XVIII

МЕЛКАЯ БУРЖУАЗИЯ

В нашей последней статье мы показали, как борьба между немецкими правительствами, с одной стороны, и Франкфуртским парламентом – с другой, в конце концов достигла такой степени ожесточения, что в первые дни мая в значительной части Германии вспыхнули открытые восстания: сначала в Дрездене, потом в баварском Пфальце, в части Рейнской Пруссии и, наконец, в Бадене.

Во всех случаях подлинно боевые силы повстанцев состояли из городских рабочих, которые первыми брались за оружие и вступали в сражение с войсками. Часть беднейших слоёв сельского населения - батраки, мелкие крестьяне - присоединялись к рабочим, как правило, уже после того, как вспыхивал конфликт.  Большинство молодых людей, по крайней мере временно, находилось в рядах повстанческих армий, но эта довольно пёстрая толпа молодёжи быстро поредела, как только дело приняло более серьёзный оборот. В частности, студенты, эти “представители интеллекта”, как они любили себя называть, первыми покидали свои знамёна, если только их не удавалось удержать производством в офицеры, для чего они, разумеется, лишь в самых редких случаях обладали необходимыми данными.

Рабочий класс принял участие в этом восстании, как принял бы во всяком другом, от которого можно было бы ждать, что оно либо устранит некоторые препятствия на его пути к политическому господству и социальной революции, либо, по крайней мере, заставит более влиятельные, но менее смелые общественные классы придерживаться более решительного и революционного курса, чем тот, которого они придерживались до сих пор. Рабочий класс взялся за оружие с полным сознанием того, что по своим непосредственным целям это не его собственная борьба. Но он следовал единственно правильной для себя тактике: ни одному классу, поднявшемуся на его плечах (как эта сделала буржуазия в 1848 г.), он не хотел позволить укрепить своё классовое господство, если тот не предоставлял рабочему классу, по крайней мере, свободного поля для борьбы за его собственные интересы. Во всяком случае, рабочий класс стремился довести дело до кризиса, который или решительно и бесповоротно увлёк бы нацию на революционный путь, или же привёл бы к возможно более полному восстановлению дореволюционного существующего порядка и таким образом сделал бы неизбежной новую революцию. И в том и в другом случае рабочий класс представлял действительные и правильно понятые интересы всей нации в целом: он по мере сил ускорял ход революции, которая стала теперь исторической необходимостью для старых обществ цивилизованной Европы и без которой ни одно из них не может помышлять о дальнейшем более спокойном и регулярном развитии своих сил.

Что касается присоединившегося к восстанию сельского населения, то оно, в основном, бросилось в объятья революционной партии частью из-за тяготевших над ним феодальных повинностей. Лишённое какой бы то ни было собственной инициативы, оно шло в хвосте других классов, вовлечённых в восстание, колеблясь между рабочим классом и классом мелких ремесленников и торговцев. Почти всегда личное социальное положение каждого в отдельности решало, к какой стороне он примыкал. Сельский батрак обычно присоединялся к городским рабочим; мелкий крестьянин-собственник обнаруживал склонность идти рука об руку с мелким буржуа.

Этот класс мелких буржуа, на большое значение и влияние которого мы уже неоднократно указывали, можно считать руководящим классом майского восстания 1849 года. Так как на этот раз среди центров движения не было ни одного из крупных городов Германии, то мелкой буржуазии, которая всегда преобладает в средних и мелких городах, удалось захватить в свои руки руководство движением. Мы видели, кроме того, что в борьбе за имперскую конституцию и за права германского парламента интересы именно этого класса были поставлены на карту. Во всех временных правительствах, которые организовывались в восставших областях, большинство составляли представители именно этой части народа, поэтому по масштабам их деятельности можно как раз судить, на что вообще способна немецкая мелкая буржуазия. Как мы увидим, она способна лишь на то, чтобы погубить всякое движение, которое вверяется её руководству.

Мелкая буржуазия, великая в хвастовстве, совершенно не способна к действию и трусливо избегает рисковать чем бы то ни было. Мелочная природа её торговых сделок и кредитных операций как нельзя более способна наложить отпечаток на весь её характер, лишая его энергии и предприимчивости; поэтому следовало ожидать, что такими же свойствами будет отличаться и её политическая деятельность. И действительно, мелкая буржуазия поощряла восстание высокопарными фразами и неуместным прославлением подвигов, которые она собиралась совершить; она жадно спешила захватить власть, как только восстание - совершенно вопреки её желанию - вспыхнуло; но этой властью она пользовалась только для того, чтобы свести к нулю   успехи восстания. Повсюду, где вооружённое столкновение приводило к серьёзному кризису, мелких буржуа охватывал величайший ужас перед создавшимся для них опасным положением: ужас перед народом, который всерьёз принял их хвастливый призыв к оружию; ужас перед властью, которая теперь попала им в руки; и прежде всего ужас перед последствиями тойполитики, в которую им пришлось ввязаться, - как лично для них самих, так и для их общественного положения и для их собственности. Не ожидали ли от них, что они действительно будут рисковать “жизнью и имуществом”, как они обычно говорили, ради дела восстания? Не вынуждены ли они были занять официальное положение в восстании и, следовательно, в случае поражения не рисковали ли они потерять свои капиталы? И какая иная перспектива была у них в случае победы, как не уверенность, что победоносные пролетарии, составлявшие главную массу их боевых сил, прогонят их с постов и коренным образом изменят из политику? Поставленная таким образом между противоположными опасностями, окружающими её со всех сторон, мелкая буржуазия сумела воспользоваться своей властью лишь для того, чтобы бросить всё на произвол судьбы, в силу чего были, разумеется, утрачены те небольшие шансы на успех, на которые ещё можно было рассчитывать, и восстание окончательно обрекалось на крушение. Тактика мелкой буржуазии или, вернее, отсутствие всякой тактики, повсюду была одна и та же, и поэтому восстание в мае 1849 года во всех частях Германии оказалось как бы выкроено по одному образцу.

