§ 67

§ 67. Снятие противоречий духа и природы и их критика

Философия природы Декарта, как всякое воззрение на природу, исходящее из тех же общих принципов, из которых он исходит, или основанное на сходных с ними, имеет своим объектом природу как мертвую, механическую, внешнюю; ибо она имеет своим предметом природу только в её отличии от духа, как противоположность ему, который, однако, служит принципом всей жизни, то есть природу как материю. Конечно, на этой точке зрения декартовской философии дух через сознание о существовании бесконечной субстанции, не стоящей ни в каком противоречии, возвышается до снятия противоречия между духом, или душой, и материей, и, таким образом, также с этой точки зрения в одном пункте проявляется воззрение на жизнь как на единство духа и материи. Но здесь не получается действительного единства. Понятия духа и материи совершенно различны; все телесные определения сводятся к протяжению как их общей сущности; а все духовные акты или определения вроде желания, чувства, воображения имеют общей сущностью мышление, представление или сознание. Но акты тела не имеют ничего общего с актами духа; мышление как общая сущность духовных определений и протяжение как общая сущность всех телесных определений различны по своему роду. Тело по своей природе всегда делимо, а дух вовсе не делим, ибо мыслящая сущность не может различать в себе частей, это совершенно тождественная сущность. Поэтому все, что имеет силу для тела, не имеет силы для духа: они взаимно исключаются. Они по своему понятию самостоятельны, независимы друг от друга; оба они сами по себе полные субстанции. Только в отношении человека, состоящего из духа и материи, Декарт называет то и другое неполными субстанциями. Мы не говорим уже о том, что Декарт противоречит истинной идее своей философии, приравнивая дух материи, так как только духу свойственно непосредственно достоверное и безусловно реальное существование, а не материи; но во всяком случае Декарт, хотя и не мог отрицать, что и дух, имеющий своей противоположностью материю, несовершенен, должен был признать несовершенство материи не через её связь с духом в одной сущности, но в ней самой, как она является и рассматривается для себя, именно в её разделении должен был находить её недостаток и убогость. Таким образом, живое, органическое единство обоих, исходящее из их понятия, невозможно; только мыслящий субъект связывает их. Сами по себе они исключают друг друга; и так как единство это произвольно, субъективно, не содержится в объективных определениях понятий материи и духа, то оно может быть лишь сложением (Zusammensetzung). Категория, или мысленное определение, сложения является единственным, посредством чего может быть понято это их соединение, если дух и материя принимаются в односторонней раздельности и фиксируются и эта раздельность предполагается их правильным, истинным понятием, причем они оба все же должны быть соединены, ибо сложение есть именно такое соединение, в котором соединенные части не связаны, остаются вне друг друга. Поэтому при сложении вместо единства здесь получается противоречие, ибо материя и дух прямо противоположны друг другу, раздельны и в этой раздельности самостоятельны, несовместимы и все-таки соединены. “Очевидно, что понятия мыслящей сущности и протяженной или подвижной сущности, как совершенно несовместимые, не находятся ни в какой взаимной зависимости; и нам кажется противоречивой мысль, что такие сущности, которые познаются нами совершенно ясно как различные и независимые, даже божеством не могут быть положены как самостоятельные. Когда мы встречаем такие сущности, как мышление и телесное движение, соединенными в одном и том же объекте, как это имеет место у человека, то отсюда получается не единство по природе, а только единство сложения”. Правда, Декарт говорит, что дух находится в теле не как лодочник в своей лодке, но связан с ним теснейшим образом и как бы смешан, так что составляет с ним одно существо, но это утверждения, навязанные ему опытом, который, по признанию самого Декарта, посредством простого чувства показывает нам, что душа составляет одно с телом. Они не вытекают из его принципов, из определений, которые он признает объективными определениями духа и материи; поэтому они нисколько не изменяют дела, не устраняют несовместимости тела и духа, которые с самого начала определены как две самостоятельные субстанции. Поэтому Декарт нигде не противоречит себе больше, чем в этом пункте. Например, он говорит: это относится, собственно, не к сущности духа, что он связан с человеческим телом, единство души и материи есть лишь “единство через сложение”, а не “по природе”; а затем опять: дух “связан с телом субстанциально”, единство обоих “субстанциальное” (там же). Впрочем, сам Декарт слишком хорошо видел великое затруднение, которое при его взгляде на дух представляет соединение его с материей, ибо оба они должны одновременно считаться различными и тождественными, так как понять соединение двух вещей — значит лишь понять их тождество. Трудность одновременного понимания различия и единства духа и материи Декарт старается разрешить тем, что устанавливает три способа познания, три рода первоначальных, всеобщих понятий: во-первых, понятие духа, во-вторых, понятие тела, в третьих, понятие соединения обоих. Понятие души — чисто интеллектуальное понятие, то есть душа воспринимает себя чистым рассудком; тело также может быть понято простым рассудком, но гораздо лучше рассудком в связи с воображением; а соединение тела и души и все, что к нему относится, может быть смутно понято лишь одним рассудком или соединением его с воображением, яснее же всего чувством (per sensus) (там же). У Декарта также встречаются места, указывающие на единство духа и материи, но они совершенно изолированы. Так, он говорит об органическом теле: “Оно представляет единство и неделимо в смысле расположения своих органов, так как все они взаимно зависимы, и отпадение одного означает вред и недостаток для всего тела”. Таким образом, он признает здесь в геле определение простоты и неделимости, которые он вообще приписывает лишь духу. Он говорит также: “Хотя всякий может мыслить душу материальной, что в действительности не что иное, как мыслить соединение её с телом, но затем оказывается, что она отделима от тела. Поэтому приписывать душе протяжение — значит мыслить её соединенной с телом”. Это место так же изолированно, как и темно.

