощ­ря­лась го­су­дар­с­т­вом и име­ла вви­ду це­ли го­су­дар­с­т­ва - тен­ден­цию ге­ге­лев­с­кой фи­ло­со­фии. По­жа­луй, не бы­ло бы да­же пре­уве­ли­че­ни­ем ут­вер­ж­дать, что в де­ле под­чи­не­ния всех об­ра­зо­ва­тель­ных стрем­ле­ний го­су­дар­с­т­вен­ным це­лям Прус­сии с ус­пе­хом вос­поль­зо­ва­лась прак­ти­чес­ки при­ме­ни­мым нас­ле­ди­ем ге­ге­лев­с­кой фи­ло­со­фии; ее апо­фе­оз го­су­дар­с­т­ва дос­тиг сво­ей выс­шей точ­ки имен­но в этом под­чи­не­нии".

    "Но, - спро­сил спут­ник, - ка­кие же на­ме­ре­ния мо­жет прес­ле­до­вать го­су­дар­с­т­во та­кой стран­ной тен­ден­ци­ей? А что оно их прес­ле­ду­ет, вы­те­ка­ет уже из то­го, что прус­ские школь­ные ус­ло­вия вы­зы­ва­ют вос­хи­ще­ние дру­гих го­су­дарств, серь­ез­но взве­ши­ва­ют­ся ими и кое-где на­хо­дят под­ра­жа­те­лей. Эти дру­гие го­су­дар­с­т­ва, оче­вид­но, пред­по­ла­га­ют здесь неч­то, в та­кой же ме­ре спо­соб­с­т­ву­ющее проч­нос­ти и си­ле го­су­дар­с­т­ва, как и прос­лав­лен­ная и став­шая впол­не по­пу­ляр­ной все­об­щая во­ин­с­кая по­вин­ность. Там, где каж­дый пе­ри­оди­чес­ки с гор­дос­тью но­сит сол­дат­с­кий мун­дир, где поч­ти каж­дый, бла­го­да­ря гим­на­зии, вос­п­ри­нял обез­ли­чи­ва­ющую, как мун­дир, го­су­дар­с­т­вен­ную куль­ту­ру, там эн­ту­зи­ас­ты го­то­вы го­во­рить чуть ли не об ан­тич­ных вре­ме­нах, о дос­тиг­ну­том толь­ко од­наж­ды, в древ­нем ми­ре, все­мо­гу­щес­т­ве го­су­дар­с­т­ва, ко­то­рую поч­ти каж­дый юно­ша, в си­лу ин­с­тин­к­та и вос­пи­та­ния, при­учил­ся счи­тать рас­све­том и ве­ли­чай­шей целью че­ло­ве­чес­ко­го вос­пи­та­ния".

    "Положим, - ска­зал фи­ло­соф, - та­кое срав­не­ние пре­уве­ли­че­но и хро­ма­ет на обе но­ги. Ан­тич­ный го­су­дар­с­т­вен­ный строй ос­та­вал­ся слиш­ком да­ле­ким имен­но ути­ли­тар­ным со­об­ра­же­ни­ям, что­бы приз­на­вать зна­че­ние об­ра­зо­ва­ния лишь пос­толь­ку, пос­коль­ку оно не­пос­ред­с­т­вен­но при­но­си­ло ему поль­зу, или по­дав­лять стрем­ле­ния, ко­то­рые не под­да­ют­ся тот­час же ис­поль­зо­ва­нию в его ви­дах. Глу­бо­ко­мыс­лен­ный грек имен­но по­то­му пи­тал к го­су­дар­с­т­ву поч­ти по­ра­жа­ющее сов­ре­мен­но­го че­ло­ве­ка чув­с­т­во вос­хи­ще­ния и бла­го­дар­нос­ти, что соз­на­вал, как не­мыс­ли­мо раз­ви­тие са­мо­ма­лей­ше­го за­ро­ды­ша куль­ту­ры по­ми­мо та­ко­го по­пе­чи­тель­но­го и ох­ра­ни­тель­но­го ус­та­нов­ле­ния; по­это­му вся его не­под­ра­жа­емая и един­с­т­вен­ная во все вре­ме­на куль­ту­ра раз­рос­лась так пыш­но бла­го­да­ря за­бот­ли­вос­ти и муд­ро­му прик­ры­тию по­пе­чи­тель­ных и ох­ра­ни­тель­ных уч­реж­де­ний го­су­дар­с­т­ва. Го­су­дар­с­т­во бы­ло для его куль­ту­ры не пог­ра­нич­ным стра­жем, но ре­гу­ля­то­ром или над­с­мот­р­щи­ком, но креп­ким, мус­ку­лис­тым, во­ору­жен­ным для борь­бы то­ва­ри­щем и по­пут­чи­ком, ко­то­рый про­во­жал сво­его дос­той­но­го прек­ло­не­ния, бо­лее бла­го­род­но­го и как бы свер­х­зем­но­го дру­га, ох­ра­няя его от су­ро­вой дей­с­т­ви­тель­нос­ти и по­лу­чая за это бла­го­дар­ность. Ес­ли же те­перь сов­ре­мен­ное го­су­дар­с­т­во пре­тен­ду­ет на по­доб­ную вос­тор­жен­ную бла­го­дар­ность, то это, ра­зу­ме­ет­ся, не по­то­му, что оно соз­на­ет за со­бой ры­цар­с­кие от­но­ше­ния к выс­ше­му об­ра­зо­ва­нию и ис­кус­ству. Ибо с этой сто­ро­ны его про­шед­шее так же по­зор­но, как и его нас­то­ящее. Что­бы убе­дить­ся, сле­ду­ет толь­ко по­ду­мать о том, как чтит­ся па­мять на­ших ве­ли­ких по­этов и ху­дож­ни­ков в гер­ман­с­ких сто­ли­цах и нас­коль­ко вы­со­чай­шие ху­до­жес­т­вен­ные за­мыс­лы этих не­мец­ких ху­дож­ни­ков под­дер­жи­ва­ют­ся со сто­ро­ны го­су­дар­с­т­ва.

    Таким об­ра­зом, дол­ж­ны су­щес­т­во­вать осо­бые при­чи­ны как для той го­су­дар­с­т­вен­ной тен­ден­ции, ко­то­рая все­воз­мож­ны­ми пу­тя­ми по­ощ­ря­ет то, что на­зы­ва­ют об­ра­зо­ва­ни­ем, так и для по­ощ­ря­емой та­ким об­ра­зом куль­ту­ры, под­чи­ня­ющей­ся вы­шес­ка­зан­ной го­су­дар­с­т­вен­ной тен­ден­ции, с ис­тин­но не­мец­ким ду­хом и с об­ра­зо­ва­ни­ем, ко­то­рое бы ве­ло от не­го свое на­ча­ло и ко­то­рое я те­бе, друг мой, об­ри­со­вал бег­лы­ми чер­та­ми, эта го­су­дар­с­т­вен­ная тен­ден­ция на­хо­дит­ся в от­к­ры­той или тай­ной враж­де. По­это­му тот дух об­ра­зо­ва­ния, ко­то­рый бла­гоп­ри­ятен го­су­дар­с­т­вен­ной тен­ден­ции и к ко­то­ро­му она от­но­сит­ся с жи­вым со­чув­с­т­ви­ем, зас­тав­ля­ющим дру­гие стра­ны вос­хи­щать­ся ее пос­та­нов­кой школь­но­го де­ла, дол­жен про­ис­хо­дить из сфе­ры, не соп­ри­ка­са­ющей­ся с тем чис­то не­мец­ким ду­хом, ко­то­рый столь чу­дес­но го­во­рит нам из внут­рен­не­го яд­ра не­мец­кой ре­фор­ма­ции, не­мец­кой му­зы­ки, не­мец­кой фи­ло­со­фии и на ко­то­рый, как на бла­го­род­но­го из­г­нан­ни­ка, так рав­но­душ­но, так ос­кор­би­тель­но взи­ра­ет это рос­кош­но про­из­рас­та­ющее под сан­к­ци­ей го­су­дар­с­т­ва об­ра­зо­ва­ние. Ис­тин­но не­мец­кий дух - это чуж­дый при­ше­лец: оди­но­ко и пе­чаль­но он про­хо­дит ми­мо, а там рас­ка­чи­ва­ют ка­диль­ни­цы пе­ред той псев­до­куль­ту­рой, ко­то­рая, под воп­ли «обра­зо­ван­ных» учи­те­лей и га­зет­ных пи­сак, прис­во­ила се­бе его имя, его по­чес­ти и ве­дет пос­тыд­ную иг­ру со сло­вом «не­мец­кий». Для че­го ну­жен го­су­дар­с­т­ву этот пе­ре­из­бы­ток об­ра­зо­ва­тель­ных уч­реж­де­ний и учи­те­лей? К че­му это ос­но­ван­ное на ши­ро­ких на­ча­лах на­род­ное об­ра­зо­ва­ние и на­род­ное прос­ве­ще­ние? По­то­му что не­на­ви­дят чис­то не­мец­кий дух, по­то­му что бо­ят­ся чис­то арис­ток­ра­ти­чес­кой при­ро­ды ис­тин­но­го об­ра­зо­ва­ния, по­то­му что хо­тят до­вес­ти до са­мо­из­г­на­ния круп­ные еди­нич­ные лич­нос­ти, на­саж­дая и пи­тая в мас­се об­ра­зо­ва­тель­ные пре­тен­зии, по­то­му что пы­та­ют­ся из­бе­жать стро­гой и су­ро­вой дис­цип­ли­ны ве­ли­ких вож­дей, вну­шая мас­се, что она са­ма най­дет до­ро­гу с по­мощью пу­те­вод­ной звез­ды го­су­дар­с­т­ва!

    Новый фе­но­мен! Го­су­дар­с­т­во в ро­ли пу­те­вод­ной звез­ды об­ра­зо­ва­ния! Од­на­ко ме­ня уте­ша­ет од­но: этот не­мец­кий дух, с ко­то­рым так бо­рют­ся, ко­то­рые под­ме­нен пес­т­ро ра­зук­ра­шен­ным за­мес­ти­те­лем, - этот дух храбр. Сра­жа­ясь, он пробь­ет­ся впе­ред ког­да-ни­будь в бо­лее свет­лую эпо­ху; бла­го­род­ный, ка­ков он есть, и по­бе­до­нос­ный, ка­ким он бу­дет, он сох­ра­нит не­ко­то­рое чув­с­т­во со­жа­ле­ния по от­но­ше­нию к го­су­дар­с­т­ву, ко­то­рое, бу­ду­чи до­ве­де­но до край­нос­ти, в ми­ну­ту нуж­ды ух­ва­ти­лось за псев­до­куль­ту­ру как за со­юз­ни­цу. Ибо, в кон­це кон­цов, кто мо­жет оце­нить труд­ность за­да­чи уп­рав­лять людь­ми, т. е. под­дер­жи­вать за­кон, по­ря­док, спо­кой­с­т­вие и мир сре­ди мно­гих мил­ли­онов, в боль­шин­с­т­ве слу­ча­ев бес­п­ре­дель­но эго­ис­ти­чес­ких, нес­п­ра­вед­ли­вых, не­чес­т­ных, за­вис­т­ли­вых, злоб­ных и при­том ог­ра­ни­чен­ных и уп­ря­мых лю­дей, и в то же вре­мя пос­то­ян­но от­с­та­ивать от жад­ных со­се­дей и ко­вар­ных раз­бой­ни­ков то нем­но­гое, что приб­ре­ло се­бе го­су­дар­с­т­во? Та­кое уг­ро­жа­емое го­су­дар­с­т­во хва­та­ет­ся за вся­ко­го со­юз­ни­ка. А ес­ли к то­му же пос­лед­ний сам пред­ла­га­ет се­бя в на­пы­щен­ных ти­ра­дах, на­зы­ва­ет его, го­су­дар­с­т­во, как, нап­ри­мер, Ге­гель, аб­со­лют­но со­вер­шен­ным эти­чес­ким ор­га­низ­мом и ста­вит за­да­чу об­ра­зо­ва­ния каж­до­го че­ло­ве­ка - отыс­кать мес­то и по­ло­же­ние, на ко­то­ром он мог бы с на­иболь­шей поль­зой слу­жить го­су­дар­с­т­ву, то что же уди­ви­тель­но­го, что го­су­дар­с­т­во без даль­ней­ших око­лич­нос­тей бро­са­ет­ся на шею к та­ко­му нап­ра­ши­ва­юще­му­ся со­юз­ни­ку и в свою оче­редь с пол­ным убеж­де­ни­ем на­чи­на­ет вос­к­ли­цать сво­им гус­тым ба­сом вар­ва­ра: "Да! Ты - об­ра­зо­ва­ние! Ты - куль­ту­ра!".




Лекция четвертая



(читанная 5 марта 1872 г.)

    Уважаемые слу­ша­те­ли! Пос­ле то­го как вы до сих пор не­из­мен­но сле­ди­ли за мо­им рас­ска­зом и мы со­об­ща пре­одо­ле­ли уеди­нен­ный, мес­та­ми ос­кор­би­тель­ный ди­алог - меж­ду фи­ло­со­фом и его спут­ни­ком, я мо­гу пи­тать на­деж­ду, что вы те­перь, как вы­нос­ли­вые плов­цы, го­то­вы пре­воз­мочь и вто­рую по­ло­ви­ну пла­ванья, тем бо­лее что мо­гу вам обе­щать по­яв­ле­ние но­вых ма­ри­оне­ток на ма­лень­кой сце­не ку­коль­но­го те­ат­ра мо­их пе­ре­жи­ва­ний; по­это­му я по­ла­гаю, что ес­ли вы вы­дер­жа­ли все пре­ды­ду­щее, то вол­ны рас­ска­за те­перь быс­т­рее и лег­че до­не­сут вас до кон­ца. Мы ско­ро до­бе­рем­ся до по­во­рот­но­го пун­к­та, и бу­дет це­ле­со­об­раз­но еще раз в ко­рот­ком рет­рос­пек­тив­ном взгля­де за­пе­чат­леть все то, что мы, по-ви­ди­мо­му, из­в­лек­ли из час­то ме­няв­ше­го­ся раз­го­во­ра на­ших фи­ло­ло­гов.

    "Оставайся на сво­ем пос­ту, - взы­вал фи­ло­соф к сво­ему спут­ни­ку, - так как ты име­ешь пра­во на­де­ять­ся. Ведь все яс­нее об­на­ру­жи­ва­ет­ся от­сут­с­т­вие у нас об­ра­зо­ва­тель­ных уч­реж­де­ний и не­об­хо­ди­мость их иметь. На­ши гим­на­зии, пред­наз­на­чен­ные по сво­ему пла­ну для этой це­ли, сде­ла­лись ли­бо пи­том­ни­ка­ми сом­ни­тель­ной куль­ту­ры, с глу­бо­кой не­на­вис­тью от­тал­ки­ва­ющей от се­бя ис­тин­ное, т. е. арис­ток­ра­ти­чес­кое, опи­ра­юще­еся на муд­рый под­бор умов об­ра­зо­ва­ния, ли­бо вы­ра­щи­ва­ет мик­ро­ло­ги­чес­кую, су­хую во всех от­но­ше­ни­ях, чуж­дую об­ра­зо­ва­нию уче­ность, дос­то­ин­с­т­во ко­то­рой, быть мо­жет, и сос­то­ит имен­но в том, что она по край­ней ме­ре при­туп­ля­ет вос­п­ри­им­чи­вость взо­ра и слу­ха к ис­ку­ше­ни­ям упо­мя­ну­той сом­ни­тель­ной куль­ту­ры".Фи­ло­соф преж­де все­го об­ра­тил вни­ма­ние сво­его спут­ни­ка на стран­ное вы­рож­де­ние, ко­то­рое дол­ж­но бы­ло нас­ту­пать в са­мом яд­ре куль­ту­ры для то­го, что­бы го­су­дар­с­т­во мог­ло счи­тать се­бя гос­по­ди­ном, что­бы оно с ее по­мощью мог­ло прес­ле­до­вать свои го­су­дар­с­т­вен­ные це­ли и в со­юзе с ней бо­роть­ся про­тив чу­жих, враж­деб­ных сил, так же как и про­тив ду­ха, ко­то­рый фи­ло­соф от­ва­жил­ся наз­вать "истин­но не­мец­ким". Этот дух, при­ко­ван­ный в си­лу бла­го­род­ней­шей пот­реб­нос­ти к гре­кам, сох­ра­нив­ший­ся му­жес­т­вен­ным и вы­нос­ли­вым в те­че­нии все­го тя­же­ло­го прош­ло­го, чис­тый и воз­вы­шен­ный по сво­им це­лям, спо­соб­ный, бла­го­да­ря сво­ему ис­кус­ству, к вер­хов­ной за­да­че, к ос­во­бож­де­нию сов­ре­мен­но­го че­ло­ве­ка от прок­ля­тия сов­ре­мен­нос­ти, - этот дух осуж­ден жить вда­ли, ос­та­ва­ясь ли­шен­ным сво­его нас­ле­дия. Но ког­да его про­тяж­ные жа­ло­бы раз­да­ют­ся в пус­ты­не сов­ре­мен­нос­ти, тог­да они пу­га­ют ее мно­го­люд­ный и пес­т­рый об­ра­зо­ва­тель­ный ка­ра­ван. Не изум­ле­ние, а ис­пуг дол­жен был ох­ва­тить, гла­си­ло мне­ние фи­ло­со­фа, не бо­яз­ли­во убе­гать, а на­па­дать со­ве­то­вал он. Осо­бен­но убеж­дал он сво­его спут­ни­ка не от­но­сить ее слиш­ком бе­реж­но и рас­чет­ли­во к той лич­нос­ти, ко­то­рая, бла­го­да­ря выс­ше­му ин­с­тин­к­ту, явит­ся но­си­тель­ни­цей ан­ти­па­тии к сов­ре­мен­но­му вар­вар­с­т­ву. "Пусть она по­гиб­нет; пи­фий­с­кий бог без зат­руд­не­ния най­дет но­вый тре­нож­ник и но­вую пи­фию, лишь бы ми­фи­чес­кие па­ры еще про­дол­жа­ли по­ды­мать­ся из глу­би­ны".

    И сно­ва фи­ло­соф воз­вы­сил свой го­лос: "За­меть­те же хо­ро­шень­ко, друзья, - ска­зал он, - что вы не дол­ж­ны сме­ши­вать двух ве­щей. Очень мно­го­му дол­жен на­учить­ся че­ло­век, что­бы жить, что­бы вес­ти свою борь­бу за су­щес­т­во­ва­ние; но все, что он, как ин­ди­вид, изу­ча­ет и пред­п­ри­ни­ма­ет с этой целью, не име­ет еще ни­че­го об­ще­го с об­ра­зо­ва­ни­ем. Пос­лед­нее, нап­ро­тив, на­чи­на­ет­ся толь­ко в воз­душ­ной сфе­ре, ко­то­рая прос­ти­ра­ет­ся вы­со­ко над ми­ром нуж­ды, борь­бы за су­щес­т­во­ва­ние и раз­ных жиз­нен­ных пот­реб­нос­тей. Спра­ши­ва­ет­ся толь­ко, как вы­со­ко оце­ни­ва­ет­ся че­ло­век соб­с­т­вен­ный субъ­ект на­ря­ду с дру­ги­ми субъ­ек­та­ми, как мно­го сил он тра­тит на ту ин­ди­ви­ду­аль­ную жиз­нен­ную борь­бу. Мно­гие мо­гут пу­тем сто­ичес­ко­го ог­ра­ни­че­ния сво­их пот­реб­нос­тей ско­ро и лег­ко под­нять­ся до тех сфер, где они бу­дут в сос­то­янии за­быть се­бя и сбро­сить свой субъ­ект, что­бы в сол­неч­ной сис­те­ме без­в­ре­мен­ных и без­лич­ных ин­те­ре­сов нас­лаж­дать­ся веч­ной юнос­тью. Дру­гие же так рас­тя­ги­ва­ют в ши­ри­ну вли­яние и пот­реб­нос­ти сво­его субъ­ек­та и стро­ят в та­ком гран­ди­оз­ном раз­ме­ре мав­зо­лей сво­его «я», как буд­то они та­ким пу­тем при­об­ре­тут воз­мож­ность одо­леть в еди­но­бор­с­т­ве сво­его ис­по­лин­с­ко­го про­тив­ни­ка - «вре­мя». И в та­ком стрем­ле­нии об­на­ру­жи­ва­ет­ся жаж­да бес­смер­тия; бо­гат­с­т­во и власть, муд­рость, при­сут­с­т­вие ду­ха, крас­но­ре­чие, цве­ту­щая сла­ва, вес­кое имя - все здесь ста­но­вит­ся лишь сред­с­т­вом для не­на­сыт­ной лич­ной во­ли к жиз­ни, тре­бу­ющей но­вой жиз­ни, ал­чу­щей веч­нос­ти, в кон­це кон­цов лишь приз­рач­ной.

