10. Материя как объект представления и её существенные определения

Если на материю взглянуть не как на представление, а как на предмет представления, то она окажется но чем иным, как “совокупностью простых субстанций”, смесью действий того бесконечного мира, который нас окружает, “совмещением бесконечного числа сущностей”, “не нумерически единым предметом или единством”: ведь “сложное так же мало может быть некой субстанцией, как стадо овец”, следовательно, — и это явствует уже из первых положений “Монадологии” — материя не есть “субстанция, а только производное от субстанции”, не сущность, а только “феномен, хотя и реальный, хорошо обоснованный”, поскольку материя имеет спою основу в монадах, поскольку она есть “образ субстанции, подобно тому как движение есть образ действия”.

“Совершенно справедливо в материи отличают первую и вторую материю. Первая есть только первоначальная пассивная способность, или принцип сопротивления; она заключается не в массе или непроницаемости и не в самом протяжении, но лишь в возможности и необходимости протяжения, пикнуть в другое, встречая сопротивление, и вместе с тем второе тело проявляет как бы известную инерцию, то есть сопротивляется движению; поэтому тело можно проталкивать дальше, если оно сломило силу тела, вызывающего движение. Первая материя есть основание того, почему тело всегда страдательно и сопротивляется, она также обусловливает, что тело по форме (или энтелехии) всегда находится в действии; ведь действовать и страдать — взаимно связанные понятия: действующее должно испытывать известную реакцию, а страдательное должно со своей стороны действовать. Это та самая материя, о которой раньше было сказано, что она по существу неразрывно связана с любой энтелехией, причём она-то и восполняет энтелехию, или изначальную деятельную способность, таким путем только и может возникнуть совершенная субстанция, или монада; материя есть сама пассивная способность цельной, законченной субстанции. Даже бог не может лишить любую субстанцию этой первой материи, ибо в противном случае он создал бы из нее нечто чистое, нечто абсолютное целое, каковым является только он один...

