В. Д. ЖУКОЦКИЙ

РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ – ТЕНДЕНЦИЯ ФУНДАМЕНТАЛИЗАЦИИ,

или Почему Праздник 7 ноября отменять не следует

Приближается/прошла очередная годовщина Октябрьской революции.

Этот бастион русской истории испытывает в наши дни очередную атаку.

То, что не удалось первой либеральной волне критики времен елейного цинизма (ельцинизма), сегодня пытается возобновить новая либерально-консервативная волна тотального очернительства советской эпохи.

Какие только аргументы не приводятся.

Говорят – Русская революция принесла одни только несчастия своему народу и, прежде всего, элите общества. Утрата культурного слоя отбросила нас назад. Революция образует слишком большой разрыв с традицией и всей историей самодержавной России.

Однако хорошо известно, что иные общественные события обретают характер природного бедствия лишь потому, что вовремя не принимались давно назревшие решения и вот – расплата за нерасторопность и нежелание идти в ногу со временем. В таких случаях власть сама подставляет культурный слой общества под удар народной стихии. Но еще хуже, когда не народ, а самодержавная власть действует подобно природной стихии, сметая все на своем пути – целые социальные слои и культурные традиции. Таковы, в частности, эпохи Ивана Грозного и Петра Первого. Именно они раскололи русское общество, создав нарыв, который прорвался наружу в ходе социальной революции ХХ века.

Говорят – Образцом бурного экономического развития являются предшествующие империалистической войне 1890-1914 годы. Все, что было после, шло по нисходящей линии или через колоссальные социальные издержки. Русская революция – это начало бесконечной полосы политических репрессий и гражданской войны, как будто бы гражданский войны возникают на ровном месте и виноват в них только тот, кто взбунтовался против исторической несправедливости, а не тот, кто довел людей до этого бунта.

Ясно, что политических репрессий было предостаточно и во времена царизма. Просто в условиях царской власти политическая репрессия – это норма политической жизни, да и сама эта жизнь ограничена узким пространством «образованного класса», а в ХХ веке, когда политическая жизнь захватила массы, репрессия уже не могла восприниматься иначе, как патология, хотя по-своему и неизбежная. Здесь многое решает тип политической культуры и степень развитости всей политической системы. Что касается бурного экономического роста на рубеже веков, то он был достигнут не в последнюю очередь благодаря огромным займам со стороны западных стран, которые очень скоро предстояло возвращать под большие проценты, и главное, он явно не сопровождался аналогичным социальным и политическим развитием, которые сковывались фатальной догмой святости самодержавной власти. Абсолютный же рекорд экономического роста Россия установила во времена СССР в 1950-е годы без всякой помощи извне, в условиях жесточайшей холодной войны, призванной разорить экономически мир «реального социализма».

Говорят – Сталин – злодей, и для пущей убедительности записывают в число репрессированных больше людей, чем проживало в Советском Союзе. (Наиболее «продвинутые» авторы записывают в число «жертв сталинизма» даже наши потери в Великой отечественной войне: до какой же изощренной ненависти к государству российскому нужно дойти, чтобы делать это?) При этом вычеркивают из всех учебников слова Черчилля о Сталине: «он принял Россию с сохой и в лаптях, а оставил космической и ядерной державой». Как соединить эти две правды? – вот в чем вопрос. Ужасы коллективизации сопоставимы с ужасами обезземеливания крестьян в Англии, когда «овцы поедали людей», но, как и в Англии, это была у нас эпоха самой форсированной индустриализации, продиктованной не коммунистическими лозунгами, а потребностями создания военной промышленности в условия «враждебного окружения» и экономической блокады. Сталин воплощал в своем политическом кредо не столько коммуниста, сколько державника, и в этом смысле его фигура сопоставима с историческими фигурами Ивана Грозного и Петра Великого.

