Маркс, К., Энгельс, Ф. Святое семейство

ПРЕДИСЛОВИЕ

Второй том Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса содержит произведения, написанные с сентября 1844 по февраль 1846 года.

В конце августа 1844 г. в Париже произошла встреча Маркса и Энгельса, положившая начало их творческому содружеству во всех областях теоретической и практической революционной деятельности. Маркс и Энгельс завершили к этому времени переход от идеализма к материализму и от революционного демократизма к коммунизму. Произведения, входящие в настоящий том, отражают процесс дальнейшего формирования их революционно-материалистического мировоззрения.

Том открывается первой совместной работой К. Маркса и Ф. Энгельса “Святое семейство, или Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании”. В этом полемическом произведении Маркс и Энгельс выступают как воинствующие материалисты, подвергая сокрушительной критике субъективистские взгляды младогегельянцев. Маркс и Энгельс также критикуют здесь идеалистическую философию самого Гегеля, отдавая должное тому рациональному, что было в диалектике Гегеля, они подвергают критике мистифицирующую сторону этой диалектики.

В “Святом семействе” сформулирован ряд важнейших положений диалектического и исторического материализма. В этой работе Маркс уже подходит к основной идее исторического материализма о решающей роли способа производства в развитии общества. Опровергая господствовавшие ранее идеалистические взгляды на историю, Маркс и Энгельс доказывают, что сами по себе передовые идеи могут вывести общество лишь за пределы идей старого строя, что “для осуществления идей требуются люди, которые должны употребить практическую силу” (см. настоящий том, стр. 132). Огромное значение имеет выдвинутое в “Святом семействе” положение о том, что масса, народ, является действительным творцом истории человечества. Маркс и Энгельс указывают, что чем шире и глубже происходящий в обществе переворот, тем многочисленнее массы, которые

совершают этот переворот. Ленин особенно подчёркивал значение этой мысли, характеризуя её как одно из самых глубоких и самых важных положений исторического материализма.

В “Святом семействе” содержится почти сложившийся взгляд на всемирно-историческую роль пролетариата как класса, который в силу своего положения при капитализме “может и должен сам себя освободить”, а вместе с тем уничтожить все бесчеловечные жизненные условия буржуазного общества, ибо пролетариат “не напрасно проходит суровую, но закаляющую школу труда. Дело не в том, в чём в данный момент видит свою цель тот или иной пролетарий или даже весь пролетариат. Дело в том, чтд такое пролетариат на самом деле и что он, сообразно этому своему бытию, исторически вынужден будет делать” (стр. 40).

Большое значение имеет раздел “Критическое сражение с французским материализмом”, в котором Маркс, давая краткий очерк развития материализма в западноевропейской философии, показывает, что коммунизм является логическим выводом из материалистической философии.

“Святое семейство” написано под значительным влиянием материалистических взглядов Л. Фейербаха, сыгравшего большую роль в переходе Маркса и Энгельса от идеализма к материализму; вместе с тем в этой работе уже содержатся элементы той критики метафизического и созерцательного материализма Фейербаха, которую Маркс дал весной 1845 г. в “Тезисах о Фейербахе”. Впоследствии Энгельс, определяя место “Святого семейства” в истории марксизма, писал: “Надо было заменить культ абстрактного человека, это ядро новой религии Фейербаха, наукой о действительных людях и их историческом развитии. Это дальнейшее развитие фейербаховской точки зрения, выходящее за пределы философии Фейербаха, начато было в 1845 г. Марксом в книге “Святое семейство”” (Ф. Энгельс. “Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии”).

В “Святом семействе” сформулированы некоторые исходные положения марксистской политической экономии. В отличие от социалистов-утопистов Маркс обосновывает объективную неизбежность победы коммунизма тем, что частная собственность в своём экономическом движении сама толкает себя к гибели.

В том входит работа Ф. Энгельса “Положение рабочего класса в Англии”, которую Ленин относил к лучшим произведениям мировой социалистической литературы. Как впоследствии указывал сам автор, это—ранняя работа, которая отражает один из первых этапов формирования марксизма. Исследуя экономический и политический строй Англии, Энгельс выявляет на примере этой наиболее развитой в то время страны ряд закономерностей капиталистического производства. Он раскрывает

VII

всю глубину промышленного переворота, обусловившего появление фабричного пролетариата, и подчёркивает непримиримость интересов рабочих и капиталистов; Энгельс доказывает неизбежность при капитализме образования промышленной резервной армии безработных, периодического повторения экономических кризисов и усиления эксплуатации рабочего класса и трудящихся масс по мере расширения капиталистического производства. По словам Ленина, книга Энгельса явилась “ужасным обвинением капитализма и буржуазии”. Описывая. невыносимо тяжёлые условия жизни и труда рабочих в Англии, Энгельс показывает, что само положение пролетариата неизбежно толкает его на борьбу за своё освобождение, за свержение капиталистического строя. Энгельс видит в классовой борьбе пролетариата могучую силу исторического развития и критикует английских социалистов-оуэнистов за проповедь всеобщей любви и братства. Обобщая опыт английского рабочего движения, Энгельс приходит к выводу, что стачки и союзы, являясь действенным средством организации и воспитания рабочего класса, всё же бессильны освободить его от наёмного рабства. Высоко оценивая чартизм как первое самостоятельное политическое движение пролетариата, Энгельс, однако, критикует чартистов за ограниченность их целей и выдвигает важнейшее теоретическое положение о необходимости соединения чартизма с социализмом.

