Если это иметь в виду, то становится совершенно очевидной крайняя надуманность разнообразных “дефиниций” мировоззрения вообще, построенных путем незаконной универсализации характеристик, на самом-то деле относящихся лишь к тому специальному виду мировоззрения, которое исповедуется ученым автором таких дефиниций, и потому для любого другого мировоззрения никак не обязательных.

Например, Макс Шелер определяет “мировоззрение” так: “Это управляющий всей культурой или одной личностью вид селекции и членения, в котором оно (мировоззрение) фактически вбирает чистую сущность физических, психических и идеальных вещей, независимо от того, как совершается их осознание и даже происходит ли это осознание вообще...”

Смысл этой и подобных дефиниций заключается единственно в том, чтобы уверить и себя и читателя, будто бы “подлинным” мировоззрением обладает лишь человек, умеющий непосредственно прозревать в “чистую сущность” физических, психических и идеальных феноменов. Естественно, что любое иное мировоззрение начинает выглядеть при этом как не дозревшее до кондиции, до адекватного самосознания, гуссерлианство...

По существу, очень немногим отличается от приведенного пассажа из Макса Шелера и глубокомысленное определение, формулируемое В. П. Чертковым: “Мировоззрение представляет собой систему взглядов на мир в целом, те основные принципы, с которыми люди подходят к окружающей их действительности и объясняют ее и которыми они руководствуются в своей практической деятельности” (см.: О диалектическом материализме. М., 1953. С. 7). Умысел, запрятанный в эту дефиницию, состоит в том, чтобы на следующей странице отождествить “мировоззре-

ние” с “философией” в том ее виде, в каком ее понимает В. П. Чертков,— с особой наукой “о мире в целом”... Логика та же самая — и тут и там исходят из априори сконструированного определения “мировоззрения вообще”, а затем дедуцируют из него выводы, касающиеся уже определенного мировоззрения, предписывая ему — каким тому надлежит быть. Никакого доказательства при этом, разумеется, не получается — налицо лишь плохо замаскированный логический круг, тавтологическое кружение заранее принятых представлений. И там и тут “мировоззрение” понимается как особая наука, обязанная постигать “чистую сущность” — “физических и психических вещей” у Шелера и “основные принципы мира в целом” — у В. П. Черткова, — как особая форма познания, способная ухватывать то, что не могут постигнуть все другие, “обыкновенные”, науки... И там и тут решение задачи, непосильной для них, взваливается на философию, которая только и может-де соорудить “мировоззрение” в смысле, предуказанном дефинициями...

Не станем заниматься больше рассмотрением надуманных дефиниций, посмотрим, как понимали “мировоззрение”, а стало быть, и роль философии в составе научно-материалистического мировоззрения К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин.

“Маркс неоднократно называл свое миросозерцание диалектическим материализмом, и энгельсовский “Анти-Дюринг”, целиком прочитанный Марксом в рукописи, излагает именно это мировоззрение”, — пишет Ленин, подчеркивая тем самым, что в этом пункте никаких различий между Марксом и Энгельсом, а стало быть, и им, Лениным, в понимании нет, что это — одно и то же понимание, одно и то же как по сути, так и по применяемой при его изложении терминологии.

В “Анти-Дюринге” же говорится совершенно недвусмысленно: “Современный материализм... представляет собой не простое восстановление старого материализма, ибо к непреходящим основам последнего он присоединяет еще все идейное содержание двухтысячелетнего развития философии и естествознания, как и самой этой двухтысячелетней истории. Это вообще уже больше не философия, а просто мировоззрение, которое должно найти себе подтверждение и проявить себя не в виде особой науки наук, а в реальных науках”.

Мудрено прочитать эти строки так, как прочитал их В. П. Чертков и ряд других авторов, утверждающих прямо обратное, а именно — что “реальные знания”, добываемые науками, не составляют и не могут составлять мировоззрения и что мировоззрением людей вооружает одна-единственная наука — философия как наука о мире в целом...

Мысль Ф. Энгельса предельно проста — современный материализм представляет собой научное мировоззрение, т. е. совокупность научных знаний, добытых и добываемых “реальными науками” — физикой, химией, биологией, политической экономией, историей и т. д. и т. п., включая сюда, разумеется, и научную философию, или философию как науку, без коей этот ряд был бы неполным. Но чтобы занять свое законное место в ряду наук, философия тоже должна стать научной, а для этого она должна решительно отказаться от своих прежних претензий на роль “науки наук”, на роль “высшего синтеза” всех прочих знаний, на роль системы воззрений на “мир в целом”.

Современный материализм, не устает повторять Ф. Энгельс, как система научных знаний о природе и истории человечества, т. е. как научное мировоззрение, “не нуждается больше ни в какой философии, стоящей над прочими науками. Как только перед каждой отдельной наукой ставится требование выяснить свое место во всеобщей связи

вещей и знаний о вещах, какая-либо особая наука об этой всеобщей связи становится излишней. И тогда из всей прежней философии самостоятельное существование сохраняет еще учение о мышлении и его законах — формальная логика и диалектика. Все остальное входит в положительную науку о природе и истории” ¹.

Трудно выразиться яснее, и приходится лишь удивляться тому, что и сегодня, через сто лет после издания “Анти-Дюринга”, находятся именующие себя марксистами люди, во что бы то ни стало желающие иметь “мировоззрение” в виде особой науки “о мире в целом”, в виде системы особых — “философских” — принципов всякого бытия, в виде “мировой схематики”.