Вторая же материя есть результат бесконечного числа завершенных субстанций, из них каждая имеет свою энтелехию и первоматерию. Эта материя определяет сущности, которые лишь благодаря внешней связи являются сущностями, при этом неполными, сущностями наполовину; таковы радуга и другие хорошо обоснованные феномены, а следовательно, сущности, обладающие лишь нумерическим, а не метафизическим единством, составляющие нечто единое не по существу, не сами по себе, а лишь по видимости. Она создает то, что называется массой. Никакая энтелехия не связана с определенной частью этой материи, но материя эта все время меняется подобно реке”. Следовательно, протяженность не составляет первоначальную и существенную сторону телесной природы. “Она скорее всего просто abstractum абстракция и предполагает нечто протяженное. Она нуждается в субъекте, она существенно связана с этим субъектом. Она сама предполагает в этом субъекте нечто он предшествующее. Она предполагает известное качество, атрибут, известную природу этого субъекта, протяженную, распространяющуюся и продолжающую свое бытие. Протяженность есть распространение этого качества или природы. Например, в молоке есть протяжение или распространение белизны, в алмазе — протяженно и размещение твердости, вообще в теле наблюдается размещение сопротивления или материальности... Основой протяжения является положение, место или расположение, занимаемое простой субстанцией, хотя по себе она не есть нечто протяженное; протяженность есть непрерывное, совместное повторение этого места, подобно тому как линия возникает благодаря течению точки... Протяжение есть положение, при котором одни части внешни по отношению к другим, или же это есть порядок в сосуществующих вещах, который определяется расстоянием или величиной кратчайшего пути между двумя удаленными предметами”. Связь понятия протяжения с понятием монады, или дедукция протяжения из связи простых, непротяженных вещей, создавала для лейбницианцев большие трудности. “Если мы, утверждают они, думаем о двух простых вещах, одновременно существующих, но взаимно раздельных, то мы располагаем их в своем уме каким-то образом одну вне Другой и рассматриваем их по этому как нечто протяженное и сложное. Ведь протяжения. Лейбниц сам говорит, что протяжение не есть модификация существа, которое в самом себе и для себя непротяженно, но есть модификация материи, ибо она выражает не что иное, как положение (situm) того, что уже имеет страдательную способность. Впрочем, нельзя отрицать, что для удовлетворительного и полного исследования этой важной проблемы философия Лейбница не дает в руки никакого материала; даже просто не может дать; ведь вопрос о том, “каким образом из простых, неделимых вещей, друг с другом не соприкасающихся, все же могут возникать сложные и делимые вещи”, есть вопрос о том, как из нематериального может возникнуть материальное, из духа — тело, из бога — мир. Но этот вопрос неразрешим, потому что он извращенный. Пусть с известной точки зрения, именно идеализма или теизма, невозможно помыслить или объяснить тело без души, мир — без бога. Но это далеко ещё не значит, что я могу объяснять или выводить тело из души, мир из бога. В душе я свожу на нет тело, в боге — мир: в душе нет ничего телесного, " в боге — ничего мирского. Душа есть олицетворенное отсутствие тела, бог — олицетворенное небытие мира. Но как же могу я из небытия мира вывести мир, из небытия тела — тело? Если душа есть существо, то откуда и к чему тогда видимость тела. Если бог — истина, то откуда и к чему тогда ложь мира/ Бог не нуждается в мире и душа в теле. Как же могу я вывести что-нибудь из его ненужности, из того, что оно есть нечто излишнее? Ведь все существует лишь потому,. что это необходимо, все возникает только от нужды, недостатка, потребности. Даже роскошь обязана своим возникновением только потребности. Но где же бывает, чтобы истина испытывала потребность во лжи, существо — потребность в призрачном, свет — потребность в темноте? Бог, дух, душа — ясные, отчетливые представления, понятия; мир, тело, материя — темные, смутные представления. И как же из ясных понятии могут возникнуть темные? Не есть ли это чистая бессмыслица? Темное сознание или понятие стремится к ясности, но ясное понятие или ясное сознание совсем не стремится к темноте. Я могу, пожалуй, дедуцировать человека из животного, но не наоборот: животное из человека Minus требует plus, но plus не требует minus. Только ограниченное, несовершенное существо обладает творческой способностью, потому что оно" стремится к свободе и совершенству, и только желание обладает творческой силой. Но совершенное существо удовлетворено в себе, следовательно, оно ни к чему не стремится и не имеет творческого или созидательного стимула во всяком случае к сотворению другого, несовершенного существование есть не что иное, как непрерывное повторение, которое мы представляем в виде протяжения. Другими словами, простые существа можно рассматривать как вещи, имеющие между собой многообразные связи (что относится к их внутреннему состоянию); благодаря этим связям устанавливается известный порядок, которому они подчиняются в своем бытии, и этот порядок в сосуществующих и взаимно связанных вещах, поскольку мы можем знать, каким именно отношением они связаны, обусловливает смутную перцепцию; так появляется феномен протяжения” (Дютан. Предисловие к “Философским сочинениям” Лейбница). Бильфингер высказывается об этом следующим образом: “В данном месте я доказываю, что нет ничего абсурдного, если говорят, что из соединения простых вещей в единое может получиться нечто сложное, протяженное, имеющее фигуру и, следовательно, тело; что из того, что ещё не есть материя (материя означает объединенное множество), благодаря объединению получается материя. В самом деле, из того, что не есть войско, благодаря объединению получается войско, из не государства — государство, из несмешанного — смесь, из не хлеба — хлеб; подобным образом и из несложного получается сложное. И в данном случае между протяженным и непротяженным не большее противоречие, чем когда из необразованного получается образованный, из небогатого — богатый и так далее”. Затруднения заключаются главным образом в том, что лейбницианцы хотели непосредственно связать с простым сложное. Но задачу нужно понять как-то иначе. Простое, vis (сила), монада, по Лейбницу, есть лишь предмет мышления, а сложное, протяженное есть предмет воображения или созерцания. Предмет созерцания по необходимости есть нечто протяженное. Дело сводится лишь к тому, чтобы указать, как объект мышления становится объектом созерцания. Но представление нематериального существа о другом нематериальном существе, хотя так же нематериальном, как и первое, но все же ином по отношению к нему, как к другому, — такое представление есть чувственное представление, созерцание; принцип материи, страдания, а следовательно, и протяжения сводится к тому, что монада для остальных монад есть другая, и остальные монады равным образом определяются для нее как отличное, как иное бытие. Поэтому принцип множественности монад тождествен принципу материи и полагаемого вместе с нею, но протяжение не следует смешивать с пространством, ибо “вещи сохраняют свое протяжение, пространство же за ними не всегда сохраняется. Впрочем, Лейбниц не везде отличает пространство от протяженности. Так, в “Ответе на замечание Бейля к статье Рорариуса”⁵⁷ он определяет протяжение как порядок возможных сосуществовании. Отчасти это обусловливается сущностью самого дела, отчасти тем, что не всегда необходимо при всех обстоятельствах устанавливать точные различия; иногда же объясняется тем, что у Лейбница весьма часто обсуждаются с различных точек зрения те же вопросы, но в разные годы и по разным поводам. У всякой вещи имеется собственное протяжение, но нет собственного пространства... Пространство подобно времени есть нечто безусловно единообразное; без находящихся в нем вещей ни одна точка пространства ничем бы не отличалась от другой... Пространство есть нечто исключительно относительное; оно не что иное, как связь одновременно существующих вещей”; “порядок сосуществований как время есть порядок последовательностей”; или же, как говорит Лейбниц в одном из своих писем к Бернулли, оно есть “способ бытия того, что пребывает одно вне другого”. “Если отвлечься от существующих вещей, то пространство не есть реальная, сама по себе данная сущность”, оно есть “само по себе нечто идеальное ⁵⁸ подобно нумерическому единству”. Поэтому пространство вопреки Ньютону не есть .божественное чувствилище (sensoriiim),. так как это выражение может обозначать только орган, благодаря которому бог был бы дан существам и мог бы их воспринимать; ещё менее является пространство свойством божьим, как того хочет Кларк, ибо если бы пространство было таким свойством, то оно составляло бы божественную сущность, и, поскольку пространство имеет части, это привело бы к выводу, что божественное существо распадается на части.

