§ 18. Мысли Бэкона о некоторых всеобщих
предметах природы
В природе не может быть причины первой
материи, её свойств и деятельности; она есть (конечно, исключая бога) самое
первое. Поэтому из какого бы вещества, какой силы и деятельности ни состояла
эта первая материя, она являет собой непосредственный, просто положительный
факт, который надо принять, как он есть, не выводя и не оценивая его из
какого-либо предвзятого и поспешного мнения. Ибо, если возможно знание её, то
она не может быть познана из какой-либо причины, так как после бога она —
причина причин, не имея собственной причины. А именно в природе нельзя
переходить от одной причины к другой до бесконечности, ибо причины в ней не
выходят за известную определенную границу. Поэтому, кто переходит эту границу
и, дойдя до последней силы, спрашивает о причине или просто положительном
принципе и законе природы, тот такой же поверхностный философ, как тот, кто
останавливается на производных вещах, не спрашивая о причине их.
Первая материя или первый принцип должен так
же действительно существовать в природе, как и возникшие из него вещи. Поэтому
материя без формы и движения есть фикция, недействительная абстракция. Более
того, первая материя должна мыслиться в связи с первой формой и первым
принципом движения. Материю, форму и движение, конечно, надо различать, но не
разделять или разрывать, мысля при этом материю (как бы она ни была устроена)
настолько определенной, оснащенной и оформленной, чтобы все свойства, сила,
деятельность и движение природы могли быть её следствием и эманацией. Поэтому
философы Древней Греции почти все соглашались в том, что материя деятельна,
имеет какие-либо свойства или форму, последняя снова делится на особые формы,
имея в себе принцип движения.
Впрочем, истинный принцип не только
производит из себя вещи, но и растворяет их в себе. Он имеет также не только
известное внутреннее родство и однородность с самыми крупными, многочисленными,
поразительными и явно могущественными субстанциями, как, например, огонь,
воздух, вода, но и с самыми мелкими, редкими, незаметными и как бы одинокими и
покинутыми субстанциями.
Сила сопротивления материи, благодаря которой
даже мельчайшая часть её утверждает себя в своем бытии, ни наибольшему давлению
массы, ни сильнейшим агентам не дает себя разрушить или уничтожить и вытеснить
из пространства, а оказывает им сопротивление непреодолимым протяжением и со
своей стороны как бы прибегает ко всяким окольным путям и уверткам для того,
чтобы утвердить себя, — эта сила не страдание, как ошибочно думали до сих пор,
но скорее самая деятельная, мощная, непреодолимая сила, почти подобная силе
судьбы и необходимости.
Общая сумма вещества всегда остается себе
равной, не увеличиваясь и не уменьшаясь. Но тела, между которыми эта сумма
распределена в известных отношениях, содержат вещества одни больше, другие
меньше.
Все тела стремятся к сцеплению, то есть
питают страх и отвращение к разделению и расхождению своих частей. Поэтому
понятия жидкого и плотного, или твердого, лишь популярные и поверхностные
понятия. Ибо жидкие тела отличаются от твердых только тем, что в первых в силу
однородности это стремление слабее, а в последних в силу их разнородности
сильнее.
Все тела без исключения имеют стремление к
ассимиляции или к размножению и усилению разнородности, а также стремление к
соединению с однородным.
Затем все тела имеют известную способность к
восприятию или представлению, а также известную способность выбора, с помощью
которой они притягивают родственное и удаляются от чуждого и враждебного. Эта
способность представления обнаруживается не только в явлениях, поражающих своей
тонкостью представление, как, например, притяжение магнитом железа, стремление
пламени к нефти, но и в самых обыкновенных явлениях, ибо тело, приближающееся к
другому, изменяет его или само изменяется им, причем этому изменению не
предшествует взаимное восприятие. Так, например, тело замечает пути, на которые
оно вторгается, толчок тела, которому оно уступает, и так далее, — словом,
везде присутствует восприятие. Но воздух воспринимает холод и теплоту гораздо
тоньше, чем чувство человека, которое, однако, считается мерой тепла и холода.
Поэтому представление или восприятие может существовать отдельно от ощущения,
ибо последнего не имеют неодушевленные тела, поэтому то и другое следует строго
различать.
Различные тела в природе имеют как бы
вытекающее из их недостаточности и бедности ненасытное стремление принимать в
себя другие тела. Так, воздух поглощает свет, звук, пары и запахи, притом с
истинной жадностью, как будто он недоволен самим собой и собственным
содержанием, иначе он не стал бы поглощать их с такой легкостью и
стремительностью. Так, вода поглощает твердые тела, а твердое тело — жидкости.
И это поглощение, по-видимому, происходит не насильственно, а как бы с
обоюдного согласия. Этот предмет заслуживает поэтому внимательного исследования.
Ибо обычное объяснение, что материя — общедоступная женщина, принимающая все
формы тел, есть неопределенное понятие.
Между свойствами тел, обладающих или не
обладающих чувствами, имеет место большое согласие и сходство, единственное
различие в том, что к телам, наделенным ощущением, присоединяется ещё и ум.
Например, зрачок подобен зеркалу или воде, точно так же воспринимая и отражая
изображения видимых вещей. Поэтому, сколько чувств в одушевленных телах,
столько же соответствующих им движений и определений имеют место в
неодушевленных телах, которым недостает жизненного духа, хотя, очевидно, в
неодушевленных телах должно быть больше видов движений, чем чувств в
одушевленных, ибо число органов чувств невелико. Очевидный пример этого являет
боль. Различные виды, формы или характеры боли, как боль при ожоге, боль от
холода и так далее, наверное, существуют в форме простого движения в
неодушевленных телах, как, например, в камне или дереве, когда последнее горит
или сжимается от сильного холода и так далее; но, конечно, здесь нет ощущения.
Среди различных видов движений в природе
существует очень своеобразный вид движения — движение дрожания (motus
trepidationis), которое имеет место там, где существо находится в известном
состоянии постоянного заточения и стеснения, чувствует себя в тесных и
неприятных границах и потому испытывает непрерывный страх и недовольство или
бурное и трепетное беспокойство. Это движение происходит не только в сердце и
биении пульса живых существ, но и во всех телах, которые колеблются между
крайностями удовольствия и неудовольствия, желанием добиться более свободного,
неограниченного и широкого существования и страхом совсем разбить рамки,
определяющие внешне их существование и положение.