Печатаемые в томе работы Ф. Энгельса “Быстрые успехи коммунизма в Германии” и “Эльберфельдские речи” представляют значительный интерес, хотя они и носят на себе следы не изжитого ещё влияния философско-этических взглядов Фейербаха. Эти произведения содержат ценный биографический материал о Марксе и Энгельсе и отражают большую агитационную и организаторскую работу, проведённую Энгельсом в Рейнской провинции зимой 1844—1845 года. Характеризуя обстановку, в которой протекала деятельность Энгельса в это время, Ленин пишет, что сочувствие коммунистическим идеям было тогда в Германии формой выражения оппозиционных настроений против правительства, в силу чего значительная часть участников движения были, по существу, благонамеренными буржуа. “И в такой обстановке, среди необъятного количества якобы-социалпстических направлений и фракций, Энгельс сумел пробивать себе дорогу к пролетарскому социализму...” (В. И. Ленин. Сочинения, т. 19, стр. 505).

После переезда Энгельса в Брюссель в апреле 1845 г. основоположники марксизма продолжали совместно разработку своих новых воззрений, одновременно предпринимая шаги к их пропаганде в печати и к установлению связей с представителями

VIII

международного пролетарского и демократического движения. Статьёй “Недавняя бойня в Лейпциге. — Рабочее движение в Германии”, написанной в сентябре 1845 г., начинается систематическое сотрудничество Ф. Энгельса в газете “Northern Star”, органе английских чартистов, с революционным крылом которых Маркс и Энгельс установили прочные связи во время своей поездки в Англию летом 1845 года.

В серии статей Ф. Энгельса “Положение в Германии”, написанных для той же газеты, дан анализ классовой структуры немецкого общества и показано влияние французской буржуазной революции конца XVIII века на развитие Германии. Энгельс выступает здесь как последовательный борец за единую демократическую Германию, он бичует реакционные порядки германских государств, в первую очередь Пруссии, засилье военщины и чиновников, деспотизм крупных и мелких князей. В то же время Энгельс раскрывает классовую сущность буржуазного либерализма и даёт острую критику ограниченности буржуазной демократии.

В написанных Энгельсом введении и заключении к “Отрывку из Фурье о торговле” дана оценка Фурье как одного из виднейших представителей критически-утопического социализма. В статье “Празднество наций в Лондоне” Ф. Энгельс провозглашает общность интересов пролетариев всех стран и разоблачает буржуазный космополитизм. Эти две работы, а также “Заявление” К. Маркса от 18 января 1846 г., представляют большой интерес как первые печатные выступления основоположников марксизма против “истинных социалистов”, мещанские псевдосоциалистические взгляды которых являлись серьёзным препятствием к развитию революционного пролетарского и демократического движения в Германии. Чтобы подготовить почву для создания пролетарской партии, Маркс и Энгельс основали в Брюсселе в январе 1846 г. Коммунистический корреспондентский комитет, целью которого было идейное и организационное сплочение революционных коммунистов и передовых рабочих Германии и других стран, борьба против чуждых пролетариату направлений в рабочем движении.

Работы, вошедшие во второй том Сочинений, относятся к периоду, когда процесс формирования марксизма не был ещё завершён. Это отразилось и на употребляемой Марксом и Энгельсом терминологии. Научная марксистская терминология вырабатывалась и уточнялась Марксом и Энгельсом постепенно, по мере формирования и дальнейшего развития их учения.

Институт Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина при ЦК КПСС

К. МАРКС и Ф. ЭНГЕЛЬС

СВЯТОЕ СЕМЕЙСТВО,

или

КРИТИКА КРИТИЧЕСКОЙ КРИТИКИ

против Бруно Бауэра и компании ¹

Написано К. Марксом и Ф. Энгельсом

Печатается по тексту издания 1845 г.

в сентябре - ноябре 1844 г.

Перевод с немецкого

Напечатано отдельной книгой

во Франкфурте-на-Майне в 1845 г.

Подпись: Ф р и д р и х Э н г е л ь с

и К а р л М а р к с

ПРЕДИСЛОВИЕ

У реального гуманизма нет в Германии более опасного врага, чем спиритуализм, или спекулятивный идеализм, который на место действительного индивидуального человека ставит “самосознание”, или “дух”, и вместе с евангелистом учит: “Дух животворящ, плоть же немощна”. Само собой разумеется, что этот бесплотный дух только в своём воображении обладает духовными, умственными силами. То в бауэровской критике, против чего мы ведём борьбу, есть именно карикатурно воспроизводящая себя спекуляция. Мы видим в ней самое законченное выражение христианско-германского принципа, делающего свою последнюю попытку — утвердить себя посредством превращения самой “критики” в некую трансцендентную силу.

Наше изложение посвящено по преимуществу “Allgemeine Literatur-Zeitung” ² Бруно Бауэра, первые восемь выпусков которой лежали перед нами, —и это потому, что в ней бауэровская критика и вместе с ней вся бессмыслица немецкой спекуляции вообще достигли своей высшей точки. Критическая критика (критика, даваемая в “Literatur-Zeitung”) тем более поучительна, чем больше она доводит до явной комедии искажение действительности философией. — Примером могут служить Фаухер и Шелига. — “Literatur-Zeitung” преподносит такой материал, на разборе которого можно помочь и более широкой публике составить себе ясное представление об иллюзиях спекулятивной философии. Это и является целью нашей работы.

