IV. 28 апреля 2004 года.

Наше утро мудренее чем ваш вечер.

Автор

В последнее время меня стала жутко угнетать неимоверная инфляция человеческого слова. Особенно художественного. Заходишь в небольшой книжный магазинчик, коим нет числа в городке трех революций, а там просто глобальные горы, хребты и перевалы, каньоны и невспаханные леса всевозможных книг. Как много написало человечество, особенно за последние полвека. И сколько еще напишет, сколько пишет сейчас, вот в эту самую минуту?

Такая масса литературы меня, если честно признаться, крайне страшит. Я боюсь нелепо утонуть в волнах этого бескрайнего бумажного моря так и не родившись. Очень трудно читателю разобраться в этом океане слов, предложений, абзацев и глав. Но еще труднее в нем новому писателю. Беззащитным мальком новой эры плавает он в океане полном кишащими, обросшими временем, акулами пера. Несчастному мальку не протолкнуться среди могучих, натренированных годами борьбы за жирный кусок, тел. К свету, пищи, людям, к пониманию и признанию.

А юный читатель стоит на берегу литературного бассейна и смотрит в мутную воду и не видит нового горящего внутренним жарким словом, писателя. Кругом старая широкая спина писательской братии, объединенной в стаи и писательские союзы, что имеют километры рекламы везде и всюду и пачки согласных на все, голодных критиков.

Что с этим делать? Неясно.

Прочитать? Так жизни не хватит прочитать все это. Сжечь торжественно на площади теплым весенним вечером? Предостерегая будущее человечество от словесной инфляции? Этот вариант мне кажется более реальным и человечным. Слишком уже много человечество сказало, все ли по существу оно говорило? За исключением могущественной классической литературы все мертво. Есть, конечно, кое-какие исключения, но они вместо того, что бы опровергнуть правило, лишь подтверждают его еще верней, еще опасней, еще смелей!

А как бы хорошо и необычно смотрелся гигантский красный костер из всевозможных, никчемных книжонок. Его фотографические снимки после расходились бы на вес золота, да и вряд ли удачливый фотограф захотел бы продать их. Слишком уж бесценны они и продаже не подлежат отныне, присно и во веки оставшихся человечеству веков.

Я бы стоял в тени густого книжного пожарища, держа в руке лишь свои любимые книги, бережно спасенные от безразличного всепожирающего, огня.

Художественные произведения мирового уровня для умных читателей. И это был бы поистине новый список книг. Список книг молча носящих мое имя. Ибо иных имен почти не останется к тому времени. Все же это будет слишком гордо и одиноко, можно сказать односторонне даже, поэтому уцелевшему списку будет просто присвоен порядковый номер. Например, чтобы не стать банальными, присвоим ему необычный и редкий номер один.

Костер горит величественным пламенем очищения, а подлитый в него качественный бензин, приготовленный из качественной критики озверевших читателей, помогает великому делу помощи умирающему. Делу умирающей литературы! В данном случае, как никогда верно следующее утверждение: "подтолкни падающего!", ибо он всем надоел, - добавлю я от себя.

Я буду стоять в первых рядах счастливых читателей, освобожденных от глупости, пошлости, наглости и жадности, и мои щеки будут ловить яркую силу всепожирающего, веселого огня! А раздувшиеся, точно у породистого скакуна ноздри, станут втягивать запах горящей финской и иной зарубежной высококачественной полиграфии. В настоящей книге важно содержание, важен смысл, а не высокое качество печати. Вот, костер догорел совсем и развалился, оставив золу прошлого литературного зловония и грязи.

Такое простое решение, и дело важнейшего исторического масштаба сделано!

Однако, все дело в том, что есть моменты, когда нужно сохранять молчание. Например, во время похорон. Скорбное, немое, многозначащее молчание. А так как мы сейчас присутствуем на похоронах современной художественной литературы, то лучше (прилично будет, хотя бы) тому самому, исписавшего эти горы бумаги человечеству немного помолчать, понимая трагичность момента, соблюдать приличие. На похоронах молчат несколько минут. Для молчания над погибшей отечественной, художественной литературой времени нужно значительно больше, - никак не меньше десяти лет скорбного, осознающего утрату, молчания. И только после этого (после похорон, поминок и сорокового дня) можно будет начать говорить и писать что-либо вообще дальше. Желательно, конечно, что бы человечество (пишущее) начало говорить о чем-то серьезном, настоящем, подлинно интересном. Новыми словами, - претендующими на вечность, или ее подобие, по крайней мере. На героическое издание, захватывающее чтение и бессрочное хранение в мировой нетленной библиотеке читающего человечества.