Помимо пространства, протяжения и других материальных определений, словом, помимо исключительно пассивной, или страдательной, способности “в состав сущности материи входит и нечто другое”. Согласно первым принципам “Монадологии”, по которым душа является универсальным принципом всего сущего и существующего, явствует, что это “другое” есть не что иное, как деятельная сила. “Если мыслить тела лишь с помощью математических понятий - величины, фигуры, места и их модификаций, не прибегая к метафизическим понятиям, а именно к понятию деятельной силы в форме инерции и в виде противодействия движению материи, то неизбежно получилось бы, что движение даже совершенно незначительного тела, наталкивающегося на другое, очень большое тело, сообщилось бы и ему, и, следовательно, большое покоящееся тело могло бы быть увлечено незначительнейшим телом, с ним встретившимся, без того, чтобы последнее было задержано в своем движении данным столкновением; в самом деле, ведь в чисто метафизическом понятии материи не содержится никакого сопротивления, но скорее полное безразличие в отношении движения. При таких обстоятельствах не более затруднительным было бы привести в движение из состояния покоя большое тело чем тело незначительное, существовало бы действие без противодействия и можно было бы безмерно растрачивать силу, ибо все могло бы быть совершено любым телом. Но это противоречит законам природы и принципам подлинной метафизики...

Деятельная сила есть либо изначальная сила, присущая всякой взятой самой по себе телесной субстанции: ведь безусловно покоящееся тело находится в противоречии с понятием природы; такая деятельная сила соответствует душе, или субстанциальной форме, но эта сила принадлежит группе всеобщих причин и недостаточна для объяснения особенных явлений; либо деятельная сила имеет производный характер и заключается в ограничении изначальной силы, ограничение же это коренится во взаимном столкновении тел... Поэтому ни одна субстанция не может получить от другой деятельную силу, но лишь определение и ограничение своего имманентного влечения”.

Свойства и производные силы, или так называемые случайные формы, суть не что иное, как модификация изначальной энтелехии, подобно тому как фигуры — модификации материи. “Но модификации представляют собой известное ограничение субстанциальной и самой по себе данной сущности; они не прибавляют к субстанции ничего нового и положительного, являясь лишь ограничениями и отрицаниями; в противном случае все модификации составляли бы некое творчество. И модификации представляют собой непрерывное изменение, в то время как простая субстанция есть нечто неизменное. Поэтому ежеминутно во Вселенной и даже в каждой части Вселенной возникает и исчезает бесконечное множество движений и фигур...

