Странности «речи - памяти»

Он назвал свой основной дефект распадом «речи-памя­ти». И это имело основание.

До ранения каждое слово имело четкое значение, кото­рое всплывало сразу же, как только он его слышал. Каж­дое слово было частицей живого мира, с которым оно было связано тысячами нитей. Каждое слово пробуждало рой жи­вых, меняющихся, наглядно ощутимых воспоминаний. Вла­деть таким словом означало вызывать любые впечатления прошлого, проникать в связь вещей, рождать понятия, вла­деть жизнью. И это у него исчезло, и исчезло невозвратимо.

«Я гляжу своими глазами на все окружающее меня тихо и спокойно, и мне кажется, что все это окружающее мне понятно, знакомо. А как только я начинаю думать обо всем окружающем и начинаю вспоминать о каждой вещи, что я вижу сейчас, и начинаю спрашивать себя, а как же называется та или иная вещь, то я почему-то наполовину или бо­лее перестаю понимать эти вещи, а главное — не в состоянии почему-то сразу вспомнить то или иное слово по видимой мною вещи. И я опять спрашиваю себя: А это что?.. Это... как ее... Ну, как его... Солн­це! А это... это... не туча, а... облако! И рядом... как ее... как его... (про «мох» я так и не мог вспомнить)... А это... это... деревья! И я без конца мучаюсь, ищу и часто не найду то или иное слово, для своей же речи и мысли. Это одна из страшных неприятностей в моей жизни после ранения. Эти бесконечные не­вспоминания того или другого слова, тех или иных мыслей, невспоминания или непонимания тех или иных понятий не дают мне возможности учиться, помнить, запоминать и осознавать.

А я после ранения не сразу улавливал смысл слов говорящего, не сразу понимал его речь и про­фессору приходилось неоднократно повторять свои вопросы.

Я не мог почему-то вспомнить и назвать различ­ные предметы и вещи, на которые я смотрел непо­средственно, наглядно, хотя бы там ручка, каран-

81

даш, тумбочка и шкаф, книга и этажерка, пол и потолок, рама и форточка...

Иногда я начну говорить, застряну на каком-нибудь слове, никак не вспомню его за целый час и даже за весь день не смогу вспомнить нужное слово. И наоборот, когда мне говорит хотя бы мать, что-то сделать, что-то принести из сарая или, наоборот, от­нести в сарай или еще что-нибудь сделать, сходить в магазин, на базар — по-прежнему до меня не сра­зу доходит это дело, так как я долго думаю над од­ним словом (или двумя-тремя), забывая про другие слова...

Сами слова частью утрачивали свое значение, частью имеют неполное, неоформленное значение. Это больше относится к предметному характеру (стол, солнце, ветер, небо и т. д.). Я утратил и сло­ва, и значения, я их не мыслю и не представляю в полном смысле слова главным образом из периода учебы...

Да, в результате травмы черепа и мозга у меня сразу разошлись зрительная и слуховая память: в одном случае вижу букву или цифру, но не в силах сразу назвать их, в другом случае, я слышу какую-нибудь букву или цифру, но не в силах сразу пред­ставить образом их очертания. Об этом же самом я говорил, что таким же путем происходило у меня и с речью и воспоминанием: я вижу предмет какой-ни­будь, какую-нибудь вещь, какое-нибудь явление и т. д., но не могу сразу произнести, назвать его, под­час и не вспомню за весь день, и наоборот — я слы­шу слово какое-нибудь, но не сразу представляю его образ, очертания, значение долго не вспоминаю».

В первые месяцы после ранения такое «невспоминание слов» было особенно мучительно. Забыты оказались самые простые слова, и их значения нужно было мучительно ис­кать, перебирая и нащупывая, как нащупывает вещи чело­век, пробирающийся по незнакомой комнате в темноте. Сло­ва не только не вспоминались; они начинали звучать чуждо, и часто ему приходилось делать мучительные попытки, что­бы вспомнить, что же они значат? И на это уходили долгие-долгие минуты, заполненные судорожными поисками.

«Иногда я слышу слово, «о не сразу пойму его значение. В первые годы ранения я подолгу не мог вспомнить из памяти данное слово, видя перед гла­зами нужный предмет, а заодно я также не мог

82

вспомнить сразу образ предмета, когда мне называ­ли какое-нибудь слово...