Русскую революцию называют также революцией безбожников и атеистов, забывая о законах секуляризации светской культуры, которые так долго и искусственно сдерживались официальным православием и самодержавием, а когда плотину прорвало, было уже слишком поздно. Русский секуляризм приобрел форму просвещенческой Реформации со всеми элементами религиозной нетерпимости и даже религиозной войны. Попов ненавидели не только за их суеверную веру в чудеса, но главным образом за их прислужничество сильным мира сего – царской власти и «буржуям-мироедам», за их прямое участие в гражданской войне на стороне белого движения, развязавшего эту войну под лозунгами восстановления монархии и «возврата всех помещичьих земель их законным владельцам» (Колчак).

Говорят и много других нелепостей, смысл которых очернить случившийся факт рождения новой России – выхода ее из патриархально-феодальных пеленок в широкое пространство современной эпохи.

Русская революция, как и всякое крупное историческое событие, окружена огромным количеством мифов, политических штампов и клише. Например, говорят, что День Октябрьской революции – это праздник одной только политической партии – коммунистов, забывая, что народные революции не совершаются по мановению политических партий, которые лишь «загребают жар» совершающегося исторического события или, напротив, пытаются его залить холодной водой собственной некомпетентности и нежелания принимать мир таким, каков он есть.

Народные революции – это достояние народа. Это верное напоминание властям об их ответственности перед людьми. Только твердая память о народных революциях может гарантировать нас от новых потрясений. Власть, забывающая о народных революциях, пожинает их новую поросль.

Существует две разновидности одного и того же мифа. Первая – коммунистическая – гласит: мы, коммунисты-большевики-ленинцы, совершили эту революцию, она – наше детище, мы несем за нее полную ответственность и гордимся тем, что содеяно. Вторая – антикоммунистическая – утверждает примерно то же самое, но с обратным знаком: все, что связано с русской революцией и участием в ней социал-демократов – ужасно и неприемлемо. Характерно, что как прошлая, так и нынешняя власть заинтересована в поддержании этого мифа, проводящего знак равенства между народной революцией и партией большевиков.

Однако историческая правда требует совершенно другого сюжета.

Она говорит: традиционное самодержавие, как форма правления абсолютистской монархии, давно изжило себя. Русское самодержавие с его патриархальностью и обожествлением монарха пришло в полное противоречие с современностью и логикой буржуазного развития России. Однако вся историческая атрибутика России оставалась связанной с этим самодержавием и сросшимся с ним православием. Это создавало двойной эффект. Одни продолжали упорно цепляться за прошлое, обрастая черносотенной идеологией. Другие, напротив, чтобы осуществить необратимый переход в современность, будучи вполне русскими, т.е. людьми одной культурно-исторической традиции, вынуждены были прибегать к самым радикальным устремлениям, способным оправдать этот непростой и для них разрыв с собственной традицией. Такова природа красносотенной идеологии.

Эта полярность, этот взрывной характер основных умонастроений в Российской общественности и предопределил, с одной стороны, неизбежность русской революции, а с другой стороны – ее очевидный радикализм.

В качестве решающих предпосылок русской революции выступают, прежде всего, общекультурные и культурно-исторические предпосылки.

Это проведенное Петром разделение народа на порабощенные низы, скованные крепостным правом, и европейски образованные верхи, расколовшиеся в свою очередь на представителей «русского барства» со всей азиатской его атрибутикой, и тонкий слой светской интеллигенции, дистанцировавшейся от властей – самодержавных и православных. Это – формирование к концу Х1Х века целого социального слоя российской разночинной интеллигенции, настроенной на революцию, находящей именно в революции свое историческое призвание – быть освободителями народа от духовного (церковного) и самодержавного рабства. Не случайно, что почти все политические партии, возникшие в начале ХХ века, были «освободительными» и направленными против самодержавия и православного официоза. Парадокс политической ситуации состоял в том, что самодержавная власть не желала вступать в диалог даже с самыми лояльными из политических партий, цепляясь за мифическую святость русского самодержавия. Она решилась на этот шаг лишь в тот момент, когда плотина народного гнева была прорвана.

На кого же опиралась эта самодержавная власть до последнего момента?