    Но да­же и в этой вы­со­чай­шей фор­ме субъ­ек­та, и в на­ибо­лее ин­тен­сив­ной пот­реб­нос­ти та­ко­го рас­ши­рен­но­го и как бы кол­лек­тив­но­го ин­ди­ви­да еще нет соп­ри­кос­но­ве­ния с ис­тин­ным об­ра­зо­ва­ни­ем. И ес­ли, нап­ри­мер, с этой сто­ро­ны раз­да­ет­ся тре­бо­ва­ние ис­кус­ства, то при этом при­ни­ма­ют­ся в со­об­ра­же­ние лишь его раз­в­ле­ка­ющие и воз­буж­да­ющие эле­мен­ты, т. е. те, ко­то­рое чис­тое и воз­вы­шен­ное ис­кус­ство все­го ме­нее спо­соб­но выз­вать, но ко­то­рые луч­ше все­го вы­зы­ва­ют­ся ис­кус­ством обес­че­щен­ным и заг­ряз­нен­ным. Ибо в со­во­куп­нос­ти сво­их пос­туп­ков и стрем­ле­ний, пусть да­же вы­со­кой в гла­зах пос­то­рон­не­го наб­лю­да­те­ля, та­кой че­ло­век ни­ког­да не смо­жет из­ба­вить­ся от сво­его ал­ч­но­го и бес­по­кой­но­го субъ­ек­та. От не­го ус­коль­за­ет лу­че­зар­ная эфир­ная высь со­зер­ца­ния, сво­бод­но­го от все­го субъ­ек­тив­но­го, и по­это­му он, сколь­ко бы не учил­ся, ни пу­те­шес­т­во­вал, ни кол­лек­ци­они­ро­вал, об­ре­чен жить из­г­нан­ни­ком, на­ве­ки уда­лен­ным от пре­де­лов ис­тин­но­го об­ра­зо­ва­ния. Ибо пос­лед­нее пре­зи­ра­ет мо­гу­щую ее заг­ряз­нить связь с обу­ре­ва­емым же­ла­ни­ями и пот­реб­нос­тя­ми ин­ди­ви­дом. Оно бла­го­ра­зум­но ус­коль­за­ет от то­го, ко­то­рый хо­тел бы уп­ро­чить его за со­бой как сред­с­т­во для эго­ис­ти­чес­ких на­ме­ре­ний. И ког­да ко­му-ни­будь чу­дит­ся, что он креп­ко дер­жит его, так что мо­жет об­ра­тить в сред­с­т­во для за­ра­бот­ка и уто­лить свои жиз­нен­ные нуж­ды пу­тем его эк­с­п­лу­ата­ции, оно вне­зап­но с гри­ма­сой през­ре­ния нес­лыш­ны­ми ша­га­ми убе­га­ет прочь.

    Итак, друзья мои, не сме­ши­вай­те это­го об­ра­зо­ва­ния, этой лег­ко­но­гой, при­хот­ли­вой эфир­ной бо­ги­ни с той по­лез­ной слу­жан­кой, ко­то­рая по вре­ме­нам так же зо­вет се­бя об­ра­зо­ва­ни­ем, но на де­ле толь­ко ин­тел­лек­ту­аль­ная прис­луж­ни­ца и со­вет­чи­ца в де­лах жи­тей­с­кой нуж­ды, до­бы­ва­ния средств уто­ле­ния пот­реб­нос­тей. А вся­кое вос­пи­та­ние, ко­то­рое ста­вит ко­неч­ной целью сво­его поп­ри­ща дол­ж­ность или хлеб­ный за­ра­бо­ток, но есть вос­пи­та­ние, нап­рав­лен­ное к об­ра­зо­ва­нию, как мы его по­ни­ма­ем, но лишь обу­че­ние, ука­зы­ва­ющее, ка­ким пу­тем мож­но спас­ти и ох­ра­нить свой субъ­ект в борь­бе за су­щес­т­во­ва­ние. Ко­неч­но, та­кое обу­че­ние для боль­шин­с­т­ва лю­дей яв­ля­ет­ся воп­ро­сом пер­вой и бли­жай­шей важ­нос­ти; и чем труд­нее борь­ба, тем усер­д­нее на­до учить­ся мо­ло­до­му че­ло­ве­ку, тем нап­ря­жен­нее дол­жен он ис­поль­зо­вать свои си­лы.

    Пусть, од­на­ко, ник­то не ду­ма­ет, что за­ве­де­ния, приш­по­ри­ва­ющие и во­ору­жа­ющие че­ло­ве­ка для этой борь­бы, мо­гут в сколь­ко-ни­будь серь­ез­ном смыс­ле рас­смат­ри­вать­ся как об­ра­зо­ва­тель­ные уч­реж­де­ния. Эти лишь уч­реж­де­ния, во­ору­жа­ющие че­ло­ве­ка для одо­ле­ния жи­тей­с­ких нужд, все рав­но, обе­ща­ют ли они вос­пи­тать чи­нов­ни­ков или куп­цов, офи­це­ров, оп­тов­щи­ков, сель­с­ких хо­зя­ев, вра­чей или тех­ни­ков. Для та­ких уч­реж­де­ний, од­на­ко, не­об­хо­ди­мы во вся­ком слу­чае иные за­ко­ны и мас­ш­та­бы, чем для соз­да­ния об­ра­зо­ва­тель­но­го за­ве­де­ния; и что здесь поз­во­ли­тель­но и да­же вся­чес­ки пред­пи­сы­ва­ет­ся, мо­жет явить­ся там прес­туп­ной нес­п­ра­вед­ли­вос­тью.

    Приведу вам, друзья мои, при­мер. Ес­ли вы хо­ти­те вес­ти мо­ло­до­го че­ло­ве­ка по пра­виль­но­му об­ра­зо­ва­тель­но­му пу­ти, то ос­те­ре­гай­тесь на­ру­шать его на­ив­ное, до­вер­чи­вое, лич­ное и не­пос­ред­с­т­вен­ное от­но­ше­ние к при­ро­де, пусть и лес, и ска­лы, и бу­ря, и кор­шун, каж­дый от­дель­ный цве­ток и мо­ты­лек, и лу­жай­ка, и гор­ный склон раз­го­ва­ри­ва­ют с ним на сво­ем язы­ке: в них, как в пе­ре­чис­лен­ных раз­б­ро­сан­ных от­б­лес­ках и от­ра­же­ни­ях, в пес­т­ром по­то­ке сме­ня­ющих­ся яв­ле­ний, пусть уз­на­ет он се­бя. Та­ким об­ра­зом он бес­соз­на­тель­но ощу­тит ме­та­фи­зи­чес­кое един­с­т­во всех ве­щей на ве­ли­ком при­ме­ре при­ро­ды и в то же вре­мя об­ре­тет ус­по­ко­ение пе­ред ли­цом его веч­но­го пос­то­ян­с­т­ва и не­об­хо­ди­мос­ти. Но мно­гим ли мо­ло­дым лю­дям доз­во­ле­но вы­рас­ти в столь близ­ких, поч­ти лич­ных от­но­ше­ни­ях к при­ро­де. Боль­шин­с­т­ву при­хо­дит­ся ра­но поз­нать ис­ти­ну - как под­чи­нить се­бе при­ро­ду. Тог­да при­хо­дит ко­нец преж­ней на­ив­ной ме­та­фи­зи­ке: фи­зи­оло­гия рас­те­ний и жи­вот­ных, ге­оло­гия, нер­га­ни­чес­кая хи­мия вы­ра­ба­ты­ва­ет в сво­их уче­ни­ках иной из­ме­нен­ный взгляд на при­ро­ду. То, что ут­ра­чи­ва­ет­ся из-за этой но­вой на­вя­зан­ной точ­кой зре­ния, не прос­то по­эти­чес­кая фан­тас­мо­го­рия, но ин­с­тин­к­тив­ное, ис­тин­ное, един­с­т­вен­ное по­ни­ма­ние при­ро­ды; на его мес­то зас­ту­па­ют те­перь бла­го­ра­зум­ные рас­че­ты и же­ла­ние пе­ре­хит­рить при­ро­ду. Та­ким об­ра­зом, ис­тин­но об­ра­зо­ван­но­му че­ло­ве­ку пре­дос­тав­ле­но не­оце­ни­мое бла­го - бе­зо вся­кой лом­кос­ти ос­тать­ся вер­ным со­зер­ца­тель­ным ин­с­тин­к­там сво­его дет­с­т­ва и тем са­мым дос­тичь спо­кой­с­т­вия, един­с­т­ва, об­щей свя­зи и гар­мо­нии, т. е. все­го то­го, че­го да­же не мо­жет по­доз­ре­вать тот, кто взра­щен для жи­тей­с­кой борь­бы.

    Но не ду­май­те все же, друзья, что я хо­чу умо­лить дос­то­ин­с­т­во на­ших ре­аль­ных учи­лищ и выс­ших го­род­с­ких школ; я чту мес­та, где учат ос­но­ва­тель­но счи­тать, где ус­ва­ива­ют раз­го­вор­ные язы­ки, серь­ез­но от­но­сит­ся к ге­ог­ра­фии во­ору­жа­ют­ся изу­ми­тель­ны­ми све­де­ни­ями ес­тес­т­воз­на­ния. Я го­тов так же охот­но до­пус­тить, что юно­ши, по­лу­чив­шие об­ра­зо­ва­ние в на­ших луч­ших ре­аль­ных шко­лах, име­ют пол­ное пра­во на все при­тя­за­ния, за­яв­ля­емые окон­чив­ши­ми гим­на­зис­та­ми, и, оче­вид­но, не­да­ле­ко уже вре­мя ког­да лю­дям с та­кой под­го­тов­кой так же не­ог­ра­ни­чен­но от­к­ро­ют две­ри уни­вер­си­те­тов и дос­туп к го­су­дар­с­т­вен­ным дол­ж­нос­тям, как это до сих пор де­ла­ли лишь по от­но­ше­нию к пи­том­цам гим­на­зии - за­меть­те, к пи­том­цам сов­ре­мен­ной гим­на­зии. Но я не мо­гу в зак­лю­че­ние удер­жать­ся от сле­ду­юще­го го­рес­т­но­го до­бав­ле­ния: ес­ли вер­но, что ре­аль­ная шко­ла и гим­на­зии в об­щем так еди­но­душ­ны по сво­им нас­то­ящим це­лям и, ук­ло­ня­ясь друг от дру­га лишь в тон­кос­тях, мо­гут рас­счи­ты­вать на пол­ное рав­ноп­ра­вие пе­ред фо­ру­мом го­су­дар­с­т­ва, то, зна­чит, у окон­ча­тель­но от­сут­с­т­ву­ет од­на раз­но­вид­ность вос­пи­та­тель­ных уч­реж­де­ний - раз­но­вид­ность об­ра­зо­ва­тель­но­го уч­реж­де­ния! Это ме­нее все­го уп­рек по ад­ре­су ре­аль­ных учи­лищ, ко­то­рые до сих пор столь же ус­пеш­но, как и чес­т­но, прес­ле­до­ва­ли бо­лее низ­мен­ные, но в выс­шей сте­пе­ни не­об­хо­ди­мые тен­ден­ции. Но го­раз­до ме­нее чес­т­но и го­раз­до ме­нее ус­пеш­но ве­дет­ся де­ло в гим­на­зии; ибо здесь жи­во еще ка­кое-то ин­с­тин­к­тив­ное чув­с­т­во сты­да, не­осоз­нан­но­го приз­на­ния, что уч­реж­де­ние его в це­лом по­зор­но дег­ра­ди­ро­ва­ло и что звуч­ным об­ра­зо­ва­тель­ным ло­зун­гом муд­рых учи­те­лей-апо­ло­ге­тов про­ти­во­ре­чит вар­вар­с­ки пус­тын­ная и бес­п­лод­ная дей­с­т­ви­тель­ность. Итак, об­ра­зо­ва­тель­ных уч­реж­де­ний не су­щес­т­ву­ет! А там, где еще пы­та­ют­ся под­де­лать­ся под них, ца­рит еще боль­шая без­на­деж­ность, за­ху­да­лость и не­до­воль­с­т­во, чем у оча­гов так на­зы­ва­емо­го ре­ализ­ма! За­меть­те к ста­ти, друзья мои, как гру­бы и не­ос­ве­дом­ле­ны дол­ж­ны быть учи­тель­с­кие кру­ги, ко­то­рые мог­ли в та­кой сте­пе­ни пе­ре­тол­ко­вать стро­го фи­ло­соф­с­кие тер­ми­ны ре­аль­ный и ре­ализм, что­бы по­чу­ять под ни­ми про­ти­во­по­лож­ность меж­ду ма­те­ри­ей и ду­хом и ис­тол­ко­вать ре­ализм как нап­рав­ле­ние по наз­на­че­нию к дей­с­т­ви­тель­нос­ти и гос­под­с­т­ву над ней.

    Я, со сво­ей сто­ро­ны, знаю лишь од­ну ис­тин­ную про­ти­во­по­лож­ность - об­ра­зо­ва­тель­ные уч­реж­де­ния и уч­реж­де­ния, выз­ван­ные жи­тей­с­ки­ми нуж­да­ми; ко вто­ро­му ро­ду от­но­сят­ся все су­щес­т­ву­ющие, о пер­вом же го­во­рю, я. Прош­ло, быть мо­жет, ча­са два, по­ка фи­ло­со­фа бе­се­до­ва­ли о столь не­обыч­ных ве­щах. Ночь нас­ту­пи­ла, и ес­ли уже в су­мер­ках го­лос фи­ло­со­фа зву­чал как му­зы­ка при­ро­ды в этом лес­ном угол­ке, то те­перь, в пол­ном мра­ке но­чи, каж­дый раз, ког­да он за­го­ва­ри­вал воз­буж­ден­но и страс­т­но, зву­ки рас­сы­па­лись рас­ка­тис­тым гро­мом, с трес­ком и ши­пе­ни­ем, от­с­ка­ки­вая от бе­гу­щих вниз ство­лов и уте­сов. Вне­зап­но он за­молк; он толь­ко что поч­ти жа­лоб­но пов­то­рил: "У нас нет об­ра­зо­ва­тель­ных за­ве­де­ний, у нас их нет", - как что-то, быть мо­жет ело­вая шиш­ка, упа­ло пря­мо пе­ред ним, и его со­ба­ка с гром­ким ла­ем бро­си­лась впе­ред. Прер­ван­ный та­ким об­ра­зом фи­ло­соф под­нял го­ло­ву и по­чув­с­т­во­вал ра­зом ночь, прох­ла­ду и уеди­нен­ность. "Что мы, од­на­ко де­ла­ем! - ска­зал он сво­ему спут­ни­ку. - Ведь уже сов­сем стем­не­ло. Ты зна­ешь, ко­го мы здесь ожи­да­ем, но он, вер­но, уже не при­дет. Нап­рас­но здесь мы про­си­де­ли так дол­го. Пой­дем!"

    Теперь, ува­жа­емые слу­ша­те­ли, мне сле­ду­ет поз­на­ко­мить вас с ощу­ще­ни­ями, с ка­ки­ми мой друг и я сле­ди­ли из на­ше­го по­тай­но­го угол­ка за от­чет­ли­во до­но­ся­щим­ся раз­го­во­ром, к ко­то­ро­му мы к то­му же жад­но прис­лу­ши­ва­лись. Я ведь ска­зал вам, что мы на­ме­ри­ва­лись праз­д­но­вать до­ро­гое нам вос­по­ми­на­ние на этом мес­те и в этот час. Это вос­по­ми­на­ние ка­са­лось не бо­лее и не ме­нее как воп­ро­сов вос­пи­та­ния и об­ра­зо­ва­ния, т. е. об­лас­ти, где мы, в сво­ей юно­шес­кой уве­рен­нос­ти, по­ла­га­ли, что за пре­ды­ду­щее вре­мя ус­пе­ли соб­рать обиль­ную и удач­ную жат­ву. Та­ким об­ра­зом, мы осо­бен­но же­ла­ли с бла­го­дар­нос­тью по­мя­нуть тот со­юз, ко­то­рый мы не­ког­да за­ду­ма­ли, си­дя здесь, и цель ко­то­ро­го, как я уже рань­ше со­об­щал, бы­ла вза­им­но по­ощ­рять друг дру­га и наб­лю­дать за про­буж­де­ни­ем об­ра­зо­ва­тель­ных нак­лон­нос­тей и не­боль­шо­го круж­ка то­ва­ри­щей. Вне­зап­но же на все прош­лое упал со­вер­шен­но не­ожи­дан­ный свет, ког­да мы, мол­ча­ли­во прис­лу­ши­ва­ясь, от­да­лись во власть силь­ных ре­чей фи­ло­со­фа. Мы очу­ти­лись в по­ло­же­нии лю­дей, ко­то­рые, не­ос­то­рож­но дви­га­ясь впе­ред, вне­зап­но за­ме­ча­ют, что за­нес­ли но­гу над про­пас­тью; мы по­чув­с­т­во­ва­ли, что вмес­то то­го, что­бы уда­лять­ся, приб­ли­жа­лись к ве­ли­чай­шим опас­нос­тям. Здесь, в этом па­мят­ном для нас мес­те, ус­лы­ша­ли мы пре­дос­те­ре­га­ющий крик: "На­зад! Ни ша­гу да­лее! Зна­ете ли вы, ку­да не­сут вас но­ги, ку­да ма­нит эта об­ман­чи­вая до­ро­га?".

