Эйхенбаум Б. М.

Б. Эйхенбаум

ОСНОВНЫЕ СТИЛЕВЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В РЕЧИ ЛЕНИНА

В работах, посвященных изучению поэтического языка, мы обычно исходили из противопоставления его языку "практическому". Это было важно и плодотворно для первоначального установления особенностей поэтической речи. Но, как позже не раз указывалось (Л. Якубинский), область так называемого "практического" языка чрезвычайно обширна и многообразна. Вряд ли вообще существует такая область речи, в которой отношение к слову было бы до конца механизовано, в которой слово было бы исключительно "знаком"; что же касается таких форм, как ораторская речь, то, несмотря на свой "практический" характер, они во многом очень близки к речи поэтической. Для поэтического языка характерна лишь особая установка на отдельные элементы речи и их специфическое использование (особенно - в языке стихотворном).

Статья или речь представляет собою не голую формулировку мысли, не простое ее выражение в терминах, а некий речевой процесс, возникающий на основе определенного стимула. Процесс этот, независимо от породившей его мысли, имеет свою речевую динамику, свою последовательность, свою эмоциональную и стилевую окраску. Человек, пишущий статью или произносящий речь, выбирает слова, связывает фразы, строит периоды, меняет интонации и т. д. Речь получает определенное стилевое направление и организуется в некое последовательное движение, тем самым удаляясь от обиходного, разговорного словоупотребления и синтаксиса. Можно говорить об основных стилевых тенденциях автора статьи или речи в зависимости от установки его на те или другие речевые формы. Более того - можно говорить о стилевых традициях и направлениях, которыми характеризуются статьи и речи определенной эпохи или группы. Все это в особенности относится к таким статьям или речам, которые пишутся или произносятся с целью убедить других - к статьям и речам в той или иной мере агитационным. Естественно усиливающийся здесь речевой пафос окрашивает речь соответственным эмоциональным тоном и организует ее по определенному стилевому направлению. Сосредоточиваясь на этой стороне речи, мы получаем представление о стилевых тенденциях автора.

Речи и статьи Ленина - исключительно интересный материал для изучения ораторского стиля уже по одному тому, что слово было для него не профессией, не карьерой, а настоящим делом. При этом речь его обращена не к специалистам и не к "публике", а ко всему народу или ко всем народам.

Большинство статей и речей Ленина относятся к агитационному жанру. Самые заглавия его статей часто звучат как обличение или как лозунг: "Максимум беззастенчивости и минимум логики", "Народничествующая буржуазия и растерянное народничество", "Со ступеньки на ступеньку", "Учитесь у врагов", "Пусть решают рабочие!", "Колебания сверху, решимость снизу" или знаменитое "Лучше меньше, да лучше". Он почти всегда имеет перед собой, с одной стороны, противников и врагов, с другой - некую массу, на которую нужно воздействовать, которую нужно убедить. В связи с этим речь его всегда окрашена, с одной стороны, тоном иронии и насмешки, с другой - тоном категорического, энергичного утверждения. Однако этот общий эмоциональный тон не решает вопроса о стилевых тенденциях.

При первоначальном чтении статей Ленина может показаться, что у него нет никаких определенных стилевых тенденций - что стилевая сторона речи его не интересует. Никаких заметных ораторских приемов - ни торжественных периодов, ни сравнений и метафор, ни литературных цитат, ничего такого, чем, например, блещут статьи Л. Троцкого. Изредка пословица или поговорка, еще реже - ссылка на литературу: на "Горе от ума" (чаще всего), на Щедрина, Гоголя или Тургенева. Кажется, что к языку Ленин относится равнодушно - не как писатель и оратор, а лишь как деловой человек, пользующийся установленными формами русской интеллигентской речи, как они сложились к концу XIX века.

Однако, этому впечатлению противоречит уже тот факт, что Ленин очень определенно реагирует на чужой стиль и, полемизируя со своими противниками или врагами, часто обращает внимание на стилевые особенности их речи. Каждая партия для него - не только определенное мировоззрение, но и определенная система речевого стиля. Он то и дело выступает судьей, а иногда и страстным обличителем "краснобайства", видя в этом признак умственного бессилия и моральной пустоты. Именно на фоне этих чужих стилей, насмешливой характеристике которых Ленин нередко посвящает специальные строки, а иногда и статьи, ясно выступают стилевые тенденции его собственной речи.

