Революция как сила хранительная
Начало Вверх

Виктор Арсланов

Революция как сила хранительная.

Преодолеть искушение тирании

Михаил Лифшиц – годы жизни 1905-1983 – достаточно хорошо известный философ и эстетик, действительный член Академии художеств СССР. И вместе с тем это – историческая фигура, значимость которой еще предстоит открыть для себя будущему действительно демократическому и гуманистическому сознанию России. «Последний» или «ископаемый» марксист, как называли его яростные оппоненты, Лифшиц был равно чужд и либералам и партократам.

 

В папке из архива философа Михаила Александровича Лифшица, помеченной 1983 го­дом, есть такие слова: "Мы живем сейчас в эпоху ясно выраженной боязни перемен. Это в отличие от новаторства интеллигенции и важнейший пред­мет раскола". Но сегодня как раз большинство интеллигенции консерва­тивно. Одни хотят реставрировать капитализм по западному образцу, дру­гие российскую империю, третьи - сталинскую или брежневскую систему.

"На протяжении жизни Лифшиц - разрабатывал философскую программу, ко­торую назвал Reustaratio Magna - великое восстановле­ние, по аналогии и в противоположность Instaratio Magna Фрэнсиса Бэкона (что переводят с латинского как великое восстановле­ние, тог да как на самом деле оно означает у Бэкона, по мнению Лифши­ца, "великое становление"). Становление естественных наук явилось, считает Лифшиц, продуктом глубокого разочарования нового времени в разуме и истине, и по сей день сциентизм несет в себе зерно равнодушия и скепсиса, принимаемых за объективность.

Если ваше новое есть такое становление наук (прошу прощения у Бэко­на, о котором не хочу сказать ничего плохого), при котором вытесняется и уничтожается верное старое, то спаси нас бог от этой новизны и этого прогресса. Если вы восстанавливаете то, что умерло и должно умереть, то такая реставрация есть тот же самый авангардизм, его обратная сто­рона. Посмотрите в лицо нашим современным реставраторам - сколько авангардистской нетерпимости, жажды разрушения, неутоленного самолюбия скрыто за благостным обличьем!

Октябрьская революция может быть названа великой в той мере, в какой она была возвращением не только К непосредственной демократии Древней Греции, к Тиберию и Гракху и Томасу Джефферсону, но и к русским тради­циям, восстанавливала русский ,национальный характер с его всечеловечностью. Русский народ принес себя в жертву, положив конец войне и открыв дорогу реформированию капитализма на Западе. Reustaratio Magna - уже в "Коммунистическом манифесте", - пишет в своих заметках Лифшиц.

- Это вы разлагаете жизнь. Вы преступники. Экономическое обоснование и политическое развитие этого. Революция как "сила хранительная". Я был одиноким в своем веке, понимающим это, - подчеркивает Лифшиц. - И до сих пор одинок. Лукач? Да, отчасти..."

Авангардизм с его западничеством и реакционный консерватизм с его тяготением к прелестям нашего, российского кнута - явления во многом разные, даже непримиримо враждебные. Что лучше? Все хуже. Ибо если в постсоветском обществе победит черносотенный бонапартизм, то дорогу к нему проложат нынешние "демократы". Начиная с 30-х годов, Лифшиц пыта­ется пробить брешь в этом, по его словам, "сговоре двух сил, двух церквей". "...Есть и плебейский модернизм, есть и смердяковская нена­висть ко всему лучшему, выражающаяся, например, в вандализме, - писал Лифшиц незадолго до своей смерти. - Но здесь модернизм сходится с тем, что идет снизу в самом дурном - в интегральной преступности. А боль­шая часть массы все же консервативна. И задача состоит в том, чтобы революционным образом обеспечить (? - неразб.- В.А.) эту здоровую тен­денцию к сохранению, консервативности".

Если революционным образом не будет осуществлена Reustaratio Magna, то мир, продолжал Лифшиц, "пойдет направо старым ложным путем". Причем реакция снова, как и более полувека назад, поднимается на волне нацио­нальных проблем. "Современность. Мое время: крайнее напряжение ситуа­ции "класс против класса" и начало громадного обходного движения в сторону главным образом национальности. У Ленина, собственно, намечен этот переход, но во всем его громадном значении - нет, этого не могло быть".

В 30-х годах направо пошли и страна состоявшейся, и страна не состо­явшейся революций. Результат - становление двух, как ныне говорят, то­талитарных систем - гитлеровской и сталинской. Есть ли разница между ними?

