Прогноз Троцкого сбылся уже спустя несколько недель. Оказавшись перед лицом многочисленных крестьянских восстаний, ЦК во второй половине февраля дал местным организациям указание ликвидировать спешку при организации колхозов и прекратить раскулачивание в тех районах, где сплошная коллективизация ещё не началась. 2 марта "Правда" опубликовала примерный устав сельскохозяйственной артели, в котором предусматривался отказ от тотального обобществления всего крестьянского скота. В том же номере "Правды" появилась статья Сталина "Головокружение от успехов", свидетельствовавшая о внезапном "поправении" организатора коллективизации. В статье осуждались "искривления" в проведении коллективизации, главная ответственность за которые возлагалась на местных партийных работников, обвинённых в "головотяпстве".
Убедившись, что развязанная им политическая кампания привела к фронтальному столкновению с широчайшими крестьянскими массами, Сталин осуждал попытки "насаждать колхозы силой" и заявлял, что колхозное движение должно строиться на принципах полной добровольности. Вместе с тем достигнутый к 20 февраля 50-процентный уровень коллективизации крестьянских хозяйств он объявил успехом колхозного движения, доказывающим, что "коренной поворот деревни к социализму можно считать уже обеспеченным". Перед местными работниками ставилась задача "закрепить достигнутые успехи и планомерно использовать их для дальнейшего продвижения вперед"[1]. Противоречивые положения статьи оставляли открытым основной вопрос, вставший перед партийными организациями: следует ли менять политику в деревне или же "закреплять" её.
Основные выводы статьи получили развитие в опубликованном 15 марта постановлении ЦК "О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении". В нем осуждалось принуждение к вступлению в колхозы под угрозой раскулачивания, в результате чего в число "раскулаченных" попадала часть середняков и даже бедняков, причем в некоторых районах процент раскулаченных доходил до 15, а коллективизация за несколько дней "вырастала" с 10 до 90 %. Осуждались также факты "исключительно грубого, безобразного, преступного обращения с населением", принудительного обобществления жилых построек, мелкого скота, птицы. Постановление предписывало восстановить базары и прекратить сопутствовавшую коллективизаторским акциям "практику закрытия церквей в административном порядке, фиктивно прикрываемую общественно-добровольным желанием населения"[2].
Более откровенно положение в деревне оценивалось в секретном письме ЦК от 2 апреля 1930 года "О задачах колхозного движения в связи с борьбой с искривлениями партийной линии". В нем прямо говорилось об угрожающем положении, возникшем в связи с массовым повстанческим движением крестьянства, для борьбы с которым пришлось использовать части Красной Армии.
Следствием этих решений стали карательные меры по отношению к организаторам колхозного движения и раскулачивания. Тысячи коммунистов были исключены из партии и отданы под суд фактически за то, что они по прямым указаниям сверху и под угрозой исключения из партии стремились в кратчайшие сроки "наколлективизировать" как можно более высокий процент крестьянских хозяйств. Одновременно была проведена реабилитация части раскулаченных: в некоторых округах было восстановлено больше половины раскулаченных хозяйств. В Казахстане к середине 1930 года было освобождено из заключения 4673 человека, возвращено из ссылки 1160 семей, прекращены судебные дела на 2264 человека, возвращено конфискованное имущество 9533 хозяйствам. Только в девяти районах Хопёрского округа на Дону - первого округа "сплошной коллективизации" в стране было восстановлено 3072 "неправильно раскулаченных" хозяйства бедняков и середняков.