Нелегко сказать, какими добрыми намерениями и мотивами продиктовано это желание превратить мировоззрение в абстрактно-скудную схему,— вероятно, стремлением изложить его максимально популярно, т. е. в самых общих чертах, чтобы сделать его легко обозримым, чтобы уместить его в одну книжечку вроде катехизиса, вроде устава, доступного каждому, даже не очень образованному человеку. Если так, то глупо было бы возражать против такой затеи, краткое и популярное изложение современной системы научных представлений о природе и истории, в котором выделены главные результаты научного познания и опущены частности и подробности, может сослужить пользу, если оно сделано достаточно квалифицированно, т. е. популяризирует общие выводы современной науки, но не вульгаризирует и не профанирует их.

Но совершенно невозможно объяснить, почему и зачем надо называть изложение главных и общих выводов современного естествознания и наук об истории “философией”, тем более видеть в создании таких книжечек основную и главную задачу современной научной философии.

Конечно же нет ничего зазорного и для философа в том, чтобы сесть и написать краткий очерк современного научного мировоззрения (или, что то же самое, представить современное научное мировоззрение в кратком очерке). Может даже статься, что философ сделает это лучше, чем какой-либо другой специалист, и потому задача научной популяризации основных контуров современного — научного — мировоззрения является и сегодня достойной и даже почетной задачей любого философского ведомства и учреждения. Кто станет против этого возражать — популяризация и пропаганда современного научного мировоззрения, т. е. материализма, ставшего благодаря трудам Маркса, Энгельса и Ленина диалектическим и историческим,— прямой долг каждого марксиста, каждого коммуниста, а отнюдь не только философа.

Но даже и самое грамотное, самое талантливое изложение общих результатов и выводов основных отраслей современного научного знания еще не есть “философия” как особая наука.

Понимать “философию” таким манером — значит понимать ее не так, как Карл Маркс, Фридрих Энгельс и В. И. Ленин, а так, как ее понимали и “развивали” Огюст Конт, Евгений Дюринг или Скворцов-Степанов, в лице которого прекрасный популяризатор и пропагандист коммунистического и атеистического мировоззрения сочетался с очень плохим философом.

В понимании философии как совокупности (или “системы”) наиболее общих выводов научного познания некоторые авторы и до сих пор видят “материализм”, и даже “диалектический”. Это — печальное заблуждение. Никакого материализма тут нет, а есть чистейшей воды позити-

визм, т. е. совершенно некритическое воспроизведение (изложение другими — “философскими” — словами и оборотами речи) всего того, что говорят и пишут от имени “современной науки” сегодняшние ученые, т. е. всех тех представлений о природе и обществе, которыми наука располагает на сегодняшний день, включая сюда, разумеется, и те представления, которые уже завтра, может статься, окажутся неверными и будут отброшены самой же наукой, преодолены ее собственным движением. Однако при позитивистском понимании философии, и эти представления будут проштемпелеваны знаком философского качества, печатью “диалектического материализма”.

Надо думать, что и самому академику М. Б. Митину или доктору Г. В. Платонову неудобно ныне вспоминать те слова, которые они произносили и писали про научные открытия Бошьяна и Лепешинской, Презента и Лысенко или про “гениальный вклад” И. В. Сталина в языкознание и т. д. и т. п. Во всем этом они видели “научные завоевания”, имеющие непосредственно философское, то бишь мировоззренческое, значение, — новые “подтверждения” высших истин “диалектического материализма”...

Если от такого возведения наличных представлений в ранг философских истин кому-то польза и была, то никак не философии и не тем наукам, из коих эти истины извлекались путем “обобщения”, а затем возвращались им уже обряженными в мундир философского ведомства, обретая тем самым непререкаемый авторитет для науки, хотя как раз с точки зрения этой науки они не выдерживали никакой критики...

Забывать обо всем этом нельзя, так как причина аналогичных конфузов заключается в полном отступлении указанных (и некоторых других) философов от того понимания и философии, и мировоззрения, и отношения философии к другим наукам, которое было сформулировано Ф. Энгельсом и разделялось — как подлинное диалектико-материалистическое — и К. Марксом, и В. И. Лениным.

Классики марксизма-ленинизма никогда и нигде не возлагали на философию обязанность строить из результатов “положительных наук” некую обобщенную картину-систему “мира в целом”. Еще меньше оснований приписывать им взгляд, согласно которому такая “философия” — и только она — должна вооружать людей “мировоззрением”. Научное мировоззрение, согласно Энгельсу, заключается и воплощается не в системе отвлеченно-философских положений, а в “самих реальных науках”, в системе реальных научных знаний.

Любую попытку воздвигать над (или “рядом” с) положительными науками еще и особую науку о “всеобщей связи вещей” Ф. Энгельс безоговорочно расценивает как затею в лучшем случае излишнюю и бесполезную. В лучшем случае. А обычно — как показал и продолжает показывать опыт — такая “философия” неизбежно превращается в тяжелый балласт, в гири на ногах науки и активно мешает реальным наукам двигаться вперед, поскольку, будучи обобщенным описанием сегодняшних результатов исследования, она всякий шаг науки за пределы этих результатов, естественно, рассматривает как покушение на свои собственные построения, как их расшатывание и “ревизию”, в то время как никаким пересмотром действительных положений научной — диалектико-материалистической — философии тут и не пахнет...

С другой же стороны, такая — позитивистски ориентированная — философия остается, как правило, вполне безучастной и снисходительной там, где происходит действительная ревизия устоев философ-

ского материализма и философской диалектики, и даже поощряет эту ревизию в тех случаях, когда она производится под флагом выводов “из современного естествознания”, там, где “новейшее открытие” в физике или в астрономии (а оно для позитивиста всегда имеет значение высшего критерия “философских” истин) непосредственно не согласуется с утверждениями действительно научной — диалектико-материалистической — философии. Тут позитивист всегда рад поскорее “исправить” философские понятия в угоду “новейшему открытию” и применительно к нему.

