Античные критики христианства. 2

Абрам Борисович Ранович.

АНТИЧНЫЕ КРИТИКИ ХРИСТИАНСТВА.

ЛУКИАН.

На сером фоне бессодержательной, безыдейной светской литературы второй половины II в. Лукиан выделяется ярким пятном. Вместо пустых упражнений в риторике, к которым сводилась философская и художественная литература того времени, Лукиан дал ряд блестящих по форме, остроумных, иногда язвительных и хлестких памфлетов, тонких миниатюр, бичующих сатир, юмористических рассказов, в которых заклеймил пустозвонство ораторов, продажность, невежество и тупость жалких эпигонов великих классических философов, бесцветность и бездарность риторов и поэтов. Особенно от него достается религиозным суевериям; в ряде диалогов он развенчивает олимпийских богов, вскрывает проделки всякого рода религиозных проповедников и шарлатанов; в круг его внимания попадает и христианство. По поводу его диалога “О смерти Перегрина” Энгельс писал: “Одним из наших лучших источников о первых христианах является Лукиан из Самосаты, этот Вольтер классической древности, который одинаково скептически относился ко всем видам религиозных суеверий и у которого поэтому не было ни религиозно-языческих, ни политических оснований относиться к христианству иначе, чем к любому другому религиозному объединению. Напротив, он их всех осыпает насмешками за их суеверие,— почитателей Юпитера не меньше, чем почитателей Христа; с его плоско-рационалистической точки зрения и тот и другой вид суеверий одинаково нелепы”. Рисуемая Лукианом совершенно объективно картина быта христианской общины и ее руководителя до того неприглядна, что навлекла на автора ярость и ненависть христиан. Лексикограф Х в. Свида под словом “Лукиан” пишет: “Лукиан Самосатский, прозванный богохульником или злословцем, так как в его диалогах содержится насмешка и над божественным... Говорят, что он умер, растерзанный собаками, за то, что лаял против истины. В самом деле, в “Житии Перегрина” он нападает на христианство и богохульствует, нечестивец, против самого Христа. За свой лай он получил достойное наказание в этом мире, а в будущем он получит у сатаны в удел вечный огонь”.

Жизнеописание Перегрина Протея, пройдохи, уголовного преступника, затем философа-киника, христианского проповедника, странствующего пророка и аскета, тем более интересно, что Перегрин, по-видимому, личность историческая; во всяком случае о нем упоминают независимо от Лукиана — Татиан (Речь против эллинов, 25), Геллий (Noct. Att. VIII 3: XII 11), Тертуллиан (ad martyr., 4), Филострат (Vita soph. 69 Kayser). В другом месте (adv. indoct. 14) Лукиан рассказывает о почитании реликвии Протея.

Таким образом, Лукиан писал с оригинала. Вообще Лукиан хорошо знает среду, в которой подвизались Перегрины; в своих скитаниях он непосредственно с этой средой сталкивался; его свидетельство поэтому ценнее более подробных сообщений Цельса, который вряд ли общался с массой христиан и черпал материал главным образом из литературных источников.

О жизни Лукиана известно только то, что он сам сообщает в своей автобиографии. Лукиан родился в Самосате в 120— 125 гг. в бедной семье, был предназначен заниматься ремеслом и поступил в ученики к своему дяде — каменотесу и скульптору. Разбив однажды по неосторожности каменную плиту и боясь гнева дяди, он бежал от него домой, и на этом его карьера ремесленника закончилась. Он стал учиться греческой литературе и красноречию. О его способностях можно судить по тому, что, хотя его родным языком был сирийский, он в таком совершенстве овладел греческим языком, что из всех известных нам греческих прозаиков у него самый богатый язык: по подсчету В. Шмидта, он оперирует 10 400 словами, тогда как такой мастер слова, как Платон, имел в своем распоряжении всего 9900.

Получив подготовку в школах риторики, он вскоре сам стал учителем и долгое время вел образ жизни странствующего софиста, выступавшего в различных городах Греции с лекциями. В 165 г. он поселился в Афинах, где прожил двадцать лет. На старости лет он получил должность судьи в Египте. О последних годах жизни Лукиана, об обстоятельствах и дате его смерти ничего не известно.

Литературное наследство Лукиана довольно значительно; но из приписываемых ему 82 произведений бесспорно ему принадлежат 48, бесспорно подложны 7, остальные 27 сомнительны. Лучшие его произведения справедливо заслужили бессмертие, ими зачитывались и зачитываются до сих пор, а Рабле и Свифт использовали их для своих гениальных сатир. Но, хотя Лукиан затмил и оставил далеко позади себя софистов и литераторов своего времени, он сам был сыном своего века, и, отражая в своем творчестве разложение рабовладельческого античного общества, будучи сам продуктом этого разложения, хоть и необычайно ярким и красочным, он не сумел дать ничего положительного ни в области философии, ни в области морали и политики. Он не принадлежал ни к какой философской школе, все они вызывали в нем скептическое отношение к себе; но и философская школа скептиков в такой же мере предмет его насмешек, как и ненавистные ему киники. Он развенчивает богов, высмеивает философов, разоблачает шарлатанов, издевается над легковерием, жадностью, скопидомством. Он не щадит и тех философов, к которым относится с уважением,— Эпикура, Демокрита, Пифагора и других. В диалоге “Vitarum auctio” он выводит на продажу с аукциона руководителей различных философских школ, причем Сократ идет за 2 таланта, Пифагор—за 10 мин, Диоген — всего за 2 обола, а Демокрита и даром не берут. Свою житейскую философию он формулирует в “Гермотиме”:

“Быть трезвым и ничему не верить”...

“О кончине Перегрина” мы даем в переводе под ред. Ф. Зелинского, изд. Сабашниковых.

Второй раз Лукиан вскользь упоминает о христианах в своем памфлете “Александр, или Лжепророк”. Произведение это, которое Лукиан адресовал своему другу Цельсу (см. ниже, с. 263), описывает “жизнь Александра из Абонотиха, его выдумки, проделки и предсказания”. Этот шарлатан, которого Лукиан едко и остроумно высмеивает, имел немало поклонников; он пытался даже создать какую-то свою религию; по словам Лукиана, он “установил какие-то мистерии, продолжавшиеся три дня подряд, с шествиями, в которых участвовали носители факелов и жрецы, объяснявшие священнодействие”.

“...Первый день мистерий начинался возгласом: “Если какой-нибудь безбожник, христианин или эпикуреец придет подсматривать наши тайные богослужения, он будет изгнан; верные пусть приступают к таинствам в честь бога, в добрый час”. Непосредственно после этого возгласа происходило изгнание. Александр первый произносил: “Христиан — вон”, а толпа отвечала:

“Вон эпикурейцев”. Затем происходило священное представление” (Alex. 38; ср. также Alex. 25).

Странное на первый взгляд сопоставление христиан с эпикурейцами и безбожниками объясняется тем, что верующим римлянам и эллинам христиане, отвергавшие культ официальных римских богов, представлялись людьми без веры; христианам поэтому не раз предъявляли обвинение в “безбожии”. Понятно, что всякого рода религиозные проповедники и шарлатаны прибегали к этому приему опорочивания в глазах верующей массы своих христианских конкурентов. Картинка, нарисованная Лукианом, надо полагать, близка к действительности и показывает наглядно, каковы были отношения между “языческой” массой и христианами.

О КОНЧИНЕ ПЕРЕГРИНА DE MORTE PEREGRINI.