М. А. Лифшиц. ДЕНЬГИ ПИШУТ

ДЕНЬГИ ПИШУТ *

Цветок тянется к свету. Такое движение ученые называют тропизмом. Один американский писатель назвал хризотропизмом способности ученых sui generis непроизвольно тянуться в ту сторону, где звенит и сияет золото.

В наши дни критика марксизма давно уже стала рыночным товаром. Такие изделия не претендуют на оригинальность, они утомительно однообразны. Но если взглянуть на этот поток статей и книг с точки зрения статистики, то обнаружится интересная закономерность.

Накануне второй мировой войны в буржуазной печати были модны фразы о закате демократии; тоталитарные утопии ценились высоко на идейной бирже «западного мира». В те времена не было более ядовитого упрека по адресу марксизма, чем обвинение в том, что он является продуктом презренной либеральной эры девятнадцатого века.

Военное и моральное поражение гитлеровской Германии создало в мире новую обстановку. Теперь реакционные течения общественной мысли чаще прибегают к лицемерным фразам лжедемократии. И соответственно этому открылась новая страница в истории навозной литературы, направленной против марксизма. С новым пафосом звучат плоские фразы либералов о свободе торговли и других свободах, вплоть до «свободы воздуха». Из нафталина вынуты мощи Брентано и Менгера. Теперь основная стратегия критиков марксизма состоит в том, чтобы представить его простым ответвлением «интервенционизма», то есть доктрины, рекомендующей вмешательство государства в свободную игру экономических интересов. Чтобы дискредитировать учение Маркса, его объединяют с «прусским социализмом», «тоталитаризмом», «этатизмом», «патернализмом» и другими доктринами или, вернее, кличками, служащими для обозначения экономической политики современного империалистического государства.

Таким образом, атака ведется с двух противоположных сторон. Достаточно сопоставить вчерашний день

* Статья впервые напечатана в журн. «Новое время» (1957, № 26).

392

критики марксизма с ее сегодняшним днем, чтобы убедиться в тенденциозности этой критики, ее заинтересованном характере. О научной добросовестности здесь говорить не приходится. «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».

Одним из уцелевших представителей допотопного либерализма, переживающих ныне вторую молодость, является ученик Менгера, Бем-Баверка и Визера, бывший австрийский, теперь американский профессор Людвиг фон Мизес. По свидетельству целого синедриона экономистов и социологов, издавших в прошлом году сборник статей в честь пятидесятилетия его докторских лавров, Мизес принадлежит к наиболее влиятельным умам современной западной общественной науки. В изображении его биографа Мэри Зенгольц, это — бесстрашный Зигфрид частной инициативы, ведущий неутомимую борьбу против превосходящих сил противника.

И действительно, в течение полувека Людвиг фон Мизес грудью защищает вдов и сирот большого бизнеса от угрозы со стороны «коллективного хозяйства». Это старый враг рабочего класса. Таков он и в своей последней книге — «Антикапиталистические настроения» (Принстон, Нью-Джерси, 1956). Газета западногерманских капиталистов «Дойче цайтунг унд виртшафтс цайтунг» публикует на своих страницах большой отрывок из этого сочинения под названием «Социальная философия для всех».

Мы сказали, что Мизес является либералом. Но, боже милосердный, что это за либерализм! В былые времена либералы горой стояли за прогресс, стараясь затушевать его противоречия, его отрицательные стороны. Современные либералы типа Мизеса прошли уже школу тоталитарной контрреволюции двадцатого века с ее отрицанием идеи прогрессивного развития. Закономерность этого развития Мизес считает «мистикой», придуманной Марксом и подхваченной левыми партиями без различия оттенков.

Либерализм старого типа, при всех его изменах демократии, старался представить свою программу естественным требованием большинства людей. Современный либерал типа Мизеса усвоил мораль господ, деление общества на избранную элиту и «непрогрессивное большинство». Все сочинение Мизеса проникнуто горькой обидой на это невежественное, непочтительное большинство, которое позволяет себе думать, что только

393

труд рабочих и развитие техники — источник всех материальных улучшений в жизни человечества, тогда как на самом деле мир всецело зависит от благодеяний «трех прогрессивных классов». Таковыми являются, по мнению Мизеса, люди, способные делать сбережения, предприниматели, пускающие их в ход, и техники, совершающие различные изобретения на средства капиталистов. Не развитие производительных сил, а накопление капитала есть подлинная сущность всех прогрессивных изменений в жизни общества, если они имеются, — при всяком другом общественном строе прогресс вообще невозможен. Эту тайну не понимает «косная масса» и ее защитники. «Западная цивилизация приняла капитализм по рекомендации небольшой элиты», — пишет Мизес.

