347

В последние тридцать лет интеллигенция ни о чем так много не говорила, как об общине, и все-таки происхождение современной рус­ской общины с периодическими переделами земли осталось для нее неясным. Община представляет собою плод самых симпатичных сторон народного духа — вот все, что знает и что беспрестанно повторяет наша интеллигенция. Историческая наука изображает дело менее чувствительно, но зато более точно.

Периодических переделов пахотной земли, подобных существую­щим в нынешней России, не знала наша древняя сельская община, воз­никшая на развалинах родового быта, который, - не во гнев почтен­ным теням славянофилов, — существовал у русских славян, как и повсюду. Пахотная земля составляла неотъемлемую и нераздельную собственность крестьянского, иногда очень многочисленного семей­ства. Происходившие по тем или другим поводам переверстки не изме­няли размеров принадлежавшей каждой данной семье поземельной собственности, они только перемещали ее в пространстве. Но по мере развития государственной власти и чисто восточного деспотизма царей дело принимало иной оборот. Прикрепленные к земле крестьяне утра­тили свое исконное право на нее; она стала считаться не крестьян­ской, а государственной, или, точнее, государевой собственностью. Вве­дение подушной подати нанесло последний удар старому порядку. Если «тяглая» земля принадлежит не крестьянам, а государю, если каждая попавшая в ревизию «душа мужеского пола» обложена нало­гом, то отсюда, по справедливому замечанию г-жи Ефименко, неиз­бежно следует тот «естественный вывод, что государство обязано обес­печить за каждою душой возможность платить путем наделения ее землею». Излишне прибавлять, что для государства речь шла соб­ственно не об «обязанности», а о простой экономической выгоде, — это ясно само собой. «Когда каждый крестьянин будет поселен и удо­вольствован пашенною землею, сенными покосами и прочими уго­диями, — рассуждал один воевода прошлого века, — тогда уже не будет иметь причины только из одного (как ныне есть) дневного пропитания меж двор скитаться, но и под страхом, не только о своем доме и о пропитании, но и о заплате подушных денег всячески стараться и прилежать должен». Но в Петербурге и без воеводы хорошо знали, как выгодно будет государству, когда земельный надел даст каждой ревиз­ской душе возможность «прилежать о заплате подушных денег». Пра­вительство энергично занималось «генеральным поравнением» («чтобы у них, крестьян, земли на душу сколько кому следует уравнительно

348                                                                                               

было»). Напрасно ходатайствовали крестьяне «о неотъеме от них ста­ринной их владеемой земли», — их прошения оставлялись без внима­ния. Нередко дело доходило до открытого сопротивления властям. Крестьяне восставали против новых порядков, «собравшись многолюд­ственно, с дубьем и дрекольем». Их усмиряли и «забирали» военные команды, им «чинили нещадное батожьем наказание». В конце концов правительство, разумеется, добилось своего, крестьяне покорились, новые «устои» землевладения были заложены и упрочены. Они соста­вили прочнейшую основу всего нашего государственного порядка.

Там, где правительство не прибегало к прямому насилию для введения новой формы общины, оно достигало своей цели косвенным путем соединенного действия круговой поруки и несоразмерных с доходностью земли платежей. Обязанные платить за малоземельных недоимщиков, многоземельные крестьяне находили выгодным прибе­гать к периодическим переделам земель, чтобы таким образом возна­граждать себя за уплату недоимок. Так совершались «добровольные переходы к общинному землевладению» в некоторых, и именно наи­более бедных уездах Черниговской губернии *).

Легко понять, что помещикам «генеральное поравнение» было не менее выгодно, чем правительству. «Удовольствовать крестьян зем­лей» значило обеспечить рабочие силы крепостных душ. Вот почему мы видим, что еще в тридцатых и сороковых годах нынешнего столетия помещики вводят периодические переделы земель в таких местностях Малороссии, где их раньше не было.

Наделяя (за деньги, конечно, и притом за очень большие деньги) «освобожденных» в 1861 г. крестьян землей, правительство руковод­ствовалось интересами казначейства: безземельный крестьянин пред­ставлял бы собой слишком сомнительную платежную силу. Цепь, при­вязывавшая к земле крестьянина, не была разрублена. Но после крым­ского погрома правительство убедилось, что ему нужны не одни только крепкие земле крестьяне. Была признана очень нужной, пу­стившая к тому времени довольно глубокие корни, крупная промышлен­ность, требовавшая свободных «рук». Приходилось идти на уступки. Державшая крестьянина привязь были удлинена ровно настолько, чтобы он мог поработать не на одно только казначейство, но также и

*) Смотри об этом у Кейсслера в третьем томе его сочинения: «Zur Geschichte und Kritik des bäuerlichen Gemeindebesitzes in Russland», стр. 56—60. Кейсслер был едва ли не первым (в 1876 г.) писателем, высказавшим вышеизложенную теорию происхождения современной общины с переделами. Чичерина считать нельзя, так как он не имел никакого понятия о древних формах землевладения в России.

