Ещё в 1931 году Троцкий предупреждал, что "при неправильном планировании и, что ещё важнее, при неправильном регулировании плана в процессе его выполнения, кризис может развернуться под самый конец пятилетки и создать непреодолимые затруднения для использования и развития её несомненных успехов"[1].
В 1932 году фактический прирост промышленной продукции (14,7 %) оказался более чем вдвое ниже того, каким он предусматривался согласно годовому плану (32 %). С этого времени в СССР резко сократилась публикация статистических данных. В начале 1933 года Сталин подписал секретную телеграмму: "Воспретить всем ведомствам, республикам и областям до опубликования официального издания Госплана СССР об итогах выполнения первой пятилетки издание каких-либо других итоговых работ, как сводных, так и отраслевых и районных с тем, что и после официального издания итогов пятилетки все работы по итогам могут издаваться лишь с разрешения Госплана СССР"[2].
Фальсифицируя статистические данные, Сталин заявил на январском (1933 год) пленуме ЦК о выполнении пятилетнего плана за 4 года и 3 месяца. В подтверждение этого он утверждал, что пятилетний план по общему объёму промышленного производства якобы выполнен на 93,7 %, а по тяжёлой промышленности - на 108 %. Однако это были лишь стоимостные, валовые показатели, не учитывающие к тому же рост оптовых цен на промышленную продукцию.
Конечно, в годы пятилетки были достигнуты значительные успехи в области индустриализации. Были построены 1500 крупных предприятий и созданы целые отрасли промышленности, которых не было в царской России: станкостроение, автомобилестроение, тракторостроение, химическая и авиационная промышленность. Крупные индустриальные очаги возникли в бывших национальных окраинах царской России. Началось строительство второй топливно-металлургической базы на Урале и в Сибири.
Однако при всём этом даже по выпуску валовой продукции (в рублях) задания пятилетнего плана, вопреки утверждениям Сталина, выполнены не были. За первую пятилетку выпуск промышленной продукции увеличился в 2 раза, а по группе "А" - в 2,7 раза, в то время как плановые задания составляли соответственно 2,8 и 3,3 раза. Особенно значительным было невыполнение плановых заданий по группе "Б": производство предметов потребления увеличилось на 56 % против 2,4 раза, намеченных по пятилетнему плану. Но даже эти данные об итогах первой пятилетки были получены путём статистических манипуляций, например, применения "повторного счёта", при котором стоимость полуфабрикатов учитывалась при оценке работы предприятий, производящих и конечный продукт, и полуфабрикаты. Подобные манипуляции будут характерны для советской отчётности всех последующих лет.
Темпы годового прироста 20 важнейших видов промышленной продукции в первой пятилетке были почти в 3 раза ниже, чем в 1922-28 годах. При этом они упали по сравнению не только с восстановительным периодом (1921-25 годы), но и с последующими двумя годами, когда происходил медленный переход к индустриализации страны. Например, среднегодовые темпы прироста добычи угля составили в 1926-27 годах 39,9 %, а в годы первой пятилетки - около 15 %, среднегодовые темпы прироста производства стали - 37,6 % и 8,2 %, цемента - 34,4 и 17,1 %. В целом среднегодовой прирост важнейших видов промышленной продукции составил за годы первой пятилетки 11,9 % против 29,1 % по плану. Выполнение плановых заданий по этому показателю составило, таким образом, 41 %.
Ещё более наглядно масштабы невыполнения заданий первой пятилетки выступают при сопоставлении натуральных показателей, намеченных на последний год пятилетки XVI конференцией и V съездом Советов (не говоря уже о повышенных заданиях, утверждённых XVI съездом), с показателями, фактически достигнутыми в 1932 году. Вместо 22 млрд. квтч электроэнергии было произведено 13,5 млрд. квтч, вместо 75 млн. тонн угля - 64,4 млн. тонн, вместо 10 млн. тонн чугуна - 6,2 млн. тонн, вместо 8 млн. тонн минеральных удобрений - 0,3 млн. тонн, вместо 10,4 млн. тонн стали - 5,9 млн. тонн, вместо 8 млн. тонн проката - 4,4 млн. тонн. Огромное отставание от плановых заданий было характерно для машиностроительных отраслей. Автомобилей в 1932 году было произведено 23,9 тыс. штук против 100 тыс. по плану, тракторов - соответственно 48,9 тыс. против 53 тыс., комбайнов - 10 тыс. против 40 тыс. по повышенному заданию. Плановые задания по основным отраслям группы "А" были достигнуты лишь в 1933-35 годах, а повышенные задания, утверждённые в 1930 году (17 млн. тонн чугуна, 170 тыс. тракторов и 200 тыс. автомобилей), - соответственно в 1950, 1956 и 1957 годах. Лишь по одной отрасли - производству нефти - в 1932 году были достигнуты показатели, близкие к показателям "оптимального" варианта пятилетнего плана (21,4 и 22 млн. тонн), но и они были более чем вдвое ниже повышенных плановых заданий.
