РЕВОЛЮЦИЯ

Удел ничтожных душ —

жить тем, что в вечность канет!

Вперед взглянуть не смея,

они, подобно глине,

Хранят следы стареющего века,

Как мертвую окаменелость.

Я получил письмо из далекой Аризоны. Оно начинается сло­вами: «Дорогой товарищ». Оно кончается: «Да здравствует ре­волюция!» Отвечая своему корреспонденту, я тоже начинаю письмо словами: «Дорогой товарищ» и кончаю: «Да здравствует революция!» Четыреста тысяч американцев, около миллиона американцев и американок начинают в наши дни свои письма словами. «Дорогой товарищ» и кончают: «Да здравствует рево­люция!» Три миллиона немцев, миллион французов, восемьсот тысяч жителей Австрии, триста тысяч бельгийцев, двести пять­десят тысяч итальянцев, сто тысяч англичан и столько же швейцарцев, пятьдесят пять тысяч датчан, пятьдесят тысяч шве­дов, сорок тысяч голландцев и тридцать тысяч испанцев начи­нают в наши дни свои письма словами: «Дорогой товарищ» и кончают: «Да здравствует революция!» Все они — товарищи, революционеры.

По сравнению с такими многочисленными силами мелочью покажутся нам несметные полчища Наполеона и Ксеркса. И эти силы служат завоевательным целям революции, а не реакции. Кликните клич, и перед вами, как один человек, встанет семимиллионная армия, которая в условиях сегодняшней политической войны борется за овладение всеми сокровищами мира и за полное ниспровержение существующего строя.

О такой революции еще не слыхала история. Нет ничего об­щего между нею и американской или французской революцией. Ее величие ни с чем не сравнимо. Другие революции меркнут перед ней, как астероиды в сиянии дневного светила. Она един­ственная в своем роде — первая мировая революция в мире, который постоянно сотрясают революции. Мало того — первая попытка человечества создать организованное движение, которое должно охватить весь земной шар, всю нашу планету без остатка.

Эта революция во многих отношениях не имеет себе рав­ной. Это не внезапная гроза народного возмущения, которая отбушует к концу дня. Она родилась задолго до нас с вами. У нее своя история и традиции, а ее поминальный список усту­пает разве только многоименному календарю христианских мучеников. О ней уже написаны целые библиотеки — такой сокровищницы мудрости и знаний не создавала ни одна из пред­шествовавших революций.

Бойцы этой армии называют друг друга «товарищами» — товарищами в борьбе за социализм. И это не пустое, бессодер­жательное слово, которое роняют равнодушные уста. Оно спла­чивает в одну семью всех тех, кто шагает плечом к плечу под алыми знаменами восстания. Красное знамя, кстати, — символ братства, а не призыв к братоубийственной войне, как пред­ставляет себе перепуганный буржуа. Революционеров соеди­няет живая, горячая дружба. Это чувство сметает пограничные заставы, уничтожает расовые предрассудки; жизнь показала, что оно сильнее, чем пресловутое Четвертое июля, сильнее, чем хвастливый американизм наших предков. Французские и не­мецкие социалисты забывают об Эльзасе и Лотарингии и, когда в воздухе пахнет войной, выносят резолюции, в которых заяв­ляют, что как рабочие, как товарищи они не видят причин для взаимных разногласий. Лишь недавно, когда Япония и Россия столкнулись в смертельной схватке, японские революционеры обратились к своим русским товарищам со следующим письмом:

«Дорогие товарищи! Ваше правительство и наше недавно вступили в войну за свои империалистические интересы, но для нас, социалистов, не существует ни пограничных рубежей, ни расы, ни родины, ни нации. Мы — товарищи, братья и сестры, у нас нет оснований воевать друг с другом. Ваш враг — не японский народ, а наш милитаризм и квазипатриотизм. Па­триотизм и милитаризм — наши общие враги».

В январе 1905 года по всей Америке социалисты созывали массовые митинги для выражения сочувствия освободительной борьбе своих русских товарищей, а также для сбора денег, ибо это мускулы всякой войны. Собранные средства были по теле­графу переведены вождям революции.

И призыв к сбору денег, и горячий отклик на него, и самый текст призыва представляют разительный, наглядный пример международной солидарности. «Каковы бы ни были непосред­ственные результаты русской революции, — говорится в воз­звании,— социалистической пропаганде в этой стране она дала такой мощный толчок, какого не знает история современных классовых войн. Героическая борьба в России ведется почти исключительно силами рабочих под идейным руководством социалистов, а это лишний раз доказывает, что классово сознательный пролетариат стал авангардом всего освободитель­ного движения современности».

Перед нами семь миллионов товарищей, участников между­народного революционного движения, охватившего весь мир. Перед нами титаническая мощь восставшего человечества. С ней приходится считаться. Это великая сила. И это вместе с тем великая мечта, которую не вмещает ум человеческий. Революционеры — люди горячего сердца. Им дороги права лич­ности, дороги интересы человечества — и нисколько не дороги заветы мертвецов. Они отказывают мертвецам в повиновении. Их пренебрежение к господствующим предрассудкам и услов­ностям приводит в бешенство буржуа. Грошовые идейки и хан­жескую мораль буржуа они уничтожают смехом. Они намерены упразднить буржуазное общество с его ханжеской моралью и куцыми идейками, а в особенности теми, что выстроились под такими рубриками, как «Капиталистическая частная собствен­ность», «Выживание наиболее приспособленных» и «Патрио­тизм»— даже патриотизм.