349

на капиталистов и на помещиков. Все законоположения о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости, испытали на себе влияние этой сделки. Правительство не устраняет общины с переделами, но в то же время издает ряд законов, ведущих к ее разложению. Она надеется, что такая двойственность «удовольствует» и казначейство, и предпри­нимателей. В течение некоторого времени могло казаться, что дей­ствительность не обманет его ожиданий. Бедность крестьян заставляла их продавать свою рабочую силу за самую ничтожную плату, которая, немедленно и отбиралась у них почти целиком, в виде всякого рода на­логов. Но уже с конца шестидесятых годов можно было заметить, что придуманная освободителями «хитрая механика» имеет в высшей сте­пени важный недостаток: беспощадно разоряя крестьянина, она тем самым причиняет возрастающее оскудение казначейства. В семидеся­тых годах этот недостаток сделался еще заметнее. Даже слепоро­жденные «государственные младенцы» стали, по-видимому, сознавать, что дело идет не ладно, что экономическая основа царизма расшаты­вается, что из-под его ног начинает ускользать почва. Но, разумеется, не эти младенцы могли бы дать иное направление естественному ходу экономического процесса.

И замечательное дело: разложение крестьянского хозяйства пошло с очевидным и постоянно возрастающим ускорением, в особен­ности с тех пор, когда царская политика окончательно и бесповоротно свернула в сторону реакции. В 1881 году вступил на престол Але­ксандр III, который торжественно объявил, точнее сказать - за ко­торого торжественно объявили: «правительство идет, встаньте, господа!». Публика «встала» — и что же увидела она, какое зрелище представлялось ей в течение всего царствования нового самодержца? Разрушение экономической основы царизма — мучительный, тяжелый процесс, который становился тем мучительнее и тем тяжелее, чем более росло усердие охранителей. Россия уже не оправлялась после не­урожая 1880 года, да при существующих условиях она и не могла оправиться. Уже в 1882 году поступление прямых налогов оказалось на 5 мил. рублей ниже «сметных предположений» и на один миллион ниже поступления предшествовавшего 1881 года. В 1883 г. многие гу­бернии вынуждены были просить продовольственные ссуды, так как урожай этого года местами был посредственный, а местами и вовсе плохой, даже по официальным сведениям. Последующие годы только ухудшили общее положение дел. «Царское правительство приходит слишком поздно, — неуклонно отвечала экономия на торжественные

350                                                                                                       

возгласы реакционеров. Экономическое банкротство или свержение абсолютизма — таков единственный выбор, представляющийся совре­менной России». Мы остались глухи к голосу экономии. Мы «разоча­ровывались» и «унывали» в то время, когда надо было действовать, когда надо было бороться и когда за успех борьбы ручалась несокру­шимая сила истории. Что же мы выиграли своим смирением? Решило ли оно страшный вопрос, стоявший перед нами? Десяти лет реакции достаточно было для того, чтобы привести наше отечество на край погибели. Напрасно земства рекомендуют теперь крестьянам улучшен­ные способы обработки земли; напрасно толкуют они о «глубоко-захватывающем плуге». Кто даст денег на покупку таких плугов? Чем приводить их в движение? Как выкупить земли, заложенные и пере­заложенные Разуваевым? Не напоминают ли наши земские радетели доктора, который уверял умиравших от холода и голода бедняков, что в холодное время нужно:

Как можно теплей укрываться,

И тут же совет рассудительный дал

Здоровою пищей питаться.

Сами крестьяне гораздо лучше понимают свое современное эко­номическое положение.

- А хозяйство как же? спросил корреспондент «Нового Вре­мени»   крестьян, шедших из голодной местности на заработки.

— Да уж хозяйства решились. Что уже говорить! Какое хозяй­ство без лошадей? Хоть бы жен и детей прокормить.

«Одновременно, на всем пространстве бедствующих губерний, словно электрическая искра, пронеслась уверенность в невозможности дальнейшей борьбы, — говорит г. Шарапов в той же газете. И странное дело! Пр9дажа скота и лошадей приобрела характер не столько личной необходимости в деньгах или невозможности прокормить, сколько чи­сто эпидемический характер: все продают».