На этом пути и появляются храбрые “философские” выводы из “успехов и достижений современной науки”, на которые так горазд позитивизм. Открыли физики тот факт,. что атом не является последней, неделимой далее, частицей мировой материи, — и сразу же возникает умозаключение — “материя исчезла”, “нет больше материи”, а есть лишь исторически меняющиеся “комплексы ощущений”, “сгустки энергии” и т. д. и т. п.

Построили машину, внутри которой происходит преобразование одних высказываний в другие высказывания, одних сочетаний знаков в другие сочетания знаков, — и сразу же появляется толпа “философов”, которые видят в этом опровержение всего того, что научная философия говорила ранее о “мышлении”, об “интеллекте”. Начинают, обобщая явления, происходящие в такой машине, строить “новое”, “современное и научное”, понятие мышления и интеллекта вместо “устаревшего”, “философского”.

Сколько уж было таких печальных уроков, так нет же, не идут они впрок. А в основе лежит все то же самое представление о философии как о совокупности “наиболее общих обобщений”, извлекаемых из результатов “современного научного познания”, как о “системе” таких наиболее общих выводов из развития естествознания (чаще всего) или из развития наук социально-экономического цикла (это уже пореже).

(“Ах, современная историческая наука доказала, что были племена без материального производства, да зато с музыкой и мифологией! Ах, значит, неправильно! философское утверждение о примате материального производства над духовным! Ах, значит, верно обратное! Значит, чисто духовное развитие может определять и вести вперед всякое остальное развитие!” — таких восторженно-хлестаковских обобщений, демонстрирующих необыкновенную легкость в мыслях, можно припомнить много.)

Имея в виду постоянную возможность появления таких философов и таких “философий”, Ф. Энгельс и отметал с порога всякую болтовню о необходимости сооружения рядом с действительно научным мировоззрением, т. е. рядом со связной совокупностью реальных научных знаний о мире, еще и особого — “философского” — мировоззрения, даже и “естественного”. В этой затее он не видел никакого материализма, тем более диалектического:

“Если схематику мира выводить не из головы, а только при помощи головы из действительного мира, если принципы бытия выводить из того, что есть, — то для этого нам нужна не философия, а положительные знания о мире и о том, что в нем происходит; то, что получается в результате такой работы, также не есть философия, а положительная наука” ¹.

¹ Маркс К... Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 35.

355

Из этого видно, что Энгельс отвергает не самое по себе идею создания обобщенно-схематизированной картины мира — вовсе нет. Наоборот, он исходит как раз из того обстоятельства, что всякое научное изображение (идет ли речь об отдельной науке или о всей совокупности наук, о Науке с большой буквы) представляет собой так или иначе схематизированное отображение окружающего мира. Именно поэтому и настаивает он на том, что создание такой — “естественной” — схематики мира, т. е. обобщенной системы представлений о мире, под силу лишь всей совокупности “реальных”, положительных наук, выясняющих свои взаимные связи и переходы в составе единого, целостного миропонимания и тем самым вооружающих людей уразумением универсальной связи вещей и знаний об этих вещах, показывая и доказывая эту связь как в целом, так и в частностях.

Совершенно очевидно, что возлагать решение этой задачи — задачи научного познания вообще — на плечи какой-либо одной науки, будь то физика или химия, математика или философия, было бы по меньшей мере наивно.

И когда какой-нибудь Огюст Конт, Евгений Дюринг или их запоздалый последователь мнит, будто философия — в отличие от других наук, обреченных на бесконечное копание в частностях и подробностях, — призвана рисовать мир как “единое связное целое”, компенсируя тем самым “врожденный” недостаток “частных наук”, то, с точки зрения Энгельса, эта смешная претензия не заслуживает иного отношения, кроме насмешки.

Невозможно не заметить, что Энгельс нигде и никогда не называет положительные науки — физику, химию, биологию или политэкономию —уничижительным именем “частные”, ибо уже самое употребление такого предиката предполагает, что кроме “частных” наук должна существовать некая “всеобщая наука”, “наука о целом”.

Если какая-то наука нацелена исключительно на познание “частностей”, никак не связанных, по существу, ни между собой, ни с другой категорией таких “частностей”, то это в лучшем случае характеризует ее историческую незрелость. Если же она в этих “частностях” выявляет некоторый закон, то это и означает, что она в конечном видит бесконечное, в отдельном — всеобщее, в преходящем — вечное:

“Всякое истинное познание природы есть познание вечного, бесконечного, и поэтому оно по существа абсолютно” ¹.

И тот, кто не понимает этого простого обстоятельства, обнаруживает свое полнейшее незнакомство с аксиомами диалектики и материализма. Хорошенькое “научное” мировоззрение мы бы имели, если б оно состояло из “частных” наук, которые исследуют одни “частности” без связи, “философии”, которая, напротив, рисует нам связь без тех частностей, которые она связывает... Это нелепое разделение науки на две категории — на исследование вещей без их взаимных отношений и на исследование отношений без вещей — как раз и лежит в основании позитивистского представления о роли и функции философии в составе “научного мировоззрения”.

И та “поправка”, которой некоторые авторы пытаются смягчить нелепость такого представления,— поправка, состоящая в том, что “частным” наукам вменяется обязанность выяснять “частные и особенные” связи вещей, не трогая “всеобщих” “универсальных” связей между ними (это-де прерогатива “философии”!), дела нисколько не меняет. Взгляд этот

1 Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 549.