Профессор говорит мне: «Покажи-ка мне, Лева, свой глаз?» Я не понял вопроса, а это со мной слу­чилось и случается после ранения без конца, так как я не сразу схватываю смысл слов говорящего и не сразу уделяю внимание говорящему. После же пов­торений вопроса я долго ищу и вспоминаю, а что же такое за слово «глаз»... Я оглядываюсь кругом и вдруг вспоминаю, что слово «глаз» находится где-то в моем же теле. «Глаз!» — говорю я, вспомнив, на­конец, значение этого слова, и показываю на свой глаз. Тогда профессор говорит мне: «Покажи свой нос!» И я опять думаю: «А что же это такое нос?». «Нос, нос...», — твержу я... наконец и слово «нос» вспоминается через минуты. Потом профессор про­сит вспомнить слово «ухо». И опять минуты ожида­ния... Но вот я вспомнил и слово «ухо». Когда же профессор снова начал просить, чтобы я вспомнил, что же такое «глаз», я опять забыл, что же такое слово «глаз», и снова начал вспоминать про него, а что же это такое... Мучительное это дело...

Мне приходят на память разные слова, я даже шепчу в полуслух их, т. е. слова, которыми в этот день общался, говорил ими, но все же это не те сло­ва. Наконец я вспоминаю искомое слово — глаз, нос, ухо.

Но меня снова спрашивают: «А это что? А это что?» — показывая на глаз или на ухо, или на нос. И я опять думаю, вспоминаю что-то, наконец вспом­нил, ура! Такая задержка в памяти слов бесконечна.

Но еще страшнее являлось для меня самого, когда я вдруг вспомнил или услышал от кого-нибудь слово «спина» или «шея» и ряд других слов, которые я вовсе никак не мог вспомнить, т. е. попросту забыл их значение, хотя знал, что они существуют как зна­комые слова, относящиеся как-то к телу человека, но как они относятся, я не знал. А в общем в каждом слове происходит какая-то ненормальная забывчи­вость, какая-то замедленность и невспоминание лю­бого слова. Я не могу сразу вспомнить данное сло­во или наоборот данное значение слова. Вот про­фессор показывает мне на лампочку и говорит: «Что это такое?» — и я начинаю вспоминать: «...Это, как ее.., ну, это... как его...». — И я некоторое время не могу вспомнить название данного предмета. И гля­жу то на лампочку, то на другие предметы, стоящие передо мной в комнате. Я без конца ищу какой-то

83

поддержки в предметах, какой-то опоры в предметах, стараюсь вспомнить их слова, начинаю сравнивать предметы в данной комнате, служащие мне опорой речи и памяти слова».

И это оставалось угнетающе долго, много месяцев пос­ле того, как он выписался из госпиталя.

Вот он дома, в своей Казановке. Он живет с матерью, с сестрами. Он должен что-то делать по хозяйству, его по­сылают принести что-нибудь из погреба, сходить е магазин за хлебам, за крупой. Ну, казалось бы, что может быть про­ще? А на самом деле, как это бесконечно трудно: самые простые слова, которые были для него обычны с самого дет­ства, которые воспринимались им сразу, без малейшего уси­лия, которые схватывают на лету — эти слова доходили до него не сразу, как будто из какого-то далекого мира, и он должен был напряженно думать о них, прежде чем они на­чинали приобретать ясность.

И даже если он наконец усвоит их значение, слова удер­живаются у него минуту, другую, а потом исчезают, и снова он растерян, снова беспомощно стоит перед новыми труд­ностями.

И так в самом простом, самом обыденном, самом каж­додневном...

«Вот дома мне мать скажет хотя бы так: «Поди и сходи в наш сарай, слазь там в погреб, набери там из кадки соленых огурцов в тарелку, а кадку обратно прикрой кружком, а сверху положи ка­мень...». Я не сразу понял, что мне мать сказала, я прошу повторить, что она сказала. Мать повтори­ла свои слова. Теперь я услышал слова: «сарай», «погреб», «огурцы», а все остальные слова я мигом забыл. Но и эти три слова — сарай, погреб, огур­цы — я по раздельности и по очередности спешу осо­знать, что они значат. Наконец, я понял эти, три сло­ва (уж прошли минуты!), теперь мне надо спросить у матери, что она там просила сделать. Я оглянул­ся — матери нет дома. И вдруг она снова входит в квартиру, и я увидел, что она успела уже сходить в сарай, слазить в погреб и вот принесла огурцы вме­сто меня...

Мать мне говорит: «Нарежь-ка, сыночек, к обе­ду хлеба, огурчиков, ветчинки, принеси заодно соль­цы, что помельче». Я, конечно, прослушал, что мать мне сказала. Я прошу ее повторить. Она повторила сначала, о чем она хотела просить. Я запомнил толь­ко два слова — «хлеб» да «ветчина». Я думаю, во-

84

жусь над этими словами, наконец, понял эти слова, а забыл, что мне еще говорила мать, стою нереши­тельно...

Вот мать сказала: «Отнеси-ка ведро с очистка­ми козе, ведро обратно принеси-ка!». Держу ведро в своей руке, иду в сарай... Там высыпаю очистки для козы своей... Сарай же закрывать забываю и про ведро забыл совсем... «А где же ведро? Запер сарай-то?» — мать меня спрашивает вдруг. Пришлось вернуться вновь к сараю, ведро увидел — взял его тут. «Ну, а сарай ты запер или не запер, ты скажи?» Пришлось вернуться снова все же к сараю, черт его возьми!... И верно — я сарай не запер, он приот­крылся и... коза сумела удрать со двора... Вот па­мять какая — проклятье!..».

