Когда совет Королевского антропологического
института предложил мне произнести обычную ежегодную речь, посвященную памяти
Гексли *, я с благодарностью принял предложение, считая для себя высокой честью ощутить
себя причастным к тому, к кому я как к мыслителю и человеку питаю глубокое
уважение и чьи взгляды на великие проблемы жизни целиком разделяю.
* Гексли Томас
Генри (1825-1895) - английский естествоиспытатель, соратник Ч. Дарвина и
популяризатор его учения, отстаивал дарвинизм от нападок со стороны клерикалов.
В поисках подходящей темы я вспомнил, что в
последние годы своей жизни Гексли посвящал часть своего заслуженного досуга
исследованию преданий, дошедших до нас от древнейших времен и изложенных в книге
Бытие, и я счел поэтому целесообразным взять одно из них темой для своей речи.
Мой выбор остановился на общеизвестной легенде о великом потопе. Сам Гексли
рассмотрел эту тему в интересном очерке, в котором чувствуется вся прелесть его
прозрачного и выразительного стиля. Он задался целью показать, что легенда эта,
если на нее смотреть как на историческое свидетельство о потопе, залившем
некогда весь мир и истребившем почти всех людей и животных, противоречит
неопровержимым данным геологии и должна быть решительно отвергнута как басня. Я
не собираюсь ни защищать, ни критиковать его аргументы и выводы по той простой
причине, что я не геолог и что поэтому с моей стороны было бы просто дерзостью
высказывать то или иное мнение по этому вопросу. Я подхожу к нему с совершенно
другой стороны, а именно как к преданию. Давно уже известно, что легенды о
великом потопе, в котором погибло почти все человечество, широко распространены
по всему миру; все, что я попытался сделать,— это собрать и сравнить эти
легенды, а также показать, к каким выводам приводит это сравнение. Короче
говоря, я рассматриваю эти легенды с точки зрения сравнительного фольклора. Моя
задача — раскрыть, как возникли эти рассказы и как они получили столь широкое
распространение на земном шаре; я не касаюсь вопроса об их достоверности, хотя,
конечно, вопрос этот нельзя совершенно игнорировать, поскольку речь идет о
происхождении рассказов. Поставленное в такие рамки, исследование этого вопроса
не является чем-то новым. Попытки подобного рода делались часто, особенно в
последние годы, и я широко воспользовался трудами моих предшественников, тем
более что некоторые из них разрабатывали этот вопрос с большой эрудицией и
талантом. Особенно многим я обязан немецкому географу и антропологу Рихарду
Андре, чья монография “Легенды о потопе", как и вообще все его труды,
представляет собой образец трезвой научности и здравого смысла, соединенных с
чрезвычайной ясностью и сжатостью изложения.
Помимо интереса, какой эти легенды
представляют сами по себе как источник сведений о великой катастрофе, которая
некогда в одно мгновение уничтожила почти весь человеческий род, они
заслуживают изучения еще и потому, что касаются вопроса, который в настоящее
время широко обсуждается антропологами. Вопрос этот таков: чем можно объяснить
те многочисленные и поразительные черты сходства, которые обнаруживают
верования и обычаи народов, живущих в разных местах земного шара? Следует ли
рассматривать эту общность обычаев и верований как следствие заимствования их
одним народом от другого благодаря непосредственному контакту между ними либо
через посредство других народов? Или же они возникли у каждой расы
самостоятельно как следствие одинаковой работы человеческой мысли под влиянием
одних и тех же обстоятельств? И вот если мне позволено высказать свое мнение по
этому горячо обсуждаемому вопросу, то я должен со своей стороны прямо заявить,
что сама постановка вопроса в форме противопоставления двух взаимно исключающих
друг друга точек зрения представляется мне в корне неправильной. Насколько я в
состоянии судить, весь накопленный запас наблюдений и все соображения говорят
за то, что обе причины оказывали свое широкое и могущественное воздействие на
процесс образования сходных обычаев и верований у различных народов. Иначе
говоря, во многих случаях сходство объясняется простым заимствованием, с
некоторыми более или менее значительными видоизменениями, но не мало бывает и
таких случаев, когда сходные у разных народов обычаи и верования возникают
независимо друг от друга, в результате одинаковой работы человеческой мысли под
влиянием аналогичных условий жизни. Но если так (а я думаю, что это единственно
правильная и приемлемая точка зрения), то отсюда следует, что, пытаясь в каждом
отдельном случае объяснить замеченное нами сходство между обычаями и
верованиями у разных народов, мы отнюдь не должны исходить из одной
какой-нибудь общей теории, будь то теория заимствования или теория самобытного
образования. В каждом отдельном случае нужно учитывать конкретные особенности,
подвергая факты беспристрастному анализу, и тщательно взвешивать все
доказательства, говорящие в пользу той или иной причины. В случае же
равноценности доказательств обоего рода приписать сходство совокупному действию
обеих причин.
Этот общий
вывод о приемлемости обеих теорий — теории заимствования и теории
самостоятельного образования, как одинаково правильных и в известных пределах
соответствующих действительности, подтверждается, в частности, исследованием
легенд о потопе. Известно, что легенды о великом потопе распространены среди
многих различных народов в отдаленных друг от друга странах; и, насколько
возможно говорить в подобных случаях о доказательствах, можно считать
доказанным, что сходство, несомненно существующее между многими из этих легенд,
отчасти является результатом прямого заимствования одним народом у другого, а
отчасти следствием совпадающих, но вполне самостоятельных наблюдений, сделанных
в различных местах земного шара и относящихся к великим наводнениям или другим
чрезвычайным явлениям природы, вызывающим представления о потопе. Таким
образом, изучение этих легенд, независимо от нашего мнения относительно их
исторической достоверности, может оказаться полезным, если мне удастся смягчить
остроту существующего спора и убедить крайних сторонников обеих теорий, что в
этом споре, как и во многих других, истина оказывается не на чьей-либо стороне,
а где-то посередине.