    Казалось, что мы те­перь это зна­ли, и чув­с­т­во льющей че­рез край бла­го­дар­нос­ти не­удер­жи­мо тол­ка­ло нас к стро­го­му стра­жу и "вер­но­му Эк­кар­ту"", так что мы оба вско­чи­ли ра­зом, что­бы об­нять фи­ло­со­фа. Пос­лед­ний уже под­нял­ся, что­бы ухо­дить. Ког­да мы не­ожи­дан­но и шум­но под­с­ко­чи­ли к не­му, а со­ба­ка с рез­ким ла­ем ки­ну­лась нам нав­с­т­ре­чу, то он и его спут­ник дол­ж­ны бы­ли преж­де все­го по­ду­мать о раз­бой­ни­чес­ком на­па­де­нии, а не о вос­тор­жен­ных объ­яти­ях. Оче­вид­но, он за­был о нас; од­ним сло­вом, он пус­тил­ся бе­жать. Ког­да мы его дог­на­ли, на­ша по­пыт­ка об­нять его по­тер­пе­ла пол­ную не­уда­чу. В эту ми­ну­ту мой друг зак­ри­чал, так как со­ба­ка уку­си­ла его, а спут­ник фи­ло­со­фа с та­кой ярос­тью наб­ро­сил­ся на ме­ня, что мы оба упа­ли. Меж­ду со­ба­кой и че­ло­ве­ком за­вя­за­лась тем вре­ме­нем жут­кая свал­ка, про­дол­жав­ша­яся нес­коль­ко ми­нут, по­ка мо­ему дру­гу не уда­лось, па­ро­ди­руя сло­ва фи­ло­со­фа, гром­ко прок­ри­чать: "Име­нем всех куль­тур и псев­до­куль­тур! Че­го хо­чет от нас глу­пая со­ба­ка! Прок­ля­тый пес, прочь от­сю­да, ты, не­пос­вя­щен­ный и ни­ког­да не добь­ющий­ся пос­вя­ще­ния, прочь от нас и на­ших внут­рен­нос­тей, уда­лись вспять мол­ча и прис­ты­жен­но". Пос­ле это­го воз­зва­ния сце­на нес­коль­ко про­яс­ни­лась, нас­коль­ко это до­пус­ка­ла пол­ная тем­но­та, ца­рив­шая в ле­су. "Это они! - вскри­чал фи­ло­соф. - На­ши стрел­ки! Как вы нас на­пу­га­ли! Что зас­та­ви­ло вас так наб­ро­сить­ся на ме­ня в эту ноч­ную по­ру?"

    Радость, бла­го­дар­ность, ува­же­ние ру­ко­во­ди­ло на­ми, - ска­за­ли мы, по­жи­мая ру­ку стар­ца, тог­да как со­ба­ка про­дол­жа­ла в лае из­ли­вать свои но­вые ча­яния. - Мы не хо­те­ли дать вам уй­ти, не ска­зав вам это­го. А для то­го, что­бы вам все объ­яс­нить, мы про­сим вас еще пов­ре­ме­нить; нам хо­чет­ся рас­спро­сить вас о мно­гом, что как раз у нас те­перь на сер­д­це. Пов­ре­ме­ни­те же нем­но­го: нам зна­ком каж­дый шаг по до­ро­ге, мы по­том про­во­дим вас вниз. Быть мо­жет при­дет и под­жи­да­емый ва­ми гость. Взгля­ни­те толь­ко вниз на Рейн. Что та­кое плы­вет там, точ­но ок­ру­же­ние све­том мно­гих фа­ке­лов? Там дол­жен быть ваш друг, и нам да­же чу­дит­ся, что он по­ды­мет­ся сю­да к вам со все­ми эти­ми фа­ке­ла­ми".

    Так осаж­да­ли мы сво­его удив­лен­но­го стар­ца сво­ими прось­ба­ми, обе­ща­ни­ями, фан­тас­ти­чес­ки­ми вы­дум­ка­ми, по­ка, на­ко­нец, и спут­ник не стал уго­ва­ри­вать фи­ло­со­фа еще нем­но­го по­гу­лять взад и впе­ред здесь, на вер­ши­не го­ры, на теп­лом воз­ду­хе но­чи, стрях­нув с се­бя "поз­на­ний чад", как он до­ба­вил.

    "Стыдитесь, - воз­ра­зил на это фи­ло­соф. - Ког­да вы на­чи­на­ете ци­ти­ро­вать, то не­уже­ли вы мо­же­те брать ци­та­ты толь­ко из Фа­ус­та! Но все же я вам ус­туп­лю, с ци­та­той и без нее, ес­ли толь­ко на­ши юно­ши вы­дер­жат и не бро­сят­ся бе­жать с та­кой же пос­пеш­нос­тью, с ка­кой они яви­лись; ведь они по­хо­жи на блуж­да­ющие ог­ни: не ус­пе­ешь уди­вить­ся их по­яв­ле­нию, как при­хо­дит­ся удив­лять­ся их ис­чез­но­ве­нию".

    Тогда мой друг тот­час же про­дек­ла­ми­ро­вал:

    Почтения уз­ду при­няв,

    Мы из­ме­ним свой лег­кий нрав:

    Зигзаги - наш обыч­ный бег.

    Философ в не­до­уме­нии ос­та­но­вил­ся. "Вы по­ра­жа­ете ме­ня, гос­по­да блуж­да­ющие огонь­ки, - ска­зал он. - Ведь здесь же не бо­ло­то. На что вам это мес­то? Что зна­чит для вас об­щес­т­во фи­ло­со­фа? Здесь воз­дух ре­зок и ясен, поч­ва твер­да и су­ха. Вам сле­ду­ет по­ис­кать бо­лее фан­тас­ти­чес­кую об­ласть для ва­ших зиг­за­го­об­раз­ных нак­лон­нос­тей".

    "Если я не оши­ба­юсь, - вме­шал­ся спут­ник, - эти гос­по­да ска­за­ли нам, что из­вес­т­ное обе­ща­ние свя­зы­ва­ет их на этот час с дан­ным мес­том. Но мне ка­жет­ся, что они, в ка­чес­т­ве хо­ра, прос­лу­ша­ли на­шу ко­ме­дию об об­ра­зо­ва­нии и ве­ли се­бя при этом как ис­тин­ные иде­аль­ные зри­те­ли, ибо со­вер­шен­но не ме­ша­ли нам и мы счи­та­ли, что на­хо­дим­ся на­еди­не друг с дру­гом".

    "Да, - мол­вил фи­ло­соф, - это прав­да; в этой пох­ва­ле я не мо­гу от­ка­зать вам, но мне ка­жет­ся, что вы зас­лу­жи­ва­ете и боль­шей".

    В эту ми­ну­ту я схва­тил фи­ло­со­фа за ру­ку и ска­зал: "На­до быть ту­по­го­ло­вым прес­мы­ка­ющим­ся и пол­зать по зем­ле брю­хом, ут­к­нув­шись го­ло­вой в грязь, что­бы выс­лу­ши­вать ре­чи, по­доб­ные ва­шим, не за­ду­мы­вать­ся серь­ез­но над ни­ми, не воз­бу­дить­ся и не раз­го­ря­чить­ся. Быть мо­жет, кто-ли­бо и по­чув­с­т­во­вал бы при этом гнев, под дав­ле­ни­ем до­са­ды и са­мо­об­ви­не­ния; на нас же это про­из­ве­ло иное впе­чат­ле­ние, и я толь­ко зат­руд­ня­юсь его опи­сать. Имен­но этот час был как на­роч­но выб­ран для нас, на­ше нас­т­ро­ение ока­за­лось впол­не под­го­тов­лен­ным, мы си­де­ли как от­к­ры­тые со­су­ды! Те­перь ка­жет­ся, что мы до кра­ев на­пол­не­ны но­вой муд­рос­тью, и я со­вер­шен­но рас­те­рял­ся. Так что ес­ли кто-ни­будь сей­час спро­сит ме­ня, что я хо­чу де­лать зав­т­ра и что я от­ны­не со­би­ра­юсь де­лать, то я не су­мею ни­че­го от­ве­тить. Ибо, оче­вид­но, мы до сих пор со­вер­шен­но ина­че жи­ли, по­лу­ча­ли со­вер­шен­но иное вос­пи­та­ние, чем сле­до­ва­ло, но что нам сде­лать, что­бы пе­ре­шаг­нуть про­пасть, от­де­ля­ющую се­год­ня от зав­т­ра?"

    "Да, - под­т­вер­дил мой друг, - то же са­мое чув­с­т­вую и я, тот же воп­рос за­даю и я. Кро­ме то­го, мне ка­жет­ся, что столь воз­вы­шен­ные и иде­аль­ные взгля­ды на за­да­чи не­мец­ко­го об­ра­зо­ва­ния от­пу­ги­ва­ют ме­ня и де­ла­ют не­дос­той­ным тру­дит­ся над его со­зи­да­ни­ем. Я ви­жу, как блес­тя­щее шес­т­вие са­мых бо­га­тых на­тур дви­жет­ся к этой це­ли, и пред­чув­с­т­вую, че­рез ка­кие про­пас­ти, ми­мо ка­ких соб­лаз­нов оно идет. Кто бу­дет нас­толь­ко смел, что­бы при­со­еди­нить­ся к не­му.

    Тут и спут­ник так­же об­ра­тил­ся к фи­ло­со­фу со сло­ва­ми: "Не прог­не­вай­тесь, ес­ли и я соз­на­юсь, что ощу­щаю неч­то по­доб­ное, в чем и ка­юсь сей­час пе­ред ва­ми. В раз­го­во­ре с ва­ми мне час­то ка­жет­ся, что я по­ды­ма­юсь над са­мим со­бой и сог­ре­ва­юсь до са­мо­заб­ве­ния око­ло ва­ше­го му­жес­т­ва и ва­ших на­дежд. Но вслед за тем при­хо­дит бо­лее хлад­нок­ров­ная ми­ну­та, рез­кий ве­тер дей­с­т­ви­тель­нос­ти при­во­дит ме­ня в соз­на­ние, и я ви­жу, как ши­ро­ка про­пасть, ко­то­рая раз­вер­за­ет­ся меж­ду на­ми и че­рез ко­то­рую вы пе­ре­нес­ли ме­ня как бы во сне. То, что вы на­зы­ва­ете об­ра­зо­ва­ни­ем, бол­та­ет­ся тог­да вок­руг ме­ня и тя­жес­тью ло­жит­ся на мою грудь: это пан­цирь, ко­то­рый приг­не­та­ет ме­ня, меч, ко­то­рым я не в си­лах раз­мах­нуть­ся".

    Внезапно мы трое ока­за­лись еди­но­душ­ны­ми пе­ред фи­ло­со­фом и, мед­лен­но про­ха­жи­ва­ясь взад и впе­ред по без­лес­ной по­лян­ке, слу­жив­шей нам днем мес­том стрель­бы, сре­ди пол­ней­ше­го без­мол­вия но­чи, под мир­но рас­п­рос­тер­тым звез­д­ным не­бом, обод­ряя и под­за­до­ри­вая друг дру­га, выс­ка­за­ли ему сов­мес­т­ны­ми уси­ли­ями приб­ли­зи­тель­но сле­ду­ющее:

    "Вы так мно­го го­во­ри­ли о ге­нии, о его оди­но­ком мно­гот­руд­ном стран­с­т­вии по све­ту, как буд­то бы при­ро­да всег­да по­рож­да­ет толь­ко край­ние кон­т­рас­ты - ту­пую, сон­ную, раз­м­но­жа­ющу­юся лишь в си­лу ин­с­тин­к­тов мас­су и за­тем, без­г­ра­нич­ным от­да­ле­нии от нее ве­ли­кие, со­зер­ца­тель­ные, спо­соб­ные к со­зи­да­нию веч­ных тво­ре­ний, еди­нич­ные лич­нос­ти. Их вы на­зы­ва­ете вер­ши­ной ин­тел­лек­ту­аль­ной пи­ра­ми­ды; но ведь, оче­вид­но, не­об­хо­ди­мы бес­чис­лен­ные про­ме­жу­точ­ные сту­пе­ни от ши­ро­ко­го, тя­же­ло наг­ру­жен­но­го фун­да­мен­та до сво­бод­но взды­ма­ющей­ся вер­ши­ны, и здесь-то имен­но при­ло­жи­мо из­ре­че­ние: "na­tu­ra non fa­cit sal­tus". Где же на­чи­на­ет­ся, то что вы на­зы­ва­ете об­ра­зо­ва­ни­ем, на ка­кой сту­пе­ни об­ласть ни­зов гра­ни­чит с об­лас­тью вер­хов? И ес­ли мож­но го­во­рить об ис­тин­ной об­ра­зо­ва­нии толь­ко при­ме­ни­тель­но к этим да­ле­ким лич­нос­тям, то как мож­но ос­но­вы­вать уч­реж­де­ние в рас­че­те на их неп­ред­ви­ден­ное су­щес­т­во­ва­ние, как мож­но об­ду­мы­вать сис­те­му об­ра­зо­ва­ния, при­год­ную для од­них лишь этих из­б­ран­ни­ков? Нам, нап­ро­тив, ка­жет­ся, что они-то су­ме­ют най­ти до­ро­гу и об­на­ру­жат свои си­лы в уме­нии хо­дить без тех об­ра­зо­ва­тель­ных кос­ты­лей, ко­то­рые не­об­хо­ди­мы дру­гим. Они бес­п­ре­пят­с­т­вен­но про­ло­жат се­бе путь че­рез су­то­ло­ку и су­ма­то­ху ми­ро­вой ис­то­рии, по­доб­но приз­ра­ку про­би­ра­юще­му­ся сквозь тес­ное и мно­го­люд­ное соб­ра­ние.

    Нечто по­доб­ное выс­ка­за­ли мы, хо­тя и не осо­бен­но склад­но и связ­но, а спут­ник фи­ло­со­фов по­шел да­же даль­ше, за­ме­тив учи­те­лю: "По­ду­май­те же са­ми о всех ве­ли­ких ге­ни­ях, ко­то­ры­ми мы при­вык­ли гор­дить­ся как ис­пы­тан­ны­ми и вер­ны­ми вож­дя­ми и ру­ко­во­ди­те­ля­ми ис­тин­но не­мец­ко­го ду­ха; мы чти­ли их па­мять праз­д­нес­т­ва­ми и ста­ту­ями, с удов­лет­во­ре­ни­ем выс­тав­ля­ли их тво­ре­ния на по­каз инос­т­ран­цам. Где наш­ли они то об­ра­зо­ва­ние, ко­то­ро­го вы тре­бу­ете, в ка­кой ме­ре они бы­ли вскор­м­ле­ны, и до ка­кой сте­пе­ни соз­ре­ли на род­ном сол­н­це об­ра­зо­ва­ния? И все же их по­яв­ле­ние ока­за­лось воз­мож­ным, все же они сде­ла­лись те­ми, ко­го мы те­перь так чтим. Их тво­ре­ния оп­рав­ды­вать, быть мо­жет, имен­но фор­му раз­ви­тия при­ня­тую эти­ми бла­го­род­ны­ми на­ту­ра­ми, оп­рав­ды­ва­ют да­же не­дос­та­ток об­ра­зо­ва­ния, ко­то­рый мы дол­ж­ны до­пус­тить у их вре­ме­ни, у их на­ро­да. Что мог Лес­синг, что мог Вин­кель­ман под­чер­к­нуть из на­лич­но­го тог­да не­мец­ко­го об­ра­зо­ва­ния? Ни­че­го или. По край­не ме­ре, так­же ма­ло, как Бет­хо­вен, Шил­лер, Ге­те, как все на­ши ве­ли­кие ху­дож­ни­ки и по­эты. Быть мо­жет, за­кон при­ро­ды хо­чет, что­бы всег­да лишь поз­д­ней­шие по­ко­ле­ния соз­на­ва­ли, ка­ки­ми не­бес­ны­ми да­ра­ми бы­ли от­ме­че­ны пре­ды­ду­щие".

    Здесь ста­рец-фи­ло­соф при­шел в силь­ный гнев и зак­ри­чал на сво­его спут­ни­ка: "О, аг­нец прос­то­ты! О вы все, дос­той­ные на зва­ние мле­ко­пи­та­ющих! Что за кри­вые, не­ук­лю­жие, уз­кие, ше­ро­хо­ва­тые, урод­ли­вые ар­гу­мен­ты! Да, сей­час имен­но я слы­шал го­лос об­ра­зо­ва­ния на­ших дней, и у ме­ня бо­лит в ушах от сплош­ных ис­то­ри­чес­ких са­мо­по­нят­нос­тей и сплош­ных стар­чес­ки рас­су­ди­тель­ных бес­по­щад­ных ис­то­ри­чес­ких ум­с­т­во­ва­ний. Вни­май же, о не­ос­к­вер­нен­ная при­ро­да: ты сос­та­ри­лась и в те­че­ние ты­ся­че­ле­тий по­ко­ить­ся над то­бой это звез­д­ное не­бо, но та­ких об­ра­зо­ван­ных и, в сущ­нос­ти, злоб­ных ре­чей, ка­кие по вку­су этой сов­ре­мен­нос­ти, ты еще ни­ког­да не слы­ха­ла. Итак, мои доб­рые гер­ман­цы, вы гор­ди­тесь ва­ши­ми ху­дож­ни­ка­ми и по­эта­ми? Вы по­ка­зы­ва­ете на них паль­цем и ки­чи­тесь ими пе­ред инос­т­ран­ца­ми? А так как вам не сто­ило ни­ка­ко­го тру­да иметь их в сво­ей сре­де, то вы вы­во­ди­те от­сю­да пре­ми­лую те­орию, гла­ся­щую, что и впредь вам не­за­чем ста­рать­ся ра­ди них. Не прав­да ли, мои на­ив­ные дет­ки, ге­нии яв­ля­ют­ся са­ми со­бой; их при­но­сит вам аист. Сто­ит ли го­во­рить о по­ви­валь­ных баб­ках. Ну, ми­лей­шие, вы зас­лу­жи­ва­ете серь­ез­но­го уро­ка. Как вы сме­ете гор­дить­ся тем, что все вы­ше­наз­ван­ные блес­тя­щие и бла­го­род­ные умы преж­де вре­мен­но за­ду­ше­ны, ис­то­щен­ны и уга­ше­ны на­ми и ва­шим вар­вар­с­т­вом! Как вы сме­ете без сты­да вспо­ми­нать о Лес­син­ге, ко­то­рый по­гиб из-за ва­ше­го ту­по­умия, в борь­бе с ва­ши­ми смеш­ны­ми Клот­ца­ми и Гет­ца­ми, под гне­том не­со­вер­шенств ва­ше­го те­ат­ра, ва­ших уче­ных, ва­ших те­оло­гов, не бу­ду­чи в сос­то­янии хо­тя бы раз от­ва­жить­ся на тот веч­ный по­лет, ра­ди ко­то­ро­го он при­шел в мир? О что чув­с­т­ву­ете вы при мыс­ли о Вин­кель­ма­не, ко­то­рый, что­бы не ви­деть ва­ших не­су­раз­ных не­ле­пос­тей, ушел вып­ра­ши­вать, как ни­щий, по­мо­щи у иезу­итов по­зор­ное от­с­туп­ни­чес­т­во ко­то­ро­го па­да­ет на вас и бу­дет ле­жать на вас нес­мы­ва­емым пят­ном? Вы сме­ете по­ми­нать имя Шил­ле­ра не крас­нея! Пос­мот­ри­те же на его пор­т­рет! Эти вос­па­лен­но го­ря­щие гла­за през­ри­тель­но смот­ря­щие по­верх вас этот ру­мя­нец смер­ти на ли­це они ни­че­го вам не го­во­рят? Здесь у вас бы­ла та­кая див­ная, бо­жес­т­вен­ная иг­руш­ка, и она раз­би­лась из-за вас. И ес­ли вы от­ни­ми­те друж­бу Ге­те у этой ме­лан­хо­ли­чес­ки то­роп­ли­вой, зат­рав­лен­ной нас­мерть на­ту­ры - тог­да вы бы­ли бы ви­но­ва­ты в ее еще бо­лее быс­т­ром раз­ру­ше­нии. Вы не по­мог­ли ни од­но­му из на­ших ве­ли­ких ге­ни­ев, а те­перь вы хо­ти­те воз­вес­ти в дог­мат, что­бы и впредь им не ока­зы­ва­лось ни­ка­кой по­мо­щи! Для каж­до­го из них вы до сих пор бы­ли соп­ро­тив­ле­ние кос­но­го ми­ра, ко­то­рое Ге­те на­зы­ва­ет по име­ни в сво­ем эпи­ло­ге к «Ко­ло­ко­лу», для каж­до­го вы бы­ли кос­т­ны­ми ту­пи­ца­ми, бес­сер­деч­ны­ми за­вис­т­ни­ка­ми или злоб­ны­ми се­бя­люб­ца­ми. Воп­ре­ки вам соз­да­ли они сои тво­ре­ния, про­тив вас нап­рав­ля­ли они свои на­пад­ки и бла­го­да­ря вам умер­ли слиш­ком ра­но, не за­кон­чив сво­ей днев­ной ра­бо­ты, раз­би­тые и ог­лу­шен­ные борь­бой. Кто мо­жет се­бе пред­с­та­вить че­го суж­де­но бы­ло дос­тичь этим ге­ро­ичес­ким лю­дям, ес­ли бы ис­тин­но не­мец­кий дух рас­п­рос­тер над ни­ми свой ох­ра­ни­тель­ный кров в ви­де мощ­но­го уч­реж­де­ния- тот дух, ко­то­рый при от­сут­с­т­вии та­ко­го уч­реж­де­ния вла­чит свои дни раз­роз­нен­ным, раз­д­роб­лен­ным и вы­ро­див­шим­ся? Все эти ге­нии за­губ­ле­ны; им нуж­на су­мас­шед­шая ве­ра в ра­зум­ность все­го со­вер­ша­юще­го­ся, что­бы оп­рав­дать ею ва­шу ви­ну. И не од­ни эти ге­нии! Изо всех об­лас­тей ин­тел­лек­ту­аль­ной не­за­уряд­нос­ти выс­ту­па­ют об­ви­ни­те­ли про­тив вас. Бро­саю ли я взгляд на все да­ро­ва­ния в об­лас­ти по­эзии и фи­ло­со­фа, или жи­во­пи­си, или плас­ти­ки или толь­ко на пер­вок­лас­сные та­лан­ты, всю­ду на­хо­жу я неч­то не­доз­рев­шее, чрез­мер­но воз­буж­ден­ное или ра­но зас­нув­шее, спа­лен­ное до рас­ц­ве­та или за­мер­з­шее, всю­ду чую я соп­ро­тив­ле­ние кос­но­го ми­ра, т. е. ва­шу ви­ну. Вот что обоз­на­ча­ет мое тре­бо­ва­ние об­ра­зо­ва­тель­ных за­ве­де­ний и мое со­жа­ле­ние о по­ло­же­нии тех, ко­то­рые се­бя та­ко­вы­ми име­ну­ют. То­му, ко­му угод­но на­зы­вать это иде­аль­ным тре­бо­ва­ни­ем и во­об­ще иде­аль­ным, по­ла­гая этим как пох­ва­лой, как от­де­лать­ся от ме­ня то­му да пос­лу­жит от­ве­том мое мне­ние, что су­щес­т­ву­ющее по­ло­же­ние ве­щей поп­рос­ту пош­ло и по­зор­но и что тот, кто в трес­ку­чий мо­роз тре­бу­ет теп­ла, дол­жен прий­ти в ярость, ес­ли это его тре­бо­ва­ние на­зо­вут иде­аль­ным. Здесь де­ло идет о на­вяз­чи­вой, нас­то­ятель­ной дей­с­т­ви­тель­нос­ти ми­ну­ты; кто ее ощу­ща­ет, тот зна­ет, что это та­кая же нас­то­ятель­ная нуж­да, как и хо­лод и го­лод. Кто же ее не ощу­ща­ет - ну, у то­го по край­ней ме­ре име­ет­ся мас­ш­таб для оп­ре­де­ле­ния то­го, где кон­ча­ет­ся то, что я на­зы­ваю об­ра­зо­ва­ни­ем, и на ка­кой вы­со­те пи­ра­ми­ды об­ласть ни­зов ог­ра­ни­чи­ва­ет­ся от об­лас­ти вер­хов".