Нечего и говорить: теперь, когда, по расчетам местных жителей, на 50 душ крестьян в голодающей России останется одна лошадь, на 40 душ одна корова, дальнейшая борьба с природой за свое существо­вание стала совершенно невозможна для крестьянина. Чтобы вывести его из нужды, необходимо изменить общественные условия земледелия.

Голод 1891 года делает невозможным дальнейшее существование нашего государственного строя. Это почти одинаково хорошо сознается как в обществе, так и в «правящих сферах». Теперь даже губернаторы говорят о необходимости изменения нашей податной системы, этого

351

источника крестьянского порабощения. По словам «С.-Петербургских Ведомостей», «в правительственные учреждения представлена записка одного из губернаторов Поволжского края, в которой указывается на необходимость перейти на будущее время к новой организации платежа податей. Признавая бедственное положение населения большинства гу­берний, происходящее вследствие громадной его задолженности, губер­натор указывает на то, что главною причиною служит необходимость уплаты недоимок, заставляющая крестьян продавать свой хлеб почти за бесценок. В видах борьбы с этим злом, губернатор предлагает при­нимать от крестьян зерно в счет государственных, земских и иных пла­тежей». Орган г. Суворина «Н. В.» (16 окт.) находит, что «ничего не­осуществимого губернаторский проект собою не представляет». Не желая спорить с ним по этому поводу, мы заметим только, что превра­щение денежных податей в натуральные далеко не означает освобожде­ния крестьянина от крепостной зависимости по отношению к государ­ству. Напротив, если бы оно было осуществлено, оно привело бы к еще большему закрепощению крестьянина, к еще большему вмешательству администрации в его хозяйственную жизнь. А во что может обойтись крестьянину это вмешательство, показывают, например, просветитель­ные подвиги могилевского помпадура.

Этот почтенный администратор решил, во-первых, заняться улуч­шением породы крестьянских лошадей. Сказано — сделано. На по­купку заводских жеребцов взыскано в 4-х уездах по 33 коп. с надела; на содержание их «предложено» вносить ежегодно по 22 копейки с та­кой же хозяйственной единицы. «Это предприятие... не обошлось, однако, к сожалению, без некоторых промахов, тяжко отозвавшихся на населении, — скромно говорит корреспондент («Р. В.» № 215). Случ­ные дворы поставлены под надзор крестьянских присутствий и местной полиции. Пользование жеребцами является не правом крестьян, а по­ставляется им в непременную обязанность; крестьяне водят своих кобылиц на дворы не по собственному желанию и усмотрению, а по наряду, следовательно, зачастую тогда, когда это не имеет смысла. Дабы дело улучшения породы происходило без замедления, в некото­рых уездах, напр. в Могилевском, по распоряжению уездной админи­страции, уничтожены все крестьянские жеребцы; водить на дворы своих кобылиц крестьянам приходится иногда верст за 40, в весеннюю ро­степель, что далеко не легко». Но заботливость мудрого администра­тора не ограничилась этими мудрыми мероприятиями. Он предпринял не более и не менее как замену трехпольного крестьянского хозяй-

352

ства — шестипольным. Вводиться эта новая мера будет губернскими по крестьянским делам присутствиями, по раз навсегда установленному шаблону. «Члены крестьянских присутствий настолько завалены рабо­той каждый по своему ведомству, — продолжает тот же корреспон­дент, — что вникать в хозяйственные условия каждого селения — они не имеют времени, да зачастую и знания их не достаточны; поэтому при такой постановке дела шаблон, пожалуй, и необходим, но резуль­таты применения его могут быть и очень печальны; сомневаться же в наличности нужных технических знаний у членов крестьянских при­сутствий более чем позволительно... Принудительная ломка всего сельскохозяйственного уклада крестьянского населения была бы тогда только допустима, если бы она основывалась на техническом и эко­номическом расчете такой точности и приспособленности к частные условиям хозяйства каждого населения, что исключала бы возмож­ность ошибки и связанного с нею убытка для и без того небогатого белорусского земледельца... В нашем случае нет и следа правильного и точного расчета. Поэтому на первых же порах встретятся крупные промахи. На один из них можно указать уже и теперь. Крестьяне, согласно предписанию, посеяли клевер на семена на огородах. Кре­стьянские огороды всегда очень сильно удобрены; поэтому клевер разовьется очень роскошно, поляжет и перепутается, даст массу корма, но на семена годиться не будет, так как сильное развитие зеленых частей растения мешает обильному семяношению и препятствует рав­номерности созревания семян. Первый блин выйдет непременно комом; этого же обязательно следует избегать в каждом деле, а тем более в таком, где ломается хозяйство всего населения не по его доброй воле, а по предписанию; а ведь от хозяйства крестьянина зависит его благосостояние».