Изначальная сила представляет основу внутренней деятельности, или представления, производная же сила — принцип движения, или внешней деятельности, соответствующей деятельности внутренней. Поэтому причина движения есть нечто нетелесное, хотя субъект движения представляет собой тело, само же движение есть лишь изменение места, и нет никакого другого движения, кроме пространственного, хотя имеются другие изменения, помимо пространственных. Поэтому материальным принципом разнообразия материи является движение⁵⁹; движение есть также основа сцепления. Жидкое состояние возникает в результате многообразного движения, твердое состояние — от движения согласованного. Впрочем, нет ничего жидкого, что не включало бы известной степени твердости, и нет ничего твердого, что не включало бы известной степени жидкого”.

Движение же не составляет ничего само по себе реального. “Оно есть только известная последовательность; поэтому подобно времени, в строгом смысле слова, движение никогда не есть нечто сущее, ибо оно никогда не существует полностью, так как у него нет сосуществующих частей. Наоборот, движущая сила, или влечение, существует вполне в каждое мгновение и поэтому есть нечто подлинное и реальное. Итак, в природе сохраняется не одинаковое количество движения, как думал Декарт, а то же самое количество движущей силы, ведь природа считается больше с реальным, чем с тем, что помимо нашего духа но обладает полнотой существования. Декарт полагал, что обе формулы говорят об одном и том же. Но насколько велико и значительно различие между движущей силой и величиной движения, может явствовать из следующего доказательства, опирающегося на две предпосылки, которые, впрочем, считаются правильными всеми философами и математиками. Кларк, однако, отмечает в своем “Пятом ответе” Лейбницу, что ни картезианцы, ни прочие философы и математики не примут его предпосылки, за исключением того случая, когда время, нужное телу для поднятия и падения, но вовсе но принятое во внимание Лейбницем, будет величиной постоянной. И позднейшие физики упрекают его в том, что он не принял во внимание время. Смотри “Физический словарь” Гелера⁶⁰, статью “Сила”. Впрочем, аббат де Конти отметил это, на что Лейбниц ответил, что время здесь совершенно безразлично.

Первая предпосылка сводится к тому, что тело, падающее с известной высоты, получает ту же силу, которая ему нужна, чтобы подняться на ту же высоту, если оно сохраняет свое направление и если нет внешних препятствий (например, сопротивления воздуха), от чего мы здесь, впрочем, отвлекаемся: таким образом маятник, например, возвращается как раз на ту высоту, с которой он спустился. Вторая предпосылка сводится к следующему: чтобы, например, поднять тело А весом в 1 фунт на высоту CD в 4 локтя, нужна такая же сила, как для поднятия тела В весом в 4 фунта на высоту EF в 1 локоть. Из этого следует, что если тело А падает с высоты CD, то оно развивает такую же силу, как тело В, упавшее с высоты EF. Ибо, после того как тело А падало с точки С до точки D, оно развивает силу, чтобы снова подняться к точке С, то есть чтобы поднять тело весом в 1 фунт (именно свою собственную тяжесть) на высоту в 4 локтя. И так же тело В при падении от точки Е до точки F получает там силу, чтобы подняться вновь к точке Е, то есть чтобы поднять тело весом в 4 фунта (именно свою собственную тяжесть) на высоту в 1 локоть. Таким образом, согласно второй предпосылке, сила тела А, находящегося в точке D, та же, что и сила тела В, когда оно находится в точке F. Но величина движения в обоих случаях вовсе не одинакова, что легко показать. Галилей доказал, что скорость, которая развивается в результате падения CD (высота в 4 локтя), в 2 раза больше, чем скорость, развиваемая при падении EF (высота — 1 локоть). Итак, помножим тело А, равное 1, на его скорость, равную 2, произведение, или величина движения, будет равняться 2; между тем если мы помножим тело В, равное 4, на его скорость, равную 1, то произведение, или величина движения, будет равно 4. Следовательно, величина движения тела А в точке D составляет половину величины движения тела В в точке F, и все же мы нашли, что сила в обоих случаях одинакова. Итак, существует большая разница между движущей силой и величиной движения, так что одна не может быть мерилом другого. Отсюда следует, что сила должна измеряться по величине действия, которое она может вызвать, например, подъемом на известную высоту тяжелого тела, а не скоростью, которую она может развить в теле... Допустим, что вся сила тела весом в 4 фунта, но при скорости только в 1 единицу будет перенесена на тело весом в 1 фунт, то, согласно принципам школы Декарта, измеряющей силу суммой произведения скорости, умноженной на массу, это тело получило бы скорость, равную 4 единицам, с тем чтобы величина движения оставалась тою же; в самом деле, масса в 4 единицы, помноженная на скорость в 1 единицу, дает то же произведение, что масса в 1 единицу, помноженная на скорость, равную 4 единицам. Однако когда тело в 4 фунта со скоростью в 1 единицу поднимается на высоту 1 фута, то телу весом в 1 фунт нужна будет скорость в 2 единицы, чтобы подняться на высоту в 4 фута. Ибо нужна одинаковая сила, чтобы поднять 4 фунта на 1 фут или 1 фунт на высоту в 4 фута. Если же это тело весом в 1 фунт получило бы скорость, равную 4 единицам, то оно должно было бы подняться на высоту 16 футов. Следовательно, если перенести ту же силу, которая может поднять 4 фунта на высоту в 1 фут, на 1 фунт, то он поднялся бы на 16 футов. Но это невозможно, ибо действие было бы в 4 раза больше и у нас возникли бы как бы из ничего 3 единицы силы. Поэтому вместо принципа Декарта должен вступить в свои права другой закон природы, а именно что между причиной, в её полном составе, и всею совокупностью действий всегда существует безусловное равенство. И этот закон говорит не только то, что действия пропорциональны причинам, но что всякое действие в его полном составе равноценно своей причине. В своем трактате “О причине тяжести” Лейбниц так формулирует этот закон: “Энергия всей причины и всего действия, или одного данного состояния и возникшего из него последующего состояния, одинаковы”. Пусть это чисто метафизический принцип, все же он чрезвычайно полезен в физике... Как известно, этот закон Лейбница, высоко им ценимый, произвел раскол и вызвал целое движение среди математиков и философов. Кант в своих “Мыслях о правильном исчислении живых сил”, 1746, признает как лейбницевское исчисление сил по квадрату расстояния, так и декартовское исчисление по скорости, но с оговорками и ограничением, что он отличает тело математическое ,и естественное, считая, что первое соответствует исчислению Декарта, второе — Лейбница.

