М. А. Лифшиц. ПОЛЕЗНА ЛИ ФИЛОСОФИЯ?

ПОЛЕЗНА ЛИ ФИЛОСОФИЯ?

На пиру я не была,
Но подарок принесла.

В. А. Жуковский

Недавно состоялась дискуссия о реализме, организованная Институтом мировой литературы имени Горького *. Дискуссия должна была подвести итоги многолетней работы большого коллектива ученых.

Пишущий эти строки не может возражать против того, что докладчик Института, доктор филологических наук Я. Е. Эльсберг, поместил его фамилию среди отрицательных персонажей своего доклада «Спорные вопросы изучения реализма в связи с проблемой классического наследия» (М., 1957). Это право докладчика. Но вот что удивительно: единственным поводом для этой критики на столь высоком уровне служит лекция, прочитанная в клубе писателей, лекция о модернизме, которую, помнится, Я. Е. Эльсберг не посетил. Он ссылается на отчет многотиражной газеты «Московский литератор».

Случай редкий в академической практике. Если докладчику не хватает материала, я обязуюсь в следующий раз представить ему все отчеты о моих лекциях, помещенные когда-либо в стенгазетах, а также показания свидетелей и слухи, записанные на пленку.

Но обратимся к докладу-брошюре Я. Е. Эльсберга. Он выступает против «склонности к изучению литературы лишь в ее социально-политических связях», а также против одностороннего «анализа художественных произведений с точки зрения их отношения к философской борьбе эпохи» (с. 11). Само по себе это кажется разумным. Всякое преувеличение дурно, и если имеется у нас в настоящее время преувеличенная склонность к общественному и философскому анализу, то необходимо этот недостаток осудить. Имеется ли она? Я не знаю. Я. Е. Эльсберг не привел убедительных примеров, а то, что он говорит о модернизме, заставляет, скорее, сделать вывод, что общественный и философский анализ еще рано сдавать в архив.

Стараясь применить к современному искусству метод ленинских статей о Толстом, Я. Е. Эльсберг отодвинул на задний план идейное направление модернизма, как

* Речь идет о дискуссии 1957 года.

546

«субъективные взгляды художников» и «философские симпатии последних». Все это не важно. Важно отражение действительности, которое, должно быть, совсем не зависит от вышеуказанных взглядов и симпатий. «Легко сказать, — пишет автор брошюры, — что модернизм, рассматриваемый притом расширительно и оптом, не ставил себе, мол, задачу изображения действительности. Но разве в импрессионизме и в творчестве Пикассо вовсе не получили отражения некоторые черты и стороны действительности?» (с. 12).

Я не собираюсь здесь спорить о модернизме и охотно уступаю Я. Е. Эльсбергу лавры защитника более свободного и современного вкуса. Замечу только, что автор пользуется теорией отражения самым удивительным образом. Прежде всего, Ленин нигде не говорит, что для художника безразлично, ставит ли он перед собой задачу изображения действительности или только отражает ее неведомо для себя. Особенно странно читать несколько пренебрежительный отзыв об этой задаче в труде, посвященном проблеме реализма. Что же такое реализм, если не изображение действительности?

Но самое главное заключается в том, что Я. Е. Эльсберг толкует формулу отражения как общее правило, согласно которому заранее оправдано всякое творчество, независимо от его направления. Лишь недостатком логической последовательности можно объяснить тот факт, что автор брошюры презрительно третирует «антинигилистический роман в русской литературе 60-х годов, ряд произведений современной иррационалистической литературы, абстрактное искусство». Почему же, собственно? Правда, абстрактное искусство отказалось от задачи изображения жизни, но разве в нем «вовсе не получили отражения некоторые черты и стороны действительности»? Получили, без всякого сомнения получили. Можно держать пари, что Я. Е. Эльсбергу не удастся привести ни одного явления искусства, ни одного явления из любой области духовного творчества вообще, в котором не отражалась бы известная черта действительности — по той простой причине, что сознание всегда отражает бытие. Даже доклад самого Я. Е. Эльсберга отражает некоторые факты жизни и несомненно интересен как материал для общественного и философского анализа.

Вопрос заключается в том, что отражает данное явление общественного сознания и как оно его отражает. Странно, что авторитетный докладчик не знает таких

547

простых вещей. Между тем, тот, кто хочет пользоваться теорией отражения Ленина, должен знать, что в ее основе лежит принцип сходства между сознанием и внешним предметом или, если хотите, принцип изображения действительности в человеческой голове. То, что сознание относится к внешнему объекту как изображение художника относится к его модели, есть характерная черта самой природы сознания, а следовательно, и норма его.

