В. ВОЛКОВ, Санкт-Петербург

ГИПОТЕЗА: государственный капитал без госкапитализма.

 

В современной экономической и политической литературе утвердились два взгляда на понятийное содержание термина “государственный капитализм”. В первом случае государственный капитализм раскрывается как довольно длительная и разнообразная практика буржуазною государства с момента его возникновения и по сей день, которую можно обобщенно представить как степень вмешательства государства в капиталистическую экономику. В другом варианте государственный капитализм предстает перед нами как определенный этап развития буржуазной “формации”, главным содержанием которого, но взглядам его теоретиков, становится тотальное огосударствление всех сфер жизни общества и превращение государственного аппарата в совокупного капиталиста. В чем же заключается принципиальное отличие этих двух толкований госкапитализма?

Его можно обнаружить, если подойти к изучению проблемы капиталистического развития исторически. Этот подход требует признать, что “эпохи свободной конкуренции в ее законченном универсальном виде никогда не существовало” (1). Ей всегда противостояла система государственных мероприятий в виде протекционизма, меркантилизма, колониализма, национализации, государственно-монополистического капитализма и других вариантов государственного регулирования. Фритредерские тенденции заметную роль играли только в период от первой до последней четверти XIX века, и то лишь в отдельных частях Европы. Все это говорит о том, что капитализм как реальная историческая структура общества и социальный организм никогда не находил своего адекватного самовыражения, минуя различные формы государственного вмешательства. Последние, таким образом, составляют сущностное единство с другими наиболее значимыми элементами капитализма. И поэтому В. Ленин был полностью прав, когда подчеркивал, что “государственный капитализм есть налицо — в той или иной форме, в той или иной степени — всюду, где есть элементы свободной торговли и капитализма вообще” (2).

Итак, государственный капитализм -есть особый имманентный вид организационно-хозяйственной деятельности буржуазного государства по вмешательству в экономический процесс. И в гот момент, когда это вмешательство начинает носить универсальный, комплексный и определяющий характер, мы имеем право говорить не просто о госкапиталистической практике, а о становлении госкапиталистического хозяйства в национальных или региональных масштабах, т.е. о превращении госкапиталистического уклада в определяющий способ производства.

Раскроем его некоторые сущностные черты.

Во-первых, здесь, несмотря на активное вмешательство государства в экономику в виде национализации и государственного регулирования рынков, продолжают наличествовать все атрибуты буржуазной экономики: общественный характер производства и частный характер присвоения, определенная конкурентная среда, развитое денежное обращение, широкая банковская структура, фондовый и валютный рынки, а также — рынок труда и извлечение прибавочной стоимости. То есть капиталистический механизм не устраняется, но начинает работать в большей мере под эгидой или бдительным оком государственных органов, постоянно ощущая на себе их административный контроль и воздействие. Именно такая модель позволила во второй половине XX в. ряду молодых государств защитить своих отечественных производителей и экономических агентов от более сильных иностранных конкурентов и способствовать концентрации ресурсов на значимых направлениях индустриального развития.

Во-вторых, социальная структура госкапиталистических обществ не претерпевает существенных изменений. Буржуазия, хоть зачастую и в новых формах (например, через процент), продолжает нанимать рабочую силу и извлекать прибавочную стоимость. Здесь заметно усиливается роль государственной бюрократии, но не настолько. чтобы приобрести классовообразующие признаки. И как верно заметил С. Гафуров, в данном случае государство “является скорее не коллективным капиталистом, но коллективным управляющим буржуазии” (3).

Исходя из этого, мы считаем довольно убедительной точку зрения тех исследователей, которые употребляют термин “госкапитализм” применительно к очерченным выше явлениям.

О госкапитализме в совершенно ином значении стали говорить еще задолго до того, как нечто подобное возникло в реальной практике. Так, например, П. Кропоткин в своей книге “Современная наука и анархия” предостерег социалистов от продвижения к “государственному капитализму”, т.е. к тому положению, когда “государство владеет всем необходимым для производства и жизни вообще” (4). Такое же предостережение содержала в себе и программа партии социалистов-революционеров (5). Очевидно, именно эта традиция в лоне социалистической мысли стала отправной точкой для возникновения целой теории “государственного капитализма”, пытавшейся объяснить советские реалии времен сталинского индустриального деспотизма. Но скажем прямо: эта теория в нынешнем ее виде полна натяжек, неувязок и противоречий. Однако все они суть порождение совершенно необоснованного предложения о якобы вполне достаточном для начала мировой социалистической революции уровне развития российского капитализма, а, следовательно, о якобы социалистическом характере Октябрьской революции и советской власти. То есть парадигма социалистического перехода является коренной методологической ошибкой теории советского госкапитализма. Именно она делает невозможным вполне объективно, материалистически объяснить “перерождение” “рабочего государства” и его идеологии, установление культа личности и режима личной власти и, самое главное, “триумфальной шествие” товарно-денежных отношений в стране “победившего социализма”.

