4

Любовь и брак

Брак по расчету

Посредники и объявления

Кокетство

Флирт

Добрачные половые сношения

Свободная любовь

Сексуальное воспитание

Искусственное сокращение потомства

Супружеская неверность

Массовый разврат

Половая извращенность

Уже в первой главе мы достаточно подробно выяснили то нравственное возрождение, которое стало последствием победы буржуазии над абсолютизмом и которое нашло свое характерное выражение в виде возвышенной любовной идеологии. Там же было указано в общих чертах и на то, как этот возвышенный идеал быстро и чудовищно превратился в свою прямую противоположность. Однако там речь могла идти только об общем и принципиальном. Частности, а именно разнообразные проявления этого превращения идеи в свою противоположность, должны быть рассмотрены в этой главе.

Высшей потребностью буржуазного века было новое упрочение половых отношений, санкционированных браком. Поэтому, как только буржуазия окончательно консолидировалась, она декретировала: не любовь ведет к браку, а наоборот: брак ведет к любви. Исходной точкой должна быть поэтому оценка буржуазного брака.

В век господства буржуазии брак стал ярко выраженным браком по расчету. Исключение составляет только брак в среде рабочих. Да и то только до известной степени. Десятки тысяч рабочих и работниц вступают в брак также только потому, что хозяйствование вдвоем обходится дешевле, чем два отдельных хозяйства. Само собою понятно: это обычное явление не мешает тому, что из года в год во всех классах бывают браки по любви, что природа то и дело опрокидывает самый заманчивый расчет. Для нас, однако, важны: правило, тенденция, основная и главная черта явления. А преобладает брак по расчету, игнорирующий все истинно человеческие узы, в противоположность выставленному буржуазной идеологией браку по любви, также категорически исключающему материальные соображения во имя союза двух душ.

Конечно, всегда, во все времена бывали браки по расчету, всегда господствующие и имущие классы принимали во внимание положение, связи и т. д., даже выдвигали эти соображения на первый план, когда вступали в брак, и, однако, товарный характер любви никогда раньше не проявлялся так наглядно, как

207

 

в современном буржуазном обществе. И потому эта черта сообщает буржуазному браку его характерную особенность. Только люди, склонные к идеализации, будут отрицать это. Купец хочет открыть самостоятельное дело, следовательно, он женится на богатой. Другой хочет расширить свое дело и поэтому поступает так же. Третий весь в долгах: первый и единственный серьезно обсуждаемый им выход — женитьба на женщине с деньгами.

208

Четвертый хочет сделать карьеру, не затрачивая при этом много умственного труда, и вот он берет жену со связями или с капиталом, а еще лучше с тем и другим вместе.

Woman is money. "Женщина-деньги".

Женщина также руководствуется преимущественно расчетом. Она обменивает свои деньги, а также свою красоту на положение в обществе. Свою родню она капитализирует в виде прочного обеспеченного существования. Если расчет оправдался, то все обстоит благополучно. В таком случае избранница — красавица, хорошая хозяйка, умеет представительствовать — словом, обладает всеми достоинствами, а муж — прекрасный человек, видный делец, красавец собой и т. д. Так моральное лицемерие укрывается под сенью им же созданной иллюзии.

Это уже не отдельные, индивидуальные случаи, а явления типические. Ходячая мораль находит, естественно, для всего этого десятки оправданий. Все выдвигаемые мотивы доказывают, однако, все то же самое, а именно что возрастание числа браков по расчету есть неизбежное последствие растущего процесса капитализации общественных отношений, подчиняющего своим законам уже не только отдельные слои, но постепенно всех индивидуумов. Все больше деньги и собственность становятся для всех синонимами могущества, влияния и успеха, а отсутствие собственности безжалостно превращается в отсутствие могущества, влияния и успеха. В наши дни личное дарование без денег почти бессильно и становится с каждым днем все бессильнее, а бездарность, имеющая деньги, может добиться и все более и более добивается ошеломляющих успехов. Кто богат, тот командует. Неудивительно поэтому, что люди преклоняются только перед собственностью.

Все это, конечно, очень банальные истины, но эта их банальность не умаляет, к сожалению, их правильности. Над жизнью царит одна только тенденция — как можно скорее разбогатеть. Самый же кратчайший путь к этой цели — брак в форме коалиции двух капиталов, или капитала и положения, или капитала и связей, легко претворимых в денежные знаки. В деловом денежном браке часто, конечно, заметную роль играет и личность вступающих в брак, но именно только с точки зрения ее наивозможно большей материальной рентабельности. Подобное воззрение все больше входит в кровь и плоть все большего количества лиц, так что они считают такое положение вещей единственно естественным и нравственным. Мужчина и барышня начинают любить и уважать друг друга с того самого момента, когда придуманная ими или их родителями комбинация оказывается, по их мнению, самой выгодной, и потому ликвидируют другие более ранние связи, продиктованные влечением, как юношеские заблуждения или шалости. Если мужчина — человек нравственный", то он спешит "отделаться" от такой связи деньгами.

209

Это торжество брака по расчету, безжалостно сводящего на почве денежных соображений всех — молодых и старых, красивых и безобразных, равнодушных и страстных, — можно отчетливо проследить во всех капиталистических странах. И притом на основании многообразных им созданных учреждений. Раньше почти единственными публичными рынками любовного торга были балы и салоны. Но то формы мелкого производства. Конечно, и теперь еще часто завязываются связи на публичных и домашних балах, в насмешку называемых "мясными рынками". Однако все чаще эту роль берут на себя профессиональные посредники, которых извещают о своих особых желаниях и которые совершают самую важную и потому, естественно, самую щекотливую предварительную работу, а именно выяснение возможных шансов, указание определенных лиц и кругов, наведение надежных справок об имуществе, семье, характере, физических недостатках или достоинствах заинтересованных лиц и т. д. Таким образом, все дело получает с самого начала более прочную почву, чем при случайном личном знакомстве. Обе стороны менее подвержены ошибкам, обнаруживающимся при случайном личном знакомстве лишь позднее и часто приводящим к расторжению уже завязанных сношений, что бывает в большинстве случаев неприятно.

Число профессиональных брачных посредников ныне во всех странах чрезвычайно велико. Если раньше они действовали тайно, то теперь предлагают свои услуги открыто во всех газетах.

Есть и такие учреждения, которые находятся в сношениях со всем миром. Они возникли тогда, когда мелкобуржуазный быт сменился повсюду бытом буржуазным. Поэтому первые такие публичные объявления встречаются в Лондоне в 40-х гг., в Париже в 60-х, а в Берлине в 70-х и 80-х. Большинство людей не имеет ясного представления о том, как обширна и успешна деятельность этих бюро, которые уже работали раньше, чем обе заинтересованные стороны познакомились где-нибудь в семье, обществе, на балу, на курорте, во время игры в теннис и т. д. Такое неведение, однако, совершенно понятно, так как деятельность этих бюро должна быть до последней минуты в интересах успеха дела не открытой, а тайной.

Если о размерах деятельности этих посреднических бюро может существовать неясное представление, если не для всех, быть может, ясно и то, что в переговорах с ними главной темой служат чисто материальные соображения, лежащие в основе создаваемых с их помощью браков, то в образе современного брачного объявления перед нами институт, который ставит все это вне всякого сомнения и наглядно утверждает святость семьи и брака.

211

Как мы уже указали во втором томе нашей "Истории нравов", брачные объявления встречаются впервые в более или менее значительном количестве в Англии в XVIII в. — первые

212

немногочисленные восходят еще к 1635 г., — а в середине этого столетия они появляются и в других странах, хотя и менее распространены. Ныне едва ли есть какая-нибудь страна, которая

213

 

уступала бы в этом отношении другой. А с другой стороны, стоит только бросить мимолетный взгляд на любую более значительную газету, чтобы понять, что в настоящее время брак по расчету, брак ради денег сделался безусловно официальным учреждением, причем идеологическая драпировка, к которой иногда все же прибегают, покажется всякому, умеющему видеть, не более чем жалкой маскировкой простого коммерческого дела.

Хотя брачное объявление ныне явление всем известное — в одном только номере "Berliner Tageblatt" сочли мы однажды не менее 167 таких объявлений, — все же необходимо привести здесь несколько характерных, то есть типических, примеров. Мы выберем их из самых разнообразных газет. Для купца или сельского хозяина самое выгодное — "при помощи брака войти" в уже готовое дело (einheiraten). В одном номере "Berliner Tageblatt" появились однажды наряду со многими другими однородными объявлениями следующие три: 1) "Еврей, 30 лет, желает жениться

214

на представительнице крупного берлинского производства блузок и платьев...", 2) "Помещик, 40 лет, еванг. вероисповедания, ищет знакомства с дамой состоятельной, в особенности если она помещица...", 3) "Образованный администратор из очень хорошей семьи, бывший управляющим больших имений, здоровый, высокого роста, стройный, статный, 38 лет, не очень богатый, желает вступить в переписку с образованной дамой, любительницей природы, ради вступления в брак и покупки имения..."

Как уже сказано, легче всего приобрести капитал для расширения дела при помощи брака. Поэтому купцы или фабриканты помещают такие объявления: "Владелец фабрики, офицер в отставке, с хорошим положением, 31 года, честный, видная, симпатичная внешность, слишком занятый, чтобы тратить время на знакомства, желает путем объявления вступить в счастливый брак в недалеком будущем с молодой особой приятной наружности. Желательно состояние в 150 или 200 000. Просят о присыл-

215

 

ке (не анонимно) данных о возрасте и состоянии, если возможно с присоединением фотографической карточки которая немедленно же будет возвращена. Посредников просят не являться. Знакомство с родственниками желательно. За строжайшую тайну ручаюсь честным словом, требуя взамен такой же строгой тайны". Со 150 или 200 000 в самом деле не так трудно устроить "счастливый брак"!

Современный интеллигент знает, что сделает карьеру гораздо быстрее, если будет с самого начала независим, и печатает поэтому следующее объявление: "Интеллигент с университетским образованием, брюнет с темпераментом, приятной наружности, честный и добропорядочный, хочет познакомиться с элегантной особой, независимой в семейном и финансовом отношениях, из хорошей семьи, вдовой или разведенной. Посредников просят не являться..." Современный человек чужд, разумеется, всяких предрассудков. Раз налицо деньги, — они его единственный предрассудок! — то все прочее для него безразлично: возраст, внешность, вероисповедание. Он готов примириться и со многим другим, например с прежней жизнью женщины, с которой хочет соединиться, с прежними ее связями, от которых остались последствия, — словом, со всем тем, что человек отсталый считает недостатком.

Вот, например, объявление: "Студент-юрист, на последнем курсе, очень красивый молодой человек с хорошими манерами и симпатичным характером, деятельный и энергичный, не имеющий долгов, ищет богатую подругу жизни. Безразличны как внешность, возраст и вероисповедание (все равно, христианка или еврейка), так и другие обстоятельства, часто считающиеся недостатками. Не исключается и вдова (без детей или с детьми)". Так же рассуждает ныне и гениальный художник, ибо кому, как не гению, так рассуждать: "Гениальный скульптор, 35 лет, желает

216

познакомиться с дамой, интересующейся искусством, с целью женитьбы. Вероисповедание безразлично. Может быть и богатой вдовой с детьми..." И таким же практическим настроением проникнут в наши дни и мужчина в рясе священника. Один евангелический пастор помещает следующее объявление: "Молодой пастор, имеющий приход в красивой местности Тюрингии, желает вступить с целью женитьбы в сношения с молодой, образованной и состоятельной особой. Единственными допустимыми посредниками являются родственники. Предложения и карточку просят послать по следующему адресу..."

Молодая девушка, которую хотят выдать замуж, предлагается обыкновенно отцом, братом или другими родственниками. Можно ли представить себе более соблазнительное предложение от заботливого отца, чем следующее объявление: "Ввиду преклонного возраста отец, тайно от всех родных, ищет для дочери, евангелического вероисповедания, 28 лет, приятной наружности, с хорошим образованием, знающей музыку и языки, также рукоделия, домовитой и скромной, благородного поведения и характера, жениха, университетски образованного молодого человека симпатичной наружности, высокого роста, с крепким здоровьем, солидным характером, приблизительно 30 лет, предпочтительно врача, юриста, высшего чиновника, преподавателя, аптекаря. (Вдовцы исключаются.) При хорошем приданом ежегодно 5000 марок процентов с капитала в 100 000..."

И все-таки брак должен быть браком по любви. Да и в самом деле, предлагая за дочерью 50, 100 или более тысяч марок, как не иметь права требовать взамен глубокого чувства?! И вот заботливый родственник помещает в газетах объявление: "Для родственницы, 20 лет, красивой, интеллигентной еврейки, блондинки, с большими музыкальными способностями, единственной дочери, ищу жениха, который будет ее любить, приданое 50 000 марок. Просят отвечать только господ с первоклассным воспитанием и образованием, значительным доходом, привлекательной наружности, из хорошей семьи, к тому же живущих в столице..."

Разведенная элегантная дама, жившая в первом браке в роскоши, естественно, желает продолжать и впредь такой образ жизни. Она поэтому предлагает себя в качестве предмета роскоши. "Элегантная, красивая дама, статная фигура, в лучшем возрасте, из знатной семьи, разведенная без всякой с ее стороны вины, желает выйти замуж за состоятельного господина, готового вести элегантный образ жизни и быть для ее детей вторым отцом..." Прибавим: желая намекнуть, что у нее есть незаконный ребенок или состоятельный друг, с которым она не желает расставаться и в браке, или что у нее есть сомнительная родня, женщина всегда ищет мужчину "без предрассудков" или со "зрелыми воззрениями на жизнь".

217

Как ни любопытны приведенные до сих пор случаи, наиболее интенсивная и важная в культурно-историческом отношении глава — это браки офицеров. Они доказывают, быть может,

219

 

лучше всего исключительно денежный и товарный характер всех так называемых идеальных благ, так как офицерство представляет собою ту касту, которая оправдывает свои привилегии в обществе и государстве всегда весьма взвинченными требованиями личной чести. Это особое понятие чести, не терпящей малейшего пятнышка, нисколько не мешает тому, что именно в этих кругах брак является в наименее грубой и отвратительной форме простой сделкой. Можно даже сказать: в офицерских кругах вообще не существует такого брака, который не был бы построен на основе денежного расчета. Лишь немногие офицерские жены представляют собой в настоящее время что-то более простое, чем "залог" за мужа.

Прочтите следующие объявления, и вы убедитесь в этом: "Офицер, аристократ по происхождению, тридцати с лишним лет, привлекательной наружности, хочет познакомиться с дамой в целях женитьбы. Требуется по меньшей мере состояние в 30 000. Вероисповедание безразлично..." Или: "Офицер, гвардейский кавалерист, красивая, статная фигура, из старой родовитой фамилии, 27 лет, желает женитьбы на особе с деньгами..." Вот два примера из сотня аналогичных, которые было нетрудно подобрать из наиболее читаемых газет. Этих двух примеров достаточно, так как и в данном случае мы должны повторить: то явления не единичные, а типичные.

220

В высшей степени не только характерно, но и логично, что цинизм открытого объявления своих материальных требований растет в такой же степени, в какой имя и феодальное происхождение могут служить им противовесом. Вот, например, объявление из венской "Neue Freie Presse": "Ищу для друга, иностранца, из высшей аристократии (имеются высшие дворянские титулы, орден Золотого Руна и т. д.), молодого и очень богатого, привлекательной и симпатичной наружности, богатую партию, также из haute finance (высшие финансовые круги. — Ред.)". В той же газете было помещено следующее объявление: "Для немецкого князя, лет сорока, консервативных убеждений, ищут жену (может быть и крещеной еврейкой). Приданого требуется по меньшей мере два миллиона, десятая часть которых должна быть выдана на имя супруга в виде обеспечения, а также для погашения его обязательств..."

Или вот другое объявление из газеты "Pester Lloyd":

"Маркиз, австрийский аристократ, 40 лет, служащий в одном из австрийских государственных банков, солидный, симпатичный, здоровый, среднего роста, брюнет, пользующийся любовью и известностью, желает жениться на особе не старше 40 лет, симпатичной, с приданым в два миллиона гульденов (или 4 млн

221

 

марок, или 5 млн франков). Вероисповедание и положение безразличны. Долгов нет. Непременное условие: в день свадьбы невеста передает ради обеспечения независимости жениха в его неограниченную собственность по крайней мере один миллион гульденов в виде движимых ценностей".

И таких примеров можно было бы также привести множество. По мере того как в эпоху капитализма брак стал, в особенности в аристократическом классе, откровенной коммерческой сделкой, и графский и княжеский титулы все больше превращались в предмет торга, предлагаемый тому, кто за него больше даст. В одном и том же номере "Berliner Tageblatt" были помещены два объявления: "Граф готов усыновить богатую особу. Предложения адресовать..." И далее: "Князь готов передать имя и титул богатой особе путем усыновления, иначе имя угаснет..."

Логическим последствием такого положения вещей становится тот факт, что женщина в таких случаях интересуется вообще только именем.

222

Такие торговые сделки перед алтарем или в мэрии называются довольно звучно: "браками ради имени". Если выражаться яснее, то речь идет, в сущности, о более древнем и более отвратительном институте так называемых "укрывателей позора", Schanddeckel. Дело в следующем. Какой-нибудь граф или князь должен объявить свою готовность дать свое звонкое имя за соответствующий гонорар какой-нибудь богатой кокотке или содержимой богатым любовником демимонденке, на которой он, так сказать, женится. Требовать чего-нибудь кроме денег этот граф или князь не имеет права. Сейчас же после свадьбы он обязан стушеваться. Его имя должно служить только тому, чтобы доставить данной кокотке более выгодные дела или — что в сущности одно и то же — дать знатному любовнику дамы возможность ввести свою любовницу в изысканнейшее общество.

Этот графский или даже княжеский Schanddeckel, как показано примерами во втором томе (см. Галантный век), — старый и испытанный институт. Но никогда раньше этот институт так не процветал, никогда не стоял он так на очереди дня, как в наше время. Перед лицом таких неоспоримых фатальных фактов всполошилась даже газета "Deutsche Tageszeitung", эта фанатическая представительница феодально-сословных интересов. Уже в 1906 г. она серьезно взывала к юридическому вмешательству, которое могло бы лишить мнимые сделки, скрывающиеся за этими "браками ради имени", их юридической силы.

То же самое по существу представляют собой пресловутые браки наследниц американских миллионеров с европейскими графами, князьями и герцогами, браки, ставшие столь обычным явлением, что в Америке даже уже обсуждался вопрос, как помешать этому переселению американских миллионерш и миллиардерш в объятия европейских аристократов, так как вместе с ними в Европу эмигрируют ведь и огромные состояния. Роль этих представителей старой европейской аристократии по существу ничем не отличается от роли только что охарактеризованных Schanddeckel, так как все эти благородные представители своего класса без исключения покупаются, и притом никогда ради их личности, а всегда ради их имени, ради княжеской или герцогской фирмы. Сами они в большинстве случаев становятся лишь тягостным придатком.

Прочтите, например, как иллюстрацию к сказанному следующие два объявления, представляющие также типические примеры: "Воззвание к аристократам. Солидный посредник отправляется в скором времени в Америку, где он имеет хорошие связи в финансовом мире и где он думает найти для нескольких аристократов миллионных невест..." Если приведенное объявление было помещено в венской "Neue Freie Presse", то следующее — в иллюстрированном берлинском еженедельнике "Sport im Bild":

223

 

"Принца или джентльмена из старой аристократической семьи ищет в целях скорой женитьбы американка, лет 20 с лишним, круглая сирота, совершенно одинокая, с ежегодным доходом в 100 000 мар., видная, привлекательная внешность, любительница спорта и музыки".

Второе объявление производит такое впечатление, точно ищут родовитого жеребца для кобылы благородной породы. Вся разница лишь в том, что жеребец должен отличаться и физическими достоинствами. Последний случай, стало быть, более разумен и морален.

Если американские деньги стремятся таким сводническим путем соединиться с европейской аристократией, то это часто объясняют инстинктивным желанием американцев приобщиться к более высокой и менее грубой культуре, чем та, которая родится в дикой погоне за долларом и которую даже самые строгие светские правила и формы могут замаскировать лишь до известной степени. Это стремление к более утонченным и куль-

224

турным нравам играет в данном случае, несомненно, известную роль, но не главную и не решающую. Желание американских {миллионерш украсить свой денежный мешок с помощью брака большой или маленькой короной — в гораздо большей степени результат грубых инстинктов крупнокапиталистической морали денежного мешка: за деньги можно купить себе всякие ощущения, даже самые дорогостоящие, и потому покупают себе корону, так как она, естественно, стоит дороже всего.

Вторая, не менее важная причина заключается в том соображении, что таким путем лучше всего осуществляется тенденция классового обособления, желание быть отдельным индивидуумом высшим существом и ярко выразить это перед всем миром. А это возможно только в пределах идейного мира монархизма. Только здесь есть граница, которую не перешагнет ни даровитость, ни гениальность. На самом деле здесь действуют, стало быть, в гораздо большей степени низменные мотивы, чем стремление к более утонченной культуре. А эта низменность есть, в свою очередь, естественное последствие обладания колоссальными богатствами. Печальная их логика заключается в том, что их не сочетаешь настоящим образом ни с одним неподдельным идеалом. Ибо, чтобы накопить подобное состояние, необходимо было затоптать самые элементарные человеческие идеалы. Приобрести миллионы возможно только ценою бесправия и кровавых страданий масс. Сколотить миллиард можно, только превратив без всяких зазрений совести все общество в своего данника. И всегда относительно и абсолютно значительную часть дани должны вынести на своих плечах беднейшие из бедных.

Такова горькая логика капитализма.

