433

XIII

Теперь мы достаточно знаем психологию «богостроителей» декадентского пошиба для того, чтобы окончательно выяснить себе, до какой степени немыслимо сочувствие освободительному движению рабочего класса со стороны этих господ. В психоло­гии голодного пролетария они видят лишь мещанство. Я уже сказал, что это объясняется прежде всего их непобедимым, хотя и бессознательным сочувствием к тому «мещанскому» экономи­ческому порядку, который услужливо освобождает их от докуч­ной необходимости жить трудами рук своих. В их презрении к «мещанству» голодного пролетария обнаруживается мещан­ство — истинное, неподдельное мещанство! — сытого буржуа. Теперь мы видим, что их мещанство обнаруживается также и с другой стороны. Оно выражается в том крайнем индивидуализме, благодаря которому делается невозможным не только сочув­ствие их к пролетариату, но даже и их взаимное понимание. Драгоценное «я» каждого из них осуществляет философский идеал Лейбница: оно становится монадой, «не имеющей окон наружу» ².

Представьте же себе теперь, что такая монада, сделавшаяся богомольной под влиянием нестерпимой скуки жизни и непре­одолимого страха смерти, которая грозит уничтожением все

434

тому же драгоценному «я», решается, наконец, покинуть свою «башню из слоновой кости» ¹. Она, прежде занимавшаяся «тринадцатым числом» и проповедовавшая искусство для искус­ства, теперь с благосклонностью обращается к нашей юдоли плача и задается целью заново перестроить взаимные отношения людей. Короче, вообразите, что монада, «не имеющая окон наружу», переносится порывом исторической бури в «стан революции». Что предпримет она там?

Нам уже известно, что она окропит экономические стремле­ния современного борющегося человечества святой водой своего нового благочестия и окурит ладаном своей «новой» мистики. Но она не ограничится этим, она захочет переделать названные стремления сообразно своему собственному душевному складу. Современное освободительное движение рабочего класса есть движение против эксплуатирующего меньшинства. Сила участников этого движения заключается в их солидарности. Их успех предполагает в них способность жертвовать своими частными интересами интересам целого. Пафосом этой борьбы является самоотвержение. Но монада, «не имеющая окон на­ружу», не знает самоотвержения. Подчинение интересов частей интересам целого представляется ей насилием над личностью. Ей антипатична масса, которая, по ее мнению, грозит ей «ано­ниматом». Поэтому она никогда не заключит искреннего и прочного мира с социалистическим идеалом. Она будет отвергать его, даже невольно ему уступая.

Мы видим это на примере г. Минского. Г-н Минский делает на словах много уступок современному социализму, но на деле все его симпатии склоняются к так называемым революционным синдикалистам ², теория которых есть незаконная дочь анархиз­ма. Социализм школы Маркса кажется ему слишком «власто­любивым». Он не одобряет, правда, и анархистов школы Бен­джэмина Тэкера — крайних индивидуалистов; они представля­ются ему слишком «самолюбивыми». И он решает, что «власто­любие социалистов и проповедь самолюбия со стороны анархи­стов... роднят тех и других не только с идеологией, но и с пси­хологией ненавистной им буржуазии» *. На этом основании вы подумаете, может быть, что г. Минский одинаково далек как от социализма, так и от анархизма. Вы ошибаетесь. Слушайте дальше:

«Вполне радикальными оказываются либертарные социали­сты, которые одновременно отрицают и частную собственность, и организованную власть, и таким образом вправе считать себя совершенно исцелившимися от отравы мещанского жизне­понимания и жизнеустройства» **.

* «На общественные темы», стр. 90 ³.

