Максимилиан Робеспьер
Выступления и речи
Публикуется по изданию: Максимилиан Робеспьер.
Избранные произведения. М.: Наука, 1965. т. 3. с. 70-104.
ОБ АТЕИЗМЕ И ПОЛИТИКЕ В ВОПРОСАХ РЕЛИГИИ.
Речь в Обществе друзей свободы и равенства 21 ноября 1793 г. -
1 фримера II года республики
Я думал, что предшествующий оратор выскажется по важному вопросу, предложенному Эбером вниманию Собрания, но он его и не коснулся, и нам самим остается найти истинные причины бед, все еще поражающих нашу родину.
Верно ли, что самыми опасными нашими врагами являются оставшиеся порочные люди из породы наших тиранов, отвратительные пленники, имена которых еще служат предлогом преступной политики некоторых мятежников, а главное политики иностранных держав? От всего сердца я хочу, чтобы раса тиранов исчезла с земли, но могу ли я заблуждаться насчет положения моей страны до того, чтобы думать, будто этого было бы достаточно, чтобы погасить очаг заговоров, раздирающих нас? Кого можно убедить, что наказание презренной сестры Капета может ввести в заблуждение наших врагов в большей степени, чем казнь самого Капета и его преступной компании?
И еще, верно ли, что главной причиной наших бед является фанатизм? Фанатизм! Он умирает; могу сказать даже, что он умер. Направив в течение нескольких дней все наше внимание против него, не отвлекаем ли мы внимание от наших настоящих опасностей?
Вы говорите, что боитесь священников? А священники еще больше боятся успехов просвещения. Вы боитесь священников! А они спешат отказаться от своих званий и заменить их званиями муниципальных служащих, званиями администраторов и даже председателей народных обществ. Они будут очень довольны вами, если вы на основании их внезапного отречения поверите в их любовь к родине. Вы, быть может, не будете довольны ими. Вы боитесь этих епископов, которые недавно еще были очень привязаны к своим бенефициям, приносившим им семьдесят тысяч ливров ренты, и которые пожертвовали их, когда ренту сократили до шести тысяч ливров; епископов, которые теперь домогаются этих бенефиции и, быть может, получили возмещение за понесенный ими ущерб? Да не бойтесь их фанатизма, но бойтесь их честолюбия; не бойтесь одежды, которую они носили, а новой кожи, которой они покрылись. Впрочем, это не относится ко всем священникам; я уважаю исключения, но я упорно считаю, что они редки.
Нет, не фанатизм должен быть теперь главным предметом нашего беспокойства. Пять лет революции, которая ударила по духовенству, указывают на его бессилие. Даже последнее его убежище - Вандея не подтверждает его власти.
Вандею создали своей политикой, властолюбием, изменами те, в чьих руках раньше были бразды правления. Это были люди без чести и без религии, люди, которые призывали иностранных и французских разбойников грабить алтари, а не склоняться перед ними. Но силы республики и рвение теперешнего правительства, несмотря на препятствия и преступления, насмерть разбили их; они потеряли свой плацдарм, свои арсеналы, большую часть своей силы, у них осталась только банда беженцев, существование которых продлится только за счет недоброжелательности и глупости. Я вижу лишь одно средство пробудить у нас фанатизм, это сделать вид, что мы верим в его могущество. Фанатизм - это свирепое и капризное животное, оно бежит от разума; преследуйте его с криками, и оно возвратится.
И может ли привести к иным последствиям внезапно возникающий чрезмерный пыл, преувеличенное и высокопарное рвение, с каким с некоторых пор делают вид, что борются с фанатизмом. Я говорил в Конвенте и повторяю это здесь, что существует множество дел, которые здравый смысл народа обратил на пользу свободе и которые наши враги измышляют только для того, чтобы погубить ее.
Сколько граждан, одушевленных искренним рвением, ставят на алтарь родины бесполезные и пышные памятники суеверия для того, чтобы они послужили ее торжеству; родина и разум только улыбаются при виде этих приношений. Сколько граждан, отказывающихся от тех или других церемоний, присоединяются к мнению, которое кажется им наиболее соответствующим истине; разум и философия могут приветствовать их образ действий. Но по какому праву аристократы и лицемеры будут примешивать свое влияние к влиянию гражданской доблести и добродетели? По какому праву до сих пор неизвестные на пути революции люди станут искать во всех этих событиях средства завладеть ложной популярностью, увлечь самих патриотов на использование опрометчивых мер и внести в нашу среду смятение и раздоры? По какому праву они станут во имя свободы нарушать свободу культа и нападать на фанатизм посредством нового вида фанатизма? По какому праву они превращают знаки почитания, торжественно оказываемые чистой правде, в постоянный и смешной фарс? Почему им разрешают так играть достоинством народа и к философии примешивать безрассудство?
Предполагали, что, принимая гражданские дары, Конвент отменил культ католицизма.
Нет, Конвент не совершил этот безрассудный поступок. Конвент никогда его не совершит. Он намерен сохранить провозглашенную им свободу культов и в то же время подавлять те культы, которые злоупотребят свободой для нарушения общественного порядка; он не допустит преследования мирных служителей культа и будет сурово их наказывать, если они используют свои функции для обмана граждан и вооружат суеверия или роялизм против республики. Доносили на священников, которые служат мессу, но они будут еще дольше служить ее, если им помешают это делать. Тот, кто хочет не допустить служение мессы, более фанатичен, чем тот, кто служит ее.
Есть люди, стремящиеся идти еще дальше; под предлогом уничтожения суеверия они хотят превратить самый атеизм в какую-то религию. Каждый философ, каждый индивидуум может иметь по этому вопросу свое мнение. Кто видит в этом преступление, тот безумец; но общественный деятель, но законодатель был бы в сто раз более безумен, если бы он присоединился к подобной системе идей, Национальный конвент презирает ее. Конвент не пишет книги, не является автором метафизических систем; Конвент - это политический и народный орган, уполномоченный заставить уважать не только права, но и характер французского народа. Не напрасно Конвент провозгласил Декларацию прав человека перед лицом "верховного существа".
Могут, возможно, сказать, что я человек ограниченный, суеверный, как знать, может фанатик.
Я уже сказал, что говорил не как индивидуум, не как последовательный философ, а как представитель народа. Атеизм аристократичен; идея "верховного существа", охраняющего угнетенную невинность и карающего торжествующее преступление,- это народная идея. (Горячие аплодисменты.) Народ, все несчастные аплодируют мне, критиковать меня стали бы богачи и преступники. Начиная со школьных лет я был довольно плохим католиком, но я никогда не был равнодушным другом, ни вероломным защитником человечества. Еще больше я связан с моральными и политическими идеями, которые я сейчас изложил вам: "Если бы бога не существовало, его надо было бы выдумать".
Я говорю с трибуны, с которой бесстыдный Гаде осмелился обвинять меня в том, что я произнес слово провидение. И в какое время! В то время, когда сердце мое оскорблено преступлениями, свидетелями и жертвами которых мы были; когда, проливая горькие и бессильные слезы о нищете народа, вечно обманываемого, вечно угнетенного, я старался подняться над непристойным сбродом заговорщиков, которыми я был окружен, вызывая против них мщение неба вместо народного гнева. Это чувство испытывают чистые и чувствительные сердца, во все времена оно воодушевляет благородных защитников свободы. До тех пор, пока будут существовать тираны, это чувство будет служить сладким утешением сердцу угнетенных; и если когда-нибудь тирания возродится среди нас, если совершится это кощунственное торжество, то добродетельная и сильная душа будет взывать к вечной справедливости, которая в сердце каждого как бы вынесла смертный приговор всем тиранам. Мне кажется, что последнему из мучеников за свободу легче будет умереть с этой утешительной надеждой. Это чувство испытывает Европа, вся вселенная, французский народ. Этот
народ не привязан ни к священнослужителям, ни к суеверию, ни к религиозным церемониям; он привязан лишь к самому культу, т. е. к идее о существовании непостижимой силы, которой он любит отдавать почести, являющиеся в то же время проклятиями несправедливости и торжествующему преступлению.Если философ строит свои моральные принципы на других основаниях, тем не менее мы должны остерегаться оскорбить этот святой инстинкт и это чувство, присущее всем народам. Какой гений мог бы в один миг заменить своими измышлениями великую идею, охраняющую социальный порядок и все добродетели отдельных лиц?
Не видите ли вы, какую западню расставляют нам враги республики и подлые эмиссары иностранных тиранов? Представляя странности некоторых лиц и их собственное сумасбродство выражением общего мнения, они хотели бы вызвать к нам неприязнь всех народов для того, чтобы укрепить шатающиеся троны разбойников, угнетающих их. И какое время избрали они для этих махинаций? Время, когда объединившиеся армии побеждены или отброшены республиканским гением, когда они хотели бы заглушить ропот народов, уставших от их тирании или возмущенных ею, когда они упорно требуют, чтобы нейтральные страны и союзники Франции выступили против нас. Подлецы хотели бы провести в жизнь грубую клевету, бесстыдство которой признала вся Европа, и оттолкнуть от вас, с помощью предрассудков или религиозных догматов, тех, чьи мораль и общий интерес привлекли к величественному и святому делу, которое мы защищаем.