Если отдельные миллиардеры владеют великолепными художественными коллекциями или жертвуют огромные капиталы на научные и гуманитарные цели, то это может ослепить только людей, не умеющих мыслить. И только такие люди усмотрят в этом оправдание подобной крупной собственности.

При таком росте числа браков по расчету, браков ради денежных соображений, неудивительно, что и художники то и дело отводят им место в своих картинах. Чаще всего, разумеется, в произведениях, рассчитанных на широкую публику. Но и в так называемом "высоком" искусстве брак был временами весьма излюбленной темой. Лучшими картинами, ставшими к тому же наиболее популярными благодаря целому ряду репродукций, считаются картины Шлезингера и Фраппа. Они изображают своднический союз между красотой и богатством, между бурной Молодостью и бесстрастной старостью. Обе они в самом деле прекрасно характеризуют современный брак, представляют собой Ценные культурно-исторические документы, и потому их нельзя здесь

225

обойти. Обе картины относятся к 80-м гг. истекшего столетия, что также очень важно отметить. То было время, когда критика общества переживала свою последнюю великую эпоху во Франции и Германии. Ныне буржуазия уже переросла этот возраст и встретила бы подобные картины, только сострадательно пожимая плечами. Ведь над тем или другим явлением люди смеются лишь до тех пор, пока думают, что могут его изменить, и пока они серьезно хотят его изменить. Ну а теперь кто же верит, что можно что-нибудь изменить?!

Следует указать еще и на то, что обычно женщина — оно и понятно — изображается жертвой, хотя на самом деле не менее часто жертвой становится мужчина. Также понятно и то, что обычно эта тема трактуется если не открыто сатирически, то с сатирическим оттенком. По этой причине на заднем фоне уже виднеется акт мести, которую проданная красавица думает совершить в один прекрасный день, и совершить, несомненно, над старым денежным мешком.

226

Можно легко впасть в соблазн и усмотреть в цинизме, с которым обнаруживается товарный и денежный характер любви и брака, в особенности в институте брачных объявлений, факты, отрицающие господствующий вообще закон официального морального лицемерия. На самом деле это не так. На самом деле такого противоречия нет. Цинизм брачных объявлений объясняется всецело их анонимностью. Никогда никто не подписал бы своего имени под таким объявлением, и никогда ни одна парочка не имела бы мужества признаться в деловых и технических прелиминариях (переговорах, соглашениях. — Ред.), предшествовавших их более близкому личному знакомству. Напротив, обе стороны стараются соблюсти видимость брака по любви не только во взаимных отношениях, но и в обществе. Когда готовятся выгодно выдать дочку замуж, то в каждой семье разыгрывается беспрерывная и величайшая комедия. И все, вся родня, участвуют в ней.

Новейший роман неоднократно изображал эту комедию, эту "выдачу замуж", это выуживание хорошей партии, эти способы благополучно втащить на ложе дочери жирную клюнувшую щуку. Как на хороший пример можно указать на "Советы холостякам" Марселя Прево. Эти советы вложены в уста светской дамы, и дает она их молодому другу, мечтающему жениться. О том лицемерии, которым опутывают молодого человека, желающего вступить в брак, раз его нашли достойным претендентом, эта умная дама говорит:

"Вдруг все вокруг него становится ложью. Родители девушки говорят неправду о своих денежных средствах и о характере дочери, обо всем. Таков старинный обычай. На его глазах ведут семейную жизнь, настолько же отличную от обычной, насколько представление балета разнится от репетиции. Девушка лицемерно выставляет напоказ добродетели, привычки и таланты, которых у нее нет, и — что особенно гадко — любовь, которой она не чувствует. Я, женщина, знающая ту ложь и то лицемерие, к которым мы обыкновенно прибегаем, бываю ошеломлена при виде того, как наши милые девушки маневрируют во время этой ловли жениха. Откровенны они или застенчивы — все лгут. Невинная речь и стыдливое возмущение одной так же деланны, как бесцеремонность и полуготовность другой отдаться. Если девушка разразится слезами в ответ на поцелуй, который вы у нее похитили, если она будет осыпать вас упреками, если будет грозить, что позовет своих родителей, — не верьте ей. А если другая от вашего поцелуя придет в неописуемое блаженство — не верьте и ей. Как та, так и другая скрывает за ширмой готовности или возмущения ту же самую мысль, которую можно выразить приблизительно следующими словами: "Кажется, на этот раз он клюет".

227

Приблизительно в таком же духе, хотя и гораздо подробнее, изображает положение вещей Ганс фон Каленберг в своем очень известном, неоднократно конфискованном и снова освобожденном от ареста романе "Русалочка", где в форме переписки очень ярко и потому очень метко разоблачается отвратительное нравственное лицемерие высших классов. Содержание романа следующее. Молодая девушка, которая должна найти себе мужа с деньгами, так как сама ничего не имеет, кроме хорошего имени,

228

бросилась на шею жуиру Герберту Грендалю, разыгрывающему из себя моралиста. Она позволяет ему посвятить ее во все тайны, отчаянно флиртует с ним, ища в этом вознаграждение за брак, который будет таким банальным, и вместе с тем доверяет ему все свои мысли и чувства. Она доверяет ему все семейные секреты, рассказывает о нищете, скрытой под блестящей мишурой, и в особенности о тех темных приемах, которые были пущены в ход, чтобы выдать обеих старших сестер, и которые теперь хотят применить, чтобы уловить в сеть и для нее очень богатого дворянина, который наконец "клюнул". А жуир, удостоившийся благосклонности и доверия девушки, исправно сообщает своему другу, юнкеру Ахиму фон Вустро, свои интимные переживания и чужие тайны. Самое пикантное во всем этом то, что этот Ахим фон Вустро и есть не кто иной, как именно тот богатый дворянинпомещик, которого "русалочка" и особенно ее мать поймали на удочку. Для нас интересно здесь следующее письмо Герберта Грендаля к Ахиму фон Вустро:

"У меня есть талант стать духовником. Вся жизнь семьи лежит передо мной, как раскрытая книга. Я вижу их всех насквозь. Мать тщеславна, честолюбива, напрягает все свои силы, чтобы при скудных средствах оплатить вечеринки и туалеты. В доме поэтому постоянно ссоры и стычки. Темой утреннего, обеденного и вечернего разговора служат деньги. Каждой вечеринке всегда предшествует ссора. Он (муж) против, он стар, дряхл, устал. Он мечтает снять где-нибудь в провинции квартиру в четыре комнатки и ухаживать за своими розами. Но он подчиняется, надевает фрак и продолжает тянуть лямку. Так дослужится он когда-нибудь до директора департамента. "Русалочка", конечно, на стороне матери. "Мама" — великая женщина. Что мама захочет, то и делается! И мама всегда права! Обеих старших дочерей она наконец сплавила. С первой дело не клеилось. Период помолвки продолжался долго. Жених — дальний родственник, чья карьера лишь в будущем. В семье сцены и слезы. Его поймали на честном слове и "устроили". У них теперь каждый год потомство. Мама возмущена. Даже "русалочка" негодует. "Безобразие! Могли бы что-нибудь предпринять, он даже еще не майор". Об этом "что-нибудь" она, по-видимому, имеет очень ясное представление. В семье тайного советника не очень стесняются, когда во время разговора разыгрываются страсти. Вторая дочь была гордостью семьи. Ей пророчили блестящую будущность, посылали в роскошных туалетах и декольтированных платьях с визитами к родственникам и сиятельствам. Маленькому сентиментальному интермеццо с двоюродным братом, моряком, мама очень быстро и настойчиво положила

229

конец. Муж ее отвратительный, импотентный человек, но богатый. Дада сумела вознаградить себя. Ее двоюродный брат, моряк, получил свое. "Русалочка" посвящает меня во все... У них тут где-то поблизости квартира для свиданий. Дада поэтому не раскаивается.

230

Сын — любимец матери, отъявленный беспутник, делает долги, играет, бегает за женщинами, не исключая и кухарки, что очень забавляет "русалочку". Отсюда постоянные сцены. Богатый шурин взаймы не даст. Есть долги и у мамы. "Знаешь, иногда у нас прямо невозможно жить". Я охотно верю этим словам "русалочки".

Поймала и "русалочка" во время своего первого пробного рыболовного путешествия жениха, богатого деревенщину из знатной семьи. Кажется, он немного глуповат. "А потом, у него такие большие руки". "Ты гораздо лучше!" И она начинает плакать, хотя и решила твердо за него выйти. Она поплачет и в венке из флердоранжа*. О женщины! Сообщила она мне несколько интересных подробностей о технике "ловли". "Всегда необходимо делать вид, словно ничего не знаешь. Это главное. Когда он является, я удивлена и бегу причесываться, хотя мама и так все утро его сторожила, а я надела новую блузку. Всему верить, что он говорит. Никогда не спрашивать. Точно мы не навели точнейших справок у тети Отти, сколько у него и откуда он родом. Мама говорит обо мне всегда, как о ребенке, о том, что меня еще раз надо отдать в пансион. А сама уже мысленно устроила все комнаты в его усадьбе. Она думает, что я отдам тайком часть денег брату, когда выйду замуж. Я не так глупа. И так надоела нищета дома"...

Она девушка очаровательная, в своем роде очень страстная, восхитительны ее несколько чопорная нежность, ее ручка, которой она хватает меня за волосы, ее поцелуи — чтобы они были пожарче, она сильно прижимает уста и т. д.".

Вот, в заключение, что говорит Л. Н. Толстой о ловле мужчин в "Крейцеровой сонате":

"Девка созрела, надо ее выдать. Кажется, как просто, когда девка не урод и есть мужчины, желающие жениться. Так и делалось в старину. Вошла в возраст дева, родители устраивали брак. Так делалось, делается во всем человечестве: У китайцев, индейцев, магометан, у нас в народе; так делается в роде человеческом, по крайней мере в 0,99 его части. Только в 0,01 или меньше нас, распутников, нашли, что это нехорошо, и выдумали новое. Да что же новое-то? А новое то, что девы сидят, а мужчины, как на базар, ходят и выбирают. А девки ждут и думают, но не смеют сказать: "Батюшка, меня! нет, меня! Не ее, а меня: у меня, смотри, какие плечи и другое". А мы, мужчины, похаживаем,

* Белые цветы померанцевого дерева, принадлежность свадебного убора невесты. Ред.

231

 

поглядываем и очень довольны. "Знаю, мол, я не попадусь". Похаживают, посматривают, — очень довольны, что это для них все устроено. Глядь, не поберегся, — хлоп, тут и есть!

— Так как же быть? — сказал я. — Что же, женщине делать предложение?

— Да уж я не знаю как; только если равенство, так равенство. Если нашли, что сватовство унизительно, то уж это в тысячу раз больше. Там права и шансы равны, а здесь женщина или раба на базаре, или привада в капкан. Скажите какой-нибудь матушке или самой девушке правду, что она только тем и занята, чтобы ловить жениха. Боже, какая обида! А ведь они все только это и делают, и больше им делать нечего. И что ведь ужасно — это видеть занятых этим иногда совершенно молоденьких бедных невинных девушек. И опять, если бы это открыто делалось, а то все обман. "Ах, происхождение видов, как это интересно! Ах, Лиза очень интересуется живописью! А вы будете на выставке? Как поучительно! А на тройках, а спектакль, а симфония? Ах, как замечательно! Моя Лиза без ума от музыки. А вы почему не разделяете эти убеждения? А на лодках!.." А мысль одна: "Возьми, возьми меня, мою Лизу! Нет, меня! Ну хоть попробуй!.." О, мерзость! ложь!"

232

Если, как уже упомянуто, жертвой становится далеко не всегда девушка, а также часто и мужчина, то поведение мужчины, улавливающего золотую рыбку, по существу ничем не отличается от аналогичного поведения девушки. Можно было бы переиначить приведенные описания, и они подходили бы так же хорошо я к мужчине. Находясь в таком положении, мужчина сразу становится образцовым человеком с определенными взглядами на жизнь, он ненавидит всякие незаконные любовные связи, мечтает только о тихой и прекрасной семейной жизни. Он солиден, не пьет, не курит, думает только о работе, о том, чтобы проложить себе дорогу и т. д.

В этих приемах есть только оттенки, определяемые разнообразными классовыми интересами, сущность же их одинаковая у всех классов, владеющих собственностью: брак должен быть наиболее выгодным коммерческим делом, причем, однако, публично выставляются самые благородные принципы.

Так как кокетство служит важнейшим оружием женщины в борьбе за мужчину, то оно играет ныне, как и прежде, в репертуаре женщины ту же значительную — или, если угодно, — преобладающую роль. Все поведение женщины сводится к тому, чтобы очаровать мужчину. В "Крейцеровой сонате" Толстой замечает:

"Женщина счастлива и достигает всего, чего она может желать, когда она обворожит мужчину. И потому главная задача женщины — уметь обвораживать его. Так это было и будет. Так это в девичьей жизни в нашем мире, так продолжается и в замужней. В девичьей жизни это нужно для выбора, в замужней — для властвованья над мужем".

Легче же всего очаровать и подчинить себе мужчину можно при помощи постоянного кокетства. Им женщина привлекает мужчину, им же она привязывает его к себе. Поэтому даже самые серьезные поступки женщины получают известный кокетливый оттенок, если только они не иная форма этого кокетства. Этот факт нисколько не мешает тому, что самые формы женского кокетства стали несравненно скромнее и пристойнее, чем они были, например, в эпоху старого режима. Кокетка уже не массовое явление, и не кокетство прежде всего бросается в глаза женщине. Женщина уже не кокетничает, как прежде, в одинаковой мере с каждым мужчиной, и кокетство ее перестало быть публичным зрелищем для всех. Эта перемена определялась по мере того, как женщина становилась независимее — в экономическом отношении — от мужчины.

233

Так как приемы кокетства остались теми же, какими они были прежде, как при нападении на массу, если можно так выразиться, так и при нападении на отдельного мужчину, то нет надобности снова повторять раньше сказанное. Если формы кокетства стали пристойнее, то это не мешает тому, что некоторые из них стали рафинированнее. В доказательство достаточно привести хотя бы духи или неглиже. Духи относятся к области кокетства, так как должны обратить внимание мужчины на женщину и так как они имеют своим — очень обдуманно практикуемым — назначением влиять на психику мужчины (см. том II нашей "Истории нравов"). Умная дама — духи, конечно, прежде всего оружие женщин имущих классов — обнаруживает при помощи духов очень ловко и часто очень отчетливо свою индивидуальность, свои склонности и претензии и заставляет вместе с тем мужчину приспособляться к ней в своем поведе-

234

нии. Победоносное развитие химии в XIX в. помогает женщине лучше, чем прежде, в этом ее стремлении, позволяет ей выражать множество и притом самых разнообразных оттенков, тогда как раньше она должна была ограничиться лишь очень общими эффектами. В настоящее время большинство дам предпочитает сложные духи, чтобы самим казаться сложными, трудно определимыми натурами. Не в моде поэтому простые цветочные духи: они легко могут набросить на женщину тень, что и она сама недалека, и потому их употребляют только подростки.

Что и неглиже стало более дифференцированным оружием женского кокетства, видно уже из упомянутой в предыдущей главе богатой отделки женского dessous. В последнее время замечается, между прочим, стремление соединить пикантное неглиже с салонным костюмом. Это делается таким путем, что домашнее или уличное платье сближается целиком или в некоторых своих частях с неглиже. Весь костюм должен производить впечатление неглиже. Вышеупомянутая Draufguckbluse — в сущности также только одно из многочисленных решений этой задачи. Воспроизводится это впечатление и многими другими способами. Даже шубе, наименее интимному виду костюма, ставится порой эта цель, и не только ставится, но и осуществляется. Такая попытка дать иллюзию неглиже при помощи шубы была придумана в 1908 г., и заключалась она в том, что дама носила боа или шаль так, что более длинный конец висел спереди, на левой стороне, а другой сзади, тоже с левой стороны. Такой прием "действует возбуждающе на мужчин, так как преднамеренно стремится воспроизвести неглиже".

Совершенно новая форма неглиже — возникший вместе с вошедшими в моду курортами и курортной жизнью купальный костюм, несомненная разновидность неглиже. Это до известной степени настоящее, а не только искусственное неглиже, в котором можно к тому же появляться при всех, и потому в этой области придуманы с течением времени самые рафинированные формы. Современный монденный купальный костюм должен казаться как бы второй кожей, и в нем женщине разрешено публично быть неодетой. В фешенебельных курортах жизнь служит вообще в значительной степени только этой цели, а купание для многих женщин лишь предлог. Это видно хотя бы уже из того, что на таких курортах, как Трувилль, Остенде и т. д., очень и очень многие женщины вообще не купаются, а только целыми часами показывают свою облаченную в элегантный купальный костюм пикантную наготу.

235

 

Увлечение курортами впервые обнаружилось в эпоху Второй империи, следовательно, в 50-х гг. истекшего столетия. И тогда же вошли в моду и купальные костюмы. В своей книге о нравах этой эпохи Пельтан говорит: "Часто на этом галантном пляже вы увидите, как дамы из хорошей семьи разыгрывают роль выходящей из моря Афродиты, возвращаясь с купания в простом трико, последней уступке господствующим предрассудкам — так шествуют они мимо рядов восторженно созерцающей их молодежи".

Ныне такие нравы давно стали господствующими на любом интернациональном курорте.

Флирт — новейшее изобретение только как слово, тогда как его сущность и содержание очень стары и, как уже выяснено во втором томе нашей "Истории нравов", одинаковы во все времена. Все сказанное там применимо и к XIX в. Разница лишь в том, что ныне флиртуют уже не так открыто, как прежде. Более строгий контроль общественной морали привел и здесь, как в вопросе о кокетстве, к более скромным формам. Правда, границы флирта от этого не стали уже. И ныне во флирте идут так же далеко, как в эпоху старого режима, то есть почти до последней грани. А так как классы и группы, представители которых посвящают этому занятию свое время, ныне во сто раз многочисленнее по своему составу, то в наши дни и флиртуют во столько же раз больше, чем сто лет тому назад.

Весьма существенным фактором, обусловившим рост и распространение флирта, стала описанная выше эволюция брака в сторону условного. Если что-нибудь способствует развитию до огромных размеров естественной склонности к флирту, так это усиливающаяся тенденция свести брак к простой арифметической задаче. Флирт становится как бы предвосхищенным вознаграждением за отсутствие в условном браке эротических наслаждений.

236

Не менее важную роль играет и то, что в имущих классах мужчины в среднем теперь вступают в брак все позже, о чем нам еще придется подробно говорить. В очень богатой материалом книге о современной половой жизни X. Эллис правильно замечает:

"В   своей   элементарной форме флирт совершенно нормален и естествен. Он встречается даже у  животных.   То   просто начало ухаживания,   момент,    когда    сближение может быть еще прервано. У нас флирт часто нечто большее. Условия современной жизни затрудняют брак, так что любовь и первые ее шаги становятся чем-то весьма серьезным, к чему уже нельзя относиться легкомысленно. Флирт приспособился к этим условиям. Перестав быть прелюдией нормального ухаживания, он превратился в суррогат полового удовлетворения".

И общество признало за флиртом его право на существование. Оно идет самым предупредительным образом навстречу этой потребности. Не только мужчине, но и женщине, и в особенности молодой девушке, предоставлено право флирта. В светском обществе находят совершенно естественным, если каждая девушка флиртует. Лучше всего описали приемы флирта, а также вскрыли границы, до которых порой доходят в этом отношении дамы, оба уже цитированных писателя, Марсель Прево и Ганс фон Каленберг.

Первое, что должно броситься в глаза провинциалу, попадающему в так называемое хорошее парижское общество, это, по словам Марселя Прево, то, что флиртуют решительно все. Так как новичку, выросшему в атмосфере провинциальной морали, недозволенным кажется всякое интимное общение не связанных "раком мужчин и женщин, то столичный флирт производит на него угнетающее впечатление.

237

"Или я родился в совсем другом мире? Ужели таковы нравы современного света, ужели таков его язык? Эти громкие кабацкие остроты и, что еще хуже, это постоянное шушуканье и этот шепот по углам! Это бесцеремонное прижимание друг к другу мужчин и дам! А потом это безобразное слово, то и дело прорывающееся сквозь разговор, как постоянно повторяющийся призыв к легкомыслию. "Мой флирт... Она имела флирт... У нас был флирт... Флирт моей дочери..."

В какой степени светское общество идет навстречу всеобщей потребности во флирте, иллюстрирует следующее описание ужина во время семейного бала:

"Буфет был заменен маленькими столиками, расставленными в столовой и соседней курительной комнате. Обе залы были при помощи декорации превращены в нормандские таверны. Можно было усесться небольшими уютными группами и призывать слуг, как в ресторане. Вот до чего доходит изобретательность в современной светской жизни! Можно ли представить себе что-нибудь более забавное, как если молодые девушки и женщины усаживаются вдвоем или вчетвером с какими хотят кавалерами, чтобы, не стесняясь, продолжать кокетливую игру, которой они так преданы, тогда как родители и мужья снисходительно посматривают на них".

Марсель Прево показывает далее очень хорошо, в чем заключается в таких случаях беседа, так как флирт прежде всего состоит в особого рода разговорах. Некий все изведавший жуир разговаривает следующим образом со своей дамой, которую — заметьте! — видит в первый раз:

"Mademoiselle! Думали ли вы когда-нибудь о том, как жестоко складывается светская жизнь в Париже? Мы встретились сегодня вечером с вами. Случай пожелал, чтобы мы с вами подружились. Я могу на мгновение представить себе, что вы, такая нежная, такая красивая, принадлежите мне. Я предчувствую, какой мир безграничной нежности раскроется когда-нибудь в вашей душе. Я предчувствую это... и, однако, мы разойдемся, и, быть может, навсегда. Другому достанется этот клад. Для другого страстью затуманятся ваши прекрасные глаза, другому будут принадлежать этот лоб, эти губы и все остальное, о красоте чего я догадываюсь по тому, что вижу..." — "Monsieur!" — пробормотала Жанна. Она чувствовала, как его взгляды раздевали ее, она была близка к обмороку, а он безжалостно продолжал, опьяненный своими собственными словами, запутавшийся в собственной западне. "Не я буду этим счастливцем... но мечтать о вас кто может

239

 

мне запретить и помешать. Я вижу вас, я держу вас в своих объятиях. В часы одиночества вы придете ко мне в моих мечтах. И пусть вы далеки, вся ваша юная красота будет принадлежать мне; ни одно пятнышко на вашем теле не будет мне..."