** Там же, та же стр.

435

Что же такое эти «либертарные» социалисты, так сильно пришедшиеся по душе нашему автору? Это анархисты школы Бакунина — Кропоткина, т. е. анархисты, называющие себя коммунистами. Принимая в соображение, что в Европе других анархистов почти нет, — немногочисленные последователи Тэкера встречаются преимущественно в Соединенных Штатах Северной Америки, — мы видим, что симпатии г. Минского принадлежат западноевропейским анархистам. Анархисты эти отрицают, как он говорит, и частную собственность и органи­зованную власть. Так как неорганизованной власти анархисты тоже, конечно, не признают, то наш автор точнее выразился бы, если бы сказал, что «либертарные социалисты» отрицают всякое ограничение прав индивидуума. Такое отрицание ка­жется ему очень радикальным, особенно ввиду того, что «либер­тарные социалисты» отрицают также и частную собственность. Восхищенный таким радикализмом, г. Минский готов признать «либертарных социалистов» «совершенно исцелившимися от отравы мещанского жизнепонимания и жизнеустройства». Ока­зывается, стало быть, что единственное движение, чуждое мещанства, есть ныне то, которое совершается в западной Европе под анархическим знаменем. Можно ли отзываться благосклон­нее? Наш благосклонный к коммунистическому анархизму автор не заметил, что «радикализм» этого направления сводится к про­стому паралогизму ¹: в самом деле, нельзя отрицать всякое ограничение прав индивидуума и в то же время отвергать частную собственность, т. е. право индивидуума на присвоение себе известных предметов. Но ум нередко умолкает, когда гово­рит сердце. Индивидуалист из декадентского лагеря не может не питать крайнего сочувствия к индивидуалистам из лагеря «либертарного социализма»*. Комичнее всего то, что г. Минский валит с больной головы на здоровую. Он посылает упрек в ин­дивидуализме именно современному социализму, или, по его терминологии, социал-демократизму. «Вполне возможно, — говорит он, — что понимание мирового процесса как борьбы за экономические интересы нормально и истинно для индивидуа­листа. Но для нас, выстрадавших иное отношение к миру, может быть болезненное, но столь близкое и дорогое нам отно­шение всечеловеческой любви и самопожертвования, — для нас нормальным и правильным является понимание мирового про­цесса как мистерии вселенской любви и жертвы» **.

* Мимоходом. Почему думает г. Минский, что мы, марксисты, гово­рим о буржуазной природе анархического учения лишь под влиянием «полемического задора»? Никакого задора тут нет. Мы просто-напросто констатируем тот факт, что идеологи анархизма еще более крайние инди­видуалисты, чем даже идеологи буржуазии. Но оспаривать этот факт можно именно только под влиянием полемического задора.

** «На общественные темы», стр. 70.

436

Тут первым делом нужно заметить, что ни одному толковому марксисту никогда не приходило в голову рассматривать весь «мировой процесс», т. е., например, также и развитие сол­нечной системы, как борьбу за экономические интересы. Это ахинея, до которой могли доходить лишь некоторые наши доморощенные эмпириомонисты (Богданов и др.) ¹. Но дело не в этом. Как уже сказано выше, для современного мещанина особенно характерно это противопоставление «всечеловеческой любви и самопожертвования» борьбе за экономические инте­ресы — заметьте: борьбе за экономические интересы экономи­чески эксплуатируемого класса. На такое противопоставление способен только тот, кто не понимает ни самопожертвования, ни всечеловеческой любви. Именно потому, что г. Минский не понимает ни самопожертвования, ни всечеловеческой любви, он испытывает непреодолимую потребность окутывать их мра­ком религиозной «мистерии».

А г. Мережковский?

Что касается его, то он еще менее, чем г. Минский, может понять социализм; поэтому он склоняется к той «бесконечной анархии», которая, по его словам, составляет скрытую душу русской революции *. И не один он: к бесконечной анархии склоняется, как видно, вся троица: Д. Мережковский, 3. Гип­пиус, Д. Философов. В неподписанном предисловии к триеди­ному сборнику «Der Zar und die Revolution» говорится — оче­видно, от лица всей троицы, — что эмпирическая сознательная цель русской революции есть социализм, а ее мистическая и бессознательная цель — анархия **.

Тут же русская революция отождествляется с анархией («Die russische Revolution oder Anarchie», S. 1) *** и предсказы­вается, то рано или поздно «Европа, как целое» придет в столк­новение с анархической русской революцией. А чтобы Европа, как целое, знала, с кем именно ей придется иметь дело в пред­стоящем столкновении, до ее сведения доводится, что между тем как для европейца политика — наука, для нас она — рели­гия **** и что «мы» — мистики в глубочайшей основе своей сущ­ности и воли. При этом «наша мистическая сущность характери­зуется, между прочим, тем, что «мы не ходим, мы бегаем; мы не бегаем, мы летаем; мы не летаем, мы падаем» *****. Несколько

* «Der Zar und die Revolution», S. 153. [«Царь и революция», стр. 153.]