Семимиллионная армия революционеров — такая грозная сила, что правителям и правящим классам есть над чем заду­маться. Клич этой армии: «Пощады не будет! Мы требуем всего, чем вы владеете... Меньшим вы не отделаетесь. В наши руки всю власть и попечение о судьбах человечества! Вот наши руки! Это сильные руки! Настанет день, и мы отнимем у вас вашу прави­тельственную машину, ваши хоромы и раззолоченную роскошь, и вам придется так же гнуть спину, чтобы заработать кусок хлеба, как гнет ее крестьянин в поле или щуплый, голодный клерк в ваших городах. Вот наши руки! Это сильные руки!»

Да, правителям и правящим классам есть над чем задумать­ся! Это революция. Семь миллионов — не выдуманные цифры, это живая сила армии рабочих. Ее боевая мощь в открытом поле — семь миллионов штыков. В цивилизованных странах — это семь миллионов избирателей. Вчера их было меньше. Завтра силы их возрастут. И это воины. Они хотят мира, но не боятся войны. Их цель — уничтожить капиталистическое общество и завладеть всем миром, на меньшее они не согласны. Если это позволяют законы страны они действуют мирными средствами, опуская в урну избирательные бюллетени. Если же законы страны этого не позволяют и если против них применяется на­силие, они и сами прибегают к насилию. На ярость они отве­чают яростью. Они сильны и не ведают страха. В России, на­пример, нет всеобщего избирательного права. Русское прави­тельство казнит революционеров. Русские революционеры уби­вают правительственных чиновников, на узаконенное убийство они отвечают террористическими актами.

Но тут революция вступает в новую знаменательную фазу — и об этом нашим правителям тоже следует задуматься. Обратимся к живому примеру. Я — революционер, что отнюдь не мешает мне быть нормальным, здравомыслящим человеком. И я говорю и думаю о русских террористах, как о своих това­рищах. Так думают наши товарищи в Америке и семь миллионов товарищей во всем мире. Грош цена была бы между­народному революционному движению, если бы мы не под­держивали наших товарищей во всем мире! Свидетельство его силы именно в том, что все мы поддерживаем русских террори­стов. Они не толстовцы, равно как и мы. Мы — революционеры. Наши товарищи в России создали так называемую «Боевую организацию». Боевая организация судила,  признала  винов­ным и приговорила к смертной казни министра внутренних дел Сипягина. 2 апреля 1902 года пуля настигла его в Мариинском дворце. Спустя два года Боевая организация приговорила   к смерти другого министра внутренних дел — фон Плеве, и так­же привела приговор в исполнение. Вслед за тем был составлен акт, в котором, перечислив все пункты обвинения, Боевая орга­низация заявляла, что несет всю ответственность за убийство фон Плеве. Этот документ — и тут я подхожу к   главному — был разослан социалистам всего мира и опубликован ими   в журналах и газетах. Главное же не в том, что социалисты про­явили отвагу и решимость, — главное в том, что опубликовать это заявление было для них самым простым и естественным де­лом, ибо для всех социалистов мира это был официальный доку­мент международного революционного движения.

Все   это — большие дни революции, согласен, но это факты. И мы напоминаем о них правителям и правящим клас­сам без запальчивости, без желания кого-то устрашить, но что­бы они уразумели суть и природу мировой революции. Сегодня революция требует того, чтобы с нею считались, она завоевала это право. Она утвердилась во всех уголках цивилизованного мира. Стоит только стране   приобщиться к цивилизации,   как она становится плацдармом революции. В Японии социализм появился вместе с машинами. На Филиппинах он высадился вслед за американскими солдатами. Не успели пушки отгре­меть на Кубе и в Порто-Рико, как там заработали социалисти­ческие комитеты. Но еще важнее то, что уж  если  революция вторглась в страну, она никогда не уйдет оттуда.   Напротив, день ото дня силы ее растут. В скромной безвестности начала она свою деятельность — с полвека назад. В 1867 году за со­циалистов во всем мире голосовали   30 000 человек. В 1871 — 100000. Только в 1884 году число их перевалило за полмил­лиона. В 1889 году оно достигло миллиона. С этого момента пополнения прибывают быстрее. В  1892 году за социалистов во всем мире был подан 1 798391 голос; в 1893 — 2585898; в 1895 — 3033718;  в   1898 — 4515591; в 1902 — 5253054; в 1903 — 6285374 и, наконец, ныне, в лето от рождества христова 1905-е, число избирателей, голосовавших за социалистов, превысило семь миллионов.

Дыхание революции коснулось и Соединенных Штатов. В 1888 году за социалистов здесь было подано только 2068 голосов, в 1902—127713, в 1904 — 435040. Что же раздуло искру в яркое пламя? Не кризис. Первые четыре года XX века считались благополучными, а между тем именно за это время свыше 300 000 человек влилось в ряды революционеров. Бро­сив вызов всему буржуазному обществу, они стали под крова­во-красное знамя восстания. Среди жителей Калифорнии, где живет автор этой статьи, каждый двадцатый — открыто заре­гистрированный член социалистической партии.