Как часто говорил он эти страстные слова молодым девушкам, уверенный, что они затрепещут, как под прикосновением ласки".

Все это еще довольно безобидно. В другом романе — "Советы холостякам и помолвленным" — Прево замечает:

"Я знаю, что в Париже, в этом мире праздности, мужчины и женщины ведут такие разговоры, за которые студента исключили бы из университета".

Было бы неправильно предполагать, что женщины — недостойные партнеры мужчин в подобных дуэтах, хотя они и выражаются, естественно, скромнее. Одна опытная дама признается:

"Я всегда умела обращаться с мужчинами. Мне доставляло удовольствие волновать его (молодого человека), так как он был только полумужчиной. Думаю, что так чувствуют многие сластолюбцы, когда разжигают невинную девушку".

Это взаимное разжигание достигается, естественно, не одними только словами, а, как известно, более или менее откровенными ласками, поцелуями, удовлетворением обоюдного эротического любопытства, ради чего отыскивают и находят сотни случаев. В обществе таким интимностям в особенности благоприятствует танец. Мужчина, не умеющий использовать подобные случаи, часто считается дурачком, которого настоящая женщина может только презирать.

Как флиртуют девушки из хорошего общества в Берлине, подробно описано в четвертом письме уже цитированной "Русалочки" Каленберга. Это письмо, кроме того, подтверждает вышевысказанную мысль, объясняющую флирт как суррогат отсутствующих в условном браке эротических радостей.

Герберт Грендаль пишет своему другу Ахиму фон Вустро: "Приключение начинает меня интересовать более с психологической, чем с личной точки зрения. Так далеко я уже ушел вперед. Впрочем, в этом виновато ремесло, привычка к анализу. Итак: в среду получаю изящное розовое письмецо, почерк гимназистки, крутой, манерный, капризный. "Милостивый государь! Ждите меня завтра в это же время. Приду одна. Ваша Ж.". Открываю сам. Это усиливает таинственность и доказывает внимательность и нетерпеливость. Она стоит передо мною в темно-синем платьице, вся красная. Я ее, конечно, поцеловал на этот раз. Ты знаешь, на мой взгляд, поцелуи — искусство. Есть люди, которые этого никогда не поймут. Например, ты! В поцелуе — все: вопрос, утверждение, граница. Вся будущая любовная мелодия в виде

240

легкой, тихой прелюдии! Она не протестовала, особенно не отвечала, но стояла тихо. Сердечко билось, готовое разорваться, наполовину   от   страха.   А   вдруг кто-нибудь увидит? Я успокоил ее: "Этажом выше живет фотограф, вы могли бы пойти наверх, если бы встретили кого-нибудь на лестнице. Из спальни есть выход и во двор. Мартын молчалив, как могила". Она обо всем этом и сама подумала. И мило позволила поцеловать себя

еще раз.

Потом зашла речь о моральных гарантиях. "Надеюсь, ты обо мне не плохого мнения, если я пришла ради "этого". Скажи: нет. Не правда ли: нет! Я пришла просто потому, что читала твои романы, да и дома такая отчаянная скука, а ты такой милый". Я отвечаю: "Конечно нет!" И целую ее белую шейку докрасна, кусаю ее ушко. Какие грудки, белые, упругие и сладкие, как две половинки яблока! А что за шейка! А ручки, которые обнимают крепко-крепко, тонкие, мягкие, неразрывные, как шелковые нитки. В ее голосе трогательные детские нотки, призывы и жалобы. Голос сирены! Я придумал для нее и имя: "Русалочка", имя удивительно подходящее. Оно прекрасно характеризует ее жанр, ее характер — сластолюбивый, плутоватый, созданный для любви, ни к чему в сущности не способный. С рыбьим хвостом! Холодным, как лед! Такова она, несмотря на свои клятвы в любви. Слишком уж гладко у нее выходит: "Как я тебя люблю, Герри! Ужасно я тебя люблю! Ты — единственный, милейший, другого такого нет на свете". И все-таки выходит это у нее очень мило. При этом ни одного громкого слова, ни одного некрасивого жеста, всегда настоящая маленькая дама, чистенькая, беленькая, воздушная, хрупкая.

Она расспрашивает меня о моих приключениях. В этом отношении она ненасытна. То воображение маленького чудовища, которое ищет удовлетворения: насилие, кровосмешение, противоестественная любовь — все ее интересует. Вся мировая история, все искусство, половина религии для нее только в этом. Все это она знает, помнит. И в этой ее поразительной односторонности есть что-то импонирующее и страшное. Все подроб-

241

ности моей холостяцкой квартиры занимают ее, безделушки, слуга, bric-a-brac (старье, хлам. — Ред.). А в промежутках мы целуемся. Шампанское не производит на нее никакого впечатления. Для этого она слишком субтильна, слишком неестественна. Она только играет, как котеночек. Я целую ее, глажу, прикасаюсь к ней. И вдруг движение точно извивающейся змейки, страх перед болью, перед ребенком, перед потерей возможности выйти замуж. И вдруг она становится деловитой. "У нас нет состояния. Эльза и Дада тоже вышли замуж". О браке она думает без всяких иллюзий. Брак — это то, что диктуется благоразумием, это материальная обеспеченность. Быть может, она даже будет верной мужу женой. Да и можно ли их особенно осуждать?

Ложное, неестественное воспитание, вечное скрывание и секретничанье! На что они могут рассчитывать? Выйти за человека, неспособного действовать на них возбуждающе, за человека, которого к тому же не они сами выбирают, который купит их так же грубо, как любую кокотку. Удивительно ли, если они хотят до брака немного опьяниться пеной от шампанского! И как умно поступает она при этом, совершенно инстинктивно! В ее головке нет мозгов даже на десять пфеннигов, она совершенно необразованна, настоящая дама из гарема. И, однако, такая маленькая гусыня инстинктивно знает: "Вот кого мне надо. Он знает толк в любви, il salt aimer" *. "А если узнают!" — вот ее единственное опасение, единственный сладко-жуткий страх. И она принимается посмеиваться над глупыми людьми, над папой и мамой, над прохожими на улице, которые не знают, что она здесь одна, в квартире распутного холостяка. А что я такой, в этом она глубоко убеждена. "Ты такой безнравственный!" В ответ я ее целую, а она обвивает мою шею своими ручонками, называет ангелом, любимым, сладким и клянется, что вечно будет любить меня. Ах, эта маленькая каналья! Все они такие! Достойной удивления остается одна только неизменная глупость мужчин, вера в чудо, вера в то, что ты, мол, единственный, с которым случается это чудо".

Почему замужняя женщина флиртует, в чем заключается для нее наслаждение флирта, почему она флиртует с возможно большим числом мужчин, — все это хорошо объясняет героиня в "Браке Жюлиенны" Марселя Прево:

"Кажется, мы, женщины, все очень любим глядеться в зеркало. Взгляд на наше лицо говорит нам: "Ты, право же, недурна, маленькая Жюлиенна". Выслушивать такие слова очень приятно. Но еще приятнее было бы, если бы такие слова говорило само зеркало, не правда ли? Так вот: флирт и есть не что иное, как

* "Он умеет любить". Ред.

242

 

говорящее зеркало. У меня такая масса зеркал, что я могла бы ими наполнить целую галерею. И они говорят мне это одно громче другого!"    

Замужняя дама флиртует, конечно, не только ради этого но и потому, что мужчины говорят ей и другие вещи, которые приятно выслушивать, потому, что в высшей степени пикантно

243

испытывать сладострастное волнение лицом к лицу со многими мужчинами, и потому, что не менее пикантно — мы уже привели выше подтверждающую эту истину цитату — эротически разжигать мужчин.

Молодая дама начинает поэтому флиртовать как можно раньше. Многие знатоки и критики современного общества утверждают, что ныне даже множество флиртующих девушек доходят во флирте часто до последних границ, а что мужчина всегда охотно идет как можно дальше, это, кажется, не нуждается в особом доказательстве. Все позволено, решительно все, только "не то". Другими словами: проблема флирта состоит в том, чтобы, сохраняя девственность, испытать все утехи любви.

В романе Марселя Прево "Demi-vierges" ("Полудевы". — Ред.) говорится:

"В глазах девушки он прочел ее согласие. Как добычу внес он ее в комнату. Прижавшись устами друг к другу, они опустились на ложе, на котором в продолжение четырех лет Мод покоилась уже дважды, не потеряв ни разу своей невинности".

А в другом месте настоящая demi-vierge характеризуется следующим образом:

"Как все гордые люди, ведущую теоретическую борьбу против общественного строя, она предначертала себе сама известную границу, руководимая своего рода чувством справедливости. Для того, кто даст ей свое имя и свое состояние, приберегла она последнее высшее доказательство любви".

Это "последнее" доказательство, следовательно, единственное, предназначенное умными девушками законному супругу. Этого одного достаточно, чтобы узаконить и освятить свое прошлое на брачном ложе. Г-жа доктор Г. Пауль замечает очень основательно в статье "О переоценке девственности": "Есть девушки, которые уже детьми проституировали себя фактическим или мысленным развратом. Чистота души давно уже потеряна, нет ничего, чего бы они не знали, но... физическую девственность они сохранили... для будущего мужа. Пусть же кто-нибудь усомнится в их невинности при таком неопровержимом доказательстве!.."

Автор прав также, когда продолжает:

"А если девушка, в детстве хранившая безусловную чистоту, потом в порыве бурной страсти пробудившейся женщины отдастся по любви мужчине, то все кричат: "Посмотрите, какой позор!" Громче же других кричит и бросает самые большие камни именно проституировавшая себя девушка, сохранившая физическую девственность. "Обесчестившая" себя тем не менее остается здоровой женщиной со здоровой чувственностью, последовавшей естественному инстинкту, а не противоестественной склонности и не извращенным прихотям полудевы. И все-таки она предана

244

 

опале! Ни один мужчина не пожелает жениться на ней. Он предпочитает ей полудеву. Ведь у нее есть доказательство физической нетронутости".

Настоящая полудева поступает, разумеется, совершенно сознательно.

Молодая светская девушка говорит, например, другу, с которым флиртует:

"Приближается возраст, когда остается все меньше шансов выйти замуж. Притом я не испытала ни одного приключения,

245

которое доставило бы мне хоть немного удовольствия, а неприятностей было пропасть. С меня довольно! Я тоже хочу выйти замуж! Разве я плохая партия? Я вышла из хорошей семьи у меня приданое в 200 000 франков, которым могу свободно располагать. Конечно, это немного, но в наши плохие времена приятно иметь и это. Может быть, я немного легкомысленна! В этом, конечно, виновата моя юность, как только выйду замуж, я уж сумею остепениться. А что касается нетронутости, то вы можете обследовать весь Париж и еще весь Орлеан и вы не найдете другой девушки, которая была бы в такой же степени Орлеанской девой, как я. Боже! Я, конечно, прекрасно знаю, что не аист приносит детей. Я не белая гусыня, как говорит мой друг Гектор. И тем не менее мой муж получит полное удовлетворение. Он будет первым, который посвятит меня во все это".

Она встала, скользнула пальцами по клавишам рояля и прибавила, словно думая вслух: "И мне думается, что это будет вовсе не скучно".

Обычная программа флирта: всегда во всем, в словах и действиях, доходить до самой границы — и считается обеими сторонами его самой привлекательной чертой. Все снова отважно играть с огнем, не обжигая себе пальцев, — какое блаженство! Подобные удовольствия все чаще ставятся поэтому и мужчинами выше знакомства с предупредительными дамами полусвета, о которых заранее знаешь, что в любой момент можешь получить все.

Так полудева сделалась постепенно опаснейшей конкуренткой не только замужней женщины, мечтающей о разнообразии в любви, но даже и профессиональной кокотки.

Если же флирт тем не менее приводит против желания к последнему, к непредвиденному, если чувство перехитрит разум — а это бывает, разумеется, очень и очень часто, — то это не принимается особенно к сердцу. Ведь этого не хотели. И эта мысль служит достаточным оправданием — по крайней мере в собственных глазах. А будущего мужа можно и обмануть.

Если родители разрешают и помогают дочери флиртовать, то это имеет еще и другую причину, кроме желания дать ей возможность насладиться "невинными радостями" сношений с мужчинами. Подобное великодушие объясняется также стараниями родителей облегчить дочке ловлю мужа. Что девушка, умеющая флиртовать, легче всего выйдет замуж, такое мнение довольно распространено. Ибо, как известно, мужчину легче всего возбудить, идя ему навстречу, равно как таким путем легче всего и удержать его так, что он уже не уйдет. Сведущий в таких вопросах Прево иллюстрирует и это интересными примерами.

246

 

Молодая девушка, сумевшая таким образом заставить сделать предложение даже жуира и принципиального противника брака, излагает другу, перед которым охотно вообще исповедуется, приемы, пущенные ею в ход:

247

"На мне было платье с очень небольшим вырезом. Хочу доверить вам, кстати, тайну. Я знаю по опыту, какое впечатление иногда производит такой маленький вырез. И в самом деле, уже во время обеда Лестранж запылал, да так, что не мог ни есть ни пить. Знаете, почему я так расположена к нему, хотя он вовсе не красив. Видите ли... я чувствую, как я действую на него возбуждающе. Вы ответите: это чувствуют все женщины. Нет, я больше других. После обеда пошли мы в зимний сад. Ваш зимний сад, дорогой Летессье, удивительно как приспособлен к флирту, особенно местечко за пальмами. Сестра играла Берлиоза. Мама раскладывала пасьянс. Я и Люк были совсем одни, как в отдельном кабинете. Сидели и болтали. Я сделала первый выпад, рассказав ему, что мне надоело быть девушкой, что мне хочется чего-то другого. Сообщила, что по ночам вижу особые сны... "Правда?" — прервал ее Гектор. "Конечно!" Это и есть самое курьезное во всей этой истории. Но право же, мне кажется, мой мудрый друг, что это и на вас действует возбуждающе!.. Лестранж, тот совсем вышел из себя. Он схватил мою руку и пролепетал, как двадцатилетний влюбленный юноша: "Жаклина! Жаклина!" А потом я ему еще доверила, что видела во сне именно его! "И это тоже правда?" — спросил Гектор. "Ну да, конечно, можете быть спокойны, мой милый!" Теперь мой Ромео был окончательно побежден. Он уже не думал о противодействии, и с уст его сорвалось: "Жаклина, вы должны стать моей! Вы знаете, как я боюсь брака, но на вас я женюсь!"

Флирт молодых девушек, доведенный до последних границ, — явление интернациональное. Совершенно нелепо видеть в нем нечто специфически американское или французское. Так же неверно, однако, и утверждение Прево, заявившего в ответ на возведенное на него обвинение, что он несправедливо дискредитирует перед всем светом парижанку: "Тип полудевы за границей распространен даже больше, чем во Франции". Если у нас нет таких же откровенных и точных описаний флирта в Англии, какие имеются для Франции и Германии, то это объясняется тем, что в Англии, как уже выяснено в другом месте, всевластно царит нравственное лицемерие. Для англосаксонских стран у нас имеется документально достоверный фактический материал, в совершенстве заменяющий собой описания романистов. Для Англии достаточно указать на упомянутое в первой главе дело полковника Бэкера. Этот случай подчеркивает типичные стороны английского флирта. Английская мисс из хорошего общества флиртует так же охотно, идет в своем флирте так же далеко, как и девушки остальных стран, отдавая при этом, быть может, более всех остальных предпочтение флирту действиями. Более других она, разве, охраняет девственность слуха. Отвергая слова,

248

она тем самым отвергает и духовную сторону любви, так как слова не только служат рафинированным возбудителем, но и элементом, оправдывающим и возвышающим флирт.

Для характеристики флирта молодых американок достаточно будет привести один пример, а именно бытовую картину, которую несколько лет тому назад развернуло перед всем миром в таких ярких красках убийство Эльси Сигель. Благовоспитанная американка не знает большего наслаждения, как спасать души желтокожих, и потому сотни из них становятся миссионерками в грязных китайских кварталах американских городов. Однако еще большее наслаждение для многих из этих извращенно благочестивых дамочек — откровенный флирт, сопровождающий обращение этих "желтых дьяволов", желание отдать им свое молодое тело взамен души, "готовой обратиться".

Об этом очень метко писал в свое время Г. Урбан, знаток американской жизни, в газете "Berliner Tageblatt":

"Это может показаться невероятным. Но кто знает американок, не будет удивлен. Американка — натура нервозная (ее нервы, как шелк), весьма склонна к истерии, избалованная, не приспособленная к домашне-семейной жизни, мастерица во флирте, с детства воспитанная в свободном общении с мужчинами. Влюбить в себя одного из этих гибких людей Востока, душу которого она спасла, — разве это не соблазнительно, не чистейшая романтика! Душу за душу, а потом в заключение и тело за тело!"

Подобно тому как ревностная миссионерка хочет спасти не одну только душу, так не отличается она особенной односторонностью и во флирте. Она охотно разрешает второму то, что проделать было так приятно с первым. Конечно, здесь бывает риск, что восточная ревность может положить неожиданный конец очаровательным развлечениям этих Gibson-girls. Так и случилось с Эльси Сигель. Она предпочла флиртовать зараз с несколькими китайскими язычниками, и однажды ее голый труп нашли в запертом сундуке в комнате одного из ее ревнивых китайских друзей. В комнате благоразумно скрывавшегося убийцы Леона Линга полиция нашла и еще кое-что, а именно сотни компрометирующих любовных писем к нему, Леону Лингу. Нашлось немало и фотографических карточек этих дам. Притом карточек весьма пикантного свойства.  Некоторые из флиртующих дам нашли возможным представиться своему другу или в рубашке, или совсем обнаженными. Если бы имена корреспонденток и изображенных на карточках дам стали известны, то Нью-Йорк сделался бы свидетелем чудовищного скандала. Такого скандала, конечно, не произошло. Ибо в Долларике (Америке) полиция, как и в других странах, существует не для того, чтобы компрометировать "верхние десять тысяч".

249

Здесь не мешает напомнить распространенную во всех странах среди дам тенденцию флиртовать с мужчинами иного цвета. Предпочтение, которое в Америке дается "желтым дьяволам", в Европе выпадает на долю экзотических трупп, ежегодно объезжающих города и устраивающих в них спектакли. В 1870—1871 гг. возвращавшиеся из Франции раненые немецкие солдаты с изумлением видели, как сострадательные немки осыпали подарками темнокожих зуавов, тогда как на них никто не обращал внимания.

Если существует какое-нибудь различие во флирте, то оно коренится в классовых различиях. Разница поэтому касается не существа, а только большей или меньшей рафинированности флирта. Мужик флиртует, естественно, грубее рабочего. В этих классах и язык и жесты должны отличаться недвусмысленностью и грубостью, чтобы иметь возбуждающее действие. Мелкая буржуазия в массе флиртует, в свою очередь, скромнее буржуазии и аристократии или, вернее, и отдаленно не так рафинированно, как последние.

Это зависит от условий существования мещанства, уже достаточно выясненных нами в другом месте. Так как, с другой стороны, нравственное лицемерие играет и должно играть, как нами тоже уже выяснено, особо видную роль в среде мелкой и средней буржуазии, то понятно, что в этих классах флирт облекается в наиболее невинные формы.

У фабричного пролетариата флирт носит характер такой же безобидный, хотя и более грубый. Оно и понятно. Рабочий стоит целый день за станком или за машиной, не сводя глаз с работы. Где уж думать о том, как бы попикантнее разнообразить эротические удовольствия, не говоря уже о том, что нет и времени для осуществления подобных проектов. А флирт требует прежде всего именно свободного времени.

Кто хочет дойти до более утонченных форм флирта, тот не должен быть вынужден насильно за волосы притягивать случай, а должен быть в состоянии выбирать его сам.

В среде пролетариата флирт для холостых часто не более как, так сказать, воскресное развлечение, следовательно, отдых, и притом отдых с нравственной точки зрения совершенно законный. На этом необходимо настоять особенно. Уже раз цитированный нами католический писатель Зиберт говорит совершенно правильно в своей "Половой морали":

"Девушка, всю неделю сидевшая с утра до вечера, склонившись над шитьем, вечно окруженная заботами и нуждой, естественно, мечтает о воскресном дне, когда пойдет гулять со студентом. От великого счастья она научилась отказываться, но ей хочется испить хоть немного таинственного блаженства. Для

250

многих девушек связь — единственный случай в жизни, когда их ценят как человека, а не как рабочую силу".

Совершенно в ином положении находятся имущие классы. Здесь флирт встречает лишь ничтожные преграды и зато тем более стимулов к своему развитию и процветанию, особенно среди женщин этих классов. Эти последние в большинстве случаев ничем серьезным не заняты. И потому у них часто нет иной потребности, как сделать себе жизнь возможно более приятной. А делают они это при помощи флирта. Флирт становится, таким образом, их важнейшей жизненной задачей, становится их "занятием" — с утра до вечера...