Трудность соединения или, скорее, несоединимость духа с материей в философии Декарта, как уже сказано, вытекает из того, что он понимал дух только в определении осознанной самости, а эту последнюю — как душу, как сам дух; ибо с точки зрения духа, отделяющего себя от тела, считающего это отделение своим положительным, полным, существенным определением, соединение с телом невозможно. Самость есть именно то, что уничтожает непосредственную связь тела и души, что возникает в человеке лишь через отвлечение от своего тела, причем он отделяет от себя тело как не относящееся к его самости, как простую материю. Декарт увеличивает эту трудность тем, что он, который вообще, как пионер новой философии, ещё не вполне освободился от духа прежней метафизики и потому неспособен был проводить в строгой последовательности и определенности идеи, лежащие в основании его философии, именно о духе, применяет к духу отрицательную, неопределенную, призрачную форму, или определение неделимости и простоты. В действительности реальное, определенное отличие духа от материи, нематериальность его, должно быть положено только в единство мышления или самосознания, а определение простоты или неделимости представляет лишь отвлеченное выражение его, и это определение относится к нему, как призрак к действительному духу, как тело к живой сущности. Но как простота есть лишь тощий и отвлеченный призрак живого конкретного определения единства самосознания и потому не есть положительное определение, которым я определяю и познаю дух, или душу, так же совершенно невозможно исходя из этого тощего определения понять единство духа и материи, соединение простой сущности со сложной.

Так как Декарт полагает сущность духа единственно в самосознании, сознательная или мыслящая самость, по его учению, есть вся душа, или весь дух (ибо он не различает души и духа: там, где нет сознания и воли, нет также души, а только материя), то, таким образом, необходимым следствием его философии оказывается, что животные суть простые автоматы, машины, все их движения только механические, не вытекают из духовного принципа, необходимым следствием вообще оказывается, что Декарт — чистый материалист в объяснении явлений жизни и души. Не изменяет дела то, что Декарт задолго до своих метафизических размышлений изложил такой взгляд на животных в одной юношеской работе. То, что животные не думают, Декарт объясняет из того, что они не имеют собственного языка, и этот недостаток он выводит не из недостатка органов, но из недостатка мышления. Все деятельности и движения, происходящие без нашей самости, без нашей воли, происходят, по его учению, без души, то есть лишь материальным или механическим образом. “Поэтому все наши движения, в которых не участвует воля, как это часто бывает при дыхании, ходьбе и других действиях, общих у нас с животными, зависят только от строений наших членов и движения жизненных духов, возбужденных теплотой сердца через мозг, нервы и мускулы точно так, как движения автомата вызываются только силой пружины и расположением его колес”. “Если кто-либо, — говорит он там же, стр. 13, — быстро вытянет руку к нашим глазам, как будто он хотел нас ударить, то хотя мы знаем, что он наш друг и делает это шутя, не желая причинить нам вреда, однако не можем удержаться, чтобы не закрыть глаз, — доказательство, что они закрываются не нашей душой (ибо это происходит против нашей воли, которая представляет её единственную и по крайней мере важнейшую деятельность), но механизм нашего тела так устроен, что движение руки к нашим глазам вызывает в нашем мозгу другое движение, которое вводит жизненные духи в мышцы, сжимающие веки глаз”.