Вспоминая о статье "Головокружение от успехов", Хрущёв писал, что её появлению предшествовала коллективизаторская горячка, подстёгиваемая из центра. "Хотя местный актив с азартом, грубо говоря, со звериным азартом проводил коллективизацию, но он всё же находился под бичом "Правды". Если взять "Правду" за тот период, то она пестрела изо дня в день цифрами (у кого в районе какой процент крестьян уже объединён в колхозы), подхлёстывавшими местные партийные организации. В 1929-1930 годах у меня не было никакого прямого соприкосновения ни с деревней, ни даже с партактивом, который проводил эту кампанию. Я питался данными лишь со страниц "Правды" и радовался ... А когда разразился гром - письмо "Головокружение от успехов", я был несколько смущен: как же так, всё было хорошо, а потом вдруг такое письмо? Но стало ясно, что это было необходимо, потому что угроза назревала или даже уже назрела. Уже вспыхивали отдельные восстания крестьян и назревали ещё более крупные". Ретроспективно оценивая смысл статьи "Головокружение от успехов", Хрущёв писал, что Сталин "лбом ударился о стену и не смог прошибить её, из-за чего вынужден был отступить. Но, отступая, свалил свою вину на других, и это очень дорого обошлось тем людям"[3].
Выводы, к которым Хрущёв пришёл лишь в 60-х годах, многими большевиками были сделаны уже по свежим следам коллективизации. В "Рютинской платформе" статья "Головокружение от успехов" расценивалась как классический пример "сталинского приема сваливания своих преступлений на других". "Общеизвестно, - говорилось в этом документе, - что коллективизация примерно уже с конца 1928 года начала проводиться методами прямого и косвенного принуждения, а в дальнейшем - 1929-1930 гг. - и прямого насилия ... Официальные постановления ЦК о "добровольном вступлении в колхозы" стали только обычным фарисейским, лицемерным прикрытием для прямо противоположной практики коллективизации". В платформе подчеркивалось, что Сталин обладал достаточной информацией о методах, которыми осуществлялась коллективизация. Но он продолжал "играть "ва-банк" и самым бесстыдным образом фальсифицировать в газетах, прежде всего в "Правде" - его личном непосредственном рупоре - фактическое положение вещей". Когда же весной 1930 года по всей стране прошла волна невиданных в истории крестьянских восстаний и он почувствовал, что почва под его ногами горит, то вместо честного признания провала своей политики и изменения курса "он пошёл на трюк. Этим трюком и явилась его статья "Головокружение от успехов" ... В результате этой статьи ... местные работники были брошены в жертву обозлённым массам деревни, для того чтобы отвлечь внимание от действительного виновника, а Сталин выступил перед мужиками в роли спасителя от "местных головотяпов"[4].
Как и следовало ожидать, сразу же после появления статьи "Головокружение от успехов" массовый прилив в колхозы сменился столь же массовым отливом. В результате того, что поспешно организованные колхозы распускались весной, когда начинался сев, уже летом 1930 года во многих сельских местностях возник голод. Вспоминая это время, Хрущёв писал, что он был послан в подшефный Промакадемии колхоз для передачи ему денег на покупку сельхозинвентаря. Только в ходе этой поездки он узнал о действительном положении на селе. "Раньше я себе его практически не представлял, потому что жили мы в Промышленной академии изолированно и чем дышала деревня не знали. Приехали мы туда и встретили буквально голод. Люди от недоедания передвигались, как осенние мухи ... Они все в один голос просили нас, чтобы мы им дали хлеба, а машины произвели на них мало впечатления: люди буквально голодали, я такое впервые увидел"[5].
После появления статьи "Головокружение от успехов" в ЦК и лично Сталину стали направляться многочисленные письма с вопросами о том, какова теперь ориентация политики в области колхозного движения. 3 апреля Сталин опубликовал статью "Ответ товарищам колхозникам", в которой пространно рассуждал о том, что новые установки нельзя рассматривать как отступление партии, и вновь возлагал ответственность за "перегибы" на местных партийных работников, заявляя, что "трудно остановить во время бешеного бега и повернуть на правильный путь людей, несущихся стремглав к пропасти"[6].