    Философ, по-ви­ди­мо­му, очень раз­го­ря­чил­ся. Мы пред­ло­жи­ли ему сно­ва нем­но­го прой­тись, так как пос­лед­ние сло­ва он про­из­нес, стоя вбли­зи то­го пня, ко­то­рый слу­жил нам ми­шенью для стрель­бы. Не­ко­то­рое вре­мя мы все мол­ча­ли и мед­лен­но и за­дум­чи­во ша­га­ли взад и впе­ред. Мы чув­с­т­во­ва­ли не столь­ко стыд за при­ве­ден­ные на­ми не­ле­пые ар­гу­мен­ты, сколь­ко, нап­ро­тив, не­ко­то­рую ре­аби­ли­та­цию на­шей лич­нос­ти; имен­но пос­ле воз­буж­ден­ных и не­лес­т­ных для нас об­ра­ще­ний фи­ло­со­фа мы по­чув­с­т­во­ва­ли се­бя бо­лее близ­ки­ми ему и сто­ящи­ми на бо­лее лич­ной поч­ве. Ибо че­ло­век та­кое жал­кое су­щес­т­во, что он быс­т­рее все­го сбли­жа­ет­ся с пос­то­рон­ним, ког­да тот об­на­ру­жи­ва­ет пе­ред ним ка­кую-ни­будь сла­бость или не­дос­та­ток; тот факт, что наш фи­ло­соф раз­го­ря­чил­ся и поз­во­лил се­бе упот­ре­бить бран­ные сло­ва, пе­реб­ро­сил мост че­рез ис­пы­ты­ва­емое до тех пор роб­кое бла­го­го­ве­ние. Для то­го, кто най­дет по­доб­ное наб­лю­де­ние воз­му­ти­тель­ным, сле­ду­ет при­ба­вить, что этот мост час­то при­во­дит от от­да­лен­но­го по­чи­та­ния к лич­ной люб­ви и сос­т­ра­да­нию. И это сос­т­ра­да­ние пос­те­пен­но все силь­нее ов­ла­де­ло на­ми вслед за чув­с­т­вом ре­аби­ли­та­ции на­шей лич­нос­ти. К че­му во­ди­ли мы это­го ста­ри­ка ночью по ле­су и го­рам? И раз он в этом нам ус­ту­пил, по­че­му мы не наш­ли бо­лее спо­кой­ной и при­лич­ной фор­мы для вы­ра­же­ния на­ше­го же­ла­ния по­учить­ся, по­че­му мы, все трое, так не­де­ли­кат­но выс­ка­за­ли на­ше не­сог­ла­сие?

    Ибо те­перь мы ус­пе­ли за­ме­тить, как не­об­ду­ман­ны, не под­го­тов­ле­ны и на­ив­ны бы­ли на­ши воз­ра­же­ния, как силь­но имен­но в них зву­ча­ло эхо той сов­ре­мен­нос­ти, го­ло­са ко­то­рой ста­рик не хо­тел слы­шать в об­лас­ти об­ра­зо­ва­ния. К то­му же на­ши воз­ра­же­ния не воз­ник­ли чис­то из ин­тел­лек­та; при­чи­на, про­буж­ден­ная сло­ва­ми фи­ло­со­фа и тол­к­нув­шая нас к соп­ро­тив­ле­нию, ка­за­лось, ле­жа­ла в дру­гом мес­те. Быть мо­жет, в нас го­во­ри­ло ин­с­тин­к­тив­ное опа­се­ние нас­чет то­го, дос­та­точ­но ли обес­пе­че­ны имен­но на­ши лич­нос­ти при та­ких воз­зре­ни­ях, ка­кие раз­ви­вал фи­ло­соф, быть мо­жет, на­ши преж­ние пред­с­тав­ле­ния о соб­с­т­вен­ном об­ра­зо­ва­нии, по­чу­яв опас­ность, со­еди­ни­лись вмес­те, что­бы во что­бы то ни ста­ло най­ти при­чи­ны, го­во­ря­щие про­тив точ­ки зре­ния, ко­то­рая во вся­ком слу­чае в кор­не от­вер­г­ла на­ши мни­мые при­тя­за­ния на об­ра­зо­ван­ность. Но не сле­ду­ет ос­па­ри­вать про­тив­ни­ков, ко­то­рые пе­ре­но­сят на лич­ную поч­ву вес­кость ар­гу­мен­та­ми; или, как гла­си­ла мо­раль в на­шем слу­чае, та­кие про­тив­ни­ки не дол­ж­ны спо­рить, не дол­ж­ны про­ти­во­ре­чить.

    Так шли мы ря­дом с фи­ло­со­фом прис­ты­жен­ные, му­чи­мые со­жа­ле­ни­ем, не­до­воль­ные са­ми­ми со­бой и бо­лее чем ког­да-ли­бо убеж­ден­ные что ста­рец прав, мы же бы­ли нес­п­ра­вед­ли­вы к не­му. Как да­ле­ко по­за­ди ос­та­лись юно­шес­кие меч­та­ния о на­шем об­ра­зо­ва­тель­ном за­ве­де­нии, как яс­но соз­на­ва­ли мы опас­ность, от ко­то­рой до сих пор ус­коль­за­ли бла­го­да­ря слу­чаю, - опас­ность це­ли­ком про­дать­ся той об­ра­зо­ва­тель­ной сис­те­ме, ко­то­рая с дет­с­ких лет, еще с гим­на­зи­чес­кой скамьи, соб­лаз­ни­тель­но ма­ни­ла нас! По­че­му же мы, од­на­ко, еще не сос­то­яли в об­щес­т­вен­ном хо­ре ее по­чи­та­те­лей? Быть мо­жет, толь­ко по­то­му, что еще бы­ли нас­то­ящи­ми сту­ден­та­ми, что мог­ли по­ка спа­сать­ся от ал­ч­ной по­го­ни и дав­ки, от бе­зу­дер­ж­но бу­шу­юще­го при­боя об­щес­т­вен­нос­ти, на этот ос­т­ров, ко­то­рый ведь так же ско­ро бу­дет смыт.

    Обуреваемые по­доб­ны­ми мыс­ля­ми, мы уже на­ме­ри­ва­лись за­го­во­рить с фи­ло­со­фом, ког­да он вне­зап­но обер­нул­ся к нам и ска­зал смяг­чив­шим­ся го­ло­сом: "Мне не сле­ду­ет удив­лять­ся ва­ше­му юно­шес­ки не­ос­то­рож­но­му и оп­ро­мет­чи­во­му по­ве­де­нию. Ибо ед­ва вы ког­да-ли­бо серь­ез­но раз­мыш­ля­ли над тем, что ус­лы­ха­ли от ме­ня. Дай­те прой­ти из­вес­т­но­му вре­ме­ни, но­си­те это с со­бой, ду­май­те над этим день и ночь, ведь те­перь вы сто­ите на рас­путье, те­перь вы зна­ете, ку­да ве­дут обе до­ро­ги. Идя по од­ной, вы бу­де­те же­лан­ны сво­ему вре­ме­ни, и оно не пос­ку­пить­ся увен­чать вас вен­ка­ми и по­бед­ны­ми тро­фе­ями; вас бу­дут нес­ти ог­ром­ные пар­тии, сза­ди вас бу­дет ид­ти столь­ко же еди­но­мыш­лен­ни­ков, сколь­ко и спе­ре­ди. И ког­да пред­во­ди­тель вык­лик­нет ло­зунг, то он от­к­лик­нет­ся эхом во всех ря­дах. Здесь пер­вая обя­зан­ность - бо­роть­ся сом­к­ну­ты­ми ря­да­ми; вто­рая - унич­то­жать всех тех, кто не же­ла­ет выс­т­ра­ивать­ся в сом­к­ну­тые ря­ды. Вто­рая до­ро­га све­дет вас с бо­лее ред­ки­ми по­пут­чи­ка­ми, она труд­нее, из­ви­лис­тее и кру­че. Над ва­ми бу­дут глу­мить­ся иду­щие по пер­во­му пу­ти, так как вы шес­т­ву­ете с уси­ли­ем, и они бу­дут пы­тать­ся пе­ре­ма­нить вас к се­бе. Ког­да же слу­чай­но оба пу­ти сой­дут­ся, то с ва­ми обой­дут­ся жес­то­ко, вас от­тес­нят в сто­ро­ну или бо­яз­ли­во от­шат­нут­ся от вас и ос­та­вят оди­но­ки­ми.

    Что же обоз­на­ча­ло со­бой об­ра­зо­ва­тель­ное уч­реж­де­ние для столь раз­лич­ных пут­ни­ков двух до­рог? Та не­обоз­ри­мая тол­па, ко­то­рая стре­мит­ся к сво­им це­лям по пер­во­му пу­ти, под­ра­зу­ме­ва­ет под ним ин­с­ти­тут, при по­мо­щи ко­то­ро­го она выс­т­ра­ива­ет­ся в сом­к­ну­тые ше­рен­ги и ко­то­рый от­де­ля­ет и вык­лю­ча­ет всех, кто ста­вит се­бе бо­лее воз­вы­шен­ные и от­да­лен­ные це­ли. Прав­да, они уме­ют пус­кать в ход пыш­ные сло­ва для обоз­на­че­ния сво­их тен­ден­ций: они го­во­рят, нап­ри­мер, о "всес­то­рон­нем раз­ви­тии сво­бод­ной лич­нос­ти в пре­де­лах проч­ных, стой­ких об­ще­на­ци­ональ­ных и гу­ман­но-эти­чес­ких воз­зре­ний" или вы­зы­ва­ют сво­ею целью "осно­ва­ние на­ци­ональ­но­го го­су­дар­с­т­ва, по­ко­яще­го на ра­зу­ме, об­ра­зо­ва­нии и спра­вед­ли­вос­ти".

    Для дру­гой, мень­шей груп­пы об­ра­зо­ва­тель­ное за­ве­де­ние пред­с­тав­ля­ет­ся чем-то со­вер­шен­но иным. Она хо­чет, под за­щи­той проч­ной ор­га­ни­за­ции, ог­ра­дить се­бя от опас­нос­ти быть пог­ло­щен­ной и раз­д­роб­лен­ной пер­вой груп­пой, хо­чет убе­речь от­дель­ных сво­их чле­нов, что­бы те не обес­си­ли­ли рань­ше вре­ме­ни, не сби­лись с пу­ти, не из­мель­ча­ли, не рас­се­ялись и не по­те­ря­ли бы та­ким об­ра­зом из ви­ду свою бла­го­род­ную и воз­вы­шен­ную за­да­чу. Дос­та­вить воз­мож­ность этим от­дель­ным еди­ни­цам со­вер­шить свое де­ло до кон­ца - та­ков смысл их сов­мес­т­ной ор­га­ни­за­ции; при­чем это де­ло дол­ж­но быть очи­ще­но от вся­ких сле­дов субъ­ек­тив­но­го и сто­ять вы­ше пе­ре­мен­чи­вой иг­ры вре­ме­ни как чис­тое от­ра­же­ние веч­ной и не­из­мен­ной сущ­нос­ти ве­щей. И все учас­т­ни­ки этой ор­га­ни­за­ции дол­ж­ны при­ло­жить сов­мес­т­ные ста­ра­ния, что­бы пу­тем та­ко­го очи­ще­ния от все­го субъ­ек­тив­но­го под­го­то­вить рож­де­ние ге­ния и соз­да­ния его тво­ре­ния. Мно­гие да­же из чис­ла вто­рос­те­пен­ных и треть­ес­те­пен­ных да­ро­ва­ний пред­наз­на­че­ны для та­ко­го со­дей­с­т­вия и лишь пу­тем слу­же­ния та­кой ис­тин­но об­ра­зо­ва­тель­ной ор­га­ни­за­ции до­хо­дят до соз­на­ния вы­пол­нен­ной обя­зан­нос­ти. Те­перь же имен­но эти да­ро­ва­ния сов­ра­ща­ют­ся со сво­его пу­ти неп­рес­тан­ны­ми ухищ­ре­ни­ями и соб­лаз­на­ми мод­ной куль­ту­ры и ста­но­вят­ся чуж­ды­ми сво­ему ин­с­тин­к­ту.

    К их эго­ис­ти­чес­ким по­буж­де­ни­ям, к их сла­бос­тям и тщес­ла­вию об­ра­ща­ет­ся ис­ку­ше­ние, имен­но им дух вре­ме­ни на­шеп­ты­ва­ет: "Сле­дуй­те за мной! Там вы слу­ги, по­мощ­ни­ки, вспо­мо­га­тель­ные ору­дия, вас зат­ме­ва­ют блес­ком на­ту­ры выс­ше­го по­ряд­ка, вы ни­ког­да не нас­лаж­да­етесь сво­ей са­мо­быт­нос­тью, вас тя­нут за нит­ку, вы в це­пях как ры­бы, как ав­то­ма­ты. Здесь, у ме­ня, вы как гос­по­да нас­лаж­да­етесь ва­шей сво­бод­ной лич­нос­тью, ва­ши спо­соб­нос­ти мо­гут блис­тать са­ми за се­бя, с ни­ми и вы са­ми бу­де­те сто­ять на пер­вом мес­те, вас бу­дет соп­ро­вож­дать гро­мад­ная ски­та, и одоб­ре­ние об­щес­т­вен­но­го мне­ния вам бу­дет при­ят­но, чем пох­ва­ла, вы­со­ко­мер­но об­ро­нен­ная с вы­со­ты ге­ния". Да­же на­илуч­шие под­да­ют­ся те­перь ис­ку­ше­нию та­ких соб­лаз­нов. И, в сущ­нос­ти, по­дат­ли­вость или не­по­дат­ли­вость та­ким го­ло­сам вряд ли обус­лав­ли­ва­ет­ся здесь сте­пенью ода­рен­нос­ти, а ско­рее уров­нем и сте­пенью из­вес­т­ной нрав­с­т­вен­ной вы­со­ты, ин­с­тин­к­том ге­ро­из­ма, са­мо­по­жер­т­во­ва­ния и, на­ко­нец, стой­кой, об­ра­тив­шей­ся в при­выч­ку и ру­ко­во­ди­мой пра­виль­ным вос­пи­та­ни­ем пот­реб­нос­тью в об­ра­зо­ва­нии, чем, как я уже ска­зал, яв­ля­ет­ся, преж­де все­го, по­ви­но­ве­ние ге­нию. Но как раз о та­кой дис­цип­ли­не, о та­ком при­уче­нии поч­ти не име­ют по­ня­тия уч­реж­де­ния, ко­то­рые те­перь на­зы­ва­ют об­ра­зо­ва­тель­ны­ми. Хо­тя для ме­ня не под­ле­жит сом­не­нию, что пер­во­на­чаль­но гим­на­зия бы­ла за­ду­ма­на как ис­тин­но об­ра­зо­ва­тель­ное уч­реж­де­ние та­ко­го ро­да или по край­ней ме­ре как под­го­то­ви­тель­ная сту­пень к не­му и что в уди­ви­тель­ную, обу­ре­ва­емую глу­бо­ки­ми иде­ями эпо­ху ре­фор­ма­ции бы­ли дей­с­т­ви­тель­но сде­лан пер­вые ша­ги по это­му пу­ти. Мне яс­но и то, что во вре­мя на­ше­го Шил­ле­ра, на­ше­го Ге­те сно­ва об­на­ру­жи­лись сле­ды той по­зор­но от­ве­ден­ной в сто­ро­ну или скры­ва­емой пот­реб­нос­ти, как бы за­чат­ки тех крыль­ев, о ко­то­рых го­во­рит Пла­тон в «Фед­ре» и ко­то­рые вы­рас­та­ют у ду­ши при каж­дом соп­ри­кос­но­ве­нии с прек­рас­ным и уно­сят ее ввысь, к цар­с­т­ву не­из­мен­ных чис­тых про­об­ра­зов всех ве­щей".