Наш способ изложения предмета обусловлен, естественно, характером самого предмета. Критическая критика во всех отношениях стоит ниже того уровня, которого уже достигло

немецкое теоретическое развитие. Поэтому, если мы не входим здесь в дальнейшее обсуждение самого этого развития, то оправданием нам служит природа занимающего нас предмета.

Более того: критическая критика вынуждает нас добытые уже результаты просто противопоставлять ей как таковые.

Мы предпосылаем поэтому предлагаемую полемическую работу нашим самостоятельным произведениям, в которых мы изложим - разумеется, каждый из нас в отдельности - наши положительные взгляды и вместе с тем нашу положительную точку зрения по отношению к новейшим философским и социальным доктринам.

Париж, сентябрь 1844 г. Энгельс. Маркс

осмелится упрекнуть её в том, что она пускает в оборот “всю эту огромную кучу непонятных иностранных слов”, когда она сама систематическим проявленном своей самобытности подтверждает лишь вывод, что н для нее самой слова эти остались непонятными?

Вот некоторые образчики этого систематического проявления :

“Поэтому институты нищенства — предмет ужаса для них”.

“Учение об ответственности, в котором каждое движение человеческой мысли становится изображением жены Лота”.

“На замковый камень свода этого в самом деле богатого убеждённостью искусного построения”.

“Вот главное содержание политического завещания Штейна, которое этот великий государственный муж ещё до оставления им действительной службы вручил правительству и всем его работам”.

“Этот парод в то время не обладал ещё никакими измерениями для столь широкой свободы”.

“С достаточной уверенностью парламентируя в заключительных строках своего публицистического произведения, что не хватает ощй только доверия”.

“Высокогосударственному, истинного мужа достойному, над рутиной и малодушным страхом возвышающемуся, на истории воспитавшемуся и живым созерцанием чужестранной публично-государственной жизни искормленному рассудку”.

“Воспитание всеобщего национального благосостояния”. “Свобода покоилась мёртвой “груда прусского призвания народов под контролем властей”.

“Народноорганическая публицистика”.

“Народу, которому даже г-н Брюггеман выдаёт метрическое свидетельство его совершеннолетиям.

“Довольно резкое противоречие остальным определённостям, высказанным в произведении, посвящённом исследованию специальных призваний парода”.

“Гнусное корыстолюбие быстро разрушает все химеры национальной воли”.

“Страсть к быстрому обогащению и т. д. — вот тот дух, которым от начала до конца пропитано было время Реставрации, и этот же дух с достаточной дозой индифферентности примкнул к новому времени”.

“Смутное представление о политическом значении, присущее земледельческой прусской национальности, покоится на памяти о великой истории”.

“Антипатия исчезла и перешла в состояние совершенной экзальтации”. “В этом изумительном переходе каждый на свой лад ставил ещё на вид своё особое желание”.

“Катехизис с миропомазанной соломоновской речью, слова которого, подобно голубю — цирп! пирп! — мягко поднимаются в сферу пафоса и громоподобных аспектов”.

“Весь дилетантизм тридцатипятилетнего пренебрежения”.

“Слишком резкие громы, которые сыпал на голову горожан один из прежних городских правителей, можно было бы принять со спокойствием духа, свойственным нашим представителям, если бы взгляд Бенды на городской устав 1808 г. не страдал мусульманской аффектацией понятий о сущности и применении городского устава”,

Стилистической смелости у г-на Рейхардта всюду соответствует смелость самого хода мысли. Он делает переходы вроде следующих:

“Г-н Брюггеман... 1843 г. ...государственная теория... всякий прямой человек... великая скромность наших социалистов... естественные чудеса... требования, которые должны быть поставлены Германии... сверхъестественные чудеса... Авраам... Филадельфип... манна... пекарь... но так как мы говорим о чудесах, то Наполеон снёс”... и т. д.

Познакомившись с этими образчиками, мы не станем более удивляться тому, что критическая критика предлагает нам ещё “разъяснение” одного такого высказывания, которому она сама же приписывает “популярность способа выражения”. Пбо она “вооружает свои глаза органической силой, способной проникнуть сквозь хаос”. И тут надо сказать, что после этого даже “популярный способ выражения” не может оставаться непонятным для критической критики. Она постигает, что путь литератора по необходимости должен оставаться кривым, если только субъект, вступающий на этот путь, недостаточно силён для того, чтобы выпрямить его; и поэтому она, вполне естественно, приписывает писателю “математические операции”.

Само собой понятно, — и история, доказывающая все, что само собой понятно, доказывает также и это, — что критика становится массой не для того, чтобы остаться массой, а для того, чтобы избавить массу от её массовой массовости, т. е. чтобы возвысить популярный способ выражения массы до критического языка критической критики. Когда критика усваивает популярный язык массы и перерабатывает этот грубый жаргон в мистическую премудрость критически критической диалектики, то это и есть для критики самая низкая ступень унижения.

ГЛАВА ВТОРАЯ

КРИТИЧЕСКАЯ КРИТИКА КАК “MUEHLEIGNER” ⁴,

или

КРИТИЧЕСКАЯ КРИТИКА В ЛИЦЕ г-на ЖЮЛЯ ФАУХЕРА

После того как критика, снизойдя до бессмыслицы на иностранных языках, оказала самые существенные услуги самосознанию и в то же время этим деянием освободила мир от пауперизма, она решается ещё снизойти до бессмыслицы в практике и в истории. Она овладевает “злободневными вопросами английской жизни” и даёт нам очерк истории английской промышленности, отличающийся истинной критичностью ⁵.