Намного хуже обстояло дело с выполнением плановых заданий по группе "Б" промышленности. В 1932 году было произведено 2694 млн. м хлопчатобумажных тканей вместо 4700 млн. м по плановому заданию на конец пятилетки, шерстяных тканей - 88,7 млн. м вместо 270 млн. м, сахарного песка - 828 тыс. тонн вместо 2600 тыс. тонн. Показатели, намеченные на 1932 год по этим видам промышленной продукции, были достигнуты соответственно в 1954, 1957 и 1951 годах.
Выпуск основных видов продукции лёгкой промышленности в 1932 году был примерно таким же, как в 1928 году, а продукции пищевой промышленности - существенно ниже, чем в 1928 году. Это объяснялось катастрофическим положением, в котором оказалось к исходу первой пятилетки сельское хозяйство. Валовый сбор зерна составил в 1932 году 69,9 млн. тонн против 73,3 млн. тонн в 1928 году, производство мяса - соответственно 2,8 млн. тонн против 4,9 млн. тонн, молока - 20,6 млн. тонн против 31 млн. тонн, яиц - 4,4 млрд. штук против 10,8 млрд., шерсти - 69 тыс. тонн против 182 тыс. Важнейшие показатели сельскохозяйственного производства продолжали снижаться и в 1933 году. За 1929-33 годы производство мяса, молока и яиц сократилось соответственно в два, полтора и три раза, производство сахара - на 39 %. Вместо запланированного роста сельскохозяйственной продукции в 1,5 раза за 1929-33 годы, в 1933 году её производство составило менее 2/3 уровня 1929 и 1913 годов.
По пятилетнему плану урожайность основных сельскохозяйственных культур должна была повыситься на 35 % по сравнению с 1928 годом. На деле урожайность зерновых культур составила в 1932 году 7 млн. центнеров с одного гектара против 7,9 млн. центнеров в 1928 году, хлопчатника - 5,9 млн. центнеров против 8,5, сахарной свеклы - 43 млн. центнеров против 132, подсолнечника - 2,1 млн. центнеров против 5,4, льна - 2 млн. центнеров против 2,4, картофеля - 71 млн. центнеров против 82, овощей - 79 млн. центнеров против 132.
Истощение производительных сил деревни наиболее остро сказалось в резком уменьшении поголовья скота. Это произошло в результате не только самоуничтожения скота крестьянами, вступавшими в колхозы, но и установления непосильных норм заготовок животноводческой продукции. Предостережения местных работников о неизбежном снижении поголовья грубо игнорировались и осуждались вышестоящими органами. Например, в постановлении бюро Казахстанского крайкома, принятом в 1931 году, говорилось: "Крайком решительно осуждает тенденции отдельных районов и работников - не выполнить планы и ослабить темпы мясозаготовок ... под прикрытием разговоров о сокращении стада, о необходимости сохранения производственного скота"[3].
Пятилетний план предусматривал увеличение поголовья скота на 20-30 %. Вместо этого поголовье крупного рогатого скота сократилось с 60,1 млн. голов в 1928 году до 33,5 млн. в 1933 году, в том числе коров - с 29,3 до 19,4 млн., поголовье свиней - с 22 до 9,9 млн., овец и коз - с 107 до 37,3 млн., лошадей - с 32,1 до 14,9 млн. (в 1935 году). Даже за период войны и послевоенной разрухи (1941-46 годы) сокращение поголовья крупного рогатого скота составило 7 млн. голов, т. е. было вчетверо меньшим, чем за годы коллективизации.
Уцелевший скот находился в основном либо в личных подсобных хозяйствах колхозников, либо у единоличников. В конце 1932 года в колхозах было всего 2,6 млн. коров и даже к началу 1941 года - всего лишь 5,7 млн. из общего поголовья в 27,8 млн.
Гигантская убыль рабочего скота лишь в незначительной степени восполнялась тракторами и другими машинами. К концу 1932 года в колхозах, совхозах и МТС имелось всего 72 тыс. тракторов, 6 тыс. грузовых автомобилей и около 10 тыс. комбайнов (в США к началу 1930 года в сельском хозяйстве насчитывалось 1,3 млн. тракторов, около 800 тыс. автомашин и 45 тыс. комбайнов). Тракторный парк СССР в 1932 году располагал общей мощностью в 1,1 млн. лошадиных сил, а количество лошадей в стране сократилось с 1930 года по 1933 год на 13,6 млн.
Последствия огромного урона, нанесённого сельскому хозяйству принудительной коллективизацией, ощущались на всём протяжении 30-х годов, когда среднегодовое производство сельскохозяйственной продукции было ниже, чем в 1929 году.