обрекает “частные” науки на ущербное существование, поскольку, по существу, запрещает им доискиваться до диалектики в составе своего предмета, запрещает им диалектически разворачивать понимание этого предмета, поскольку иначе для “философии” не останется работы.

В этом именно и заключается вред представления о философии как об особой науке о “мире в целом” или о “всеобщей связи вещей и знаний о вещах”. Архаичное по содержанию, это представление всегда оказывается не только консервативным, но и прямо реакционным, ретроградным, если брать его в отношении к “частным” наукам. По существу, оно внушает естественникам: копайтесь в своих частностях и подробностях, а выявлять в этих ваших частностях и подробностях диалектику не смейте, не ваше это дело, не по чину берете, ибо это — монопольная привилегия “философии” и “философов”!

Именно поэтому Ф. Энгельс и расценивает позитивистскую затею создания философской картины-системы мира в целом не просто как пустопорожнюю, но и как антинаучную, как антидиалектическую затею, активно препятствующую проникновению диалектики в головы и в теории самих “положительных” ученых, т. е. естествоиспытателей и историков. Диалектику в природе не только может, но и обязано вскрывать полностью и без остатка само естествознание, так же как диалектику общественно-исторического процесса выясняет и способна выяснять только вся совокупность общественных наук — политэкономия, теория государства и права, психология и т. д. и т. п. И никак не “философия”, будь то философия “вообще”, “философия природы” или “философия истории”, тщетно старающиеся компенсировать недостаток диалектического (тут — теоретического) мышления, т. е. искусства оперировать понятиями, то и дело проявляемый естествоиспытателями и историками, путем сооружения “философского” дубликата их собственных наук, вместо того чтобы помочь им преодолевать этот недостаток внутри самих научных теорий.

Не менее категоричен в оценке позитивистского толкования места и роли философии в составе современного научного мировоззрения и В. И. Ленин.

На полях книги Абеля Рея “Современная философия” по поводу рассуждения автора, повторяющего в этом пункте взгляд Конта и Дюринга, В. И. Ленин делает краткие, но достаточно выразительные пометки. Рей излагает стандартный позитивистский взгляд на философию как на “участок научной работы, имеющий целью научные обобщения и синтез наук”:

“Почему бы философии не быть, таким же образом, общим синтезом всех научных знаний, усилием представить себе неизвестное функцией известного, чтобы помочь его открытию и поддержать научный дух в его настоящей ориентации? Она бы отличалась от науки лишь большей общностью гипотезы; философская теория, вместо того чтобы быть теорией группы изолированных и хорошо разграниченных фактов, была бы теорией совокупности фактов, которые нам являет природа, системой природы, как говорили в XVIII веке, или же по крайней мере прямым вкладом в теорию такого рода”.

Оценка этого пассажа В. И. Лениным совершенно однозначна: “блягер!” и “дура!”. Не очень вежливо, но зато предельно ясно выраженное отношение .

1 См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 521.

357

С точки зрения Ленина, позитивистские воззрения на роль философии попросту не заслуживают иного отношения. Вот его оценка суворовской “всеобщей теории бытия”:

“Так. Так. “Всеобщая теория бытия” вновь открыта С. Суворовым после того, как ее много раз открывали в самых различных формах многочисленные представители философской схоластики. Поздравляем русских махистов с новой “всеобщей теорией бытия”! Будем надеяться, что следующий свой коллективный труд они посвятят всецело обоснованию и развитию этого великого открытия!” ¹

Острота и недвусмысленность реакции Ленина объясняется прежде всего тем, что все подобные затеи с созданием “всеобщих теорий бытия” возникали в это время не как пустопорожние забавы, а как прямые антитезы энгельсовскому пониманию диалектики как науки — тому самому пониманию, которое Ленин последовательно отстаивал в полемике с ревизионистами.

Не может быть никакого сомнения в том, что Ленин, настаивая на понимании диалектики как логики и теории познания “современного материализма” и отметая с порога все разговоры о “всеобщих теориях бытия”, отстаивал и подлинную суть позиции Энгельса, изложенной в “Анти-Дюринге”, поскольку эту позицию позитивисты как раз и старались всячески фальсифицировать именно в духе “всеобщей теории бытия”, чтобы затем противопоставить ей свою — “новую” — всеобщую теорию бытия, “новую” мировую схематику, соответствующую-де новейшим достижениям науки.

Суть такой — позитивистской — фальсификации энгельсовского взгляда на диалектику очень ясно просвечивает в книге известного русского махиста Я. Бермана “Диалектика в свете современной теории познания” (Московское книгоиздательство. Москва, 1908).

Свой замысел Я. Берман формулирует вполне откровенно: “К числу тех устаревших частей стройного здания, воздвигнутого усилиями гениального автора “Капитала”, которые, несомненно, требуют ремонта, и ремонта капитального, относится, по нашему глубокому убеждению, прежде всего и главнее всего философское обоснование марксизма и, в частности, знаменитая диалектика” (Указ. соч. С. 3).

Какое же понимание диалектики вычитывает Я. Берман в “Анти-Дюринге”? А вот:

“Диалектика для Энгельса есть не более не менее как “наука о всеобщих законах движения и развития природы, человеческого общества и мышления”. При помощи каких же приемов, спрашивается, может быть построена такая наука?” —вопрошает Я. Берман (С. 20).