В статьях 1901-1902 гг. (период "Искры") Ленин имеет дело с царским правительством и с враждебными партиями. Это период полемический и обличительный по преимуществу. В числе поводов для обличения или насмешки не раз фигурирует характеристика чужого стиля.

С особенным пафосом возмущается он языком правительственного циркуляра: "Мы сказали: если иметь терпение дочитать циркуляр г. Сипягина до конца. Терпения на это надо не мало, ибо на три четверти... - какое! на девять десятых циркуляр наполнен обычным казенным пустословием. Разжевывание вещей давным-давно известных и сотни раз повторенных даже в "Своде законов", хождение кругом да около, расписывание подробностей китайского церемониала сношений между мандаринами, великолепный канцелярский стиль с периодами в 36 строк и с "речениями", от которых больно становится за родную русскую речь и т. д. (Статья "Борьба с голодающими" - "Искра", 1901, N 9 и "Собр. соч." IV, 56).

Здесь особенно обращает внимание столь, казалось бы, необычное в устах Ленина выражение - "родная русская речь". Однако это не случайно. Как увидим дальше, Ленин, в противоположность многим другим политическим писателям и ораторам, ценит не книжную, а простую разговорную речь и вводит в свои статьи и речи самые обиходные, часто даже грубые слова и выражения. Характерно, что французскую поговорку "les beaux esprits se rencontrent" он передает русской, как бы намеренно подчеркивая контраст стилей: "свой своему поневоле брат". (В другом месте та же поговорка передается иначе - "рыбак рыбака видит издалека").

В связи с этим представляется характерным и то, что он высказал по поводу слова "Совнархоз" на VIII съезде Р. К. П.: "Это было бы похоже на то, как если бы мы сейчас в программе выставили всемирный Совнархоз. А между тем к этому уродливому слову "Совнархоз" мы сами еще не сумели привыкнуть; с иностранцами же, говорят, бывают случаи, когда они ищут в справочнике, нет ли такой станции". (Собр. соч. XVI, 132). Отмечу кстати, что в приведенной выше цитате рядом с книжным (постоянно употребляемым Лениным) "ибо" оказывается совершенно разговорный перерыв фразы восклицанием "какое!" - характерное для его стиля сочетание.

Противоположный канцелярскому приподнятый стиль эсеровских статей и прокламаций подвергается у Ленина систематическому высмеиванию.

В статье "Революционный авантюризм" ("Искра" 1902, N 23 и "Собр. соч." IV, 121) он иронизирует над искусством с.-р. прикрывать теоретическую беспринципность "потоками слов" и в пример приводит фразу: рабочий народ "мощной волной разобьет железные ворота".

Борьба с "революционной фразой" проходит через все статьи и речи Ленина - это одна из постоянных тем его иронии или насмешки, а иногда и серьезного обсуждения.

Особенно много внимания он уделяет этому в период 1917-1923 гг. - в связи с развитием политической литературы, появлением плакатов, лозунгов и т. д. В 1917 году в "Правде" (N 69) появилась его статья с характерным заглавием - "О вреде фраз" (Собр. соч. XIV, 222-4). Здесь Ленин смеется над стилем "Дела Народа": "Грозный тон, эффектные революционные восклицания.., "мы знаем довольно"... "вера в победность нашей Революции" (обязательно с большой буквы), "от того или иного шага... русской революционной демократии... зависит судьба... всего так счастливо, так победно поднявшегося Восстания (обязательно с большой буквы) трудящихся..." Конечно, если слова Революция и Восстание писать с большой буквы, то это "ужасно" страшно выходит, совсем как у якобинцев. И дешево, и сердито..... Господа герои фраз! Господа рыцари революционного краснобайства!" и т. д. В период борьбы с думскими кадетами (1906 г.) Ленин высмеивает их "обращения к народу" и восклицает: "А не смешно ли, наоборот, писать" "обращения к народу" тем деревянным языком заскорузлого российского стряпчего, которым пишут кадеты и (к стыду их будь сказано) трудовики?" ("Эхо" 1906, N 12 и "Собр. соч.", VII, ч. I, 348).