"Уравнительность - страшная сила, накопившаяся в России за многие столетия, если не тысячелетия, Герцен и Лавров, даже Маркс предупреж­дали, что аграрный террор будет ужасен. Сила уравнительности в прежней истории не раз сносила здание несправедливой цивилизации. Она несет в себе великое "нети, нети", "нитшего", нигилизм, дыхание пустыни...

Культ личности - обычная плебисцитарная форма, пережиток бонапартиз­ма и тирании, неслыханно развившейся и превзошедшей всякие предшеству­ющие формы этого явления на экспериментально-чистой почве".

Но (очень важно!) "и в прежней истории бывала разница между бонапар­тистскими режимами, которые все же открывали какую-то отдушину, кана­лизируя социальную энергию снизу в прогрессивном направлении, и прос­тыми волнами реакции... В двадцатом веке "это раздвоение бонапартизма или цезаризма представлено в гораздо более яркой форме. Две линии при всей своей формальной схожести далеко разошлись и  со  страшной  силой столкнулись.

Раздвоение этих двух линий не исчерпано, это - проблема дня. Побе­дить прогрессивная сила может лишь путем сублимации уравнительности до высоты революционной энергии, вооруженной разумом, теорией... А то ведь и глупость, которая также представляется самостоятельной силой, и понижение уровня в чисто моральном смысле слова - все это также не что иное, как действие односторонне развитой и снова подкрепленной ходом обстоятельств уравнительной силы. Сталин с точки зрения государствен­ности кое-как обуздывал ее, хотя и сидел на ней, иногда выпуская ее на­ружу в виде пароксизмов террора".

Вариант бонапартизма XX века, который во многом противоположен советской системе, - это "фашизм - страшная тень коммунизма, с разными оттенками. Я пытался выразить это в начале 30-х годов, но, увы, оттенки с тех пор оттенки умножились..."

Российский дикий капитализм - продукт уравнительности и теперь стре­мится уничтожить то направление движения, которое имела уравнительность в 30-е годы. Что ждет нас впереди? В ситуации шока от поистине беспре­цедентного обмана возможны два очень плохих, но все же не одинаково плохих выхода. Либо - реакция черносотенного типа, либо такая  тирания, которая, опираясь на низы и действуя до известной степени в интересах производительного населения страны, сможет преградить дорогу черносо­тенству, ограничить беспредел номенклатуры, бандитского капитализма. Сталинский режим в 30-е годы все же, как и режим Наполеона, был не только душителем революции, но и ее своеобразным продолжением.

Среди положительных явлений этого сложного времени - так называемое "течение", школа Лифшица, которая в век всеобщего релятивизма и ниги­лизма (в том числе, в их "марксистском" варианте) Утверждала, что правда, абсолютная истина есть и на нашей грешной земле. Но истина в иные эпохи принимает форму неразумия, а справедливость, увы, движется Дорогой кошмара и расточения человеческих жизней.

Почему мир сегодня пошел вправо? Именно потому, что в экономической, социальной, культурной сферах роль низов стала значительно больше, чем в те времена, когда испанский философ описывал феномен "восстания Масс". По признанию самих американцев, лучшие математики и физики Аме­рики - выходцы из Азии. Старая элита (включая аристократию привилеги­рованных народов и стран) держится на плаву тем, что подыгрывает урав­нительной энергии низов, усиливая как раз многие темные черты этого демократизма.  Но  так называемая массовая культура оказывает обратное воздействие на элиту,  и последняя сама оказывается моральной жертвой собственной популистской политики. Эта тема одна из центральных в кри­тике современной культуры у Лифшица.

Огромное, несравнимое с началом века значение национального воп­роса - тоже следствие подъема окраин цивилизации. Но и этот процесс принял реакционную форму. Как предотвратить сползание народов в разру­шительный, кровавый национализм? "В известном смысле весь путь в буду­щее, - пишет Лифшиц, - представляет собой также возвращение в прошлое. Но к этому нужно прибавить неравномерность этого...

В 30-е годы Лифшиц отстаивал мысль, что высокое искусство создава­лось не теми художниками, которые примыкали к революции, а теми, кто отторгался от нее - "великими консерваторами человечества". Но оттор­гались они от "обнаженной абстракции" (Берк) нового - и конкретизиро­вали положительное новое посредством возвращения к истине старого. За эту идею Ермиловым и Кирпотиным Лифшиц был обвинен в "почвенничестве" и даже монархизме. Обвинения, конечно, нелепые. Однако идея монархии играет существенную роль в системе взглядов Лифшица. По его мнению, человек занимает место монарха в природе. Это не метафора, подчеркива­ет он, ибо человек, "опираясь на низшие силы природы... подчиняет себе ее аристократию - животных, будучи сам только представителем животного мира". Разумеется, человечество сумеет сохранить себя, если приблизит­ся к идеалу своего рода "просвещенной монархии", преодолев искушение тирании по отношению ко всему живому и неживому.