На черносотенное движение необразованных низов общества, на патриархального мужика, на «черный люд» и его идеологическое ядро в среде образованного класса, а также радикально-реакционные круги духовенства, не желавшего принимать мир в эпоху перемен. Именно они и образовали политическое ядро тех сил, которые развязали в России гражданскую войну после того, как стихийно возникшие органы народного самоуправления – Советы взяли власть в свои руки. Костяк белого движения составили монархисты и реакционеры. К ним вынуждены были присоединиться либерально-республиканские круги, поскольку они не имели собственного веса в этой схватке титанов – народа российского, с одной стороны, и его традиционных властодержателей – церкви и царизма – с другой. Большевики-ленинцы оказались лишь на гребне этой стихии народного гнева, они стали его вольными и невольными выразителями, и в силу только этого они получили в свои руки великую миссию – обуздания народной стихии на новой политической основе – «самодержавия народа», своеобразного культа «рабочего класса и трудового крестьянства».

Как и всякое крупное политическое событие, русская революция подняла большую пену. Полчища авантюристов всех мастей хлынула в политику и общественную жизнь. Можем ли мы судить о революции по этой пене? Только в одном случае: если мы заранее решили ее очернить!

Но объективный анализ высвечивает любопытный факт: первое Советское правительство – Совет народных комиссаров – Совнарком – было самым образованным и интеллектуальным правительством за всю российскую историю. Разумеется, ученый-писатель в правительстве – это вовсе не критерий эффективности власти, но это показатель политического прозрения народа, приведшего к власти свою разночинную интеллигенцию. К власти пришла не «черная сотня» безграмотных мужиков, готовых устроить свой «философский пароход» и свою расправу над культурным слоем, а когорта людей образованных, одержимых идеей бурного социально-экономического развития России по пути общественного прогресса. Да, они на дух не принимали частной собственности в любой ее разновидности. Это рождало и невиданный, почти фанатично-религиозный энтузиазм, и колоссальные издержки. Но именно этот вектор развития, как это не парадоксально, вывел Россию в духовные лидеры эпохи.

Русская революция впервые в мире возвела на государственный уровень конституционные права человека труда, всю совокупность социально-экономических и культурных прав трудового народа, ставших нормой современного конституционного права. Таков смысл общепризнанной формулы «правового социального государства». И только те, кто не желал и не желает понять этот смысл, усваивали и усваивают его через правду «социалистического государства».

Понятно, что по политическим соображениям нынешний политический режим в России вступает в известное противоречие с традицией русской рабоче-крестьянской революции. Он слишком завязан на политическую антитезу большевизму и советизму. Но есть ведь, в конце концов, и национальное чувство и государственный интерес, которые выше политической коньюктуры.

Сегодня речь идет о тенденции фундаментализации феномена русской революции, о неизбежном переводе ее узко политического аспекта в общегосударственную плоскость решающего факта национальной истории, факта исторического становления в России республиканского и конституционного строя, возникновения реального демократизма культуры, науки и образования, всей суммы научно-технического прогресса и индустриализма, которые сделали Россию современной державой, активным участником мирового процесса, победителем во Второй мировой войне. Энтузиазм тотальной социализации труда и капитала, захвативший все мировое пространство в ХХ веке, был пробужден к жизни беспримерным подвигом и примером Советской России, ставшей Союзом Советских Социалистических Республик.

Наши нынешние неудачи, если не сказать провалы, в экономике, внешней политике, социальной сфере, культуре и науке не в последнюю очередь связаны с нашей неспособностью усвоить и сохранить советский опыт на новой политико-правовой основе. Она, эта основа, может быть, потому и явилась к жизни, что еще в недрах Советской власти возникла настоятельная потребность окончательного примирения русских с самими собой, исторического примирения белых и красных, без которого у нас нет будущего, а есть муть новой исторической конфронтации. Правильное отношение к истории русской революции – главное условие для удовлетворения этой исторической потребности.

Таким образом, существует достаточно весомых аргументов в пользу признания русской революции одним из величайших событий всемирной истории.

Она стоит в одном ряду с Великой французской революцией!

Это революция, сказавшая нет русскому барству, как и всякому барству!