Разумеется, движущая сила должна быть дифференцирована, а именно как мертвая, или элементарная, сила и как сила живая. Живая сила всегда связана с реальным движением; мертвая сила — та, в которой ещё нет движения, но имеется только стремление к движению. Живая сила возникает из бесчисленного числа повторных воздействий мертвой силы. Пример живой силы — толчок, мертвой силы — простое давление или сила тяжести, в сравнении с чем толчок может быть на зван бесконечно большой силой. Поэтому .элементы движения в бесконечной степени безгранично малы. В этом понятии бесконечности коренится исчисление бесконечно малых, оно стало физическо-математической проблемой, считавшейся ранее неразрешимой, поскольку природа повсюду стремилась к чему-то бесконечному”.

Однако сила тяжести ни в какой мере не может считаться общим свойством материи. “Хотя значительные тела нашей системы и тяготеют друг к другу, все же это своеобразная фикция Ньютона или по крайней мере его учеников считать всякую материю чем-то тяжелым, а именно в отношении всякой другой материи, как если бы всякое тело притягивало другое в зависимости от своей массы и расстояния; при этом предполагается собственное притяжение, обусловленное не каким-нибудь таинственным давлением тела, ведь тяжесть в от- ношении центра Земли и планет по отношению друг к Другу и в отношении Солнца обусловлена движением какой-то жидкости. Тело естественным путем приводится в движение лишь благодаря другому телу, когда оно его толкает, при наличности соприкосновения. Всякое другое воздействие на тело есть нечто либо чудесное, либо воображаемое... Точно, так же, вопреки мнению Ньютона и его последователей, в материальной природе нет пустого пространства. Воздушный насос отнюдь не доказывает существования пустоты, ибо у стекла есть поры, через которые могут проникать всякие виды тонкой материи ⁶¹. И если мы в теле обнаруживаем меньшую плотность и сопротивляемость, то это нас ни в коей мере не уполномочивает признать здесь меньше материи и больше пустоты. Качество материи коренится не в сопротивлении. Масса ртути приблизительно в четырнадцать раз тяжелее, чем взятая в том же объеме вода, но отсюда не следует, что ртуть просто содержит в четырнадцать раз больше материи. Ибо как ртуть, так и вода — тяжелые массы, однако имеющие поры, а в эти поры могут проникать многие нетяжелые вещества, не оказывающие ощутимого сопротивления, как свет и другие незаметные жидкости”.

© (составление) libelli.ru 2003-2020