Для возвращения крестьян в колхозы Сталин прибегнул к новому, на этот раз "экономическому" маневру. Он сообщил, что "на днях" принято решение на два года освободить от налогового обложения скот и птицу, находящиеся в индивидуальном владении колхозников, снять все наложенные на них штрафы и судебные взыскания и отсрочить уплату ими задолженности по кредитам. Однако ушедшие из колхозов крестьяне всех этих льгот не получат, а приобретут право на них только после возвращения в колхозы[7].
Новые сталинские маневры были немедленно разоблачены на страницах "Бюллетеня оппозиции". В письме группы оппозиционеров подчеркивалось, что "жизнь скоро доказала банкротство политики авантюры. Вчерашняя генеральная линия на скорейшую коллективизацию объявлена левым загибом головотяпов. Поворот очень туманный, поэтому оценить его пока ещё трудно. Во всяком случае: 1) Банкротство не признается. 2) Лозунг сплошной коллективизации и ликвидации кулака оставлен ... Пока ясно только, что последние статьи Сталина и решение ЦК о перегибах внесли в партию ещё больше дезорганизации"[8].
В других письмах описывались разрушительные последствия, к которым привели несколько месяцев коллективизаторского исступления: "Сплошная коллективизация не только не повысила товарность сельскохозяйственных продуктов, но ударила по ней так, что от неё ничего не осталось. Города сидят без масла, мяса, яиц, картошки и даже столицы перешли на микроскопический паек". Ещё более тяжкие страдания выпали на долю деревни. "То, что пишут о происходящих в ряде мест искривлениях деревенской политики, есть на деле общее правило. Обезьяна не узнает себя в зеркале. Наш округ сплошной коллективизации не отличается от других. Здесь обобществили всё до последнего цыпленка, раскулачивали вплоть до валенок, которые стаскивали с ног малых детишек"[9].
Один из оппозиционеров выразительно описывал свою беседу с коммунистом, который до того времени никогда не решался критиковать "генеральную линию" даже в личных разговорах:
"- Как живёте, - спрашиваю я его. - Вы плохо выглядите, у Вас усталый вид.
- Ещё бы. Вы бы тоже плохо выглядели, если б побывали, как я, в течение ряда месяцев в деревне ... Скажу Вам напрямик: если б буржуазия нас послала в качестве вредителей, она бы действовала не лучше Сталина. Можно подумать что мы находимся перед колоссальной провокацией ...
И он начал рассказывать мне о подвигах, совершенных в течение знаменитого периода "головокружений". Я этого не повторяю, потому что картина была одна и та же повсюду"[10].
Ещё в одном письме описывались методы, которые применялись к крестьянам, отказывавшимся вступать в колхозы: одновременное взимание всех платежей, ранее выплачивавшихся в течение ряда месяцев; обложение разорительными штрафами за пустяковые провинности; устройство неоднократных изнурительных ночных собраний с записью в колхоз, на которых у дверей ставилась охрана; опись имущества у многих середняков, что означало угрозу "раскулачивания". "Это были не "перегибы", - подчеркивал автор письма, - а повсеместно официально освящённые методы коллективизации". Столь же резко оценивалась в письме организация и оплата труда в только что организованных колхозах, воспринимаемая крестьянами как "новая барщина" и вызывающая у них "лютую ненависть к такому подневольному, неоплачиваемому труду ... такие условия труда являются правилом, а не исключением, и всякий протест против них объявляется кулацкой вылазкой. Создается впечатление, точно кто-то обдуманно, последовательно проводит целую систему мероприятий, чтоб раз навсегда дискредитировать самую идею колхозов в глазах крестьян. Мне кажется, что это уже в значительной степени достигнуто. Неудивительно, что с появлением статьи Сталина "Головокружение", воспроизводящей классическую практику: отыгрываться на "стрелочнике", начался распад колхозов ... В отношении выходов из колхозов впереди прочих групп идут бедняки и маломощные середняки, которые не могут долго выдержать практику неоплаченного труда. Зажиточные середняки не спешат с выходом, смотря на колхоз, как на страховку от непосильных налогов и опасаясь нового нажима на верхи деревни"[11].