Критика, довлеющая себе самой, в самой себе совершенная и законченная, не может, конечно, признавать историю в том виде, как она развивалась в действительности, ибо это ведь означало бы признание скверной массы во всей её массовой массовости, между тем как на самом деле речь идёт именно об избавлении массы от этой массовости. История освобождается поэтому от своей массовости, и критика, держащая себя свободно по отношению к своему предмету, восклицает, обращаясь к истории: “Знай, что ты должна была происходить так-то и так-то!” Законы критики все имеют обратную силу: до её декретов история происходила совершенно иначе, чем она изображается согласно декретам критики. Поэтому-то массовая, так называемая действительная история и отличается в значительной степени от той критической истории, которая развёртывается перед нашими глазами в VII выпуске “Literatur-Zeitung”, начиная с четвёртой страницы.

В массовой истории не было никаких фабричных городов до появления фабрик. В критической же истории, где сын порождает своего отца, как это уже имело место у Гегеля, — в этой

истории Манчестер, Болтон и Престон представляли собой процветающие фабричные города в то время, когда никто еще и не думал о фабриках. В действительной истории развитие хлопчатобумажной промышленности берёт своё начало главным образом от введения в производство дженни Харгривса и прядильной машины (ватер-машины) Аркрайта, тогда как мюль-машина Кромптона была только усовершенствованием дженни при помощи нового принципа, открытого Аркрайтом. Но критическая история умеет различать: она с пренебрежением отвергает односторонности дженни и ватер-машины и превозносит мюль-машину как спекулятивное тождество крайностей. В действительности с изобретением ватер-машины и мюль-машины тотчас же открылась возможность применения к этим машинам силы воды; но критическая критика отделяет друг от друга смешанные грубой рукой истории принципы и относит это применение, как нечто совершенно особое, к более позднему времени. В действительности изобретение паровой машины предшествовало всем вышеназванным изобретениям; в критике же паровая машина, как венец всего здания, является вместе с тем и чем-то последним по времени.

В действительности деловые связи Ливерпуля с Манчестером в их современном значении были следствием экспорта английских товаров; в критике же деловые связи являются его причиной, а деловые связи и экспорт вместе — следствием близкого соседства этих городов. В действительности почти все товары идут из Манчестера на континент через Гулль, в критике же — через Ливерпуль.

В действительности на английских фабриках имеются все градации заработной платы, начиная с 1 1/2 шиллинга до 40 шиллингов и больше; в критике же существует только одна ставка заработной платы — 11 шиллингов. В действительности машина заменяет ручную работу, в критике же она заменяет мышление. В действительности в Англии разрешается объединение рабочих, имеющее своей целью повышение заработной платы; в критике же такое объединение запрещено, ибо, прежде чем позволить себе что-нибудь, масса должна испросить разрешения у критики. В действительности фабричная работа чрезвычайно утомительна и вызывает специфические болезни (есть даже специальные медицинские труды об этих болезнях); в критике же “чрезмерное напряжение не может препятствовать работе, ибо силу поставляет машина”. В действительности машина есть машина; в критике же машина обладает волей: так как машина не отдыхает, то не может отдыхать и рабочий, а следовательно он подчинён чужой воле.

Но всё это ещё ничего. Критика не может удовлетвориться массовидными партиями Англии; она творит новые партии, она создаёт “фабричную партию”, за что история должна быть ей благодарна. Зато она валит в одну массовидную кучу фабрикантов и фабричных рабочих — стоит ли беспокоиться о таких пустяках! — и декретирует, что фабричные рабочие, вопреки мнению глупых фабрикантов, не внесли своей лепты в фонд Лиги против хлебных законов6 не по злой воле и не вследствие своей приверженности к чартизму, а исключительно по бедности. Она декретирует далее, что в случае отмены английских хлебных законов сельскохозяйственные подённые рабочие должны будут примириться с понижением заработной платы, к чему, однако, мы позволим себе всепокорнейше заметить, что этот нищий класс не может больше отказаться ни от одного гроша, рискуя в противном случае умереть с голоду. Она декретирует, что в Англии на фабриках работают шестнадцать часов в сутки, хотя глупый, некритический английский закон позаботился о том, чтобы работа продолжалась не больше 12 часов. Она декретирует, что Англия должна сделаться великой мастерской для всего мира, хотя некритические массовые американцы, немцы и бельгийцы своей конкуренцией постепенно портят англичанам один рынок за другим. Она декретирует, наконец, что централизация собственности, с её последствиями для трудящихся классов, неизвестна в Англии ни классу имущих, ни классу неимущих. А между тем глупые чартисты полагают, что они очень хорошо знакомы с явлением централизации собственности; социалисты же думают, что они давно уже изобразили последствия её во всех подробностях. Мало того: даже тори и виги — взять хотя бы Карлейля, Алисона и Гаскелла — собственными произведениями засвидетельствовали своё знакомство с этим явлением.