Повторяю, нам нечего бояться иного фанатизма, кроме фанатизма безнравственных людей, подкупленных иностранными государствами с целью возродить фанатизм и придать нашей революции налет безнравственности, характерный для наших презренных и жестоких врагов.
Я говорил об иностранных дворах. Вот действительные виновники наших бед и наших внутренних раздоров.
Цель их состоит в том, чтобы принизить, если это возможно, французскую нацию, обесчестить избранных ею представителей и убедить народы, что основатели республики ничем не отличаются от слуг тирании.
У них два рода армий: одна из них находится на наших границах, обессиленная, почти разрушающаяся по мере того, как республиканское правительство набирает силу и прекращение измен делает небесполезными героические усилия отечественных солдат; другая, более опасная, находится среди нас: это армия подкупленных шпионов, мошенников, которые проникают всюду, даже в народные общества. С тех пор как погибли вожди ненавистной клики, бывшей твердой опорой иностранных тронов, с тех пор как день 31 мая возродил Национальный конвент, который хотели уничтожить, они удваивают активность, чтобы совратить, оклеветать, разъединить всех защитников республики, унизить и распустить Национальный конвент.
Скоро эта отвратительная тайна будет полностью раскрыта. Сейчас я ограничусь тем, что пролью свет на некоторые стороны занимающей вас дискуссии.
Эбер уже раскрыл перед вами бесстыдную ложь, которую названная мною клика уже два или три раза подсказывала ему.
Весьма известный человек, сказал он вам, хотел убедить его в том, что после ареста Монтансье
Наконец, я должен был бы для пользы Монтансье донести на муниципалитет и на смелых защитников свободы, тогда как я, будучи защитником патриотов и мучеником того же дела, всегда считал принципиально, что следует быть снисходительным даже к ошибкам патриотизма и суровым к преступлениям аристократии и предательству облеченных доверием мошенников.
Эбер сказал вам еще, будто я обвинил его в том, что он подкуплен Питтом и герцогом Кобургским. В последнем заседании вы слушали меня, вы видели, что обвинения, которые могли погубить пять или шесть защитников свободы, я приписал лишь ошибке патриотов и что я нашел источник этих обвинений в плане клеветы, придуманном врагами республики. Вы можете оценить это новое бесстыдство, с каким стремились разъединить патриотов; я вместе с Эбером раскрываю этот план и поскольку он исходит от мнимого патриота, члена того общества, которого Эбер назовет, я прихожу к заключению, что надо снять маску патриотизма, под которой скрываются некоторые лица, и очистить это общество от находящихся в нем изменников.
Я вам обещал указать нескольких агентов, подкупленных тиранами для того, чтобы разъединить нас, опорочить дело французского народа, унизив национальное представительство. Я назову сначала человека, которого Эбер назвал, автора первого из двух наветов. Кто этот человек
(126)? Аристократ? Он носил этот титул приблизительно только в течение трех четвертей пути, пройденного революцией.Начиная с этого времени, он патриот, пылкий якобинец. Он член ваших комитетов, он руководит ими. Однажды он неожиданно вышел из своей безвестности. Лебрен послал его комиссаром в Бельгию во время измен Дюмурье. Дюмурье уже угрожал Конвенту своими крамольными манифестами. Конвент уже метал громы и молнии против этого изменника. Дюбюиссон (это его имя) вдруг появился на этой трибуне, с сердцем, как бы отягченным важными секретами, которые он должен нам раскрыть, с видом человека, подавленного тяжестью судьбы Франции, которую он несет на себе. Он открыл вам измену Дюмурье, которая была уже открыта; вместо подлинных документов, подтверждающих ее, он привел разговор. имевший место между ним и его двумя компаньонами с Дюмурье, разговор весьма двусмысленный и странный, во время которого щадили интересы Ж.-П. Бриссо. Он заявил вам в то же время, что если он не будет убит ночью, то на другой день сделает доклад в Национальном конвенте и что родина будет спасена. Он не был убит; он выступал в Национальном конвенте, куда явился в сопровождении депутатов якобинского общества; он произвел впечатление и получил почетный отзыв, принятый голосованием жирондистской фракции и правых с поспешностью, весьма назидательной для патриотов.
Но есть и другое лицо, еще более важное и действительный вождь клики, сотоварищ Дюбюиссона в знаменитой миссии, о которой я сейчас говорил.
Как счастлива наша республика! Если ей изменяли множество ее неблагодарных детей, ей служат с замечательным бескорыстием иностранные сеньоры и даже сыновья немецких князей. В их числе находится сын: главного министра австрийского дома, сын знаменитого князя Кауница
(127). Его зовут Проли. Вы знаете, что, отказавшись от своего отца, от своей родины, он полностью отдался делу всего человечества. Он претендует на руководство якобинцами, но из скромности, не захотел стать членом их клуба. В его руках секретное управление, в котором регулируются дела общества, где читается корреспонденция, где подготовляются предложения, доносы, где под маской патриотизма организуют контрреволюцию, которую сумел разоблачить только гений свободы, озаряющий большинство ваших членов и народные массы, слушающие вас. Этот же сеньор основал полсотни народных клубов для того, чтобы привести в расстройство и погубить якобинцев. Он занимается также секциями и женщинами-революционерками, из среды которых по его воле выбирают председателей. Их вдохновляет невидимый враг, но под его началом находится еще множество других видимых врагов, которые, начиная с 31 мая, восстанавливают против Национального конвента общественное мнение и призывают к резне его членов. Проли разоблачен и все же Проли свободен: он неодолим, как и главные его соучастники, являющиеся переодетыми аристократами под маской санкюлотизма, и в особенности прусские,. английские, австрийские и даже французские банкиры.Допустим ли мы, чтобы самые подлые злодеи Европы безнаказанно уничтожали на наших глазах плоды наших славных и тяжелых трудов? Объединимся ли мы с этими сообщниками, с этими слугами тех самых тиранов, сателлиты которых безжалостно истребляют наших жен, детей, братьев и наших представителей? Я требую, чтобы Общество очистилось, наконец, от этой преступной банды; я требую, чтобы Дюбюиссон был изгнан из этого Общества так же, как и два других интригана, из которых один живет под одной крышей с Проли и которых все вы знаете как членов Общества; я имею в виду Дефье и Перейра.
Я требую, чтобы было проведено голосование с этой трибуны для того, чтобы узнать и изгнать всех агентов иностранных держав, которые под их покровительством пробрались в это Общество.
Я требую, чтобы тем же путем обновили комитеты Общества, в которые входят несомненно прекрасные патриоты, но в которые, нет сомнения, проскользнули также многие сообщники интриганов.
О ВРАЖДЕБНЫХ ФРАНЦИИ ПАРТИЯХ.
Речь в Обществе друзей свободы и равенства 28 ноября 1793 г. -
8 фримера II года республики
Я прошу слова не для того, чтобы произнести речь, но чтобы сообщить факты, способные пролить свет на махинации врагов свободы. Я начну с того, что прочитаю вам письмо, захваченное у эмигранта и пересланное генералом Пишегрю
(129) в Комитет общественного спасения и которое Комитет уполномочил меня сообщить вам. Оно адресовано мадам Ларив в Фрибург. Письмо написано разными почерками, одним почерком писали химическим способом. Вот это письмо."Лион. 16 мая.
Маратистская клика потеряла всякое доверие, противоположная ей партия преуспевает почти во всей Франции. Это партия завуалированного республиканизма, которым прикрывались все честные люди. Для того, чтобы партия Марата пала, той партии, которая намеревалась истребить всех честных людей, надо было действительно назвать себя республиканцами. Но мне кажется особенно неприятным то, что надо было громко сказать, будто проклятая клика якобинцев договаривается с иностранными державами и эмигрантами. Этого я никогда не знал. Утверждают, что есть письма, с очевидностью доказывающие этот преступный замысел. Я полагаю, что он может очень неблагоприятно отразиться на эмигрантах. Народ всегда с жадностью относится ко всему новому. И теперь, когда ему открывают глаза на его истинные интересы, все, кто думает так же, как и я, с болью видят, что приходится пользоваться этим предлогом для того, чтобы заслужить доверие народа. Мы думаем поэтому, что было бы очень кстати, если бы все эмигранты направили адрес французам, в котором они бы заявили, что никогда их чувства не принадлежали проклятой и дезорганизаторской партии, что никогда французские рыцари не принимали участия во всех ужасах, которые давно опустошают нашу несчастную страну. Краткое изложение их чувств, а особенно их любви к народу, я считаю абсолютно необходимым при обстоятельствах, в которых мы находимся".
Перед вами план заговора: аристократия, руководимая бриссотинской кликой, назвала республиканскую партию маратистской партией. Для борьбы с этой партией приняли решение называть себя республиканцами и даже опубликовать сообщение, что якобинцы объединились с иностранными державами и эмигрантами. Но аристократ, развивающий своему другу эту систему, не скрывает свою печаль по поводу того, что честные люди вынуждены принять такой путь, он опасается, что, употребляя все время слово - республика, укрепляют привязанность народа к свободе.
