О Сталине, сталинизме и неосталинизме:

О Сталине, сталинизме и неосталинизме:
(выступление на дискуссионном клубе "Диалог" 23 сентября 2002 г.)

Сложность этой проблемы в значительной степени состоит в том, что в зависимости от политических убеждений, специальности, уровня образования и даже возраста многие левые вообще и коммунисты в частности имеют в виду под словом "Сталинизм" совершенно разные вещи. Взять хотя бы коренной вопрос о классовой характеристике сталинизма и о его отношении к ккоммунизму. Здесь можно столкнуться с самыми противоположными мнениями начиная от того, что Сталин-де был агентом Охранки или же агентом империализма (это последнее утверждение часто звучит у наиболее догматичных троцкистов) вплоть до того, что нельзя быть коммунистом, не будучи сталинистом. Последнее прозвучало из уст одного из официальных ораторов в ноябре 1997 г. на конференции в Ленинграде, собравшейся по инициативе оргкомитета "Октябрь-80". Кстати, в тот момент против этого положения, заложенного организаторами в итоговые документы конференции, выступили руководители двух компартий: А.А.Пригарин, отказавшийся подписывать итоговую декларацию от имени РКП-КПСС, и А.В.Крючков, активно выступивший против этого положения на самой конференции и выдвинувший именно по этому вопросу оговорки при подписании декларации.

Так кто же он, Сталин, и что такое сталинизм в его отношении к коммунизму?

Я глуьбоко убежден в том, что Сталин, конечно, не был агентом империализма, как любят говорить троцкисты. Если рассматривать этот вопрос с точки зрения историзма и диалектики, то мы не должны ограничивать его исследования узко-национальными рамками, а исходить из всей совокупности взаимосвязей, сопрягая сталинизм с маоизмом, ходжаизмом, троцкизмом, чуч хэ и др. направлениями, возникшими в прошлом теперь уже XX веке. С этой точки зрения Сталин, как и Мао или Ким Ир Сен был коммунистом, и при его руководстве были достигнуты значительные успехи. Вместе с тем коммунизм Сталина, как и др. руководителей соцстран, не был последовательно марксистско-ленинским, т.е. научным; он был ближе к грубому коммунизму Вейтлинга или казарменному коммунизму С.Г.Нечаева, что было связано не столько с личностью Сталина, сколько с классовой и социальной структурой страны. Грубый, или казарменный коммунизм, как и мелкобуржуазный социализм в самых разных его разновидностях всегда расцветали пышным цветом именно в тех обществах, где для них существовала сильная социальная база в виде значительных по своей численности и влиянию полупролетарских слоев, пролетаризирующейся мелкой буржуазии и отсталых слоев рабочего класса. Было бы ошибкой думать, что грубый, или казарменный домарксовый коммунизм исчезает с появлением марксизма. Идейная победа последнего не могла, конечно, изменить классовую структуру тех мелкобуржуазных обществ, в которых происходило распространение марксизма. Именно это обстоятельство и привело к тому, что, побежденный казалось бы идейно как околомарксистское направление коммунизма, грубый и казарменный коммунизм, как и оппортунизм, проникли внутрь марксизма, став идейным выражением тех социальных слоев, которые численно преобладали в этих обществах. О своеобразии этих слоев, о сложности и неоднозначности судеб составлявших их людей, хлынувших начиная с 20-х гг. широким потоком из деревни в город и составивших значительную часть правящей коммунистической партии, рабочих и служащих, писали многие наши советские писатели, и я не буду останавливаться на этом подробно.

В ходе дискуссии обострился вопрос о том, была ли альтернатива сталинизму. На мой взгляд, сталинизм был закономерен, но отнюдь не неизбежен. Предпосылки его коренились уже в том, что когда в 1917 г. Россия действительно сделала свой социалистический выбор (в том числе и на выборах в учредительное собрание), большевикам как выразителям научного коммунизма было отдано всего 25 % голосов, а примерно половина - именно партиям, выступавшим под лозунгами мелкобуржуазного социализма. Утопичность и нежизнеспособность последнего очень быстро привели эти партии к бесславному концу, но стоявший за ними мелкобуржуазный потенциал от этого не исчез, в 20-е гг. его носители стали активно проникать в РКП(б)-ВКП(б), где и нашли в образе Сталина закономерного выразителя своих взглядов на пути и методы строительства социализма. Именно реванш этой мелкобуржуазности и объясняет победу сталинизма над другими революционными направлениями. Интересной формой литературного предчувствия этой термидоризации - этой революции, пожирающей своих детей - стал М.Горький, который как никто знал, что такое мелкобуржуазная стихия, и в какой-то мере провидел в образе Данко трагедию российских революционеров.