В присланной из сибирской ссылки статьи Ф. Дингельштедта, члена партии с 1910 года, обзор сталинской политики в деревне заканчивался выводом: "Сплошная коллективизация, проводившаяся методами Пришибеевых, ввергла народное хозяйство в состояние давно не бывалой разрухи: точно прокатилась трёхлетняя война, захватившая целые села, районы и округа"[12].
Развернутый анализ и оценка принудительной коллективизации содержались в "Обращении оппозиции большевиков-ленинцев в ЦК, ЦКК ВКП(б) и ко всем членам ВКП(б)" (апрель 1930 года). В этом документе, подписанном Раковским, В. Косиором, Мураловым и Каспаровой, указывалось, что в 1928-29 годах оппозиция неизменно выступала против применения чрезвычайных мер. "Правильность этой критики нашла новое подтверждение в том хозяйственном и политическом кризисе, последствия которого ещё впереди и который был вызван политикой сплошной коллективизации и её шумным и печальным провалом ... Как только в печать проникли сведения о сплошной коллективизации, мы - большевики-ленинцы и в том числе Л. Д. Троцкий указывали ещё в декабре и январе на гнилость и вредность этого лозунга ... События и здесь оправдали наш прогноз, и скорее, чем мы могли ожидать".
Авторы "Обращения" отмечали, что сама директива о сплошной коллективизации, "безразлично, назначается ли для этого срок в 15 лет, как это было в начале, или в 1 год, как сделали потом", - является грубейшим отклонением от социализма и величайшей экономической нелепостью. Такой же нелепостью они называли "декретное упразднение кулака, как класса, и упразднение нэпа"[13].
В "Обращении" подчеркивалось, что попытка взвалить провал сплошной коллективизации на беспринципность и политическое убожество местных аппаратчиков представляет фактическое признание провала партийного руководства, поскольку именно на нем лежит ответственность за качество аппарата. ЦК имел все возможности предупредить насилие в деревне. Однако он не обмолвился ни словом об этой опасности ни в резолюции ноябрьского пленума 1929 года о колхозном строительстве, ни тогда, когда отовсюду стали поступать сообщения о безобразиях, творящихся на селе. "Перегибы" были осуждены лишь тогда, когда наметился срыв посевной кампании.
Расценивая постановление ЦК от 15 марта как фактическое признание поражения, грозящего перерасти в катастрофу, авторы "Обращения" подчеркивали, что "партия и коммунизм за это поражение не несут никакой ответственности, ибо сплошная коллективизация была предпринята в нарушение программы партии, в нарушение самых элементарных принципов марксизма, в пренебрежение к самым элементарным предостережениям Ленина в вопросе о коллективизации, и о середнячестве, и о нэпе. Тем не менее и партия, и коммунизм получили жесточайший урок в результате центристской ультралевизны"[14]. Этот ультралевый курс был продиктован корыстными интересами правящего слоя, поскольку сплошная коллективизация, неизбежно увеличивающая число "надсмотрщиков" над крестьянами, "расширила бы армию бюрократии, увеличила бы её долю в национальном доходе, укрепила бы её власть над массами"[15].
В "Обращении" указывалось, что фактический срыв коллективизации обусловлен бюрократической системой управления, при которой власть рабочего класса и партии оказалась узурпированной "чиновниками, превратившимися в обособленное правящее сословие". Этот срыв выразился прежде всего в изменении отношения крестьян к партии, олицетворяемой в их глазах аппаратом, "из уст которого сыплется угроз больше, чем слов, который действует при помощи насилия и произвола, и по поводу которого ещё Ленин говорил, что он унижает советских граждан. Вместо того примера, о котором говорил Ленин, и о котором говорит программа партии, - живого примера, который должен был бы убедить середняка в выгодности колхоза, ему преподносят мышеловку. На такую коллективизацию он ответил своими обычными способами: забастовкой, активной и пассивной или же вхождением в колхоз, чтобы взорвать его изнутри техническим саморазрушением (уничтожение скота и пр.)"[16].