И вот что особенно важно понять. Это не стихийный, сле­пой бунт обездоленных, отчаявшихся масс, обезумевших от боли под бичом надсмотрщика. Социалистическая пропаганда обращается к разуму, она исходит из экономической необхо­димости, она в ладу с прогрессивным развитием человечества. Восстание отчаявшихся масс еще впереди. Революционер — не голодный, изнемогающий раб, копошащийся на дне социальной бездны, нет! Обычно это энергичный, крепкий рабочий, кото­рый знает, какая страшная участь ждет его и его детей, и не хочет с ней мириться. Отчаявшиеся еще не в силах сами поза­ботиться о себе, но о них есть кому позаботиться. И близок час, когда армия революционеров получит в их лице новые, мощные пополнения.

И вот что еще необходимо понять. Несмотря на то, что пред­ставители средних классов и свободных профессий примыкают к движению, — это прежде всего движение рабочего класса. Рабочий класс поднялся на борьбу во всем мире. Идет борьба. Рабочие всего мира — как класс борются с капиталистами всего мира — как классом. Так называемый «великий средний класс» все больше становится аномалией в этой социальной борьбе. Это гибнущие слои (что бы там ни говорили изворот­ливые статистики), и их историческая миссия — служить буфе­ром между классом рабочих и классом капиталистов — прихо­дит к концу. Все что им остается — это оплакивать свою судьбу, сходя с исторической сцены; и они оплакивают ее голосами на­ших популистов и демократов джефферсоновского толка. Борьба началась. Революция налицо. По всему миру восстают рабочие.

Естественно возникает вопрос: почему это так? Не прихоть же своевольного разума породила революцию? Прихоть не ро­дит единодушия. Необходимы глубокие причины для того, что­бы семь миллионов нашли общий язык, для того чтобы они от­вергли богов буржуазии, изверились даже в таком благород­ном чувстве, как патриотизм. Велик список преступлений, в ко­торых революционеры обвиняют капитализм, но мы рассмот­рим здесь лишь одно обвинение, на которое капитал никогда не мог и не сможет дать ответа.

Капитализм правил миром, и правил из рук вон плохо. Но правление его было не только бездарным. Оно было позорным, подлым, пагубным. Капитализму были даны такие преимуще­ства, каких не знал ни один класс в истории человечества. Он свергнул власть старой феодальной аристократии и основал современное общество. Подчинив себе материю и создав новый жизненный уклад, он заложил фундамент для некоей чудесной эры в жизни человечества, когда ни одному живому существу в мире не придется больше страдать от голода и каждому ре­бенку будет обеспечено образование и свободное развитие его умственных и духовных сил. Поскольку человек подчинил себе материю и создал новый жизненный уклад, все это станови­лось достижимым. Это была поистине великая возможность, но капитализм пренебрег этим даром богов. Ему помешали вос­пользоваться им слепота и жадность. Он предпочитал пробав­ляться грошовыми идейками и ханжескими сентенциями, он так и не раскрыл заплывших глаз, не умерил плотоядной алчности,— и провал, который он потерпел, был так же грандиозен, как та счастливая возможность, которую он в свое время упустил.

Но для буржуа все это — книга за семью печатями. Он как был слепым, так слепым остается и поныне. Ну что ж, сформу­лируем обвинение яснее, в выражениях резких и точных, не допускающих превратных толкований. Обратимся прежде всего к пещерному человеку. Это было примитивное существо. Череп у него был приплюснут, как у орангутанга, да и разума было не многим больше. Он жил во враждебной среде, смерть под­стерегала его на каждом шагу. Это был дикарь, не знавший еще употребления орудий и искусного ремесла. Его способ­ность добывать себе пищу равнялась, скажем, единице. Он даже не возделывал землю. Однако его природные способ­ности, которые мы приравняли к единице, позволяли ему от­стаивать свое существование в борьбе с кровожадными хищни­ками и добывать себе пищу и кров. Иначе и быть не может, — в противном случае он не размножился бы и не распростра­нился по всей земле и не оставил бы потомства, которое через много поколений породило и нас с вами.

Пещерный человек, чьи природные способности равнялись единице, не знал голода, во всяком случае не голодал систе­матически. Он жил здоровой жизнью, дышал чистым воздухом, всласть бездельничал, всласть отдыхал и находил время упраж­нять свою фантазию и выдумывать себе богов. Другими сло­вами, ему не приходилось повседневно и повсечасно надры­ваться на работе, урывая время даже от сна, чтобы хоть как-нибудь прокормиться. Его детям (это относится и к первобыт­ным дикарям) было даровано детство, беспечная пора игр и свободного развития.

А как живет современный человек? Возьмите Соединенные Штаты, богатую страну, пользующуюся всеми благами циви­лизации. В Соединенных Штатах десять миллионов живут в нищете. Нищетой мы называем такие условия существования, когда недостаток пищи и отсутствие нормального жилья под­рывают силы человека и снижают его работоспособность. В Со­единенных Штатах десять миллионов влачат полуголодное существование. В Соединенных Штатах десять миллионов исто­щенных, ослабевших людей. А это означает, что десять миллио­нов повседневно чахнут и гибнут физически и нравственно от недостатка пищи. Нет такого уголка в этой обширной, цивили­зованной, богатой стране, где мужчины, женщины и дети не терпели бы жестоких лишений. В больших городах, где они за­гнаны в трущобы, в гетто, изолирующие их от остального на­селения, сотни, тысячи, миллионы людей ведут поистине скот­ское существование. Ни один пещерный житель не голодал так безнадежно, как голодают они, не валялся в такой грязи, не гнил заживо, снедаемый ужасными недугами, не изнурял себя непосильной работой много, много часов в сутки.