Можно говорить о различных формах флирта в разные эпохи буржуазного века. Как видно, приведенные примеры относятся все без исключения к нашему времени или к ближайшему прошлому, к эпохам, несомненно знаменующим одну из кульминационных точек как в смысле распространенности флирта, так и в отношении рафинированности его форм. Здесь мы имеем дело с неизбежным различием между мелкобуржуазной и крупнобуржуазной эрой, а мы все более вступаем именно на путь настоящей буржуазной культуры. Подобно тому как мелкобуржуазная среда должна стремиться к умеренности в этой области, так умеренностью отличаются и мелкобуржуазные эпохи. В такие эпохи флирт холостых людей носит довольно невинный характер.  Нежные взоры, более крепкое рукопожатие, легкое прикосновение были в такие эпохи в глазах большинства самыми крайними выражениями флирта и считались многими необыкновенной смелостью.

То же приложимо и к разговору, во время которого ограничивались невинными любезностями и невинными комплиментами. Настоящие двусмысленности, не говоря уже о цинических выражениях, считались как мужчинами, так и женщинами страшным преступлением.

Повторяем: в мелкобуржуазные эпохи люди флиртуют в общем так, как ныне и всегда флиртовали и флиртуют в мелкобуржуазной среде.

Когда же в истории встречаются эпохи, похожие на нашу в политическом и экономическом отношениях, то размеры и формы флирта всегда вполне совпадают с таковыми нашего времени. Такой эпохой была, например, Вторая империя во Франции. Если вы прочтете серьезные мемуары этой эпохи — их, правда, немного, — то есть такие, авторы которых имели мужество открыто назвать вещи своими именами, ясно и мужественно высказать то, что было, то вы увидите, что различие между этой и нашей эпохой ничтожно. И во всяком случае, различие не в том, что прошлое было в этом отношении сдержаннее. Прочтите,

251

например, злые мемуары Вьеля Кастеля, и вы увидите, что в высшем парижском свете тогда флиртовали словесно и действенно не хуже, чем в тех же кругах в настоящее время. Мы узнаем, например, что молодая дама считала за комплимент если кавалер, с которым она познакомилась какие-нибудь пять минут назад, шептал ей на ухо, что хотел бы побеседовать с ней о таких предметах, о которых говорят без посторонних свидетелей.

Мы слышим далее, что многие и многие женщины считали высшим шиком провоцировать самыми пикантными приемами эротическое любопытство флиртовавших с ними кавалеров. "Юбки наших дам похожи на театральный занавес, который в один вечер поднимается и опускается несколько раз" — это циническое изречение относится к эпохе Второй империи. Мы узнаем, что подобные беседы на интимные темы в обществе считались всеми признаком хорошего тона, а также, разумеется, и соответствующее им поведение. Граф Вьель Кастель, несомненно, злой клеветник, но стоит только прочесть "Нана" Золя, быть может, наиболее смелую, но именно ввиду своего смелого описания тогдашних нравов наиболее меткую картину времени, и вы поймете, что Вьель Кастель не был вовсе уж таким клеветником. Само собой понятно, речь идет здесь только о тогдашних крупных городах, как Париж, Лондон, Вена, пользовавшихся весьма плохой репутацией, вошедшей в поговорку, репутацией, заставлявшей обывателя-провинциала открыто разводить руками по поводу царящей в этих вертепах гнусности, тогда как в глубине души он лелеял как величайшую мечту желание хотя бы один раз погрузиться с головой в волны этого гнусного вертепа.

Флирт был назван не без основания "общественно насаждаемым цветком эротики". Это не значит, конечно, что его наиболее развитые формы являются вместе с тем всегда и наиболее благородными, — приведенные из романов Прево и Каленберг примеры доказывают с достаточной убедительностью, что это не так. Из этого определения, однако, вытекает само собою, что флирт никогда не ограничивался и не ограничивается холостыми. Женатые и замужние флиртуют так же усердно, как и холостые и многие даже усерднее последних, притом по тем же причинам как и последние: флирт вознаграждает их за то, чего одна или об стороны не находят в условном браке. Сюда присоединяется у многих еще то вынесенное из опыта убеждение, что можно серьезно любить после того, как заключен брак с другим.

Подобная ситуация неизбежно приводит к флирту. У сильных и тонко организованных натур такой флирт облекается порой в самые благородные формы. Есть люди, которые умеют превра-

252

щать свое чувство и свою чувственность при таких условиях в настоящее художественное произведение.

Все формы общественной жизни должны служить флирту, все без исключения, и нет такого места, где бы не флиртовали. Чувственность — имманентный (внутренне присущий. — Ред.) закон бытия, и потому в ее проявлениях не может быть перерывов. А в тех классах, где к тому же чувственные наслаждения провозглашены высшим смыслом жизни, все, естественно, становится поводом к флирту.

Описывая в одном месте богатую свадьбу, Прево замечает: "Некоторые забывались до того, что вели себя в церкви, как в комнате, примыкающей к бальной зале, и забавлялись тем, что прижимались друг к другу, пользуясь как предлогом стоявшей кругом сутолокой".

Настоящим организованным флиртом становится в современных имущих классах спорт. Разнообразные виды спорта нашли в последние десятилетия в высшем обществе такое огромное распространение не потому, что выяснилось их большое значение для укрепления здоровья, а скорее потому, что оказалось: нет лучшего средства для беспрепятственного флирта. Только наивные люди могут ошибаться насчет истинной сущности спорта. Спорт не что иное, как современное решение вопроса, как праздным мужчинам и женщинам имущих классов удовлетворить свою потребность во флирте.

Господствующие в данную эпоху размеры добрачного полового общения могут быть до известной степени выяснены средним числом незаконных рождений. Это число, правда, не абсолютно, но относительно иное в каждой стране и в каждом классе, и, однако, можно констатировать их беспрерывный рост. Пусть для более ранних столетий нет статистики незаконных рождений — в нашем распоряжении достаточно сообщений, позволяющих прийти к приблизительно точному выводу. А этот вывод гласит: никогда раньше число незаконных браков не достигало такой относительной высоты, как в настоящее время.

То, что раньше было исключением, десять раз повторявшимся, стало теперь правилом, тысячи раз подтверждаемым. В особенности это приложимо к пролетарским слоям населения.

Необходимо считаться с тем, что оба пола умеют ныне лучше, чем прежде, предотвращать нежеланную беременность. Последнее неопровержимо доказывается прямо поразительным сокращением числа многодетных семейств, составляющих особенно в имущих классах все более редкое исключение.

Если размеры добрачного полового общения невозможно установить даже приблизительно, все же из общих условий воз-

253

можно вывести господствующий закон. А он гласит: число лиц вступающих в брак невинными, становится с каждым днем всё меньше. Среди мужчин вообще найдутся лишь очень немногие не имевшие до брака никаких половых сношений, зато тем больше есть лиц, имевших до брака сношения со многими женщинами, некоторые с десятками, некоторые с сотнями, иногда мимолетные, иногда более продолжительные. О светском обществе эпохи Второй империи граф Вьель Кастель замечает: "Каждый представитель так называемого хорошего общества в бытность свою холостяком может гордиться пятью и шестью соблазненными невинностями, другими словами, столькими же связями".

В своей "Крейцеровой сонате" Толстой замечает:

"Из тысячи женившихся мужчин не только в нашем быту, но, к несчастью, и в народе, едва ли есть один, который бы не был женат уже раз десять, а то и сто и тысячу, как Дон-Жуан, прежде брака. (Есть теперь, правда, я слышу и наблюдаю, молодые люди чистые, чувствующие и знающие, что это не шутка, а великое дело. Помоги им Бог!..) И все знают это и притворяются, что не знают. Во всех романах до подробностей описаны чувства героев, пруды, кусты, около которых они ходят; но, описывая их великую любовь к какой-нибудь девице, ничего не пишется о том, что было с ним, с интересным героем, прежде: ни слова о его посещениях домов, о горничных, кухарках, чужих женах".

Женщина, конечно, находится в ином положении ввиду более серьезных естественных и искусственных преград. Но и половина женщин вступает в настоящее время в брак, потеряв свою физическую девственность. И притом большая часть этих женщин имели половые сношения до брака не только один раз, будучи против воли совращены, а сознательно и преднамеренно, и потому если не регулярно, то во всяком случае часто. Значительно по сравнению с прежними эпохами также число женщин, добрачные половые сношения которых простирались не на одного человека — на будущего мужа, а на многих мужчин.

Такое положение вещей есть неизбежное последствие капиталистического развития. Подобные случаи зависят поэтому в гораздо меньшей степени, чем в прежние эпохи, от большей или меньшей высоты личной морали. Капитализм систематически разлагает семейные узы и разрушает их охранительное влияние на отдельных достигших половой зрелости членов семьи. Достаточно уже одного этого обстоятельства, чтобы ежедневно сотни тысяч юных существ обоего пола подпали под власть инстинкта раньше и быстрее прежнего. Еще более роковую роль играет в этом отношении поздний возраст, в котором теперь люди вступают в брак. Причины и этого явления носят чисто

254

экономический характер и не имеют никакого отношения к морали.

Если начать с массы населения, то необходимо сказать: капитализм стремится, как известно, только к одной цели, а именно получить как можно более высокую прибыль, и поэтому он низводит заработную плату до минимума. Несомненно, благодаря рабочим организациям этот минимум за последние годы значительно поднялся, но еще больше или же почти на столько же повысилась дороговизна жизни, так что можно говорить в лучшем случае только о незаметном экономическом улучшении быта массы.

При таких условиях миллионы пролетариев и пролетарок лишены в продолжение многих лет возможности сколотить средства, необходимые для обзаведения семьей. Бесчисленное множество гражданских браков — таково неизбежное последствие такого положения вещей, тем более что немного любви — вот единственное положительное счастье, предоставляемое наемным рабочим капиталистическим роком. Очень хорошо осветил эту сторону   вопроса   Вилли   Гельпах   в   своей   книге   "Liebe   und Liebesleben" ("Любовь и любовная жизнь". — Ред.). О готовности трудящихся девушек вступить в "связь" он замечает:

"Днем эти девушки работают. Возвращаясь вечером домой, они имеют перед собой перспективу очутиться в нищенской обстановке, присутствовать при тяжелых семейных сценах, лечь спать и на другое утро снова пойти на работу. И так каждый день! Не очень заманчивая программа, тем более что часто путь домой лежит мимо сияющих огнями дворцов, кафе, театров и концертных зал. И все это приходится переживать в пору половой зрелости, когда горячее желание зажигает кровь. Удивительно ли, если в душе такой девушки пробуждается мысль: как было бы хорошо после трудового дня хоть немного насладиться назойливо навязывающимся глазам великолепием большого города, как было бы хорошо не вернуться прямо из тесноты магазина в тесноту семьи, а изведать хоть немного удовольствия и радости! И притом в пленительной форме маленькой любовной связи!

А социальные условия уже позаботились об удовлетворении этой мечты. Ведь тысячи молодых приказчиков, сотни студентов, чиновников, унтер-офицеров предпочитают провести вечер вдвоем с девушкой, чем в одиночестве. Проститутки не годятся для этого. Не всегда хочется "идти на все", завершить вечер ночью любви. Зато хочется поболтать с девушкой, пошутить с ней, быть может, обнять и поцеловать. Так оно в самом деле и началось. "Он" заговорил с продавщицей, проводил ее часть дороги, условились встретиться завтра вечером.  В этот вечер они пошли

255

куда-нибудь повеселиться. Он видит, как девушка влюбляется в него. Он переходит на "ты", переходит к поцелуям, и вот счастливая девушка сама горячо ожидает последнего приглашения "пойти с ним".

Связь с продавщицей оказалась во всех отношениях приятнее связи с проституткой. Продавщица не так дорога, не так требовательна, она сговорчива, влюблена и — здорова. Молодой человек сам привязывается к ней. Связь с ней перестает быть неизбежным злом, становясь очаровательным удовольствием".

Один католический священник, нами уже цитированный, так же энергично оправдывает замечаемые в рабочей среде добрачные любовные связи. Он говорит:

"Фабричная работница, обязанная с утра до вечера исполнять в затхлом помещении свою механическую, смертельно скучную работу, молодой человек, вынужденный сидеть с утра понедельника до позднего субботнего вечера за конторкой, продавщица, обреченная день-деньской исполнять приказания и пожелания покупателей, — все они вполне имеют право на то небольшое счастье, иллюзию которого им дарит любовь, на несколько радостных часов. Нельзя же требовать от них, чтобы они вечно работали до изнеможения для других, не имея ни отдыха, ни счастья. Как "отдых" им рекомендуется посещение церкви. Плох тот знаток человеческого сердца, кто думает таким средством уврачевать ненормальное положение вещей. А когда имеется "связь", то с ней врывается в незавидную жизнь сразу и солнечное сияние... Падение, конечно, глупость, которой девушка могла бы избежать. Но отдадим себе по крайней мере отчет в психологических причинах этого падения. Любовь к избраннику, радость, что она чем-нибудь и как-нибудь может доказать свою любовь, — вот какие чувства и мысли наполняют сердца многих таких девушек, слишком редко считающихся с возможностью "падения"!"

То же самое надо сказать и о массе женской прислуги в городе и в деревне, обычно находящейся к тому же в возрасте, когда человек имеет больше всего прав на нормальное удовлетворение своей половой потребности... Завоевать себе эту чуточку любви путем брака было бы для очень многих из них равносильно беспрерывной цепи забот и горя, именно потому, что скудное материальное положение едва достаточно для прокормления семьи. Это прекрасно известно современному капитализму, и потому он, правда, не повышает заработной платы настолько, чтобы обеспечить людям возможность содержать семью, зато позволяет себе, насколько это в его власти, чудовищным образом вторгаться в личную жизнь своих работников, запрещая им без всяких рассуждений вступать в брак или выставляя непременным условием особое на то разрешение.

256       

Ныне — особенно в Германии — существуют сотни фабрик и предприятий, устав которых прямо содержит запрещение вступать в брак, то есть разрешает работникам и служащим вступать в брак только после предварительной просьбы, оставляя за хозяином право отказать в ней. Приведем как типический пример циркуляр, розданный в 1895 г. одним страховым обществом своим служащим:

"В последнее время учащаются донельзя случаи, когда молодые служащие, получающие лишь небольшое жалованье, достаточное только для собственного прокормления, вступают в брак. Решение основать семью, имея небольшие средства, очень скоро приводит к самым печальным последствиям. В доме появляется нужда, неизбежны денежные затруднения, а домашние заботы лишают служащих возможности исполнять свои обязанности, как того требуют наши интересы, не говоря уже о том, что вследствие такого неблагоразумного образа действия к нам то и дело предъявляются требования повышения жалованья, кои удовлетворить мы, естественно, не в состоянии. Сим постановляем поэтому, чтобы каждый молодой служащий, намеревающийся вступить в брак, заблаговременно докладывал нам об этом своем намерении, дабы мы имели возможность взвесить, будем ли мы впредь нуждаться в его услугах. Франкфурт. 9 марта 1895 г. Дирекция".

Если в этом документе что-нибудь действует примиряюще, так это откровенность, с которой провозглашается неприкосновенность акционерной прибыли. А последняя достигла в 1895 г. у этого старого и богатого общества не более и не менее как 35%.

И теперь еще найдутся, конечно, люди наивные, которые вообразят, что подобные ригористические (строгие, суровые. — Ред.) указы — при всей их распространенности — объясняются лишь индивидуальной психологией некоторых не вполне сознавших свою ответственность предпринимателей или директоров. Подобное утверждение было бы совершенно неправильным: отеческая опека государства над своими низшими чиновниками проявляется обычно так же властно и оперирует теми же грубыми средствами. В особенности это верно по отношению к Германии. Здесь низшие чиновники, состоящие на государственной службе, также должны предварительно испрашивать разрешения своего ближайшего начальства на брак. Если же они этого не делают или если они женятся вопреки запрету, то они рискуют целым рядом материальных преимуществ и могут даже совсем лишиться места. Доказательством пусть послужит следующий отрывок из постановления одного из главных немецких почтовых управлений, постановления, относящегося к самому недавнему времени:

257

 

"Сим доводится до сведения, что впредь каждый почтальон, намеревающийся вступить в брак, обязан об этом доложить своему начальству. Последнее во всяком случае обязано навести подробные справки об экономических и личных условиях жизни почтового чиновника, а также его невесты... Означенному чиновнику необходимо внушить, что в случае вызванного его преждевременным браком затруднительного положения ему

нечего особенно рассчитывать на помощь кассы, что в качестве нештатного низшего служащего он в каждый момент может быть перемещен, не имея при этом права претендовать на возмещение расходов на переезд и, наконец, что в случае его смерти его семья не может рассчитывать на выдачу вдовьих и сиротских денег... В конце совместного с ним обсуждения вопроса ему следует указать, что от почтовой дирекции будет зависеть, будет ли он оставлен на службе или нет..."

Само собой понятно, что подобные постановления — аналогичные можно было бы привести и из других отраслей государственного хозяйства — диктуются теми же мотивами, как и такие же циркуляры частных предприятий. Казне известно, что заработная плата служащих так невелика, что едва хватает на пропитание одного человека, а так как самое выгодное — урезывание жалованья низших чиновников, то она и пользуется всеми имеющимися в ее распоряжении насильственными средствами, чтобы как можно дольше продлить положение, позволяющее держать заработную плату низших служащих на возможно низком уровне, а таким положением является именно их безбрачие.

Еще хуже поставлены, впрочем, чиновницы. Их должность прямо предполагает, что они есть и останутся незамужними. Телефонисткам, почтовым служащим, учительницам во многих странах запрещено выходить замуж, то есть выход замуж для них равносилен лишению места, так как замужние женщины не имеют права находиться на казенной службе. Здесь действуют те же мотивы: работоспособность замужней нельзя даже "при всем желании" эксплуатировать в такой же мере, как рабочую силу незамужней, и потому в данном случае победа остается на стороне не морали, а интересов прибыли.

Все принадлежащие к указанным категориям обречены, следовательно, искать удовлетворения своей половой потребности во внебрачном половом общении, если только они не захотят насиловать природу, а это, к счастью, удается на продолжительное время лишь очень немногим.

259

 

Если тем не менее в среднем пролетарий вступает в брак раньше представителей других классов, то это объясняется тем что, как уже указано в начале главы, одно общее хозяйство всё же обходится дешевле, чем два самостоятельных. Правда, в данном случае идет речь о фабричных рабочих, и притом только о тех, жены которых также зарабатывают насущный хлеб. О половых отношениях в среде фабричного пролетариата нам, впрочем, еще придется говорить в связи с темой "свободной любви".

Положение в деревне изменилось лишь там, где возникла промышленность. Если же утверждают, что это изменение свелось к ухудшению специфических деревенских нравов, то это не более как тенденциозная клевета. Или иначе: неправильно, будто бесспорно существующая деревенская безнравственность была в ее резких формах лишь последствием перемещения в деревню фабричной индустрии. Под безнравственностью официальные стражи морали подразумевают прежде всего добрачное половое общение. Не боящиеся правды знатоки деревни держатся на этот счет иного мнения.

В баварских горах и поныне еще нет следов фабричной индустрии. А вот послушайте, что специалист-знаток этой местности, сам выходец из нее, Георг Квери, говорит о нравах своих земляков в книге "Bauernerotik und Bauernfemgericht in Oberbayern" *:

"Кто принесет с собой в баварский оберланд высокое представление о чистоте и простоте нравов, тот будет глубоко разочарован. Здесь царит безграничная свобода половых отношений, и обычай добрачных половых сношений (так называемые Kammerfenstern) получил здесь такую же, к сожалению, санкцию, как в Швейцарии (так называемый Kiltgang). Если жених и невеста подходят к алтарю с семьей из четырех или пяти детей, то это не редкость и не позор".

Надо, впрочем, указать на то, что подчас и более значительное число незаконных детей иной верхнебаварской невесты, — а то же самое встречается и в других деревенских областях — не столько служит доказательством деревенской безнравственности, а объясняется специфическими имущественными отношениями, господствующими в этой среде, как последствие баварского имущественного и наследственного права, в силу которого уже решенный брак часто откладывается на много лет.

Такое же мнение, как Квери, высказал недавно о пресловутой деревенской чистоте нравов один католический священник в либеральной газете "Münchner Neueste Nachrichten" с той только разницей, что, по его мнению, нравы баварской равнины те же, что и в горах. Он писал:

* "Сельская эротика и крестьянский самосуд в Верхней Баварии". Ред.

260

"Главнейшее из заблуждений всех союзов по повышению нравственности — убеждение, будто безнравственность исходит от городов и зачумляет также деревню. Эти господа воображают, будто в деревне еще царит рай невинности. Я вовсе не хочу сказать, что наши крестьяне безнравственны, но на основании долголетнего опыта могу утверждать, что не вижу в сексуальном отношении различия между городом и деревней. Везде люди! Если бы эти господа, громящие безнравственность города, в продолжение года были духовниками в деревне, они очень скоро бы обратились. Могут возразить, что я знаю только одну общину и не имею права обобщать свои наблюдения. На это я могу только возразить, что ознакомился с сотнею общин, и притом в самых разнообразных местностях, в горах и в долине, с богатыми и бедными. Всюду те же нравы и та же безнравственность!"