Другой факт может бросить свет на производимые теперь маневры. Вам уже говорили, что системой агентов наших врагов является клевета на наших наиболее ревностных защитников свободы, гибель их и роспуск Национального конвента. Вы сейчас увидите, какие они употребляют средства, чтобы достигнуть этой цели.
Вот письмо, адресованное г. Бриссо, на его дом, на, улице Гретри; как только это письмо попало на почту, его захватили.
"Из Лондона, 9 ноября 1793 г.
Дорогой друг и брат, я адресую свое письмо на ваш дом для того, чтобы оно не было перехвачено; я надеюсь, что у вас там есть люди, которым вы доверяете и которые передадут его вам. Сообщаю вам, что я прибыл сюда вчера, что моя поездка в Ирландию и Шотландию была очень удачной для меня лично, много лучше, чем я ожидал. Во время этой поездки меня взволновало только сообщение о вашем аресте, я надеялся, что оно не имело основания, мне казалось невозможным, чтобы ваши друзья покинули вас, имея в виду, что вы были одним из лучших друзей родины, что распространявшиеся слухи забавляли аристократов. Но каково же было мое удивление и моя печаль, когда наши друзья подтвердили, что эта новость была верной? Увы! Такова награда за ваше рвение, которое вы проявляли не только служа своим друзьям, но еще и тем, что дали им средства воспользоваться случаем, который представляли обстоятельства, чтобы они составили себе состояние и сохранили его. Наши друзья и я, мы поражены и оскорблены неблагодарностью людей; мне пришлось испытать неблагодарность, но я никогда не думал, что она может дойти до такой степени. Но, дорогой друг, по крайней мере, если утешением для несчастных служит надежда на отмщение, вы можете заранее насладиться им, ибо если они действительно покинут вас, их успех развеется, как дым, и даже их богатство исчезнет, за исключением разве того, что они имеют в банках.
Предупреждаю вас, что я сообщил нашим корреспондентам в Амстердам, Геную и Женеву, наконец, всем членам нашего общества, чтобы они были готовы к общему соглашению и, если с вами что-нибудь случится. чтобы больше не было вопроса об их семнадцати миллионах
(130). Все наши здешние друзья решительно стоят за это, так же как и за то, чтобы было нарушено соглашение о финансах эмигрантов; предупредите об этом, если еще, как я надеюсь, есть время, Дантона, Робеспьера и Лекуантра. Я надеюсь, что еще не все чувства в них заглохли и что, поскольку они занимают наиболее видное положение, мы прежде всего нападем на них. Петиона больше бояться нечего, вы уже отомщены за него, и даже за его состояние, которое сторонники равенства уже захватили. Что касается Базира, Лежандра, Бюзо и Колло д'Эрбуа, пусть они страшатся слишком громко брюзжать, они в наших руках; итак, пусть они щадят вас, если не хотят сами погибнуть.Дорогой, несчастный друг, в той беде, которая с вами приключилась, будьте спокойны за ваше состояние, оно в целости; вы даже можете предложить его вашим врагам, вы можете обещать им это на честное слово, и я гарантирую, что оно будет передано им в сохранности; если это может заставить их служить вам, сообщите мне об этом как можно скорее, и я тогда сразу же пошлю нарочного в Геную и вы сможете взять на имя М. К. Ф.
(131) все, что вам нужно, чтобы доказать им, что у вас добрые намерения; возьмите тотчас же пятьдесят или шестьдесят тысяч ливров. Не беспокойтесь, прошу вас, о будущем; не думайте об этом, думайте о том, как завоевать ваших врагов, будьте уверены, что здесь у вас есть добрые друзья, а главное я, который чувствует себя несчастным потому, что до сих пор сомневался в истине и боюсь не был ли я частично причиной вашего несчастья. Если мое письмо, которое является единственной моей надеждой, придет слишком поздно, я никогда не утешусь. Прощайте, мой несчастный друг, умоляю вас, ответьте мне тотчас же, рассейте мои ужасные страхи или, если вы лишены свободы, заставьте кого-нибудь это сделать. Прощайте, по крайней мере ни на один миг не сомневайтесь в самой искренней дружбе вашего друга навеки.А. К. Д.
Наши друзья просили меня уверить вас, „что ваши несчастья еще более, если это возможно, укрепляют дружеские чувства, которые они Всегда питали к вам. М. Л. завтра напишет М. К. Ф." Прощайте".
Я не сделаю никаких комментариев на это письмо; я сообщу вам другое письмо, не менее любопытное, не менее поучительное. Это письмо адресовано мне, я вчера получил его по почте. На конверте печать известного епископа; карандашом написано Солер
(132). Ниже приписано рукой:Очень срочно. С другой стороны: Просят лиц, через руки которых пройдет это письмо, не вскрывать его. Письмо не было вскрыто, хотя оно должно было быть вскрыто, как видно. Оно было передано мне и вот что мы в нем читаем:
"День 16 ноября.
Я слишком хорошо знаю, гражданин, твою аристократическую манеру мыслить, чтобы оставить тебя в неизвестности о положении наших дел, и это тем более важно, что ты занимаешь видное место. Я знаю, что ты хочешь республики, но ты также стоишь за дворян и за священников, как ты много, много раз заявлял в Париже, когда я там был. Я говорю с тобой с открытым сердцем, потому что я знаю, что патриоты, уверенные в твоих гражданских доблестях, не причинят тебе зла. Патриоты, эти... проклятые мошенники, употребляя твои выражения, побиты со всех сторон. Ты ловко устроил так, что герцог Орлеанский, этот негодяй,
умер и в то же время ты захватил власть для того, чтобы передать ее в руки принцев, которые я, как и ты, надеюсь, скоро придут. Ты сообщаешь мне в последнем письме, что находишься в ужасном положении, я легко в этом убеждаюсь, поскольку ты вынужден одобрять все, ужасы, совершающиеся на твоих глазах. Я писал графу Артуа о том, что ты хорошо знаешь; он мне сказал, что ты должен спокойно держаться до того времени, когда герцог Кобургский будет недалеко от Парижа. Он принимает предложение о сдаче Парижа этому австрийскому генералу. Я хорошо выполнил твои дела у него. Прощай, дорогой гражданин; я люблю тебя и обнимаю от всего сердца, на всю жизнь твой друг".И на клочке бумаги, вложенном в письмо, было написано:
"P. S. Так как письмо мое уже запечатано, я хочу открыть его, чтобы сказать тебе, что после моего последнего письма я не менял своего жилища, я все еще живу там, где ты знаешь, у гражданина N.
Неудивительно, что ты огорчен смертью королевы,- это событие стоит того и все почтенные люди огорчены этим. Закажи гравировать печать, которой я запечатал мое письмо; это Пий VI
(133), он очень здесь похож, Все, кому ты просил кланяться, благодарят тебя и шлют тебе привет".Эти удары направлены агентами иностранных дворов, поклявшихся погубить истинных патриотов, единственное средство дать восторжествовать делу тиранов. Я не побоюсь сказать, что это письмо было состряпано в Париже, несмотря на то, что внешний вид его противоречит этому.
Смотрите, как к этому применимы мои размышления, которые я в последний раз высказал с этой трибуны. Из того, что я противостоял потоку контрреволюционных экстравагантностей, придуманных нашими врагами для возрождения фанатизма, сделали вывод, что я поддерживаю священнослужителей, поддерживаю фанатизм, и в письме, которое я вам прочитал, высказывается главным образом эта мысль. Если бы шел вопрос только о догадках, то я бы счел возможным утверждать, что я узнал руку, составившую это сплетение мерзостей. Вероятно, они являются работой презренного Проли и его соучастников, этого преступного иностранца, который претендует руководить якобинцами для того, чтобы скомпрометировать их.
Подумайте о том, с каким предательством ежедневно нападают на каждого из членов Конвента в отдельности, особенно на тех, кто издавна пользуется репутацией людей, отличающихся своими гражданскими доблестями и энергией; смотрите, как над всей Горой начинают сгущаться мрачные тучи; смотрите, как стараются дискредитировать Комитет общественного спасения, слишком грозный для врагов Франции, чтобы не стать главной целью нападок их подлых эмиссаров.
Недавно с этой трибуны был прочитан пространный памфлет, написанный каким-то гасконцем и присланный, говорят, из Байонны; не думаете ли вы, что этот человек когда-то проявил слабость и что теперь его преследуют; нет, этот человек, обманувшись в некоторых опасных лицемерах, нанес им смертельные удары и с большой пользой служит республике. Нападают не на какую-то личность вообще, нападают на представителя народа, на члена Комитета общественного спасения, и вывод, который из этого хотят сделать, определенно указан самим автором письма: "Народ должен остерегаться ловких людей, составляющих Комитет общественного спасения".
Впрочем, я уже говорил вам, тем, кому не нравится наша бдительность, приходите и займите наши места. ("Нет! Нет!") - одновременно и единодушно вскричали все.)