Вы помните, конечно, пьяные грёзы купца Курослепова в пьесе А. Н. Островского «Горячее сердце»? «Звери всё, да хоботы, всё тебя хватают, да ловят, да небо валится...». Чем не «отражение некоторых черт и сторон действительности» в духе Я. Е. Эльсберга? У Павлина Павлиныча явление зверей да хоботов объяснялось травмой, нанесенной его сознанию алкоголем. Социальная травма, рождающая сознательно-пьяные грезы модернистского искусства, также бывает причиной искаженного отражения действительности. Вы можете найти смягчающие вину обстоятельства, принять во внимание историческую обстановку, в которой иногда действительно небо валится, но, пока вы еще в здравом уме и способны себя контролировать, нельзя закрывать глаза на существование объективной разницы между галлюцинацией и реальной картиной мира. Может быть, для вас все виды человеческого сознания, все формы духовной жизни, идеологии, искусства — только галлюцинации, «коллективные сны»?

Иной бред своим пламенным содержанием скажет психиатру или историку больше, чем правдоподобное, но бедное и формальное отражение фактов. Это уже дальнейшая диалектика нашей головы и действительного мира. И все же она допускает в качестве последней инстанции наличие верного сознания, каким является сознание психиатра или историка, способного охватить и плод больного воображения и действительность, вызывающую искаженный образ ее. Толстой был гением своей эпохи; его картины жизни, не поврежденные даже «толстовством», суть отражения в полном, нормальном и адекватном смысле этого слова. Картины же современных певцов светопреставления — только симптомы, болезненные вздохи времени. Они нуждаются в другом сознании, которое отразило бы их с более широкой и объективной точки зрения, как мысль Бальзака отразила безумие художника Френхофера, а более тусклое зеркало Золя — дальнейшее продолжение этой болезни

548

в образе Клода. Повсюду царствует закон отражения, это так, но, повинуясь одному и тому же закону тяжести, писал Герцен, железо падает, а пух летит. Вот почему, применяя метод Ленина, с такой рельефностью выступающий в его статьях о Толстом, нельзя извлечь из этого великого урока оправдание любого творчества без различия его содержания и формы. Это было бы насмешкой над теорией отражения.

Не смешивает ли ее мой строгий цензор с ходячим взглядом немецких экзистенциалистов и других пророков современного мифотворчества? Для них, действительно, сознание человека есть травма бытия, которую он «высказывает» тем более значительно, чем более он подобен пифии, пьяной от ядовитых испарений земли. Впрочем, я вовсе не хочу обвинять Я. Е. Эльсберга в каких-нибудь философских грехах.

Здесь дело не в философии, а в маневрах. С начала тридцатых годов я привык находиться под постоянным обстрелом со стороны сикофантов былых времен, обвинявших меня и моих друзей в отрицании «классового анализа» или «изучения литературы в ее социально-политических связях», по выражению Я. Е. Эльсберга. Представьте теперь мое удивление, когда я узнал из тех же источников, что именно мне следует нести ответственность за вульгарную социологию и другие упрощения тех времен, когда процветали ведущие умы нынешней дискуссии о реализме! Это хорошая мысль — свалить на меня свои грехи, тем более что в течение долгих лет можно было рассчитывать на мое молчание, и с противной, очень противной стороны были достигнуты порядочные успехи в стремлении начисто затоптать всякий след подъема марксистской мысли тридцатых годов. Нынешнее поколение не знает нас, оно знает только наветы противной стороны.

Теперь содержание этих наветов (чтобы не сказать более), по всей видимости, меняется. В роли опоры свободомыслия выступает священная дружина былых времен, мне же остается роль защитника устаревшей ортодоксии. Что ж! Придется, пожалуй, принять на себя эту роль. Будет видно, по крайней мере, какова истинная цена словесного марксизма наших гонителей, лжеортодоксов недавнего прошлого. Как видно, они созрели уже для чего-то другого. Будем же защищать ленинскую теорию отражения от их бурного новаторства, больше похожего на идейный разброд.

549

Конечно, принцип изображения действительности как в теории познания, так и в эстетике нельзя понимать вульгарно. Мы этого никогда и не делали, но упускать из виду коренное значение этого принципа не должен человек, считающий себя марксистом, иначе ему угрожает опасность попасть в один ряд с участниками нынешнего похода против азбучных истин революционной теории.

Я не сомневаюсь в том, что Я. Е. Эльсберг может достигнуть вершин марксизма, но зачем он пускается в это трудное путешествие, не обеспечив себя самым необходимым багажом? Вот до чего доводит презрение к философии.

1957

ПОСТ-СКРИПТУМ

Этот текст, впервые публикуемый здесь, был написан мною как часть полемики с И. Видмаром о принципах анализа художественной литературы с точки зрения Ленина. Мне не удалось тогда напечатать его в журнале "Новый мир" или где-нибудь в другом месте. Таким образом, целая кампания, поднятая в конце пятидесятых годов против моей малости с целью не допустить возможной реанимации "течения" (как называли сорок лет назад более идейную и культурную часть марксистской литературы), осталась без ответа. Надеюсь, что никто не будет оспаривать мое право проявить слабые признаки жизни и обеспечить читателя этой книги более полной информацией о днях минувших.

550