Кроме того, верной оценке исторических событий в России мешает глубоко укоренившаяся привычка рассматривать революцию в основном не с точки зрения происходящих качественных изменений, а с позиции их быстротечности. Пагубность данного подхода уже привела к тому, что наша историческая наука вкупе с социологией до сих пор начинает повествование о революции в России в лучшем случае с 1905 года. А ведь очевидно, что качественный переход от сословно-классовой к новой буржуазной формации получил свое начало уже в середине XIX века с реформ Александра II. Не замечать этого может только слепец.

Признание парадигмы буржуазно-революционного перехода в корне меняет всю логику российской истории XX века. Она, наконец, переворачивается с головы на ноги, что позволяет более правдоподобно и материалистически ответить на все поставленные вопросы о сути советского строя и государства.

Главный из их: в чьих и каких интересах происходили революционные изменения в нашей стране в этом столетии?

Вполне исторически доказано, что режим большевиков опирался не просто на штыки, но на штыки миллионов крестьян и рабочих. Несмотря на все жестокости новых руководителей России, их явный антидемократизм и обман трудящихся, обюрокрачивание и тотальное огосударствление страны (6) — несмотря на это, большинство крестьян и рабочих, порой ропща и негодуя, но все же поддержали новую власть и простили ей вес ее “грехи”. Что заставило их так поступить? Ответ следует искать в тех интересах, которые тогда присутствовали у российских трудящихся.

Но прежде чем их раскрыть, хотим возразить той традиции, которая отождествляет пролетарность с социалистичностью и не показывает двойственный характер пролетариата в буржуазном обществе. Именно эта двойственность (т.е. владение и продажа специфического товара и, одновременно с этим, положение эксплуатируемого в системе общественного производства) и порождает “дуализм” интересов наемных работников. Факты показывают, что в России в начале века в рабочей и крестьянской среде возникали и развивались социалистические интересы (т.е. осознанная тяга к самоуправлению, равенству и ведению нетоварного хозяйства), но они широкого распространения не получили (7), и всецело господствующими стали буржуазные интересы рабочих и крестьян, а именно — желание иметь гарантируемую работу и подороже продавать свою рабочую силу (это, кстати, было основным мотивом, подтолкнувшим питерских рабочих к октябрьскому перевороту) (8), желание обладать основными буржуазными свободами, желание путем индустриализации и политической революции обеспечить такие же возможности своим потомкам.

Возникновение этих буржуазных интересов у рабочих и части крестьян вполне объяснимо, ибо Россия, вступив в середине XIX века на путь буржуазных преобразований, к 1917 году не имела ни одного завершенного элемента буржуазного общества: в экономике продолжали господствовать патриархальный и мелкотоварный уклады (9), сохранялось помещичье землевладение в аграрно перенаселенной стране, социальная система не имела в масштабах страны даже относительно развитых классов буржуазного общества, не была сформирована жизнеспособная буржуазная полтико-правовая система, почти отсутствовали носители буржуазно-либеральной ментальности. При этом царский режим, начав буржуазную, межформационную революцию, был не в состоянии ее продолжать.

Сами буржуазные интересы также не стали монолитом. Тяга народа к буржуазному демократизму и свободе после трудностей 1917-1918 годов довольно быстро отошла на второй план, предоставив решающее слово чисто экономическим буржуазным интересам. Это обеспечило установление новой государственной власти, сутью которой стало продолжение буржуазных преобразований, но в новой “госсоциалистичсской” форме, ибо только она позволяла качественно преобразовать производительные силы, чтобы те затем стали основой для развития и утверждения более адекватных буржуазных производственных отношений, во многом через трансформацию функции государственного управления в частную собственность.

При рассмотрении политического режима нового государства нельзя не отметить тот факт, что он никогда не был властью советов различных категорий трудящихся в прямом значении этих слов, но с самого начала носил ярко выраженную тоталитарную форму, которая, в свою очередь, меняла только носителей: сначала партия большевиков, после - вождь, затем - политбюро. На всех уровнях господствовали административный диктат в добровольно-принудительном стиле и широкомасштабная эксплуатация народного энтузиазма.

При этом мы согласны с Д. Якушевым (10), когда он утверждает, что большевистский режим действовал в интересах рабочего класса, но только надо спросить — в каких его интересах: буржуазных или социалистических? Было бы просто абсурдно допускать, что тоталитарная форма вдруг стала носителем социалистического (читай, самоуправленческого, нерыночного) содержания.