О сельских нравах Англии мы говорили уже в первой главе, где привели мнение специалиста, и потому нет надобности вновь возвращаться к этому вопросу. Кто хочет познакомиться с так называемой простотой нравов французской деревни, пусть прочтет грандиозный роман Золя "La Terre" ("Земля". — Ред.). Самая короткая, иллюстрирующая деревенские нравы цитата гласит: "Начался сбор винограда. Все ели виноград с утра до вечера. И кончалось всегда тем, что мужики были пьяны, а девки — беременны". Еще характернее следующая сцена:

"Жезюсь — опустившийся мужик — был только в одном пункте щепетилен — в вопросе о морали. Он только что готовился покинуть свое убежище, как празднично одетый мужик снизу крикнул ему: "Эй, Жезюсь!" — "Что такое?" — "Твоя дочь лежит во рву на поле Гильома!" — "Во рву?" — "Да, а с ней мужчина!" С бешенством воздел Жезюсь руки к небу: "Спасибо! Я возьму кнут! Что за черт! Девка позорит мое имя!" Он снова отпер дверь и снял со стены огромный извозчичий кнут, которым наказывал обычно дочь. Потом отправился в путь. Крадучись шел он около изгородей, чтобы накрыть парочку. Когда он хотел незамеченным выйти на шоссе, его увидел Эрнест, взявший на себя обязанности стража, тогда как его друг Дельфин оставался с Грязнухой. Оба парня по очереди сходились с ней и поочередно сторожили. Осторожно! Жезюсь идет!" — вскричал парень. Он увидел кнут и, как заяц, помчался по полю. Грязнуха сбросила Дельфина и вскочила: "Отец!" У нее хватило еще присутствия духа, чтобы протянуть любовнику пятифранковую монету. "Спрячь деньги и беги!" Как буря приближался Жезюсь. "Девка! Научу я тебя приличиям". Он узнал сына полевого сторожа, но тот быстро убежал. Не так посчастливилось девушке. Со свистом рассекая воздух, пал первый удар на ее полные ноги — и началась охота".

261

 

Что оказываемое стоящим в деревнях на постое солдатам гостеприимство во всех странах часто доходит до отрытой с ними связи дочерей и жен — это знают тысячи отбывавших воинскую повинность солдат. А статистика подтверждает это указанием на многочисленные случаи незаконных рождений в тех округах, где девятью месяцами ранее происходили маневры или солдаты стояли на постое. Когда в 1907 г. в Вюртемберге предстояли маневры, то в одной местной католической газете появилось письмо католического священника, предостерегавшего деревенских баб и девок от заигрывания с солдатами. Люди, знающие жизнь деревни, усомнятся, конечно, принесло ли это письмо какую-нибудь пользу. Несмотря на все моральное лицемерие в угоду церкви, крестьянин считает половое наслаждение делом естественным. Его эротика не отличается сложностью и практически исчерпывается одними объятиями: за ухаживанием почти непосредственно следует удовлетворение.

Здесь необходимо вспомнить и о так называемых Kaisergeburtstags (дни рождения императора. — Ред.). В день

рождения императора солдат получает более продолжительный отпуск, и в этот день он может вести себя особенно свободно, поэтому в этот день — помогает, конечно, и алкоголь! — он имеет особенный успех в любви. Доказательством может служить обычное переполнение родильных приютов и клиник в гарнизонных городах девять месяцев спустя после дня рождения главного шефа армии.

Здесь же необходимо напомнить и о продолжающем существовать во многих местах обычае совместного спанья служанок и батрачек с работниками. Против этого закрепощения и ныне не существует защиты ни для одной служанки или работницы, и потому большинство примиряется с ним как с неотвратимым роком. Чувственные девушки — а их подавляющее большинство — находят даже удовольствие в том, чтобы сегодня отдаваться одному, а завтра — другому.

Роман Золя "La Terre" служит и в этом отношении иллюстрацией.

"Когда жнецы и жницы подошли, он узнал среди баб одну, которой он обладал два года тому назад, когда она еще была девушкой. И вот однажды ночью мысль о ней так возбудила его, что он вскочил и тихо прокрался в овчарню, где она спала между мужем и братом, и потянул ее за ногу. Женщина отдалась ему без всякого сопротивления. Они не обменялись ни единым словом. В безмолвной, как могила, удушливой темноте низкой овчарни, от выскобленного пола которой исходил острый запах прошлогоднего навоза, пытался он утишить свою клокочущую кровь: в продолжение двадцати дней, которые работники провели на ферме, он каждую ночь приходил сюда".

262

Бесчисленное множество сельских работниц вообще обязаны служить своим телом всем без исключения работникам, и потому иногда отдаваться в одну ночь даже нескольким, как уже говорилось в первой главе.

Такова истинная сущность патриархальных деревенских нравов. И это неудивительно. Уровень образования мужика самый низкий, слово "культурность" в применении к нему звучит издевательством, и потому он беспрепятственно отдается во власть инстинкта.

Деревенская нетронутость нравов существует только в идеализирующей болтовне романистов вроде Б. Ауэрбаха, М. Шмидта и др. В среде буржуазии и дворянства добрачные половые сношения играют еще гораздо более видную роль, чем в средних и крестьянских слоях населения. Здесь если они и не бывают чаще, зато длятся дольше. Разница, и притом существенная, состоит в данном случае в том, что в этих классах речь идет главным образом о мужчинах, тогда как женская половина осуждена на безусловное воздержание. О мужчинах этих классов можно даже без преувеличения сказать, что у них важнейший период любовной жизни протекает именно до брака. Горькая фраза, срывающаяся с уст не одной женщины высших классов: "На нашу долю приходятся лишь скудные остатки любви наших мужей" — стала тысячекратно истиной.

Объясняется такое явление тем, что мужчина этих классов вступает в брак очень поздно. Жить, как того требует общественное положение, — безжалостный закон, царящий в их среде. А это возможно только при значительном жалованье. Чиновник и офицер должны сначала дослужиться до известного чина; врач, и адвокат — предварительно заручиться практикой; писатель и ученый — составить себе имя; купец должен иметь солидное и пользующееся известностью дело. Всего этого добиться можно не раньше тридцати или тридцати пяти лет. Молодые супруги, мужчины моложе тридцати лет, составляют поэтому исключение в этой среде. Необходимо напомнить здесь и о препятствиях, поставленных во многих странах браку офицеров. Офицер без средств не имеет права жениться на любой женщине, он должен представить "залог", другими словами, должен жениться на богатой, которая обеспечит ему жизнь, достойную занимаемого им положения. Ибо жить так, как того требует "принадлежность к сословию", — первый параграф офицерского кодекса.

Чем дороже жизнь, чем больше жажда роскоши, чем труднее жить сообразно занимаемому общественному положению, тем позднее, естественно, наступает момент, когда можно "содержать жену". Поскольку жизнь давно уже развивается именно в эту сторону, то не приходится констатировать оздоровления

263

такого положения вещей, напротив, мужчины буржуазных классов вступают в брак все в более зрелом возрасте, и притом во всех странах. Положение становится все запутаннее ввиду того, что заработок мужчин в некоторых из указанных профессий вообще никогда не бывает достаточен для жизни сообразно общественному положению, так что приходится неизбежно брать жену с деньгами. За деньги, на которые женщина покупает себе мужа, она требует имени и чина, и притом хочет их иметь сейчас же и не желает ждать, пока муж добудет их.

Так, мужчинам этих слоев остается один только выход, а именно удовлетворять свои половые потребности в добрачном общении, преимущественно с проститутками, что, впрочем, у пролетариата редкость. Рабочий не имеет возможности покупать любовь, он должен ждать, когда получит ее в подарок.

Однако для мужчин имущих классов добрачные половые сношения лишь в исключительных случаях — неизбежное зло, обычно же, напротив, очень приятное состояние. Речь идет ведь о наслаждении, свободном от всяких обязательств. Ничто не мешает вступать в интимные отношения с несколькими женщинами подряд или даже одновременно, и эти отношения можно оборвать в тот самый день или час, когда они надоели или когда другая женщина покажется заманчивее. Отказаться от такого удобного положения раньше, чем того потребует настоятельная необходимость, или раньше, чем испита до дна чаша наслаждения, — противоречит логике мировоззрения, усматривающего в наслаждениях неприкосновенную классовую привилегию, тем более что брак по расчету, с которым приходится заранее считаться, не представляет в эротическом отношении ничего заманчивого.

Если добрачное половое общение в силу всего сказанного становится неотвратимым роком, то отношение к нему общественного мнения продолжает по-прежнему быть несправедливым. Правда, в среде пролетариата оно считается вполне естественным и не роняет человека в глазах его товарищей. Но это применимо только к этому классу. Конечно, это не значит, чтобы верхние слои общества совсем не понимали принудительной логики такого положения вещей. Как доказательство можно привести следующий приговор, которым венский Bezirksgericht für Handelsachen (окружной суд по торговым делам. — Ред.) в 1910 г. отклонил заявление хозяина конторы о своем праве немедленного увольнения незамужней служащей, которая сделалась беременной от жениха.

"Хотя общественное мнение заклеймляет — основательно ли или нет — как безнравственность уже самый факт добрачного полового общения, все же на основании одного только факта еще

264

нельзя говорить о безнравственном образе жизни. Не подлежит сомнению, что современные жизненные условия — в особенности в большом городе — все более и более затрудняют возможность брака. В значительной части рабочего класса добрачные половые сношения очень распространены и не считаются предосудительными. Группа служащих, к которой принадлежит истица, зарабатывает себе средства к жизни при тех же тяжелых материальных условиях в городе, и потому добрачные сношения и в этой среде не могут считаться порочащими".

Но это только исключение!

В особенности церковь — там, где она еще представляет силу, — так же нетерпима, как прежде, если только не более нетерпима. Пусть на голову павшей невесты уже нельзя надеть, как прежде, венок из соломы вместо венка из флердоранжа, зато попы пытаются лишить ее по крайней мере права на этот символ девственности. Отвратительнее всего обнаруживается в данном случае нетерпимость протестантского духовенства. Приведем один лишь пример из огромного материала, иллюстрирующего эту нелепую форму нетерпимости и обогащаемого каждый день все новыми яркими случаями. В своем "Церковном вестнике" один мекленбургский пастор сообщает следующее о церковном 1907 годе:

"Сочетались браком 63 пары, среди них шесть невест в венке и семь без оного. Среди первых одна, оказалось, не имела права на венок. В прошлом году мы были опечалены четырьмя случаями незаконного присвоения себе венка... Очень грустно, что любовь к правде все более исчезает, и мы должны напомнить, что тот, кто обманом добивается права носить в день свадьбы венок, обманывает Бога и что Бог накажет тех, кто употребляет Его имя во зло".

Само собой понятно, что таких попов водят за нос поделом. Впрочем, католическая церковь в этом отношении менее нетерпима; в особенности в деревенских округах, где, как, например, в Верхней Баварии, Штирии, Тироле, Каринтии и т. д., само наследственное право часто заставляет откладывать на многие годы уже решенный той или другой парой брак. Обычно католические священники считаются с логикой подобного положения вещей. Разумеется, и среди них находятся такие, которые громят всеобщую безнравственность, в особенности безнравственность прислуги. Один католический писатель (Леуте) замечает:

“Если бы деревенская прислуга не имела постоянно дело с моралистами, не дающими ей прохода, то не ощущался бы в деревнях недостаток в прислуге. Так как этим людям и без того живется не очень сладко, то они, естественно, не хотят позволить попу испортить им и те несколько приятных минут, на которые

265

они могут в жизни рассчитывать. Молитвами и исповедью не решишь вопроса о деревенской прислуге".

Пусть подобное объяснение ухода из деревни сельской прислуги весьма спорно, — во всяком случае здесь указана только одна из причин этого явления, — тем правильнее следующие замечания Леуте:

"Тем, кто проповедует против жажды наслаждения бедняков, нетрудно это делать. День-деньской сидят они на мягких креслах или у теплой печи, едят и пьют так, что стол сгибается под тяжестью яств и напитков, работают или бездельничают, смотря по желанию. Право же, боги должны прийти в восторг при виде того, как на кафедру взбирается упитанный патер, настолько толстый, что ему негде повернуться. В таких случаях все эти проповеди о жажде удовольствий и наслаждений — чистейшая ирония над жизнью, какая она есть".

Так как иные могучие причины обусловливают собой добрачное половое общение, то весь поповский гнев, разумеется, пропадает без всякой пользы.

Нет надобности распространяться здесь о том, как реагирует на добрачные половые сношения "общественное мнение" в среде мелкой буржуазии и господствующих классов, так как все необходимое уже было сказано в первой главе при анализе нравственного лицемерия.

Особого освещения заслуживает та форма добрачного полового общения, которая носит принципиальный характер и практикуется не тайно, а совершенно открыто под девизом "свободная любовь".

Добрачные половые сношения в большинстве случаев, как уже выяснено выше, непроизвольны, продиктованы необходимостью удовлетворять половую потребность, не могущую рассчитывать на удовлетворение в браке. Но они могут выражать собой также и стремление к освобождению от гнета брака. В таком случае в них может обнаруживаться и более высокое самосознание личности, желание основать свободный от всяких условностей и всяких денежных соображений союз двух душ, двух сердец, союз, при котором обе стороны отдают себе ясный отчет в том, что их связывает только искренняя любовь, что мужчина и женщина не прикованы друг к другу, когда любовь исчезнет или окажется ошибкой. Только такой союз и имеет право называться "свободной любовью".

О таких связях можно сказать, что они представляют собой, быть может, наиболее нравственный союз среди сексуального хаоса, порожденного капитализмом и вполне ему соответствующего. Так как хаос в области половых отношений — это адекватное отражение капиталистического общества, то немудрено, если нравственное лицемерие всегда клеймит именно сво-

266

бодную любовь как беспорядочное смешение, как проявление необузданных инстинктов, как стремление к половому общению, свободному от всяких обязательств, которое только прячется под идеализирующей маской, словом, нет ничего удивительного, если "свободная любовь" осуждалась самым бесцеремонным образом, ибо ничто так не ненавистно лицемерию, как добродетель.

Как более частое явление "свободная любовь" встречается только в буржуазный век, поскольку предполагает индивидуальную независимость, характерную для культуры большого города, то есть возможность для отдельной личности освободиться как раз в своей половой жизни из-под безжалостной диктатуры своего класса, не подвергаясь неизбежному бойкоту этого класса, от которого она легко может погибнуть. Такая эмансипация невозможна в рамках маленького города. Только разве отдельные герои способны на такой подвиг, но им приходится несказанно страдать от безжалостной диктатуры морального лицемерия: доказательством может служить свободный брак Гёте с Христиной Вульпиус, Как раз этот брак показывает, какое резкое противодействие вызывают подобные связи в рамках маленького города.

Все смотрели на Христину Вульпиус сверху вниз, ее считали просто наложницей поэта и мирились с ней лишь как с капризом Гёте. Даже Шиллер не сумел возвыситься до более независимого отношения к этой великолепной женщине. Перелистайте переписку обоих великих людей, и вы увидите, как старательно избегает Шиллер упоминаний о Христине Вульпиус. Почти никогда он не кланяется ей в своих письмах, хотя Гёте со своей стороны просит Шиллера в каждом письме передать привет его — ничем не выдающейся — жене.

Но и в более крупных городах подобные свободные браки долго оставались единичными исключениями, несмотря на восторженное их прославление такими людьми, как Гёте, Шелли, Шлегель, Рахель фон Варнгаген, Доротея Шлегель и т. д. И это понятно. Всегда наиболее возвышенные идеи разбиваются о грубую логику фактов. Эти факты в данном случае — выстраивающийся на частной собственности буржуазный общественный порядок, и в особенности бесправное положение детей, происшедших от такого так называемого свободного брака. Никакой свободный союз не может обойти или заменить собой юридических последствий буржуазного брака. А так как верховная нравственная обязанность родителей состоит в том, чтобы облегчить детям их жизненный путь, и прежде всего в том, чтобы оградить их от опасностей, коренящихся исключительно во взаимных отношениях самих родителей, опасностей, которых родители могли бы избежать, то законный брак есть неизбежная уступка существующему порядку вещей.

267

Поэтому только более высокая форма общественного развития сделает свободную любовь как более нравственную форму общения двух людей, достигших половой зрелости, возможностью для всех.

Совершенно неправильно видеть, как это часто делается, осуществление идеала свободной любви в любовных связях так называемой богемы. Это возражение имеет в виду как опоэтизированную Анри Мюрже в своих "Scènes de la vie de bohème" ("Сцены из жизни богемы". — Ред.) любовь богемы, так и любовные связи, прославленные в 80-х гг. преемниками этого поколения, как якобы протест против принудительного буржуазного брака. Конечно, в эпоху Мюрже, как и в 80-х гг., были свободные браки, носившие идеальный характер и заслуживающие только похвалы. Есть такие браки и в наше время. И все-таки это только редкие исключения. В большинстве случаев любовные связи богемы не более как временные, представляющие для известных слоев интеллигенции и художников самую удобную и привлекательную форму добрачного удовлетворения половой потребности. И это вполне соответствует общественному положению этих слоев. Обычно для них жизнь богемы только переходная стадия, которой можно, правда, несколько лет восхищаться, но с которой каждый надеется рано или поздно покончить. Любовные связи богемы приспособлены именно к этим особым условиям жизни.

Если подобные любовные связи всегда прославляются людьми, пока они сами их поддерживают, то это вполне естественно. Характеру молодежи как нельзя более соответствует стремление как превращать необходимость в добродетель, так и пропагандировать такие социальные формы, которые кажутся протестом против старины. Ибо молодежь хочет быть прежде всего пионером новых отношений.

Восхваляя то или другое положение вещей, люди, кроме того, повышают связанное с ним чувство счастья. Повесть Отто Юлиуса Бирбаума "Wäschemädelhistorie" ("История юной прачки". - Ред.), история связи мюнхенского студента-юриста с миловидной прачкой, может служить характерной иллюстрацией современных любовных связей богемы. Добродушный юморист Бирбаум приводит, конечно, связь своих героев к благополучному концу.

В жизни же подобные свободные браки кончаются обычно не примирительным аккордом,  а гораздо чаще трагедией.  Если заинтересованные продолжают свою связь, то часто она, когда-то столь веселая и беззаботная, становится для обеих сторон тяжелой пожизненной мукой: ибо он сошелся с ней только потому, что у нее было молодое тело, а она только потому, что он был так агрессивен, но молодое тело покрылось в один прекрас-

269

ный день морщинами старости, а бурный юноша "остепенился". Вместе с этим исчезло и то, что когда-то сглаживало между ними классовое расстояние. Что же касается стремления развивать такую жену, то это дело в большинстве случаев нелегкое. Не следует упускать из виду, что в девяти из десяти случаев речь идет в таких любовных связях богемы о связи девушки из низшего класса с мужчиной из буржуазии или по меньшей мере из средних слоев, а не о свободных союзах между сыновьями и дочерьми буржуазии или вообще одного и того же класса.

Когда же он и она в конце концов расходятся, то последствием такого расхождения для женщины обычно бывает трагедия. Сколько женских самоубийств, сколько детоубийств, сколько новых проституток являются оборотной стороной этого "идеала". А такое расхождение рано или поздно неизбежно. Так как мир богемы для интеллигента обычно только переходный момент, о котором заранее знают, что он кончится, то мужчина — или большая их часть — становится в один прекрасный день "благоразумен". Это обычно тот день, когда он выходит в люди. Тогда он вдруг забывает и свое прошлое, и своих прежних товарищей, и свою недавнюю любовницу. В этом и заключается то, что он стал "благоразумен". Между тем как мужчина примиряется со своей весьма сносной судьбой в объятиях законной жены, дочери из хорошей, а обыкновенно также и богатой семьи, женщина, цветущей юностью которой он насладился, может говорить о счастье, если скудный остаток ее любви привлечет какого-нибудь ремесленника или рабочего.

Так кончается повесть Бирбаума. И, однако, такой исход, повторяем, еще поистине счастливый случай. Гораздо чаще веселая шалунья-гризетка из беззаботной студенческой мансарды или из жизнерадостной кельи художника кончает очень плачевно, и притом одинаково плачевно, будет ли она стареющей девой за несколько копеек шить до изнеможения или же жить в поддельном блеске меблированных комнат для гулящих девиц.

Вернемся еще раз к свободным связям в среде фабричного пролетариата. В начале этой главы было указано, что если в буржуазный век восторжествовал брак по расчету, то исключение составляет только брак в рабочем классе. Там же было нами подчеркнуто, однако, что многие тысячи рабочих вступают в брак только потому, что хозяйство вдвоем дешевле двух отдельных хозяйств. Стало быть, и здесь перед нами как будто тот же брак

по расчету. И, однако, такой вывод правилен только отчасти и только с виду. На самом же деле здесь гораздо чаще идет речь о вынужденной уступке буржуазному обществу в интересах ожидаемых детей, об уступке, которая в рабочей среде делается тем охотнее, что гражданская форма бракосочетания

270

отличается такой простотой. Другими словами: такие браки все до известной степени представляют собой свободную любовь, соединенную с чувством ответственности перед потомством. Известный берлинский знаток полового вопроса А. Блашко совершенно правильно замечает в своей ценной книге "Проституция в XIX в.":

"Свободная любовь никогда не считалась позором среди пролетариата. Там, где нет собственности, для которой нужен законный наследник, там, где людей влечет друг к другу голос сердца, никогда особенно не дорожили благословением церкви. И если бы не была так проста гражданская форма бракосочетания, если бы незаконным матерям и детям не чинились такие затруднения, кто знает, современный пролетариат, быть может, давно уже упразднил бы брак!"

Было бы, однако, неправильно воспеть хвалу вообще браку в рабочей среде, видеть в нем достижение желанного идеала. Ибо и эта свободная любовь часто для обеих сторон не что иное, как последствие принудительных условий сексуальной жизни. Рабочий и работница, занятые с утра до вечера на фабрике, лишь в очень редких случаях имеют свободу выбора... А такая свобода выбора служит необходимой предпосылкой для создания идеального союза любви, так как только таким образом возможна продолжительная связь на основе взаимной духовной и душевной близости. Обычно рабочий и работница совершают выбор под влиянием мгновенного эротического возбуждения, именно оно, к сожалению, в большинстве случаев заменяет "голос сердца", половые нервы действуют на сердце, а не сердце на половые нервы, и решающее значение имеет все же случай.

Если денежный брак имущих есть гротескная логика капитализма, то типический рабочий брак — его трагическая логика, потому именно, что в основе последнего лежат чаще чувства благородные.