Как видит читатель, либералы этого типа недалеко ушли от прямых защитников господства человека над человеком. Последние более откровенны: они говорят, что богатое меньшинство имеет моральное право господствовать над «косной массой», а Мизес всячески старается доказать, что волки существуют только для процветания овец. В этом вся разница. Мизес пишет в защиту капитализма: «Механизм рынка дает обывателю возможность пользоваться достижениями других. Он заставляет три прогрессивных класса наилучшим образом служить непрогрессивному большинству».

Однако научные исследования Мизеса открыли ему важную тайну: старания бескорыстной элиты напрасны, ибо масса неблагодарна. Она не верит в их честные намерения, несмотря на то, что, по словам нашего экономиста, «каждый может свободно вступить в ряды трех прогрессивных классов капиталистического общества». Для этого нужны только ум и воля, остальное приходит само.

Правда, наследственное богатство кое-что значит. Но, с другой стороны, трудности, стоящие перед наследником американского железнодорожного короля, более велики, чем все препятствия, возникающие на пути человека, задумавшего основать новое предприятие, например, гараж грузовых машин или воздушную линию.

Странно, что при таком счастливом устройстве общества большинство не желает вступать в ряды «трех прогрессивных классов». Почему, например, каждый рабочий не становится основателем новой воздушной линии? Ведь это гораздо легче, чем управлять наследством железнодорожного короля.

394

Автор во всем обвиняет ложную философию, утвердившуюся среди простых людей, хотя не все они слышали о существовании марксизма. Возьмите любого герр Миллера. Сам «доктор обоих прав» Людвиг фон Мизес вступает с ним в ученый спор.

«Герр Миллер видит только то, что новые виды производства, снабжающие его различными благами, еще неизвестными его отцу, вызваны к жизни какой-то мистической силой — именуемой прогрессом — и больше он ничего не видит. Накопление капитала, предпринимательство, технический талант не играют при этом никакой роли. Если кому-нибудь можно приписать увеличение производительности труда, то, разумеется, человеку, стоящему у конвейера».

По свидетельству Мизеса, так рассуждает и простой американец, член профсоюза. Несмотря на доступный ему сравнительно высокий уровень жизни, он убежден в том, что капиталист его эксплуатирует, что весь подъем производства создан руками рабочих и что «историческое развитие заключает в себе неуклонную тенденцию к росту производительности его труда». Одним словом, он считает капиталистов лишними людьми на нашей планете и, сам того не зная, верит в необходимость социальной революции по Марксу.

Картина, нарисованная Мизесом, неплохо изображает психологию рабочего. Трудно убедить его в добрых намерениях капиталистов, даже если он еще не дошел до социалистической сознательности. Классы обмануть нельзя, сказал Ленин.

Широкое распространение тех настроений, против которых воюет фон Мизес, само по себе свидетельствует об историческом банкротстве капитализма. Наш автор считает их следствием невежества, зависти и других дурных чувств, но в этом отношении он вполне и безусловно является наследником либеральных апологетов прежнего, более здорового капиталистического общества с их плоскими рассуждениями из хрестоматии для детей.

Герр Миллер, как представитель невежественного большинства, не знает политической экономии, и Людвиг фон Мизес берется его научить. Впрочем, эта наука невелика — она вся поместится в жилетном кармане одного из королей «американского образа жизни», которым так услужливо кадит на старости лет почтенный профессор. Ничего, кроме фразы о гармонии классовых интересов, он предложить не может. Дайте предпринима-

395

телям делать свое дело, и все будет хорошо. В капиталистическом обществе богатеют те, кто лучше других обслуживает потребителя. Люди с увлечением повторяют слова «Коммунистического манифеста» о растущем обнищании рабочего класса, а живут в квартирах со всеми удобствами, радио и телевизором. Все это дал вам капитализм, возмущается Мизес!

Однако герр Миллер не дурак. Он хорошо знает, что поверить ученому профессору — это значит лишиться телевизора. Он не читал Маркса, но об этом ему говорит жизненный опыт. Если предприниматели не встретят со стороны рабочих сплоченного сопротивления, то они не только заберут телевизор, но отнимут даже восьмичасовой рабочий день и другие достижения рабочего класса, вырванные у капиталистов со времен первых фабричных законов. Разве все это результат стихийного развития конкуренции без упорной классовой борьбы и вмешательства прогрессивных общественных сил? Герр Миллер никогда не поверит такому вздору.

Он инстинктивно чувствует, что полная свобода рук для предпринимателей, о чем мечтает фон Мизес, приведет к тому, что никакого улучшения жизни никогда не будет. «Большинство» заставят работать как скот и будут кормить не лучше, чем кормили рабов.

