Ред. Б. В. Левшин, М., 1987, с.80-86.

С. В. Бахрушин

Беседа об исторической науке

Историческая наука знает, грубо говоря, три типа научного исследования: 1) работы, заключающие в себе критический анализ исторических источников, 2) работы, имеющие целью установить и описать исторические факты, и 3) наконец, работы, ставящие себе целью обобщение отдельных фактов для установления известной правомерности исторических явлений.

Для примера я приведу несколько исторических работ XVIII и первой половины XIX в., в которых отмеченные черты выступают особенно рельефно вследствие некоторой элементарности тогдашних приемов исследований и изложения. Блестящим образцом работы описательной является "Описание Сибирского царства" историографа Рядом с Миллером стоит "Сибирский Карамзин" Петр Андреевич Словцов. По складу своего ума он был склонен к обобщениям, и простое восстановление фактов его не удовлетворяло.

В книге своей, относящейся уже к XIX в., он не без язвительности отзывается о своих предшественниках Миллере и Фишере, что они "передали памяти все происшествия с первых дней покорения Сибири с такими подробностями, какие по маловажности дел едва ли уместятся в истории, ищущей общих или решительных взглядов". "Повествование о приобретении, заселении и дальнейшем завладении страны от Урала до Авачинской губы" его не интересует, его интересует "единство не техническое, но внутреннее, живое единство"; он хочет "протянуть через данное пространство времени нить историческую" Современник Миллера Каждый из указанных видов исторического исследования может быть доведен до абсурда, если мы возьмем какой-нибудь совершенно ничтожный исторический факт и посвятим ему целую диссертацию с большим научным аппаратом или, наоборот, когда вместо исследования дадим лишь общие рассуждения, "взгляд и нечто", ни на чем не основанные. Но на этом я останавливаться не буду. Отмечу лишь, что очень редко мы встречаем эти три вида исследования в чистом виде. Описательного характера исследование обычно связывается с критикой фактов и не избегает, в конце концов, некоторых обобщений, хотя бы по частным вопросам. Так, все специальные монографии по русской истории, которыми так богаты конец XIX и начало X в., при строгой фактичности изложения всегда в той или иной форме подводят итоги, ставят их в ту или иную связь с общим ходом русской истории. Критики источников, вроде Шлёцера и Шахматова, неизбежно от разбора разночтений переходят к самостоятельным историческим конструкциям. С другой стороны, работы обобщающего характера, если только они претендуют на серьезность, обставляют свои обобщения большим фактическим материалом: прежде чем объяснять факт с общей точки зрения, его описывают; так поступает, в частности, Н. А. Рожков в своих социологических этюдах Обращаясь к основным задачам исторического исследования приходится сказать, что в конечном своем итоге историческая наука, как и всякая иная наука, стремится к обобщающим, как бы мы ни стали называть эти обобщения - социологическим построениям или идеальным типам. И в том и в другом случае историк стремится путем сравнения отдельных исторических фактов установить то общее в них, что позволяет говорить о закономерности исторических явлений. Одни, более осторожные, работают индуктивно, другие дедуцируют свои выводы из общих предпосылок, но это разница метода, а не разница цели.

Однако исследования обобщающего характера только тогда имеют научное значение и силу неопровержимости, когда они основываются на точно выясненных и проверенных фактах. Обобщение, построенное на единичном, случайном факте, взятом отдельно, вне общего комплекса фактов, научно не имеет никакой цены. Силой индукции оно может оказаться верным, но, повторяю, научное его значение совершенно ничтожно, и оно остается плодом счастливого домысла. Нередко блестящая общая схема, мнимонаучная, распадается при детальном исследовании эпохи. Классическим примером этого является полемика Часто схема, по существу своему совершенно правильная, по недостатку знакомства с фактами приводит к выводам, совершенно неверным и даже противоречащим самой схеме. Так, западники исходили из верной мысли о тождестве русского исторического процесса с западноевропейским, но не видя вследствие незнания эпохи такого сходства до Петра I, приходили к фантастической мысли, что только реформы Петра повели Россию по естественному пути исторического развития в том направлении, в каком шла и Западная Европа, а на всю предшествующую эпоху ставили крест, замечая в ней только уродливые и противоестественные черты.

Наконец, очень обычной является еще одна крупная ошибка при разработке схемы - это то, что нужный факт берется, как я сказал, вне общей картины эпохи, отдельно от других переплетающихся с ним фактов. Выхватывают из общего комплекса тот факт, который нужен, и, искусственно изолировав его от других одновременных явлений, делают из него то употребление, какое хотят. Для примера приведу националистические схемы, выросшие в первой половине XIX в. на почве гегельянства, в первую очередь наших славянофилов. Среди них были люди, исторически образованные и много и серьезно поработавшие над русской историей, как К. Противник славянофилов Особенно опасной для схем является критика источников, результаты которой сводят нередко на нет самые остроумные обобщения. Анализ Начального свода, произведенный Шахматовым, нанес в этом отношении много чувствительных ударов. Я не буду говорить об устаревшей полемике норманистов и антинорманистов, во время которой обе стороны совершенно серьезно оперировали 862 г. как моментом появления "Руси" на нашей территории. Приведу пример из новейшей литературы. Обосновывая свою теорию, в настоящее время вызывающую некоторые возражения, о громадном значении иностранной торговли в народном хозяйстве Киевской Руси, В. О. Ключевский в числе других доводов говорит, что варяжских князей в их походах на греков "по-видимому, дружно поддерживали... все племена, заинтересованные во внешней торговле", и ссылается на то, что в походе Олега участвовали племена, ему неподвластные, добровольно к нему присоединившиеся, отдаленные дулебы и хорваты..." Необходимость пользоваться исключительно строго проверенным и всесторонне освещенным материалом при составлении общих суждений обусловливается еще общим свойством, которым страдает очень часто общая историческая конструкция многих историков. Схемы создаются не вне времени и пространства; они являются продуктом среды и эпохи, в которых живет историк. В настоящее время большое внимание обращено в историографии на критику отдельных исторических схем с точки зрения классового происхождения их авторов, которое отражается на их общих конструкциях. Оглядываясь назад, легко убедиться, что, кроме того, историки нередко, не отдавая себе в том отчета, находились под влиянием исторического мировоззрения, которое было свойственно их времени.

