Альфонс Алле.

 

БОГ.

Дело близится к ночи. Пирушка в самом разгаре.

Веселые приятели разгорячились, они шумливы и переполнены нежными чувствами.

Красотки, в расстегнутых одеждах, склоняются к покорности. Их глаза потихоньку закрываются, а уста, приоткрывшись, обнаруживают влажные сокровища — пурпур и перламутр.

Бокалы то и дело наполняются, то и дело пустеют! Слышатся песни, которым вторят звон стекла и заливистый женский смех.

А потом вдруг старинные часы в столовой прерывают свое монотонное тиканье и поскрипывание, чтобы пронзительно заскрежетать, как они делают это всегда, когда готовятся пробить. Полночь.

Раздаются двенадцать ударов — мерных, значительных, торжественных, наделенных той особой укоризной, которая присуща старинным фамильным часам. Они словно говорят вам, что много ударов было пробито ими для ваших исчезнувших предков и еще много ударов придется пробить для ваших внуков, когда вас не станет.

Развеселые дружки невольно притихли, да и красотки больше не смеялись.

Но Альберик, самый неуемный из всех, поднял бокал и сказал с шутовской важностью:

— Господа, полночь. Самое время подвергнуть сомнению существование бога.

“Тук-тук-тук!”

— Кто там? Мы никого не ждем, да и слуги отправились спать.

“Тук-тук-тук!”

Дверь открывается, и они видят длинную серебряную бороду высокого старца в ниспадающих белых одеждах.

— Кто вы, мил человек? И старец ответил просто:

— Я — бог.

При этом заявлении молодые люди ощутили легкое замешательство, но Альберик, который обладал воистину завидным хладнокровием, снова заговорил:

— Надеюсь, если вы тут чокнетесь с нами, вам это не повредит?

Бог взял поднесенный молодым человеком бокал, и тут же всякая неловкость пропала.

Снова стали пить, смеяться, распевать песни.

Голубой утренний свет уже заставил погаснуть звезды, когда наконец решили, что пора расходиться.

Перед тем как проститься с хозяевами, бог с абсолютно неподражаемой любезностью признал, что его не существует.

 

ПРИСВОЕННАЯ СЛАВА.

— А о милостивом боге что думаете вы, дорогой господин Беневоль Мансюэ, о милостивом боге?

Вопрос еще не отзвучал, а мы оказались свидетелями самого неожиданного из врезавшихся в память зрелищ.

Блеском ненависти загорелись вдруг кроткие глаза г-на Беневоля Мансюэ, лучившиеся прежде доброжелательностью.

Ужасная гримаса исказила всегда готовые приветливо улыбнуться губы нашего друга, и сразу же нервная дрожь пробежала по его холеным, как у добродетельного священника, рукам.

— Милостивый бог, — побагровел он, — милостивый бог. О да! Хорош он, ваш милостивый боженька!.. Милостивый господь это ведь...

Тут последовало слово, которое мы, не желая никоим образом, даже косвенно, оскорбить религиозные убеждения определенной части наших читателей, поспешили убрать.

Напуганный собственной дерзостью, г-н Беневоль Мансюэ быстро овладел собой и, стыдясь своей горячности, стал извиняться:

— Но прошу меня простить, я был бы в отчаянии... И вся его физиономия выражала страдание оттого, что он мог доставить пусть даже мелкую неприятность кому-то из присутствующих.

— Ни в чем не надо каяться, дорогой мой Беневоль, вам не в чем упрекнуть себя. Среди нас не найдется ни одного, кто не исповедовал бы, в качестве религии, самый последовательный изыдимистицизм.

— И более того, — подчеркнул Жюль, — наш “изыдимистицизм” отмечен чертами самой ожесточенной нетерпимости. Если бы не то что католик, христианин или человек, исповедующий какую ни на есть религиозную догму, но если б хоть тень спиритуализма осмелилась проникнуть сюда, знайте, ее встретил бы залп из “духового” ружья.

Итак, успокоенный нашей слабой приверженностью культу, г-н Беневоль продолжал:

— Милостивый господь, друзья мои, это единственное из ныне живущих существ, к которому я испытываю своего рода отвращение.

— Что же наделал всемилостливый господь, и чем он это заслужил?

— Что наделал?.. Что наделал?.. Да хватит и того, что он сотворил Вселенную и природу!