А какое же содержание было на самом деле?

В социальном смысле в России после свержения царизма, физического и социально-экономического уничтожения старых классов, без сомнения, возникла диктатура рабочих и крестьян как главных социальных “заказчиков” произошедших событий, но вот только характер этого типа государства был буржуазный. И эта буржуазная диктатура рабочих и крестьян занималась тем, чем она только и могла заниматься — служила удовлетворению буржуазных интересов населения, причем в различные периоды различных их (интересов) компонентов.

В экономическом плане в силу отсталости страны и ее враждебного окружения единственным выходом из создавшейся ситуации стала ускоренная мобилизация и концентрация ресурсов в промышленном секторе, что вполне закономерно выдвинуло на первый план государство и способствовало становлению административно-командной системы.

Прежде чем характеризовать господствовавший в СССР способ производства, кратко отметим, что рыночная экономика в современном ее состоянии кроме промышленного производства и эксплуатации работников необходимым элементом включает в себя куплю-продажу, а значит, и развитое денежное обращение. В идеале для выявления стоимости, т.е., в конечном итоге, для обеспечения пропорциональности общественного воспроизводства требуется достаточно развитая конкурентная среда. Однако реальная капиталистическая практика свидетельствует о постоянном, а иногда и существенном, нарушении этого условия. Следовательно, рынок как историческое явление представляет из себя перемещение условий выявления стоимости в неком интервале от абсолютной эластичности до абсолютной неэластичности спроса и предложения. Основываясь на этом, мы можем заключить, что рынок — это необязательно купля-продажа, идеально выявляющая стоимость, а любая купля-продажа с той или иной степенью выявления стоимости.

Теперь, если отвлечься от капитализма и представить рыночную систему, ограничиваясь ее рамками, то можно заметить, что устойчивый рынок без капитализма вполне возможен, а вот без капитала как системы накопления стоимости - нет. В традиционных обществах денежная торговля и ростовщическая формы капитала существовали довольно долгое время и не приводили к появлению промышленного капитала и капитализма (11). Но при этом рынок существовал.

Со временем капитал изменялся и в индустриальную эпоху благодаря капитализму превратился в универсальную систему, “способ функционирования которой ориентирован на накопление” (12). “Особенно важно осознать, - подчеркивает И. Мессарош, - что капитал - это метаболистическая система, социально-экономическая метаболистическая система контроля. Можно свергнуть капиталистов, но заводская система и разделение труда сохранятся. Ничто не изменится в метаболических функциях общества. В действительности, рано иди поздно, вы ощутите потребность перепоручить эти формы контроля отдельным личностям. Так появляется бюрократия. Бюрократия — это функция данной командной структуры в изменившихся условиях, когда в отсутствии частного капиталиста вы вынуждены искать эквивалент этому контролю.” (13) “Советский Союз не был ни капиталистическим, ни даже гос-капиталистическим. Но советская система в значительной степени управлялась властью капитала: разделение труда оставалось нетронутым, сохранилась и иерархическая командная структура капитала... В Советском Союзе прибавочный труд извлекался политическими средствами, и именно этот механизм оказался в кризисе в последние годы” (14).

Здесь следует добавить, что в СССР при отсутствии капитализма власть капитала основывалась не только на разделении труда, иерархической командной структуре и политическом контроле, как считает И. Мессарош, но и в не меньшей мере — на рынке и его атрибутах.

К большому сожалению, ни И- Мессарош, ни тем более упомянутый нами Д. Якушев не принимают во внимание тот факт, что советская экономика имела как бы две реальности. Одна — лежащая на поверхности открытая реальность гигантской государственной монополии, не являющейся, как мы выяснили, ни капитализмом, ни даже госкапитализмом (ибо не включала в себя специфически капиталистический механизм извлечения прибавочного продукта), но довольно широко использующей механизм купли-продажи рабочей силы, результатов с/х производства и предметов потребления (15). Формально рынок средств производства и рынок конечной продукции, организованный самими предприятиями, в сталинской госмонополии отсутсвовал, но только формально, т. с. действовала еще одна, вторая реальность — реальность т.н. “черного” рынка, которая своими немалыми объемами обеспечивала жизнедеятельность народного хозяйства и хоть какое-то выявление стоимости, чем и спасала страну от катастрофы. Главным элементом “черного” рынка стали воровство и подпольная продажа средств производства и предметов потребления. В дополнение к этому в стране стабильно функционировали: вполне реальный, но подпольный мелкокапиталистический сектор, скрытая и открытая индивидуально-трудовая деятельность, колхозный рынок, государственная и частная спекуляция (16).