Это революция, сказавшая нет духовному диктату православной церкви, как и всякой церкви, над личностью и светской культурой.

Таковы веления времени! Такова необратимость истории!

Чтобы понять это, нужно одно: отказаться от желания приватизировать это великое народное достояние по ведомству одной только политической партии, ведь не секрет, что тем самым мы сами даем в руки наших противников орудие борьбы с этой великой датой в русской и мировой истории.

Русская революция – это бренд-знак России во всемирной истории!

Тот, кто покушается на этот знак, покушается на Россию!

Почему сегодня так пекутся о православии люди заведомо неверующие?

Они лихорадочно ищут новый бренд! А на деле получается надувание щек и глотание воздуха, если не сказать жестче.

Это тот случай, когда коммунисты должны подсказать власти правильный ход. Он хотя и компромиссный, но, в конечном счете, должен устроить всех.

Очередная годовщина Октябрьской революции, этого символа русского присутствия во всемирной истории, по праву образует предмет нашей национальной гордости!

7 ноября – это главный государственный Праздник Большой России – Союза Советских Социалистических Республик, страны победившей фашизм!

Позор тем, кто из своекорыстных политических соображений выбрасывает на задворки истории то, что по праву принадлежит всем, что образует смысл русского пути в современность – мужество и решимость первыми сказать веское слово в вопросах конституционного признания принципов социальной демократии.

Все остальное – шелуха! Или такие детали, которые, может быть, и интересны сами по себе, но они не должны закрывать главного, что есть в русской революции - ее по-настоящему народный характер!

Русская революция – это наше национальное достояние.

7 ноября – вошло в нашу историю как День революции,

День выхода народа из патриархальности в современность, но это еще и

День России во всемирной истории!

Этот Праздник – День революции, нельзя отменить, как нельзя отменить своих родителей! Каждая эпоха рождает нас заново для жизни новой, и наш сыновний долг – с достоинством нести память о своих яслях.

УТОЧНЕНИЯ

1. Можно ли свести всех воевавших в том или ином лагере гражданской войны, в черносотенном или красносотенном, к исключительным приверженцам черносотенной или красносотенной идеи?

Разумеется, нет. Речь идет о двух идейно-политических центрах Старой и Новой России. И в том и в другом лагере большинство составляли не большевики и не монархисты-реакционеры, а вольные или невольные попутчики, вовлеченные в этот водоворот силой стихии. Два столкнувшихся между собой вихря лишь символизировали две фундаментальные, «вихреобразующие» идеи. И, как это ни ужасно, кто-то один должен был победить, причем именно под флагом этой радикальной идеи. В этом и состоит трагизм исторической ситуации, созданной агонией русского самодержавия, которое должно было уйти еще в 1905 году, но которое не могло уйти без боя даже в 1917 году.

Исторический факт состоит в том, что организующий костяк белого движения составили все же отъявленные монархисты и реакционеры. Почему, например, сибирская эпопея Колчака была свернута за два месяца, хотя рассчитывалась на годы? Потому что Указом № 1 новоявленного Правителя России был Указ о земле (в пику Декрету о земле Второго съезда Советов), где говорилось о «немедленном возврате всех помещичьих земель их законным владельцам». И этого было достаточно, чтобы сибирское крестьянство практически без помощи Москвы в считанные месяцы покончило с этим надругательством над волей народной.

Понятие черносотенная идеология у нас порой ассоциирует с «черносотенными погромами», но к середине 1918 года оно обрело собирательный характер и стало объединять всех противников Советов и Советской власти, как истинно народных органов самоуправления. Это потом ВКПб узурпирует эту власть или подомнет ее по себя, а в 1917-1918 это была единственная законная и вполне демократическая власть в стране. Даже Временное правительство выступало невольным соучастником этого исторического восхождения Советов. Достаточно вспомнить, что представители Временного правительства участвовали в открытии исторического Второго съезда Советов 7 ноября 1917 г. Достаточно открыть статью С.Н. Булгакова из сборника с весьма характерным названием для апреля 1918 г. «Из глубины» (почти из подполья, поскольку в стране царила неистовая эйфория свободы и торжества народного духа), где он прямо обращается к церкви, как последнему оплоту Старой России, способной организационно противостоять Новой России.

