Но и здесь с первого взгляда ясно, как мало
тот Гассенди, который считает атомы принципами мира, связан с тем Гассенди,
который из бестелесности души выводит и её бессмертие. Совершенно нелогично в
одном месте он утверждает, что даже признание непреходящих тел не уничтожает
правильности его аргументов, ибо если даже тело может быть непреходяще, то дух
тем более должен быть таков. Как же это согласуется с атомами, которые не
допускают иной бестелесности, кроме пустоты, для которых не быть телом — то же
самое, что не существовать? С атомами Гассенди это, конечно, совместимо, но они
сами не согласуются с собой, противоречат сами себе, ибо они не абсолютно
твердые, стойкие, не допускающие никакого деления, вооруженные против всякого
приступа и натиска герои Эпикура, но всеподданнейшие слуги произвола,
трусливые, добродушные простаки, которые без возражения и противодействия
позволяют вынимать свою душу из тела. Ибо, хотя они уже с самого начала
терпеливо позволяли себя грабить и дали достаточные доказательства своего повиновения
и благонамеренности, все же под конец эти бедняги должны ещё с течением времени
потерять свою неразложимость. Но что это за атом, то есть неразложимое, которое
разложимо? Конечно, и это определение неразложимости, собственно, отнято у них
уже тем, что они представляются созданными; ибо неразложимое есть именно
первое, дальше которого я не могу пойти, которое не имеет над собой принципа,
каков бы он ни был. Впрочем, для извинения этих противоречий достаточно
заметить, что для Гассенди сам атом имеет только гипотетическое значение и
существование.