И дает свой ответ: такая наука возможна и мыслима лишь “как завершение процесса обработки частных законов, добытых таким же опытным путем отдельными частными дисциплинами” (С. 21) — путем извлечения “наиболее общих обобщений” из результатов современной науки, и притом — тем же самым “методом”, которым эти результаты были извлечены “из опыта” ведущими корифеями этой науки — Э. Махом, Р. Авенариусом, В. Оствальдом, И. Петцольдтом и другими знаменитостями.

Эта “наука” и будет удовлетворять “присущее человеческому уму и совершенно законное стремление к выработке философского мировоззрения, т. е. к составлению себе возможно более полного, охватывающего всю совокупность явлений представления о мире” (С. 7).

¹ Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 355.

358

Это “философское мировоззрение” и заступит место “диалектики”, о которой говорил Энгельс и которая возникла не из науки, а из гегелевских фантазий и потому есть “белиберда”, “погремушки гегелевского схематизма” и даже “бред”, донаучное представление о всеобщих формах развития мира в целом, мира вообще...

“Позитивные заслуги” Маркса-теоретика, Маркса-экономиста, Маркса-историка, —рассуждает Я. Берман,— не находятся ни в какой связи с “диалектикой”, — она представляет собою в лучшем случае лишь ненужное и путающее терминологическое облачение его действительных открытий”.

“Не нужно, однако, быть особенно глубоким знатоком “Капитала”, чтобы видеть, что все эти схоластические схемы у Маркса играют исключительную роль философской формы, наряда, в который он облекает свои, добытые чисто индуктивным путем, обобщения...” (С. 17).

“Диалектика” и толкуется Я. Берманом как нечто вроде шапки, снятой с чужой головы и напяленной на “позитивное” мышление Маркса, не имеющее с этой “философской надстройкой” ничего общего. Поэтому-то марксизм и надлежит как можно тщательнее очистить от “диалектики”, то бишь от гегелевской фразеологии, заменив эту фразеологию на “научную”, добытую “чисто индуктивным путем” из результатов “современной науки”.

Разумеется, Я. Берман чрезвычайно облегчил себе задачу, толкуя “диалектику” как один из возможных вариантов “науки о мире в целом”, как “философское мировоззрение”, как некоторую универсальную схему всякого развития вообще, и сделал это именно для того, чтобы атаковать эту всеобщую схему с точки зрения результатов “современной науки”, чтобы отвергнуть все то, чего эта наука не принимает.

Именно в полемике с подобными толкованиями “диалектики” В. И. Ленин и формулирует в эти годы свое понимание действительной точки зрения Маркса и Энгельса на этот вопрос:

“Диалектический материализм не нуждается ни в какой философии, стоящей над прочими науками”. От прежней философии остается “учение о мышлении и его законах — формальная логика и диалектика”. А диалектика, в понимании Маркса и согласно также Гегелю, включает в себя то, что ныне зовут теорией познания, гносеологией...” ¹

Кажется, трудно сказать яснее. Диалектический материализм есть мировоззрение, притом научное мировоззрение, т. е. совокупность научных представлений о природе, обществе и человеческом мышлении, как таковое оно ни в коем случае не может быть построено силами одной лишь “философии”, а только дружными усилиями всех “реальных” наук, включая, разумеется, и научную философию.

Мировоззрение, именуемое диалектическим материализмом, не есть философия, а философия не есть мировоззрение, знака равенства между ними ставить нельзя, не взваливая на плечи философии задачу, разрешение которой под силу только всему научному познанию, и то в перспективе.

Если “прежняя философия” ставила перед собой эту утопическую задачу, то единственным оправданием ее претензий была историческая неразвитость других наук:

“Гегелевская система была последней, самой законченной формой философии, поскольку философия мыслится как особая наука, стоящая над всеми другими науками. Вместе с ней потерпела крушение вся

¹ Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 54—55.

философия. Остались только диалектический способ мышления и понимание всего природного, исторического и интеллектуального мира как мира, бесконечно движущегося, изменяющегося, находящегося в постоянном процессе возникновения и уничтожения. Теперь не только перед философией, но и перед всеми науками было поставлено требование открыть законы движения этого вечного процесса преобразования в каждой отдельной области”.

Но, “как только перед каждой наукой ставится требование выяснить свое место во всеобщей связи вещей и знаний о вещах, какая-либо особая наука об этой всеобщей связи становится излишней”, — неустанно повторяет Энгельс, и в “Анти-Дюринге”, и в “Диалектике природы”, и в “Людвиге Фейербахе” прямо связывая это понимание с самой сутью материализма: Если принципы бытия “выводить не из головы, а только при помощи головы из действительного мира... то для этого нам нужна не философия, а положительные знания о мире и о том, что в нем происходит; то, что получается в результате такой работы, также не есть философия, а положительная наука” ¹.

Если это верно, то “из всей прежней философии самостоятельное существование сохраняет еще учение о мышлении и его законах — формальная логика и диалектика. Все остальное входит в положительную науку о природе и истории” ². Это — “Анти-Дюринг”.

Почти слово в слово Энгельс повторяет ту же мысль в “Людвиге Фейербахе”; кратко изложив марксово понимание истории, он подытоживает: “Доказательства истинности этого понимания могут быть заимствованы только из самой истории, и я вправе сказать здесь, что в других сочинениях приведено уже достаточное количество этих доказательств. Но это понимание наносит философии смертельный удар в области истории точно так же, как диалектическое понимание природы делает ненужной и невозможной всякую натурфилософию. Теперь задача в той и в другой области заключается не в том, чтобы придумывать связи из головы, а в том, чтобы открывать их в самих фактах. За философией, изгнанной из природы и из истории, остается, таким образом, еще только царство чистой мысли, поскольку оно еще остается: учение о законах самого процесса мышления, логика и диалектика” ³.