В XVII в. в истории господствовал провиденциализм; в XVIII в. - историки стали рационалистами; после 1812 г. - реакционные националистические настроения подчинили историю метафизике Гегеля и т. д. Лишь по мере того как разрабатывается исторический материал и вырабатываются строго научные приемы его использования, историческая мысль начинает принимать более самостоятельное научное направление, но я боюсь, что и сейчас очень часто мы бессознательно упрощаем исследования и допускаем неточности, подчиняясь голосу нашего общего мировоззрения.

Подводя итоги, я бы хотел сказать, что "описание" и "критический анализ" являются необходимым звеном всякого серьезного исторического исследования. В наше время нельзя ограничиваться выборкой тех фактов, которые представляются нам яркими и показательными. Только опираясь на всестороннее и детальное изучение отдельных явлений и фактов, можем мы создавать те или иные обобщения. Научное обобщение тем и отличается от безграмотного, что оно пользуется для своих выводов доброкачественным, полным и хорошо выверенным материалом. Если позволительно воспользоваться примером из других наук - подобно химическому опыту, который может быть показателен лишь при условии точности аппаратов и доброкачественных употребляемых составов, так и в нашей науке вывод может быть сделан лишь при условии большой предварительной работы над фактами.

Это соображение и объясняет значение описательного и критического элементов в историческом исследовании. В музыке, чтобы создать гармоническое сочетание звуков, недостаточно быть одаренной натурой и предаваться вдохновению. Необходимо знать теорию композиции. Мне представляется, что и в истории восстановление факта и его критика являются таким же непременным условием, без которого невозможно никакое творчество в области социологического обобщения.

Меня могут спросить: следовательно, описание в истории не имеет самостоятельного значения? Оно является лишь тестом для глубоких социологических построений. Один историк, если можно так выразиться, низшего разряда собирает материалы, подвергает их критическому анализу и описывает эпически то или иное явление. Другой - высшего разряда - силой своей мысли выбирает из этой чужой работы те факты, которые представляются ему существенными, и создает из них блестящую социологическую конструкцию. Конечно, не так. Описательный элемент в истории имеет свое самодовлеющее значение, подобно тому как он его имеет в таких науках, как география или этнология. Самостоятельность эта выражается в том, что любой исторический материал может и должен быть подвергнут изучению вне зависимости от каких-либо общих заданий и предпосылок, и все дело заключается не в том, какой вопрос поставлен, а в том, как он разработан. Строго научное по методу восстановление прошлого во всех деталях является такой же самостоятельной научной задачей для историка, как и научное описание страны или народа для географа или этнолога. Если мы признаем научное значение за "Землеведением" Однако и описание имеет свои опасные стороны. Нередко под описанием подразумевается простое изложение, часто хронологическое, документа. Например, берут летопись и год за годом излагают события в том или ином княжестве или статейный список и излагают ход переговоров, споры о титулах и т. д. Это не есть то, что я подразумеваю под историческим описанием. Историческое описание должно быть не простым результатом знакомства с источником, а результатом изучения источников, работы над ними. Не просто излагать факт, а восстанавливать факт должно историческое описание путем критической проверки и сопоставления различных документов. Более того, историк-описатель должен уметь выделить и подчеркнуть то, что в изучаемых им явлениях он считает характерным и существенным. Иначе говоря, если историк-социолог не может обойтись без предварительного изучения фактов, то и описатель должен в своей описательной работе руководствоваться тем или иным общим соображением с той разницей, что социолог подчиняет материал своей общей идее, а описатель пользуется ею лишь для правильного распределения материала.

Вторую опасность представляет выбор темы. Исследователь должен иметь под рукой компактный и значительный материал - известный комплекс документов, чтобы работа его имела серьезное значение. Часто начинающие ученые (вспоминаю сам свои первые шаги) бросаются на первый интересный документ и думают его положить в основу диссертации. В результате получается только справка или анекдот. Иначе говоря, как бы высоко мы ни ставили восстановление факта, мы должны помнить, что факт мы должны восстанавливать во всей его полноте, изучать явление в целом, а не в виде отрывка.

Итак, и описание имеет свои опасные стороны.

В заключение позвольте, однако, высказать еще одну совершенно субъективную мысль, которую я никак не думаю обосновывать перед вами. История - не только наука, но и искусство. Она не только изучает и исследует, она живописует прошлое. И чем ярче и полнее картина прошлого, тем больше она дает материала для обобщенных заключений.

© (составление) libelli.ru 2003-2020