Приходите и окажите сопротивление тиранам, приходите и подавите заговоры, разоблачите интриги, накажите изменников, побуждайте трусливых; приходите и одной рукой отгоните клевету, другой - усилия бесчисленных врагов свободы! Мы же тогда будем на трибунах, и если вы совершите ошибки, то не считайте дурным, если мы проявим к вам несколько больше снисходительности, чем вы оказывали нам. Но если вы совершите преступления, если вы станете управлять лишь для того, чтобы предать республику тиранам, с которыми мы ведем борьбу, тогда мы разоблачим вас, и если надо будет, мы погибнем за то, чтобы сохранить величайшее творение, воздвигнутое человеческим разумом.
Неужели они думают, что мы оставим родину добычей сумасбродства людей, лишенных гражданской добродетели, и что мы потерпим, чтобы в республике господствовали слуги Георга
(134) и Австрии. Неужели они верят, что, обманутые их громовыми философскими речами, мы не потушим в их руках факелы гражданской войны, которые они бросают в нас! Из того внезапного и необычного движения, которое было вызвано, мы возьмем все, что признает народ, и отбросим все крайности, которыми наши враги хотят обесславить наше дело; мы извлечем ресурсы, в которых нуждается родина для того, чтобы разгромить своих врагов; мы извлечем из этого движения признательность добродетели и свободе; но мы не потерпим, чтобы было поднято знамя преследования какого-либо религиозного культа, чтобы пытались заменить религиозными спорами великое дело свободы, которое мы защищаем. Мы не потерпим, чтобы смешивали аристократию с культом и патриотизм с идеей, согласно которой культы должны быть упразднены. В этом случае презренные враги свободы приобрели бы звание людей, обладающих гражданскими доблестями, и народ был бы упразднен самим народом. Какой-нибудь Канизи, фанатичный епископ, который недавно проповедовал гражданскую войну именем Небытия, отказавшись от священнического сана, стал бы героем республики!Национальный конвент поддержит свободу культов, упразднит фанатизм и накажет бунтовщиков; он защитит самих патриотов от их заблуждений; он совершит правосудие над контрреволюционерами, несмотря на маску, которой они покрылись. Он заставит умолкнуть все религиозные споры и объединит всех граждан против врагов человечества. Есть священники-философы с чистыми намерениями, они имеют право на уважение своих сограждан и на защиту их республиканским правительством. Что же касается тех, кто лишь под новой формой интригуют и плетут заговоры, то новая комедия не будет приниматься во внимание. Надо различать мирных патриотов, которые приносят на алтарь родины бесполезные дары суеверия, от аристократов, старающихся оскорблять то, что народ почитал, вызывая этим его раздражение. Проповедуя с крайним фанатизмом атеизм, аристократы преследуют при этом единственную цель - обвинить в таком образе действий Национальный конвент и друзей родины.
Опозоренные аристократы часто становились во главе некоторых процессий или в других местах, возбуждали народ рассказами о фарсах, которые они сами разыгрывали; видели некоторых из них, старавшихся почтить память того самого Марата, которого они убили, и распространять слух, что Париж обожал
Марата и что он не признает другого бога. Видели и таких, которые употребляли силу или власть, чтобы запретить гражданам выполнение их привычного культа, и это в тех местах, где царит суеверие и вблизи которых расположены мятежные войска. Разного рода причины способствовали этим злоупотреблениям. Одни люди которые в революцию чем-то запятнали себя, хотели стереть это с себя, проявлением преувеличенного рвения - в их числе было много священников и дворян; другие действовали под влиянием своего рода философских причуд или честолюбия остряков - подобно Мануэлю, который во время своего пребывания судьей напрягался до кровавого пота, чтобы составлять эпиграммы против духовных лиц. Увлеченные справедливым негодованием, которое лицемерное предательство священников зажгло в сердцах патриотов, они приветствовали эти чрезвычайные меры.Четвертое сословие
(135) с жестоким хладнокровием рассчитало, какую выгоду из этих событий может извлечь партия врагов свободы, чтобы нарушить спокойствие в государстве и воздвигнуть новый барьер между французским народом и другими нациями, и довело это дело до крайностей. Чтобы достигнуть своей цели, оно пустило в ход разные силы, о которых я говорил. Во главе этого заговора стоят проклятые агенты иностранных дворов, я много раз на них указывал, это они являются истинными творцами наших бед.Эти жалкие люди сеют среди нас семена раздора, лицемерие, клевету, коррупцию, стремятся принести в жертву презренным тиранам, подкупающим их, основателей республики и представителей французского народа.
Европейские монархи увидели, что повсюду их армии либо отброшены, либо их движение приостановлено, подданные их устали, а французский народ решительно защищает свободу и достаточно силен, чтобы уничтожить всех своих врагов. Убедившись в том, что республика упрочилась благодаря энергии Национального конвента, они решили испытать последнее усилие, чтобы разъединить нас: они вздумали заставить нас объявить эту странную и неожиданную войну действующему религиозному культу и всем культам вообще. И в то время как их сообщники выполняют этот план во Франции, они поносят нас перед всеми народами как безнравственную и атеистическую нацию. Все народы исповедуют какой-нибудь религиозный культ, и европейские монархи злоупотребляют властью, которую религия или суеверие имеют над людьми, для того, чтобы вербовать свои армии, укреплять свои троны, не допустить восстаний, которых они страшатся, лишить нас расположения наших союзников и умножить число наших врагов.
О чем думают те, кто способствует им, то ли по опрометчивости, то ли по недоброжелательности? Откуда берется то, что нас вечно и исключительно занимают священнослужителями и религией? Разве нет у вас больше врагов, которых надо победить, нет изменников, которых
надо покарать, нет заговоров, которые надо подавить, нет спасительных законов, которые надо выполнять?Больше вам нечего делать или больше нечего вам придумать для того, чтобы обеспечить изобилие и мир? Слезы несчастных уже высушены? Вдовам наших защитников достаточно быстро оказана помощь? Декреты, обеспечивающие средства существования, соблюдаются? Вы не занимаетесь устранением препятствий, которые равнодушие, которые аристократия часто противопоставляют их справедливым требованиям? Вместо того, чтобы беспрестанно беспокоить нас пустыми речами, почему вы не стараетесь облегчить выполнение законов, желательных народу? Почему вы не следите за интересными мелкими делами, которые мы не можем удовлетворить в бурные времена?
Должны ли республиканцы дискредитировать правительство их страны в то время, когда оно храбро борется против всех врагов французского народа, или же они должны помочь ему, насколько они в состоянии, заставить уважать его? Будем ли мы оспаривать друг у друга места в республике еще до того, как она спасена? Разве во время бури может экипаж корабля оспаривать руль у тех, кто ведет его?
Впрочем, здесь, перед лицом вселенной, мы заверяем, что никогда ни клевета, ни опасности не заставят нас отклониться на миг в сторону от пути, по которому мы идем под священным покровительством родины, и если начнется борьба между правдой и интригой, между верными защитниками народа и его врагами, мы заявляем, что надеемся на разум народа и на то, что мы одержим победу.
О ПРИНЦИПАХ РЕВОЛЮЦИОННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА.
Доклад в Конвенте 25 декабря 1793 г. - 5 нивоза II года республики.
(144)Успех усыпляет слабые души и возбуждает сильные. Оставим Европе и истории восхвалять чудеса Тулона
(145) и подготовим свободе новые победы.Защитники республики принимают правило Цезаря: они считают, что ничего не сделано, если остается еще что-то сделать. У нас еще осталось немало опасностей, для борьбы с которыми нужно все наше рвение. Победить англичан и изменников довольно легкая вещь для доблести наших республиканских солдат.
Есть дело, не менее важное и более трудное; надо постоянно энергично расстраивать бесконечные интриги врагов нашей свободы и дать восторжествовать принципам, на которых должно покоиться процветание общества.
Таковы первые обязанности, которые вы возложили на наш Комитет общественного спасения.
Мы сейчас разовьем принципы революционного правительства и необходимость установить его; мы затем покажем истинную причину, почему его стремятся парализовать при его рождении.
Теория революционного правления столь же новая, как и революция, приведшая ее. Ее нечего искать в трудах политических писателей, не предвидевших эту революцию, ни в законах тиранов, которые, удовлетворившись возможностью злоупотреблять своей властью, мало занимаются изысканием ее законности. Это слово является для аристократии предметом страха или клеветы, для тиранов только предметом возмущения, для многих людей загадкой
; это слово надо объяснить всем для того, чтобы по крайней мере объединить добрых граждан вокруг принципов, имеющих общественный интерес.Функция правительства - направить моральные и физические силы нации к цели, намеченной при его создании.
Цель конституционного правительства - сохранить республику; цель революционного правительства - создать ее.
Революция это война свободы против ее врагов; конституция это режим победоносной и мирной свободы.
Революционному правительству нужно употреблять чрезвычайную активность именно потому, что оно ведет войну. Оно подчиняется менее единообразным и менее строгим правилам потому, что оно действует в бурных обстоятельствах, оно в движении и в особенности потому, что оно вынуждено беспрерывно и быстро развертывать новые ресурсы, так как появляются новые опасности, борьба с которыми не терпит отлагательства.
Конституционное правительство занимается главным образом гражданской свободой, а революционное правительство - общественной свободой. При конституционном режиме почти достаточно охранять индивидуумов от злоупотреблений общественной власти, при революционном режиме сама общественная власть вынуждена защищать себя от всех клик, нападающих на нее.