А сегодня же пишущее человечество точно больное словесным поносом, напоминает мне и тем, кто со мной, политика-демагога, который одним говорит одно, другим другое, то есть всегда то, что те или иные группы слушателей и читателей хотят услышать или прочитать в данный момент. Пронырливо прогибается перед разжиревшим читателем, который, точно уверенный в своих правах потребитель, смело требует того или иного нужного его вкусу товара. Который нагло и открыто фальшивит в своем демагогическом псевдолитературном угаре ища сиюминутной известности и дутой популярности. Штампует одинаковые тексты, меняя лишь имена героев и слегка изменяя сюжет. В итоге карманы его раздуты от зеленых, всемирно известных, бумажек. Купюры грязные, зловонные, но он вполне доволен, ибо полагает, что грязные деньги не пахнут. И ради такого "счастья" сей писатель-демагог готов на все. Сейчас эти отношения господствует в обществе, а он непременно хочет быть модным и современным. Он либо дурак, непонимающий тупика этого мертвого, обреченного на исторический провал направления, либо приживала и прилипала от современной "литературы". Чувствующий, куда дуют ветра истории и отлично подстраивающийся под них.

Именно такой и является сегодня подавляющая часть нашей родной художественной литературы.

Но, однажды подует такой ветер, настольно он будет яростным и непригодным для подобного рода "деятелей", что не будет у них шанса пристроиться, примазаться, войти, влиться, встроиться, внедриться. Будет лишь шанс погибнуть, и он будет казаться им подлинным освобождением.

Как хочется, просто елозит в ногах жажда, сходить на ее триумфальные похороны, пышно обставленные яркими дешевыми букетами, буклетами, проспектами и обложками, точно искусственными цветами свежевспаханная могила. Да, смерть!

На подобные похороны я бы побежал, как серная лань, как сказочная антилопа, даже если потребовалось бы отбивать верным копытом, золотые монеты при беге, целыми россыпями, ведь ничего не жалко ради такого зрелища мне!

Я пришел бы туда без приглашения, без билета, в повседневной, удобной одежде, с бутылочкой легкого пива в руке и с признаками, призраками торжества в своих уставших от темноты и одиночества глазах, окидывал бы очищенным взором сие печальное зрелище, печальное для одних, радостное и заповедное для других. Нагло лежа на зеленой бумажной траве литературного кладбища! Непринужденно смеясь над траурной церемонией похорон литературы. Попросту издеваясь над ней, злословя и сквернословя, упиваясь ее поражением, своим торжеством!

Пока же, к глубокому сожалению, человеческий взгляд умного читателя просто тонет в фолиантах древности и макулатуре современности. После же пожарища на всем свете остались бы книги для умного, думающего читателя. Правда, еще бы осталось глупое пишущее человечество. Но, умело, перевоспитав глупое читающее человечество (сделав, тем самым, его умным читающим человечеством) исчезнет и глупое, никчемное пишущее человечество. Останутся лишь две счастливые группы людей: - умные интересные писатели и умные, еще более интересные читатели, каждый из которых, кстати, упомянуть, являются животворной протоплазмой для рождения свежих настоящих писателей. Каждый писатель начинал свой стаж как читатель.

Итак, глупость и никчемность в литературе будет уничтожена и изведена под самый чернильно-компьютерный корень. Останется лишь умная, интеллектуальная литература и нарядное кладбище литературных глупцов прошлого, капиталистического времени. Литературных дельцов и капиталистов от пера. Делающих на литературе деньги, как можно большие деньги, ничего кроме денег! Превративших литературу в прибыльный бизнес, в очень прибыльный бизнес. Оставив ей, тем самым, одно название.