Но хотя история и не терпит сослагательного наклонения, это нисколько не отменяет альтернативности как одного из измерений исторического процесса. Но как отличить альтернативу реальную от чисто умозрительной, т.е. искуственно сконструированной более поздними исследователями? Интересный методологический подход к этой проблеме был разработан в трудах Ивана Дмитриевича Ковальченко. По его мнению, одним из решающих показателей реальной альтернативы является наличие в обществе определенной политической силы, выступающей за иной вариант исторического развития. И такая сила была, прежде всего в лице левой оппозиции.

Те, кто любят указывать в этой связи на безвыходность отдельно взятых исторических ситуаций, напр., кризиса хлебозаготовок 1927 г., упускают при этом из виду то, что истоки этого кризиса восходят к 1925 г., когда в деревне при активной роли Бухарина и Сталина были разрешены наемный труд и аренда земли, а главное - не были реализованы возникавшие тогда возможности для ускоренного развития промышленности. Реализация этих возможностей в тот момент была чревата известным обострением классовых противоречий, но степень и формы этого обострения были бы куда меньше, чем то, которое произошло в конце 20-х - начале 30-х в ходе коллективизации деревни, когда государство поставило себя в безвыходное положение, а главное - само общество при этом, а также партия и государство были бы во многом иными. Это большая и сложная тема, но в рамках научной методологии исторического исследования совершенно очевидно, что если сталинизму альтернатива была, то неосталинизм в лице Хрущева, Брежнева и др. альтернативы не имел, ибо трудно всерьез принимать за альтернативу те незначительные разногласия, которые существовали среди правящей верхушки, не находя ни идейного, ни организационного, ни политического выражения, которое хоть сколько-нибудь могло бы претендовать на существенно иной, т.е. действительно альтернативный путь развития советского общества. Именно в этой безальтернативности, безысходности сталинизма и заключается его характеристика как пролога буржуазной контрреволюции, хотя по форме никто казалось бы не делал столько для борьбы с этой контрреволюцией, как Сталин.

Несмотря на значительную литературу и достаточно высокий уровень изученности вопроса многие все еще отказываются принимать термин "сталинизм", имплицидно дистанцирующий Сталина от Ленина, и зачастую делают это вполне добросовестно. И здесь хотелось бы обратить внимание на то, что социализм - это прежде всего победа общего над частным, победа коренных общеклассовых и общенародных интересов над индивидуальным, групповым, корпоративным, национальным, региональным и пр. эгоизмами, противостоящими общему. Историческая практика прошлого века показала, что это может быть достигнуто лишь двумя путями: либо через превращение человека труда в реального, грамотного и ответственного хозяина, либо через принуждение и наказание. В реальной жизни, в обстановке переходного периода ни тот, ни другой путь не могут существовать в чистом виде. Но, оглядываясь под этим углом зрения на историческую практику Ленина и Сталина, вряд ли кто-нибудь будет оспаривать то, что если для Ленина был характерен именно первый путь, то для Сталина - последний. т.е. принудительно-карательный, что не исключает, конечно, массовых проявлений энтузиазма, высокой сознательности и трудового героизма как того исключения, которое подтверждает правило. Однако именно в этом, на мой взгляд, заключается коренная противоположность ленинизма и сталинизма как двух различных направлений в коммунизме.