В Чикаго женщины работают по шестьдесят часов в неделю. Шестьдесят часов в неделю они пришивают пуговицы к готово­му платью. Швейники-итальянцы в мастерских дамских нарядов получают тридцать центов в неделю, но заняты круглый год. Средняя недельная плата рабочих, заделывающих мужские брюки, — 1 доллар 31 цент, но они заняты в среднем 27,85 недель в году. Средний годовой заработок первой категории ра­вен 47 долларам, второй — 37 долларам. В семьях, где люди вынуждены довольствоваться таким заработком, дети не знают детства, и все от мала до велика обречены на полуголодное, скотское существование.

В противоположность своему пращуру, жителю пещер, со­временному человеку мало одного желания работать, чтобы до­быть себе пропитание и кров. Он должен сперва найти себе ра­боту, и поиски его зачастую безуспешны. Тогда положение его становится бедственным. Такие бедствия ежедневно регистри­руются нашими газетами. Приведем здесь несколько примеров этой нескончаемой летописи человеческих катастроф.

В Нью-Йорке жила одна женщина, звали ее Мэри Мид. У нее было три девочки: четырехлетняя Алиса, двухлетняя Джоана и годовалая Мэри. Мужу этой женщины долго не уда­валось найти работу. Семья голодала. Когда же, наконец, они лишились и угла и очутились на улице, Мэри Мид задушила годовалую Мэри, задушила четырехлетнюю Алису, пыталась задушить двухлетнюю Джоану и сама отравилась. Муж ее сообщил полиции: «Жена моя помешалась от постоянных ли­шений. Мы жили в доме № 160 на Стюбен-стрит, но на про­шлой неделе нас выгнали из квартиры. Я уже давно без работы и не мог прокормить семью. Дети ослабели от голода и по­стоянно хворали. У жены, глядя на них, разрывалось сердце».

«Министерство общественного призрения завалено пись­мами безработных; десятки тысяч людей нуждаются о помощи, которой оно не в силах им оказать» («Нью-Йорк Коммершнэл от 11 января 1905 г.).

Доведенный до отчаяния безуспешными поисками работы, современный человек дает в газету следующее объявление:

«К сведению врачей и бактериологов. Молодой человек, по­лучивший хорошее образование, безработный, предлагает себя в качестве подопытного животного любому врачу или бактериологу. Предложения адресовать: «Почтовый ящик № 3466» («Экземинер»).

«В прошлую среду некий Фрэнк Мэллин обратился в глав­ное полицейское управление с просьбой засадить его в тюрьму как бродягу. По заявлению Мэллина, он давно скитается в пои­сках работы и по заколу должен считаться неисправимым бро­дягой. Во всяком случае о« так изголодался, что его надо по­кормить. Судья Грэйм приговорил Мэллина к трехмесячному заключению» («Сан-Франциско Экземинер»).

В Сан-Франциско, в гостинице Сото-хауз, дом № 32 по 4-й улице, было найдено тело В. Г. Роббинса, отравившегося га­зом. В помещении обнаружен дневник, откуда мы приводим следующие выдержки:

«3 марта. Никаких видов на работу. Что же мне делать?

7 марта. Ни проблеска надежды.

8 марта. Десяток сухарей на 5 центов — все мое дневное питание.

9 марта. Отдал последние 25 центов за номер.

10 марта. Помоги мне, боже! В кармане 5 центов, и ничего не наклевывается. Что ждет меня? Голодная смерть или...?

Только что истратил последние пять центов. А что дальше? Воровать, просить милостыню или...? Никогда я не воровал, не просил милостыню, не знал, что значит подыхать с голоду. А сейчас я на краю гибели, единственный выход — смерть.

11 марта. Весь день какая-то слабость, к вечеру сильный жар. Последний раз ел вчера в полдень. Голова разрывается на части. Прощайте все!»

А каково приходится детям в нашей богатой, цивилизован­ной стране? В Нью-Йорке 50 000 детей каждое утро отправ­ляются в школу голодными. В этом же городе имел место слу­чай, о котором 12 января текущего года узнала вся страна: доктор 3. И. Дэниел, врач при больнице для женщин и детей, обнаружил среди своих пациентов полуторагодовалого ребенка, работающего в потогонной мастерской за пятьдесят центов и неделю.