О борьбе с "фразерством" и "пустословием" Ленин не устает говорить до конца, часто обращаясь уже не к врагам, а к единомышленникам, к товарищам по партии.

В брошюре 1919 г. "Великий почин" он пишет: "Карл Маркс в "Капитале" издевается над пошлостью и велеречивостью буржуазно-демократической великой партии вольностей и прав человека, над всем этим фразерством о свободе, равенстве, братстве вообще, которое ослепляет мещан и филистеров всех стран, вплоть до нынешних подлых героев подлого бернского Интернационала. Маркс противопоставляет этим пышным декларациям прав простую, скромную, деловую, будничную постановку вопроса пролетариатом.... "Формулы" настоящего коммунизма отличаются от пышного, ухищренного, торжественного фразерства Каутского, меньшевиков и эс-эров с их малыми "братцами" из Берна именно тем, что они сводят все к условиям труда. Поменьше болтовни о "трудовой демократии", о "свободе, равенстве, братстве", о "народовластии" и тому подобном.... Поменьше пышных фраз, побольше простого, будничного дела, заботы о пуде хлеба и пуде угля..... Мы должны все признать, что следы буржуазно-интеллигентского, фразистого подхода к вопросам революции обнаруживаются на каждом шагу повсюду, в том числе и в наших рядах". (Собр. соч. XVI, 255-6).

Ленина беспокоит не только фразерство, оперирующее с пышными словами, но и превращение дорогих для него и насыщенных глубоким содержанием слов в ходячие термины-названия, превращение этих слов в бытовые знаки и связанное с этим опустошение, обеднение слова.

В той же брошюре ("Великий почин") он говорит о том, что "слово коммуна у нас стало употребляться слишком легко", и приветствует решение Ц.И. К. отменить декрет Совнаркома в том, что касается названия "потребительских коммун": "Пускай будет название попроще". Он советует изгнать слово "коммуна" из "ходячего употребления, запретить хватать это слово первому встречному". В речи на Всероссийском съезде транспортных рабочих 1921 г. он подвергает критике распространенный плакат "Царству рабочих и крестьян не будет конца": "Сейчас, проходя ваш зал, я встретил плакат с надписью: "Царству рабочих и крестьян не будет конца". И когда я прочитал этот странный плакат, который, правда, висел не на обычном месте, а стоял в углу - может быть, кто-нибудь догадался, что плакат неудачен, и отодвинул его, - когда я прочитал этот странный плакат, я подумал: "А ведь вот относительно каких азбучных и основных вещей существуют у нас недоразумения и неправильное понимание". В самом деле, ежели бы царству рабочих и крестьян не было конца, то это означало бы, что никогда не будет социализма, ибо социализм означает уничтожение классов; а пока остаются рабочие и крестьяне, до тех пор остаются разные классы, и, следовательно, не может быть полного социализма".

Внимание Ленина останавливается на каждом преувеличении, на всем, что имеет характер автоматического пользования словом и тем самым лишает его действительной значимости.

В той же речи он говорит по поводу другого лозунга: "размышляя о том, как у нас 3 1/2 года спустя после октябрьского переворота существуют, хотя и отодвинутые немножечко, столь странные плакаты, я стал размышлять также и о том, что, пожалуй, и в отношении к самым распространенным и общеупотребительным у нас лозунгам есть еще чрезвычайно большие недоразумения. Все мы поем, что ведем сейчас наш последний и решительный бой - вот, например, один из самыхъ распространенных лозунгов, всячески нами повторяемый. Но я побаиваюсь, что ежели бы спросить большую часть коммунистов, против кого вы ведете сейчас - не последний, конечно, это немного лишнего сказано, но один из ваших последних и решительных боев, - то я боюсь, что немногие дадут правильный ответ на этот вопрос и обнаружат ясное понимание того, против чего или против кого мы ведем сейчас один из наших последних и решительных боев".^*1("Основные задачи партии при Нэп'е". Изд-во "Красная новь". Москва, 1924, стр. 29-30).