    "Ах, ува­жа­емый и чуд­ный учи­тель, - на­чал тог­да спут­ник, - пос­ле то­го как вы упо­мя­ну­ли о бо­жес­т­вен­ном Пла­то­не и о ми­ре идей, я боль­ше не ве­рю, что вы на ме­ня сер­ди­тесь, хо­тя сво­ей пре­ды­ду­щей речью я впол­не зас­лу­жил ва­ше не­одоб­ре­ние и гнев. Как толь­ко вы на­чи­на­ете го­во­рить, я чув­с­т­вую у се­бя эти пла­то­нов­с­кие крылья; и лишь в про­ме­жу­точ­ных па­узах мне, как воз­ни­це мо­ей ду­ши, при­хо­дит­ся нап­ря­гать си­лы для обуз­да­ния мо­его соп­ро­тив­ля­юще­го­ся, ди­ко­го, не­объ­ез­жен­но­го ко­ня, ко­то­ро­го Пла­тон так­же опи­сал и о ко­то­ром он го­во­рит, что он кри­во­бок и не оте­сан, с нег­ну­щей­ся вы­ей, ко­рот­кой ше­ей, плос­ком но­се, что он во­ро­ной мас­ти, с се­ры­ми на­ли­ты­ми кровью гла­за­ми, кос­ма­ты­ми уша­ми, ту­го­ват на ухо, всег­да го­тов на прес­туп­ле­ние и ни­зость, так что уда­ет­ся ед­ва-ед­ва пра­вить им при по­мо­щи би­ча и ос­т­ро­ко­неч­но­го шес­та. По­ду­май­те о том, как дол­го я жил вда­ли от вас и что имен­но на мне мог­ли быть ис­п­ро­бо­ва­ны все те ухищ­ре­ния, оболь­ще­ния, о ко­то­рых вы го­во­ри­ли, быть мо­жет, и не без из­вес­т­но­го ус­пе­ха, хо­тя и не­за­мет­но для ме­ня са­мо­го. Те­перь я по­ни­маю яс­нее, чем ког­да-ли­бо, как не­об­хо­ди­ма ор­га­ни­за­ция, ко­то­рая да­ва­ла бы нам воз­мож­ность жить вмес­те с ис­тин­но об­ра­зо­ван­ны­ми людь­ми, что­бы иметь в них ру­ко­во­ди­те­лей и пу­те­вод­ные све­то­чи. Как жи­во ощу­щаю я опас­ность оди­но­ко­го стран­с­т­вия! И ес­ли я мнил, как я вам ска­зал, спас­тись от су­то­ло­ки бег­с­т­вом и ук­ло­нить­ся та­ким об­ра­зом от пря­мо­го соп­ри­кос­но­ве­ния с ду­хом вре­ме­ни, то и са­мо это бег­с­т­во бы­ло об­ман­чи­во. Бес­п­ре­рыв­но, из бес­чис­лен­ных ар­те­рий, с каж­дым глот­ком воз­ду­ха, вли­ва­ет­ся в нас эта ат­мос­фе­ра, и ни­ка­кое уеди­не­ние не­дос­та­точ­но и да­ле­ко, что­бы она не мог­ла нас­тичь нас сво­ими ту­ма­на­ми и об­ла­ка­ми. Под ви­дом сом­не­ния, на­жи­вы, на­деж­ды и доб­ро­де­те­ли в раз­но­об­раз­ных мас­ка­рад­ных оде­яни­ях прок­ра­ды­ва­ют­ся к нам об­ра­зы этой куль­ту­ры; и да­же здесь, вбли­зи вас, т. е. ру­ка об ру­ку с нас­то­ящим от­шель­ни­ком об­ра­зо­ва­ния, этот приз­рак су­мел нас оболь­с­тить. Как не­из­мен­но и вер­но дол­ж­на эта ма­лень­кая груп­па сто­ять в сво­ей сре­де на стра­же об­ра­зо­ва­ния, ко­то­рое мож­но наз­вать поч­ти сек­тан­т­с­ким! Как дол­ж­на она вза­им­но под­к­реп­лять друг дру­га! Как стро­го сле­ду­ет по­ри­цать здесь лож­ный шаг, с ка­ким сос­т­ра­дань­ем про­щать! Прос­ти­те же и ме­ня, учи­тель, пос­ле то­го как вы так стро­го нас­та­ви­ли ме­ня на ис­тин­ный путь".

    "Ты го­во­ришь, до­ро­гой мой, язы­ком, ко­то­ро­го я не пе­ре­но­шу, - ска­зал фи­ло­соф, - и ко­то­рый на­по­ми­на­ет стиль ре­ли­ги­оз­ных братств. С этим я не имею ни­че­го об­ще­го. Но твой пла­то­нов­с­кий конь мне пон­ра­вил­ся, ра­ди не­го те­бе бу­дет да­ро­ва­но про­ще­ние. На это­го ко­ня я об­ме­ни­ваю свое мле­ко­пи­та­ющее, А за тем у ме­ня ма­ло охо­ты доль­ше про­гу­ли­вать­ся на све­жем воз­ду­хе. Под­жи­да­емый мною друг, прав­да, дос­та­точ­но су­мас­б­ро­ден, что­бы и в пол­ночь прий­ти сю­да, раз это он обе­щал, но я нап­рас­но жду ус­лов­лен­но­го зна­ка. Не по­ни­маю, что его за­дер­жа­ло до сих пор, так как он ак­ку­ра­тен и то­чен, как все мы, ста­ри­ки, что слиш­ком ста­ро­мод­но для сов­ре­мен­ной мо­ло­де­жи. На этот раз он под­вел ме­ня; до­сад­но! Пой­дем­те же за мной! По­ра ухо­дить".

    Но в это мгно­ве­ние по­ка­за­лось неч­то но­вое.




Лекция пятая



(читаная 23 марта 1872 г.)

    Уважаемые слу­ша­те­ли! Ес­ли вы с не­ко­то­рым со­чув­с­т­ви­ем от­нес­лись к мо­ему пе­рес­ка­зу пол­ных раз­но­об­раз­ных аф­фек­тов ре­чей на­ше­го фи­ло­со­фа, раз­да­вав­ших­ся в ноч­ной ти­ши, то вы не ме­нее нас дол­ж­ны быть его пос­лед­ним до­сад­ным ре­ше­ни­ем. Он не­ожи­дан­но за­явил нам, что хо­чет уй­ти, Об­ма­ну­тый сво­им дру­гом и ма­ло уте­шен­ный тем, чем и его спут­ник ока­за­лись в сос­то­янии скра­сить его оди­но­чес­т­во, он, по-ви­ди­мо­му, спе­шил по­ло­жить ко­нец бес­по­лез­но за­тя­нув­ше­го­ся пре­бы­ва­ния в го­рах. День ка­зал­ся ему по­те­рян­ным; и, стря­хи­вая его с се­бя, он, оче­вид­но, охот­но сбро­сил бы вмес­те с ним и вос­по­ми­на­ние о на­шем зна­ком­с­т­ве. Итак, он до­сад­ли­во то­ро­пил нас ухо­дить, как вдруг но­вое со­бы­тие зас­та­ви­ло его ос­та­но­вить­ся, и уже под­ня­тая но­га не­ре­ши­тель­но опус­ти­лась.

    Наше вни­ма­ние прив­лек­ла раз­ноц­вет­ная вспыш­ка ог­ня и рас­ка­тис­тый, быс­т­ро смол­к­нув­ший гул со сто­ро­ны Рей­на. Сей­час же вслед за этим из­да­ли к нам до­нес­лась мед­лен­ная ме­ло­дия, под­х­ва­чен­ная, хо­тя и в уни­сон, мно­го­чис­лен­ны­ми юно­шес­ки­ми го­ло­са­ми. "Да ведь это его сиг­нал! - вскри­чал фи­ло­соф. - Мой друг идет, я не нап­рас­но до­жи­дал­ся его. Это бу­дет по­лу­ноч­ное сви­да­ние. Но как ему дать знать, что я еще здесь? Ну-ка, вы, стрел­ки, по­ка­жи­те свое ис­кус­ство! Слы­ши­те стро­гий ритм при­вет­с­т­ву­ющей нас ме­ло­дии? За­пом­ни­те же его и пос­та­рай­тесь пов­то­рить в пос­ле­до­ва­тель­ном ря­де ва­ших выс­т­ре­лов!"

    Эта за­да­ча бы­ла нам по вку­су и спо­соб­нос­тям. Мы за­ря­ди­ли пос­ко­рее на­ши пис­то­ле­ты и, быс­т­ро сго­во­рив­шись, под­ня­ли их в звез­д­ную высь, меж­ду тем, как вни­зу, пос­ле крат­ко­го пов­то­ре­ния, ме­ло­дия пос­те­пен­но за­мол­к­ла. Пер­вый, вто­рой, тре­тий выс­т­ре­лы рез­ко проз­ву­ча­ли в ти­ши­не но­чи. Вслед за этим фи­ло­соф крик­нул: "Вы сби­лись с так­та", - так как мы не­ожи­дан­но на­ру­ши­ли ритм, прив­ле­чен­ные па­да­ющей звез­дой, ко­то­рая стре­лой про­нес­лась вниз пос­ле треть­его выс­т­ре­ла, и наш чет­вер­тый и пя­тый выс­т­ре­лы не­воль­но проз­ву­ча­ли в нап­рав­ле­нии ее па­де­ния.

    "Вы сби­лись с так­та, - зак­ри­чал фи­ло­соф, - кто про­сит вас це­лить­ся в па­да­ющие звез­ды! Она ра­зор­вет­ся и са­ма, без вас. На­до знать, че­го хо­чешь, ког­да дер­жишь ору­жие в ру­ках".

    В это мгно­ве­ние с Рей­на сно­ва по­нес­лась ме­ло­дия, под­х­ва­чен­ная мно­го­чис­лен­ны­ми и гром­ки­ми го­ло­са­ми. "Нас все-та­ки по­ня­ли, - зак­ри­чал, рас­сме­яв­шись, мой друг, - а кто мо­жет ус­то­ять, ког­да та­кой блис­та­ющий приз­рак приб­ли­жа­ет­ся на рас­сто­яние выс­т­ре­ла". "Ти­ше, - прер­вал его спут­ник, - от­ку­да по­да­ет нам сиг­нал эта тол­па? Я слы­шу от двад­ца­ти до со­ро­ка силь­ных муж­с­ких го­ло­сов; от­ку­да же при­вет­с­т­ву­ет нас этот хор? Ка­жет­ся, он еще не по­ки­нул той сто­ро­ны Рей­на - од­на­ко это мы луч­ше раз­г­ля­дим с на­шей ска­мей­ки. Пой­дем­те же ско­рее ту­да!"

    С то­го мес­та, где мы до сих пор про­гу­ли­ва­лись взад и впе­ред, поб­ли­зос­ти гро­мад­но­го пня, вид на Рейн был зак­рыт гус­тым, тем­ным и вы­со­ким ле­сом. С на­ше­го же мес­та от­ды­ха, как я уже ска­зал, ле­жав­ше­го нес­коль­ко ни­же на скло­не го­ры, чем эта плос­кая по­лян­ка, от­к­ры­вал­ся меж­ду вер­ши­на­ми де­ревь­ев по­лук­руг­лый прос­вет, се­ре­ди­ну ко­то­ро­го за­ни­мал Рейн, дер­жав­ший в объ­яти­ях ос­т­ров Нон­нен­верт. Пос­пеш­но, но все же со­об­ра­зу­ясь с си­ла­ми на­ше­го по­жи­ло­го фи­ло­со­фа, под­бе­жа­ли мы к это­му мес­ту. В ле­су сто­ял пол­ный мрак, и, под­дер­жи­вая спра­ва и сле­ва фи­ло­со­фа, мы, поч­ти ни­че­го не ви­дя, боль­ше по до­гад­ке, про­би­ра­лись по про­ло­жен­ной до­ро­ге.

    Едва дос­тиг­ли мы ска­ме­ек, как нам сра­зу бро­сил­ся в гла­за пы­ла­ющий, тус­к­лый и бес­по­кой­ный свет, на­хо­дя­щий­ся, оче­вид­но по ту сто­ро­ну Рей­на. "Это фа­ке­лы, - вскри­чал я, - вер­нее все­го, что там мои то­ва­ри­щи из Бон­на и что ваш друг сре­ди них. Это они пе­ли, они и про­во­жа­ют его. Смот­ри­те! Слу­шай­те! Те­перь они са­дят­ся в лод­ки; че­рез пол­ча­са с не­боль­шим фа­кель­ное шес­т­вие бу­дет здесь".

    Философ от­п­ря­нул на­зад. "Что вы го­во­ри­те! - вскри­чал он. - Ва­ши то­ва­ри­щи из Бон­на - ста­ло быть сту­ден­ты, и со сту­ден­та­ми при­дет мой друг?"

    Этот поч­ти с зло­бой бро­шен­ный воп­рос взвол­но­вал нас, "Что име­ете вы про­тив сту­ден­тов?" - спро­си­ли мы, но не по­лу­чи­ли от­ве­та. Толь­ко спус­тя не­ко­то­рое вре­мя фи­ло­соф за­го­во­рил мед­лен­но и жа­лоб­но, как бы об­ра­ща­ясь к еще да­ле­ко­му дру­гу: "Итак, да­же в пол­ночь, друг мой, да­же на уеди­нен­ной го­ре мы не бу­дем од­ни, и ты сам ве­дешь ко мне це­лую тол­пу буй­ных сту­ден­тов, хо­тя зна­ешь, как охот­но и тща­тель­но из­бе­гаю я встреч с этим ge­nus om­ne. Я не по­ни­маю те­бя, мой да­ле­кий друг. Ведь не пус­тя­ки же на­ша встре­ча пос­ле дол­гой раз­лу­ки, и не­да­ром выб­ра­ли мы та­кой уеди­нен­ный уго­лок и не­обыч­ный час. К че­му нам хор сви­де­те­лей, и ка­ких еще вдо­ба­вок! Ведь се­год­ня нас сво­дит вмес­те не сен­ти­мен­таль­ная, сла­бо­ха­рак­тер­ная пот­реб­ность, ведь мы оба на­учи­лись жить оди­но­ко в гор­дой ра­зоб­щен­нос­ти. Не ра­ди нас са­мих, не ра­ди куль­та неж­ных чувств или па­те­ти­чес­кой кар­ти­ны дру­жес­ко­го сви­да­ния ре­ши­ли мы по­ви­дать­ся здесь. Мы хо­те­ли здесь, где не­ког­да в дос­то­па­мят­ный час я на­шел те­бя в тор­жес­т­вен­ном уеди­не­нии, по­доб­но ры­ца­рям но­вой Фе­мы, серь­ез­но по­со­ве­то­вать­ся друг с дру­гом. Пусть слу­шал бы нас тот, кто нас по­ни­ма­ет, но к че­му ве­дешь ты с со­бой тол­пу, ко­то­рая нас, ко­неч­но, не пой­мет. Я не уз­наю те­бя, мой да­ле­кий друг!"

    Мы счи­та­ли не­удоб­ным пре­ры­вать столь горь­ко жа­лу­юще­го че­ло­ве­ка и, ког­да он ме­лан­хо­ли­чес­ки умолк, не ос­ме­ли­лись ему ска­зать, как неп­рис­той­но бы­ло нам это от­ри­ца­тель­ное от­но­ше­ние к сту­ден­там.

    Наконец спут­ник об­ра­тил­ся к фи­ло­со­фу со сло­ва­ми: "Вы на­пом­ни­ли мне, учи­тель, что в преж­ние вре­ме­на, рань­ше, чем я с ва­ми поз­на­ко­мил­ся, вы учи­ли во мно­гих уни­вер­си­те­тах и до сих пор жи­вы слу­хи о ва­шем об­ще­нии со сту­ден­та­ми, о ме­то­де ва­ше­го пре­по­да­ва­ния, от­но­ся­щем­ся к то­му пе­ри­оду. Из без­на­деж­но­го то­на, ка­ким вы сей­час го­во­ри­ли о сту­ден­тах, мно­гие бы мог­ли зак­лю­чить, что ваш соб­с­т­вен­ный опыт в этом от­но­ше­нии был не­уте­ши­те­лен. Я же, на­обо­рот, ду­маю, что вы ис­пы­та­ли и уви­да­ли то­же, что и вся­кий дру­гой, но су­ди­ли об этом бо­лее стро­го и пра­виль­но, чем ос­таль­ные, по­учи­тель­ные и важ­ные опы­ты и со­бы­тия - это те, ко­то­рые со­вер­ша­ют­ся каж­дый день, и что имен­но то, что ле­жит гран­ди­оз­ной за­гад­кой на гла­зах у всех, лишь нем­но­ги­ми по­ни­ма­ет­ся, как та­ко­вая, в си­лу че­го та­кие проб­ле­мы ле­жат нет­ро­ну­ты­ми у са­мой про­ез­жей до­ро­ги под но­га­ми тол­пы и в кон­це кон­цов бе­реж­но под­би­ра­ют­ся нем­но­го­чис­лен­ны­ми ис­тин­ны­ми фи­ло­со­фа­ми, что­бы за­тем си­ять в ка­чес­т­ве ал­ма­зов поз­на­ния. Быть мо­жет, вы нам рас­ска­же­те в тот ко­рот­кий про­ме­жу­ток вре­ме­ни, ко­то­рый ос­та­ет­ся до при­бы­тия ва­ше­го дру­га, о ва­ших све­де­ни­ях и опы­те в сфе­ре уни­вер­си­те­та и тем за­вер­ши­те круг раз­мыш­ле­ний, к ко­то­рым мы не­воль­но приш­ли в воп­ро­се о на­ших об­ра­зо­ва­тель­ных за­ве­де­ни­ях. К то­му же мне да бу­дет поз­во­ле­но на­пом­нить вам, что на од­ной из бо­лее ран­них сту­пе­ней на­ше­го раз­го­во­ра вы да­же да­ли мне та­ко­го ро­да обе­ща­ние. Вы ис­хо­ди­ли из гим­на­зии и при­да­ва­ли ей чрез­вы­чай­ное зна­че­ние; ее об­ра­зо­ва­тель­ной целью дол­ж­ны бы­ли из­ме­рять­ся все ос­таль­ные уч­реж­де­ния, от ук­ло­не­ния ее тен­ден­ции стра­да­ли и все ос­таль­ные. На та­кое зна­че­ние дви­жу­ще­го цен­т­раль­но­го пун­к­та не мо­жет те­перь пре­тен­до­вать да­же уни­вер­си­тет, ко­то­рый, по край­ней ме­ре в его те­пе­реш­нем ви­де, с од­ной важ­ной сто­ро­ны мо­жет рас­смат­ри­вать­ся лишь как над­с­т­рой­ка гим­на­зии. Под­роб­нос­ти вы обе­ща­ли мне из­ло­жить поз­же, что, мо­жет быть, зас­ви­де­тель­с­т­ву­ют и на­ши при­яте­ли сту­ден­ты, так как воз­мож­но, что они слы­ша­ли наш тог­даш­ний раз­го­вор".

    "Мы под­т­вер­ж­да­ем это", - при­со­во­ку­пил я. Тог­да фи­ло­соф об­ра­тил­ся к нам и ска­зал: Ну, ес­ли вы дей­с­т­ви­тель­но слу­ша­ли, то мо­же­те мне ска­зать, что вы по­ни­ма­ете пос­ле все­го ска­зан­но­го под сов­ре­мен­ной гим­на­зи­чес­кой тен­ден­ци­ей. Кро­ме то­го, вы еще дос­та­точ­но близ­ки этой сфе­ре, что­бы быть в сос­то­янии про­ве­рить мои мыс­ли на­шим опы­том и впе­чат­ле­ни­ями".