Критика декретирует, что десятичасовой билль лорда Эшли ⁷ — плоская мера золотой середины, а сам лорд Эшли — “верное отражение конституционной деятельности”, между тем как до сих пор фабриканты, чартисты, землевладельцы — словом, вся массовидная Англия — смотрели на эту меру как на выражение — правда, весьма слабое — вполне радикального принципа, так как она занесла бы топор над самым корнем внешней торговли, а с нею и над корнем фабричной системы, — вернее сказать: не только занесла бы топор, но глубоко вонзила бы его в самый этот корень. Критическая критика лучше знает, в чём дело. Она знает, что вопрос о десятичасовом рабочем дне обсуждался в какой-то “комиссии” палаты общин, между тем как некритические газеты стараются нас уверить, что этой “комиссией”

была сама палата, а именно — “комитет всей палаты”; но критика во что бы то ни стало должна отменить эти причуды английской конституции.

Критическая критика, сама порождающая свою противоположность—глупость массы, порождает также и глупость сэра Джемса Грехема: путём критического истолкования английского языка она влагает ему в уста такие речи, каких некритический министр внутренних дел никогда не произносил, и делает она это для того лишь, чтобы на фоне грехемовской глупости ещё более ярким светом засияла мудрость критики. Если верить критике, то Грехем утверждал, что фабричные машины изнашиваются приблизительно в 12 лет, независимо от того, работают ли они ежедневно в течение 10 или же 12 часов, и что поэтому десятичасовой билль лишит капиталиста возможности воспроизвести в 12 лет работой машин вложенный в эти машины капитал. Критика доказывает, что вложенное ею в уста сэра Джемса Грехема заключение ложно, ибо машина, работающая ежедневно на Уд часть времени меньше, само собой разумеется, окажется годной к употреблению в течение более продолжительного времени.

При всей правильности этого замечания критической критики относительно её собственного ложного заключения, приходится тем не менее отдать справедливость сэру Джемсу Грехему, в действительности сказавшему следующее: при десятичасовом билле машина должна увеличить свою скорость в такой же пропорции, в какой ограничено её рабочее время (сама критика цитирует это высказывание в VIII выпуске, стр. 32), а при таком условии срок изнашивания машины остаётся тем же самым, именно — 12 лет. Этого нельзя не признать, тем более, что такое признание служит только к прославлению и возвеличению “критики” [“der Kritik”], так как не кто иной, как критика не только сама сделала ложное заключение, но сама же и опровергла его в дальнейшем. Она столь же великодушна и по отношению к лорду Джону Расселу, которому она приписывает намерение изменить форму государственного строя и избирательную систему; откуда мы должны заключить, что либо критике свойственно необыкновенно сильное влечение к выдумыванию глупостей, либо лорд Джон Рассел за последнюю неделю превратился в критического критика.

Но поистине великолепной становится критика в своём изготовлении глупостей лишь тогда, когда она делает открытие, что английские рабочие, которые в апреле и мае устраивали один митинг за другим, составляли одну петицию за другой с целью добиться проведения десятичасового билля, рабочие, среди

которых, от одного конца фабричных округов до другого, дарило такое возбуждение, какого не было уже в течение двух лот, — что эти самые рабочие проявляют лишь “частичный интерес” к данному вопросу, хотя всё же обнаруживается, что “законодательное ограничение рабочего времени тоже занимает их внимание”. Поистине великолепна критика, когда она в довершение всего делает великое, прекрасное, неслыханное открытие, что “отмена хлебных законов, обещающая на первый взгляд более непосредственную помощь, поглощает и будет поглощать большую часть желании рабочих до тех пор, пока не подлежащее уже никакому сомнению удовлетворение этих желаний практически не докажет им всей бесполезности этой отмены”. И это критика говорит о рабочих, которые на всех публичных митингах неизменно сбрасывают с ораторской трибуны поборников отмены хлебных законов, — о рабочих, которые добились того, что ни в одном английском фабричном городе Лига против хлебных законов уже не осмеливается устраивать публичные митинги, — о рабочих, которые видят в Лиге своего единственного врага и которые во время дебатов по вопросу о десятичасовом рабочем дне пользовались поддержкой тори, как это почти всегда бывало и раньше при обсуждении аналогичных вопросов. Восхитительна также критика, когда она делает открытие, что “рабочие всё ещё прельщаются широкими обещаниями чартизма”, который и есть ведь не что иное, как политическое выражение общественного мнения рабочих. В глубине своего абсолютного духа критика усмотрела, что “обе группировки — политическая группировка тг группировка земельных и фабричных собственников — уже не сливаются друг с другом и не покрывают одна другую”. Однако нам ещё не приходилось слышать, чтобы группировка земельных и фабричных собственников, при незначительности численного состава обоих классов собственников и при одинаковом общем уровне их политических прав (за исключением немногих пэров), носила столь широкий характер и чтобы эта группировка, которая на деле является наиболее последовательным выражением, верхушкой политических партий, была абсолютно тождественна с политическими партийными группировками. Прелестна ещё критика, когда она приписывает противникам хлебных пошлин незнание того факта, что, при прочих равных условиях, падение пен на хлеб имеет своим необходимым следствием падение также и заработной платы, в результате чего всё остаётся по-старому; между тем как на самом деле эти господа от этого заведомого падения заработной платы и связанного с ним уменьшения издержек производства ожидают соответственного расширения рынка и обусловленного этим уменьшения конкуренции рабочих между собой, в результате чего заработная плата была бы всё-таки несколько выше по отношению к ценам на хлеб, чем сейчас.

