Л.Крицман. Развертывание революции под влиянием внутренних сил

[Вестник Коммунистической академии №9, 1924г. Публ. в сокращ.]

Та поразительная быстрота и легкость, с которой совершился октябрьский переворот, т.е. переход власти в руки пролетариата, объясняется наличием условий, исключительно благоприятных для первых шагов революции. Задержка в наступлении русской буржуазной революции привела к тому, что вызванная разложением русского капитализма русская пролетарская революция натолкнулась в пролетариате лишь на сравнительно незначительное сопротивление идеологии: вместо сложившейся окостенелой, обладающей громадной инерцией идеологией порядка (старого общественного порядка), она застала напряженно-революционную атмосферу, результат задержки в наступлении русской буржуазной революции. Значение этого фактора (сопротивление идеологии) с необычайной выпуклостью проявилось в 1919-1920 гг. в Западной Европе, где идеология порядка (идеология капиталистического порядка в пролетариате, в головах пролетариев) получила свое организационное выражение и закрепление в лице нынешней социал-демократии.

Но историческое сближение, почти совмещение русской буржуазной и русской пролетарской революции привело к тому, что последняя натолкнулась на сравнительно незначительное сопротивление не только идеологии, но и государственной организации, ибо она имела перед собой не прочную, давно сложившуюся машину буржуазного государственного насилия, а полуразрушенный аппарат феодальной государственной власти (царизма) с только что начатыми переделками его в буржуазном вкусе. Сопротивление, которое способна была развить такая государственная организация, было, естественно, не велико. Это сопротивление и без того неустойчивой государственной машины было на окраинах сведено почти на-нет развернувшейся в промежуток между февралем и октябрем 1917 г. борьбой угнетенных и царизмом наций за их освобождение; на Украине перед октябрьским государственным переворотом общероссийская государственная организация практически уже не существовала.

Вынуждая крестьянство к продолжению чуждой ему войны и обнажив свою контрреволюционную физиономию в одном из основных вопросов буржуазной революции, в аграрном вопросе, правительство русской буржуазной революции обеспечило русской пролетарской революции поддержку основной массы населения России – ее крестьянства, обеспечила объединенное революционное выступление пролетариата и крестьянства. И в то же время мощный антиреволюционный фактор – иностранный капитал – благодаря исторической ситуации был в момент октябрьского переворота выключен из числа действующих сил, ибо на помощь иностранных штыков правительство русской буржуазной революции рассчитывать не могло: германских – вследствие того, что одной из основных его целей было продолжение войны с Германией; стран Согласия – потому, что оно было от них отрезано.

В этих условиях первые этапы великой русской революции были пройдены на глазах у изумленного капиталистического мира с быстротой поистине сказочной. Борьба с Красновым за Петроград длилась лишь одну неделю, в течение трех месяцев после октябрьского переворота почти вся России от Гомеля и кончая Сибирью и от Архангельска до Симферополя стала советской. Окончательный характер переворота был подчеркнут не вызвавшим никаких откликов разгоном (5 января 1918 г.) Учредительного собрания, состав которого отражал хотя недавнее, но уже канувшее в вечность прошлое революции.

Быстрота, с которой русской революция проделала свои первые шаги, объясняется и тем, что революция антикапиталистическая и революция антифеодальная делали здесь свое общее дело. Русская буржуазная революция изменила истории. Именно поэтому исторически необходимая работа буржуазной революции была полностью проделана революцией, по основному своему содержанию пролетарской.

Она не только уничтожила все правовые институты феодального государственного строя, от сословного неполноправия крестьянства и до правового неравенства женщины, но и разрушила до основания всю машину феодального государственного насилия, построенную в течение двух столетий царизма и лишь слегка затронутую (преимущественно в верхушках ее) февральской революцией: уничтожила царскую армию, в которой Февральская революция сменила – и то фиктивно – только главнокомандующего, оставив на командных должностях всех царских генералов; сломала все прежние чиновничьи аппараты (административный, судебный и пр.), едва только затронутые февральской революцией; отделила церковь от государства и школу от церкви: словом, не на словах, а на деле не оставила камня на камне от всей постройки царизма, от политического господства феодального землевладения, материализованного (овеществленного) в аппаратах государственного насилия.

