Мысли Бэкона об особенном. § 15

§ 15. Метод естествознания

Естествознание, как и остальные науки вообще, опирается только на опыт, поэтому его удачи и успехи зависят только от успехов опыта. Поэтому место нынешних видов опыта должны занять другие, более разумные. Ведь до сих пор люди лишь поверхностно блуждали в области опыта, не имея определенного пути и плана. Так, например, усердие химиков привело к нескольким открытиям, но как бы случайно и ненамеренно или лишь благодаря известному изменению эксперимента, а не благодаря определенному методу или теории. Но опыт, проводимый без определенного метода и представленный самому себе, является лишь блужданием в темноте. Именно как чувства, так и рассудок сами по себе недостаточны для опыта и познания, они нуждаются в определенных вспомогательных средствах, то есть в определенном наблюдении и руководящих правилах, в определенном закономерном указании и методе. Ибо чувство само по себе слабо и обманчиво, даже инструменты незначительно увеличивают его силу, поэтому всякое истинное познание природы, представляющее не произвольное, предвзятое толкование, не anticipatio предвосхищение, а верное отображение её (interpretatio), получается лишь через точное специальное соблюдение всех инстанций и применение искусных экспериментов, причем чувство судит только об эксперименте, а эксперимент — о самой вещи. А рассудок, предоставленный самому себе, не руководимый определенным методом, от чувственного перелетает непосредственно к сверхчувственному, от особенного — к общему и, удовлетворившись им, скоро пресыщается и самим опытом. Как рука без орудий способна сделать немного, так и рассудок, предоставленный себе самому; поэтому подобно руке он нуждается в орудиях. Только через искусство дух справляется с вещами. Это орудие орудий, этот духовный орган, этот метод, который один только поднимает опыт до надежного, плодотворного искусства экспериментирования, есть индукция, от которой одной зависит спасение наук. Spes est una in inductione vera Одна надежда в истинной индукции. Но та индукция, которая одна обеспечивает наукам счастливое будущее, должна отличаться от обычной до сих пор индукции, ибо последняя спешит в своем полете от чувственного и особенного к самым общим аксиомам, устанавливает их тотчас как непоколебимо истинные положения и превращает их в принципы, из которых затем выводит средние или частные положения; а новая, до сих пор ещё не испытанная, но одна лишь истинная индукция, напротив, только под конец приходит к более общим положениям, лишь постепенно восходит к ним от чувственного и частного в непрерывном переходе.

Индукция, представляющая метод не только естествознания, но и всякой науки, применялась до сих пор лишь к отысканию принципов, а средние и низшие положения выводились из них с помощью силлогизмов. Но очевидно, что по крайней мере в области естествознания, предметы которого определены материально, низшие положения не могут надежно и правильно выводиться путем силлогизмов. Ибо в силлогизме предложения сводятся к принципам через средние посылки, но именно этот метод доказательства или открытия находит применение лишь в популярных науках, как этика и политика. Поэтому индукция должна применяться к открытию как общих, так и частных положений.

Правда, старая и новая индукция имеют между собой то общее, что обе начинают с частного и кончают общим. Но они существенно различаются в том, что первая лишь поспешно пробегает область опыта, а последняя останавливается на ней с надлежащей осторожностью и спокойствием, первая уже с самого начала устанавливает бесплодные общие положения, а последняя лишь постепенно восходит к истинно общему и таким образом делает науку плодотворной. Ибо только аксиомы, которые в надлежащей постепенности и с необходимой осторожностью отвлекаются от частного, открывают нам снова частное, ведут нас к новым открытиям и таким образом делают науку плодотворной и продуктивной.

Таким образом, истинная индукция совершенно отлична от принятой до сих пор. Ибо бывшая до сих пор в ходу индукция, процесс которой состоит в простом перечислении примеров, есть нечто детское, она лишь выпрашивает свои заключения, как бы опасается опровержения своих выводов со стороны всякой противоречащей ей инстанции и в своих высказываниях апеллирует к гораздо меньшему числу случаев, чем следует, и даже среди них лишь к таким, которые находятся под рукой, к совершенно простым и обычным. А истинная индукция расчленяет и разделяет природу надлежащими исключениями и выделениями и приходит к утвердительным определениям предмета лишь тогда, когда она собрала и исследовала достаточное число отрицательных инстанций и исключила все определения, для предмета несущественные.