Но это лишь одна сторона трехсторонней монеты, медали и чего только угодно. Есть и другая, - а именно: огромная вторичность современной литературы. Обычное вторсырье. Отсюда огромные пространства новых-старых книг.

Что писать? О чем писать? Все темы разобраны, словно вилки и ложки в общественной столовой, застолблены и подробно разработаны не одним поколением писателей. Что делать? Такой подлинно ленинский вопрос задает себе новый писатель. Ответ просто как колумбово яйцо: писать, что же еще должен и может делать писатель? Какой от него еще прок?

Хотя, по сути, он обречен на повтор, в лучшем случае на тот или иной тон, ну или иную тональность повтора. Ведь все уже написано, все уже занято, все уже изложено, изжевано и в рот положено, проглочено, переварено и выброшено по ненужности. Что-то, конечно, осталось. Правда, есть шанс что забыто, тогда можно написать что-то подобное и сказать, что такого еще не было. Часть глупых, утомленных литературой, читателей поверит в это, и будет так истинно считать. Но начитанный и не вчера родившийся читатель скажет громко: - Вторично! И будет абсолютно прав.

Все эти века писатели писали и писали, писали и писали, совершенно не думая о том, чем будут заниматься их пишущие потомки. Исписали все, что можно, и все, что нельзя: столы, стулья, полы, небо, траву, леса и поля, моря, людей, любовь, войну, ненависть, борьбу, прошлое, настоящее, будущее, добро и зло - в общем, все, что было. Подвели подо все свой мелочный бездефицитный баланс. Описали даже быт народов Севера. Неугомонные были люди, - писатели прошлого.

Как тебя узнает читатель, если его тихий, но справедливый разум ежедневно бомбардируется многотысячными изданиями новых "шедевров"? Если их тираж пятьдесят тысяч, а твоей книги, малая, но героическая тысяча экземпляров? Хотя, если перевести это число на военный лад, то это почти дивизия, разбитая и потрепанная в боях, но дивизия. Тысяча одинаково смелых солдат с твоей книжкой, вместо автомата, наперевес! Малая, но гордая сила! Подобная молодым апостолам новой человеческой веры! Люди малочисленные, но убежденные и ЖИВЫЕ!

Люди, в массе своей, никогда не узнают, что есть такой новый писатель, что, существует такое жаркое, бьющееся жизнью сердце! Ты обречен в условиях господства литературы широкого потребления, быть писателем для немногих, но если ЭТИ НЕМНОГИЕ будут твоими убежденными читателями, то эта голодная горстка лучше зажравшихся и разложившихся миллионов, жующих ежедневную жвачку повседневной литературы однообразия и стереотипа.

Это будут люди, внутренний мир которых удалось отразить не тем массовым, низкопробным (хоть и популярным) писателям, а тебе, - начинающему, никому неизвестному литератору. Поэтому ты точно такой же, как и твои убежденные читатели. Ты выдумал что-то, что-то пририсовал, приукрасил, но суть ты взял с себя, со своих переживаний, ощущений, со своей жизни и жизни той или иной огромной социальной группы населения, взял их с собой в долгий путь странствий. Ты писатель пока для немногих, и это должно тебя греть.

И вообще публикация твоих творений дело десятое, захудалое, второе. Обреченное, провальное, мертвое. Первое и важнейшее - это процесс написания, именно здесь ты реализуешься как сосуд полный превосходных знаний о мире. Сам процесс творчества весьма завлекателен и ты повинуешься зову, точно женщина, что повинуются в известных случаях мужчинам. Поднимись же навстречу творческому зову!

И вот, наступило историческое сегодня. Сидит современный среднестатистический писатель за своим персональным многофункциональным компьютером и жадно посматривает по сторонам в поисках свежей темы. Но тщетно, все уже описано, рассказано, передано, напечатано, и можно смело расходиться по домам. Или пойти, например, работать машинистом тепловоза, это и сегодня нужно людям. Нестись навстречу ветрам планеты, медленно ползя по пересеченной рельсами местности иных миров. Весело давать тревожные гудки, разгоняя живность с дороги. Утомленным, но счастливым глазом смотреть в далекую темноту пространств, опасаясь и одновременно радуясь необычному и тревожному. Весь поезд сейчас спит, спят все вагоны, огромное число людей, и лишь ты не спишь, оберегая их спокойный сон, проносясь мимо всех возможных препятствий на полной, максимально возможной для техники скорости. Стоя на страже безопасности людей, доверивших тебе свои жизни.