Так — однозначно и недвусмысленно — решается Энгельсом вопрос о предмете философии как особой науки, как особой и самостоятельной области исследования. Пусть извинит нас читатель за обильное цитирование, в данном случае оно необходимо в силу той путаницы, которая до сих пор вносится в этот вопрос авторами, ставящими знак равенства между “философией” и “мировоззрением”, между “мировоззрением” и “материалистической диалектикой”, между “материалистической диалектикой” и “философией”.

Совершенно бесспорно, что ясная и недвусмысленная позиция Энгельса, изложенная выше его собственными словами, была аксиоматически исходной и для В. И. Ленина во всех его дискуссиях с людьми типа Я. Бермана и Богданова, Юшкевича и Луначарского, Базарова и Суворова, во что бы то ни стало старавшихся соорудить внутри марксистского — научно-материалистического — мировоззрения очередную “всеобщую теорию бытия”, особое — “философское” — “мировоззрение”, поскольку действительное мировоззрение Маркса и Энгельса, изложенное

в “Капитале” и “Анти-Дюринге”, в “Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта” и “Критике Готской программы”, их никак не удовлетворяло и никакого “цельного мировоззрения” они в этих трудах вычитать не могли... “Мировоззрение” им виделось исключительно в виде особой науки, непременно “всеобщей” науки, стоящей над прочими — “частными” и посему неполноценными — науками.

Отсюда — и органическое непонимание этими людьми диалектики как логики и теории познания, как действительной логики развития научного мировоззрения, так теории познания мира человеком — познания, осуществляемого вовсе не “философией”, а всеми реальными науками в содружестве с научно-материалистической философией, понимаемой по Энгельсу.

Для Я. Бермана, Богданова и прочих путаников “марксизм” до их прихода был “неполон” — в нем, по их мнению, недоставало как “общей теории бытия”, так и “теории познания”, “гносеологии”. Совершенно естественно, ибо в “диалектике” все эти люди видели исключительно ряд предельно общих формул, перенятых-де Марксом и Энгельсом у Гегеля,— формул, касающихся “общих принципов развития” (“развития вообще”), и ничего более.

Тот факт, что Маркс и Энгельс вовсе не ограничивались выражением согласия с некоторыми “общими формулами” гегелевской диалектики, а применяли диалектику (материалистически преобразованную гегелевскую диалектику, как не перестает подчеркивать Ленин) на каждом шагу, и именно в ходе исследования совершенно конкретных научных проблем — проблем политической экономии, истории, политики и права, точно так же, как и в анализе острейших классовых конфликтов и событий текущей политической борьбы,— этот факт для берманов и богдановых как бы вовсе не существовал. По их просвещенному мнению, “Капитал”, например, есть не более как совокупность “обобщений, полученных чисто индуктивным путем” (см. цит. соч. Я. Бермана, с. 3), а “диалектика” к этим обобщениям привязана, мол, лишь задним числом, лишь в качестве-фразеологии, лишь в качестве неадекватных оборотов речи, в качестве неуклюжих форм гегелевского языка.

Заранее отрицая за диалектикой значение логики мышления, логики развития понятий в любой сфере научного познания и практики, русские позитивисты от марксизма и толковали эту диалектику как пассивное и необязательное “дополнение” к научному анализу, лишь как “язык”, на котором зачем-то — и неизвестно зачем — Маркс и Энгельс выражали некоторые “позитивные результаты” своего изучения политической экономии и истории.

В. И. Ленин же видит в диалектике прежде всего как раз активную форму мышления Маркса и Энгельса, действительную логику развития понятий в ходе конкретного исследования тех конкретных областей действительности, которыми непосредственно занимались основоположники коммунистического мировоззрения,— и вовсе не совокупность “наиболее общих обобщений”, делаемых задним числом, как то пытались изобразить ревизионисты, начиная с Э. Бернштейна и К. Шмидта и кончая Я. Берманом и Суворовым (и даже Скворцовым-Степановым и А. К. Тимирязевым-сыном).

Поэтому-то В. И. Ленин и подчеркивает, что суть материалистической диалектики заключается не в том, что она есть совокупность “наиболее общих утверждений” относительно “мира в целом” — и природы, и общества, и мышления, — а в том, что она есть логика развития научного мировоззрения, реализованного Марксом и Энгельсом вовсе не в

виде особой “всеобщей теории бытия”, а именно в виде научно-материалистического понимания конкретных законов развития общества на определенной конкретно-исторической стадии его развития, в виде научной политической экономии “Капитала”, в виде конкретно сформулированных принципов стратегии и тактики борьбы пролетариата, в виде теоретического понимания закономерностей революционного процесса преобразования товарно-капиталистического общества в социалистическое (в виде того, что Ленин называет “научным социализмом”). В этих — совершенно конкретных — результатах теоретического исследования, осуществленного с помощью диалектики как метода исследования, и заключается научно-материалистическое мировоззрение Маркса и Энгельса — мировоззрение, постоянно развивающееся и уточняемое с каждым новым шагом исследования конкретной исторической действительности, с каждым новым открытием в любой области природы и истории. Все это — никакая не “философия”, а философски-грамотно осмысленная политэкономия, история, политика, стратегия, тактика, совершенно конкретный анализ конкретно-исторических явлений, событий, в чем именно и видел Ленин суть материалистической диалектики.

А берманы и богдановы сочиняли в это время — и, главное, вместо этого — “всеобщие теории бытия”, пользуясь при этом архаической формальной логикой (методом “чисто индуктивных обобщений”) и столь же архаической ассоцианистской психологией юмовско-берклианского толка, только усвоенной не прямо, а через Маха и Авенариуса.