_______________

^*1 О том же в речи на II Всероссийском Съезде Политпросветов 17 окт. 1921 г.: "Если мы в песне поем, что, "это есть наш последний и решительный бой", то, к сожалению, это есть маленькая неправда, - к сожалению, "это не есть наш последний и решительный бой". ("Социалистическая революция и задачи просвещения". Статьи и речи. Изд. "Красная Новь", М. 1923, стр. 54).

Приведенный мною материал (который можно было бы значительно увеличить) показывает, что Ленин относился к слову с редкой для политического деятеля осторожностью и чуткостью, реагируя не только на пышное фразерство, но и на каждое проявление фальши, на каждый словесный штамп, на каждый необдуманный выкрик. Революционная эмфаза вызывает с его стороны гневную отповедь, демагогический жест - резкую критику и насмешку. Даже в приветственных речах он, отступая от обычая, не столько приветствует и поощряет, сколько обличает и предупреждает от увлечения фразами и "болтовней". По поводу названия "Политпросвет" он говорит на съезде: "Вы взяли на себя название политического просвещения. Когда вы такое название брали, вас все предупреждали - не замахивайтесь очень в названии, а берите название попроще". (Сборник "Социалистическая революция и задачи просвещения", стр. 62).

Так Ленин пользуется каждым случаем, чтобы обнажить фразерство, удержать от неосторожного обращения со словом, подчеркнуть чрезмерное увлечение лозунгами или ярлыками: "Если нам удастся привлечь новых работников для культурно-просветительной работы, тогда уже будет дело не только в новом названии и тогда можно будет примириться с "советской" слабостью наклеивать ярлычки на каждое новое дело и каждое новое учреждение". (Там же, стр. 36).

Итак, основная стилевая тенденция Ленина - борьба с "фразами", с "краснобайством", с "большими словами". Одна из постоянных его задач, формулированная еще в 1903 г., - "разоблачать фразерство и мистификацию, где бы они ни проявлялись, в "программах" ли революционных авантюристов, в блестках ли их беллетристики, или в возвышенных предиках о правде-истине, об очистительном пламени, о кристальной чистоте и о многом прочем". ("Искра" 1903 г., N 48 и Собр. соч. IV, 245). Все, что носит на себе отпечаток "поэтичности" или философской возвышенности, возбуждает в Ленине гнев и насмешку. Он в этом смысле так же аскетичен и суров, как Толстой. Если поставить его стиль на фоне того пышного философского и публицистического стиля, который господствовал в русской интеллигенции начала XX века (Вл. Соловьев, Мережковский, Бердяев и т. д.), то разница станет особенно ясной. Ленин избегает всякой абстракции квалифицируя ее как "болтовню". Большие слова он тщательно охраняет от затаскивания, от превращения их в название: "диктатура есть большое слово. А больших слов нельзя бросать на ветер". ("Известия В. Ц. И. К." 1918 г., N 85 и Собр. соч. XV, 215).

В связи с этим естественно, что в речи Ленина нет больших слов, нет высокой лексики. Основной слой его речи - деловой, иногда намеренно сухой научный язык. Когда же ему нужно возражать или убеждать, т. е. когда на первом плане оказывается не рассуждение, а речевой пафос, тогда он прибегает к особым приемам, соответствующим основной тенденции.

Прежде всего - ввод разговорно-обиходных слов и выражений, в том числе так называемых "крепких слов". Сестра Ленина, А. И. Елизарова, рассказывает, как она разыскивала его реферат о Михайловском, читанный им в 1894 г. в Самаре и распространившийся потом без его подписи. "Помню, что когда я стала разыскивать среди московских знакомых интересующий меня реферат, я натолкнулась на то затруднение, что в Москве вращался не один, а несколько анонимных рефератов против Михайловского. - Который вам? спросила меня некая Юрковская. Затрудняясь определить точнее, я стала спрашивать ее мнение относительно прочитанных ею трех. Об одном она отозвалась, как о наиболее интересном, но "выражения уж очень недопустимые". - А например? - спросила я невинно. - Да например: Михайловский сел в калошу. - Вот, пожалуйста, этот мне достаньте, - заявила тогда я, прекратив дальнейшие расспросы, ибо решила для меня совершенно определенно, что это и есть тот, который я ищу. Потом я смеялась с братом по поводу признака, по которому определила его работу". ("Страничка воспоминаний" - "Пролетарская революция", N 2. Цитирую по журналу "На посту" 1923, N 4, стр. 19).