Что же это такое? Мир его слов распался, он начал жить в мире чуждых, незнакомых слов, которые было так трудно вспомнить и значение которых было так трудно по­нять. И это относилось не только к обычным бытовым сло­вам; в еще неизмеримо большей степени это относилось к тем понятиям, которые его учили, с которыми он годами свыкся в жизни, в школе, в институте.

И он живет в мире чужих слов и в мире забытых по­нятий, делая мучительные попытки вспомнить их, постоянно борясь за восстановление своей «речи-памяти».

«Я просто чувствую знакомство каждого слова (раньше учился на четвертом курсе института), я знаю, что любое данное «слово» существует в моей памяти, но только это слово уже утратило свое зна­чение, и это каждое слово уже не понимается мною, как оно понималось раньше, до ранения. Это значит, что если я услышал слово «стол», то я не сразу пой­му, что это данное слово значит, откуда оно, из ка­кой области... Только одно чувство знакомости и ни­чего больше...

Я обхожусь теми словами, которые имеют и «чувство» знакомости и, главное, чувство известного мне смысла, и только этими словами я общаюсь и с самим собой, и с людьми...

С некоторого времени, конечно, уже после ране­ния, я начал вести и веду борьбу за восстановление памяти и речи, слова и значения, так как я без кон­ца тренируюсь в этих вещах, так как имею в них ог­ромный недостаток, именно: в моей речи и памяти произошел разрыв между «словом» и его «значе­нием».

85

Но память слова и его значение словно отделены друг от друга каким-то неопределенным временем, и всегда почти разобщены друг от друга, а при вспо­минаниях их приходится словно соединять. Но эти памятные соединения не держатся долго, а быстро распадаются и улетучиваются...

Часто я подхожу к этим вещам, стократно их пересматриваю, перечитывая, понимая, вспоминая, а все-таки все равно их приходится вспоминать по­долгу.

Я иногда выхожу в поле, в лесок и пробую вспоминать, а что же у меня осталось из памяти. В лесу я забыл совсем деревья, как они называются. Правда, я помню названия «дуб», «сосна», «осина», «клен», «липа», «береза» и другие (когда они вспо­минаются иногда), но когда смотрю на дерево, то я не знаю, забыл от ранения, то ли это осина передо мной, то ли это еще какое дерево не знаю, хотя во­обще-то само дерево кажется знакомым мне. Когда мне покажут грибы, то я тоже не знаю, как его на­звание и его назначение, хотя я помню названия грибов: «подосинник», «белый», «опенок» и только, а что этот гриб — «опенок» или там «подосинник» и тому подобный, я еще не знаю, хотя до ранения знал эти грибы и не мог не знать.

И даже я забыл про одуванчик, про цвет, кото­рый я знал и в детстве; правда, я вспомнил про оду­ванчик, когда он делается седым, а вот, какой он должен быть до седины, я просто забыл и не мог себе представить, забыл совсем...

С одной стороны, по старой привычке я вижу окружающий мир таким же, каким я его видел свои­ми глазами. А с другой стороны, я не узнаю его и не понимаю, когда соприкасаюсь с действительно­стью. Я не понимаю, как живут растения, чем живут, почему они развиваются одним срезанным листком. Я не понимаю окружающего, сути жизни растений, животных, почему я не могу вспомнить из головы в нужное время слово или его значения.

С одной стороны, я помню, что я учился в на­чальной, в средней школе, в механическом институ­те. А с другой стороны, я забыл и не помню совсем, чему я учился, каким наукам, что делал там в уче­нии, все забыл и ничего не помню абсолютно и не моту что-либо вновь запомнить.

С одной стороны, я сам все же говорю, мыслю, пишу, а с другой стороны, когда мне чего-нибудь го­ворят, то я не успеваю понимать и запоминать слов

86

говорящего. С одной стороны, я вижу, слышу, ощу­щаю, говорю, а с другой стороны я без конца ощу­щаю тяжесть своего пораженного мозга...».

Но он не только забыл значения слов (мы уже говори­ли о том, что он не может сразу припомнить то слово, ко­торое нужно), он мучительно ищет его, и часто вместо нуж­ного ему слова приходят другие, иногда близкие, иногда далекие. Ему нужно одно слово, а в памяти их целый рой, из которого следует выбрать необходимое. Как это сделать? Все они так похожи, все они кажутся нужными, а на са­мом деле нужного слова нет, оно где-то затерялось среди этого роя слов.

В чем же дело? Почему стало так трудно припомнить нужное слово, то, что легко происходит уже у школьника и что стало недоступным ему?

87

© (составление) libelli.ru 2003-2020