Критика, в артистическом упоении свободно творящая свою противоположность, бессмыслицу, — та самая критика, которая два года тому назад восклицала: “критика говорит по-немецки, теология по-латыни” ⁸, — эта самая критика изучила теперь английский язык и называет землевладельцев “Landeigner” (landowners), фабрикантов—“Muehleigner” (mill-owners; по-английски “mill” означает всякую фабрику, машины которой приводятся в движение силой пара или воды), рабочих— “руками” (hands), вместо “вмешательство” говорит “интерференция” (interference) и в своём безграничном сострадании к английскому языку, насквозь пропитанному греховной массовостью, снисходит даже до того, что берётся за его исправление и отменяет педантичное правило, в силу которого англичане всегда ставят титул рыцарей и баронетов “сэр” не перед фамилией, а перед именем. Масса говорит: “сэр Джеме Грехем”, критика же —“сэр Грехем”.

Что критика взялась за преобразование английской истории и английского языка из принципа, а не по легкомыслию, это читатель сейчас увидит из той основательности, с которой она трактует историю г-на Науверка.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ОСНОВАТЕЛЬНОСТЬ КРИТИЧЕСКОЙ КРИТИКИ,

или

КРИТИЧЕСКАЯ КРИТИКА В ЛИЦЕ г-на Ю. (ЮНГНИЦА?) ⁹

Бесконечно важный спор г-на Науверка с берлинским философским факультетом не может быть оставлен без внимания со стороны критики. Она ведь и сама пережила нечто подобное и должна сделать судьбу г-на Науверка фоном, ла котором тем резче будет выделяться её боннская отставка ¹⁰. Так как критика привыкла смотреть на боннскую историю как на вьгдающееся событие нашего века и даже написала уже “философию отставки критики”, то можно было ожидать, что она превратит берлинскую “коллизию” в такую же детально разработанную философскую конструкцию. Она доказывает a priori*, что всё это должно было случиться так, а не иначе. А именно, она показывает:

1) Почему философский факультет должен был вступить в “коллизию” с философом государства, а не с логиком или метафизиком;

2) Почему эта коллизия не могла быть столь резкой и решительной, как конфликт критики с теологией в Бонне;

3) Почему коллизия эта была, собственно говоря, глупостью, после того как критика уже в своей боннской коллизии исчерпала все возможные принципы, всякое возможное содержание, и мировой истории с тех пор ничего другого не оставалось, как сделаться плагиатором критики;

4) Почему философский факультет в нападках на произведения г-на Науверка усмотрел нападки на факультет;

5) Почему г-ну Н. ничего другого не оставалось, как добровольно уйти в отставку;

* — заранее, независимо от опыта. Ред.

6) Почему философский факультет, если он не хотел отречься от самого себя, должен был защищать г-на Н.;

7) Почему “внутренний разлад в самом факультете должен был по необходимости, представиться в таком виде”, что факультет в одно и то же время признавал правым и неправым как Н., так и правительство;

8) Почему факультет не мог найти в произведениях Н., основания к его удалению;

9) Чем обусловлена была неясность всего вердикта в целом;

10) Почему факультет, “как научная инстанция (!), считает себя (!) вправе (!) позволить себе посмотреть в самый корень дела”, и, наконец,

11) Почему, тем не менее, факультет не желает писать так, как г-н Н.

Критика разбирает эти важные вопросы на четырёх страницах с редкой основательностью, причём она, при помощи логики Гегеля, доказывает, почему всё это случилось именно таким образом и почему никакой бог не мог бы ничего поделать против итого. В другом месте критика говорит, что ни одна историческая эпоха ещё не познана; скромность запрещает ей сказать, что она в совершенстве постигла по крайней мере и свою собственную коллизию и коллизию Науверка, которые хотя и не являются эпохами, но на её взгляд всё же делают эпоху.

Критическая критика, “снявшая” в себе “момент” основательности, становится “.спокойствием познавания”.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

КРИТИЧЕСКАЯ КРИТИКА

КАК СПОКОЙСТВИЕ ПОЗНАВАНИЯ,

или

КРИТИЧЕСКАЯ КРИТИКА В ЛИЦЕ г-на ЭДГАРА

1) “РАБОЧИЙ СОЮЗ” ФЛОРЫ ТРИСТАН ¹¹

Французские социалисты утверждают: рабочий делает всё, производит всё и не имеет при этом ни прав, ни собственности, — короче говоря, но имеет ничего. На это критика устами г-на Эдгара, олицетворённого спокойствия познавания, отвечает:

“Чтобы всё создавать, требуется некое более сильное сознание, чем рабочее сознание. Только в перевёрнутом виде приведённое выше положение было бы правильно: рабочий яе делает ничего, поэтому он ничего п не пыеет; не делает же он ничего потому, что его работа всегда остаётся чем-то единичным, рассчитана на удовлетворение его собственнейшен потребности п является будничной работой”.

Здесь критика достигает таких высот абстракции, откуда ей только её собственные творения мысли и противоречащие всякой действительности всеобщности представляются как “нечто” или — более того — как “всё”. Рабочий не создаёт ничего потому, что он создаёт лишь “единичное”, т. е. чувственные, осязаемые, неодухотворённые и некритичные предметы, один вид которых приводит в ужас чистую критику. Всё действительное, всё живое является некритичным, массовидным, ц поэтому оно — “ничто”, п только идеальные, фантастические творения критической критики суть “все”.