Господствующая в каждую эпоху степень объективного понимания сущности половой жизни, ее индивидуального и социального значения, ее счастья и опасностей может всегда служить прекрасным средством выяснения общего уровня публичной нравственности. Ибо степень большего или меньшего понимания этих вопросов обнаруживает степень всеобщего чувства ответственности. Если последняя значительна, то и публичная нравственность стоит высоко, в противном же случае она падает.

Однако одной только просвещенности, только "знания" этих вопросов, конечно, недостаточно, так как подобное "знание" еще не есть объективное понимание. В эпоху старого порядка, как было выяснено во втором томе нашей "Истории нравов", люди

271

были в половых вопросах довольно "просвещенны", но эта просвещенность не связывалась тогда с более или менее развитым чувством ответственности. Напротив, очень низкая степень чувства социальной и индивидуальной ответственности стала тогда обычным явлением. Просвещенность состояла просто в осведомленности в области техники наслаждения, в знании, как его разнообразить.

В наше время все это изменилось к лучшему. Упомянутые знания и теперь, конечно, довольно распространены, зато ныне в большей, чем прежде, степени распространено в широких слоях населения также понимание индивидуального и социального значения половой жизни.

Здесь сказались последствия продолжающихся уже много лет попыток встряхнуть общественную совесть, попыток, которые, естественно, должны были привести к возникновению интенсивно практикуемой сексуальной педагогики. И в самом деле, нигде в настоящее время не занимаются с таким фанатизмом просвещением и воспитанием, как в области половых отношений. Это, конечно, нисколько не мешает тому, что и здесь нет еще вполне ясного понимания положения вещей, что и здесь все еще царит хаос.

Как уже выяснено в другом месте, нравственное лицемерие — это не что иное, как распространение на все классы мелкобуржуазной морали. Пока процветала эта последняя — а процветала она, к сожалению, почти весь XIX век, — ни взрослые не имели объективного, ясного представления об этих вопросах, ни подрастающее поколение не имело в этой области никаких истинных знаний. Молодое поколение даже обязано было ничего не знать об этих вопросах. По понятиям мещанства абсолютное незнание в этом отношении — признак высшей нравственности. И в самом деле, молодежь, по крайней мере женская ее половина, отличалась полным незнанием этих вопросов. Мелкобуржуазная мораль имела, конечно, как и всякая мораль, очень реальный базис и отнюдь не была порождением одной только идеи.

Истинной ее пружиной было убеждение, что незнание — лучшая защита от опасностей, грозящих целомудрию, и в особенности физической нетронутости девушек — этому неизменному фетишу.

Здесь не мешает напомнить, что так называемые правила приличия, которым подчинена женщина, которым она в "обществе" обязана так строго подчиняться, имеют тот же фундамент и преследуют те же цели. Они тоже не более как идеализированные запретительные меры, а на практике не более как предохраняющие от искушения средства. В своем исследовании "Der Zweck im Recht" ("Цель в праве". — Ред.) Р. фон Иеринг замечает очень метко:

272

"Тон высших слоев общества запрещает девушке и женщине выходить по вечерам на улицу одной, навещать мужчин в их квартирах или комнате и т. п. Почему? Эстетический мотив красоты тут ни при чем, так как нет никакого нарушения красоты в том, что девушка отправляется, например, в красивую лунную ночь в пустынный лесной уголок, чтобы насладиться пением соловья или лунным сиянием. В данном случае нетрудно уяснить себе истинную причину этих запрещений. Ограничения, возлагаемые на женщину обычаем, должны охранять ее от искушений, которым она может подвергнуться, они придуманы как средство охраны женской добродетели... Замки и задвижки не вполне обеспечивают от воров, и все-таки на них тратятся деньги. Стоят ли упомянутые ограничения делаемых на них затрат? Что они их стоят, доказывают девушки низших классов, служебное положение которых часто подвергает их соблазнам и приводит к падению. Часто их падение объясняется именно неблагоприятными внешними условиями".

Необходимо, однако, подчеркнуть, что вера в охранительное действие незнания покоится на неправильном умозаключении.

Незнание не мешает тому, что созревающее воображение придумывает невольно самые разнообразные комбинации, так как каждый человек хочет уяснить себе эти вопросы, наиболее важные для него в известном возрасте. Многие в годы половой зрелости ни о чем другом вообще не думают. Если поэтому вовремя не направить ум, то в большинстве случаев воображение становится извращенным. И этого потом ничем не исправишь, святое невольно стало дьявольским, самое чистое — грязным. И это одинаково касается как девушек, так и юношей.

В статье "Воспитание девушек" (в сборнике "Пол и общество", т. II) писательница Гедда Дронек говорит на основании собственного опыта:

"Жеманство, лицемерная стыдливость лицом к лицу с половыми вопросами — вот настоящий возбудитель чувственности... Этого нельзя делать, и того нельзя делать, и, конечно, не при мужчинах и не поблизости с ними! Все половые вопросы обсуждаются так осторожно, что мы, девушки, приходим в недоумение... Нерешительность, двусмысленность суждений ставят нас в

тупик. Мы начинаем искать решение сами и, конечно, находим. Нам, естественно, самим становится понятным, как нелегко обращаться с такими вопросами, и вот мы идем по стопам наших воспитателей, родителей, учителей, старших подруг и т. д.: мы сами становимся чопорными, жеманными. Но мы кое-что узнали, нечто такое, что доставило нам совершенно неожиданно удовлетворение. Внезапно пробудился чувственный голод, он доходит до острого желания, весь реестр чувственности пережит,

273

и, не понимая нравственного величия и святости полового инстинкта, мы злоупотребляем им... Инстинкт вырождается. Да и мог ли он не выродиться? Большинство моих товарок по последнему классу, в возрасте между 17 и 18 ¹/₂ лет, мысленно уже, так сказать, проституировали мужчину. Я говорю "так сказать". Живо помню я, во всяком случае, что мы тогда часто представляли себе мужчину не только обнаженным, но и при исполнении полового акта... А потом в один прекрасный день, когда мы стали спокойнее — ведь любая страсть в конце концов проходит или начинает гореть тише, — мы узнаем, что должны выйти замуж. И как раз перед тем мужчиной, имя которого станет нашим, мы особенно рьяно разыгрываем комедию. Малейшая "двусмысленность", малейший "намек" на проблему любви возмущает нас, или мы делаем вид, будто возмущаемся, причем мы часто, как я теперь достоверно знаю, ошибались, сами вкладывая "двусмысленность" и "намек" в самые невинные слова. Мы, нравственно испорченные "матери будущего", жнем именно то, что посеяли".

Во что иногда обращается основанная на незнании мораль, когда девушка выйдет замуж, объясняет нам исповедь героини в повести Марселя Прево "Брак Жюлиенны". Она говорит:

"Мужчины лучше нас. По крайней мере они видят в браке нечто более благородное и серьезное. Еще нечто другое узнала я с тех пор, как вышла замуж, и это касается лично меня. В какие-нибудь три недели я стала невероятно нецеломудренна. Все здание стыдливости, сооруженное во мне с детских лет речами матери, увещаниями духовников и так называемыми правилами приличия, разлетелось в какой-нибудь месяц. Есть на свете мужчина, перед которым я не испытываю никакого стыда. Никакое его прикосновение, никакой взгляд его не возбуждают во мне неприятного чувства. Напротив, когда я бываю с ним, я люблю циничные слова и жесты.

Правда, я знаю, что этот мужчина мой муж, что, следовательно, религия и закон соединяются вместе, чтобы ободрить эти мои беспорядочные инстинкты. И все-таки я не могу отделаться от мысли, что моя стыдливость, вероятно, была очень хрупка, если она могла так скоро сломаться на части; и меня охватывает страх при мысли о том, каким бы я могла подвергнуться опасностям, если бы кто сделал серьезное нападение на меня, когда я была еще девушкой... Эта уверенность в моем глубоко засевшем нецеломудрии заставляет меня относиться очень скептически к приписываемой нам, женщинам, добродетели целомудрия. Официальная добродетель женщины состоит в том, чтобы не отдаваться мужчинам. Ее официальная стыдливость состоит в том, чтобы густо покраснеть, если мужчина увидит ее колени или грудь, если

274       

он скажет ей слишком явно влюбленное слово, если он коснется ее талии или другого места, около талии...

И вот теперь, когда мы бываем одни, мы говорим уже только об этом, и всегда я думаю только об этом".

Конечно, не этим кончается обычно дело. Женщина, говорящая с мужем только об "этом", будет в один прекрасный день говорить только об "этом" и с другими симпатичными мужчинами, и не только говорить, но и — таково неизбежное последствие — вести себя соответствующим образом. Таков истинный финал. И он наступает, естественно, скорее всего в чисто условных браках. Здесь с самого начала "то другое" наиболее интересно, так как муж ведь только фирма, прикрывающая коммерческое дело. Об этом нам придется говорить еще раз ниже при освещении другого вопроса.

Просветить женщину по части всего, касающегося половой жизни, — а это в конце концов ведь неизбежно — господствующее нравственное лицемерие предоставляет мужу. Что муж в этом отношении "просвещен", это предполагается само собой, и никому не придет в голову порицать его за эту осведомленность или спросить, откуда она у него появилась. Да и ответить было бы для него делом довольно щекотливым, так как в девяти из десяти случаев он почерпнул эти сведения из одного источника, а именно из своего общения с проститутками. И потому его сведения, как и его методы просвещения жены, совершенно в этом духе.

Эти его знания касаются почти исключительно чисто механической стороны полового акта и часто его наиболее извращенных и диких способов удовлетворения. О деликатных подготовительных приемах, о более тонком искусстве соблазнять, стремящихся к тому, чтобы каждое новое объятие было, с одной стороны, новым завоеванием, а с другой — новым принесением себя в дар, — приводим только самые внешние черты, являющиеся, впрочем, и самыми важными, — обо всем этом имеют представление лишь очень и очень немногие. Но именно благодаря законам господствующего нравственного лицемерия очень часто то, что мужчина может и ищет, совпадает как раз с тем, что женщина знает или о чем она догадывается.

Так как вопросы половой жизни в возрасте полового созревания наиболее важны для большинства людей, то едва ли хоть одна девушка доживает, несмотря на все попытки ее духовного ограждения, до известного возраста, не говоря уже до брачного, без того, чтобы не иметь об известных вещах хоть некоторое представление. А знает или предугадывает она только грубо механическую сторону акта, как это видно из вышеприведенной исповеди г-жи Гедды Дронек. Это полузнание описывает и Map-

275

сель Прево в следующей заметке, которую Жюлиенна вносит в свой дневник, та самая Жюлиенна, которая, как мы знаем обнаружила потом в браке такую опытность.

Она пишет:

"То, что я знаю о браке или о чем догадываюсь, повергает меня в меланхолию. А я знаю еще далеко не все! Только себе доверяю я, что знаю. Во-первых, надо с мужем разделять ложе, и это с первой же ночи. Об этой обязанности я немало думала. Есть мужчины, которые вызвали бы во мне отвращение, если бы спали со мной на одной постели. Говоря откровенно, есть и некоторые такие, которые... но не могу же я написать или сказать, что я думаю: впрочем, я знаю, что хочу сказать. Но что делают в постели? На этот счет я не уверена. Думаю только, что ограничиваются одними поцелуями. Я почти догадываюсь, что делают. Но я совсем не могу себе представить, как это делается, как из этого потом происходят дети? Точные сведения имею я уже только с того момента, когда находишься в таком положении.

Говоря по правде, если я представляю себе, я, Жюлиенна груди и колени которой не видел еще ни один мужчина, что в январе я буду все это делать с мужчиной, то это для меня не очень страшно. Вероятно же, это приятно. Во всяком случае, я не беспокоюсь. Никто зато не знает, что меня печалит и возмущает — только себе я признаюсь в этом. Никто, по крайней мере, не будет смеяться. Меня ввергает в отчаяние мысль, что моя бедна невинность, которой я, впрочем, не особенно дорожу, так скоро, в одну ночь, должна быть принесена в жертву. Мне хотелось бы, чтобы она медленно-медленно угасала, точно в чахотке, чтобы все, что от меня требуют, я отдавала только после настойчивых и страстных просьб. Каждый раз я думала бы: "Да, я люблю его так, что готова отдать ему и это". Так продолжалось бы недели, месяцы, быть может целый год. Я спрашивала замужних, можно ли требовать от мужа такого медленного и постепенного завоевания моей особы. Они рассмеялись мне прямо в лицо.

Ну что ж! Приготовься, моя бедная девственность, к тому, чтобы умереть в одну ночь, — и все-таки было бы так приятно угаснуть медленно-медленно в объятиях избранного человека!"

Если молодая женщина знает именно столько и именно это, то это объясняется тем, что есть некто, кто шел навстречу любопытству, кто "просветил" ее, хотя, быть может, только наполовину, так как сам знал далеко не все. То был первый ухаживатель, им бывает обычно двоюродный брат. "Вначале был кузен". Он всегда подготовляет почву будущему мужу. "Просвещением" начинает он обыкновенно свое совращение, так как просветиться жаждет каждая девушка. В том же направлении

276

действуют: чтение запрещенных книг, эротического характера картины, случайно подслушанные фразы и т. д.

Указывает на эту "просветительную деятельность" и Ганс фон Каленберг в своем уже цитированном романе "Русалочка". Грендаль сообщает об этих своих наблюдениях над "русалочкой" следующее:

"А потом психологическая сторона! Она прямо восхитительна! В таких случаях "русалочка" становится учителем, а я — смиренно слушающим учеником. Прямо поразительно, как много она знает. Откуда? Она смеется: "Это мы все знаем". И она начинает рассказывать. Передо мною развертывается целый социально-подпочвенный мир, о котором мы не имеем никакого представления, мир гарема, белых кроваток, на которых близко друг около друга спят воспитанницы, потом истории, случившиеся с прислугой, слова, подслушанные у замочной скважины, сладострастное заглядывание в книги, сладострастное переживание впечатлений. Даже юмор отличается в этом мире чем-то скрытным, хихикающим, коварным, то юмор задворок и будуара в стиле Ватто. Вот, например, история одной сорокалетней знакомой, удравшей под носом у мужа с любовником из цирка, пока муж стоял на перроне с ее саквояжем и зонтиком! Этот зонтик и этот саквояж приводят "русалочку" в самое веселое настроение, щекочут ее коварные, безвредные, звериные инстинкты".

В особенности наталкивается Грендаль на следы просветительной деятельности кузена. Он пишет дальше:

"Потом у нее есть братья, кузены. В особенности "кузен" заслуживал бы отдельной главы в естественной истории. "Кузен" не совсем брат и не совсем "чужой". С ним можно быть откровенной, не производя впечатления дерзкой. Это не компрометирует, ни к чему не обязывает. Природа точно нарочно создала это половинное и серединное существо для такого полудремотного переходного состояния. Порою я осязаю подготовительную работу "кузена". Всегда во всем она чувствуется. Ты можешь напрягать, как хочешь, твое остроумие и делать какие угодно тонкие силлогизмы: "вначале был кузен". Дарю тебе эту аксиому.

В приведенных описаниях перед нами развертывается, к сожалению, отнюдь не трагедия незнания.  И таковым было еще двадцать лет тому назад общее положение вещей. Ныне замечаются в этом отношении уже некоторое улучшение. В широкие слои проникло понимание трагизма такого положения, от которого из года в год страдают миллионы браков и людей. Широкие слои начинают сознавать, что как во всех сферах жизни, так области половых отношений нет худшего союзника порока, несчастья и тысячекратного отчаяния, как именно незнание. И по-

277

тому, как уже выше упомянуто, вопрос о сексуальной педагогике стоит ныне почти во всех странах — менее всего в Англии — в центре всеобщего внимания. На эту тему уже написана масса статей и книг. Имя им — легион.

Сознание необходимости разумной сексуальной педагогики возникло, правда, не только в недалеком прошлом. Опасность незнания была известна уже и раньше. Для осуществления своей исторической миссии буржуазия нуждалась прежде всего в здоровье и в силе. Создание свободной от скабрезности сексуальной педагогики было поэтому одной из ее наиболее ранних задач. В начале буржуазной эры действительно появились первые серьезные педагогические советы на эту тему. Как доказательство можно привести следующее примечание, которым снабдил Христиан Зальцман одно место переведенного им и изданного в конце XVIII в. сочинения Мэри Вольстонкрафт "Защита женских прав" — первого произведения современного эмансипационного движения женщин.

"Я считаю не только безвредным, но и очень полезным знакомить девочек с ботаникой, и в частности с половыми органами растений. Этим можно было бы подготовить почву для разговоров родителей с дочерьми о половых органах человека. Мать, которая не в состоянии беседовать с дочерью на эту тему, мать только наполовину и подвергает дочь опасности потерять из-за отсутствия необходимых знаний здоровье и честь. Из всех человеческих заблуждений наиболее нелепое — боязнь говорить с молодыми людьми о половых органах и об их назначении, при этом, однако, при помощи разных двусмысленностей и игры словами не боятся обращать их внимание на удовольствие, связанное с удовлетворением половой потребности".

Эта задача осталась, как мы уже видели, неосуществленной почти целое столетие. И не была она осуществлена потому, что неограниченное господство нравственного лицемерия очень скоро сделалось для буржуазного общества более насущной потребностью.

Что разумность остается лишь "благочестивым пожеланием" отдельных умных людей, лучше всего доказывает официальная мораль, предписанная молодым людям высших классов, вступающим в брак, мораль, которую здесь будет более всего уместно осветить. Эта мораль — одно из наиболее отвратительных проявлений до сих пор практикующегося взаимного воспитания к браку, то есть нравственного лицемерия. Чтобы это вскрыть, надо, впрочем, обладать мужеством безжалостно разоблачать факты и додумать до конца их логику, что до сих пор сделано сравнительно немногими. Если же поступить таким образом, то станет ясным, что в этой области до сих пор самое гнусное

278

легкомысленно принималось за самое естественное и что и теперь это еще делается так же широко во всех слоях — от среднего мещанства и вплоть до вершин общества.

Или читатель найдет, что такая характеристика слишком сурова, если узнает, что сущность этой морали состоит, по словам Роберта Михельса, автора распространенной брошюры на эту тему, в том, что жених и невеста с самого дня помолвки положительно "возводятся и унижаются до степени бесполых существ". Делается это, по словам Михельса, следующим образом:

"Обычно в этот период, предшествующий их браку, то есть времени наивысшего исполнения ими половой функции, молодых людей "охраняет" со строгостью Аргуса * целое войско родителей, родственников и друзей, а иногда еще и прислуги. Им запрещается более или менее строго — здесь встречаются, естественно, тысячи разных оттенков в зависимости от социального положения и характера лиц, составляющих окружающую среду, — много говорить о любви, слишком страстно целоваться и обниматься, шептаться и т. д. Оставить их дома одних, хотя бы даже на четверть часа, кажется многим из их сторожей истинным преступлением. Часто им не разрешается даже выходить на улицу вдвоем без особого предназначенного для их охраны chaperon (спутника, сопровождающего. — Ред.).

Эта прекрасная система имеет обыкновенно своим последствием, что молодой человек и молодая девушка, которые до помолвки в большинстве случаев мало знали друг друга, — а может быть, даже впервые увидали друг друга в день помолвки! — не могут душевно сблизиться и в бытность свою женихом и невестой. В странах, где эта мораль еще близка к Средневековью и потому отличается особенной строгостью, стало быть в Италии, Франции, Германии и Австрии, такое отношение к вступающим в брак молодым людям является правилом, и — что еще хуже! — это правило имеет очень мало исключений".

Этот период бесполого существования завершается таким же “достойным образом”, когда в день свадьбы муж уже свободно выпускается на молодую женщину, как бык в период течки. А этот грубый праздник лишения невинности превращается к тому же в публичное торжество. За несколько недель мир оповещается о том, что “в ночь с такого-то дня на такой-то господин А даст (пока еще) девице Б первый практический урок любви, причем начнет он с конца”. Пусть оповещение делается в другой форме, от этого не меняется его сущность. Этот прием представляет самую гнусную профанацию самого интимного момента,

* Аргус – в греческой мифологии многоглазый великан-сторож. Ред.

279

так как он устраняет грубой рукой из взаимных отношений молодых людей самое драгоценное, ставя на его место в лучшем случае дикое проявление оттесненного назад желания. Именно поэтому мораль, обязательная для жениха и невесты, есть одна из вершин торжества нравственного лицемерия.

Последнее требование сексуальной педагогики заключается в систематическом воспитании во имя искусства любви. Необходимо не только знать и понимать, не только проникнуться чувством ответственности, надо уметь в то же время превращать физическое наслаждение в настоящее художественное произведение. Эта особая задача в последнее время все чаще входит в программу полового воспитания. В статье “Эстетика полового инстинкта” (в сборнике “Geschlecht und Gesellschaft” – “Пол и общество.” – Ред.) д-р Ломер замечает:

"Правда, возродить вакхические празднества древних, почитавших в культе Фаллоса, Приапа или Мелитты неисчерпаемо щедрое лоно матери-природы, мы не сможем и не захотим. Мир постарел, чувство стыдливости утончилось, чувство любви одухотворилось. Если мы снова приблизимся — а это можно утверждать на основании некоторых данных — к состоянию большей обнаженности, то она не будет похожа на "грубую" до известной степени наготу наших предков, она будет скорее свободным, порожденным слишком долголетним гнетом костюма решением здоровых людей, не боящихся ни солнца, ни воздуха, так как они поняли, где коренятся основы их лучших сил".

Должно в этом же направлении измениться и отношение к половому акту. Свободные от предрассудков знатоки жизни знают, что между актом и актом может быть огромная разница и что осуждаемый до сих пор фантастическими аскетами культ тела, высочайшим выражением которого становится половой акт, способен бесконечно развиваться по пути все большего его облагораживания.