— Природу?.. Что вы такое говорите, Беневоль?.. Это же ведь прекрасно — природа!

— Это прекрасно, но наводит тоску.

— Странный пессимизм!

— Зато насколько обоснованный!.. Назовите мне что-нибудь столь же безнадежно прискорбное, столь же хищное, как эта дивная миниатюрная организация, которая зовется природой, само- или автопожирающей природой...

— Как! Природа пожирает автомобили?

— Начнем с того, что так и есть, она пожирает их, как пожирает и все остальное, но я хочу выразить словом “самопожирающая” прежде всего то, что жизнь существ развивается и поддерживается только за счет субстанции других существ.

— Каким это образом?

— Что ж, нетрудно объяснить, каким образом! Да потому, что одна субстанция, за редким исключением, идет в пищу другим субстанциям, причем в тот момент, когда она еще жива, трепещет, еще способна чувствовать!

— Воистину так!

— Слушайте, что я вам скажу, есть одна вещь, которую я никогда не прощу милосердному богу: невозможность съесть паршивое яйцо всмятку, не испытывая при этом мучительных угрызений совести.

— О! Вот это да! Как так может быть?

— Чтобы получить яйца всмятку, нужно вскипятить воду. Так вот, ставя воду на огонь, думаете ли вы о страданиях миллионов несчастных микробов, внезапно подогретых до ста градусов Цельсия, до теплоформы, к которой они совершенно не были подготовлены никакой предварительной закалкой?

— С тех пор, как человечество стало кипятить воду, у них должна была выработаться привычка.

— Ах, друзья мои, перестаньте улыбаться... Что бы вы сказали, увидев несколько миллионов лошадей, погруженных в гигантский котел, наполненный водой, которая уже в продолжение нескольких минут кипит? Да, что бы вы сказали?

— Конечно, крик ужаса исторгся бы из нашей груди.

— Так и должно было бы случиться... Ну хорошо, а откуда вам известно, что простая бацилла не наделена такой же чувствительностью, как лошадь или даже человек?

— И правда.

— О да! Почему же создатель придумал этот достойный сожаления миропорядок, где страдания потоком обрушиваются на нас, а минуты радости столь редки?

— И столь быстротечны...

— Следовательно, друзья мои, вы должны простить меня за то, что я позволил себе недавно, может быть, излишне резкое высказывание в адрес милосердного господа.

— Мы разделяем ваше негодование, господин Беневоль Мансюэ.

— Впрочем, было бы дурным тоном слишком сурово ставить это богу в вину. Надо признать, что у него есть смягчающие обстоятельства. Подумайте сами, господа, он же потратил всего шесть дней на то, чтобы создать Вселенную, и, черт побери, шесть дней на то, что бы довести до конца столь ответственное дело, это ведь ничтожный отрезок времени. По правде говоря, не кажется ли вам, что очень трудно сотворить за такой короткий промежуток даже нечто столь несуразное, как Вселенная?

 

СВЯТОЙ ИЛИЯ, ПОКРОВИТЕЛЬ ШОФЕРОВ.

Возникшая несколько дней назад идея, которую мы здесь излагаем, отыскать в раю божьего избранника, которого бы его земное существование со всей очевидностью предуготовило к тому, чтобы стать покровителем автомобилистов, встретила благожелательный отклик в спортивном мире.

Несколько газет перепечатали содержание моего предложения, высказываясь за то, чтобы реализовать его как можно скорее, поскольку, добавляли они, весьма часто случается так, что шофер прямо-таки не знает, какому святому молиться. И пешеход тоже. Кстати, есть ли у пешеходов собственный святой?

С гораздо меньшим энтузиазмом, вынужден это признать, был встречен выбор, который я посчитал возможным сделать, предложив для столь ответственной миссии некоего святого Авто, личность совершенно безвестную, особенно если принять во внимание, что это всего лишь жалкий плод моего воображения.

“Позволительно ли,— сурово наставлял меня в этом вопросе один достопочтенный церковнослужитель из епархии города Тура,— позволительно ли иметь столь длинный язык и столь короткий ум, как у вас, чтобы в таком святейшем деле свести все к жалкому каламбуру!” Тем не менее распространенная иерархия святых богата каламбурами подобного рода. Крестьяне в нашей местности совершают паломничество к “Святому Утропу”, чтобы излечиться от “угрофизии” (читай: “Святой Этроп” и “Гидрофизия” (водянка). Да и прочие!

