М. А. Лифшиц. ПРЕДИСЛОВИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Если оставить в стороне стихи и романы, столь ценимые в наше время, то человек, взявшийся за перо, имеет перед собой две возможности. С одной стороны, это наука в самом серьезном смысле этого слова, то есть годы сосредоточенных исследований и подготовительных работ, оставляющих в законченном продукте только более или менее заметный след, как это видно из «Капитала» Маркса или «Науки логики» Гегеля. С другой стороны — непосредственное обращение к читателю, публицистика во всех ее видах. На этом пути дух человеческий также может достигнуть горных перевалов. Достаточно вспомнить пример русской общественной мысли прошлого века.

Обе эти возможности привлекают величием своих задач, но, соразмеряя мои силы и обстоятельства, я давно уже выработал себе более скромный средний жанр, который в предисловии к сборнику моих статей 1935 года назвал «философско-исторической публицистикой». Этот способ изложения приоткрывает немного систему взглядов автора, которую он должен изложить в принятой научной манере. Он этого не делает, но зато у него нет и сознания собственной важности, достойной смеха перед лицом независимой от наших ученых поз и церемоний стихии жизни. Вот и все, что автор книги, предлагаемой вниманию читателя, может сказать в свое оправдание.

Это не значит, что он удовлетворен таким решением вопроса — вовсе нет. Просто чем богаты, тем и рады. Узнав, что французы не имеют хлеба, наивная Мария-Антуанетта спросила: «Почему же они не едят пирожные?» За это ей в конце концов сняли голову. Писатели и ученые часто меняют черный хлеб, необходимый для народного здравия, на кондитерские изделия, и за это им головы не снимают. Надеюсь, что мне также простят, если, не имея возможности предложить читателю что-нибудь более существенное, я иногда прибегаю к рецепту Марии-Антуанетты. Мифы, например, не самый насущный вопрос марксистской науки, но предпочтительно все же сказать что-нибудь живое на эту тему, зани-

мающую образованные умы, чем повторять общие места о материях более важных.

Работы, собранные в книге, предлагаемой вниманию читателя, являются продолжением «философско-исторической публицистики» тридцатых годов. Статьи тех лет имели для меня принципиальное значение, и я надеюсь, что они еще будут читаться. Но то, что было, — прошло. Война отделила от нас прошлую жизнь с ее особой атмосферой и средой. В пятидесятых-шестидесятых годах я был занят поисками путей к новому, более широкому читателю. Задача стоила потраченного времени, хотя и не принесла больших достижений.

Так прошла вторая жизнь. Систематическое изложение некоторых вопросов философии (включающей и философию искусства) осталось на долю третьей. Будем надеяться и верить в будущее, сохраняя шутливое расположение духа...

В своем последнем произведении, помеченном 7 ноября 1831 года, Гегель писал: «Понимая широту своей задачи, автор должен был все же довольствоваться тем, что могло у него получиться при определенных условиях внешней необходимости, при недостатке сосредоточенности, вызванном неизбежным воздействием широких и многообразных интересов сегодняшнего дня, и даже при определенном сомнении в том, что громкий шум повседневности и оглушающая болтовня суетного мнения, гордого тем, что ему этого достаточно, еще оставляет возможность сохранить бесстрастное спокойствие наедине с мыслящим пониманием». Если так судил о своем великом произведении Гегель (он писал это в предисловии ко второму изданию «Науки логики»), что же сказать нам, смертным?

Все, что мне удалось когда-нибудь сделать, было сделано под бременем обстоятельств, не по выбору, а по сознанию необходимости или долга. Да и «суетное мнение» при этом не молчало. Другой автор на моем месте мог бы написать лучше, но у меня написалось так, а не иначе, и я не жалею об этом. Жалею только о том, что общий тип книги не позволил включить в нее некоторые статьи, также написанные «по случаю», например «Дневник Мариэтты Шагинян» («Новый мир», 1954, № 2) и некоторые другие. В целом это могло бы дать более конкретное представление о позиции автора, но хорошо и то, что есть, — не потому, что хорошо, а потому, что есть.

Мне хотелось бы посвятить эту книгу светлой памяти А. Т. Твардовского. Он продолжает жить в моей душе не только как поэт, может быть, самый выдающийся поэт нашей революционной эпохи, но прежде всего какчеловек, прошедший через многие испытания ее и сохранивший верность идеалу своей молодости. Имя Ленина было для него священно. В этом он был тверд до конца, отклоняя всякий соблазн мнимого возвышения над исторической жизнью своего народа, которая создала его «пафос», его духовную силу. Я рад тому, что некоторые статьи этой книги он читал и отвернулся от них. Один писатель, живущий ныне за рубежом, назвал меня «ископаемым марксистом». Конечно, ископаемым быть нехорошо, хотя бывают и полезные ископаемые.

Но, принимая долю истины, заключенную в этой характеристике, скажу только, что, на мой взгляд, лучше быть ископаемым проповедником реставрации Бурбонов. Остальное покажет время. «Кто будет жить, тот увидит», - говорят французы.

А пока я позволю себе предложить читателю некоторые образцы моего «ископаемого марксизма».

Мих. Лифшиц

15 мая 1976 г.