Эта констатация сегодня особенно важна потому, что как среди умеренных сталинистов, так и среди половинчатых его критиков завелась мода сводить все дело к отдельным ошибкам, которые легко оправдываются сложностью нашего исторического пути. Так, например, признают, что и коллективизацию, и индустриализацию можно было бы провести лучше и с меньшими затратами, сводя сталинизм именно к этим частностям. Дело, однако, обстоит совершенно иначе. Ныне покойный доктор исторических наук, профессор МГУ В.И.Тетюшев, работая в архивах еще над кандидатской диссертацией, обнаружил материалы о том, как крестьяне Кубани сами хотели создавать колхозы под влиянием примера образцовых хозяйств. Они хотели получить кредиты под закупку тракторов и иной техники, готовы были для этого обобществить землю, но хотели при этом отдавать государству все тот же продналог, а излишки реализовывать по рыночным ценам, рассчитываясь с государством за кредиты. Когда же Тетюшев попытался опубликовать этот материал, его подвергли критике за незнание истмата, в частности, того положения, что мелкобуржуазное крестьянство не может идти к социализму иначе, кроме как при активном принуждении со стороны рабочего класса. И сколько он не ссылался на Энгельса, Сталин в головах его критиков оказался сильнее. Смысл же этой истории именно в том, что иной путь индустриализации и коллективизации - это не просто то же самое, но лучше, - это совершенно иной способ взаимоотношений между тружениками и государством, для которого характерно именно чувство хозяина, а не принуждение и наказание. - а уже после того, как скелет развился и закостенел, когда все органы партийно-государственного организма привыкли к этой аномалии как к норме, любые серьезные изменения были уже чреваты смертью всего организма.

Другими словами, историческое поражение сталинизма учит нас тому, что, перефразируя одного американского генерала, есть вещи поважнее, чем материально-техническая база. Это рабочий класс. Если результатом марксистского, ленинского пути является рабочий класс - субъект и исторический творец, грамотный и ответственный, способный и умеющий если надо и свою партию поправить в случае ее оппортунистического или буржуазного перерождения, а если она уже непоправима - то и новую создать, - то при Сталине вышло совсем не то. Для сталинизма во всех его разновидностях рабочий класс - это не субъект, а объект, послушно ведомый своим переродившимся авангардом то на строительство коммунизма, то на совершенствование развитого социализма, а то и на создание недоразвитого капитализма. И то, что в СССР реализовался именно этот последний вариант, является не просто поражением, а подлинной трагедией Сталина и сталинизма.

Для сталинизма вообще характерно вопиющее противоречие: с одной стороны, небывалые исторические успехи и созидание, огромный энтузиазм и трудовой героизм, распространение образования и создание шедевров литературы и искусства, а с другой - отход от ленинского курса строительства социализма, отдаленным, но неизбежным следствием которого и стала буржуазная контрреволюция Горбачева. Этот отход проявился, в частности:

- в замене ленинского демократического централизма централизмом бюрократическим в партии, в стране и в Коминтерне,

- в отходе от курса на мировую революцию и как следствие в роспуске Коминтерна,

- в извращении ленинского плана кооперирования сельского хозяйства,

- в насаждении лозунга об усилении классовой борьбы по мере приближения к социализму и во многом другом.

Теоретическим отражением этого стала ревизия марксизма в таких вопросах, как вовлечение масс в управление государством и его отмирание, преодоление разделения труда, классовая структура социалистического общества, возможность полной и окончательной победы социализма в одной отдельно взятой стране и др., не говоря уже о целом ряде исторических мифов, хуже которых только буржуазные и белогвардейские.

В результате социализм строился не по Программе РКП(б) (март 1919 г.), а по совсем иной программе, которую Сталин хотел принять как новую программу партии с 1930 по 1952 гг., о чем свидетельствуют не только решения XVI, XVIII и XIX съездов ВКП(б) соответственно в 1930, 1939 и 1952 гг., но и черновики проекта программы, созданные под руководством Жданова. А это показывает, что программа партии в широком смысле, т.е. та программа, по которой партия реально жила и действовала при Сталине уже существенно разошлась с той Программы РКП(б) и книги "Азбука коммунизма", которая была официальным комментарием к этой программе, -т.е. с Программой РКП(б) в узком смысле этого слова.

Хрущев сделал попытку серьезной критики сталинизма, но она зашла в тупик, так как материалистический анализ объективной действительности был очень быстро сведен к сталиноедству, что способствовало консервации сталинизма в советском обществе как в виде неосталинизма Хрущева-Брежнева, так и в виде сталинистского догматизма как исторически обреченной попытки возвращения от следствия к причинам.

Подводя итоги, нужно сказать, что сегодня сталинизм во всех своих разновидностях безусловно реакционен, так как он консервирует тупиковые нормы партийной жизни, дезориентирует коммунистов в важнейших вопросах теории и истории, отталкивает от них современную социальную базу комдвижения. Неслучайно, поэтому, усиление кризисных явлений в российском и союзном комдвижении совпало по времени с отменой решений XX и XXII съездов КПСС на последнем съезде СКП-КПСС, и наоборот, чем больше современное комдвижение приобретает сталинское лицо, тем больше отворачиваются от него трудящиеся.