Революционное правительство обязано оказывать честным гражданам покровительство нации, а врагам народа должно нести только смерть.
Эти понятия достаточны, чтобы объяснить происхождение и природу законов, которые мы называем революционными. Те, кто называют эти законы произвольными или тираническими, - глупые или развращенные софисты, стремящиеся смешать противоположные вещи: они хотят подчинить одному и тому же режиму мир и войну, здоровье и болезнь, или вернее они хотят лишь возродить тиранию и хотят смерти родине. Если они ссылаются на буквальное выполнение конституционных сентенции - это лишь для того, чтобы безнаказанно их нарушать; это подлые убийцы; для того, чтобы без риска задушить республику в колыбели, они стараются связать ее неопределенными правилами, от которых они сами умеют легко отделаться.
Конституционный корабль был построен вовсе не для того, чтобы остаться постоянно в верфи; но следует ли бросить его в море во время бури и навстречу противному ветру. Это то, чего хотели тираны и их рабы, которые сопротивлялись строительству этого корабля, но французский народ повелел вам ждать, когда море успокоится; он выразил единодушное желание, чтобы вы, несмотря на вопли аристократии и сторонников федерализма, сначала освободили бы его от врагов. Храмы богов не для того построены, чтобы служить убежищем осквернителям святыни, а конституция не создана для того, чтобы покровительствовать заговорам тиранов, жаждущих уничтожить ее.
Если революционное правительство должно быть более активным в своих действиях и более свободным в своих движениях, чем обычное правительство, разве от этого оно менее справедливое и менее законное? Нет, оно зиждется на самом святом из всех законов - на благе народа, на самых неопровержимых правах, на необходимости.
У него есть и свои правила, все они черпаются из справедливости и общественного порядка. У него нет ничего общего с анархией и беспорядком; его цель, наоборот, подавить и то и другое, чтобы внести и утвердить господство законов; у него нет ничего общего с произволом. Его должны направлять не страсти частных лиц, а общественный интерес.
Принципы революционного правительства должны приближаться к обычным принципам во всех случаях, когда они могут строго применяться, не мешая общественной свободе. Мерой силы революционного правительства должна служить наглость или коварство заговорщиков; чем
оно строже по отношению к злым, тем более благоприятным оно должно быть к добрым; чем больше обстоятельства заставляют его применять необходимые строгости, тем более оно должно воздерживаться от мер, которые напрасно стесняют свободу и задевают частные интересы без всякой пользы для общества. Оно должно плыть между двумя рифами, между слабостью и смелостью, между модерантизмом и крайностями. Модерантизм для умеренности это то же, что бессилие для целомудрия, а крайности столь же похожи на энергию, как водянка на здоровье.Напрасно тираны стремились заставить нас отступить к рабству дорогами модерантизма, а иногда они хотели бросить нас в противоположные крайности.
Обе крайности достигали одной и той же точки. Быть ли впереди или позади цели, все равно цель не достигнута. Случайный проповедник единой и неделимой республики весьма похож на апостола федерализма. Друг королей и генеральный прокурор человеческого рода довольно хорошо понимают друг друга. Фанатик, одетый в монашескую одежду, и фанатик, проповедывающий атеизм, имеют между собой много общего. Бароны-демократы - это братья кобленцского маркиза, и часто красные колпаки ближе к красным каблукам, чем это можно было бы думать
(146).Но тут-то правительству нужна крайняя осмотрительность, ведь враги свободы следят за тем, чтобы обратить против него не только его ошибки, но и самые разумные его меры.
Если правительство ударяет по тому, что называют преувеличением, они стремятся поднять модерантизм и аристократию. Если оно преследует оба эти чудовища, они со всей своей властью проповедуют преувеличения. Опасно оставлять им средства вводить в заблуждение рвение добрых граждан, но еще опаснее лишать бодрости и преследовать добрых граждан, которых они обманули. Республика рискует погибнуть в конвульсиях из-за одного из этих злоупотреблений, и она безошибочно погибнет от изнеможения из-за другого...
Что же надо делать? Преследовать преступных сочинителей коварных систем, покровительствовать патриотизму, даже в его ошибках; просвещать патриотов и беспрестанно подымать народ до уровня его прав и его судьбы. Если вы не примете этого правила, вы всё потеряете. Если бы пришлось выбирать между патриотическим рвением и отсутствием гражданских доблестей или маразмом модерантизма, нечего было бы колебаться. Крепкое тело, томящееся от избытка сил, представляет больше ресурсов, чем труп. Желая излечить патриотизм, остережемся убить его.
Патриотизм по своей природе пылкий: кто может холодно любить родину! Он является в особенности уделом людей простых, малоспособных подсчитывать, каковы будут политические последствия какого-нибудь гражданского демарша по своему мотиву. Какой патриот, даже просвещенный, никогда не ошибался? Эх! Если допускают, что существуют умеренные и трусливые
, но в то же время искренние люди, почему же не могут быть искренними патриоты, которых порой похвальное чувство уводит слишком далеко! Если мы будем считать преступниками всех, кто в революционном движении переступил точно намеченную из осторожности линию, мы вместе с дурными гражданами можем уничтожить всех естественных друзей свободы, ваших собственных друзей и всех тех, кто является оплотом республики. Ловкие эмиссары тирании, обманув их, сами станут их обвинителями, а быть может, и их судьями.Кто же отличит все эти нюансы? Кто наметит демаркационную линию между противоположными крайностями в любви к родине и в любви к истине? Монархи, мошенники, честолюбцы всегда будут стремиться стереть эту линию; они не хотят иметь дела ни с разумом, ни с истиной.
Указывая на обязанности революционного правительства, мы отметили опасности, грозящие ему. Чем больше его власть, чем более свободны и быстры его действия, тем более ими должна руководить честность. В тот день, когда эта власть попадет в нечистые и предательские руки, свобода будет потеряна; ее имя станет предлогом для оправдания самой контрреволюции: ее энергия станет сильным ядом.
Доверие французского народа к Национальному конвенту основано на характере, проявленном им.
Передав всю власть в ваши руки, народ ожидал, что ваше правительство будет настолько же благодетельным по отношению к патриотам, как и грозным по отношению к врагам родины. Он возложил на вас обязанность развернуть одновременно смелость и политику, необходимые для того, чтобы подавить
их, а главное для того, чтобы поддержать среди нас союз, в котором вы нуждаетесь для осуществления ваших великих судеб.Создание французской республики - это не детская игра; оно не может быть делом каприза или беззаботности, ни случайным результатом претензий частных лиц и революционных элементов. Созданием вселенной руководили и сила и мудрость.
Возложив на членов вашей среды страшную задачу постоянно следить за судьбой родины, вы тем самым вменили себе закон, по которому вы должны оказывать им поддержку своей сплои и своим доверием. Если бы все представители народа не способствовали революционному правительству энергией, знаниями, патриотизмом и благосклонностью, как могло бы оно иметь созидательную силу, пропорциональную усилиям Европы, нападающей на него, и усилиям врагов свободы, со всех сторон давящих на него? Горе нам, если мы откроем наши души коварным инсинуациям наших врагов, которые могут победить нас только разъединив нас! Горе нам, если мы разорвем наши связи, вместо того, чтобы крепче их стянуть, если частные интересы, если оскорбленное честолюбие будут важнее для нас, чем родина и правда!
Возвысим же наши души до высоты республиканских добродетелей и примеров из древности. Фемистокл
(147) обладал большим талантом, чем старый генерал, командовавший греческим флотом. Между тем, когда генерал в ответ на предупреждение, которое должно было спасти отечество, поднял на Фемистокла палку, последний довольствовался тем, что ответил ему - Бей, но слушай - и Греция одержала победу над всеми тиранами Азии. Сципион(148) был вполне достоин любого другого римского генерала, но, победив Ганнибала и Карфаген, Сципион хвалился тем, что служил под властью своего врага. О, добродетель великих людей! Что значат перед тобой все волнения и все претензии мелких душ! О, добродетель! Нужна ли ты меньше для того, чтобы создать республику, чем для того, чтобы управлять ею во время мира! О, отечество, разве у тебя меньше прав на представителей французского народа, чем имели Греция и Рим на своих генералов? Что я говорю! Если мы считаем, что функции революционного правления не являются более тягостными обязанностями, а являются предметами честолюбия, тогда республика уже погибла.Необходимо, чтобы власть Национального конвента уважали во всей Европе; для того, чтобы унизить Конвент, чтобы уничтожить его, тираны исчерпывают все ресурсы своей политики и расточают свою казну. Необходимо, чтобы Конвент принял твердое решение предпочитать свое собственное правительство лондонскому правительству и европейским дворам; ибо если Конвент не будет править, станут царствовать тираны.
Разве не на их стороне будут все преимущества в этой войне, - хитрости и коррупции, - которую они ведут против республики? Все пороки борются за них; за республику борются только ее добродетели.
Добродетели бывают простые, скромные, бедные, часто невежественные, иногда грубые; они являются уделом несчастных и естественным наследием народа. Пороки окружены всякого рода сокровищами, украшены чарами сладострастия и всеми приманками коварства, их сопровождают все опасные таланты, их сопровождает преступление.
