425

X

Довольно об этом. Характеризуя г. Мережковского, г. Мин­ский говорит:

«Мережковский с большой наивностью раскрывает перед нами причины, почему он верит в воскресение Христово.

426

«Перед несомненно гниющей массой что значит сомнительное нетление в славе, в памяти человеческой? — спрашивает он. — Ведь самого драгоценного, единственного, неповторяемого, что делает меня мною — Петром, Иваном, Сократом, Гёте, в лопухе уже не будет». Словом, причина ясна: Мережковский боится смерти и желает бессмертия» *.

Что верно, то верно! Г-н Мережковский боится смерти и желает бессмертия. А так как наука за бессмертие отнюдь не ручается, то он апеллирует к религии, с точки зрения кото­рой оно представляется несомненным. У него выходит, что бес­смертие непременно есть, так как если его нет, то непременно придет время, когда уже не будет самого драгоценного, един­ственного, того, что делает г. Мережковского г. Мережковским. С точки зрения логики этот довод не выдерживает даже и самой снисходительной критики. Нельзя доказывать бытие данного существа или предмета тем соображением, что если бы этого существа или предмета не было, то мне пришлось бы очень пло­хо. Хлестаков говорит, что он должен есть, потому что в про­тивном случае он может отощать. Этот его аргумент, как извест­но, никого не убедил. Но, как ни слаба аргументация г. Мереж­ковского, факт тот, что к ней, сознательно или бессознательно, прибегают очень многие. И в их числе г. Минский. Вот как пре­зрительно отзывается он о представителях «куцего разума», слишком просто решающего, по его мнению, вечные вопросы бытия: «Смерть? Ха, ха! Все там будем... Начало жизни? Ха, ха! Обезьяна... Конец жизни? Ха, ха! Лопух... ¹ Желая очистить русскую действительность от гнили мнимых ценностей, эти весельчаки, все эти «бойкие» столпы «Современника», «Дела», «Отечественных Записок» — Писаревы, Добролюбовы, Щедрины, Михайловские — незаметно для себя обесценили жизнь и с самыми добрыми намерениями создали тусклую действительность и литературу второго сорта. Реализм, отри­цая божественность жизни, выродился в нигилизм, а ни­гилистическая веселость привела к скуке. Тесно стало душе между обезьяной и лопухом, и делу не помогло ни резание лягушек, ни хождение в народ, ни политическое подвижни­чество» ** ².

Г-н Минский убеждает, что разогнать скуку, причиненную «нигилистической веселостью», нельзя иначе, как усвоив его «религию будущего». Я об этом спорить с ним не стану. Но по­чему так раздражает его «нигилистическая веселость»? Очевид­но, потому, что шутки неприличны там, где решаются вечные вопросы бытия. Но неужели он думает, что люди, обнаружи-

* «На общественные темы», стр. 230.

** «На общественные темы», стр. 251.

427

вающие неприятную для него веселость, решали эти вопросы с помощью шуток? Известно, что они, наоборот, решали их серьезными усилиями ума: достаточно напомнить рассказ Тур­генева о том, с каким поглощающим интересом относился Белин­ский к вопросу о бытии бога ¹. Но когда серьезные вопросы были решены для них, благодаря серьезной работе их мысли, они, обращаясь к старым, отцами и дедами завещанным реше­ниям этих вопросов, приходили в «веселое», т. е., собственно, в насмешливое, настроение духа. Воспоминание об этой их насмешливости и раздражает нашего серьезного автора. Этот серьезный автор не хочет понять, что, как очень хорошо заметил Марта, когда я смеюсь над смешным, то это и значит, что я от­ношусь к нему серьезно. Весь вопрос, стало быть, сводится к тому, насколько серьезны были те решения «вечных во­просов», к которым приходили «веселые» передовые люди восьмидесятых и семидесятых годов. Г-н Минский, характе­ризующий эти решения словами «обезьяна», «все там будем», «лопух», считает их совсем несерьезными. Но тут он сам очень сильно грешит недостатком серьезного отношения к предмету.

«Все там будем», «обезьяна» и «лопух» указывают на очень определенное миросозерцание, которое можно характеризовать словами: единство космоса, эволюция живых существ, вечная смена форм жизни. Что же тут несерьезного? Кажется, ничего. Кажется, именно такое миросозерцание подготовлялось всем ходом развития науки в XIX столетии. Чего же сердится г. Мин­ский? Его раздражают те «ха-ха», которыми — надо говорить правду — довольно-таки часто сопровождались ссылки и на «лопух» и на «обезьяну». Но ведь надо же быть справедливым. Ведь надо же понять, что с точки зрения указанного миросозер­цания не могли не казаться смешными стародедовские решения вечных вопросов. Решения эти имеют анимистический характер, т. е. коренятся, как я это показал выше (см. мою первую статью «О религиозных исканиях»), в миросозерцании дикарей. Ну, а миросозерцание дикарей очень часто и очень естественно сме­шит цивилизованного человека.

И совершенно напрасно думает г. Минский, что «скука», от которой он и ему подобные ищут спасения в евангелии от де­каданса, ведет свою родословную от нигилистической веселости. Я уже объяснил, что «скука» эта обусловливается такими осо­бенностями психологии современного «сверхчеловека», которые имеют самое тесное отношение к мещанству и как нельзя более далеки от нигилизма. И столь же напрасно пренебрегает он «ве­селостью». «Веселость» «веселости» рознь. «Веселость» Вольтера, его знаменитые «ха-ха», которыми он так больно бичевал изуверство и суеверие, оказали самую серьезную услугу чело-

428

вечеству. Вообще крайне странно, что наши современные рели­гиозные искатели не любят смеха. Смех великое дело. Фейер­бах был прав, говоря, что смехом отличается человек от живот­ного.

737

К стр. 426

¹ Слова Базарова из романа Тургенева «Отцы и дети» «из меня лопух расти будет» означают его неверие в бессмертие души.

² Цитата из статьи Минского «Толстой и реформация». Минский без­успешно пытается здесь высмеять и опорочить все течения передовой, революционной русской мысли.

К стр. 427

¹ Тургенев так описывает свои беседы с Белинским на философские темы: «Сомнения именно мучили его, лишали сна, пищи, неотступно грызли и жгли его; он не позволял себе забыться и не знал усталости; он денно и нощно бился над разрешением вопросов, которые сам задавал себе...» «Мы не решили еще вопроса о существовании бога, — сказал он мне од­нажды с горьким упреком, — а вы хотите есть!» (см. И. С. Тургенев, Воспоминания о Белинском, Собрание сочинений, т. X, Гослитиздат, 1956, стр. 279 — 280).