Сталинизм заслуживает серьезной и обстоятельной критики. Эта критика, однако, не должна сводиться к неотроцкистскому наклеиванию ярлыков или к реформистским ламентациям по поводу революционного насилия, не говоря уже о буржуазном очернительстве, - это должна быть "критика слева", которая должна идти по линии восстановления и развития теории Маркса и Ленина.

В этой связи хотелось бы отметить, что в необуржуазной России существует целый ряд факторов, которые приводят к определенной реанимации сталинизма. Важнейшими из них являются, во-первых, сильное распространение в нашем обществе мелкобуржуазной стихии, а, во вторых - культ вооруженного криминального насилия в сочетании с полной неспособностью государства и общества обуздать этот бандитский беспредел как снизу, так и сверху. Поэтому нечего удивляться тому, что для многих наших соотечественников единственным средством наведения порядка представляется массовое насилие, символом которого стал пресловутый "ГУЛАГ", ставший одним из лозунгов НБП. При всех этих факторах, однако, определенная часть вины лежит и на современных критиках сталинизма, пытающихся противопоставить буржуазной диктатуре безоружное самоуправление, а необуржуазному полуфашистскому государству - абстрактное гражданское общество и "чистую демократию".

Да, в том, в чем Людмила Булавка упрекала коммунистические партии, есть много правды, но это еще не вся правда. Попытки рабочих осуществлять контроль или даже управление предприятиями не будут иметь широкого распространения, пока они не будут обеспечены вооруженной силой хотя бы в виде рабочих дружин или охранных структур, работающих по договору с органами рабочего контроля и самоуправления. Только в этом случае демократические левые смогут перехватить у неосталинистов самый главный их аргумент - аргумент силы, необходимости революционного насилия, который сегодня почти полностью приватизирован неосталинистами, национал-большевиками и пр. представителями мелкобуржуазного революционаризма.

Более того, критикуя сталинизм как попытку возвести в закономерность, в ранг общего и теоретического то конкретно-историческое и национально-особенное, что было характерно для СССР именно как отклонение от закономерности, идеи Сталина заключали и продолжают заключать в себе мощное революционно-социалистическое содержание, реально отражающее стремление полупролетарских слоев к созданию некапиталистического общества, построенного на началах социализма в их примитивном понимании. Другими словами, прежде, чем критиковать неправду сталинизма, мы должны хорошо понять и усвоить его правду. И этому мы должны учиться у Маркса, который, критикуя Парижскую коммуну и ее руководителей, прежде всего показал ее огромное историческое значение как первой в истории попытки диктатуры пролетариата. Мы не должны забывать о том, что сталинизм был закономерной (как показано выше) формой реализации второй ее попытки. Я понимаю, что когда, напр., выступает тов. В.Е.Хазанов, он в своем отрицании коммунистичности Сталина вполне последователен, так как для него и период с 1917 по 1991 является не социалистическим, а госкапиталистическим, т.е. Сталин в этом случае предстает просто как символ и выразитель интересов неких госбуржуев, которым через несколько десятилетий зачем-то понадобилось стать буржуями частными (наверное чтобы опровергнуть закон концентрации капитала). Но я не понимаю, когда этот период не признают за диктатуру пролетариата ортодоксальные троцкисты на том основании, что пролетариат-де был под властью бюрократии. Бюрократия - это термин неклассовый, а социальный и профессиональный. Если уж соотносить ее с классовыми категориями, то это скорее всего ближе к мелкой буржуазии, которая, как известно, не является классом образующим формацию, склоняясь либо к пролетариату, либо к буржуазии. В данном случае у товарищей возникает сомнение, как мне кажется, потому, что они видят диктатуру пролетариата не в стадиально завершенной и качественно определенной ее форме, а наоборот, в форме извращенной, неразвитой, аномальной и т.д. Это, однако, не предлог для того, чтобы отказывать советскому периоду в такой характеристике, как диктатура пролетариата. Если исходить из того, что в широком смысле может быть вообще только две диктатуры: буржуазная и пролетарская - то нельзя отказываться от пролетарского характера сталинского государства, не впадая при этом в ошибку сторонников разнообразных теорий государственного капитализма.

Сергей Новиков, историк, член РКРП-РПК, участник международной ассоциации "Ученые за демократию и социализм".