В США на одних только текстильных фабриках надры­ваются на непосильной работе 80 000 детей. На Юге они рабо­тают по двенадцать часов в сутки и никогда не видят дневного света. Те, кто занят в ночной смене, спят днем, когда солнце изливает на землю свое живительное тепло, а занятые в днев­ной смене еще до рассвета становятся к машинам и только после захода солнца возвращаются «домой», в свои мрачные логова. В редких случаях заработок таких ребят превышает десять центов, самые маленькие получают пять-шесть центов в день. У малышей, работающих в ночной смене, глаза сли­паются от усталости, и надсмотрщик, чтобы они не заснули, брызгает им в лицо водой. Есть шестилетние труженики, у ко­торых за плечами годичный стаж ночной работы. Многие так истощены, что по утрам их не добудишься; на этот случай у фабрикантов есть погонщики — их дело объезжать верхом всю округу и, где угрозой, где уговорами, выгонять на работу ма­леньких страдальцев. Десять процентов этих детей больны туберкулезом, и все они без исключения маленькие инвалиды, искалеченные телом и душой.

Вот как Элберт Хоббард характеризует малолетних рабо­чих, занятых на текстильных фабриках Юга:

«Я хотел поднять одного из этих крошек, чтобы определить его вес. Но вся его тщедушная фигурка — тридцать пять фун­тов костей и кожи — забилась в моих руках в таком паниче­ском страхе, что я невольно выпустил свою ношу, и мальчик бросился завязывать оборвавшуюся нитку. Тогда я дотронулся до его плеча и показал ему серебряную монетку. Он тупо уста­вился на нее; я увидел морщинистое, иссохшее личико чуть ли не шестидесятилетнего старца, перекошенное страдальческой гримасой. Он не протянул руки за монетой, — он явно не знал, что это такое. На этой фабрике работает десятка полтора та­ких детей. Мой спутник, врач, уверял меня, что эти дети про­живут самое большее два года. Когда они умрут, на их место станут другие, охотники всегда найдутся. Обычно их уносит первое воспаление легких. Истощенный организм восприимчив к любой болезни, он не оказывает ей никакого сопротивления. Лекарства на них не действуют, обессиленная, поверженная, поруганная природа сдается без борьбы: ребенок впадает в за­бытье и вскоре умирает».

Так живет современный человек, так живут его дети в Соеди­ненных Штатах, самой богатой стране мира, пользующейся всеми благами цивилизации. Не надо забывать, что приведен­ные здесь примеры взяты наугад и что их можно множить до бесконечности. Нельзя также забывать, что то же самое верно и для любой другой цивилизованной страны. Но ведь пещерный человек не знал таких страданий. Что же случилось в мире? Может быть, увеличились опасности, угрожавшие нашим пред­кам? Или истощились способности пещерного человека, помо­гавшие ему добывать себе пропитание и кров? Может быть, те­перь они равны не единице, а половине или одной четверти? Нет, те опасности, которые подстерегали пещерного чело­века, отошли в область преданий. Для современных людей они больше не существуют. Все кровожадные хищники, угрожавшие человеку на заре его жизни, укрощены им или полностью уничтожены. Многие виды вымерли. Лишь кое-где, в отдаленных уголках мира, сохранились представители этих страшных вра­гов человека. Но они ему давно уже не страшны. Современный человек отправляется в эти отдаленные страны ради отдыха и развлечений — поохотиться на крупного зверя. Иной раз он даже сетует на то, что Настоящая дичь выводится в мире и скоро окончательно исчезнет с лица земли.

Нисколько не уменьшилась и способность человека добывать себе пищу И кров. Напротив, она возросла тысячекратно. Человек подчинил себе материю. Он проник в ее заповедные тайны и открыл законы, управляющие ею. Были созданы ска­зочные орудия и изобретены искусные ремесла, неизмеримо по­высившие способности человека и облегчившие ему борьбу за пищу и кров; появилось земледелие, горный промысел, фаб­ричное производство, все виды транспорта и связи.

Огромная пропасть лежит между пещерным человеком и теми искусными мастерами, которыми славился XVIII век. Но появление машин во много раз увеличило производительность труда рабочего. Когда-то требовалось затратить двести часов, чтобы погрузить сто тонн руды на железнодорожную плат­форму. Ныне — благодаря машинам — на это требуется лишь два часа. Бюро труда Соединенных Штатов издало следую­щую таблицу, показывающую, насколько за сравнительно ко­роткий период возросла производительность труда современного человека.

По данным того же Бюро труда, при новых, рациональных методах сельского хозяйства стоимость рабочей силы для по­лучения 20 бушелей пшеницы равна 66 центам — 3½ цента за каждый бушель. Такова была средняя стоимость рабочей силы, достигнутая в Калифорнии на образцовой ферме с площадью земли в 10000 акров. По данным Керрола Райта, 4½ миллиона сельскохозяйственных рабочих с помощью ма­шин дают такую продукцию, какая раньше потребовала бы ра­боты 40 миллионов человек. Австрийский ученый профессор Герцог считает, что при современных механизированных методах 5 миллионов рабочих могут постоянно снабжать всем необ­ходимым, включая также и некоторые предметы роскоши, 20 миллионов человек, работая всего лишь 4 часа в сутки.

Но если человек сумел подчинить себе материю, если его способность добывать себе пищу и кров возросла тысячекратно по сравнению со способностями его пращура, пещерного жи­теля, почему же миллионы современных людей так несчастны? Вот вопрос, с которым революционер обращается к правящему классу, к классу капиталистов. Но у капиталистов нет ответа на этот вопрос, и они никогда не смогут на него ответить.