Бог и, может быть, духи, вероятно, обладают силой непосредственно, путем простого утверждения, с первого взгляда познавать вещи такими, каковы они есть; но человеку доступны утвердительные определения вещи лишь путем предыдущего различения и исключения отрицательных случаев. Поэтому природа должна формально анатомироваться и разлагаться, конечно, не огнем природы, но божественным огнем духа. Таким образом, задача истинной индукции в том, чтобы “да” следовало за “нет”, утверждение за отрицанием, чтобы положительно определять можно было вещь лишь после того, как все определения, не относящиеся к ней, отделены от нее и отброшены.

Таким образом, если надо исследовать какой-либо конкретный предмет, например теплоту, и отыскать его сущность, то по законам истинной индукции это исследование должно производиться так: сначала надо составить перечень всех вещей, которые, несмотря на различное вещество, из коего они состоят, имеют общее свойство теплоты, то есть теплы или восприимчивы к теплоте, как, например, лучи солнца, особенно летом и в полдень, отраженные и сгущенные солнечные лучи, огненные метеоры, воспламеняющие молнии, нагретые жидкости — словом, все тела, как твердые, так и жидкие, как плотные, так и разреженные (как, например, воздух), которые на некоторое время приближаются к огню.

Затем надо сделать перечень противоположных, отрицательных инстанций, то есть не только вообще вещей, лишенных свойств теплоты, но имеющих большое родство с вещами, наделенными свойством теплоты, как, например, лучи луны, звезд и комет, теплота которых чувствами не воспринимается, но и особых ограничений утвердительных инстанций. Здесь в первом издании так же, как в заключении II отдела, было высказано порицание метода Бэкона. Но я вычеркнул это место, убедившись после вторичного чтения “Nov. org.” и других сочинений Бэкона, что оно неправильно и поверхностно. Здесь было замечено, что Бэкон “отдает нас на волю случая и вместо сокращения долгих путей опыта растягивает их до бесконечности”. Во всяком случае опыт — долгий путь, но именно contructio inquisitionis сокращение исследования — один из моментов метода Бэкона. Вся II книга “Nov. org.” посвящена прерогативам инстанций, то есть таким инстанциям, которые сокращают индукцию, попадают в центр вопроса. В этом отношении можно было бы упрекать Бэкона лишь в том, что он не указывает на талант, или даровитость, как будто его можно заменить методом или сделать даже излишним. После этого надо произвести сравнение тепловых и восприимчивых к теплоте веществ и установить различие степеней их теплоты, а именно постепенно, начиная с веществ, определенная степень теплоты которых вовсе не ощущается чувствами и которые имеют лишь возможность теплоты или восприимчивость к ней, до веществ действительно теплых, или таких, теплота которых воспринимается чувствами.

По выполнении этого следует важнейший акт, с которого только и начинается собственно сама индукция, — исключение всех определений, не относящихся к сущности теплоты, например определения космического, так как оно свойственно не только небесным телам, но и обыкновенному земному огню; определения тонкости, так как и самые плотные вещества, как металлы, могут быть теплыми; определения местного передвижения и так далее. Лишь после этих отрицаний истинная индукция приходит наконец к положительному выводу, к утвердительному определению сущности теплоты.

Но как бы истинная индукция ни отличалась от принятой до сих пор, она также сильно отличается от метода эмпирии. Ибо эмпирия не выходит из пределов особенного, она всего лишь переходит от опыта к опытам, от одних попыток к новым попыткам; индукция же извлекает из попыток и опытов причины и общие положения, а затем выводит новые опыты и попытки из этих причин и общих положений или принципов. Поэтому индукция не остается на поверхности, она постоянно как бы поднимается и опускается: вверх к общим положениям, вниз к экспериментам.