Дух
теперь имеет определенное знание о себе и
своей реальности и в этой уверенности
принцип познания, меру, которой он
определяет, что достоверно, именно что
истинно все, что он воспринимает так же ясно
и отчетливо, как себя самого и свое
существование, то есть что он созерцает в
том же ясном свете, в котором он видит себя
самого, познает в единстве с самим собой,
что не нарушает его уверенности в себе, не
отчуждает его от самого себя, не является
другим, чуждым.
Но
эта мера или это правило есть лишь принцип
достоверности, а не познания и истины и
потому сама по себе недостаточна, чтобы
дать духу уверенность, что то, что он знает
ясно и отчетливо, и на самом деле истинно,
именно уверенность в истине других
познаний, кроме тех, которые
непосредственно связаны с уверенностью
духа в себе, и в реальности их объектов. Дух
и тело (или чувственное) по сущности
различны, находятся в противоположности
друг к другу; но, как уже показано, они
противоположны не так, как какие-либо иные
два предмета или вещи, из коих каждая равно
правоспособна, имеет одинаковую реальность,
но так, что дух отличен от тела, так как
противоположен ему, и представляет
достоверное, положительное, реальное, а
тело, как противоположное духу, подвержено
сомнению, недостоверно и (с точки зрения
духа самого по себе) нереально. Поэтому дух,
как противоположный телу, как триумфально
празднующий свою самостоятельность и
реальность, сомневаясь в реальности
другого, не может быть уверен в реальности
телесного из себя (то есть из уверенности в
самом себе); он способен к этому лишь из
уверенности в реальности абсолютно
реального и положительного, бесконечной
сущности, не находящейся в пределах
различия и противоположности, перед
которой оба, как противоположные, совпадают
в общем роде конечных субстанций и при чьем
вмешательстве оба, как два меньших
государства при интервенции более крупного
и более сильного, отказываются если не от
своего различия и противоположности, то от
борьбы на жизнь и на смерть.
Декарт
снова не только крайне нефилософски в
популярных, теологических представлениях
выражает эту идею об опосредствовании
уверенности в себе объективной
достоверностью через убеждение в
реальности идеи бога, но он также удобным,
нефилософским образом переходит от
самосознания к сознанию бога и его
существованию. Ибо вместо того, чтобы
изложить и показать, как мышление, которое
представляет лишь самодостоверность,
выражает лишь отношение духа к себе,
становится предметным мышлением, приходит
к различиям в себе, к идее бога и вообще к
идеям, различным способам мышления,
поскольку они не только находятся в
тождестве с мышлением, но и в то же время
представляют различия в нем, вместо этого
он становится на точку зрения
преднахождения (Vorfinden) и восприятия. Таким
образом, он находит идею бога в классе
врожденных идей, ибо он делит идеи на
созданные (facias), возникшие из чувств (adventitias)
и врожденные, первоначальные (innatas). В этом
отношении Декарта можно извинить, даже
оправдать, поскольку он искал только
надежного принципа достоверности и потому
не должен был пытаться разрешить такой
трудный вопрос, каким образом происходит
генезис идей из самодостоверного мышления.
Но непростительна его
непоследовательность и небрежность, когда
он в этой части своей философии применяет к
духу, чье бытие непосредственно едино с его
мышлением, представленные о творении,
говорит о врожденных идеях, внедренных в
него при сотворении, и придает сомнению,
которое вначале едино с самодостоверностью
духа, представляет выражение самой его
существенности и самостоятельности,
тривиальное значение доказательства, что
оно является зависимой и неполной
сущностью, — словом, отождествляет дух, или
самость, как дух с эмпирическим единичным,
чувственным индивидом, или субъектом.
Способ же, каким Декарт переходит от идеи
бога к достоверности его существования,
следующий.