Эти "недопустимые выражения", действительно, один из резких стилевых признаков Ленинской речи.

Какова же их стилевая функция? Они, очевидно, нужны Ленину не как простая "ругань", а как особый лексический слой, который он вводит в свою деловую, книжную, лексику, создавая резкий контраст и отступая от норм письменной интеллигентской речи. Вводом этих разговорно-обиходных выражений и поговорок он переходит в область устной речи, устного спора. "Откуда сие, Аллах ведает", "Положение, можно сказать, хуже губернаторского", "Сапоги в смятку", "Это сплошной вздор" и т. д. - все эти выражения, попадая в лексический слой книжного языка, действуют как цитаты из языка разговорного и в связи с этим получают особый смысл и силу.

Особенно характерны случаи, когда такая цитата использована не только лексически, как разговорный штамп, но и семантически - получается нечто в роде каламбура, свидетельствующего об языковом внимании Ленина: "Ты увертывался всеми правдами и неправдами (особенно неправдами!) от ответа на вопросы", говорит Ленин, обращаясь к кадетам. ("Победа кадетов и задачи рабочей партии" - брошюра 1906 г. и Собр. соч. VII, ч. I, стр. 91). С этим можно сопоставить другие случаи, как: "Да, да, недаром, совсем не даром лобзают теперь кадеты Плеханова. Цена этим лобзаниям очевидная. Do, ut des, как говорит латинская пословица". (Там же). Латинскими пословицами Ленин пользуется довольно часто, ценя в них, по-видимому, сжатость и силу выражения. В данном случае следует отметить, что пословица сопровождается целым комментарием, который продолжает латинскую конструкцию с обращением на "ты". Приведу еще пример звукового каламбура: "Надо этот политический переворот переварить, сделать его доступным массам населения, добиться, чтобы этот политический переворот остался не только декларацией". (Речь "О новой экономической политике и задачах Политпросветов" на II Всероссийском Съезде Политпросветов 1921 г. - сборник "Социалистическая революция и задачи просвещения". Изд. "Красная Новь", стр. 59).

Основная тенденция Ленина - пользоваться в письменной и ораторской речи формами разговорно-обиходного языка - не ограничивается областью лексики, а захватывает и область синтаксиса, интонации. Обычная ораторская форма синтаксических повторений, образующих период, встречается у Ленина довольно часто, но, в соединении с обычной для него лексикой, периоды эти не имеют патетического, "высокого" характера, а реализуют лишь интонацию сильного категорического утверждения, действуя как периодические удары молотком: "При крепкой организованной партии отдельная стачка может превратиться в политическую демонстрацию, в политическую победу над правительством. При крепкой организованной партии восстание в отдельной местности может разрастись в победоносную революцию. Мы должны помнить... Мы должны взять....." (IV, 15.) "Говорят о чрезмерной высоте выкупных платежей, о благодетельной мере понижения и пересрочки их правительством. Мы скажем на это, что..... Мы выдвинем требование..... Говорят о малоземельи крестьян..... Мы скажем на это, что..... Мы выдвинем требование..... Мы выдвинем требование..... Мы потребуем..... Мы будем стараться....." (IV, 29).

Иногда функция этих повторений несколько иная - не столько стилистическая (интонационная), сколько конструктивная. Есть примеры, когда при их помощи речь Ленина слагается в своего рода "строфы", с полным синтаксическим параллелизмом, оставаясь в лексическом отношении обычной. Приведу такой пример без сокращений: "Вы видите они бедны они выступают только с маленьким листиком, изданным хуже рабочих и студенческих листков. Мы богаты. Опубликуем его печатно. Огласим новую пощечину царям - Обмановым. Эта пощечина тем интереснее, чем "солиднее" люди ее дающие. Вы видите: они слабы, у них так мало связей в народе, что их письмо ходит по рукам, точно в самом деле копия с частного письма. Мы - сильны, мы можем и должны пустить это письмо "в народ" и прежде всего в среду пролетариата, готового к борьбе и начавшего уже борьбу за свободу всего народа. Вы видите: они робки, они только еще начинают расширять свою профессионально-земскую агитацию. Мы смелее их, наши рабочие уже пережили "стадию" (навязанную им стадию) одной только профессионально-экономической агитации. Покажем же им пример борьбы". ("Письмо к земцам" - "Искра" 1902 г., N 18 и Собр. соч. IV, 107). Здесь особенно резко выступает установка на определенную конструкцию, напоминающую классические речи римских ораторов.