В Дрездене уличная борьба продолжалась четыре дня. Мелкие буржуа Дрездена,  “городская гвардия”, не только не принимали участия в борьбе, но во многих случаях поддерживали действия войск против восставших. Последние опять-таки состояли почти исключительно из рабочих окрестных промышленных округов. Они нашли способного и хладнокровного командира в лице русского эмигранта Михаила Бакунина, который впоследствии был взят в плен и в настоящее время находится в заточении в крепости Мункач в Венгрии. В результате вмешательства многочисленных прусских войск это восстание было подавлено.

В Рейнской Пруссии дело дошло лишь до незначительных схваток. Так как все крупные города были крепостями, над которыми господствовали цитадели, то действия восставших должны были ограничиться лишь отдельными стычками. Как только было сосредоточено достаточное количество войск, вооружённому сопротивлению был положен конец.

В Пфальце и Бадене, наоборот, восставшие овладели богатой, плодородной областью, а также целым государством. Здесь было всё под рукой: деньги, оружие, солдаты, военные запасы. Солдаты регулярной армии сами присоединялись к восставшим; более того, в Бадене они были даже в первых рядах. Восстания в Саксонии и Рейнской Пруссии принесли себя в жертву, чтобы дать время для организации южно-германского движения. Никогда ещё не было таких благоприятных обстоятельств для местного, в масштабах провинции, восстания, как в данном случае. В Париже ожидалась революция; венгры стояли у ворот Вены; во всех государствах Германии не только народ, но и войска решительно склонялись на сторону восстания и ждали только удобного случая, чтобы открыто присоединиться к нему. И всё же движение, попав в руки мелкой буржуазии, с самого начала было обречено на гибель. Мелкобуржуазные правители, в особенности в Бадене - и во главе их господин Брентано, - и прерогатив “законного” суверена, великого герцога, они совершают государственную измену. Они сидели в своих министерских креслах, в душе считая себя преступниками. Чего же было ждать от таких трусов? Они не только предоставили восстание его собственному стихийному ходу, оставив его децентрализованным, а потому и безрезультатным, но делали всё, что было в их силах, чтобы отнять у движения всякую энергию, обессилить и погубить его. И им это удалось благодаря ревностной поддержке того разряда глубокомысленных политиков, тех “демократических” героев мелкой буржуазии, которые всерьёз были убеждены, что “спасают отечество”, предоставляя водить себя за нос нескольким более ловким субъектам, вроде Брентано.

Что касается военной стороны дела, то никогда ещё боевые операции не велись столь небрежно и столь бестолково, как под руководством баденского главнокомандующего Зигеля, бывшего лейтенанта регулярной армии. Всё пришло в беспорядок, упущены были все благоприятные случаи, все драгоценные моменты были потрачены на измышление грандиозных, но невыполнимых планов, и когда, наконец, командование взял на себя даровитый поляк Мерославский, армия была дезорганизована, разбита, плохо снабжена, пала духом и стояла перед вчетверо превосходящими её силами противника. Мерославскому не оставалось ничего другого,  как только дать при Вагхёйзеле славное, но окончившееся неудачей сражение, совершить искусное отступление, вступить в последний безнадёжный бой под стенами Раштадта и сложить с себя командование. В этой, как и во всякой повстанческой войне, в которой войска представляют собой смесь опытных солдат и необученных новобранцев, революционная армия проявила много героизма, но, в месте с тем, и много раз поддавалась несвойственной солдатам и часто прямо-таки непостижимой панике. Но при всём своём неизбежном несовершенстве эта армия вправе считать себя удовлетворённой хотя бы уже тем, что четырёхкратный численный перевес оказался противнику недостаточным, чтобы разбить её наголову, и что во время кампании сто тысяч регулярных войск обнаруживали в военном отношении такую почтительность перед двадцатью тысячами повстанцев, словно перед ними была старая гвардия Наполеона.

В мае восстание вспыхнуло, в середине июля 1849 года оно было полностью подавлено. Первая германская революция закончилась.

Фридрих Энгельс, март 1852 года

(К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., изд. 2. Т. 8. С. 103-107; из работы Ф.Энгельса "Революция и контрреволюция в Германии")