С каким искусством тираны оборачивают против нас не только наши слабости, но даже наш патриотизм! С какой быстротой развивались бы зародыши раздора, которые они бросают среди нас, если бы мы не поспешили задушить их!
Следствием измен и тирании, продолжавшихся в течение пяти лет, следствием слишком большой непредусмотрительности и слишком большой доверчивости, следствием малодушного раскаяния, с каким отрекались от некоторых проявлений силы, - явилось то, что Австрия. Англия, Россия, Пруссия, Италия имели время установить во Франции тайное правительство, соперничающее с французским правительством; они также имеют свои комитеты, свои казначейства, своих агентов. Это правительство приобретает силу, которую мы отнимаем у нашего правительства, у него есть единство, которого у нас давно нет, политика, без которой, нам кажется, мы в состоянии обойтись, последовательность и единогласие, в чем мы никогда не чувствовали необходимости.
Иностранные дворы уже с давних пор забрасывали во Францию всех ловких злодеев, которых они оплачивают; их агенты все еще тревожат наши армии; даже победа над Тулоном является доказательством этого. Понадобилась вся храбрость солдат, вся верность генералов, весь героизм представителей народа, чтобы восторжествовать над изменой. Они совещаются в наших управлениях, в наших секционных собраниях, они пробираются в наши клубы; они заседали даже в самом святилище национального представительства; они руководят и будут постоянно руководить контрреволюцией по тому же плану.
Они бродят вокруг нас, они обманывают наших братьев, они потакают нашим страстям, они стремятся внушить нам даже наши мнения, они оборачивают против нас наши решения. Если вы слабы, они хвалят вашу осторожность. Если вы осторожны, они обвиняют вас в слабости. Они называют вашу храбрость дерзостью, вашу справедливость - жестокостью. Если вы остерегаетесь их, они открыто плетут заговоры,
если угрожаете им, они в тиши плетут их; под маской патриотизма они вчера убивали защитников свободы, а сегодня принимают участие в их торжественных похоронах и требуют оказать им божеские почести, подстерегая случай убить им подобных. Если нужно зажечь гражданскую войну, они проповедуют всякого рода безумства суеверий. Как только гражданская война, залитая потоками французской крови, готова потухнуть, они торжественно отрекаются от своей духовной власти и от своего бога, чтобы снова разжечь ее. В деревнях встречали англичан и пруссаков, проповедующих от имени Национального конвента какую-то бессмысленную доктрину, встречали священников, потерявших свой сан, стоявших во главе сборищ мятежников, предлогом и мотивом мятежа которых была религия. Уже были убиты патриоты, которые из ненависти к фанатизму были вовлечены на неблагородные поступки. Во многих местах уже пролилась кровь из-за этих плачевных ссор, как будто у нас есть избыток крови для борьбы с тиранами Европы. О стыд! О слабый человеческий разум! Великая нация стала игрушкой в руках жалких слуг тирании!Иностранцы некоторое время были властителями общественного спокойствия; по их воле деньги были в обращении или исчезали из него. Когда они хотели - народ получал хлеб, когда они хотели - народ был -лишен его; по их сигналу толпы народа собирались у дверей булочных или рассеивались. Они окружали нас своими эмиссарами, своими шпионами: мы это знаем, мы это видим, а они еще живы! Они кажутся недосягаемыми для меча законов; и даже теперь труднее наказать заговорщика, чем вырвать друга свободы из рук клеветников.
Едва лишь мы разоблачили лжефилософские крайности, спровоцированные врагами Франции, едва лишь патриотизм произнес с этой трибуны слово ультрареволюционер, которым их называли, как тотчас лионские изменники, сторонники тирании поспешили применить его к героям-патриотам, которые искренне совершили какую-нибудь ошибку. С одной стороны, они восстанавливают старую систему преследования против друзей республики, с другой - они взывают к снисходительности по
отношению к злодеям, залившим себя кровью сынов отечества.Между тем преступления накапливались; нечестивые когорты иностранных эмиссаров ежедневно пополнялись, Франция наводнена ими; они ждут и будут вечно ждать благоприятного момента для выполнения их зловещих замыслов. Они укрываются среди нас, они окапываются, они воздвигают новые редуты, новые контрреволюционные батареи, а в это время тираны, которые подкупают их, собирают новые армии.
Да, вероломные эмиссары, которые разговаривают с нами, льстят нам - это братья, это сообщники жестоких сателлитов, опустошающих наши урожаи, захватывающих наши города, наши корабли, купленные их господами, убивавших наших братьев, безжалостно зарезавших наших заключенных, наших жен, наших детей... и представителей
французского народа. Что я говорю! Чудовища, совершившие эти преступления, в тысячу раз менее жестоки, чем эти жалкие люди, тайно раздирающие наше нутро; и они дышат, они безнаказанно плетут заговоры!Не следует вселять ужас в сердца патриотов или несчастных, его надо вносить в логовища иностранных разбойников, где делят добычу и где пьют кровь французского народа.
Комитет отметил, что закон недостаточно быстро наказывает крупных преступников. Иностранцы, агенты объединенных в лигу монархов, генералы, обагрившиеся кровью французов, бывшие соучастники Дюмурье, Кюстина и Ламарльера давно уже арестованы, но еще не судимы. Заговорщиков много, они как будто еще множатся, а примеры суда над ними редки. Наказание сотни безвестных преступников не столь полезно для свободы, как наказание одного главы заговора.
Они только ждут вождей, чтобы объединиться, и они ищут их среди вас. Главная их цель - восстановить вас друг против друга. Эта пагубная борьба возродила бы надежды аристократии, возобновила бы козни федерализма; жирондистская клика была бы отомщена за закон, покаравший ее за совершенные преступления; она наказала бы Гору за ее беззаветную преданность; ибо это на Гору, или, вернее, на Конвент нападали, внося в него раздор и разрушая его работу.
Что касается нас, то мы будем воевать только с англичанами, пруссаками, австрийцами и их сообщниками; уничтожением их мы ответим на пасквили, мы не можем ненавидеть друг друга, так как враги родины ненавидят нас.
Члены Революционного трибунала, патриотизм и справедливость которых в общем достойны похвалы, сами указывали Комитету общественного спасения на причины, которые иногда мешают им в работе, не придавая им большой уверенности, и просили нас исправить закон, последствия которого еще чувствуются с тех несчастных времен, когда он был внесен. Мы предложим вам уполномочить Комитет представить вам некоторые изменения на этот счет, которые сделали бы действие правосудия более равным, еще более благоприятным к невинности и в то же время неизбежным по отношению к преступлению и к интриге; вы даже сами уже поручили ему позаботиться об этом предыдущим декретом.
Мы предлагаем вам с этого времени ускорить суд над иностранцами и генералами, обвиняемыми в заговоре с тиранами, с которыми мы состоим в войне.
Недостаточно устрашать врагов родины, надо оказывать помощь ее защитникам; мы поэтому просим у вашего правосудия некоторых мероприятий в пользу солдат, которые борются и страдают за свободу.
Французская армия не только приводит в ужас тиранов; она является славой нации и человечества. Идя к победе, наши добродетельные воины кричат: Да здравствует республика; падая от неприятельского огня, они кричат: Да здравствует республика! Последние их слова это гимн свободе; до последнего вздоха они думают о родине. Если бы все начальники стоили того, что стоят солдаты, Европа давно была бы побеждена. Всякий благожелательный по отношению к армии акт есть акт национальной благодарности.
Помощь, оказываемая защитникам родины и их семьям, кажется нам слишком незначительной. Мы считаем, что ее можно было бы беспрепятственно увеличить на треть. Огромные финансовые ресурсы республики дозволяют провести эту меру, родина требует ее.
Нам кажется также, что солдаты, получившие увечья, вдовы и дети тех, кто погиб за родину, желая использовать преимущества, обеспечиваемые им законом, встречаются с формальностями этого закона, со многими другими требованиями, а иногда даже с равнодушием или неблагожелательностью некоторых мелких администраторов. Это создает трудности, задерживающие использование названными
лицами предоставленных им преимуществ. Мы думаем, что средством исправления этого было бы назначение Конвентом официальных защитников, которые помогли бы им отстоять свои права.Ввиду этого мы предлагаем вам издать следующие декреты -
Национальный конвент декретирует следующее:
Статья I - Общественный обвинитель Революционного трибунала заставит немедленно судить Дитриха, Кюстина, сына генерала, Наказанного законом, Бирона, Дебрули, Бартелеми
(149) и всех генералов и офицеров, обвиненных в соучастии с Дюмурье, Кюстином, Ламарльером, Ушаром. Он заставит также судить иностранцев, банкиров и других лиц, обвиненных в измене и единомыслии с монархами, объединенными в лигу против французской республики.II - Комитет общественного спасения в самое ближайшее время сделает доклад о мерах совершенствования организации Революционного трибунала.
III - Помощь и вознаграждение, обещанные предыдущими декретами защитникам родины, раненным в борьбе за нее, или их вдовам и их детям,- увеличиваются на одну треть.
IV - Будет создана комиссия, уполномоченная облегчить им средства использования преимуществ, обещанных законом.
V - Члены этой комиссии будут назначены Национальным конвентом по представлению Комитета общественного спасения.