Другой исторический факт говорит: эсеры (правые и левые), социал-демократы (меньшевики и большевики) и народные социалисты составили 85% состава Учредительного собрания, выборы в который проходили в осенние месяцы 1917 г., причем большевики доминировали во всех крупных городах России. Что это значит? Это значит, что Россия во второй половине 1917 г. решительно проголосовала за социализм! Никто из этих 85% за исключением небольшой части правых эсеров и меньшевиков на стороне белого движения не выступал. Войну развязало монархическое меньшинство тех, кто либо вовсе не вошел в оставшиеся 15% членов Учредительного собрания, либо представлял это заведомое меньшинство. В макроисторическом масштабе наша гражданская война – это схватка радикалов правого толка с радикалами левого толка, которых Булгаков очень точно объединил понятиями черносотенства и красносотенства.

Учредительное собрание имело некоторые шансы на успех, если бы признало фундаментальные Декреты уже существующей демократической власти Советов. Однако политические амбиции правых эсеров раскололи широкий социалистический фронт и позволили противникам умеренно-социалистического пути России вклиниться в эту брешь и развязать жесточайшую гражданскую войну с явными атрибутами войны религиозной. Именно это решающее обстоятельство направило русский социализм, прошедший горнило гражданской войны, по радикальному руслу. Эпоха сталинских репрессий – это продолжение гражданской войны в иных формах, где белогвардейский фронт действовал на поле противника и уничтожал своих заклятых врагов руками органов НКВД. Это, в частности, убедительно показано в фильме Н. Михалкова «Утомленные солнцем».

2. Не является ли выражение «русская революция – наше национальное достояние» некоей данью националистическому чувству, противопоставляющему русских всем остальным народам России?

В этой связи нужно заметить, что слово русский далеко не всегда выступает синонимом великоросского этноса. Например, когда мы говорим о русской культуре, то имеем в виду интегральное единство всех национальных проявлений нашей культуры. Слово российский указывает на множественность народов России, а слово русский – на единство этой множественности. Оно не имеет ничего общего с национализмом как отрицательным явлением, но оно подчеркивает простую мысль: наше исконное право на национальную гордость! Если в чем и преуспели наши радикалы от либерализма за эти годы постсоветской эпохи, так это в изощренной ненависти ко всему русскому, российскому, взятому со стороны его единства. Именно они породили волну национального самоуничижения, национального мазохизма, когда русскому человеку стало просто стыдно быть русским, быть россиянином, взятым со стороны своего единства с великой культурой и великой цивилизацией. Надо понять простую мысль, что чем больше мы втаптываем в грязь свою революцию, тем меньше нас уважают в мире и тем больше нас похлопывают по плечу, как прирученную братию, годную лишь для холопского «чего изволите».

3. Как быть с ельцинистским названием этого Праздника 7 ноября, как Дня Примирения и Согласия?

Когда это название – Примирения и Согласия – использует РПЦ как повод для переноса этого Праздника «на более подобающую ему дату», например, 4 ноября, день изгнания польско-литовских захватчиков и символическую дату окончания Смутного времени, то невольно задумываешься, чего тут больше – лицемерия, иезуитской хитрости, или православной диалектики? Если это удобный повод для того, чтобы вовсе отказаться от Дня революции, то это одно. Но если это искреннее желание найти формуле «Примирения и Согласия» более подобающее ей событие, то это совсем другое.

Как это ни парадоксально, формула «Примирения и Согласия» вполне подходит и для даты русской революции. Но не в качестве названия этого великого Праздника русского народа, а в качестве его философемы. Это невольное напоминание сильным мира сего о том, что лучше «не доводить народ до греха», а значит, надо примириться с ЕГО праздником, не отменять праздник, а любить его, и уже одним только этим демонстрировать свое действительное Примирение и Согласие.

© (составление) libelli.ru 2003-2020