Нет, не шестипольная система и улучшенное коневодство, на­саждаемые мощною рукою помпадуров, спасут Россию от конечного разорения: минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь!

Сознание необходимости общественной самодеятельности начи­нает проникать и в нашу легальную литературу, которая все чаще и чаще заговаривает теперь об обязанностях «общества» и перед самим собою, и перед трудящейся массой. «Голод — великий урок, говорят «Новости». Надо во что бы то ни стало суметь им воспользоваться... Точно так же как тридцать пять лет тому назад севастопольская кам­пания выяснила нам дурные стороны нашей жизни и послужила пово-

 353

дом к ее исправлению, нынешнее народное бедствие должно послужить к нашему вящему отрезвлению и обновлению»   (№ 274).

Совершенно верно, господа. Нынешнее бедствие заставляет не­вольно вспоминать о севастопольском погроме, положившем конец «незабвенной» николаевщине. К сожалению, ни в «Новостях» и ни в каком другом органе русской легальной печати мы не нашли даже отдаленного намека на важнейшую отличительную черту переживае­мой нами эпохи. Севастопольское поражение выдвинуло на очередь такие реформы нашего общественного быта, которые — худо ли, хорошо ли — в состоянии было предпринять и выполнить салю прави­тельство. Да и эти реформы предприняты были лишь под давлением общественного мнения. Теперь не то. Теперь история настоятельно требует от нас таких действий и реформ, на исполнение которых у царского правительства не хватит ни уменья, ни — тем менее — охоты. Теперь необходимо:

1)  Немедленно найти средства   для   продовольствия сорокамил­лионного населения пострадавших от неурожая губерний и для  по­мощи рабочему классу, бедствующему от причиненной неурожаем без­работицы. Для этого нужно, по умеренному расчету, от 300 до 400 мил­лионов, которых, разумеется, нам никогда не дождаться от г. Вышне­градского.

2)  Помочь русскому крестьянству восстановить свое земледель­ческое хозяйство, в конец разоренное многовековым грабежом, прак­тиковавшимся помещиками и царскими чиновниками.

3)  Сверху до низу переделать нашу финансовую систему, всею своею тяжестью лежавшую до сих пор на спине крестьянина.

Эти реформы могут быть предприняты лишь по почину всей рус­ской земли и осуществлены лишь при ее деятельном участии. Осуще­ствите их — и вы похороните русский царизм. Но никакое правитель­ство никогда еще не поднимало на себя руки. Поэтому, ничего не ожи­дая от царизма, надо действовать вопреки ему. Все честные русские люди, которые, не принадлежа к миру дельцов, кулаков и русских чи­новников, не ищут своей личной пользы в бедствиях народа, должны немедленно начать агитацию в пользу созвания Земского Собора, дол­женствующего сыграть роль Учредительного Собрания, т. е. положить основы нового общественного порядка в России.

Разумеется, в деле подобной агитации непременно должны обна­ружиться партионные и фракционные различия, существующие в среде людей революционного или оппозиционного образа мыслей. Но эти

354                                                                                                       

различия ничему не помешают. Пусть каждая партия и каждая фрак­ция делает дело, подсказываемое ей ее программой. Результатом раз­нородных усилий явится новый общественно-политический строй, ко­торый во всяком случае будет большим приобретением для всех пар­тий, кроме достаточно уже опозорившейся партии кнута и палки.

То, что мы предлагаем здесь, есть не утопия, измышленная из­гнанником, оторванным от родной почвы, а насущное, неизбежное дело. Вы можете, если хотите, осмеять наше предложение сегодня. Но ваша апатия не разрешит страшного вопроса. Если не теперь, то через год, если не через год, то через несколько лет вам придется считаться с этим вопросом. И тогда, как и теперь, перед вами будет лежать толь­ко один путь действий борьба с царизмом. И чем раньше вступите вы нa него, тем больше выиграет вся Россия. Полное экономическое разорение нашей страны может быть предупреждено лишь полным по­литическим ее освобождением!

3/15 января 1892.

© (составление) libelli.ru 2003-2020