    Мой друг по обык­но­ве­нию быс­т­ро и на­ход­чи­во от­ве­тил приб­ли­зи­тель­но сле­ду­ющее: "До сих пор мы всег­да ду­ма­ли, что един­с­т­вен­ная за­да­ча гим­на­зии - под­го­тов­ка к уни­вер­си­те­ту. А эта под­го­тов­ка дол­ж­на нас сде­лать в дос­та­точ­ной ме­ре са­мос­то­ятель­ны­ми для чрез­вы­чай­но сво­бод­но­го по­ло­же­ния сту­ден­та. Ибо мне ка­жет­ся, что ни в од­ной из об­лас­тей сов­ре­мен­ной жиз­ни лич­нос­ти не пре­дос­тав­ле­но ре­шать и рас­по­ря­жать­ся столь мно­гим, как в об­лас­ти сту­ден­чес­кой жиз­ни. Сту­дент дол­жен уметь ру­ко­во­дить со­бой в про­дол­же­ние мно­гих лет на ши­ро­ком, со­вер­шен­но сво­бод­ном по­ле дей­с­т­вия. Сле­до­ва­тель­но, гим­на­зии при­хо­дит­ся ста­рать­ся сде­лать его са­мос­то­ятель­ным".

    Я про­дол­жил речь мо­его то­ва­ри­ща. "Мне да­же ка­жет­ся, - ска­зал я, - что все то, что вы, ко­неч­но, впол­не спра­вед­ли­во, по­ри­ца­ете в гим­на­зии, - лишь не­об­хо­ди­мые сред­с­т­ва для воз­буж­де­ния в та­ком ран­нем воз­рас­те из­вес­т­ной са­мос­то­ятель­нос­ти или по край­ней ме­ре ве­ры в нее.

    Этой са­мос­то­ятель­нос­ти и дол­ж­но слу­жить пре­по­да­ва­ние не­мец­ко­го язы­ка: ин­ди­вид дол­жен ра­но соз­на­вать свои воз­зре­ния и на­ме­ре­ния, что­бы учить­ся хо­дить са­мос­то­ятель­но, без кос­ты­лей. По­это­му его ра­но по­буж­да­ют к твор­чес­т­ву, а еще рань­ше к стро­го­му об­суж­де­нию и кри­ти­ке. Ес­ли ла­тин­с­кие и гре­чес­кие уро­ки не в сос­то­янии за­жечь в уче­ни­ке лю­бовь к да­ле­кой древ­нос­ти, то все же ме­тод их пре­по­да­ва­ния бу­дит в нем на­уч­ное по­ни­ма­ние, прис­т­рас­тие к стро­гой при­чин­ной свя­зи зна­ния, жаж­ду по­ис­ков и от­к­ры­тий. Раз­ве мно­гие из нас не под­па­да­ют на­дол­го оба­янию на­уки, бла­го­да­ря най­ден­но­му в гим­на­зии и схва­чен­но­му юно­шес­ким вос­п­ри­яти­ем ка­ко­му-ни­будь но­во­му раз­ноч­те­нию? Мно­го­му дол­жен на­учит­ся гим­на­зист и мно­гое соб­рать в се­бе. От­сю­да, ве­ро­ят­но, и вы­рас­та­ет стрем­ле­ние, ру­ко­во­дясь ко­то­рым он в пос­лед­с­т­вии, в уни­вер­си­те­те, по­доб­ным же об­ра­зом са­мос­то­ятель­но учит­ся и со­би­ра­ет. Ко­ро­че, мы по­ла­га­ем, что тен­ден­ция гим­на­зии в том, что­бы нас­толь­ко под­го­то­вить и при­учить уче­ни­ка, что­бы он в пос­лед­с­т­вии мог са­мос­то­ятель­но жить и учить­ся так же, как он вы­нуж­ден был жить и учить­ся, под­чи­ня­ясь гне­ту гим­на­зи­чес­ко­го строя".

    Философ зас­ме­ял­ся на эти сло­ва, од­на­ко не сов­сем доб­ро­душ­но и ска­зал: "Сей­час вы да­ли мне хо­ро­ший об­ра­зец та­кой са­мос­то­ятель­нос­ти. Имен­но эта са­мос­то­ятель­ность и пу­га­ет ме­ня и де­ла­ет для ме­ня всег­да столь ма­ло­от­рад­ной бли­зость сов­ре­мен­ных сту­ден­тов. Итак, до­ро­гие мои, вы го­то­вы, вы вы­рос­ли, при­ро­да раз­би­ла ва­шу фор­му, и ва­ши учи­те­ля мо­гут лю­бо­вать­ся на вас. Ка­кая сво­бо­да, оп­ре­де­лен­ность, без­за­бот­ность суж­де­ния, ка­кая но­виз­на и све­жесть воз­зре­ний! Вы уса­жи­ва­етесь на су­дей­с­ких крес­лах - и куль­ту­ры всех вре­мен убе­га­ют прочь. На­уч­ный дух заж­жен, и пла­мя его язы­ка­ми вы­ры­ва­ет­ся из вас - ос­то­рож­ней, как бы от вас не сго­реть! Ес­ли я возь­му вдо­ба­вок еще ва­ших про­фес­со­ров, то по­лу­чу еще раз ту же са­мую са­мос­то­ятель­ность, но в бо­лее силь­ной и прив­ле­ка­тель­ной сте­пе­ни. Ни од­на эпо­ха не бы­ла еще так бо­га­та столь прек­рас­ны­ми са­мос­то­ятель­ны­ми лич­нос­тя­ми, ни­ког­да не не­на­ви­де­ли так силь­но вся­кое раб­с­т­во, вклю­чая, ко­неч­но, и раб­с­т­во вос­пи­та­ния и об­ра­зо­ва­ния.

    Но поз­воль­те при­ло­жить к ва­шей са­мос­то­ятель­нос­ти и мас­ш­таб имен­но это­го об­ра­зо­ва­ния и рас­смат­ри­вать наш уни­вер­си­тет лишь как об­ра­зо­ва­тель­ное уч­реж­де­ние. Ког­да инос­т­ра­нец же­ла­ет поз­на­ко­мить­ся с на­шей уни­вер­си­тет­с­кой сис­те­мой, то он преж­де все­го с уда­ре­ни­ем спра­ши­ва­ет: "Чем свя­зан у вас сту­дент с уни­вер­си­те­том?" Мы от­ве­ча­ем: "Ухом, так как он слу­ша­тель". Инос­т­ра­нец удив­ля­ет­ся. "Толь­ко ухом?" - еще раз спра­ши­ва­ет он. "Толь­ко ухом", - еще раз от­ве­ча­ем мы. Сту­дент слу­ша­ет. Ког­да он го­во­рит, смот­рит, на­хо­дит­ся в об­щес­т­ве, ког­да он за­ни­ма­ет­ся ис­кус­ством - од­ним сло­вом, ког­да он жи­вет, он са­мос­то­яте­лен т. е. не­за­ви­сим от об­ра­зо­ва­тель­но­го уч­реж­де­ния. Час­то сту­дент од­нов­ре­мен­но пи­шет и слу­ша­ет; это мо­мен­ты, ког­да он прик­реп­лен к са­мой пу­по­ви­не уни­вер­си­те­та. Он мо­жет выб­рать, что же­ла­ет слу­шать, и ему не­за­чем ве­рить то­му, что он слы­шит: он мо­жет зат­к­нуть уши, ког­да не за­хо­чет слу­шать. Та­ков ак­ро­ама­ти­чес­кий ме­тод пре­по­да­ва­ния.

    Преподаватель же го­во­рит к этим слу­ша­ющим сту­ден­там. То, что он по­ми­мо то­го слу­ша­ет и де­ла­ет, неп­ро­хо­ди­мой про­пас­тью от­де­ле­но от вос­п­ри­ятия сту­ден­тов. Час­то про­фес­сор, го­во­ря, чи­та­ет. В об­щем ему бы хо­те­лось иметь как мож­но боль­ше та­ких слу­ша­те­лей; в край­нос­ти он до­воль­с­т­ву­ет­ся и нем­но­ги­ми. Но поч­ти ни­ког­да од­ним. Один го­во­ря­щий рот, очень мно­го слу­ша­ющих ушей и впо­ло­ви­ну мень­ше пи­шу­щих рук - та­ков внеш­ний ака­де­ми­чес­кий ап­па­рат, та­ко­ва пу­щен­ная в ход об­ра­зо­ва­тель­ная ма­ши­на уни­вер­си­те­та. Во всем ос­таль­ном вла­де­лец это­го рта со­вер­шен­но от­де­лен и не­за­ме­ним от вла­дель­цев этих ушей; и эту двой­ную са­мос­то­ятель­ность с гор­дос­тью вос­х­ва­ля­ют как ака­де­ми­чес­кую сво­бо­ду. Кро­ме то­го, что­бы еще рас­ши­рить эту сво­бо­ду, один мо­жет го­во­рить приб­ли­зи­тель­но все, что он хо­чет, дру­гие приб­ли­зи­тель­но слу­шать, что за­хо­тят. А по­за­ди обе­их групп на поч­ти­тель­ном рас­сто­янии сто­ит го­су­дар­с­т­во с нап­ря­жен­ной фи­зи­оно­ми­ей над­с­мот­р­щи­ка, что­бы вре­мя от вре­ме­ни на­по­ми­нать, что оно яв­ля­ет­ся целью, ко­неч­ным пун­к­том и смыс­лом всей этой стран­ной го­во­риль­ной и слу­ша­тель­ной про­це­ду­ры.

    Таким об­ра­зом мы, ко­му раз­ре­ше­но счи­тать этот курь­ез­ный фе­но­мен об­ра­зо­ва­тель­ным уч­реж­де­ни­ем, со­об­ща­ем воп­ро­ша­юще­му нас инос­т­ран­цу, что об­ра­зо­ва­ние в на­шем уни­вер­си­те­те есть то, что пе­ре­да­ет­ся ото рта к уху и что все вос­пи­та­ние, нап­рав­лен­ное к об­ра­зо­ва­нию, толь­ко ак­ро­ама­тич­но. Но так как слу­ша­ние и вы­бор то­го, что слу­шать, пре­дос­тав­ле­ны са­мос­то­ятель­но­му ре­ше­нию сво­бод­но нас­т­ро­ен­но­го сту­ден­та, так как пос­лед­ний, с дру­гой сто­ро­ны, мо­жет не приз­нать дос­то­вер­нос­ти и ав­то­ри­тет­нос­ти все­го то­го, что слу­ша­ет, то, стро­го го­во­ря, все вос­пи­та­ние, нап­рав­лен­ное к об­ра­зо­ва­нию, по­па­да­ет в его ру­ки, и та са­мос­то­ятель­ность, за ко­то­рой еще гна­лась гим­на­зия, с гор­дос­тью выс­ту­па­ет те­перь как ака­де­ми­чес­кое вос­пи­та­ние для об­ра­зо­ва­ния и ще­го­ля­ет сво­им блес­тя­щим опе­ре­ни­ем.

    Счастливое вре­мя, ког­да юно­ши дос­та­точ­но муд­ры и об­ра­зо­ван­ны, что­бы во­дить са­мих се­бя на по­мо­чах! Пре­вос­ход­ные гим­на­зии, ко­то­рым уда­ет­ся на­са­дить са­мос­то­ятель­ность там, где иные эпо­хи на­хо­ди­ли не­об­хо­ди­мость на­саж­дать за­ви­си­мость, дис­цип­ли­ну, под­чи­не­ние и по­ви­но­ве­ние и от­ра­жать все по­пол­з­но­ве­ния кич­ли­вой са­мос­то­ятель­нос­ти. Ста­но­вит­ся ли вам те­перь яс­но, доб­рей­шие, по­че­му я, с точ­ки зре­ния об­ра­зо­ва­ния, обык­но­вен­но рас­смат­ри­ваю сов­ре­мен­ный уни­вер­си­тет как над­с­т­рой­ку гим­на­зии? Взра­щен­ное гим­на­зи­ей об­ра­зо­ва­ние под­хо­дит к вра­там уни­вер­си­те­та как неч­то це­лое, го­то­вое и раз­бор­чи­вое в сво­их при­тя­за­ни­ях: оно предъ­яв­ля­ет тре­бо­ва­ния, из­да­ет за­ко­ны, оно су­дит. Итак, не об­ма­ны­вай­тесь нас­чет об­ра­зо­ван­но­го сту­ден­та; пос­коль­ку он мнит се­бя удос­то­ен­ным пос­вя­ще­ния в об­ра­зо­ва­ние, он все еще ос­та­ет­ся гим­на­зис­том, сфор­ми­ро­ван­ным ру­ка­ми сво­их учи­те­лей, и, как та­ко­вой, со вре­ме­ни сво­ей ака­де­ми­чес­кой изо­ля­ции и окон­ча­ния гим­на­зии впол­не ли­шен вся­кой даль­ней­шей об­ра­зо­ва­тель­ной фор­ми­ров­ки и ру­ко­во­ди­тель­с­т­ва; ему пре­дос­тав­ля­ет­ся те­перь пра­во жить са­мо­му по се­бе и быть сво­бод­ным.

    Свободным! Ис­сле­дуй­те эту сво­бо­ду, вы, зна­то­ки лю­дей! Воз­д­виг­ну­тое на гли­ня­ном ус­тое сов­ре­мен­ной гим­на­зи­чес­кой куль­ту­ры, на раз­ва­ли­ва­ющем­ся фун­да­мен­те, зда­ние этой сво­бо­ды по­ко­си­лось, и каж­дый по­рыв вет­ра уг­ро­жа­ет ему. Взгля­ни­те на сво­бод­но­го сту­ден­та, ге­роль­да са­мос­то­ятель­но­го об­ра­зо­ва­ния, уга­дай­те его ин­с­тин­к­ты, рас­тол­куй­те се­бе его пот­реб­нос­ти. Что вы по­ду­ма­ете о его об­ра­зо­ван­нос­ти, ес­ли бу­де­те ме­рить его тре­мя ме­ри­ла­ми: во-пер­вых, его пот­реб­нос­тью фи­ло­со­фии, во-вто­рых, его ху­до­жес­т­вен­ным ин­с­тин­к­том и, на­ко­нец, гре­чес­кой и рим­с­кой ан­тич­нос­тью как воп­ло­щен­ным ка­те­го­ри­чес­ким им­пе­ра­ти­вом вся­кой куль­ту­ры?

    Человек до та­кой сте­пе­ни осаж­ден са­мы­ми серь­ез­ны­ми и труд­ны­ми проб­ле­ма­ми, что под­ве­ден­ный к ним пра­виль­ным об­ра­зом ра­но под­па­да­ет под власть то­го дли­тель­но­го фи­ло­соф­с­ко­го изум­ле­ния, на ко­то­ром, как на един­с­т­вен­но пло­до­род­ной под­поч­ве, в сос­то­янии вы­рас­ти глу­бо­кое и бла­го­род­ное об­ра­зо­ва­ние. Ча­ще все­го к этим проб­ле­мам его при­во­дит соб­с­т­вен­ный опыт, и осо­бен­но бур­ные юно­шес­кие го­ды поч­ти каж­дое лич­ное пе­ре­жи­ва­ние от­ра­жа­ет­ся дво­яким об­ра­зом, как эк­зем­п­ли­фи­ка­ция пов­сед­нев­нос­ти и в то же вре­мя веч­ной, изу­ми­тель­ной, дос­той­ной объ­яс­не­ния проб­ле­мы. В этом воз­рас­те, ко­то­рый ви­дит все свои пе­ре­жи­ва­ния как бы ок­ру­жен­ны­ми ме­та­фи­зи­чес­кой ра­ду­гой, че­ло­век в выс­шей сте­пе­ни нуж­да­ет­ся в ру­ко­во­дя­щей ру­ке, по­то­му что он вне­зап­но и поч­ти ин­с­тин­к­тив­но убеж­да­ет­ся в дво­яком зна­че­нии все­го су­щес­т­ву­юще­го и те­ря­ет твер­дую поч­ву до тех пор мне­ний.

    Это ес­тес­т­вен­ное сос­то­яние край­ней пот­реб­нос­ти в ру­ко­вод­с­т­ве при­хо­дит­ся ко­неч­но рас­смат­ри­вать как злей­ше­го вра­га той из­люб­лен­ной са­мос­то­ятель­нос­ти, к ко­то­рой дол­жен быть вос­пи­тан об­ра­зо­ван­ный юно­ша на­ше­го вре­ме­ни. По­дав­лять его, па­ра­ли­зо­вать, от­вес­ти в сто­ро­ну или ис­ка­зить - вот над чем усер­д­но тру­дят­ся апос­то­лы сов­ре­мен­нос­ти, пе­ре­шед­шие уже в ло­но са­мо­по­нят­нос­ти. И из­люб­лен­ное сред­с­т­во здесь - па­ра­ли­зо­ва­ние это­го ес­тес­т­вен­но­го фи­ло­соф­с­ко­го стрем­ле­ния так на­зы­ва­емым ис­то­ри­чес­ким об­ра­зо­ва­ни­ем. Од­на еще не­дав­но поль­зо­вав­ша­яся скан­даль­ной ми­ро­вой из­вес­т­нос­тью сис­те­ма изоб­ре­ла да­же фор­му­лу для это­го са­мо­унич­то­же­ния фи­ло­со­фии. И те­перь поч­ти всю­ду при ис­то­ри­чес­ком взгля­де на ве­щи об­на­ру­жи­ва­ет­ся та­кая на­ив­ная неп­ро­ду­ман­ность, та­кое же­ла­ние сде­лать са­мое не­ра­зум­ное ра­зум­ным и выс­та­вить са­мое чер­ное бе­лым, что час­то хо­чет­ся, па­ро­ди­руя Ге­ге­ля, спро­сить: "Дей­с­т­ви­тель­но ли это не­ра­зу­мие?" Увы, как раз не­ра­зум­ное ка­жет­ся те­перь един­с­т­вен­но дей­с­т­ви­тель­ным, т. е. дей­с­т­ву­ющим, и дер­жа­ние на­го­то­ве это­го ро­да дей­с­т­ви­тель­нос­ти для объ­яс­не­ния ис­то­рии и оз­на­ча­ет соб­с­т­вен­но ис­то­ри­чес­кое об­ра­зо­ва­ние. В не­го-то об­лек­лось фи­ло­соф­с­кое стрем­ле­ние на­шей мо­ло­де­жи, и на­ши стран­ные уни­вер­си­тет­с­кие фи­ло­со­фы слов­но сго­во­ри­лись ук­реп­лять его в сту­ден­тах.

    Таким об­ра­зом, ма­ло-по­ма­лу на мес­то глу­бо­ко­мыс­лен­но­го тол­ко­ва­ния веч­но не­из­мен­ных проб­лем выс­ту­пи­ло ис­то­ри­чес­кое и да­же фи­ло­ло­ги­чес­кое взве­ши­ванье и воп­ро­шанье; что ду­мал или ни­че­го не ду­мал тот или иной фи­ло­соф, име­ем ли мы пра­во при­пи­сы­вать ему то или дру­гое со­чи­не­ние или да­же ка­ко­му раз­ноч­те­нию от­дать пред­поч­те­ние. К та­ко­му ней­т­раль­но­му об­ра­ще­нию с фи­ло­со­фи­ей при­учат­ся те­перь сту­ден­ты в фи­ло­соф­с­ких се­ми­на­рах на­ших уни­вер­си­те­тов. По­это­му я уже дав­но взял за обык­но­ве­ние рас­смат­ри­вать по­доб­ную на­уку как раз­вет­в­ле­ние фи­ло­ло­гии и оце­ни­вать ее пред­с­та­ви­те­лей пос­толь­ку, пос­коль­ку они хо­ро­шие или пло­хие фи­ло­ло­ги. Но бла­го­да­ря это­му са­ма фи­ло­со­фия из­г­на­на из уни­вер­си­те­та; чем и дан от­вет на ваш пер­вый воп­рос об об­ра­зо­ва­тель­ной цен­нос­ти уни­вер­си­те­тов.