Но Октябрьская революция сокрушила не только политическое господство феодалов, но и экономическую базу феодализма – феодальное помещичье землевладение. Аграрная революция, как революция антифеодальная, получила самое полное, самое законченное существование. Вся обрабатывавшаяся крестьянами земля перешла в их пользование полностью и бесплатно, без всякого выкупа в прямой или скрытой форме. Словом, исторически необходимая работа буржуазной революции была проделана Октябрьской революцией с исключительной в истории человечества быстротой, последовательностью и законченностью.

Но общность интересов русского пролетариата и русского крестьянства шла дальше антифеодальной революции, причиной этого был полуколониальный (а со времен войны, можно утверждать, колониальный) характер дореволюционной России. Объектом эксплуатации для мирового капитала был не только русский пролетариат, но и русское крестьянство, из которого мировой капитал, опираясь на свою финансовую мощь, извлекал посредством государственного аппарата царизма значительную часть получавшейся им из России прибавочной ценности. Русский пролетариат выступил в качестве освободителя всей нации от угрожавшей ей колониальной эксплуатации. Октябрьская революция привела поэтому к резкому перелому в отношениях с капиталистическими и великими державами, выразившемуся в последовавшем за октябрьским переворотом аннулировании всех иностранных долгов, в решительном отказе от платежа какой бы то ни было дани мировому капиталу. Вместе с экспроприацией иностранных предприятий этот отказ от уплаты процентов по внешним займам и от погашения самих займов явился одной из важнейших причин упорства мирового капитала в политике интервенции, особенно для наиболее “пострадавшего” из хищников, мирового ростовщика – Франции, перенявшей поэтому от своего в бозе почившего союзника, русского царизма, почетную роль европейского жандарма.

Русская буржуазная революция означала неизбежное вступление многочисленных угнетенных наций России в борьбу за свое национальное освобождение. Национальная ограниченность буржуазных революций в такой многонациональной стране, как Россия, должна была, вследствие этого, привести к наступлению эры острых национальных конфликтов, давших себя почувствовать уже в короткий восьмимесячный промежуток между февралем и октябрем 1917 г. Но именно потому, что работа буржуазной революции была проделана отрядом мирового пролетариата, русским пролетариатом, и под его руководством, и только поэтому оказалось возможным преодолеть национальную ограниченность буржуазной революции и осуществить одновременное национальное освобождение многочисленных населяющих Россию наций. Только пролетариат мог осуществить эту задачу буржуазной революции, задачу уничтожения национального угнетения в многонациональной стране.

Таким образом, окончательное, полное и последовательное разрешение получил не только аграрный, но и национальный вопрос. За каждой нацией пролетарская революция признала безусловное право на национальное самоопределение, право на отделение и на образование самостоятельного государства. На этой основе сложилась советская федерация, объединившая 33 советских самостоятельных и автономных республик, автономных коммун и областей, связанных договорными отношениями. От старой тюрьмы народов осталось одно только воспоминание.

И все же национальный вопрос явился одним из основных осложняющих моментов в русской революции. Повсюду, где национально-буржуазные партии могли опереться на помощь извне, на территории старой России возникали национальные антисоветские государства, национальный характер которых был лишь ширмой для их активной контрреволюционной антисоветской сущности. Как только прекращалась помощь извне, исчезали и эти государства, превращаясь в советские (Украина, Азербайджан, Грузия, Армения), но на западной границе России, там, где эти государства соприкасались с капиталистической Европой непосредственно, — там они сохранились, составив сплошную завесу от Ледовитого океана до Черного моря, отделяющую капиталистическую Европу от русской пролетарской революции.