Есть еще один интересный пример определенной стилистической и конструктивной установки. Это - статья "Главная задача наших дней", написанная в тяжелый момент после заключения Брестского мира. ("Известия ВЦИК" 1918, N 84 и Собр. соч. XV, стр. 164-168). Статья эта отличается от многих (если не от всех) других наличностью в ней большого ораторского пафоса - вплоть до "больших слов". Здесь Ленин не иронизирует и не нападает, как обычно, а защищается - и не от врагов, а от своих же ближайших товарищей. В связи с этим речь его достигает высокого ораторского напряжения - пример в этом смысле почти исключительный, но от этого не менее характерный, а наоборот - особенно показательный. Обычно рассеянные и как бы случайно появляющиеся ораторские приемы здесь сгущены и приведены в систему.

Статья бросается в глаза прежде всего стихотворным эпиграфом (кажется - единственный случай у Ленина) - и притом таким, который в устах Ленина звучит несколько неожиданно и возвращает к приведенным выше словам - "больно становится за родную русскую речь":

Ты и убогая, ты и обильная,

Ты и могучая, ты и бессильная

- Матушка-Русь!

Эпиграф этот не стоит только над текстом, как motto, но и отражается в самом тексте, превращаясь в лейтмотив. В середине статьи читаем: "чтобы Русь перестала быть убогой и бессильной, чтобы она стала в полном смысле слова могучей и обильной". И в следующем абзаце: "У нас есть материал и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил, и в прекрасном размахе, который дала народному творчеству великая революция, - чтобы создать действительно могучую и обильную Русь" (стр. 165) Конец: "Это как раз то, что требуется Российской Советской Социалистической Республике, чтобы перестать быть убогой и бессильной, чтобы бесповоротно стать могучей и обильной" (стр. 168).

Синтаксический параллелизм пронизывает всю эту статью, образуя повторения не только в крупных участках речи, но и в мелких - в частях фраз, и создавая ритмико-интонационные членения и соответствия. Статья делится на абзацы, между которыми явственно обнаруживаются корреспонденции, динамизирующие речь.

В центре первого абзаца, построенного на развернутых повторениями слов и конструкций фразах, появляются слова: "неудивительно, что на самых крутых пунктах столь крутого поворота" и т. д. Отсюда - начало второго абзаца: "России пришлось особенно отчетливо наблюдать, особенно остро и мучительно переживать наиболее крутые из крутых изломов истории, поворачивающей от империализма к коммунистической революции". Все дальнейшее движение этого абзаца образуется повторениями и параллелизмом: "Мы в несколько дней разрушили... Мы в несколько месяцев прошли... Мы в несколько недель, свергнув буржуазию, победили... Мы прошли победным триумфальным шествием... Мы подняли к свободе... Мы ввели и упрочили Советскую Республику... Мы установили диктатуру пролетариата... Мы пробудили веру в свои силы... Мы бросили повсюду клич... Мы бросили вызов империалистским хищникам всех стран". Следующий абзац подхватывает начальную конструкцию предыдущего - "И в несколько дней нас бросил на землю империалистский хищник, напавший на безоружных". Слово "хищник", повторенное еще дальше, возвращает нас к первому абзацу - "от войны к миру; от войны между хищниками" и т. д. Таким образом, третий абзац играет роль коды по отношению к первым двум и вместе с ними образует первую ораторскую "строфу".