Рабочий не создаёт ничего потому, что его работа есть нечто единичное, рассчитанное лишь на удовлетворение его индивидуальной потребности, т. е. потому, что при современном устройстве мира отдельные, внутренне связанные друг с другом отрасли труда разделены и даже противопоставлены друг другу, — короче говоря, потому, что труд не организован. Тезис, выдвинутый самой критикой, если его истолковать в единственно возможном разумном смысле, требует организации труда. Флора

Тристан, при разборе сочинения которой всплывает этот великий тезис, требует того же п за своё дерзкое стремление опередить критическую критику третируется последней en canaille *. “Рабочий не создаёт ничего”. Положение это к тому же есть сумасшедший бред, если оставить в стороне то обстоятельство, что отдельный рабочий не производит ничего целого, а это — тавтология. Критическая критика не создаёт ничего, рабочий создаёт всё, до такой степени всё, что он также и своими духовными творениями посрамляет всю критику. Английские и французские рабочие являются лучшим свидетельством этого. Рабочий создаёт даже человека, критик же навсегда останется уродом [Unmensch], но зато он испытывает, конечно, внутреннее удовлетворение от сознания, что он — критический критик.

“Флора Тристан даёт нам пример того женского догматизма, который не может обойтись без формулы и образует её себе из категорий существующего”.

Критика только то и делает, что “образует себе формулы из категорий существующего”, а именно—из существующей гегелевской философии и существующих социальных устремлений. Формулы — и ничего более, кроме формул. И несмотря на все её нападки на догматизм, она сама себя осуждает на догматизм, мало того — на догматизм женский. Она является и остаётся старой бабой; она — увядшая и вдовствующая гегелевская философия, которая подрумянивает и наряжает своё высохшее до отвратительнейшей абстракции тело и с вожделением высматривает все уголки Германии в поисках жениха.

2) БЕРО О ПУБЛИЧНЫХ ЖЕНЩИНАХ

Г-н Эдгар, снизойдя уже раз до социальных вопросов, считает своим долгом вмешаться также и в “непотребные отношения” (выпуск V, стр. 26).

Он критикует книгу парижского полицейского комиссара Беро о проституции, потому что ему не даёт покоя та “точка зрения”, с которой “Беро рассматривает отношения публичных женщин к обществу”. “Спокойствие познавания” удивляется, что полицейский стоит именно на полицейской точке зрения, и даёт массе понять, что эта точка зрения совершенно превратная. Своей же собственной точки зрения оно не обнаруживает. Вполне понятно! Когда критика возится с публичными женщинами, то нельзя ведь требовать, чтобы она это делала перед публикой.

* — самым пренебрежительным образом. Ред.

История — не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека.

С. 36—37.

603

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ "Святое семейство, или Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании" - первое совместное произведение К. Маркса и Ф.Энгельса. Эта работа, написанная в сентябре - ноябре 1844 г., вышла в свет в феврале 1845 г. во Франкфурте-на-Майне.

"Святое семейство" - шуточное прозвище братьев Бауэров и их последователей, группировавшихся вокруг "Allgemeine Literatur-Zeitung" ("Всеобщей литературной газеты"). Выступая против Бауэров и других младогегельянцев (или левогегельянцев), Маркс и Энгельс подвергают вместе с тем критике и идеалистическую философию самого Гегеля.

Глубокие разногласия с младогегельянцами обнаружились у Маркса уже летом 1842 г., когда в Берлине образовался кружок так называемых "Свободных". Став в октябре 1842 г. редактором "Rheinische Zeitung" ("Рейнской газеты"), в которой сотрудничали и некоторые берлинские младогегельянцы, Маркс воспротивился опубликованию в газете бессодержательных, претенциозных статей, исходивших от кружка "Свободных", оторванного от действительной жизни и поглощённого абстрактными философскими спорами. За два года, прошедшие после разрыва Маркса со "Свободными", теоретические и политические разногласия между Марксом и Энгельсом, с одной стороны, и младогегельянцами, с другой, с другой, приняли глубочайший, непримиримый характер. Это объяснялось не только переходом Маркса и Энгельса от идеализма к материализму и от революционного демократизма к коммунизму, но и той эволюцией, которую проделали за это время братья Бауэры и их единомышленники. На страницах "Allgemeine Literatur-Zeitung" Бауэр и его группа отреклись от "радикализма 1842 г.", и от "Rheinische Zeitung" как наиболее яркого его выражения; они скатились к самому пошлому, вульгарному субъективному идеализму - к пропаганде "теории", согласно которой лишь избранные личности, носители "духа", "чистой критики" являются творцами истории, а масса, народ, служит якобы лишь косным материалом, балластом в историческом процессе.

Разоблачению этих вредниых, реакционных идей и защите своих новых, материалистических и коммунистических воззрений Маркс и Энгельс решили посвятить свой первый совместный труд.

604

Во время десятидневного пребывания Энгельса в Париже был разработан план книги, названной сначала "Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании", были распределены её разделы и написано "Предисловие". Энгельс написал свои разделы ещё до отъезда из Парижа. Маркс, на долю которого досталась большая часть книги, продолжал работать над ней до конца ноября 1844 года; при этом он значительно увеличил намеченный объём книги, использовав для написанных им разделов часть экономическо-философских рукописей, над которыми он работал весной и летом 1844 г., а также свои исследования по истории французской буржуазной революции конца XVIII в. и ряд своих выписок и конспектов. В процессе печатания книги Маркс дополнил заголовок словами: "Святое семейство". В оглавлении книги было указано, какие разделы написаны Марксом и какие Энгельсом (см. содержание настоящего тома, стр. 646-648). То обстоятельство, что объем книги, при небольшом формате, превысил 20 печатных листов, избавило её, согласно существовавшим тогда в ряде германских государств правилам, от предварительной цензуры. - 3.