О ПРОИСКАХ ИНОСТРАНЦЕВ.
Речь в Обществе друзей свободы и равенства 26 декабря 1793 г. -
6 нивоза II года республики
С этой трибуны произнесены истины, которые всегда предохранят вас от яда интриги, вы слышали голос патриотов, энергия которых известна всей Франции; вы услышали адрес от части той коммуны, где родилась свобода, которая всегда была ужасна для интриги и для тирании. Враги свободы старались проскользнуть туда, к санкюлотам Сент-Антуанского предместья, чтобы ввести в заблуждение доверчивых патриотов.
Я больше чем кто-либо в состоянии судить и выражать свое мнение об этих лицах; я полагаю, что знаю истинные причины этой политической путаницы. Я знал все интриги и я вижу, что если граждане подозрительны одни к другим, если они боятся быть обманутыми друг другом - это происходит потому, что находятся ловкие политики, которые зарождают между людьми враждебность, тогда как они естественно должны были действовать совместно и дружно, В то время, когда мы должны были бы радоваться нашим победам, все ваше внимание поглощено частными ссорами. В Лондоне, в Вене и в Берлине представляли себе, что Якобинское общество занимается подготовкой к оказанию почестей воинам, победившим у стен Тулона тиранию,
а в это время оно занималось пререканиями, происходившими между некоторыми из его членов. Из газет в Европе узнают, что большие успехи, которые должны были возбудить вас, произвели на вас мало впечатления, вы продолжали презренные споры, имевшие место на предыдущих заседаниях. Питт в страхе думал, что уже покончено с мерзкой лигой королей, а торжествующие якобинцы используют свои победы и будут и далее уничтожать всех тиранов, ускользнувших от мести французского народа. Питт должен был радоваться, узнав, что если есть место, где успехи наших армий не произвели никакого впечатления, то это Якобинское общество.Было бы еще хорошо, если бы я был умеренным, фельяном, как об этом говорят в кафе; но вот каковы мои чувства, и поскольку моя душа целиком поглощена крупными событиями, происходящими у нас, я не могу воздержаться, чтобы не сказать - это заседание доставит большое удовольствие господину Питту. Если бы мы опасались, что патриот может быть угнетаемым, если бы я не знал, что Конвент защищает всех патриотов,
я бы тогда оставил все эти важные вопросы для того, чтобы побеседовать с вами об угнетенных, так как знаю: дело каждого угнетенного интересует весь народ.На Ронсена донесли. Конвент декретировал, чтобы ему был сделан об этом доклад. Но почему на другой же день после этого декрета была представлена петиция, требующая выполнения декрета? Разве вы не видите, что этот образ действий продиктован агентами наших врагов. Питт, подлый Питт, с которым мы должны расправиться и с которым мы расправились, имеет наглость насмехаться над нашим патриотизмом! Он может радоваться мелким козням, вовлекающим патриотов, которые должны были бы направлять удары на тиранов. Их сердца, пылающие патриотизмом, это очаги, откуда должны были бы лететь стрелы, предназначенные
поражать врагов человечества. Питт, говорю я, может радоваться козням, вовлекающим патриотов и заставляющим их забывать о великих целях общественного блага, о том, чтобы беседовать с нами о принципах, уже запечатленных в наших сердцах.Я убежден, что есть люди, рассматривающие друг друга как заговорщиков и контрреволюционеров, люди, воспринявшие идеи окружающих их мошенников и стремящихся вызвать у нас недоверие друг к другу. Это иностранцы, вовлекающие патриотов в несчастья, происходящие из опрометчивости
и толкающие их к противоположным крайностям. Из этого источника исходят поспешные обвинения, непредусмотренные петиции, ссоры, которые принимают угрожающий характер. Этой системой, преследуемой иностранными державами, хотят заставить Европу поверить в то, что национальное представительство не пользуется уважением, что ни один патриот не находится в безопасности, и что все они подвергнуты тем же опасностям, что и контрреволюционеры. Что же надлежит делать нам, патриотам и республиканцам? Достигнуть цели, которую мы себе поставили, подавить клики, иностранцев, умеренных, но не губить патриотов и, больше того, не заблудиться на дорогах, на которые страсти бросили их. Для этого надо, слушая размышления каждого, отбросить горечь и забыть о страстях, и чтобы так же поступали те, кто высказывает свои размышления. Не забудем великие принципы, которые всегда пребывали в наших сердцах: любовь к родине, энтузиазм к великим мерам, уважение к национальному представительству. Если и бывают критические периоды, когда народ вынужден ополчиться против какого-нибудь неверного уполномоченного, национальное представительство не становится от этого менее священным, если оно ступает твердым и уверенным шагом; оно имеет право требовать уважение и любовь всех.Если бы я захотел остановиться на подробностях, я бы доказал вам, что петиция, составленная в интересах Ронсена или кажется составленной для этого, была, наоборот, составлена, чтобы погубить его. Цель наших врагов сделать Ронсена подозрительным, заставляя поверить, будто Сент-Антуанское предместье расположено защищать его и вооружиться для этого. Разве забыли, что когда патриоты были посажены в тюрьму, они не вызвали никакого волнения, чтобы добыть себе свободу? Почему же нам не остаться спокойными? Почему не положиться, как они
это сделали, на их невинность? Конвент хочет подождать, пока не станет ясна вся правда; и она станет ясной, не сомневайтесь в том, и тогда мы различим преступление от добродетели; и тогда патриоты, которые окажутся чистыми, смогут объединиться против общих врагов. (Горячие аплодисменты.)
О КАМИЛЛЕ ДЕМУЛЕНЕ, ОБВИНЕННОМ В МОДЕРАНТИЗМЕ.
Речь в Обществе друзей свободы и равенства 7 января 1794 г.
- 18 нивоза II года республики
Нет нужды читать пятый номер Старого кордельера
(152), нужно определить мнение о Камилле. В его трудах вы видите самые революционные принципы рядом с максимами самого опасного модерантизма. Тут он превозносит храбрость патриотизма, там он питает надежду аристократии. То Демулен говорит так, что ему аплодировали бы у якобинцев; то он начинает говорить какую-нибудь политическую ересь; с помощью своей страшной дубинки он наносит ужасный удар нашим врагам; с помощью острого сарказма он поносит лучших патриотов. Демулен - это странное соединение правды и лжи, политики и вздора, здоровых взглядов и химерических проектов частного порядка.В соответствии с этим неважно, прогонят ли якобинцы Демулена или оставят его, ибо речь идет об одном человеке; много важнее, чтобы восторжествовала свобода и чтобы была признана правда. Во всей этой дискуссии вопрос во многом касался личностей и в недостаточной степени общественного дела. Я не принимаю чью-либо сторону в этой ссоре. В моих глазах Камилл и Эбер одинаково неправы. Эбер слишком занимается самим собой, он хочет, чтобы все смотрели на него, он мало думает о национальных интересах.
Не в том дело, чтобы обсудить поведение Камилла Демулена, а в том, чтобы обсудить общественное дело; сам Конвент является мишенью интриг иностранной партии, причиняющей все зло, жертвой которого мы являемся, партии, диктующей большую часть ошибок, преувеличений, происходящих вокруг нас.
Это те мелкие честолюбцы, которые занимали какое-то место при старом режиме, и потому они считают себя созданными руководить судьбой великой державы; за ними надо следить, поскольку их страсти оказались столь губительными для нас.
Граждане, вы были бы слепыми, если бы во всем этом конфликте, в этих сталкивающихся с такой силой взглядах видели бы только ссору отдельных лиц между собой и их ненависть друг к другу. Взгляд наблюдательного и просвещенного патриота поднимает этот легкий покров, отстраняет все средства и рассматривает вещи в их настоящем виде. Существует новая клика, объединившаяся под изодранными знаменами бриссотизма. Некоторые ловкие вожаки приводят в движение машину, а сами прячутся за кулисами. В основе это все та же клика, клика жирондистов, изменились только роли, это все те же актеры, играющие в разных масках. Остается всегда все та же сцена, то же театральное действие. У Питта и герцога Кобургского, опечаленных тем, что троны падают, а дело разума побеждает, не остается других средств, кроме роспуска Национального конвента. Поэтому все усилия фракционеров направлены к достижению этой одной и единственной цели. Но иностранная партия направляет два рода клик.
Вот как они рассуждают. Все средства хороши, только бы мы достигли наших целей; для того чтобы лучше обмануть общество и бдительность патриотизма, они сговариваются, как разбойники в лесу. Те, кто обладают пылким умом и характером, склонным к преувеличениям, предлагают принимать ультрареволюционные меры; те, кто обладают более мягким и сдержанным умом, предлагают принимать citra
(*) революционные меры. Они борются, но им безразлично, какая из партий одержит победу, так как или та, или другая система все равно погубит республику, и они тогда получат верный результат - роспуск Национального конвента.Пока еще не осмеливаются прямо ударить по власти собравшихся представителей народа; но предпринимают ложные атаки, прощупывают, так сказать, своего врага.
Они имеют некую фалангу замаскированных контрреволюционеров, которые по временам приходят в Конвент требовать больше того, что диктуется общественным благом.