В этом — и ни в чем другом — и заключалась противоположность (а не просто “разница”) между позициями Ленина и позициями позитивистов от марксизма.

Согласно Ленину, суть диалектики — и не просто “сторона дела”, а именно суть — состоит в том, что “диалектика и есть логика, и есть теория познания (Гегеля и) марксизма”. Та самая суть, которую, по его оценке, хорошенько не понял даже Плеханов, не говоря уже о “прочих марксистах”. И поскольку речь идет о том, чтобы изложить теорию диалектики в виде особой, отдельной науки, то — в полном согласии с Энгельсом формулирует Ленин — именно материализм обязывает понимать и разрабатывать эту теорию как “учение о мышлении и его законах”, т. е. как логику развития всего научного мировоззрения, всего научного познания мира человеком, осуществляемого лишь дружными усилиями всех наук — и никак не “философией” как таковой.

Ведь нетрудно понять, что, взваливая на плечи философии, как особой отдельной науки, задачу научного познания вообще, ей не оставляют ни сил, ни времени, ни кадров для решения ее специальной задачи, для выполнения ее специфической функции в развитии научного мировоззрения — для разработки диалектики как логики этого развития.

И поскольку “свято место пусто не бывает”, в эту брешь сразу же врываются мутные воды всевозможных чуждых материализму “гносеологии”, “эпистемологий”, “семасеологий”, “логик науки” и тому подобных модных течений, коими мечтают заполнить пробелы в разработке целостного марксистско-ленинского мировоззрения...

Ведь сколько таких попыток “дополнить” марксистскую философию якобы недостающими ей разделами было сделано в XX веке!

А все потому, что явно недостаточно разрабатывалась диалектика как логика и теория познания, т. е. диалектика в ее ленинском понимании. Потому, что испуганное воображение ряда влиятельных философов усматривало в этом направлении научной разработки диалектики “гносеологический уклон”, “недооценку мировоззренческого аспекта диа

лектики” и тому подобные злокозненные искривления и умыслы. С полным букетом таких запугиваний читатель может познакомиться по стенограмме обсуждения книги покойного П. В. Копнина, напечатанной в журнале “Вопросы философии” № 7 за 1970 год, с. 116—129.

Не нужно обладать слишком уж большой проницательностью, чтобы заметить, как под видом критики книги П. В. Копнина ряд выступающих (и прежде всего Ц. А. Степанян, М. С. Пастух, Г. В. Платонов, С. Т. Мелюхин) прямо возражали против вышеизложенного понимания вопроса Энгельсом и Лениным, против понимания диалектики как логики и теории познания мира человеком, как “учения о мышлении и его законах”.

Трудно ответить на эти запугивания лучше, чем это сделал академик Н. Н. Семенов:

“Некоторые философы выражают иногда опасение: как-де можно рассматривать марксистско-ленинскую философию как логику, теорию познания? А не поведет ли это к утрате мировоззренческого значения марксистской философии, к умалению ее роли и даже к “отрыву философии от естествознания”?

Если логику понимать действительно по-ленински, то этого не надо бояться. Совсем наоборот: ведь все наши науки, вся наша культура развивается с помощью мышления, основанного на человеческой практике, и потому наука о. мышлении играет свою первостепенную роль в развитии научного миропонимания...” ¹

Несомненно одно: люди, упрекающие вышеизложенное понимание в “недооценке мировоззренческого значения философии”, просто-напросто публично признаются в том, что они сами понимают “мышление” на какой-то странный, совсем не материалистический манер, как некую чисто субъективную способность, не имеющую никакого отношения к реальному миру, к природе и обществу, к действительному познанию законов развития природы и общества.

Если же исходить из того понимания мышления, которое развернуто в трудах Энгельса и Ленина, то такой упрек попросту нелеп, ибо мышление в его реальности и есть не что иное, как процесс отражения природы и общества, осуществляемый совокупными усилиями всех наук, и именно поэтому законы логики представляют собой не что иное, как отраженные в человеческой голове (и проверенные тысячелетиями человеческой практики) всеобщие законы развития естественно-природного и общественно-исторического развития, т. е. законы, имеющие вполне объективный характер, вполне объективное “значение”.

Это обстоятельство и выражается формулой, согласно которой диалектика и есть учение о тех всеобщих законах, которым одинаково подчиняется как развитие мышления, так и развитие действительности (т. е. природы и общества), — “наука о всеобщих законах движения и развития природы, человеческого общества и мышления” ². А не только “мышления”, понимаемого как субъективно-психический процесс, осуществляющийся в глубинах мозга и психики человеческого индивида, ибо “мышление” в таком понимании исследуется вовсе не в философии, не в “диалектике”, а в психологии, в физиологии высшей нервной деятельности и т. д. и т. п.

“Мышление” для философии (для диалектики как особой науки) — это прежде всего знание в полном объеме его развития, знание в его

¹ Семенов Н. Н. Наука и общество. М., 1973. С. 235.

становлении, т. е. процесс исторического развития реального знания, т. е. естествознания и наук об истории. “Мышление” и предстоит тут как история всех наук, включая сюда, разумеется, и философию как особую, отдельную науку. Законы и формы развития этого мышления и составляют специфический предмет философии. Это вовсе не формы и законы особого — “философского” — познания мира. Это —законы и формы мышления и физика, и экономиста, и биолога, и антрополога, и лингвиста, и, разумеется, самого философа. Это именно всеобщие формы познания и природы, и общества, и самого мышления.