Если способность человека добывать себе пищу и кров по сравнению с временами пещерного человека возросла тысяче­кратно, почему же десять миллионов американцев так плохо защищены от стужи и непогоды, почему   они   постоянно голодны? И если детей дикаря никто не принуждал работать, по­чему в Соединенных Штатах на одних только текстильных фаб­риках 30 000 детей вынуждены изнурять   себя   непосильным трудом?  Если детям дикаря никто не мешает играть и рез­виться, почему в США насчитывается   1 752 187   малолетних тружеников?

Этот  пункт  обвинения   нельзя   опровергнуть.   Капитализм плохо хозяйничал в прошлом, он плохо хозяйничает и сейчас. В Нью-Йорке каждое утро 50 000 ребят голодными уходят в школу, а между тем в том же Нью-Йорке 1320  миллионеров. Человечество, однако, бедствует не от того,  что   капиталисты создали себе огромные богатства; человечество бедствует от ­того, что огромнейшие богатства так и не были созданы. Эти богатства не были созданы потому, что методы капиталисти­ческой системы неразумны и расточительны. Класс капитали­стов, который в своей алчности и слепоте хватает все без раз­бора, лишь бы набить себе утробу, не только упустил данные ему возможности, он сделал все, чтобы их погубить. Его хозяй­ственные методы чудовищно расточительны. Не мешает еще и еще раз подчеркнуть это.

Признав, что современный человек живет хуже пещерного жителя, хотя его способность добывать себе пищу и кров воз­росла тысячекратно, мы с неизбежностью приходим к выводу, что хозяйственные методы наших современных правителей чудовищно расточительны.

При тех естественных ресурсах, которыми так богат наш мир, с теми машинами, которые уже изобретены человеком, при новых, разумных методах производства и распределения и столь же разумной экономии и бережливости рабочие, трудясь не больше двух-трех часов в день, могли бы накормить и одеть каждого, каждому обеспечить кров, каждому дать образование и даже некоторую толику роскоши и комфорта. Люди не знали бы больше нужды и лишений, их дети не чахли бы от непосиль­ной работы, мужчины, женщины и дети не жили бы по скотски и не умирали бы, подобно бессловесному скоту. Человек под­чинил бы себе не только природу, он перестал бы быть рабом машины. Освобожденные от забот о хлебе насущном, люди стремились бы к высоким и благородным целям. Их поступками не управлял бы голодный желудок. Их деятельность была бы естественной и увлекательной, как состязания школьников на первенство или веселые, затейливые игры детей; как труд уче­ного, бьющегося над открытием нового закона природы, и изо­бретателя, применяющего его на деле; как творчество худож­ника или скульптора, оживляющего холст или глину; как искусство поэта или государственного деятеля, поставленное на службу людям. Человечество ждал бы небывалый рас­цвет — духовный, интеллектуальный, эстетический. Жизнь че­ловека взыграла бы невиданно мощным прибоем.

Вот какие возможности были упущены классом капитали­стов. Если бы он был не так жаден и слеп, если бы он правил, как разумный, рачительный  хозяин, — человечество,   быть  мо­жет, узнало бы   счастливую   жизнь. Но класс   капиталистов обанкротился. Цивилизацию он превратил в бойню. И классу капиталистов нечего сказать в свое оправдание. Он знал, что делает. Его ученые и мудрецы не раз указывали ему на те воз­можности, которые он оставляет в небрежении. Эти полезные уроки  запечатлены  в  их книгах — ныне это  исчерпывающий обвинительный материал, накопленный веками. Но капитал не слушал своих мудрецов. Алчность заслоняла от него весь мир. Бесстыдно всходил он на трибуну и заявлял (как теперь заяв­ляет в наших законодательных собраниях), что труд младен­цев  и детей необходим для  того,  чтобы  обеспечить ему   его прибыли. Он убаюкивал свою совесть грошовыми идейками и ханжеской моралью,   предоставляя  человечеству все  глубже погружаться в трясину бедствий и отчаяния.  Короче говоря, класс капиталистов отверг все представлявшиеся ему возмож­ности.

Возможности эти по-прежнему налицо. Капитализм был под­вергнут испытанию и позорно провалился. Теперь остается ра­бочему классу испытать свои силы. «Но ведь рабочий класс не­способен управлять!» — протестуют капиталисты. «Не вам су­дить об этом, — возражает им рабочий класс. — Если вы про­валились, это не значит, что то же самое будет с нами. Во вся­ком случае, мы попытаемся. Семь миллионов заявляют вам это. Что вы можете на это возразить?»

В самом деле, что могут возразить на это капиталисты? До­пустим, что рабочий класс не способен управлять. Допустим, что его требования и обвинения воздвигнуты на песке. Но семь миллионов революционеров не так легко сбросить со сче­тов. Их существование — неоспоримый факт. Их вера в свои силы, их сознание своей правоты — неоспоримый факт. Их неудержимый рост — неоспоримый факт. Их намерение разрушить современное общество до основания — неоспоримый факт, точно так же как их решение завладеть всем миром с его бо­гатствами, его техникой и взять в свои руки всю власть. Кроме того, неоспоримый факт, что рабочий класс многочисленнее класса капиталистов.