Главное - преградить дорогу худшему, то есть союзу воровской арис­тократии с Тёмным плебейством. "Это была аналогия с мечтой о противо­положном, с мечтой о том, чтобы не получился термидор, революционное похмелье. Это было предупреждение, особенно опасное ввиду того, что само понятие "термидора" было пущено в ход мелкобуржуазной оппозицией. Лгуны поэтому не упускали случая ухватиться за это опасное понятие в литературе "течения", хотя делали это неумело".

Для того чтобы понять монархиста Бальзака, для того чтобы понять трагический союз Пушкина с Николаем 1 после 14 декабря 1825 года, пот­ребовалось не монархическое, а марксистское сознание Лифшица. Для того чтобы возвращение назад совершилось не в форме какой-нибудь новой аракчеевщины или еще чего-нибудь похуже, обществу равно необходимо противоядие от черносотенства Василия Розанова и авангардизма "комис­саров". Вернуться не к Константину Леонтьеву с его апологией сознательного обскурантизма, и не к "Краткому курсу", а к Аристотелю и даже в известном смысле к Птолемею. Разумеется, не для того чтобы уверо­вать, будто солнце вращается вокруг Земли, а для того, чтобы уяснить великую истину, понятную древним и отброшенную новым временем: человек - центр Вселенной и весь мир вращается вокруг него. Не исключено, счи­тал Лифшиц, что человечество одиноко во Вселенной, причем, не только в пространстве, но и во времени. Однако для Лифшица уникальность челове­чества - не синоним заброшенности, ибо оно есть голос и разум, центр бытия.

Призрак великого "Ничто" бродит по миру. И альтернативы ему нет, ес­ли верить прогнозам ведущих футурологичвских институтов Запада. За несколько месяцев или даже недель до своей смерти, летом 1983 года, Лифшиц приступил к статье о "реальной политике" и НЭПе. Огромную опас­ность для России Лифшиц видел в замкнутости ее экономики, в автаркии, которая ведет к отсталости и деспотизму, выход - в соединении с миро­вым рынком. Но соединение противоположностей, то есть конвергенция, может быть разной. Вот в чем существо вопроса, над которым не задумы­вались Сахаров и его последователи, но который поставил в начале 20-х годов Ленин. Либо это будет союз западного капитала с российскими тру­довыми слоями против жуликов и бандитов, либо стихийное развитие собы­тий приведет к союзу западного капитала с российскими бандитами. Ныне Запад, как и 70 лет назад, не захотел или не смог помочь низовой, чер­ноземной, но все же не вывесочной демократии России, а заключил союз с "демократами", легализовавшими, как это ныне признают и западные поли­тологи, воровской капитал, мафию и номенклатуру. Этот стратегический просчет сравним с поддержкой Гитлера против Советской России. Черно­земная демократия, если идти направо старым ложным путем, оборачивает­ся уже просто черносотенством. Будет ли разомкнут фатальный цикл? Если да, то Reustaratio Magna - программа не для одной только России.

Нелепо, конечно, думать, что весь мир шагает не в ногу и прав только Михаил Лифшиц. Одно дело - вынужденное одиночество, другое - демонс­тративный авангардизм. В основе философии Лифшица, его "онтогносеоло­гии" лежит иная идея: "не мы мыслим мир, а мир мыслит нами". Но что, если действительности не нужно или пока не нужно наше сознание, что, если сегодня она избирает фатальный способ движения? Тогда приходится, говоря словами Пушкина, признать необходимость и простить оной. Однако не примирение с тиранией в обеих ее характерных для 20 века разновид­ностях имел в виду Лифшиц, подводя итог своей жизни: "формула стоического сознания необходимости, формула "Так нужно!". Это, конечно, сом­нительная формула, когда речь идет о примирении со страданиями других, но когда это связано с самоотречением, с мыслью о том, что я должен погибнуть или пережить тяжкие страдания во имя исторического хода ве­щей, который идет не так гладко и не в таких благородных формах, как этого можно было ожидать, это массовое сознание миллионов людей в дни труда и войны, в период индустриализации и обороны - оно чисто и бла­городно, да чище и трудно что-нибудь найти".

Яндекс.Метрика

© (составление) libelli.ru 2003-2020