Открытый и скрытый секторы образовали развивающееся единство, которое ни в коем случае нельзя трактовать как противоречие плана и рынка, ведь голого плана как такового без рынка (т. е. без купли-продажи) не было, как и не было вполне свободного ценообразования. Поэтому более верной представляется такая картина, когда на одном полюсе противоречия вырисовывался государственный капитал с его административно-командными и рыночными свойствами и элементами, а на другом ему оппонирует подпольная многоуровневая рыночная экономика. Реальным опосредующим звеном между ними становятся явление купли-продажи и таких - маргинальных, в данной системе, секторов, как индивидуально-трудовая деятельность и промысловая кооперация.

До поры до времени определяющим целым данного противоречия оставался государственный капитал, а его отрицательным моментом — подпольная дополняющая экономика. Однако, вследствие объективного роста производительных сил государственный капитал, с одной стороны, утратил резервы для эффективной деятельности и попытался модернизировать свою внутреннюю структуру и “методологию” (реформа 1965-1967 гг.), но тем самым реально еще больше передал отправление своих функций теневому сектору; с другой стороны — способствовал формированию нового эксплуататорского класса, который логикой развития был поставлен в двусмысленное положение - - управлять, но до конца не быть собственником. Именно в этот момент и произошел качественный перелом, когда государственный капитал перестал доминировать и превратился в придаток сложившегося к тому времени частного капитала.

Так закончилась целая эпоха развития общественного строя, которую классики марксизма окрестили “государственным социализмом” (17). И если бы не международные противоречия и геополитические интересы транснационального капитала, мы бы стали свидетелями перехода СССР к системе более адекватной современному уровню развития капитализма, что, в свою очередь, поставило бы на повестку дня перед левым движением чисто социалистические задачи. Однако реалий широкомасштабной деиндустриализации и в целом деградации производительных сил стран обуславливают “возвращение” истории к этапу буржуазной революции.

Примечание

1. Рейснер Л.И. Роль политического фактора в формировании разделения труда между странами центра и периферии буржуазной формации. // Рейснер Л; 0. Цивилизация и способ общения. - М.. 1993,- с. 1552

2. Ленин В.И. О продовольственном па-логе.//ПСС.т.43.-с.222.

3. Гафуров С. Заметки о классовой сущности СССР. // Альтернативы. - 1997. №> 4.-с. 130.

4. Кропоткин 11.А- Хлеб и Воля. Современная наука и анархия. - М., 1990. - с. 369.

5. См.: Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы в 3-х тт. / т 1, 1900-1907.-М., 1996.-с. 116-117.

6. См.: Павлов Д. Б. Большевистская диктатура против социалистов и анархистов. 1917- середина 1950-х гг. - М., 1999- Павлюченков С. А. Военный коммунизм в России: власть и массы. - М., 1997.

7. См.: Михайлов П. В. Самоорганизация трудовых коллективов и психология российских рабочих в начале 20 века. //' Рабочие и интеллигенция России в эпоху реформ и революций. 1861 - февраль 1917г. - СП б, 1997; Филоненко А. У истоков “военно-коммунистической” экономики:

центр, органы хозяйственного управления на Урале. // Альтернативы. - 1998 - № 3.

8. См.: Мандель Д. Рабочий контроль на заводах Петрограда или почему на самом деле в 1917 году было две революции и можно ли из этого опыта извлечь уроки для сегодняшнего дня? - М., 1994.

9. См.: Соловьев А. В. Имитация социализма в СССР (К оценке августовских событий 1991 года). II Изм. 1994. № 1. - с. 25-26.    

10. См.: Якушев Д. О прошлом и будущем социализма. // За и против. 1999. - № 3

11. См. Напр.: Иноземцев В. Л. Очерки истории экономический общественной формации. -М. 1996; Рейснер Л. И. К формационной. характеристике восточного общества в канун Великих географических открытий. /Рейснср Л. И. Цивилизация и способ общения. - М., 1993.

12. Массарош И. Марксизм сегодня. // Альтернативы. - 1998. - №2. - с. 5.

13. Там же. -с. 6.

14. Там же. С. 5.

15.См.:Осокина Е. “За фасадом сталинского изобилия”. Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927-1941 гг. -М., 1998; Клифф Т. Государственный капитализм в России. -1991.

16. См.там же.

17. См. напр.: Энгельс Ф. Письмо к Каутскому от 16 февраля 1884 г. // Маркс К.. Энгельс Ф.Соб. соч. - т. 36. - с. 96-97.