Не будет и телевизора. Его вообще не будет в утопическом мире Людвига фон Мизеса. Развитие науки и техники само по себе интересует капиталистов не более, чем Тартюфа царствие небесное. Везде, где это возможно, они предпочитают увеличивать свои доходы при помощи простого удлинения рабочего дня и сокращения заработной платы. Разве там, где стесняться нечего, в колониальных и зависимых странах, капитализм показал себя с другой стороны? Только встречая на своем пути определенные исторические и культурные условия жизни рабочего класса, среди которых главную роль играет его способность оказывать сопротивление предпринимателям, эти господа начинают искать других путей для увеличения прибыли и тогда им нужны изобретатели. Появляется телевизор.

Выходит, что, сопротивляясь капиталистам, «непрогрессивное большинство» играет весьма прогрессивную роль. Мизес говорит, что социализм есть возвращение к «интервенционистской хозяйственной политике докапиталистической эры», то есть защита устаревших и реакционных общественных форм. Это не новый аргумент.

396

Так рассуждали в девятнадцатом веке предшественники Мизеса, манчестерцы, доказывая несправедливость ограничения рабочего дня одиннадцатью часами.

На самом же деле борьба рабочего класса нигде и никогда не задерживала прогрессивного развития капитализма. Напротив, она заставляла его принимать более передовые, более демократические формы. Не рабочие должны быть благодарны капиталистам за их предпринимательскую деятельность, а, наоборот, капиталисты должны благодарить «большинство» за его борьбу против свободного хозяйничанья частного капитала. Иначе эта малопочтенная элита довела бы общество до крайнего разорения. Возьмите простой пример. Более короткий рабочий день при прочих равных условиях удлиняет экономический цикл и, наоборот, более продолжительный рабочий день ускоряет наступление кризиса.

Что касается гармонии между личным обогащением и лучшим обслуживанием потребителя, то здесь герр Миллер может напомнить своему оппоненту, что торговцы опиумом и производители атомных бомб получают баснословные прибыли. Стало быть, фраза о лучшем обслуживании потребителя лишается всякого смысла или она означает, что капитализм нужно теснить, ограничивать и, наконец, устранить совсем, то есть порвать всякую связь между личным обогащением и обслуживанием потребителя. Тогда это обслуживание избавится наконец от таких форм, как массовое истребление людей или навязывание им вредных потребностей.

Против научно доказанного Марксом закона, согласно которому развитие капитализма ведет к обнищанию пролетариата, Мизес выдвигает телевизор в доме американского рабочего. Доказательства этого типа не новы, но они всегда были основаны на полном непонимании марксизма. Не будем говорить об исключительном положении рабочей аристократии («буржуазного пролетариата», по выражению Энгельса) или сравнивать уровень жизни квалифицированного рабочего-янки с положением других слоев рабочего класса в самой Америке и в других странах. Есть более простая сторона дела.

Где и когда основатели марксизма утверждали, что борьба рабочего класса за улучшение своего экономического положения безнадежна? Из всеобщего закона капиталистического накопления, указанного Марксом, такой вывод совершенно не вытекает. Возьмем пример из другой области. Власть денежного мешка превращает демо-

397

кратию в иллюзию, фальшивую вывеску. Это такой же объективный закон, как закон абсолютного и относительного обнищания пролетариата при капитализме. Но отсюда вовсе не следует, что борьба трудящихся масс за демократические завоевания безнадежна, и существование тех или других завоеванных прав, улучшающих положение герр Миллера в капиталистическом обществе, не является доказательством против общего закона, который гласит: капитализм с его системой подкупа и решающего влияния богатых во всех звеньях государственной власти есть издевательство над демократией.

Эпоха империализма является прямым отрицанием демократии, и вместе с тем — это эпоха высокого подъема демократического движения масс, как не раз писал Ленин. Кто не понял таких азбучных истин диалектики, тому нечего рассуждать о марксизме.

Для современного общества это вопросы жизни и смерти. Так, например, все существование герр Миллера зависит от того, что демократическая борьба за мир не безнадежна, хотя при капитализме войны возникают с необходимостью естественного процесса. Разумеется, вполне избавиться от военной угрозы общество не может, пока существует капитализм. Точно так же рабочий класс не может избавиться от обнищания, пока действует процесс капиталистического накопления. Все его победы в этой области — только отдельные более или менее прочные боевые успехи в классовой войне с предпринимателями. Дайте капитализму полную свободу рук, послушайте Мизеса, и вы увидите действие закона обнищания в чистом виде, как действует закон природы в реторте химика.

Мизес сравнивает Соединенные Штаты с государствами социалистического типа по экономическому уровню и злорадствует: ему кажется парадоксальным тот факт, что «бедные нации» тянутся к советскому строю и питают недоверие к американцам.