    Об от­но­ше­нии это­го са­мо­го уни­вер­си­те­та к ис­кус­ству нель­зя го­во­рить без сты­да: это­го от­но­ше­ния сов­сем не су­щес­т­ву­ет. Здесь нель­зя най­ти да­же на­ме­ка на ху­до­жес­т­вен­ное раз­мыш­ле­ние, изу­че­ние, стрем­ле­ние, срав­не­ние, и да­же о по­да­че уни­вер­си­те­том го­ло­са для по­ощ­ре­ния са­мых важ­ных на­ци­ональ­ных ху­до­жес­т­вен­ных за­мыс­лов ник­то не бу­дет го­во­рить серь­ез­но. При этом, ко­неч­но, не мо­жет ид­ти в счет слу­чай­ная лич­ная при­час­т­ность к ис­кус­ству от­дель­но­го учи­те­ля или су­щес­т­во­ва­ние ка­фед­ры для эс­те­ти­зи­ру­ющих ли­те­ра­тур­ных кри­ти­ков. Но как це­лое уни­вер­си­тет не в сос­то­янии дер­жать ака­де­ми­чес­кую мо­ло­дежь в стро­гой ху­до­жес­т­вен­ной дис­цип­ли­не, и ес­ли он здесь, об­на­ру­жи­вая пол­ное без­во­лие, да­ет со­вер­шать­ся то­му, что со­вер­ша­ет­ся, то в этом зак­лю­ча­ет­ся без­жа­лос­т­ная кри­ти­ка его не­уме­рен­но­го при­тя­за­ния пред­с­тав­лять со­бой выс­шее учеб­ное за­ве­де­ние.

    Без фи­ло­со­фии, без ис­кус­ства жи­вут на­ши са­мос­то­ятель­ные ака­де­ми­ки. От­ку­да же у них мо­жет явить­ся пот­реб­ность за­нять­ся гре­ка­ми и рим­ля­на­ми, сти­му­ли­ро­вать прис­т­рас­тие к ко­то­рым уже те­перь ник­то не име­ет ос­но­ва­ния и ко­то­рые к то­му же вос­се­да­ют в труд­но­дос­туп­ном уеди­не­нии и цар­с­т­вен­ной от­чуж­ден­нос­ти. По­это­му уни­вер­си­те­ты на­ше­го вре­ме­ни впол­не пос­ле­до­ва­тель­но со­вер­шен­но не счи­та­ют­ся та­ко­го ро­да от­жив­ши­ми об­ра­зо­ва­тель­ны­ми склон­нос­тя­ми и про­дол­жа­ют ос­но­вы­вать свои фи­ло­ло­ги­чес­кие про­фес­су­ры для вос­пи­та­ния но­вых ис­к­лю­чи­тель­ных по­ко­ле­ний фи­ло­ло­гов, ко­то­рым, в свою оче­редь, пред­с­то­ит за­нять­ся фи­ло­ло­ги­чес­ким вос­пи­та­ни­ем гим­на­зис­тов, но в тре­тий раз об­ли­ча­ющий уни­вер­си­тет в том, что пос­лед­ний на са­мом де­ле не то, за что хвас­т­ли­во же­лал бы вы­да­вать се­бя, т. е. не об­ра­зо­ва­тель­ное уч­реж­де­ние. Ког­да вы от­б­ро­си­те и гре­ков вслед за фи­ло­со­фи­ей и ис­кус­ством, то по ка­кой лес­т­ни­це под­ни­ме­тесь вы до об­ра­зо­ва­ния? Ибо при по­пыт­ке взоб­рать­ся но лес­т­ни­цу без их по­мо­щи ва­ша уче­ность - поз­воль­те это вам ска­зать - бу­дет ви­сеть у вас на шее в ви­де мер­т­во­го гру­за, вмес­то то­го что­бы ок­ры­лять вас и под­ни­мать вверх.

    Если вы, как чес­т­ные лю­ди, ос­та­лись чес­т­ны­ми на этих трех сту­пе­нях поз­на­ния и приз­на­ли, что сов­ре­мен­ный сту­дент не спо­со­бен и не под­го­тов­лен к фи­ло­со­фии, ли­шен ин­с­тин­к­та к ис­тин­но­му ис­кус­ству и яв­ля­ет­ся по срав­не­нию с гре­ка­ми толь­ко вар­ва­ром, мня­щим се­бя сво­бод­ным, то вы не ста­не­те оби­жен­но убе­гать от не­го, хо­тя, быть мо­жет, охот­но ук­ло­ни­лись бы от слиш­ком близ­ко­го соп­ри­кос­но­ве­ния с ним. Ибо в том, что он та­ков, он не ви­но­вен. Бу­ду­чи та­ким, ка­ким вы его уз­на­ли, он мол­ча­ли­во, но бес­по­щад­но об­ви­ня­ет ви­нов­ных.

    Вы дол­ж­ны бы прис­лу­шать­ся к то­му та­ин­с­т­вен­но­му язы­ку, ко­то­рым го­во­рит са­мим со­бой этот без ви­ны ви­но­ва­тый; тог­да вы пой­ме­те и внут­рен­нюю сущ­ность той охот­но выс­тав­ля­емой на по­каз са­мос­то­ятель­нос­ти. Ни один из бла­го­род­но ода­рен­ных юно­шей не из­бе­жал неп­рес­тан­но­го, уто­ми­тель­но­го, сби­ва­юще­го, обес­си­ли­ва­юще­го, ощу­ще­ния не­удов­лет­во­ри­тель-нос­ти об­ра­зо­ва­ния. В то вре­мя ког­да он, по-ви­ди­мо­му, яв­ля­ет­ся един­с­т­вен­ным сво­бод­ным сре­ди чи­нов­ной и слу­жеб­ной дей­с­т­ви­тель­нос­ти, за свою гран­ди­оз­ную ил­лю­зию сво­бо­ды он пла­тит­ся пос­то­ян­но во­зоб­нов­ля­ющи­ми­ся му­ка­ми и сом­не­ни­ем. Он чув­с­т­ву­ет, что сам не в сос­то­янии ру­ко­во­дить со­бой, не в си­лах по­мочь са­мо­му се­бе. Тог­да он без­на­деж­но оку­на­ет­ся в мир зло­бод­нев­нос­ти и по­ден­ной ра­бо­ты; са­мая три­ви­аль­ная де­ло­ви­тость за­тя­ги­ва­ет его, ус­та­ло опус­ка­ют­ся его чле­ны. Иног­да ему сно­ва хо­чет­ся вос­п­ря­нуть: он еще чув­с­т­ву­ет не сов­сем па­ра­ли­зо­ван­ной си­лу, ко­то­рая мог­ла бы удер­жи­вать его на по­вер­х­нос­ти. Гор­дые и бла­го­род­ные ре­ше­ния за­рож­да­ют­ся и рас­тут в нем Его ужа­са­ет воз­мож­ность так ра­но пог­ряз­нуть в ме­лоч­ной спе­ци­али­за­ции, и он хвас­та­ет­ся за опо­ры и ус­тои, что­бы не быть уне­сен­ным по это­му рус­лу! Нап­рас­но; опо­ры под­да­ют­ся - он по ошиб­ке хва­та­ет­ся за лом­кий трос­т­ник. С бе­зу­теш­ным чув­с­т­вом пус­то­ты ви­дит он, как раз­ле­та­ют­ся его пла­ны; его сос­то­яние от­в­ра­ти­тель­но и уни­зи­тель­но: нап­ря­жен­ная де­ятель­ность сме­ня­ет­ся ме­лан­хо­ли­чес­кой апа­ти­ей. Тог­да он ста­но­вить­ся ус­та­лым, ле­ни­вым, тру­сит ра­бо­ты, пу­га­ет­ся все­го ве­ли­ко­го и не­на­ви­дит се­бя са­мо­го. Он ана­ли­зи­ру­ет свои спо­соб­нос­ти и на­хо­дит толь­ко пус­тые или же ха­оти­чес­ки за­пол­нен­ные прос­т­ран­с­т­ва. С вы­сот из­мыш­лен­но­го са­мо­поз­на­ния он сно­ва низ­вер­га­ет­ся в са­мый иро­ни­зи­ру­ющий скеп­сис, раз­вен­чи­вая зна­чи­тель­ность сво­их бо­ре­ний, он ощу­ща­ет пот­реб­ность в ка­кой-ни­будь дей­с­т­ви­тель­ной, хо­тя бы и не­из­мен­ной по­лез­нос­ти. Те­перь он ищет уте­ше­ния в ли­хо­ра­доч­ной, неп­рес­тан­ной де­ятель­нос­ти и пря­чет­ся от са­мо­го се­бя под ее прик­ры­тие. Та­ким об­ра­зом бес­по­мощ­ность и не­име­ние ру­ко­во­ди­те­ля для сво­его об­ра­зо­ва­ния тол­ка­ют его из од­ной фор­мы су­щес­т­во­ва­ния в дру­гую; сом­не­ние, ду­хов­ный подъ­ем, жиз­нен­ные нуж­ды, на­деж­да, уны­ние бро­са­ют его из сто­ро­ны в сто­ро­ну, в знак то­го что по­гас­ли все звез­ды, ру­ко­во­дясь ко­то­ры­ми он мог бы нап­ра­вить бег сво­его ко­раб­ля.

    Такова кар­ти­на прес­ло­ву­той са­мос­то­ятель­нос­ти и ака­де­ми­чес­кой сво­бо­ды, от­ра­жен­ная в луч­ших и дей­с­т­ви­тель­но жаж­ду­щих об­ра­зо­ва­ния ду­шах; ря­дом с ни­ми не мо­гут ид­ти в счет те гру­бые и без­за­бот­ные на­ту­ры, ко­то­рые вар­вар­с­ки ра­ду­ют­ся сво­ей сво­бо­де. Ибо пос­лед­ние сво­им низ­коп­роб­ным до­воль­с­т­вом и ран­ним ог­ра­ни­че­ни­ем из­вес­т­ной спе­ци­аль­нос­ти сви­де­тель­с­т­ву­ют, что та­кой эле­мент для них бо­лее под­хо­дя­щий, а про­тив это­го не­че­го воз­ра­зить. Но их до­воль­с­т­вие по­ис­ти­не не пе­ре­ве­ши­ва­ет стра­да­ний од­но­го-един­с­т­вен­но­го вле­ко­мо­го в куль­ту­ре и нуж­да­юще­го­ся в ру­ко­вод­с­т­ве юно­ши, ко­то­рый в кон­це кон­цов ма­ло­душ­но бро­са­ет по­водья и на­чи­на­ет пре­зи­рать са­мо­го се­бя. Пос­лед­ний яв­ля­ет­ся без ви­ны ви­но­ва­тым; ибо кто на­вя­зал ему не­по­силь­ную но­шу - оди­но­чес­т­во? Кто по­буж­дал его в са­мос­то­ятель­нос­ти в воз­рас­те, ког­да ес­тес­т­вен­ной и бли­жай­шей пот­реб­нос­тью яв­ля­ет­ся до­вер­чи­вое по­ви­но­ве­ние ве­ли­ким вож­дям и вдох­но­вен­ное сле­до­ва­ние по пу­тям учи­те­ля?

    Как-то страш­но ду­мать о тех ре­зуль­та­тах, к ко­то­рым ве­дет энер­гич­ное по­дав­ле­ние столь бла­го­род­ных пот­реб­нос­тей. Тот, кто ста­нет вбли­зи вни­ма­тель­ным взо­ром рас­смат­ри­вать на­ибо­лее опас­ных по­ощ­ри­те­лей, и дру­зей этой столь не­на­вис­т­ной мне псев­до­куль­ту­ры нас­то­яще­го, най­дет сре­ди них не­ма­ло та­ких вы­род­ков об­ра­зо­ва­ния, сби­тых с пра­виль­но­го пу­ти; внут­рен­нее ра­зо­ча­ро­ва­ние до­ве­ло их до враж­деб­но­го и оз­лоб­лен­но­го от­но­ше­ния к куль­ту­ре, к ко­то­рой ник­то не хо­тел ука­зать им пу­тей. И это вов­се не са­мые пло­хие и нез­на­чи­тель­ные лю­ди, ко­то­рых мы, в ме­та­мор­фо­зе от­ча­яния, встре­ча­ем по­том в ка­чес­т­ве жур­на­лис­тов и га­зет­ных пи­са­те­лей; дух из­вес­т­ных куль­ти­ви­ру­емых те­перь ро­дов ли­те­ра­ту­ры мож­но бы­ло бы да­же наз­вать ду­хом от­ча­яв­ше­го­ся сту­ден­чес­т­ва. Ибо как ина­че по­нять, нап­ри­мер, столь гре­мев­шую не­ког­да мо­ло­дую Гер­ма­нию с ее раз­м­но­жа­ющи­ми­ся до сей по­ры эпи­го­на­ми? Здесь мы опять-та­ки от­к­ры­ва­ем оди­чав­шую пот­реб­ность об­ра­зо­ва­ния, раз­жи­га­ющую са­мо се­бя до кри­ка: об­ра­зо­ва­ние - это я! Пе­ред дверь­ми гим­на­зий и уни­вер­си­те­тов тол­пит­ся сбе­жав­шая от­ту­да и те­перь при­ни­ма­ющая влас­т­ные ми­ны куль­ту­ра этих за­ве­де­ний - прав­да, без их уче­нос­ти; так что, нап­ри­мер, ро­ма­нист Гут­ц­ков мо­жет луч­ше все­го сой­ти за сов­ре­мен­но­го уже ли­те­ра­тор­с­т­ву­юще­го гим­на­зис­та.

    Выродок об­ра­зо­ва­ния - это вещь очень серь­ез­ная: и нас нес­ка­зан­но вол­ну­ет, ког­да мы ви­дим, что вся на­ша об­щес­т­вен­ная уче­ность и жур­на­лис­ти­ка но­сят на се­бе клей­мо это­го вы­рож­де­ния. И как объ­яс­нить по­ве­де­ние на­ших уче­ных, спо­кой­но взи­ра­ющих на де­ло об­ма­ны­ва­ния на­ро­дов жур­на­лис­та­ми и да­же по­мо­га­ющих ему, ес­ли не до­пус­тить, что их уче­ность яв­ля­ет­ся для них по­до­би­ем то­го, чем для пер­вых слу­жит пи­са­ние ро­ма­нов, а имен­но - бег­с­т­вом от са­мих се­бя, ас­ке­ти­чес­ким умер­щ­в­ле­ни­ем стрем­ле­ния к об­ра­зо­ва­нию, без­на­деж­ным ис­т­реб­ле­ни­ем ин­ди­ви­да. Из на­шей вы­ро­див­шей­ся ли­те­ра­ту­ры, так же как из раз­ду­вав­ше­го­ся до бес­смыс­лен­нос­ти книг опи­са­ния на­ших уче­ных, не­сет­ся тот же са­мый вздох: "Ах ес­ли бы мы мог­ли за­быть са­мих се­бя!" Но это не уда­ет­ся: вос­по­ми­на­ние, не за­ду­шен­ное да­же го­ра­ми на­ва­лен­ной на не­го пе­чат­ной бу­ма­ги, все же вре­мя от вре­ме­ни твер­дит: "Вы­ро­док об­ра­зо­ва­ния! Рож­ден­ный для об­ра­зо­ва­ния и вос­пи­тан­ный к не­об­ра­зо­ван­нос­ти! Бес­по­мощ­ный вар­вар, раб се­год­няш­не­го дня, при­ко­ван­ный к це­пи мгно­ве­ния и го­лод­ный, веч­но го­лод­ный!"

    О, нес­час­т­ные, без ви­ны ви­но­ва­тые! Вам не­дос­та­ва­ло че­го-то, что дол­ж­но бы­ло быть при­го­тов­ле­но для каж­до­го из вас, - ис­тин­но­го об­ра­зо­ва­тель­но­го уч­реж­де­ния, ко­то­рое да­ло бы вам це­ли, учи­те­лей, ме­то­ды, об­раз­цы со­то­ва­ри­щей и из недр ко­то­ро­го на вас ве­яло бы воз­вы­ша­ющее и жи­вот­во­ря­щее ды­ха­ние ис­тин­но не­мец­ко­го ду­ха. Те­перь вы гиб­не­те в оди­ча­нии, вы­рож­да­етесь во вра­гов это­го, в сущ­нос­ти, внут­рен­не род­с­т­вен­но­го вам ду­ха. Вы наг­ро­мож­да­ете ви­ну на ви­ну - и они бо­лее тяж­ки, чем ви­ны ка­ких-ли­бо дру­гих по­ко­ле­ний: вы заг­ряз­ня­ете чис­тое, ос­к­вер­ня­ете свя­тое, вос­х­ва­ля­ете лжи­вое и под­дель­ное. На са­мих се­бе мо­же­те вы оце­нить об­ра­зо­ва­тель­ную си­лу на­ших уни­вер­си­те­тов и серь­ез­но спро­сить се­бя: "Что по­ощ­ря­ете вы в са­мих се­бе?" Не­мец­кую уче­ность, не­мец­кую изоб­ре­та­тель­ность, чес­т­ное не­мец­кое стрем­ле­ние к поз­на­нию, не­мец­кое са­мо­от­вер­жен­ное при­ле­жа­ние - все это прек­рас­ные и ве­ли­ко­леп­ные ве­щи, в ко­то­рых дру­гие на­ции ста­нут за­ви­до­вать вам: да, са­мые прек­рас­ные и ве­ли­ко­леп­ные ве­щи в ми­ре, ес­ли над все­ми ими, по­доб­но мол­ни­енос­ной, оп­ло­дот­во­ря­ющей и бла­гос­ло­вен­ной ту­че, прос­ти­ра­ет­ся тот са­мый бла­гос­ло­вен­ный не­мец­кий дух. Но вы стра­ши­тесь это­го ду­ха, и по­это­му над ва­ши­ми уни­вер­си­те­та­ми тя­же­ло и удуш­ли­во на­вис­ла дру­гая ту­ча, под гне­том ко­то­рой с тру­дом и уси­ли­ем ды­шат на­ибо­лее бла­го­род­ные из ва­ших юно­шей и без­воз­в­рат­но гиб­нут на­илуч­шие из них.

    В этом сто­ле­тии бы­ла лишь од­на тра­ги­чес­кая серь­ез­ная и по­учи­тель­ная по­пыт­ка рас­се­ять эту ту­чу, от­к­рыть прос­вет на вы­со­кое па­ре­ние об­ла­ков не­мец­ко­го ду­ха. Ис­то­рия уни­вер­си­те­тов не со­дер­жит бо­лее по­доб­ной по­пыт­ки, и тот, кто за­хо­чет убе­дить­ся до­ка­зать, че­го им не хва­та­ет, ни­ког­да не най­дет бо­лее яс­но­го при­ме­ра. Это ис­то­рия ста­рых, пер­во­на­чаль­ных бур­шен­шаф­тов.