Уничтожение сословия дворян-помещиков, а тем самым и сословий и сословного строя вообще, и уничтожение основы этого строя – помещичьего землевладения, словом, уничтожение крепостнических отношений: выход из империалистической войны и аннулирование старых займов и старых договоров, т.е. уничтожение выкованной империалистической войной колониальной зависимости от иностранного капитала; наконец, уничтожение национального угнетения, тяготевшего, за исключением великорусской, над всеми – по своему составу почти сплошь крестьянскими – народностями, — таково основное содержание антифеодальной крестьянской революции, широкая и беспрепятственная дорога которой была открыта именно пролетариатом, опиравшимся на поддержку крестьянства.

Этот вступительный период русской революции, когда она развивалась под почти исключительным влиянием внутренних факторов, характеризуется, с одной стороны, быстрым решением задач буржуазной революции, стремительным углублением крестьянской антифеодальной революции, которая сейчас же после того, как произошел политический переворот, перешла в фазу экономической революции – к уничтожению феодального землевладения, а, с другой стороны, сдержанным, осторожно нащупывающим свои пути развитием пролетарской антикапиталистической революции.

Экономическая революция развивалась быстро, поскольку она была антифеодальной революцией, она развивалась медленно, поскольку она была революцией антикапиталистической.

Получив из города развязавший ее толчок, революция в деревне далеко обогнала революцию в городе, где она оставалась – по сравнению с революцией в деревне – поверхностной политической революцией, где основной задачей этого периода была организация нового политического – советского – строя. При этом и диктатура пролетариата носила весьма мягкий характер. Беспрепятственно развертывался саботаж всякого рода служащих, покинувших свои учреждения и оставивших новому пролетарскому правительству голые стены и мебель учреждений. Вплоть до июля 1918 г. выходили не только псевдосоциалистические (мелкобуржуазные), но и буржуазные газеты.

Экономические последствия победоносной политической революции пролетариата состояли в этот период прежде всего в том, что политическая власть пролетариата смела преграды, стоявшие перед его экономической революцией, уничтожила то сопротивление, которое оказывала вся политическая (административная, полицейская, судебная и пр.) надстройка капиталистического общества классовой воле пролетариев к уничтожению капиталистической эксплуатации. Теперь, в случае стачки, капиталист не мог уже прибегнуть ни к помощи полиции, ни к помощи суда – и под замок в этом случае попадали уже не пролетарии, а сам капиталист. Лишенный своих политических скреп, капитал повис в воздухе.

Уничтожение всех органов защиты капиталистической эксплуатации и появление на их месте органов пролетарской диктатуры развязало до того подавленную классовую волю пролетариата и привело к стихийно-хаотическому преодолению капиталистической эксплуатации, к стихийно-хаотической пролетарской национализации снизу, стихийно-хаотической не в абсолютном смысле слова, а лишь в смысле отсутствия централизованного единства, в смысле независимости отдельных выступлений.

Но это стихийное движение пролетариата, и в первую голову современного индустриального пролетариата, проявлявшееся поэтому с особенной силой в промышленности, не встречало первое время поддержки центральной политической власти пролетариата и оставалось поэтому разрозненными выступлениями отдельных пролетарских групп. Покуда обострение гражданской войны не заставило отбросить всякие попытки идти по пути постепенных изменений, диктатура пролетариата оставалась орудием не немедленной экономической диктатуры, а лишь обезвреживания капитала как контрреволюционной силы и подготовки будущей экономической революции. Поэтому пролетарская экспроприация экспроприаторов в этот период, не затрагивая основной массы производительного (промышленного) и торгового капитала, захватила нервные центры и систему кровообращения капиталистического народного хозяйства, его кредитную и транспортную организацию: 14 декабря 1917 г. была произведена национализация частных банков, 26 января 1918 г. национализация водного транспорта (железнодорожный, как известно, находился и до революции преимущественно в руках государства). Монополия внешней торговли, декретированная 23 апреля 1918 г. отрезала русский капитал от соприкосновения с мировым капиталом, аннулирование государственных займов и национализация банков одним ударом уничтожили господство финансового капитала. Национализация банков (кредита) и транспорта отдавали оставшуюся капиталистическую промышленность и торговлю в руки пролетарского государства, монополиста кредита и транспорта. Если бы капитал продолжал функционировать в промышленности и торговле, то он, оставаясь капиталом, т.е. орудием эксплуатации пролетариата, был бы вместе с тем вынужден подчиняться регулированию пролетарского государства и возвращать часть прибавочной ценности пролетариату в виде налогов, вносимых пролетарскому государству. Таким образом не только была бы понижена норма эксплуатации, но и капитал оказался бы, в известном смысле, на службе пролетарского государства, будучи связан с последним договорными (кредитными и иными) отношениями; пролетариат, пользуясь вожжами кредита и транспорта, организовал бы народное хозяйство руками капитала.