** Там же, стр. 5. Как это само собою разумеется, наша троица нахо­дит, что социализм «предписывает» полное подчинение личности обществу (это последнее «предписание» особенно хорошо!)

*** [«Русская революция или анархия», стр. 1]

**** Там же, стр. 2.

***** Там же.

437

ниже «Европа, как целое» с величайшим удивлением читает, что «мы летаем» самым необыкновенным образом — именно «mit in die Luft gerichteten Fersen» *, по-русски это выраже­ние означает: головой вниз, vulgo **: кверху тормашками.

И это признание триединого автора сборника кажется мне наиболее ценным элементом всего участия всех разновидностей декадентской «религии будущего». Эти почтенные мистики в са­мом деле не ходят и не бегают — ходить и бегать человек может только по земле, нам же, конечно, не до земли, — а летают, и летают головой вниз. От этого нового способа передвижения у них делается прилив крови к мозгу, и он не совсем хорошо функционирует. Это обстоятельство проливает чрезвычайно яркий свет на происхождение декадентской мистики.

Религия без бога, сочиненная г. Луначарским, и евангелие от декаданса далеко не исчерпывают собою всех разновидностей современного нашего религиозного «искательства». В первона­чальный план моего ряда статей об этом предмете входил также подробный анализ религиозного откровения, идущего к нам от той группы писателей, которая издала так много нашумев­ший сборник «Вехи» ¹. Но чем больше я вчитывался в этот сбор­ник и чем больше я прислушивался к толкам, им вызванным, тем более я убеждался в том, что евангелию от Струве — Гер­шензона — Франка — Булгакова нужно посвятить особую ра­боту, рассмотрев его, как выражаются немцы, в другой связи. Я и сделаю это в будущем году, в статье или, может быть, в целом ряде статей, посвященных исследованию того, как пяти­лась часть нашей интеллигенции от «марксизма к идеализму»... и далее — к «Вехам» ². Не считаю нужным скрывать, что одною из главных вех моей будущей работы явится вопрос о том, ка­ким образом и почему известная разновидность наших религиоз­ных искательств служит духовным орудием европеизации нашей буржуазии. Ведь Маркс прав: «религиозные вопросы имеют ныне общественное значение». И ведь, действительно, наивно думать, что когда, например, г. П. Струве старается опровергнуть с по­мощью религии некоторые «философемы» социализма, он по­ступает, как теолог, а не как публицист, стоящий на точке зре­ния определенного класса.

* Там же, стр. 4.

** [в просторечии]

737

'>К стр. 433

² См. Настоящее издание, т. III, примечание 1 к стр. 255.

К стр. 434

¹ Выражение «башня из слоновой кости» символизирует крайнюю степень индивидуализма, отрешенности от реальной жизни. Так, Флобер пишет в одном из своих писем: «... закроем нашу дверь, поднимемся на самый верх нашей башни из слоновой кости, на последнюю ступеньку, как можно ближе к небу. Иногда там бывает холодно... Но что за беда! Зато здесь звезды блещут ярче и не слышно голоса глупцов...»(Flaubert, Correspondance, II, р. 149).

² Синдикализм, или анархо-синдикализм, — мелкобуржуазное оппор­тунистическое течение в международном профсоюзном движении. Для этого течения характерно отрицание роли партии в рабочем движении и диктатуры пролетариата. Конечную цель движения анархо-синдика-

738

листы видели в переходе средств производства в руки профсоюзов, являю­щихся с их точки зрения единственной формой объединения рабочих. Ленин называл анархо-синдикализм «ревизионизмом слева» (см. Соч., т. 15, стр. 24).

³ Цитата из статьи Минского «Социализм и анархизм».

К стр. 435

¹ Паралогизм — непреднамеренно допущенная логическая ошибка.

'>К стр. 436

¹ См. в Настоящем издании, т. III, статьи «Materialismus militans»,

К стр. 437

¹ См. примечание 1 к стр. 326.

² Статьи о «Вехах» Плеханов не написал. Наброски плана такой статьи имеются в конспекте его реферата «Чтения о религии» (см. «Лите­ратурное наследие Г. В. Плеханова», сб. VII, стр. 144 — 145).