    На вой­не до­был юно­ша не­ожи­дан­ный и дос­той­ней­ший бо­евой тро­фей - сво­бо­ду оте­чес­т­ва: ук­ра­шен­ный этим вен­ком, он стал меч­тать о еще бла­го­род­ном. Воз­в­ра­тясь в уни­вер­си­тет, он за­ды­хал­ся в том удуш­ли­вом и спер­том воз­ду­хе, ко­то­рый ох­ва­тил все об­лас­ти уни­вер­си­тет­с­ко­го об­ра­зо­ва­ния. Вне­зап­но его ис­пу­ган­ные, ши­ро­ко от­к­ры­тые гла­за уви­де­ли ис­кус­но спря­тан­ное под вся­ко­го ро­да уче­нос­тью не-не­мец­кое вар­вар­с­т­во, вне­зап­но он от­к­рыл, что его соб­с­т­вен­ные то­ва­ри­щи, ли­шен­ные ру­ко­во­ди­те­ля, ста­но­ви­лись жер­т­ва­ми от­в­ра­ти­тель­но­го юно­шес­ко­го ша­танья умов. Это раз­г­не­ва­ло его. Он под­нял­ся с тем же гор­дым ви­дом воз­му­ще­ния, с ка­ким, ве­ро­ят­но, не­ког­да Фрид­рих Шил­лер дек­ла­ми­ро­вал сво­им то­ва­ри­щам «Раз­бой­ни­ков»; и ес­ли тот на заг­лав­ном лис­те сво­ей тра­ге­дии по­мес­тил изоб­ра­же­ние льва и над­пись in tyran­nos, то его уче­ник сам был этим львом, го­то­вым к прыж­ку. И все ти­ра­ны дей­с­т­ви­тель­но зат­ре­пе­та­ли. Да, эти воз­му­тив­ши­еся юно­ши не слиш­ком от­ли­ча­лись в гла­зах бо­яз­ли­вых и по­вер­х­нос­т­ных лю­дей от раз­бой­ни­ков Шил­ле­ра; их ре­чи зву­ча­ли для ис­пу­ган­но­го слу­ша­те­ля так, что Спар­та и Рим в срав­не­нии с ни­ми ка­за­лись жен­с­ки­ми мо­нас­ты­ря­ми. Страз пе­ред эти­ми воз­му­тив­ши­ми­ся юно­ша­ми был да­же бо­лее ве­лик, чем тот, ко­то­рый не­ког­да вну­ша­ли «Раз­бой­ни­ки» прид­вор­ным сфе­рам. А ведь о пос­лед­них один не­мец­кий князь, по сло­вам Ге­те, од­наж­ды ска­зал: "Если бы я был Гос­по­дом Бо­гом и пред­ви­дел воз­ник­но­ве­ние «Раз­бой­ни­ков», то я не соз­дал бы ми­ра".

    Откуда же про­ис­хо­ди­ла не­по­нят­ная си­ла это­го стра­ха? Ведь эти воз­му­тив­ши­еся юно­ши бы­ли са­мы­ми храб­ры­ми, ода­рен­ны­ми и чис­ты­ми из сво­их свер­с­т­ни­ков: ве­ли­ко­душ­ная без­за­бот­ность, бла­го­род­ная прос­то­та нра­вов вы­де­ля­ла их да­же по ма­не­рам и кос­тю­му, прек­рас­ные обе­ты со­еди­ня­ли их друг с дру­гом и обя­зы­ва­ли к стро­гой по­ря­доч­нос­ти. Че­го мож­но бы­ло тут бо­ять­ся? Ни­ког­да не удас­т­ся вы­яс­нить, нас­коль­ко эта бо­язнь вы­зы­ва­лась са­мо­об­ма­ном и прит­вор­с­т­вом и нас­коль­ко - дей­с­т­ви­тель­ным по­ни­ма­ни­ем ис­ти­ны. Но го­лос упор­но­го ин­с­тин­к­та слы­шал­ся в ней и в пос­тыд­ном и бес­смыс­лен­ном прес­ле­до­ва­нии. Этот ин­с­тинкт упор­но не­на­ви­дел две сто­ро­ны бур­шен­шаф­тов: во-пер­вых их ор­га­ни­за­цию как пер­вую по­пыт­ку ис­тин­но­го об­ра­зо­ва­тель­но­го ин­с­ти­ту­та, и во-вто­рых, дух это­го об­ра­зо­ва­тель­но­го ин­с­ти­ту­та, тот му­жес­т­вен­ный, серь­ез­ный, тя­же­ло­вес­ный, твер­дый и сме­лый не­мец­кий дух - дух сы­на гор­но­ра­бо­че­го Лю­те­ра, сох­ра­нив­ший­ся нев­ре­ди­мым со вре­мен ре­фор­ма­ции.

    Подумайте же о судь­бе этих ор­га­ни­за­ций вслед за мо­им воп­ро­сом: по­нял ли не­мец­кий уни­вер­си­тет этот дух тог­да, ког­да да­же не­мец­кие князья в сво­ей не­на­вис­ти по-ви­ди­мо­му пос­тиг­ли его? Об­вил ли он сме­ло и ре­ши­тель­но сво­ими ру­ка­ми са­мых бла­го­род­ных из сво­их сы­нов со сло­ва­ми: "Убей­те ме­ня, преж­де чем вы тро­не­те их"? Я слы­шу ваш от­вет; но по не­му вы мо­же­те су­дить, яв­ля­ет­ся ли не­мец­кий уни­вер­си­тет не­мец­ким об­ра­зо­ва­тель­ным уч­реж­де­ни­ем.

    В те вре­ме­на сту­дент чув­с­т­во­вал, в ка­ких глу­би­нах дол­ж­но ко­ре­нить­ся ис­тин­ное об­ра­зо­ва­тель­ное уч­реж­де­ние; а имен­но во внут­рен­нем об­нов­ле­нии и воз­буж­де­нии са­мых чис­тых нрав­с­т­вен­ных сил. И это дол­ж­но всег­да быть пос­тав­ле­но в зас­лу­гу сту­ден­ту. На по­лях сра­же­ния он на­учил­ся то­му, че­му мень­ше все­му мог на­учить­ся в сфе­ре ака­де­ми­чес­кой сво­бо­ды: что нуж­ны ве­ли­кие вож­ди и что вся­кое об­ра­зо­ва­ние на­чи­на­ет­ся с пос­лу­ша­ния. И в раз­гар по­бе­до­нос­но­го ли­ко­ва­ния, при мыс­ли о сво­ей ос­во­бож­ден­ной от­чиз­не он дал се­бе обе­ща­ние ос­та­вать­ся нем­цем. Нем­цем! Те­перь он на­учил­ся по­ни­мать Та­ци­та, те­перь он пос­тиг ка­те­го­ри­чес­ки им­пе­ра­тив Кан­та и тал вос­хи­щать­ся му­зы­кой ли­ры и ме­ча Кар­ла Марш фон Ве­бе­ра. Вра­та фи­ло­со­фии, ис­кус­ства, са­мой древ­нос­ти рас­пах­ну­лись пе­ред ним, и в од­ном из дос­то­па­мят­ней­ших кро­ва­вых де­яний, в убо­жес­т­ве Ко­це­бу, он с глу­бо­ким ин­с­тин­к­том и бли­зо­ру­кос­тью меч­та­те­ля отом­с­тил за сво­его един­с­т­вен­но­го, преж­дев­ре­мен­но за­му­чен­но­го про­ти­во­дей­с­т­вия кос­т­но­го ми­ра Шил­ле­ра, ко­то­рый мог бы быть его вож­дем, учи­те­лем, ор­га­ни­за­то­ром и из ко­то­ро­го он те­перь оп­ла­ки­вал с та­кой сер­деч­ной го­речью.

    Ибо нес­час­тье вла­дев­ших да­ром пред­чув­с­т­вия сту­ден­тов бы­ло в том, что они не наш­ли вож­дей, в ко­то­рых нуж­да­лись. Ма­ло-по­ма­лу они са­ми ста­ли не уве­ре­ны, не сог­лас­ны, не до­воль­ны; нес­час­т­ные слу­чай­нос­ти слиш­ком ско­ро по­ка­за­ли, что их сре­де не­дос­та­ет та­ко­го все осе­ня­юще­го ге­ния. И упо­мя­ну­тое сим­во­ли­чес­кое кро­ва­вое де­ло об­на­ру­жи­ло на ря­ду с ужа­са­ющей си­лой так же и ужа­са­ющую опас­ность та­ко­го не­дос­тат­ка. У них не бы­ло вож­дя - и в си­лу это­го они по­гиб­ли.

    Итак, я пов­то­ряю, друзья мои, вся­кое об­ра­зо­ва­ние на­чи­на­ет­ся с про­ти­во­по­лож­нос­ти все­му то­му, что те­перь вос­х­ва­ля­ют под име­нем ака­де­ми­чес­кой сво­бо­ды, - с по­ви­но­ве­ния, с под­чи­не­ния, с дис­цип­ли­ны, со слу­же­ния. И как ве­ли­кие вож­ди нуж­да­ют­ся в пос­ле­до­ва­те­лях, так и ру­ко­во­ди­мые лю­ди нуж­да­ют­ся в вож­дях. Здесь в иерар­хии умов гос­под­с­т­ву­ет вза­им­ное пре­доп­ре­де­ле­ние, род пре­дус­та­нов­лен­ной гар­мо­нии. Это­му веч­но­му по­ряд­ку, к ко­то­ро­му по ес­тес­т­вен­но­му за­ко­ну тя­го­те­ния пос­то­ян­но сно­ва стре­мят­ся все ве­щи, хо­чет про­ти­во­дей­с­т­во­вать, на­ру­шая и раз­ру­шая его, та куль­ту­ра, ко­то­рая те­перь вос­се­да­ет на прес­то­ле сов­ре­мен­нос­ти. Она хо­чет уни­зить вож­дей до ро­ли сво­их бат­ра­ков или до­вес­ти их до ги­бе­ли. Она под­с­мат­ри­ва­ет за нуж­да­ющи­ми­ся в ру­ко­вод­с­т­ве, ког­да они ищут пред­наз­на­чен­но­го им ру­ко­во­ди­те­ля, и при­туп­ля­ет одур­ма­ни­ва­ющи­ми сред­с­т­ва­ми их ищу­щий ин­с­тинкт. Но ес­ли, нес­мот­ря на это, вза­им­но пред­наз­на­чен­ные друг для дру­га нат­ры встре­ча­ют­ся, из­ра­нен­ные пос­ле упор­ной борь­бы, то они ис­пы­ты­ва­ют глу­бо­ко вол­ну­ющее от­рад­ное чув­с­т­во, по­доб­но то­му, ка­кое воз­буж­да­ют зву­ки веч­ной ме­ло­дии струн, - чув­с­т­во, о ко­то­ром я хо­тел бы вам дать по­ня­тие пу­тем срав­не­ния.

    Приглядывались ли вы ког­да-ни­будь вни­ма­тель­но на му­зы­каль­ной ре­пе­ти­ции к уди­ви­тель­ной, смор­щен­но-доб­ро­душ­ной раз­но­вид­нос­ти че­ло­ве­чес­ко­го ро­да, из ко­то­рой обык­но­вен­но вер­бу­ет­ся не­мец­кий ор­кестр? Ка­кая иг­ра сво­ен­рав­ной бо­ги­ни фор­мы! Что за но­сы и уши, что за свя­зан­ные или оде­ре­ве­не­лые и уг­ло­ва­то-су­хие дви­же­ния! Пред­с­тавь­те толь­ко, что вы глу­хи и не име­ете ни­ка­ко­го по­ня­тия о су­щес­т­во­ва­нии му­зы­ки и зву­ка и что вам при­хо­дит­ся нас­лаж­дать­ся зре­ли­щем ор­кес­т­ро­вой ре­во­лю­ци­ей как чис­то плас­ти­чес­кой иг­рой. Не раз­в­ле­ка­емые иде­али­зи­ру­ющим воз­дей­с­т­ви­ем зву­ков, вы не смо­же­те до­сы­та на­лю­бо­вать­ся эти­ми ду­бо­ва­ты­ми фи­гу­ра­ми, на­по­ми­на­ющи­ми сред­не­ве­ко­вую резь­бу по де­ре­ву, этой бе­зо­бид­ной па­ро­ди­ей на ho­mo sa­pi­ens.

    Затем во­об­ра­зи­те, что ва­ша спо­соб­ность вос­п­ри­ни­мать му­зы­ку сно­ва вер­ну­лась, ва­ши уши от­к­ры­лись и во гла­ве ор­кес­т­ра по­явил­ся доб­ро­со­вес­т­ный и за­уряд­ный ма­халь­щик, раз­ме­рен­но от­би­ва­ющий такт. Ко­мизм фи­гур для вас уже ис­че­за­ет, вы слу­ша­ете - но вам ка­жет­ся, что вли­яние ску­ки пе­ре­хо­дит от доб­ро­со­вес­т­но от­би­ва­юще­го такт ди­ри­же­ра к му­зы­кан­там. Вы за­ме­ча­ете толь­ко вя­лость, раз­мяг­чен­ность, вы слы­ши­те лишь рит­ми­чес­кие не­до­че­ты, пош­лость ме­ло­дии и три­ви­аль­ность пе­ре­да­чи. Ор­кестр ста­но­вит­ся для вас прос­той мас­сой, вы­зы­ва­ющей без­раз­лич­но до­куч­ное или да­же неп­ри­ят­ное чув­с­т­во.

    Но пусть ва­ша ок­ры­лен­ная фан­та­зия по­са­дит ге­ния, нас­то­яще­го ге­ния в центр этой мас­сы - и вы тот­час за­ме­ти­те не­ве­ро­ят­ную пе­ре­ме­ну. Вам по­ка­жет­ся, буд­то этот ге­ний с быс­т­ро­той мол­нии все­лил­ся в эти по­луз­ве­рин­ные те­ла и буд­то изо всех их те­перь, в свою оче­редь, гля­дит лишь од­но де­мо­ни­чес­кое око. Смот­ри­те же и слу­шай­те - вы ни­ког­да не пре­сы­ти­тесь! Рас­смат­ри­вая те­перь сно­ва ох­ва­чен­ный тор­жес­т­вен­ной бу­рей или зву­ча­щей за­ду­шев­ной жа­ло­бой ор­кестр, вы по­чу­ете нап­ря­же­ние каж­до­го мус­ку­ла и рит­ми­чес­кую не­об­хо­ди­мость каж­до­го жес­та и тог­да пой­ме­те, что та­кое пре­дус­та­нов­лен­ная гар­мо­ния меж­ду вож­дем и ве­до­мы­ми и ка­ким об­ра­зом в иерар­хии умов все стре­мит­ся к ана­ло­гич­ной ор­га­ни­за­ции. Итак, на при­ве­ден­ном мною срав­не­нии ура­зу­мей­те, что я хо­тел бы по­ни­мать под ис­тин­ным об­ра­зо­ва­тель­ным уч­реж­де­ни­ем и по­че­му я да­ле­ко не уз­наю та­ко­вой в уни­вер­си­те­те".




ПРЕДПОЛАГАВШИЙСЯ ПЛАН ДАЛЬНЕЙШИХ ЛЕКЦИЙ



а. Набросок шестой лекции

(оптимистической и преисполненной надежд)

(весна 1872 г.)

    Мой друг по­шел на встре­чу.

    Прежде толь­ко на раз­ва­ли­нах.

    Теперь яв­ля­ет­ся на­деж­да на ме­та­фи­зи­чес­кое воз­дей­с­т­вие вой­ны.

    Речь о Бет­хо­ве­не.

    Задача: най­ти под­хо­дя­щую к не­му куль­ту­ру.

    Предпоследняя сце­на: как дол­ж­но ид­ти об­ра­зо­ва­ние от­дель­но­го че­ло­ве­ка.

    Как это един­с­т­вен­но воз­мож­но.

    Одиночество. Борь­ба.

    Рассказ. Два учи­те­ля (Шо­пен­га­у­эр, Ваг­нер).

    Последняя сце­на: как пред­вос­хи­ще­ние уч­реж­де­ния бу­ду­ще­го.

    "Огонь очи­ща­ет­ся от ды­ма".

    "Pereat di­abo­lus at­que ir­rso­res".

    Речь о бу­ду­щем. При­зыв к нас­то­ящим «учи­те­лям».

    Мгновенное осу­щес­т­в­ле­ние бу­ду­ще­го.

    Полночная клят­ва. Суд Фе­мы.

b. К шестой и седьмой лекции

(разочарованно-пессимистической)

(осень 1872 г.)

    VI и VII лек­ции. Кон­т­раст ху­дож­ни­ка (ли­те­ра­то­ра) и фи­ло­со­фа. Ху­дож­ник вы­ро­дил­ся. Борь­ба. Сту­ден­ты ос­та­ют­ся на сто­ро­не ли­те­ра­то­ра.

* * *

    Философ под ко­нец го­во­рил стоя вбли­зи пен­таг­рам­мы, опус­тив гла­за вниз. Вне­зап­ный яр­кий свет вни­зу у опуш­ки ле­са. Мы ве­дем его нав­с­т­ре­чу. При­вет­с­т­вия. Тем вре­ме­нем сту­ден­ты со­ору­жа­ют кос­тер.

    Сначала час­т­ный раз­го­вор в сто­ро­не. "По­че­му так поз­д­но?" Толь­ко что пе­ре­жи­тый три­умф - рас­сказ.

    Философ опе­ча­лен: он не ве­рит в этот три­умф; он пред­по­ла­га­ет при­нуж­де­ние, ко­то­ро­му друг дол­жен ус­ту­пить. "Для нас ведь здесь не су­щес­т­ву­ет об­ма­на?" Он на­по­ми­на­ет об их юно­шес­ком сог­ла­сии. Друг вы­да­ет се­бя, он об­ра­щен. Он ре­алист. Рас­ту­щее ра­зо­ча­ро­ва­ние фи­ло­со­фа.

    Студенты приг­ла­ша­ют дру­го­го к пы­ла­юще­му кос­т­ру, что­бы про­из­нес­ти речь. Он го­во­рит о сов­ре­мен­ном не­мец­ком ду­хе (по­пу­ля­ри­за­ция, са­мос­то­ятель­ность, сом­к­ну­тость ше­ренг, ис­то­рич­ность, ра­бо­та для по­том­с­т­ва (не де­лать­ся зре­лым), не­мец­кий уче­ный - как рас­ц­вет.) Ес­тес­т­воз­на­ние.)

    "Ты лжешь". Страс­т­ное воз­ра­же­ние фи­ло­со­фа. Раз­ли­чие меж­ду не­мец­ким и лже­не­мец­ким: то­роп­ли­вость, нез­ре­лость, жур­на­лист, об­ра­зо­ва­тель­ные лек­ции, от­сут­с­т­вие об­щес­т­ва, на­деж­да на ес­тес­т­воз­на­ние. Зна­че­ние ис­то­рии. Над­мен­ное соз­на­ние по­бе­ди­те­ля - мы по­бе­ди­те­ли, нам слу­жит все вос­пи­та­ние, вся­кий на­ци­ональ­ный подъ­ем Страс­бур­г­с­кий уни­вер­си­тет). Глум­ле­ние над эпо­хой Шил­ле­ра-Ге­те.

    Протест про­тив та­ко­го ис­поль­зо­ва­ния ве­ли­ких на­ци­ональ­ных подъ­емов: не на­до но­вых уни­вер­си­те­тов. Но чем силь­нее бе­рет верх тот дух и втор­га­юще­еся вар­вар­с­т­во, тем не­сом­нен­нее со­еди­не­ние на­ибо­лее силь­ных на­тур, ко­то­рые ока­жут­ся от­тес­нен­ны­ми в сто­ро­ну.

    Опасность ра­зоб­щен­нос­ти бес­п­ре­дель­на. Опи­са­ние бу­дущ­нос­ти это­го со­юза. Тя­же­лый вздох; где точ­ка ис­хо­да? Мо­лит­ва о за­ро­ды­ше спа­се­ния. Ука­за­ние на но­вое ис­кус­ство.

    Костер с трес­ком об­ру­ши­ва­ет­ся. Он вос­к­ли­ца­ет: "Сла­ва этим же­ла­ни­ям!" Бьет пол­ночь.

    Ответный воз­г­лас: Прок­ля­тие этим же­ла­ни­ям!"

    Студенческая про­цес­сия с нас­меш­ка­ми уда­ля­ет­ся: pe­re­at di­abo­lus at­que ir­ri­so­res.

    Горестное от­ре­че­ние от ста­ро­го дру­га.

    Мы пот­ря­се­ны и прис­ты­же­ны.