Формула, определяющая диалектику как учение о всеобщих законах развития и действительности, и мышления (а не только “мышления”, равно как и не только “действительности”), выражает, таким образом, очень важную “сторону дела”. Однако совершенно неправомерно было бы видеть в этой формуле основное определение предмета диалектики как особой, отдельной науки.

Из контекста, в котором Энгельс формулирует это определение, видно совершенно ясно — это именно определение диалектики вообще, обнимающее собой не только материалистическую, марксистскую диалектику, но и любую другую историческую форму развития этой науки—и гераклитовскую, и гегелевскую в том числе. В этой формуле, как таковой, еще вовсе не выражены исторические различия, существующие между различными вариантами этого учения, в том числе и различие между марксистской и гегелевской диалектикой, между материалистическим и идеалистическим толкованием “всеобщих законов действительности и мышления”. Эти всеобщие (инвариантные и для природы, и для истории, и для мышления как субъективно-психического процесса) законы одинаково признаются и исследуются и там, и здесь — и Гегелем, и самим Энгельсом, потому-то и гегелевская диалектика — тоже диалектика, т. е. историческая ступень развития “учения о всеобщих законах развития природы, истории и мышления”.

Поэтому глубоко ошибаются авторы, усматривающие в приведенной формуле определение специфического предмета марксистской диалектики. Как раз от “специфики” марксистской — равно как и гегелевской — диалектики это определение и отвлекается — именно потому, что это определение диалектики вообще — всякой диалектики.

Специфика же марксистской диалектики заключается в том, что эта диалектика — материалистическая. А это значит, что всеобщие законы мышления понимаются ею как отраженные научным познанием — и проверенные тысячелетиями человеческой практики — всеобщие законы природы и истории. В этом-то все и дело, в этом-то и специфическое отличие марксистской диалектики от гегелевской и всякой иной.

Стало быть, если уж говорить о самой краткой дефиниции, выражающей “специфический предмет марксистской диалектики”, то это никак и не просто “всеобщие законы бытия и мышления”, а — в самом кратком выражении — всеобщие законы отражения бытия в мышлении.

Здесь альтернатива гегелевской диалектике указана, ибо в гегелевском варианте дело обстоит как раз наоборот, и всеобщие законы движения и развития в природе и истории выглядят как “отчужденные”, т. е. как проецированные в природу и историю, законы мышления, логические схемы “саморазвития мысли”.

Итак, конкретизация определения диалектики вообще (всякой диалектики), превращающая это определение в “специфическое” определение марксистской — и только марксистской — диалектики, состоит как раз в четком указании на тот факт, что законы мышления (логические

законы, законы развития познания мира человеком) суть отраженные, т. е. познанные и практикой проверенные, законы развития самой действительности, законы развития природы и общественно-исторических событий.

В этом же заключается соответственно и специфическое определение предмета марксистской диалектики как особой науки (а не как метода, применяемого к любому предмету во вселенной,— эти два смысла слова “диалектика” ни в коем случае путать нельзя!).

Как особая, отдельная наука, стоящая не “над” другими науками, а рядом с ними, как полноправная наука, имеющая свой строго отграниченный предмет, диалектика и есть наука о процессе отражения природы и истории в человеческом мышлении. Наука о законах превращения “действительности в мысль” (т. е. о законах познания, о законах высшей формы отражения), а мысли — в действительность (т. е. о законах практической реализации понятий, теоретических представлений — в естественно-природном материале и в истории).

Теория и практика (т. е. отражение и действие на основе отражения) и связываются, таким образом, в один процесс, управляемый одними и теми же — и именно диалектическими — законами — законами логики и познания и практической деятельности.

Постольку диалектика и выступает как логика, как наука о мышлении, как наука о теоретическом и практическом овладении, освоении мира общественным человеком. В этом и заключается ее первостепенное, огромное мировоззренческое значение, роль и функция.

И совсем не в сочинении “всеобщих теорий бытия”, не в попытках решить задачу, которая посильна только всей совокупности “реальных наук”, и то в их перспективе.

Поэтому справедливо будет сказать, что мировоззренческого значения философской диалектики “недооценивают” как раз те теоретики, которые противопоставляют абстрактное определение “диалектики вообще” (как науки о всеобщих законах развития и бытия и мышления) энгельсовско-ленинскому пониманию диалектики как науки о мышлении и его законах, как логики и теории познания мира человеком, как науки о законах развития всего научного мировоззрения, т. е. всего человеческого мышления, реализующего себя в науках и практических делах.

Понимание Энгельса и Ленина включает в себя также и абстрактное определение, но никак не сводится к нему, ибо в абстрактной формуле “диалектики вообще” никак не выражено отличие их понимания от гегелевского. В качестве “стороны дела” оно правильно. В качестве выражения “сути дела” — неправильно, ибо игнорирует гносеологическую противоположность мышления и действительности, не выражает ее, а выражает только тот факт, что и действительность, и мышление подчинены в своем развитии одним и тем же законам... Ничего больше.

“Суть дела” и Энгельс, и Ленин видели в другом: “Диалектика и есть теория познания (Гегеля и) марксизма: вот на какую “сторону” дела (это не “сторона” дела, а суть дела) не обратил внимания Плеханов, не говоря уже о других марксистах”.

Да. И по сей день многие “другие марксисты” этой сути дела тоже не понимают. И прямой интерес утверждения ленинизма в философии состоит в категорическом отстаивании этой сути дела, в разработке диалектики как логики и теории познания, ибо в этом, именно в этом, и только в этом, заключается ее мировоззренческое значение — ее роль логики развития современного научно-материалистического мировоззрения.