Наша революция — это революция рабочего класса. Мо­жет ли класс капиталистов в своей ничтожной малости противо­стоять мощному прибою такой революции? Что может он ему противопоставить? Какие в его распоряжении силы? Ассоциа­ции предпринимателей,  законы   против   забастовок,  судебные взыскания, ведущие к ограблению профсоюзов, громкие вопли и тайные интриги против закрытых мастерских¹, ожесточенное и бессовестное сопротивление требованиям восьмичасового рабо­чего дня, яростные кампании против любого законопроекта об охране детского труда, лихоимство и взяточничество в каждом муниципальном совете, кулуарные махинации и подкуп во всех законодательных органах страны, штыки, пулеметы, полицей­ские дубинки, штрейкбрехерские организации и банды вооружен­ных сыщиков — вот те преграды, которые капитал возводит на пути растущего прибоя революции, в тщетной надежде, что эти с позволения сказать твердыни заставят ее обратиться вспять. Класс капиталистов так же не видит сегодня нарастающей угрозы революции, как не видел вчера счастливой возможно­сти, ниспосланной ему богами. Он не чувствует всей шаткости своих позиций, он недооценивает мощь и превосходство ата­кующих его сил. Он по-прежнему благодушествует, пережевы­вая свои ханжеские сентенции и куцые идейки, и не упускает случая поживиться на чужой счет.

Ни один низвергнутый класс, так же как ни один власти­тель, не сумел оценить по достоинству сил революции, которая впоследствии его свалила. То же самое происходит и с клас­сом капиталистов. Вместо того чтобы ослабить произвол и тиранию и этим отсрочить свою гибель, вместо того чтобы пойти на уступки хотя бы в самых наболевших вопросах, капиталисты озлобляют рабочих, толкая их в объятия революции. Каждая разгромленная забастовка, каждый судебный иск, покушаю­щийся на средства профсоюзов, каждая наглая вылазка про­тив принципа закрытых мастерских гонят все новых и новых рабочих — сотнями и тысячами — в лагерь революции. Пока­жите рабочему все бессилие его профсоюза, и он обратится в революционера. Сломите забастовку средствами судебного тер­рора, опишите по гражданскому иску его страховую кассу — и рабочий заслушается песен революции; а тогда уже ничем не заманишь его обратно, в политические партии капиталистов.

¹ Закрытые мастерские в США — предприятия, куда прини­маются на работу преимущественно организованные рабочие, члены про­фессиональных союзов. (Прим. ред.)

Мерами пресечения нельзя пресечь революцию, а это все, чем способен ответить на нее правящий класс. Правда, во­дятся у него и кое-какие идейки, которые верно служили ему встарь, но они давно выдохлись и потеряли силу. Свободы от 4 июля по образцу «Декларации независимости» и француз­ских энциклопедистов сегодня едва ли кого-нибудь удовлетво­рят. Да и что они могут сказать рабочему, который познако­мился с полицейской дубинкой, или же видел, как суд загра­бастал кассу его профсоюза, или же сам очутился на улице, вы­тесненный с фабрики новой машиной? Хваленая конституция Соединенных Штатов тоже сильно слиняла в глазах рабочего, за которым полицейские охотятся, как за зверем, рабочего, ко­торого, противно всем статьям конституции, выслали из Коло­радо. Пусть газеты твердят ему, что облавы и высылки — спра­ведливые и законные мероприятия, вытекающие из конститу­ции, — рабочему от этого не легче. «К чертям такую конститу­цию!» — скажет он,— и вот перед вами еще один революцио­нер, распропагандированный самими капиталистами.

Короче говоря, в своем ослеплении капиталисты ничего не делают для того, чтобы отсрочить свою гибель, — напротив, сами же ее ускоряют. У капиталистов нет за душой ничего чи­стого, благородного, живого. То, что предлагает людям рево­люционер, исполнено благородства и чистоты, овеяно дыханием жизни. Он предлагает им верное служение, бескорыстие и муче­ничество — все то, что волнует воображение народа горячим, почти религиозным стремлением к добру.

Но с каждым революционер говорит на его языке. В его распоряжении факты и цифры, научные обобщения и экономические выкладки. Рабочему, который думает только о себе, ре­волюционер доказывает с трезвостью математика, что новый строй изменит его жизнь к лучшему. Если же это человек со­всем другого склада, если он привержен добру, если в нем неугасимы дух и разум, — революционер дает ему то, чем живы дух и разум, чего нельзя перевести на доллары и центы, что доллары и центы не в силах пригнуть к земле. Революцио­нер бичует зло и неправду, он — заступник правды. И превыше всего — из уст его льется извечная песнь свободы, заветная песнь всех стран, всех поколений, всех народов!

Мало кто из капиталистов видит приближение революции: глупцам не разглядеть ее сослепу, другим глаза застилает страх. Это все та же старая истина об обреченных правящих классах, слепо идущих навстречу гибели. Распираемые вла­стью и богатством, опьяненные своим величием, разомлев от праздности и роскоши, эти трутни вьются над медовыми со­тами, пока работницы-пчелы не налетят со всех сторон, чтобы избавить мир от разъевшихся лодырей.

Президент Рузвельт смутно угадывает революцию, но, устрашенный ею, предпочитает играть в прятки. Он говорит:

«Прежде всего надлежит помнить, что в сфере политики классовая  вражда — еще  большее  зло,   она   несравненно  пагубнее и разрушительнее для благоденствия нации, чем все оттенки расовой и религиозной вражды».