Восстановление доверия крестьянства к партии может быть достигнуто только на путях восстановления законности, советской и партийной демократии, без которых "всякие исправления неизбежно превратятся в искривления. Лишь революционный контроль масс в состоянии держать в подчинении аппарат"[17].
Приведённые выше документы позволяют понять, почему Сталина в период проведения принудительной коллективизации беспокоили в первую очередь не "правые", ещё остававшиеся в составе ЦК, но уже полностью сломленные и неспособные к какому-либо сопротивлению, а интернированный на Принцевых островах Троцкий и томившиеся в ссылке и политизоляторах его единомышленники, продолжавшие политическую деятельность с помощью единственно сохранявшихся в их распоряжении идейных методов. "Бюллетень оппозиции" неведомыми для ГПУ путями переправлялся в СССР и читался многими коммунистами. Его приходилось рассылать партийной верхушке, прежде всего членам Политбюро, из которых ещё не все были готовы беспрекословно следовать за Сталиным в его авантюристических поворотах. Поэтому Сталин был вынужден сохранять видимость идейной борьбы с "троцкизмом", допускать публикацию в официальной советской печати выдержек из работ Троцкого и других лидеров левой оппозиции, разумеется, в сопровождении грубо тенденциозных комментариев. Правда, сам Сталин, как правило, уклонялся от прямой полемики с Троцким и его единомышленниками. Эту работу он возложил на своих многочисленных идеологических помощников, среди которых ведущую роль играл Е. Ярославский.
30 марта в "Правде" была опубликована статья Ярославского "Слева направо", в которой критика Троцким сплошной коллективизации трактовалась как переход на позиции социал-демократии. На эту статью Троцкий ответил статьей "Скрип в аппарате" (написана 13 апреля 1930 г.), в которой он давал оценку вынужденному отступлению Сталина, приведшему к тому времени к снижению доли коллективизированных крестьянских хозяйств с 60 до 40 процентов. "Мы нисколько не сомневаемся, - писал Троцкий, - что ему придётся - всегда в хвосте реального процесса - отступить ещё на солидное количество процентов[18*]. В предвидении этого мы, уже несколько месяцев тому назад, т. е. в самый разгар коллективизаторского исступления, предупреждали против последствий бюрократического авантюризма. Если бы партия читала наши предупреждения в подлинном виде, а не в запоздалых извращениях Ярославского, многие ошибки были бы если не избегнуты, то чрезвычайно смягчены"[19].
В статье "Скрип в аппарате" Троцкий развивал свой тезис, расценённый Ярославским как "сплошное ренегатство", - о том, что среднее крестьянство колеблется между коллективизацией и гражданской войной. Ссылаясь на сообщения советской печати о массовом уничтожении и распродаже крестьянами своего скота и сельскохозяйственного инвентаря, он характеризовал этот процесс как закономерную реакцию на упразднение нэпа и принудительную коллективизацию, как "тихую, саботажную форму гражданской войны. В этом острота положения и его опасность, которая удесятеряется, если её своевременно не понять"[20].
Опираясь на анализ первых уроков сплошной коллективизации, Троцкий вновь характеризовал свое отношение к крестьянству. Непосредственным поводом для этого послужило утверждение Ярославского о том, что Троцкий, якобы всегда считавший крестьянство враждебной социализму силой, не может представить его иначе, как быдло, как скот, который "шарахается" в открытые ворота коллективизации. "Крестьянство со скотом я не сравнивал, - отвечал на это Троцкий. - ... Крестьянство враждебной силой я не считал никогда. Но не считал его и сознательной социалистической силой". Такого взгляда на крестьянство придерживались Маркс и Энгельс, писавшие об идиотизме деревенской жизни. Из этих слов народники в свое время выводили мнимую враждебность марксистов к крестьянству. На деле же эти слова лишь фиксировали отличительные признаки крестьянства (каким оно было в Европе в XIX веке и каким оно сохранилось в СССР к началу коллективизации): ужасающую раздробленность и страшно сильную зависимость от природной стихии. Из этих черт вытекает противоречивость социального положения и психологии крестьянства. "Насколько крестьянин реалист в вопросах своего окружения, настолько он становится жертвой слепого инстинкта в больших вопросах. Вся история крестьянства состоит в том, что оно, после десятилетий или столетий тяжкой неподвижности, шарахалось то в одну, то в другую сторону ... Чтобы освободить крестьянина от давящих его сознание стихийных сил, нужно его раскрестьянить. В этом и есть задача социализма. Но разрешается она не формальной коллективизацией, а революцией сельскохозяйственной техники"[21].