² "Allgemeine Literatur-Zeitung" ("Всеобщая литературная газета") - немецкий ежемесячник, издавался младогегельянцем Б. Бауэром в Шарлоттенбурге с декабря 1843 по октябрь 1844 года. - 7.

³ Имеется в виду опубликованная в I и II выпусках "Allgemeine Literatur-Zeitung" (декабрь 1843 г. и январь 1844 г.) статья К. Рейхардта "Сочинения о пауперизме". - 9.

⁴ "Muehlegner" (буквально: "собственник мельницы") - не существующее в немецком языке слово, образованное путём перевода английского слова mill-owner - владелец фабрики, фабрикант. Энгельс высмеивает здесь сотрудника "Allgemeine Literatur-Zeitung" Ю.Фаухера, который употребляет в своих статьях образованные им на английский манер слова. - 12.

⁵ Энгельс имеет в виду статью Ю.Фаухера "Злободневные вопросы английской жизни", помещённую в VII и VIII выпусках "Allgemeine Literatur-Zeitung" (июнь и июль 1844 г.). - 12.

⁶ Лига против хлебных законов была основана в 1838 г. манчестерскими фабрикантами Кобденом и Брайтом. Так называемые хлебные законы, направленные на ограничение или запрещение ввоза хлеба из-за границы, были введены в Англии в интересах крупных землевладельцев-лендлордов. Выставляя требование полной свободы торговли, Лига добивалась отмены хлебных законов с целью снижения заработной платы рабочих и ослабления экономических и политических позиций земельной аристократии. В своей борьбе против землевладельцев Лига пыталась использовать рабочие массы. Однако именно к этому времени передовые рабочие Англии встали на путь самостоятельного политически оформленного рабочего движения (чартизм).

Борьба между промышленной буржуазией и земельной аристократией из-за хлебных законов закончилась принятием в 1846 г. билля об их отмене. - 14.

⁷ Борьба за законодательное ограничение рабочего дня десятью часами началась в Англии еще в конце XVIII в. и с начала 30-х годов XIX в. охватила широкие массы пролетариата. Поскольку представители земельной аристократии стремились использовать этот популярный лозунг в своей борьбе против промышленной буржуазии, они выступали в парламенте в защиту билля о десятичасовом рабочем дне; с 1883 г. во главе сторонников этого билля в парламенте стоял "тори-филантроп" лорд Эшли. - 14.

⁸ Слова Б. Бауэра из его книги "Die gute Sache der Freiheit und meine eigene Angelegenheit". Zuerich und Winterthur, 1842 ("Правое дело свободы и моё собственное дело". Цюрих и Винтертур, 1842. - 17.

⁹ Речь идёт о статье "Г-н Науверк и философский факультет", помещённой в VI выпуске "Allgemeine Literatur-Zeitung" (май 1844 г.) за подписью "J." - начальная буква фамилии Юнгница (Jungnitz). - 18.

¹⁰ Имеется в виду смещение с должности Б. Бауэра, которого прусское правительство в октябре 1841 г. временно, а в марте 1842 г. окончательно лишило права читать лекции в Боннском университете за его работы, посвящённые критике библии. - 18.

¹¹ Энгельс разбирает и цитирует в этом разделе опубликованную в V выпуске "Allgemeine Literatur-Zeitung" (апрель 1844 г.) рецензию Э. Бауэра на книгу Flora Tristan. "L'Union ouvriere". Paris, 1843 (Флора Тристан. "Рабочий союз". Париж, 1843). - 20.

¹² G. W. F. Hegel. "Phaenomenologie des Geistes" (Г. В. Ф. Гегель. "Феноменология духа"). Первое издание этой работы вышло в 1807 году. При работе над "Святым семейством" Маркс пользовался томом II второго издания Сочинений Гегеля (Hegel. Werke. 2-te Aufl., Bd. II, Berlin, 1841). - 23.

¹³ Из стихотворения Шиллера "Дева с чужбины". - 24.

¹⁴ Речь идёт о книге: P. J. Proudhon. "Qu'est-ce que la propriete? ou Recherches sur le principe du droit et du gouvernement" (П. Ж. Прудон. "Что такое собственность? Или Исследование о принципе права и власти"); первое издание вышло в Париже в 1840 году. Маркс цитирует по парижскому изданию 1841 года.

Книга "Что такое собственность?", написанная с противоречивой мелкобуржуазной точки зрения, при своём выходе в свет произвела сильное впечатление содержавшимися в ней острыми нападками на частную собственность. Всестороннюю критическую оценку этой книги Маркс дал в своей статье "О Прудоне", опубликованной в форме письма к редактору "Social-Demokrat" Швейцеру в 1865 году.

Критикуемая Марксом в данном разделе "Святого семейства" статья Э. Бауэра "Прудон" помещена в V выпуске "Allgemeine Literatur-Zeitung" (апрель 1844 г.). - 25.

¹⁵ Маркс имеет в виду объединявшуюся вокруг парижской газеты "La Reforme" ("Реформа") политическую группировку, в которую входили мелкобуржуазные демократы-республиканцы и мелкобуржуазные социалисты. - 26.

¹⁶ "Deutsch-Französische Jahrbücher" ("Немецко-французский ежегодник") - издавался в Париже под редакцией К. Маркса и А. Руге на немецком языке. Вышел в свет только первый, двойной выпуск в феврале 1844 года. В нём были опубликованы произведения К. Маркса: "К еврейскому вопросу".