Для этой облагороженной формы полового акта лучшее определение — "искусство любви". От мужчины, а в такой же мере, быть может, и от женщины зависит превратить грубую борьбу полов в грациозную любовную игру...

Воспитание человека для искусства любви по существу, конечно, старая проблема. Ее ставит уже "Ars amandi" ("Наука любви". — Ред.) Овидия. И все-таки это только кажущееся совпадение, так как по отношению к прошлому имеется несомненное и существенное отличие. В пору античной древности и вплоть до последних лет искусство любви было исключительно искусством прелюбодеяния, воспитанием, способным создать наиболее удачливого прелюбодея; теперь оно, напротив, должно подготовить людей к высочайшему счастью в браке, к высочайшему осушеств-

280

лению идеи брака. Это искусство должно стать высшим и истинным мастерством любовного искусства. Проблема "как скажу я об этом жене?" или "как скажу я об этом мужу?" — ныне считается не менее важной, чем проблема "как скажу я об этом моим детям?" А то, о чем считают нужным сказать, заключается в желательности привить себе и другому способность сделать и в браке эротическое наслаждение все более привлекательным для обеих сторон.

В своей книге "Пол и общество" X. Эллис говорит совершенно правильно: "В большинстве браков счастье или несчастье супругов зависит от того, насколько они сведущи в искусстве любви". Это искусство имеет своим назначением предотвратить столь опасное для брака пресыщение обоих супругов, равнодушное отношение их к половому общению, рано или поздно обычно наступающее. Другими словами: как избежать, чтобы в браке наступил момент, или как сделать так, чтобы возможно позже наступил момент, когда супруги уже не испытывают взаимной любознательности, так как им нечего сказать друг другу нового в половом отношении.

Предлагавшийся до сих пор рецепт во избежание такого печального финала не имеет, однако, ничего импонирующего. Он состоит в том, чтобы сделать жену кокоткой, правда, такой, которая только с мужем кокотка, сделать ее, если так можно выразиться, "кокоткой для себя". Женщинам также дается совет всячески идти навстречу такому воспитанию и вести себя по отношению к мужу, в особенности на брачном ложе, как проститутка, так как проститутки избаловали мужа и он легко может найти радости супружеской жизни пустыми и скучными. Подобные советы давались женщинам даже духовниками. В своем дневнике Гонкуры сообщают о следующем совете, данном священником женщине, которая жаловалась, что муж ее становится холоднее и в эротическом отношении равнодушнее: "Дорогое дитя, даже самая почтенная жена должна немного походить на женщину полусвета".

Эту теорию выставлял уже сорок лет тому назад Золя, причем он поступил так умно, что вложил эту теорию в уста проститутки, а именно в уста Нана. Она читает своему любовнику-графу, с которым обманывает его жену, следующую лекцию:

"Что ты сказала? — спросил граф, восхищенный доверчивым поведением Нана. Она же снова впала в свой прежний грубый тон и уже не стеснялась. "Ах, да, я говорила о продавце фруктов и его жене... Так вот, мой милый, они никогда не познали друг друга. Она, разумеется, была в бешенстве, он же оставался неловким и не знал, как приступиться. Решив, что она деревяшка, он вступил на другой путь и сошелся с проститутками, у которых

281

 

прошел хорошую школу, а она утешилась с молодыми людьми которые были ловчее мужа. И так бывает всегда, когда супруги не столкуются".

Мюффа побледнел и, поняв, наконец, намек, хотел Нана заставить замолчать. Но она только что вошла во вкус. "Не прерывай меня! Если бы вы, мужчины, не были так глупы, вы должны были бы вести себя с вашими женами, как с нами, а если бы ваши жены не были такими тщеславными, они также стремились бы приковать вас к себе, как мы стараемся привлечь вас к себе. Все зависит от манер. Вот что я хотела тебе сказать. Запомни это себе!" — "Не говори о порядочных женщинах! — возразил он резко. — Вы не знаете их!"

Нана вдруг поднялась с пола. "Я не знаю их! — воскликнула она. — Они даже грязны, ваши порядочные женщины. Да, грязны. Держу пари, ни одна не отважится показаться в таком виде, в каком теперь я! Оставь пожалуйста! Не смеши своими порядочными дамами!"

Решением этого деликатного вопроса был занят и Марсель Прево. Такую простую формулировку этого рецепта он нашел, однако, опасной. Он боялся, что тот, кто превращает жену в кокотку, только по-видимому делает из нее кокотку для себя одного. Рано или поздно она станет кокоткой и для других. Муж, следовательно, слишком рискует. Прево воображал, что нашел очень хитроумный выход, давая следующий совет: "Можно обращаться с женой, как с метрессой, но говорить об этом с ней не следует". Совет такой же жалкий, как и вышеупомянутый рецепт. Или, вернее, такой же плохой. В сущности, здесь также сказывается логика пресыщенности, для которой любовь всегда была и есть не более как развлечение.

Нет, искусство любви должно принципиально отличаться от того, которому мужчина научился в обществе кокоток. Супруги должны, как уже было упомянуто, постичь тонкое искусство все снова подносить друг другу свою любовь как дар, как дивное чудо. Только при таких условиях не настанет пресыщение, тогда как перец вызывает потребность все в новых возбуждающих средствах и имеет своим итогом не только охлаждение, но и обоюдное отвращение.

Подобный рецепт, правда, предполагает величие и глубину чувства. А так как такие качества совместимы только с браком по любви, покоящимся на душевном общении, а не с браком условным, то для него остается в самом деле один только исход — прибегать к перцу. А это для него не спасение, а только наркоз.

И конец всего — в лучшем случае! — в том, что Толстой облек в "Крейцеровой сонате" в слова:

"И живут себе дальше, как свиньи".       

282

Имущие всегда во все времена имели меньше детей, чем бедняки. Это безусловно достоверный факт. Отсюда следует, что искусственное сокращение потомства всюду сопутствует благосостоянию. Связь между этими двумя явлениями ясна до очевидности. 

В первую голову здесь действуют заботы о сохранении состояния, стремление обеспечить за своей семьей блестящее положение. Этой цели можно с успехом достигнуть только возможно большим сокращением потомства. В прежние эпохи эта тенденция сохранить фамильное наследство в нетронутом виде приводила, как было выяснено в двух первых томах нашей "Истории нравов", к тому, что наследником имущества часто становился только старший сын, тогда как остальные дети лишались наследства. В католических странах вторые сыновья делали духовную карьеру, а дочери, если не выходили замуж, отдавались в ин-

283

статуты. Еще и ныне в католических странах второй сын часто надевает рясу, в особенности в деревенских округах, чтобы избежать раздела хутора, раздела земельной собственности.

Вторая причина систематически практикуемого в среде имущих классов сокращения потомства также бросается в глаза довольно отчетливо. То желание родителей возможно спокойно наслаждаться благами жизни. Раз имеются материальные средства пользоваться жизнью, почему не пользоваться ею? А частая беременность мешала бы женщине. Ибо если уход за детьми можно с первого же дня взвалить на плечи наемных лиц — что и делается в большинстве случаев, — то ношение их под сердцем и роды уже нельзя взвалить на других. Но и мужу многочисленное потомство мешало бы наслаждаться жизнью, он не мог бы уже предаваться в такой степени удовольствиям и развлечениям, так как жена исполняет обыкновенно роль хозяйки салона.

По этим причинам в этих слоях избегают иметь большое потомство, ограничиваясь в крайнем случае двумя или тремя детьми. В этих слоях идут и еще дальше: самый момент появления на свет этого небольшого числа детей сообразуют с потребностями в удовольствиях и наслаждениях. Это доказывается как нельзя лучше тем обстоятельством, что всюду в имущих классах растет количество браков, где первый ребенок родится лишь на втором или третьем году супружеской жизни. Отдельные подобные факты могут быть случайностью, но не может быть случайностью массовый характер этого явления, которое противоречит природе и может поэтому считаться преднамеренным. Объяснить это явление нетрудно. Только в браке впервые получает женщина имущих классов свободу действия. Театр, спорт, общество, путешествия — все должно ее манить и соблазнять. Как замужняя женщина она имеет по господствующему моральному кодексу право участвовать в сотне удовольствий, недоступных ей, пока она девушка.

Поэтому женщина хочет предварительно насладиться жизнью. "Не правда ли, в первый год брака у меня не будет ребенка? Хочется пожить!" Бесчисленное множество невест ставит такое условие женихам при первом интимном сближении. "Любить" можно, но при этом необходимо надуть природу. Уметь это сделать — такова верховная задача благоразумного супруга. Чем больше развлечений ожидает жену, тем более противится она беременности. Лицом к лицу с этим страстно выраженным стремлением совершенно стушевывается столь часто выдвигаемое в наше время "право женщины на ребенка" — "der Schrei der Frau nach dem Kinde". Напротив, бесконечно чаще срывается с уст женщины крик: "Не хочу ребенка". Да и выражается в этом "громком требовании права на ребенка" нечто по существу со-

284

всем иное. То на самом деле лишь требование обойденных судьбой женщин иметь право на отправление нормальной половой жизни. То мечта и тоска обойденных женщин о более полной и совершенной жизни. А так как эта последняя кульминирует для женщины в ребенке, то он и становится ее девизом, но именно в глазах большинства женщин девизом вообще целесообразно и всесторонне изжитой жизни. Этот "крик о ребенке" — неизбежный отголосок уже упоминаемого факта, что множество женщин ныне не только вступают в брак очень поздно, но все чаще и совсем не вступают в брак. Ибо от подобного положения вещей женщина страдает, естественно, гораздо больше, чем мужчина, в особенности женщина средних и высших слоев общества, так как

ввиду господствующего морального лицемерия этой последней приходится, как мы знаем, особенно дорого расплачиваться за внебрачные половые сношения.

Насколько близок многим мужчинам и женщинам имущих классов девиз "Любовь без детей", лучше всего доказывают все чаще практикуемые в этих кругах приемы и процедуры. Многие женщины нередко заходят так далеко, что уже после второго ребенка подвергаются операции, после которой вообще исключена возможность беременности, то есть позволяют вырезать себе яичник. После этого можно предаваться любви уже безбоязненно и нечего бояться досадных случайностей. Подобная операция имеет еще и ту выгоду, что позволяет женщине идти навстречу любовнику, в самообладании которого она не очень уверена. Этой опасности теперь тоже нет. В своем исследовании о половом вопросе И. Блох замечает, что овариотомия в особенности распространена среди дам высшего французского общества. Что это средство в моде не только во Франции, видно из следующих слов Толстого в "Крейцеровой сонате", где он протестует против систематически практикуемого предотвращения беременности:

"И вот для женщины только два выхода: один сделать из себя урода, уничтожить или уничтожать в себе по мере надобности способность быть женщиной, то есть матерью, для того чтобы мужчина мог спокойно и постоянно наслаждаться; или другой выход, даже не выход, а просто грубое, прямое нарушение законов природы, которое совершается во всех так называемых честных семьях... Мужчине нужно и необходимо... удовлетворять свою похоть, а тут замешалось деторождение и кормление детей, мешающие удовлетворению этой потребности. Как же быть-то!.."

Что подобные чудовищные методы, как овариотомия, могут применяться и в самом деле применяются только в среде имущих классов, ясно уже потому, что подобные операции стоят очень дорого.

285

Если прежде обязанность заботиться о создании потомства возлагалась исключительно на плечи неимущих и малоимущих, то последние также давно уже начали уклоняться от этой обязанности. Неопровержимым доказательством может служить всеобщее падение числа рождений во всех восходящих культурных странах. Что долгое время было применимо только к Франции, а именно в лучшем случае отсутствие прироста населения, замечается теперь и в Германии. Недавно еще столь ощутимый перевес рождаемости все более убывает и в Германии. "Теперь уже нельзя сомневаться," — пишет Отто Эгингер, знаток статистики населения, — что все более широкие слои населения уже не подчиняются без заботы о последствиях своим физическим потребностям, а начинают спрашивать себя: "Желаем ли мы иметь детей?", и обыкновенно ответ гласит: "Не желаем!"

Несомненно, большинство супругов желает и теперь еще иметь одного, двоих или троих детей, но очень и очень немногие хотят иметь больше. В большинстве семейств считается неудачей, а порой и прямо несчастьем, если после второго или третьего ребенка жена снова находится в таком положении. Так называемое Zweikindersystem (наличие двоих детей. — Ред.) превращается все более из специфически французского явления в явление интернациональное, и притом даже в среде пролетариата. Неопровержимым доказательством может служить тот статистически доказанный факт, что во всех странах среди ежегодно появляющихся на свет детей преобладают первенцы.

Здесь также влияют чисто экономические причины, а вовсе не растущая будто бы безнравственность, и во всяком случае не вторгшаяся из городов в деревни безнравственность понизила так цифру рождений... Ибо как раз крестьяне всегда были наряду с имущими классами сторонниками Zweikindersystem, правда, только в тех местностях, где крестьяне были и остаются еще собственниками земли. А там, где "появляется энергически выраженное желание, средства появляются сами собой". Это лучше всего доказывается тем, что даже у первобытных народов существуют и применяются средства искусственного предотвращения беременности.

Матерью этого "энергически выраженного желания" сократить потомство становится у малоимущих прежде всего трудность прокормить большую семью. Борьба за существование становится в эпоху капитализма все сложнее. С каждым новым ребенком затрудняется эта задача, и каждый вновь родившийся ребенок может получить воспитание уже только за счет прежде родившихся. Раньше положение вещей было иным, не только в среде пролетариата, но и мелкого крестьянства. В этюде о причинах убыли населения во Франции Нувьен говорит об этом прошлом:

286

"Воспитание детей стоило недорого, а с другой стороны, дети могли уже с десятилетнего возраста помогать родителям как в сельском хозяйстве, так и в домашней промышленности, дочери же легко пристраивались служанками. В сфере ремесла сын становился учеником отца и заменял ему потом подмастерье. Для мелкого ремесленника было выгодным пользоваться рабочей силой только членов семьи".

Так обстояло дело когда-то везде, а не только во Франции. Теперь ничего подобного нет не только во Франции, но и нигде. Искусственное сокращение потомства и стало неизбежным последствием этой экономической перемены и носит поэтому международный характер.

Закон, гласящий, что с благосостоянием неразлучно связано убывающее число детей, или тот факт, что растущее благосостояние ведет всегда к такому результату, должен, естественно, обнаруживаться и в среде самого пролетариата. Другими словами: меньшее число детей должно всегда встречаться в тех слоях рабочего класса, которые лучше поставлены, тогда как наибольшим потомством должны отличаться беднейшие слои. И это в самом деле так, и может быть доказано путем статистики решительно для всех стран. Выше цитированный д-р Отто Эгингер так резюмирует свои наблюдения над этим явлением:

"Франция и Англия далеко опередили в этом отношении Германию. Там сельское население богаче и почти не размножается. Даже благочестивая Бретань, лежащая в стороне от большой дороги жизни, нищета и плодовитость которой вошли в 40-х гг. в поговорку, стала экономически богатой и вместе с тем бедной детьми. И эта перемена произошла несмотря на отсутствие современных путей сообщения и близости большого города. Даже в настоящее время в Англии и Франции нищета и плодовитость городского пролетариата превосходят нужду и многодетность в среде сельского населения. Побуждающие к сокращению потомства материальные причины сказываются к тому же менее у рабочих, чем у крестьян, так как судьба детей там не зависит в такой же степени от наследства. Оба промышленных департамента на севере Франции одни поэтому только и отличаются ежегодно довольно значительным приростом населения.

Если бы это, быть может, печальное явление было порождено ядом крупного города, а не растущим вместе с благосостоянием стремлением к социальному восхождению, то почему у бедных крестьян одной и той же местности больше детей, чем у состоятельных?

Почему           более бедные слои рабочего класса многолетнее более зажиточных его слоев в том же городе? Почему, далее, социально хуже поставленные немецкие поляки имеют больше детей, чем

287

немцы той же провинции? Почему такое же отношение существует между русскими евреями и самыми плодовитыми славянами, тогда как, например, это не замечается в среде немецких евреев? Почему, наконец, — и это одно из самых достопримечательных явлений — почему католические местности отличаются, несмотря на существование исповеди, большим приростом населения в сравнении с протестантскими только в том случае, если они вместе с тем и беднее?

Не следует ли предположить, что вина всецело на стороне эгоизма среднего человека, эгоизма, пробуждающегося, как только массы начинают освобождаться из-под гнета притупляющей материальной нужды?"

Вина в самом деле на стороне эгоизма среднего человека. Потому именно, что рост благосостояния масс всегда сопровождается соответствующим восхождением на более высокую ступень сознательности. А более высокая сознательность выражается прежде всего в том, что человек начинает понимать, что живет не только для сегодняшнего, но и для завтрашнего дня, а следовательно, и вообще для будущего. Человек начинает проникаться сознанием, что в настоящем коренится до известной степени счастье или несчастье будущего. А кто предвидит, кто думает о будущем, тот знает, что, чем многочисленнее семья, тем труднее борьба за существование. Он знает также, что не только самим кормильцам многочисленной семьи, но и всем детям такой семьи предстоит тяжелая борьба за жизнь. Ибо последние вступают в жизнь хуже вооруженными, чем дети, вышедшие из немногочисленной семьи.

Такова первая мысль взрослых, достигших более высокой ступени сознательности, и потому "любовь без детей" становится все более программой жизни и для массы. Уже один взгляд на газетные объявления подтверждает истинность этого положения. Каждый день восхваляются новые средства и приемы достигнуть этой цели, а цена их указывает на то, что фабриканты и поставщики обращаются именно к массам, что речь идет о массовом производстве. Брошюры на эту тему находятся в наше время в руках если не всех, то очень многих женщин. А что подобная "безнравственная любознательность" отличает уже не только иррелигиозные умы, но и верующих, видно из того, что все чаще обращаются за советами и к священникам.

Бывший католический священник Леуте сообщает, что во время исповеди женщины часто спрашивают духовника о том, как предотвратить беременность, не совершая греха, так как по учению католической церкви грехом считается всякое употребление презервативов. А другой католический священник добавляет, что это встречается не только в городе, но все чаще и в деревне.

288

По всем указанным причинам нет основания предполагать, что стремление к искусственному сокращению потомства ослабеет, оно, напротив, охватит все более широкие круги, и потому с ним придется считаться как с непреложным законом природы. Менее всего может помочь здесь, конечно, возмущение моралистов, объявляющих это стремление безнравственным. И это тем понятнее, что нравственное лицемерие пропагандирует — сознательно или бессознательно — своими требованиями наиболее безнравственную точку зрения, какая только возможна в области половой жизни. Нет в самом деле ничего более близкого к животному миру, как видеть в любви только средство порождать потомство. Мудрость, годящаяся для конного завода или кроличьей конуры, недостойна культурного человека. К счастью, эта истина также все больше входит в сознание людей.

Так как нет более животного взгляда на любовь, как тот, который усматривает в ней только средство производить потомство, то более высокая нравственность, несомненно, на стороне тех, кто убежден, что любовь имеет, кроме того, еще и самодовлеющую цель, и кто поэтому выполняет эту цель сознательно и обдуманно. Так искусственное сокращение потомства, поскольку оно не служит только целям простого беззастенчивого наслаждения жизнью, перестает быть позорным пятном на нашей культуре, становясь, напротив, одной из важнейших предпосылок духовного и физического прогресса человечества. Только таким путем можно, например, устранить известные болезни и дегенеративные явления из общей картины жизни. Человек имеет право наслаждаться жизнью, но не должен забывать, что он пользуется этим своим правом во зло и тягость как своим современникам, так и потомству, когда не думает о последствиях.

Сознательное сокращение потомства имеет, однако, еще большее значение: руководимое более глубоким пониманием желание искусственного предотвращения беременности обусловливает вместе с тем сознательную волю к производству потомства. Грядущие поколения перестают быть простыми продуктами случая.

Беременность женщины все чаще совпадает поэтому с возрастом, когда обе стороны достигли высоты физического и духовного развития. А это и есть единственная достойная человека форма производства на свет потомства, когда высший момент утверждения жизни совпадает с высшей ступенью чувства ответственности. Только при таких условиях производство на свет детей становится возвышеннейшим событием жизни.

Не менее искусственного предотвращения беременности важно для правильной оценки общего уровня нравственности искусственное уничтожение плода беременных женщин. Здесь перед

289

нами явление, в котором может выражаться как повышенное, так и пониженное чувство индивидуальной ответственности, собою понятно, что критерий, в каждом отдельном случае опре-

290

деляюший, имеем ли мы дело с повышенным или же с пониженным чувством ответственности, тот же самый, что и при оценке искусственного предотвращения беременности.

Получить правильное представление о размерах искусственного уничтожения плода в разных классах и разных странах, конечно, невозможно, потому что большая часть подобных случаев остается тайной. И, однако, на основании целого ряда фактов, имеющихся в распоряжении исследователя этого вопроса, можно утверждать, что аборт ныне не менее распространен, чем предотвращение беременности. Другими словами: аборт практикуется ныне гораздо больше, чем в прежние эпохи, и его распространенность особенно возросла в последние десятилетия. Достаточно заглянуть в отдел объявлений наиболее читаемых газет, и сотни раз вы натолкнетесь на такие: "Даются советы и оказывается помощь в щекотливых случаях". Или: "Лучшее средство для урегулирования менструации" и т. д. Подобные рекламы обычно не более как замаскированные формы объявления, что такое-то лицо или такое-то средство могут освободить от нежеланной беременности.