Производительность труда в промышленности выросла за пятилетку на 41 % при плановом задании 110 %. Рост промышленного производства достигался в основном за счёт экстенсивных факторов. Среднегодовая численность рабочих и служащих в народном хозяйстве за первую пятилетку удвоилась и в 1932 году достигла 22,9 млн. человек вместо 15,8 млн. по плану. Средняя заработная плата также удвоилась (при плановом задании её роста на 50 %). Общий фонд зарплаты вырос, таким образом, вчетверо. Однако реальная заработная плата существенно упала, поскольку рост номинальной денежной зарплаты перекрывался ростом розничных цен.
При анализе итогов первой пятилетки Троцкий отмечал, что бюрократия освободила себя не только от политического контроля масс, на которых форсированная индустриализация ложилась невыносимым бременем, но и от автоматического контроля посредством рыночных механизмов и твёрдой денежной единицы. Денежная система, укреплённая в конце нэпа, снова оказалась расшатанной в корне. Финансовые прорехи плана заполнялись печатной бумагой. Были подняты все шлюзы инфляции. Если денежная эмиссия увеличилась с 0,7 млрд. руб. в начале 1925 года до сравнительно скромной суммы в 1,7 млрд. руб. к началу 1928 года (что было приблизительно равно бумажному обращению царской России, без прежней металлической базы)[4], то за 1928-32 годы объём денежной массы, находящейся в обороте, увеличился в пять раз. Следствием этого стало снижение покупательной способности рубля на 60 % и утрата его золотого содержания.
Заявление Сталина о выполнении пятилетнего плана за четыре года и три месяца Троцкий расценивал, как показатель того, что "цинизм бюрократии в обращении CО статистикой и общественным мнением не знает пределов"[5].
Ещё в октябре 1932 года Троцкий предупреждал, что "о действительном завершении пятилетнего плана в четыре года (точнее, в четыре года и 3 месяца) сейчас не может быть и речи". Анализируя данные, публикуемые в советской печати, он подчеркивал, что они "имеют скорее формально-статистический, чем хозяйственно-учетный характер. Если довести постройку нового завода до 90 % готовности, а затем, в виду явного недостатка сырья, приостановить работу, то с точки зрения формально-статистической можно записать 90 % выполнения плана. С экономической же точки зрения произведённые расходы надо просто записать в графу потерь. Учет действительной эффективности (полезного действия) воздвигнутых и воздвигаемых предприятий, с точки зрения общегосударственного хозяйственного баланса, ещё целиком принадлежит будущему. Но и с точки зрения голого количества результаты, как они ни значительны сами по себе, очень далеки от плановых предначертаний"[6].
Ещё менее благоприятно выглядели бы показатели выполнения плана, если бы в них был внесён поправочный коэффициент на качество продукции. Высокие темпы промышленного роста достигались в результате административной погони за количеством, которая вела "к ужасающему снижению качества; низкое качество подрывает на следующем этапе борьбу за количество: расплата за экономически нерациональные "успехи" обычно во много раз превосходит самые эти успехи. Эту диалектику каждый развитый рабочий знает ныне не по книжкам Комакадемии (увы! тоже плохая продукция), а по практике собственных шахт, заводов, железных дорог, тепловых станций и пр."[7].
Особая недостоверность официальных итогов выполнения плана обнаружилась в области сельского хозяйства. "Успехи" в этой области советская печать обычно иллюстрировала ссылками на число коллективизированных хозяйств и гектаров. Эти, ссылки Троцкий расценивал как недостойную насмешку над состоянием сельского хозяйства и взаимоотношениями города и деревни. В действительности заготовка продовольствия и сельскохозяйственного сырья, не став делом взаимовыгодного обмена между городом и деревней, на протяжении всей пятилетки оставалась "политической кампанией", "боевым походом", требовавшим каждый раз мобилизации государственного и партийного аппарата. Ссылаясь на статью "Правды", где говорилось, что "многие колхозы сопротивляются заготовкам, припрятывают хлеб", Троцкий писал: "Мы знаем, что означает в подобном контексте слово "многие". Если обмен между деревней и городом выгоден, то у крестьян не может быть основания "припрятывать хлеб"; если же обмен не выгоден, т. е. является результатом принудительного отчуждения, то все колхозы, а не многие стремятся припрятать хлеб, как и индивидуальные хозяева. Обязательствам крестьян по мясозаготовкам ныне официально придан характер натурального налога со всеми вытекающими отсюда репрессивными последствиями"[8]. Всё это выступало неоспоримым свидетельством того, что, внешне продолжая полновластно командовать, бюрократия в сельском хозяйстве более, чем где-либо, оказывалась пленником своих ошибок.
Слепая и недальновидная политика в деревне, продолжавшая строиться на беспощадных репрессиях, явилась причиной охватившего страну массового голода.