«Еще более парадоксально, когда американцы, вкушающие плоды капитализма, хвалят советскую систему и считают «естественным», что бедные нации Азии и Африки предпочитают коммунизм». Все наши доводы, жалуется Мизес, не производят впечатления на психологию «непрогрессивного большинства».

Еще бы! Герр Миллер может не сочувствовать коммунизму, но он понимает, что между телевизором в его квартире и существованием другого строя, не похожего

398

на западное общество, имеется тесная связь. В одном произведении В. И. Ленина, относящемся к 1917 году, есть замечательный рассказ. После июльских событий ему пришлось в течение нескольких дней скрываться от преследований правительства Керенского в семье С. Я. Алилуева, питерского пролетария. «В далеком рабочем предместье Питера, в маленькой рабочей квартире подают обед. Хозяйка приносит хлеб. Хозяин говорит: «Смотри-ка, какой прекрасный хлеб. «Они» не смеют теперь, небось, давать дурного хлеба. Мы забыли было и думать, что могут дать в Питере хороший хлеб». Меня поразила, говорит Ленин, эта классовая оценка июльских событий. Угнетенные классы имеют свойство с поразительной ясностью оценивать все общественные отношения с точки зрения их существа.

Вот почему герр Миллер подозревает, что одной из важнейших причин сравнительно высокого уровня жизни его класса в Соединенных Штатах или в другой капиталистической стране является тот факт, что «они» стали более уступчивы с тех пор, как произошла Октябрьская революция. Это один из величайших итогов современной истории. Успехи социализма нужно мерить не только уровнем жизни в социалистических странах, но и тем влиянием, которое новые общественные порядки в этих странах оказали на положение всего мирового пролетариата. «Они» не смеют теперь, небось, давать дурного хлеба.

Спор австро-американского профессора с неблагодарным большинством — сплошная жалоба на всемирную историю. Старик обижен до слез. Все настроены против капитализма, все употребляют это слово в презрительном смысле, даже служащие «пропагандистских учреждений Соединенных Штатов». Произошло колоссальное недоразумение, объясняет Мизес. Оно началось еще в XVIII веке. «Социальная философия Просвещения, проложившая дорогу осуществлению либеральной программы экономической свободы, которая нашла себе высшее выражение в товарном хозяйстве — капитализме — и ее конституционного следствия, представительного правительства, не требовала уничтожения трех старых сил — монархии, аристократии и церкви». Неприятности произошли только оттого, что мысли революционеров и реформаторов нашли широкий отклик «среди огромного большинства невежественных людей, волнуемых сильными страстями, каковы зависть и ненависть».

399

Если слова Мизеса о социальной философии Просвещения являются тенденциозной выдумкой, то измену либерализма демократии он изображает довольно верно. Суть его жалобы заключается в том, что, изменив «огромному большинству» в пользу монархии, аристократии и церкви, имущая буржуазия попала в глупое положение.

«Можно было бы ожидать, что монархи, аристократы и духовенство, те силы, которые неустанно подчеркивали свою консервативную позицию, будут готовы отразить социалистические нападки на основы западной цивилизации». Что же получилось на деле? Все эти господа не пожелали служить безгласным орудием в руках денежной элиты. Они начали заигрывать с социализмом. Мизес жалуется на это, сильно преувеличивая, чтобы заставить читателя поверить в мнимый союз рабочего движения с феодальной верхушкой. Даже Гогенцоллерны, пишет автор, придумали какой-то «монархический социализм»; что касается церкви, то она также нашла возможным возвысить голос против крайностей свободной конкуренции.

«Некоторые из самых выдающихся вождей современного протестантизма — Барт и Брукнер в Швейцарии, Нибур и Тиллих в Соединенных Штатах, покойный архиепископ Кентерберийский Вильям Темпль — открыто осудили капитализм и даже возложили на его неудачи ответственность за эксцессы большевизма».

Словом, со всех сторон ополчились на покровителей Людвига фон Мизеса и даже в собственном доме не находят они привета. Как бы мы ни расценивали поэтический талант автора «Антикапиталистических настроений», его элегия в честь золотого тельца заключает в себе частицу классовой правды. Не так хороши дела колеблющихся «основ западной цивилизации», если даже заведомо консервативные силы стараются занять более привлекательную позицию посредством критики буржуазного общества. Не помогут этим «основам» и призывы либерала фон Мизеса к объединению всех призраков прошлого.

В древнем Риме был обычай — за колесницей триумфатора шел раб, которому разрешалось осыпать бранью торжествующего героя. Людвиг фон Мизес сам выбрал себе должность раба, следующего за колесницей марксизма.

400