Классовая вражда в сфере политики — величайшее зло, по мнению президента Рузвельта. Но классовая вражда в по­литике — это заветный лозунг революционеров. Классовая борьба в сфере экономических отношений не должна затихать, говорят они, но необходимо перенести ее также и в сферу по­литики. «В этой борьбе, — говорит их лидер, Юджин Дебс, — нет добрых капиталистов и злых рабочих. Но каждый капита­лист— ваш враг, и каждый рабочий — друг».

Это и есть классовая вражда в сфере политики в полном смысле этого слова. Эго революция. В 1888 году Соединенные Штаты насчитывали 2000 таких революционеров, в 1900 — 127000, в 1904 — 435000. То «зло», на которое сетует прези­дент Рузвельт, ширится и растет в Соединенных Штатах. Еще бы! Ведь это ширится и растет революция.

Бывает и так, что то тут, то там какой-нибудь зоркий на­блюдатель вдруг спохватится и завопит. Но его предостерегаю­щий голос — это голос в пустыне. Ректор Гарвардского универ­ситета Элиот недавно испустил такой вопль в пустыне. «Я вы­нужден придти к заключению, — констатировал он, — что ни­когда еще социалистическая   опасность не представляла   для Соединенных Штатов такой угрозы, ибо никогда еще она не выступала так организованно. Вся беда в том, что социалисты укрепились в наших профсоюзах».  Капиталисты   же,   вместо того чтобы внять этому предостережению, с еще большим азар­том сколачивают свои штрейкбрехерские организации и гото­вятся в поход  против  принципа  закрытых  мастерских, этого возлюбленного детища профсоюзов. Но если поход их и увен­чается победой — это означает, что капиталисты только сокра­тят отпущенные им историей   сроки. Это все та   же   старая истина, она подтверждается вновь и вновь. Захмелевшие трутни жадным роем вьются над медовыми сотами.

Но забавнее всего поведение американской прессы. Не знаешь только — смеяться или плакать. Прежде всего вас по­ражает полнейшее отсутствие чувства собственного достоинства у этих двуногих. Доктринерские утверждения в устах невежды вызывают дружный хохот богов, людям же впору плакать. Осо­бенно усердствуют американские журналисты (по крайней мере большинство). Такие доморощенные истины, как: «Знай свое место» или «Люди не равны и не свободны от рождения», из­рекаются ими с глубокомысленным видом, словно это новей­шие откровения человеческого разума. Их жалкие рассужде­ния о революции показывают уровень понимания, проститель­ный только школьнику. Прихлебалы капиталистов, они обрабатывают общественное мнение в угоду своим хозяевам. Оша­лелые, они тоже вьются над медовыми сотами.

Разумеется, это относится лишь к большинству нашей жур­налистской братии. Сказать так обо всех — значило бы подвер­гнуть человеческий род слишком жестокому поношению. Да это было бы и неверно, потому что там и сям можно встретить газетчика с совершенно нормальным зрением, но только, не же­лая расставаться с жирными гонорарами, он предпочитает хра­нить свои знания про себя. Во всем, что касается социологии и научного обоснования революции, наш рядовой журналист по меньшей мере на поколение отстал от века. Интеллектуальный байбак, он верит только тому, в чем все давно уже уверились, и не без гордости подчеркивает, что он — консерватор. Опти­мист поневоле, он принимает за должное то, что есть. Револю­ционер давно от этого отказался. Он видит не то, что должно быть, а то, что есть, — а это, как правило, совсем не  то, что должно быть.

Но вдруг на газетчика находит прозрение: словно спро­сонья протирает он глаза, видит перед собой революцию и в припадке наивного возмущения разражается тирадой, вроде той, какую мы недавно прочитали в «Чикаго Кроникл»: «Аме­риканские социалисты — это самые настоящие революционеры. Они знают, что они революционеры. Не мешало бы и всем нам понять это!» Сделав такое умопомрачительное открытие и про­кричав о нем на весь мир, автор еще долго распространяется о том, что мы — не к ночи будь сказано — революционеры. Но позвольте, разве все эти годы мы не кричали миру, что мы ре­волюционеры? И попробуйте помешать этому!

Давно прошло время для таких умонастроений: «Револю­ция— это ужас! Сэр, с этим навсегда покончено», или не ме­нее знакомая нам точка зрения:   «Социализм — это   рабство! Сэр, человечество никогда не пойдет на это!» Прошло время для дискуссий, теорий и смутных мечтаний! Вопрос больше не подлежит обсуждению! Революция — неоспоримый факт. Ре­волюция — налицо. Семь миллионов революционеров, не давая себе ни отдыха ни срока, организованно несут в массы учение о революции, пламенную проповедь братства людей. И это не только холодные экономические выкладки, это и новая рели­гия, проповедуемая с жаром апостола Павла и Христа. Класс капиталистов осужден. Его власть не привела ни к чему хо­рошему, надо отнять у него власть! Семь миллионов рабочих заявляют, что они объединят вокруг себя весь рабочий люд и свергнут капитализм. Революция налицо! Попробуйте оста­новить ее!

Январь 1908 г.

© (составление) libelli.ru 2003-2020