Сидит этот свежий писатель в возможности, и плюет в потолок от грусти и скорби, отчаянно завидуя и презирая одновременно за эгоизм предыдущих писателей. В порыве гнева и отчаяния, он вскочил с места и подбежал к книжной полке, где стоят его любимые авторы. В исступлении он скинул все книги на пол и начал усердно топтать их своими сильными молодыми ногами. Затем торжественно поднял свою самую любимую книгу и свирепо поджег ее от банальной зажигалки, купленную за десять рублей, пятьдесят копеек. Книга загорелась красным факелом нетерпения, освещая путь человечеству! Радостные огоньки заиграли в глазах юного хозяина слов и предложений. Но и обреченность никуда не делась, ибо это только один экземпляр, а значит еще несколько тысяч книжек, по крайней мере, где-то, кто-то сейчас держит в руках и читает, радуясь игре слов и глубокому смыслу.

Тупик, литературный тупик, вот что горит похоронной звездой в окне этого писателя…

Сейчас у него есть два выхода из сложившейся непростой исторической ситуации. Частный и нечестный. Опишем сперва честный исход последовательно до конца, как бы тяжело это нам не было.

Вот он стоит и продолжает держать в руках свою любимую, но горящую книгу. Огонь все сильнее и сильнее охватывает, пожирает ее. Пожирая, охватывает, охватывает пожирая. Вот, наглый язык пламени забежал на теплую руку писателя. Тот вздрогнул, удивился, улыбнулся и дернул рукой к себе, бросив книгу на пол. Огонь тут же охватил книжную братскую могилу. Писатель в ужасе отпрянул прочь, ища защиты от горящей мировой литературы, давно обсосавшей все темы человеческого бытия. Но было уже поздно. Пламя быстро разрасталось по сухой комнате, пожирая хорошую белую бумагу. Вот загорелись шторы, кресло, диван, стол, деревянная люстра, теплый ковер на стене. Человек заметался, черное облако угарного газа быстро заволокло комнату литератора. Догадавшись, он открыл нараспашку окно, своего седьмого этажа, ища спасения в чистом воздухе планеты.

Через несколько минут комната горела целиком. Свирепый огонь оскорбленной мировой литературы подкрадывался все ближе и ближе к юному литератору. Так и не состоявшийся писатель окинул занятый мир своим обезумевшим от безнадеги взглядом, и шагнул в пропасть высоты, - отлично зная, что для него за смертью бессмертия нет!

Утром его соскребли с уютного теплого асфальта и увезли прочь навсегда. Таков честный финал этой человеческой драмы.

Теперь скажем пару горячих слов о нечестном, или вернее сказать, для слабых духом, финале.

Все тот же (но живой) молодой писатель сидит за столом и ломает голову (он не самородок, не гений, оговоримся сразу), на тему что бы такое выдумать и дать миру. Однако все уже выдумано, причем почище тех воображаемых в больном сознании картин, что посещают психически больных людей в специальных клиниках, где они лечатся под усиленным надзором врачей и санитаров человеческих душ. Даже если ты псих, то это лишь половина дела, да и то не самая важная. Сейчас все психи, и еще один псих на их фоне смотрится привычно и неинтересно. Но писать что-то надо, так как очень хочется. И вот юное дарование ломается, точно наркоман, и начинает писать на "вечные", избитые временем и людьми темы художественной литературы. О любви, о мести, об отношениях полов, о деньгах, о борьбе за них, о животных, об истории социума, на худой конец. Тривиально, пересказывая все то, что он прочитал за свою жизнь, даже обороты речи похожи, все точно такое же. Сюжеты, концовки, развязки, прелюдии, и прочее, прочее, прочее…

Иногда примитивно переписывая уже изложенное давно, то есть, занимаясь откровенным, ничем не прикрытым плагиатом.