Четвертым абзацем начинается новая "строфа": "Мы принуждены были подписать "Тильзитский мир". Конец ее, процитированный выше ("Чтобы Русь перестала быть убогой и бессильной, чтобы она стала в полном смысле слова могучей и обильной"), переходит в начало следующего, пятого абзаца - "Она может стать таковой" - и в то же время, как я уже и указывал, повторяется в конце его: "чтобы создать действительно могучую и обильную Русь". Шестой абзац, открывающийся словами, которые восходят к концу четвертого и к началу пятого и в то же время подхватывают последние слова пятого абзаца, являются тоже своего рода кодой по отношению к двум предыдущим: IV - конец: "чтобы Русь перестала быть убогой и бессильной, чтобы она стала в полном смысле слова могучей и обильной; V - начало: "Она может стать таковой"; конец: "чтобы создать действительно могучую и обильную Русь"; VI - начало: "Русь станет таковой, если" и т. д.

Этими двумя ораторскими строфами (I-II-III и IV-V-VI) путь речи пройден до середины, что и отмечено особой вехой - возвращением к эпиграфу. Движение приостанавливается: "таков путь к созданию мощи военной и социалистической". Как видим, перед нами - сложная ценная конструкция, обнаруживающая ораторскую технику Ленина.

Седьмой абзац начинает собой новое движение: "Недостойно настоящего социалиста, если ему нанесено тяжелое поражение, ни хорохориться, ни впадать в отчаяние". Отметим здесь появление слова "хорохориться", взятого из разговорной лексики - обычный и характерный для Ленина прием снижения, здесь особенно резкий. Дальше являются новые повторения: "Неправда, будто у нас нет выхода..... Неправда, будто мы продали свои идеалы или своих друзей, подписав "Тильзитский" мир. Мы ничего и никого не продали, ни одной лжи не освятили и не прикрыли, ни одному другу и товарищу по несчастью не отказались помочь всем, что было в нашем распоряжении". Продолжение этого абзаца, построенное на сравнении с полководцем, "который уводит в глубь страны остатки разбитой или заболевшей паническим бегством армии", следует выделить в особый, восьмой, абзац - как отступление. Эти два абзаца образуют особую среднюю строфу, являясь как бы разбегом для нового движения.

Начальная фраза девятого абзаца - "Мы подписали "Тильзитский мир" - сцепляется как с предыдущим абзацем (подписав "Тильзитский мир"), так и с началом четвертого ("Мы принуждены были подписать "Тильзитский мир") - цепь становится еще более сложной. Десятый абзац, продолжая тему "Тильзитского мира", вводит новый параллелизм: "Тогда историческая обстановка не давала иного выхода..... Тогда, сто с лишним лет тому назад, историю творили..... Тогда история могла ползти..... Разрешением этого хода служит одиннадцатый абзац, замыкающий движение двух предыдущих: "Теперь капитализм поднял много и много выше..... Война подтолкнула историю, и она летит теперь..... Историю творят теперь..... Капитализм дорос теперь до социализма".

Три следующие абзаца ясно объединяются в новую (пятую) строфу, после которой идет особая заключительная кода (пятнадцатый абзац), вся пронизанная повторениями: "А это как раз то, чего нам недостает. Это как раз то, чему нам надо учиться. Это как раз то, чего не хватает нашей великой революции, чтобы от победоносного начала притти, через ряд тяжелых испытаний, к победному концу. Это как раз то, что требуется Российской Советской Социалистической Республике, чтобы перестать быть убогой и бессильной, чтобы бесповоротно стать могучей и сильной". Для наглядности приведу конструктивную схему этой статьи (буква a - эпиграф, римские цифры - абзацы):

a [(I+II+III) + (IVa+Va+VIa)] + (VII+VIII) +

[(IX+X+XI) + (XII+XIII+XIV)] + XVa

Или в более простом виде (по строфам, которые обозначаю большими буквами):

a [(A+Ba)+C+(D+E)-Fa]

Ясное деление на абзацы - одна из характерных черт речи Ленина, связанная с общим его стремлением к расчлененности и к последовательности. Отсюда - частое движение по пунктам ("Троякого рода обстоятельства" и т. д.). Средний размер его абзацев 15-20 строк. Это не те абзацы, которые характерны для речи импрессионистического или экспрессионистического стиля, где абзацы коротки и резко отделены друг от друга. Наоборот у Ленина они обычно связываются особыми выражениями - вроде "мало того" или "но вот беда".