Тенденция к такого рода переходной организации народного хозяйства, основанной на сотрудничестве капитала и пролетариата на почве и в рамках нового пролетарского общественного строя (неудачно называемой государственным капитализмом, ибо государство тут не капиталистическое), проявилось в том, что в течение почти 3/4 года после Октябрьского переворота национализация промышленных и торговых предприятий производилась центральной Советской властью только как карательная мера, применяемая лишь в отдельных случаях…

Промышленный и торговый капитал не экспроприировался, а только ставился под рабочий контроль. Требование рабочего контроля, бывшее лозунгом пролетариата до октябрьской революции, было осуществлено законом о рабочем контроле, изданном 14 ноября 1917 года; за нарушение закона о рабочем контроле капиталист карался конфискацией предприятия.

Идея рабочего контроля – сначала научиться у своего классового противника искусству вести предприятие во всех его частях, технической, административной, коммерческой, контролируя все его действия и, следовательно, наблюдая все его повадки, – эта идея была идеей, несомненно, утопической. В действительности, ни капиталист не соглашался функционировать в целях обучения пролетариев искусству управления предприятием, ни органы рабочего контроля не могли в условиях режима пролетарской диктатуры ограничиться контролем. Рабочий контроль оказался поэтому – в силу своей половинчатости – неудачным – рабочим управлением.

Та же печать половинчатости лежала и на другой окончившейся неудачей попытке этого периода, – а именно попытке организации смешанных акционерных компаний, куда входили бы в качестве акционеров пролетарское Советское государство и капитал (русский и иностранный).

Эта тенденция пролетарской власти к соглашению с капиталом на почве нового общественного строя (советского, т.е. пролетарского) была утопичной для периода, когда стоявший перед угрозой экспроприации капитал еще боролся за господство над обществом, когда борьба шла еще вокруг вопроса о самом строе общества.

Но пролетарская революция не только шла вперед ощупью, она уже с самого начала была вынуждена идти на весьма существенные уступки и ограничения.

Наличие двух революционных сил сделало неизбежным сложный характер русской революции. Победа революции не могла быть ни достигнута, ни закреплена без союза обеих революционных сил. Внешним политическим выражением его был коалиционный характер первого советского правительства, в состав которого, кроме коммунистов, входили и левые эсеры. В результате революции пролетариат овладел промышленностью и транспортом, крестьянство – сельским хозяйством.

Из наличия двух революционных сил, собственные цели которых не совпадают, вытекает необходимость обоюдных уступок, на основе которых и становится возможным союз их. Уступки эти делались обеими сторонами не раз в ходе революции, и притом уступки очень значительные. Со стороны пролетариата это означало прежде всего значительные уступки в основном для крестьянства аграрном вопросе.

В дни октябрьского переворота русский пролетариат выступил не с пролетарской, а с крестьянской аграрной программой – в сельском хозяйстве произошла не пролетарская, а крестьянская экспроприация экспроприаторов, раздел не только земли феодалов, но и капиталистического (не крестьянского) сельского хозяйства (хотя и не в собственность, а в пользование крестьянской мелкой буржуазии).

Эта именно уступка пролетариата и осуществила смычку обеих революций, пролетарской и крестьянской. Она дала первой недостававшую ей поддержку громадного большинства населения и громадного большинства армии, второй – недостававшую ей спайку и руководство. Революцию неорганизованных масс крестьянства и революцию организованного пролетарского меньшинства населения она спаяла в победоносную революцию организованных масс.