431

XII

Современные религиозные искатели апеллируют к поту­стороннему фантому именно потому, что в их опустошенных душах чувство это или совсем отсутствует, или является крайне редким гостем. Они ищут в религии утешения, как иные — а иногда, впрочем, и те же самые — ищут его в вине. И очень сильно распространен тот взгляд, что религиозное утешение особенно нужно человеку тогда, когда ему приходится так или иначе платить дань смерти.

Но всякого ли утешает подобное утешение? В том-то и дело, что нет.

«Что такое религиозное утешение? — спрашивает Фейер­бах. — Простая видимость. Утешает ли меня то соображение, что любящий отец на небесах отнял отца у этих детей? Можно ли заменить отца? Можно ли утешить несчастье? Да, по челове­честву можно, а посредством религии нельзя. Как? Разве меня утешит представление о любящем отце, если мой бедный ребенок лежит больным целые годы. Нет... Мое сердце отвергает ре­лигиозное утешение»... **.

** См. «Ludwig Feuerbach in seinem Briefwechsel und Nachlass», dar­gestellt von Karl Grün, B. I., S. 418. [«Людвиг Фейербах в его переписке и литературном наследии», в обработке Карла Грюна, т. I, стр. 418]

432

Что скажет об этом г. Мережковский? Мне сдается, что та­кие речи заставляют вспоминать о гордых титанах, а не о жал­ких, спившихся с кругу босяках.

Г-н Мережковский с величайшим презрением отзывается о «лопушьем бессмертии». Ему, как видно, совсем недоступно то бодрящее чувство родства человека с природой, которое так поэтически изображено в приведенном мною стихотворе­нии г-жи З. Гиппиус «Вечер». Он думает, что «лопушьим бес­смертием» могут довольствоваться только так называемые гру­бые материалисты. Но для полноты характеристики грубых «материалистов» надо сказать, что представление о бессмертии не покрывается для них представлением о «лопушьем бес­смертии». Они говорят также, что умерший человек может жить в памяти других людей. По прекрасному выражению Фейербаха, «Das Reich der Erinnerung ist der Himmel» (царство воспоми­нания есть небо). Но так рассуждать мог только Фейербах, который, что там ни говори, был все-таки материалистом. А вот тонкие господа декаденты таким рассуждением не удо­влетворяются. Ссылка на жизнь в воспоминании производит на них впечатление злой насмешки. Эти тонкие господа, вооб­ще говоря, столь склонные к идеализму, по смыслу которого мир есть лишь наше представление, испытывают чувство глу­бочайшей обиды, слыша, что придет такое время, когда сами они будут жить только в представлении других людей. Им нужно, чтобы сохранилось именно их дорогое «я»; мир, в котором нет этого «я», представляется им, лишенным свободы, миром мрачного хаоса.

Фейербах говорил, что только люди, относящиеся к челове­честву равнодушно или даже презрительно, могут не удоволь­ствоваться мыслью о продолжении существования человека в человеке: «Учение о неземном, сверхчеловеческом бессмертии есть учение эгоизма; учение о продолжении существования человека в человеке есть учение любви» *. И это, без всякого сомнения, справедливо. Наши тонкие и возвышенные господа декаденты потому и видят в вопросе о личном бессмертии основ­ной вопрос бытия, что они — индивидуалисты до конца ног­тей. Индивидуалисту же, можно сказать, по самому его званию полагается быть эгоистом,

Я неправ? Я преувеличиваю? Сошлюсь опять на г-жу 3. Гип­пиус.

«Я думаю, — пишет она, — явись теперь в наше трудное, острое время стихотворец, по существу подобный нам, но ге­ниальный, — и он очутился бы один на своей узкой вершине; только зубец его скалы был бы выше, — ближе к небу, — и еще

* Karl Grün, цитир. сочинение, т. I, стр. 420.

433

менее внятным казалось бы его молитвенное пение. Пока мы не найдем общего бога или хоть не поймем, что стремимся все к нему, единственному, до тех пор наши молитвы — наши стихи, живые для каждого из нас, будут непонятны и ненужны ни для кого» *.

Почему же «наши стихи», «живые для каждого из нас», никому ненужны и никому непонятны? Да просто потому, что они порождение крайнего индивидуализма. Когда поэту ненужен и непонятен окружающий его человеческий мир, то он сам остается ненужным и непонятным для окружающего человеческого мира. Но сознание одиночества тяжело: это чувствуется и в словах г-жи Гиппиус. И вот, за невозможностью отделаться от него с помощью представлений, относящихся к действительной, земной жизни нашего грешного человечества, измученные духовным одино­чеством индивидуалисты обращаются к небу, ищут «общего бога». Они надеются, что придуманный ими «общий бог» вылечит их от их застарелой болезни — индивидуализма. Выдыбай, боже! ¹ Тщетный призыв! Против индивидуализма не растет ни­какого зелья на небе. Печальный плод земной жизни людей, он исчезнет лишь тогда, когда взаимные (земные) отношения людей не будут более выражаться принципом: «человек чело­веку — волк».

* Цитир. соч., стр. 6.

737

К стр. 433

¹ Выдыбай, боже! — старинное русское выражение, означающее выплывай, вставай (поднимайся на дыбы). Так, по сохранившемуся пре­данию, кричал народ кинутому в Днепр идолу Перуна во время креще­ния Руси.