И достопочтенный служитель культа из Турской епархии прибавляет:

“Если господа автомобилисты желают иметь своего заступника перед Всевышним, то я счел бы уместным рекомендовать им пророка Илию, которого все его деяния в земной жизни делают достойным этого выбора. Обратитесь к документам, милостивый государь, и вы не замедлите убедиться в справедливости моего суждения”.

Он был прав, этот турский священник, и кропотливый труд, о котором я имею честь вам здесь поведать, со всей определенностью это подтверждает.

Пророк Илия, родившийся в Тиобе, местечке, расположенном, как есть основания думать, в стране Галаад, пришел в этот мир при весьма необычных обстоятельствах.

В момент появления младенца на свет Собак, его отец, увидел, как подошли два человека в белых одеждах, они поклонились новорожденному, зажгли вокруг него пламя и даже дали ему глотнуть огня (1-я Царств, XVII, 1).

Сразу видно, что это подходящее начало для будущего шофера, оно-то и определило призвание нашего приятеля.

Действительно, во всех достойных внимания перипетиях его существования важное место отведено огню.

В знаменитом соревновании между Ваалом 1 и Иеговой, задуманном нечестивым Ахавом, именно огонь сыграл главную роль, ибо, когда сто пятьдесят жрецов-идолопоклонников 2 не сумели, несмотря на сверхчеловеческие усилия, изжарить свою жертву, Илия построил алтарь из двенадцати камней, по числу колен израилевых, положил на него дрова, сверху возложил тельца и, полив все это в три приема двенадцатью кувшинами воды, стал просить Иегову приступить к зажиганию.

Не прошло и нескольких минут, как, вопреки всем ожиданиям, пламя охватило невзрачное сооружение Илии, а ста пятидесяти служителям шарлатана Ваала пришлось изведать смертную муку коллективного избиения.

Современный прогресс науки, преодоление суеверий позволяют нам воссоздать во всей подлинности этот любопытный эпизод.

Двенадцать кувшинов воды были двенадцатью кувшинами бензина, и я никогда не отступлюсь от мысли, что именно Илия был действительным изобретателем электричества или, точнее сказать, “илияктричества”. Нефть в изобилии встречается в тех местах. Илии достаточно было только произвести ее перегонку.

Итак, чудо получает естественное объяснение.

Но, чтобы увидеть пророка в интересующем нас свете, нужно дождаться конца.

Здесь я точно, или почти точно, цитирую книгу Царств:

“...он был в Галгале вместе с Елисеем 3, своим учеником, когда господь дал знать ему, что миссия его окончена. Он пожелал удалить от себя Елисея, но, поскольку Елисей отказывался его покинуть, Илия поднялся в колесницу огненную и, бросив Елисею свою милоть 4, исчез в вихре пыли...”

Разве любому человеку, чьи глаза не застилает религиозный фанатизм, не показалась эта колесница первой вошедшей в историю машиной, работающей на нефти или паре?

Теперь-то уж шоферы будут знать, какому святому молиться.

ПРИМЕЧАНИЯ

Альфонс Алле (1854 —1905)

Новеллы “Бог”, “Присвоенная слава”, “Святой Илия — покровитель шоферов” публиковались во Франции в 1891—1902 годах; новелла “Бог” переведена на русский язык впервые по изд.: Allais A. Allais... grement. Paris, 1965; новеллы “Присвоенная слава” и “Святой Илия — покровитель шоферов” переведены на русский язык впервые по изд.: Allais A. A la une! Paris, 1966.

 

¹ Ваал — древнеханаанское божество, бог неба, солнца, плодородия; в культе Ваала были распространены человеческие жертвоприношения.

²..сто пятьдесят жрецов-идолопоклонников... — Согласно библейскому тексту, было собрано “четыреста пятьдесят пророков дубравных” (3-я Царств, XVIII, 19).

³ Елисей — по библейской легенде, пророк и чудотворец: ходил по воде, как по суху, насытил сотню людей несколькими хлебами, умножал продукты у людей, которым покровительствовал, исцелял прокаженных, молитвой воскресил младенца.

⁴ Милоть (греч., церк.) — одежда из овчины наподобие плаща.