Видимо, все же это будет представлять какой-то интерес для его поколения. Через како-то время его творение будет напоминать исторический роман. То есть процент его читателей сузится до минимально возможного. А завтра их вообще не будет, историю мира, человеческого общества почти никто не знает и знать не хочет. Ничтожные проценты интересуются историей человечества облеченной в книги, литературу. Растут нестройные колонны завтрашних жителей планеты, которые чисты как белый лист в плане знаний о истории человечества. Таких людей очень любил Великий Кормчий, ведь в их чистых душах можно рисовать сколь угодно прекрасные иероглифы…

Поэтому таких людей очень любят современные историки, писатели, политики и прочие прохиндеи "умственного" труда.

Для них важно сегодня и отчасти завтра, если они доживут до него. Если нет, то порасти оно великой травой безразличия. Что было в давние времена на Земле им безразлично, даже что было 50 лет назад им наплевать. Их знания неполны и обрывочны, часто ложны, выдуманы великими фальсификаторами истории, но им и этого выше крыши. На то он и массовый читатель, что бы читать массовую литературу, смотреть массовые сериалы, одеваться в массовую одежду, думать массовые мысли, массово умирать в массовом, равнодушном мире. Все остальное для массового читателя сон разума.

Еще есть вариант для начинающего писателя наглотаться наркотических таблеток или покурить заморской, волшебной травы, да так, что Отец всех народов будет являться вам не в белом, как ему положено знойным летом, а в розовом кителе. А можно продырявить голубую, глубокую вену руки насквозь черной смертью. Потом постараться выжить и написать необычную вещь. О том, как почти побывал ТАМ, что было, что приходило тебе в пограничной полосе жизни-смерти. Пользоваться временным расширением сознания. Поиметь опыт, как говорят люди. Правда, так некоторые делали, с разным успехом, проводя опыты над собой точно над беснующимися кроликами и заумными мышами. Главное знать меру и не превратить наркотики в средство для поднятия творческой энергии, творческой потенции. Иначе всю оставшуюся жизнь ты будешь раскрашивать детские книжки-раскраски, а по ночам общаться на очень серьезные политические темы с Отцом всех народов, который будет приходить к тебе каждую ночь в неизменном, но почему-то розовом кителе. И однажды ты просто не выдержишь и сдохнешь от таких контрастов. Твоя жизнь будет "долгой" и "счастливой". Избрав этот нелегкий путь, ты потенциальный труп. А труп это уже не человек, а вещь. Поэтому будь осторожен, бдителен и смекалист!

Выше мы говорили о сне современного разума. Настало время породить литературное чудовище, так как сон разума заметно затянулся. Грозит перейти в клиническую смерть писателя и читателя вообще, да и современного людского общества в целом!

Сделает это особая группа писателей, поэтов и художников. Людей-самородков, граждан-героев, личностей свежих, новых, не запачканных интеллигентской узостью и широтой абстрактных взглядов. Творцов, непосредственно связанных с материальным производством, основой современной человеческой жизни. Писателей-практиков, понимающих направления дующих литературных ветров будущего, видящих сокровенные магистрали развития человечества! Четко осознающих необходимость живого культурного пожара! Отчетливо видящих НОВЫЙ МИР, а не копошащихся платных литературоведов в экскрементах прошлого, ни серых человечков натужливо пишущих добротные, богатые по внешнему оформлению, но бедные по содержанию книги. Ведь важнее будущее, чем прошлое. Прошлое лишь готовило историю человечества, и вот, появились люди, что будут деятелями культуры подлинной истории человечества. Мир душен, стар и стереотипен, и ему для продолжения жизни, нужны новые творческие горизонты, новые неугасаемые галактики слова, огромные вселенные новейших творческих возможностей и реализаций!

По сути, нам предстоит узнать НОВОЕ ВРЕМЯ! Поэтому нам, оставшимся в ЖИВЫХ сегодня, сейчас нужна культурная борьба, КУЛЬТУР КАМПФ!

Эти люди растут, крепнут, они вдыхают космос, выдыхают страх, и однажды они поднимутся могучей чудотворной ладонью и совершат КУЛЬТУРНУЮ ВЕСНУ!