В приведённых положениях особого внимания заслуживает тезис о "раскрестьянивании". В последние годы многие публицисты широко использовали это понятие, понимая под ним утрату крестьянином чувства хозяина земли и производимой им продукции.
У Троцкого понятие "раскрестьянивания" имело принципиально иной смысл. Под "раскрестьяниванием" он понимал освобождение крестьянства от социальной беспомощности перед лицом стихийных сил природы. В этом смысле "раскрестьянивание" ныне уже произошло в передовых капиталистических странах. Современный капиталистический фермер, обладающий образованием, как правило, не ниже среднего специального, использующий новейшую технику и высшие достижения биотехнологической революции, вовлечённый в многообразные кооперативные связи, поддерживаемый государственными субсидиями, окружённый развитой производственной и социальной инфраструктурой, - такой фермер разительно отличается своим социальным обликом, образом жизни и характером труда от западноевропейского крестьянина XIX века или русского крестьянина 20-х годов, живших, по выражению Г. Успенского, "под властью земли". Процессу "раскрестьянивания", сопровождавшемуся неуклонным уменьшением численности и доли лиц, занятых в сельском хозяйстве (до 3-5 % в настоящее время в передовых капиталистических странах), при капитализме сопутствовали пауперизация и разорение множества крестьянских хозяйств. Троцкий считал, что в условиях социалистического строительства этот процесс может принять намного менее болезненные для миллионов крестьян формы. Причину прямо противоположного эффекта сталинской коллективизации он усматривал в том, что вместо добровольной и постепенной коллективизации, неразрывно сомкнутой с индустриализацией сельского хозяйства, бюрократия избрала утопически-реакционный путь скоропалительного и принудительного создания "крупных коллективных хозяйств без той технической основы, которая только и могла бы обеспечить их перевес над мелкими". Неизбежные на этом пути "крутые повороты, затрагивающие основы жизни 25 миллионов крестьянских хозяйств и бессмысленно дергающие их на протяжении года влево и вправо, не могут пройти бесследно для партии. Центристское короткомыслие и бюрократический авантюризм выйдут из этого опыта глубоко скомпрометированными"[22].
Уже в начале 30-х годов Троцкий предвидел, что даже при "успешном" завершении сплошной коллективизации труд в колхозах на протяжении длительного времени будет менее производительным и эффективным, чем труд в мелкотоварном крестьянском хозяйстве. Опасность коллективизации, подстёгиваемой "тремя кнутами бюрократии", состоит в том, что "при искусственном, т. е. преждевременном создании больших колхозов, где труд отдельного крестьянина утопает в труде десятков и сотен других крестьян, применяющих тот же индивидуальный инвентарь, обработка земли, вследствие утраты личного стимула, может оказаться ниже, чем даже в индивидуальных крестьянских хозяйствах". Эта опасность усугубляется тем, что "колхоз, не оправдываемый своей технической базой, неизбежно создает паразитарную хозяйственную бюрократию, худшую из всех. Крестьянин, который являлся в истории не раз пассивной опорой всяких видов бюрократизма в области государственного управления, совершенно не выносит бюрократизма в непосредственно хозяйственной области. Этого не надо забывать"[23].