Никогда не отступая в сторону, Ленин начинает свои статьи обыкновенно прямо с основной темы или повода: "Россия заканчивает войну с Китаем", "Минуло сорок лет со времени освобождения крестьян", "Рабочие волнения в последнее время снова заставили повсюду усиленно говорить о себе", "Еще одни "временные правила!" и т. д.

Надо еще отметить, что иногда заглавие статьи служит само началом и, таким образом, втягивается в текст. Статья "Почему я вышел из редакции "Искры" (отдельный листок 1903 г. и Собр. соч. IV, стр. 300) начинается словами, продолжающими заглавие: "Это - вовсе не личный вопрос". Статья "Не кверху нужно глядеть, а книзу" ("Вперед" 1906 г. N 7 и Собр. соч. VII, ч. I, стр. 298) начинается словами: "Так говорит сегодня в газете левых кадетов, "Нашей Жизни", г. И. Жилкин". Статья "Кадетская Дума дала денег правительству погромщиков" ("Эхо" 1906 г., N 4, и Собр. соч. VII, ч. I, стр. 324) начинается словами: "Это должно было случиться и это случилось". Статья "Пролетариат и его союзник в русской революции" ("Пролетарий", 1906 г. N 10 и Собр. соч. VIII, стр. 51) начинается словами: "Так озаглавил К. Каутский последнюю главу своей статьи..."

Это придает стилю характер сжатости и энергии, к которым всегда стремился Ленин. Не даром в статье "О характере наших газет" ("Правда" 1918 г., N 220 и Собр. соч. XV, стр. 418) он упрекает журналистов в политической трескотне "Почему бы, вместо 200-400 строк, не говорить в 20-10 строках о таких простых, общеизвестных, ясных, усвоенных уже в значительной степени массой явлениях, как... Говорить об этом надо, каждый новый факт в этой области отмечать надо, но не статью писать, не рассуждения повторять, а в нескольких строках, "в телеграфном стиле" клеймить новые проявления старой, уже известной, уже оцененной политики... Поменьше политической трескотни. Поменьше интеллигентских рассуждений. Поближе к жизни".

Остается указать еще на некоторые особенности полемического стиля у Ленина. Очень часто в этих случаях Ленин пользуется не столько лексическими средствами, сколько интонационными. Обрушиваясь на противника, он строит целую систему гневно-иронических восклицаний, высмеивающих его слова, или превращает полемику в своеобразный диалог. Так выражается его полемический пафос. Издеваясь над политикой царского правительства по отношению к Китаю, он восклицает: "Бедное императорское правительство! Оно так христиански бескорыстно, а его так несправедливо обижают!" ("Китайская война" - "Искра" 1900 г., N 1 и Собр. соч. IV, стр. 18). И так постоянно: "Жалкие актеры! Они слишком хладнокровно подлы, чтобы "от нутра" разыграть пьесу"... Или: "Превосходно, восхитительно, господа писатели из "Речи"!.. Пора бы бросить галантерейное наивничанье, господа!.. Нечего играть в прятки, господа! Это не умно и не достойно... Продолжайте в том же духе, господа!.. Очень хорошо, господа!.. Полноте, господа!.. Великолепно, бесподобно, г. кадеты!" и т. д.

Классический пример полемического натиска, опять напоминающий образцы римских речей "contra", представляет собою один абзац в брошюре "Победа кадетов и задачи рабочей партии" (1906 г. Собр. соч. VII, ч. I, стр. 99): "Вы зовете себя партией народной свободы? Подите вы! Вы - партия мещанского обмана народной свободы, партия мещанских иллюзий насчет народной свободы, ибо вы хотите подчинить свободу монарху и верхней, помещичьей палате. Вы - партия народа, ибо вы боитесь победы народа, т. е. полной победы крестьянского восстания, полной свободы рабочей борьбы за рабочее дело. Вы - партия борьбы, ибо вы прячетесь за кисло-сладкие профессорские отговорки всякий раз, когда разгорается настоящая, прямая, непосредственная революционная борьба против самодержавия. Вы - партия слов, а не дела, обещаний, а не исполнений, конституционных иллюзий, а не серьезной борьбы за настоящую (не бумажную) конституцию".