У них состоят на жаловании лицемеры и разбойники; днем они предлагают какой-нибудь неблагоразумный декрет, а вечером в каких-нибудь кафе, в некоторых группах выступают против Конвента, хотят учредить новую жирондистскую партию, говорят, что Гора не лучше Болота. Они не скажут народу: пойдем против Конвента, но говорят - пойдем против существующей в Конвенте клики, против мошенников, которые проникли в него.
Иностранцы думают так: патриоты будут перебиты и власть останется в руках мошенников. Обе партии имеют известное число вожаков и под их знаменами собираются честные граждане, согласно различию их характеров.
Какой-нибудь вожак иностранцев, считающий себя благоразумным, разговаривая с патриотами Горы, говорит им: вы видите, что патриотов заключают в тюрьму (а это он сам способствовал тому, чтобы их арестовали) ; вы прекрасно видите, что Конвент слишком далеко заходит и вместо того, чтобы развернуть энергию нации против тиранов, он обращает ее против священников и набожных людей. А этот самый иностранец в действительности один из тех, кто направил против набожных людей удар, предназначенный тиранам.
Известно, что представители народа встретили в департаментах посланцев Комитета общественного спасения, Исполнительного совета и что эти посланцы по своей неосмотрительности отнеслись непочтительно к представителям народа.
Иностранец или фракционер говорит патриотам: вы прекрасно видите, что национальное представительство презирают; вы видите, что посланцы исполнительной власти (ведь пока еще не осмелились выставить на сцену Комитет общественного спасения), вы видите, что посланцы Исполнительного совета - враги национального представительства, следовательно Исполнительный совет - это очаг контрреволюции, следовательно такой-то секретарь Бушотта - глава контрреволюционной партии.
Вы видите, что очаг контрреволюции находится в Военном министерстве, его надо осадить (не осмеливаются сказать: идите, осадите Комитет общественного спасения).
Я чувствую, что это жестокая правда. Существуют люди, которые не ожидали так рано услышать ее, но заговор уже созрел и я считаю, что настало время объявить об этом.
С первого взгляда вы видите всю систему составляющегося заговора; вы различаете в нем иностранцев, стремящихся посредством некоторых мошенников возродить жирондинизм.
Им не важно, кто будет главой его, Бриссо или кто-нибудь другой. Кажущиеся ошибки патриотов превращаются в действительные; действительные погрешности превращаются в систему контрреволюции. Мошенники стараются заставить поверить, что у свободы нет иных врагов, кроме тех, на кого иностранные агенты указывают, и таким образом они хотят найти средство избавиться от них. Они разрешают себе предложить Конвенту меры, ведущие к подавлению энергии нации; а с другой стороны, они возбуждают
беспокойство, говорят, что Конвент не находится на нужной высоте. Есть и такие, которые по секрету говорят, что его надо сменить. В этот же момент Конвенту делаются умеренные предложения, на которые патриоты не могут ответить по причине своей занятости, заставляющей их отсутствовать в Конвенте, и тогда начинают распространять по группам опасные предложения и клевету,Я уже говорил вам, что только средства изменились и потому их труднее было узнать. Каких-нибудь тридцать подлецов развратили всю правую сторону, завладев в департаментах мнением тех, кого народ призвал в Конвент. Позаботились представить им Париж каким-то страшным призраком, ежедневно увеличивали их страх крайними предложениями, которые пользующиеся доверием люди вносили в секциях и распространяли путем афиш, составлявшихся контрреволюционными пасквилянтами.
Наконец, им удалось убедить множество слабых людей в том, что их враги сидят в Парижской коммуне, в избирательном учреждений, в секциях, одним словом, что это все республиканцы Парижа. Эту вот систему проводят и в настоящее время.
(Фабр д'Эглантин встает и спускается со своего места. Робеспьер предлагает обществу просить Фабра остаться на заседании. Фабр подымается на трибуну и хочет говорить.)
Если у Фабра д'Эглантина тема выступления готова, то я еще не окончил своего выступления. Прошу его подождать.
Существуют два заговора, цель одного из них - устрашить Конвент, цель другого - вызвать у народа беспокойство. Заговорщики, замешанные в этих отвратительных кознях, как будто борются друг с другом и однако они соревнуются в защите дела тиранов. Это единственный источник наших прошлых несчастий, это источник наших будущих несчастий, если народ не объединится вокруг Конвента и не заставит интриганов всякого рода умолкнуть.
Тираны так упорствуют в желании распустить настоящий Конвент, потому что они прекрасно знают, что они тогда станут хозяевами и смогут создать злодейский, предательский Конвент, который продаст им счастье и свободу народа. Они считают вернейшим средством успеха мало-помалу
отделить многих патриотов от Горы, обмануть и ввести в заблуждение народ устами коварных людей.Наш долг, долг друзей истины, - открыть глаза народу на все интриги и ясно указать на плутов, которые хотят сбить народ с толку.
Я кончаю, напоминаю присутствующим здесь членам Конвента и французскому народу о заговорах, которые я здесь разоблачил. Я заявляю истинным монтаньярам, что победа находится в их руках, что остается лишь раздавить нескольких змей.
(Аплодируют; слышны крики со всех сторон зала: Они будут раздавлены!)
Не будем заниматься какой-либо одной личностью, а только отечеством. Я приглашаю общество заняться только заговором, не обсуждать далее номера газеты Камилла Демулена и прошу, чтоб этот человек, который всегда держит в руках бинокль и который так хорошо умеет выставлять на арену интриги, - объяснился бы здесь; мы увидим, как он вывернется из этой интриги. Когда я увидел, что он спускается со своего места, я не знал, пойдет ли он к двери или к трибуне, и я просил его остаться для того, чтобы он
объяснился.КОММЕНТАРИИ
124.
Монтансье Маргерит-Брюне (1730-1820)-актриса и директриса театра, близкая ко двору. В 1793 г. открыла национальный театр; была арестована по обвинению в контрреволюционной деятельности. Робеспьер имеет в виду Монтансье и покровительство, оказываемое ей аристократией.126. Робеспьер говорит о Дюбюиссоне, литераторе по профессии, тайном агенте контрреволюции.
Лебрен, министр иностранных дел, направил Дюбюиссона вместе с Проли и банкиром Перейра с секретной миссией к Дюмурье, который изложил им свой план восстановления монархии. По возвращении, Дюбюиссон разоблачил Дюмурье в Якобинском клубе. 1 апреля Дюбюиссон вместе с Проли и Перейра были арестованы; позднее все трое были казнены по процессу эбертистов.
127.
Кауниц князь (1711-1794) - австрийский канцлер (1753-1794); до революции в своей внешней политике ориентировался на союз с Францией, направленный против Пруссии; после революции Кауниц перешел в стан врагов Франции и в июне 1791 г. подписал антифранцузский договор с Пруссией.128. Речь в Обществе друзей свободы и равенства 28 ноября 1793 г. опубликована в "Moniteur", № 71 в ноябре 1793 г. См.: "Oeuvres...", t. III, р. 487-498.
129.
Генерал Пишегрю (1761-1804) - сын мелкого винодела; во время революции проявил себя талантливым полководцем и получил командование Рейнской армией (1792); в 1804 г. участвовал в заговоре против Наполеона, был арестован и вскоре найден в камере мертвым. Речь идет о деньгах, отпущенных англичанами для шпионажа и диверсий131. Эти и последующие инициалы раскрыть не удалось.
132. Солер - швейцарский кантон.
133.
Пий VI (1717-1799) - римский папа; не признал гражданского устройства французского духовенства и отлучил от церкви присягнувших священников.134. Робеспьер имеет в виду английского короля Георга III.
Под четвертым сословием Робеспьер в данном случае подразумевает внутреннюю контрреволюцию.144. Речь в Конвенте 25 декабря 1793 г. опубликована отдельной брошюрой. См.:"Oeuvres...", t.III, р.511-525.
Робеспьер имеет в виду освобождение Тулона от английской блокады, осуществленное 19 декабря 1793 г.146. Красные (фригийские) колпаки носили революционеры. Красные каблуки - придворная знать. Робеспьер указывает на то, что революционное обличье нередко скрывает врагов революции.
147.
Фемистокл (род. ок. 525 г. - ум. в 460 г. до н.э.) -греческий государственный деятель и полководец; организатор победы над персами на море при о. Саламине и основатель могущественной афинской морской державы, в 471 г. до н.э. по проискам аристократии был изгнан из Афин и умер в изгнании.148.
Публий Корнелий Сципион (ум. в 183 г. до н.э.)-римский полководец и государственный деятель, организатор победы над карфагенским полководцем Ганнибалом в Пунических войнах (264-146).149.
Бартелеми - французский посол в Швейцарии. Речь в Обществе друзей свободы и равенства 26 декабря 1793 г. См.: "Oeuvres...", t. III, р. 626-629.151. Речь в Обществе друзей свободы и равенства 7 января 1794 г. См.: "Oeuvres...", t. III, р. 630-636.
152. "Старый кордельер" - газета, издававшаяся Камиллом Демуленом; вначале она была антиэбертистского направления, а затем стала выступать с нападками на революционное правительство.
* citra (лат.) - менее, чем.