Далее можно констатировать, что о размерах практики акушерок и врачей, сделавших из подобных советов и подобной деятельности свою профессию, трудно составить себе правильное представление. Многие из них из года в год должны помогать огромному числу клиенток. Английский исследователь пишет в одном из своих сочинений о Лондоне (цит. у Блоха):

"Мне известен случай, что однажды девушка, отправившаяся к одному врачу, встретила в его приемной шесть или семь молодых женщин, которые все хотели подвергнуться той же операции. То же самое повторилось еще два раза, когда ей пришлось прибегнуть к помощи этого врача. Большинство из них были балеринами или актрисами. Гонорар, который надо было платить вперед, составлял 5 ф. (50 руб.)".

Подобные факты можно констатировать целыми десятками и относительно других городов. Доказывает это устрашающим образом и уголовная статистика. В настоящее время едва ли найдется город, где бы врачи не судились за профессионально практикуемый аборт. Как иллюстрацию приведем только один процесс, имевший место в Дрездене несколько лет тому назад, процесс, скомпрометировавший женщин из всех классов и кругов. Вот что говорилось в одном сообщении об этом процессе:

"Довольно хорошую иллюстрацию к нравам саксонской столицы дает происходящий в настоящее время перед судом присяжных процесс, вызванный преступлением против зарождающейся жизни. уже один арест около 65 лиц указывал на то, что процесс будет сенсационным, будет процессом-монстром. Надежды опра-

291

вдались: разоблачения, сделанные во время процесса, бросили яркий свет на нравы Дрездена. Все классы общества, от простой фабричной девушки и до жены директора гимназии, уже украсили собою в последние дни скамью подсудимых. Дочери помещиков-аристократов сидели рядом с падшими продавщицами. Дочь известного политика покончила с собой в темнице, чтобы не попасть на скамью подсудимых. Между тем как "пациентки" отделались более или менее продолжительной тюрьмой, некоторые акушерки были присуждены к 10 и 3 годам каторжных работ".

Американская уголовная статистика приводит для одного Нью-Йорка ежегодно 20 тысяч случаев искусственного аборта.

В низших слоях общества женщин толкает на этот путь обычно нужда. В своей книге "Преступная женщина" (1890 г.) Камилл Гранье упоминает о практиковавшей в пролетарском квартале акушерке, оказавшей за несколько франков подобного рода помощь тысяче бедных беременных женщин:

"Продавщица хлеба из Батиньолл, по прозванию "La Mort aux Gosses" ("Смерть ребятишкам". — Ред.), призналась, что пропустила через свои руки почти две тысячи женщин. Одна из этих женщин, за юбку которой держались семь человек детей, со слезами на глазах сказала ей: "Вот уже эти не наедаются досыта". И новый ребенок был принесен в жертву любви матери к остальным детям".

Если раньше детоубийство было для деревни столь же характерным явлением, как для города аборт, то в последнее время аборт стал и в деревне столь же распространенным. Уже в 1898 г. в Берлине привлекалась одна сводня, обвиняемая в том, что "у нее обучались двести деревенских служанок, которые все хотели перенять у нее приемы аборта". Подумайте только: двести женщин намереваются сделать из тайного аборта свою профессию! Из одного только "университета", где преподается это ужасное искусство, вышло двести специалисток! А таких "университетов", вероятно, несколько в каждом более крупном городе. Как ни чудовищна картина, развертываемая этими несколькими фактами, можно сказать, не боясь впасть в преувеличение, что она отражает только до известной степени истинное положение вещей. Это в особенности касается фактов уголовной хроники. Только незначительное число их доходит до публичного разбирательства. Это касается в особенности имущих классов, так как безнаказанным и безопасным может быть искусственный аборт в настоящее время только для женщин имущих классов.

Новейшее гражданское уложение допускает прекращение беременности, если она, по мнению врачей, может быть опасной для жизни матери. Само по себе это, конечно, чрезвычайно важное и благодатное завоевание. Но этот закон стал вместе

292

с тем удобнейшим выходом для тысяч женщин имущих классов, которые могли бы без ущерба для своего здоровья произвести на свет и прокормить здорового ребенка, но не желают иметь детей из удобства и ради большей свободы. В имущих слоях с каждым днем все больше становится правилом каждую новую беременность, случившуюся после первого или второго ребенка, прерывать преждевременными родами. Во всех больших городах поэтому давно уже существуют богато обставленные специальные частные лечебницы.

Так как плата за оперативное вмешательство и за пребывание в лечебнице, продолжающееся от двух до трех недель, обычно очень высока, то вполне естественное право женщины не иметь детей, если она того не желает, есть в этом его безопасном виде в большинстве случаев привилегия лишь женщин имущих классов.

Подобно тому как поздний возраст и все увеличивающаяся трудность вступления в брак имеют своим последствием более частые добрачные половые сношения известных лиц и классов, так уже теоретически можно сказать, что ввиду преобладания браков по расчету должны расширяться внебрачные половые сношения также и лиц женатых и замужних.

Иначе как теоретически, правда, невозможно обследовать этот вопрос. Можно только выяснить внешние формы этого внебрачного полового общения, но они косвенно ставят вне сомнения и самый факт.

Нетрудно обосновать мысль, что большинство браков по расчету должны рано или поздно привести к обоюдной неверности. Не только душевная, но даже просто эротическая гармония двух людей разного пола — это одна из самых сложных проблем. В основной своей массе мужчины не реагируют в половом отношении на любую женщину и во всяком случае не реагируют на любую женщину продолжительное время. В молодости мужчина еще находится в таком состоянии, что если его и не возбуждает каждая юбка, то, несомненно, очень многие. В известном же возрасте большинство из них уже относится к этому иначе. Но даже если мужчина и сохраняет свою физическую способность по отношению к каждой женщине, то одно это играет здесь все же лишь самую незначительную роль.

Все сказанное приложимо и к женщине, как это не покажется на первый взгляд странным. Она тоже до известной степени неодинаково реагирует в половом отношении на любого мужчину.

Тысячи женщин, считающихся холодными и равнодушными в о6щении с мужем, становятся в объятиях другого мужчины

293

настоящим вулканом. В половом отношении мужчина и женщина всегда думают найти – сознательно или бессознательно – грандиозный заключительный аккорд, мечтают – сознательно или бессознательно – раствориться без остатка один в другом. Эта мечта и эта тоска остаются, однако, во всех упомянутых случаях неудовлетворенными, следствием чего становится разочарование супругов. Постоянная неудовлетворенность в браке приводит, естественно, неизбежно к желанию испытать это великое событие в объятиях другого или другой. Поэтому обе стороны ищут постоянно, если так можно выразиться, спасителя. А такое стремление с точки зрения морали, ставящей вечные права человека выше искусственных установлений, если не вполне законно, то во всяком случае вполне понятно.

И уже одно это делает в обществе, где преобладает брак по расчету, адюльтер явлением постоянным и всеобщим.

294

Сюда необходимо присоединить еще целый ряд других моментов, коренящихся в недрах нашего времени, располагающих то одну, то другую сторону к неверности.

Наиболее важные из них — это огромная трата нервной силы, постоянная гипертрофия нервной системы, неизбежные в эпоху крупнокапиталистической культуры. Гипертрофия нервов побуждает главным образом многих мужчин разряжать ее в половых сношениях, действующих на натянутые нервы отчасти как наркоз, отчасти как возбуждающее средство. В браке они находят только до известной степени удовлетворение этих потребностей и поэтому ищут его вне брака. Впрочем, многие мужчины стараются достигнуть этой цели и в браке, а именно тем, что превращают собственную жену в кокотку, как мы уже выяснили, говоря о сексуальном воспитании. Уже по одной этой причине жена-кокотка ныне во всех странах явление массовое.

Чаще всего встречается, естественно, "кокотка в костюме почтенной супруги" в имущих классах, так как здесь налицо условия, позволяющие жене войти в роль простого объекта наслаждения.

А это как нельзя более подготовляет почву для частой неверности этих женщин, так как жена-кокотка очень скоро, как уже говорилось, становится интимной подругой и других мужчин; недаром же разнообразие — один из существенных пунктов в программе каждой кокотки. Начинается с разнообразия в наслаждении, а отсюда скоро родится сама собой и жажда разнообразить предметы наслаждения.

Внебрачному половому общению женщины способствует в еще большей степени то обстоятельство, что изнуряющее нервы стремление мужчины к приобретению делает его уже в среднем возрасте или совсем неспособным или же малоспособным к отправлению половой функции. Конечно, и раньше существовали мужчины импотентные или преждевременно состарившиеся. Массовым же это явление стало — а таково оно, безусловно, в наше время — только в век электричества, в век капитализма с его лихорадочным темпом жизни.

Достаточно красноречивым комментарием могут служить газетные объявления с их восхвалением всевозможных средств против преждевременного истощения мужчин, как принято деликатно выражаться.

Совершенно естественно, что и в данном случае речь идет главным образом об имущих классах и об интеллигенции. Умственное переутомление подтачивает сексуальность мужчин в гораздо большей степени, чем тяжелый физический труд. Вспомните, какой огромной затраты нервной силы требует в настоящее время торговая деятельность коммерсантов, промышленная де-

295

ятельность техников, работа чиновников, служащих на почте железной дороге и т. д. Такие требования никогда не предъявлялись даже отдаленно к отдельной личности, и притом к массе отдельных личностей в эпохи, предшествовавшие развитию крупной индустрии. Не было еще в истории времени, которое требовало бы такой концентрации работы, такой ответственности и, главным образом, такого лихорадочного темпа труда, которое давало бы так мало отдыха, так мало позволяло бы собраться с силами, как эпоха, в которую человечество вступило пятьдесят лет назад.

Раньше человеку в год не приходилось столько работать, как теперь в какие-нибудь два или три месяца, а если такие факты и встречались, то они были не более как чисто индивидуальными явлениями. Что подобное положение вещей толкает женщин этих кругов и слоев, обойденных в удовлетворении своих половых потребностей, постоянно искать удовлетворение во внебрачных связях, понятно само собой и не нуждается в доказательстве. Если же принять во внимание обусловленное экономическим положением этих классов и слоев настроение женщин, то их сильно выраженное стремление вознаградить себя внебрачными связями приобретает уже прямо характер стихийной неизбежности.

Между тем как мужья переутомлены работой, жены решительно ничего не делают. Собственность позволяет им в большинстве случаев вести самый комфортабельный образ жизни. За детьми смотрит прислуга, за хозяйством смотрит прислуга, — словом, все делается наемными, оплачиваемыми людьми. Умственные и физические привычки этих женщин обычно таковы, что превращают их в пассивно наслаждающихся жизнью паразитов, а это, естественно, особенно располагает к половой деятельности.

Одна писательница рисует такой портрет монденки:

"У нее одна только цель в жизни: быть красивой и сохранить свою красоту. Спокойствие и удобства помогают ей в этом. Она встает поздно, берет ванну, облекается в идущий к лицу утренний капот и садится пить кофе, когда муж уже давно на службе, а дети — в школе. Появляется парикмахер и т. д.".

Так продолжается программа дня. Накопившаяся под влиянием обильной вкусной пищи, спокойной жизни, возбуждения театром, романами и искусством способность к чувственному наслаждению не находит себе противовеса в работе, так как эти женщины лишь изредка являются сотрудницами мужей и все, что они делают, не более как игра, простое времяпрепровождение. В результате если у мужа слишком мало эротического желания, то у жены его слишком много. Из такого ненормального положе-

296

ния нет. естественно, другого выхода, как слишком частая неверность жены и — как уже упомянуто — более чем частая снисходительность мужа. Пусть многие из таких "находящихся в пренебрежении" жен ограничиваются одним только флиртом, пусть есть и такие, которые сохраняют благодаря развитому чувству самообладания, нежной любви или холодному темпераменту физическую верность мужу, — обе эти группы составляют, однако, несомненно, меньшинство.

В средних классах, а также в пролетариате супружеская верность и отдаленно не подвержена таким опасностям. Уже по одной той причине, что здесь, где приходится страшно работать для поддержания жизни, люди в короткое свободное время совершенно отупели и обессилены. Но и в этой среде супружеской верности грозят в настоящее время большие опасности, чем прежде. Обычно как на главную причину этого явления указывают на то, что для этого теперь чаще, чем прежде, представляется удобный случай. Это, конечно, весьма существенная причина. Однако более существенная причина — разрушение капитализмом семейной жизни.

Если два человека бывают вместе всего несколько жалких часов, если один из них, а порою и оба, находятся в эти немногие часы в состоянии крайней истощенности, то их души уже не могут звучать так созвучно, чтобы действовать друг на друга со все новой возбуждающей силой. Сюда присоединяется еще то обстоятельство, что в рабочей среде, где расчет при вступлении в брак играет сравнительно небольшую роль, его место так же часто занимает мимолетное половое возбуждение, сопровождаемое, конечно, вышеупомянутым категорическим императивом, побуждающим рабочего вступать в брак. А половое возбуждение, не соединенное ни с какими сильными душевными переживаниями, очень скоро испаряется, а "привычка", часто у многих появляющаяся, служит лишь жалкой и недостаточной заменой. Это последнее замечание касается не только брака в пролетарской и мелкобуржуазной среде, но и вообще всякого брака. В среде мелкой  буржуазии и пролетариата  обоюдное равнодушие представляет потому более опасное явление, что здесь ни мужчина, ни женщина не в состоянии сделать из половой любви нечто больше, чем простой животный акт.

Выше было сказано, что иллюстрировать фактами можно собственно одни только формы внебрачного полового общения. В этом отношении буржуазный век отличается, надо признаться, весьма разительно от эпохи абсолютизма. Само собой понятно, то эти новые формы также продиктованы законом нравственного лицемерия. Это последнее уже не позволяет замужней женщине иметь официального любовника, который ежедневно явля-

297

ется к ней с визитом или карета которого стоит по целым часам перед ее домом, как обращенный ко всему свету демонстративный плакат, как то было в эпоху старого режима. Нравственное лицемерие уже не разрешает замужней женщине иметь около себя всегда и повсюду чичисбея, cavaliere servénte (верного рыцаря.

— Ред.) и т. д.

Лишен и муж ныне права иметь официально рядом с женой метрессу, открыто содержать других женщин, даже ухаживать слишком открыто за другими женщинами. Холостой не имеет права жить в конкубинате и т. д.

И, однако, по вышеизложенным причинам все это случается на каждом шагу. Неверность супругов стала, как мы видим, общераспространенным фактом. Даже и в тех странах, разумеется, где с внешней стороны царят самые корректные формы. В одном фельетоне в газете "Frankfurter Zeitung" (2 мая 1910 г.) писатель Гутман, полунемец-полуангличанин, говорит об английской pruderie (показная стыдливость. — Ред.):

"В Англии законы нравственности нарушаются так же, как во всех остальных странах, где царит такой же водоворот жизни. Но уважение к общественной морали так прочно засело в англичанине, что вне среды знатных жуиров никто не желает прослыть беспутным".

И дальше:

"Многие англичане обвиняют на этом основании нацию в моральном лицемерии. Один писатель по социально-политическим вопросам, которого я недавно встретил в клубе, сказал мне: "Посмотрите на всех сидящих здесь мужчин. Быть может, ни один из них не сохраняет верности жене, но перед другими он будет делать вид, что верен ей, а другие прекрасно знают, какая цена подобной респектабельности".

Ничто не отражает так хорошо принципиальную, происшедшую во внешних формах этого явления перемену, как искусство, серьезное и сатирическое. Ни неверная жена, ни неверный муж ныне уже не прославляются, как герои, а неверность уже не восхваляется, как десерт за супружеским обедом.

О явно выраженных галантных произведениях литературы и живописи мы здесь не говорим. Неверность изображается теперь просто как факт в его внешнем проявлении и, кроме того, обосновывается индивидуальными или социальными причинами. Если же сатирик тем не менее издевается над обманутым мужем, то по совсем иной причине, чем в XVIII в., да и обнаруживается в таких случаях скорее цинизм самого обвинителя. Эта нотка была совершенно чужда сатире эпохи абсолютизма.

Среди современных изобразителей незаконных любовных связей выдаются в особенности элегантный и галантный Альбер

298

Гильом и безжалостный циник Ж. Л. Форен. Произведения обоих этих французских художников — важнейший и потому незаменимый комментарий к истории современных нравов. Гильом показывает только элегантность "порока", его пикантность, то, что в нем действует соблазняюще на вкус современного человека. А в этой области нет ни единой подробности, которую он обошел бы молчанием: от удовольствия быть зрителем того, как элегантная дама под воротами приводит в порядок подвязку, и до того момента, когда она в спальне разыгрывает олицетворение стыдливости. Будуар, театр, бальный зал — все те места, где любовь появляется в одежде элегантности, проходят мимо зрителя, весь монденный свет с его сверкающим соблазнительным блеском.

Форен — прямая противоположность Гильому. Безжалостно снимает он с любви все пышные фразы, выставляя напоказ истинную сущность этих отношений, их неискренность, их лицемерие, лежащий в их основе обман, — словом, рисуя вещи, как они есть на самом деле. Репертуар Форена поэтому, быть может, еще шире, чем репертуар Гильома, и охватывает он в большей степени, чем у последнего, область незаконных любовных отношений. Форен написал в красках до известной степени всю историю лжи в любви и, во всяком случае, наиболее выдающуюся историю этого вопроса.

Наряду с Гильомом и Фореном необходимо указать еще на целый ряд других рисовальщиков-карикатуристов, посвятивших себя изображению современных публичных и частных нравов, как-то: Бак, Каранд'аш, Гейдбринк, Легран, Люпель, Резничек, Тени, Видгопф и Вильетт... Перечисленные художники — наиболее выдающиеся, и потому их произведения приводятся нами чаще всего как пластический комментарий к излагаемым фактам.

Супружеская верность замужней женщины подвержена ныне такой же, если только не большей, опасности, чем прежде. Нет такой мало-мальски хорошенькой женщины, которой не делались бы из года в год незаконные предложения любви. И притом с первого же дня ее замужества. До ее слуха с первого же дня доносится, и постоянно вновь доносится, мелодия на словах: Vous me plaisez, vous parler a mes sens, venez partager mon lit ou me, flites partager le vorte jusqu'a ce que ma frautaisie soit eta inte" *. Эта мелодия звучит иногда отчетливо, иногда завуалированно. С этим предложением обращаются к ней ее друзья, приятели мужа, кузены, шурины, случайные знакомые. И не только они одни. В современном большом городе ныне множество чужих

* "Вы доставляете   мне   удовольствие,   говоря  о   моих   чувствах,   давайте разделим вашу кровать до тех пор, пока моя фантазия не будет удовлетворена". Ред.

299

и посторонних осмеливается обращаться к ней на каждом шагу с подобным предложением. Раньше страстно желанным поводом к сближению с женщиной служили или предложение зонтика во время внезапно разразившегося дождя, или возвращение потерянного предмета. В настоящее время большинство ищущих приключений мужчин уже не выжидает таких более или менее подходящих случаев, чтобы сделать женщине самые дерзкие предложения. В трамвае, в вагоне железной дороги, в уличной толпе, в кафе, в магазине — словом, всюду может она услышать слова: "Можно вас проводить?", "Я выйду с вами!", "Вы мне очень нравитесь", "Буду вас ждать на углу".

Все это еще наиболее приличные формы, в которых делаются подобные предложения. Ибо ныне считается обычным явлением, если порядочная женщина подвергается самым грубо циничным приставаниям. Успех многих мужчин объясняет, правда, в достаточной степени, почему подобные дерзкие предложения так часты. Один знаток этого вопроса делает из своих собственных наблюдений следующий вывод:

"Из десяти порядочных женщин, которым вы подмигнете на улице, в трамвае или в магазине или с которыми вы прямо вступите в разговор, только две будут искренно возмущены, три останутся равнодушными, так как привыкли к подобным предложениям, все же остальные будут польщены, вступят одни сейчас же, другие после некоторого колебания в разговор, позволят вам пригласить их покататься или выпить кофе туда, "где можно уютно поболтать", и по крайней мере две согласятся последовать за вами в тихий уголок, где в самом деле можно поболтать на досуге... Этим уголком окажутся, конечно, меблированные комнаты. Чтобы постоянно или несколько раз получить отказ, мужчина должен быть уж очень неловким".

Разнообразные причины объясняют нам, почему подобные предложения и в наше время делаются преимущественно замужним и порядочным женщинам. Многие мужчины стали в делах любви очень требовательными. Знакомство с проститутками уже не удовлетворяет их, так как носит слишком деловой характер. Ими довольствуется только человек нетребовательный или же изголодавшийся. Гораздо приятнее во всех отношениях общение с мещаночкой или вообще с так называемыми порядочными женщинами. Уже само вступление здесь интереснее. С замужней женщиной из средней или высшей буржуазии можно — особенно в большом городе — всюду показаться, не компрометируя себя, не бросаясь даже в глаза, что невозможно, конечно, с профессиональной проституткой. С ней можно пойти в кафе, в театр или цирк, с ней можно гулять, путешествовать, заниматься спортом и т. д.

300

Интереснее и дальнейшее развитие связи с порядочной женщиной. Так как порядочная женщина отдается — по крайней мере, официально — всегда только по любви, то мужчина найдет у нее более интенсивные наслаждения, чем у проститутки. Важно и то, что половое общение с замужней женщиной не грозит болезнью. В "Крейцеровой сонате" Толстой влагает в уста героя следующие слова:

"Брат Трухачевского, я помню, раз на вопрос о том, посещает ли он публичные дома, сказал, что порядочный человек не станет ходить туда, где можно заболеть, да и грязно и гадко, когда всегда можно найти порядочную женщину".

Подобная вера, впрочем, не более как иллюзия. И в особенности, если речь идет о дамах буржуазии. Директор большой и известной женской клиники в Берлине, где лечатся и принимаются только дамы из богатой буржуазии, сообщил нам, что, по его мнению, нигде так не велика опасность заразиться, как именно от так называемых порядочных дам богатого бюргерства. Потому, конечно, что многое множество этих дам заразилось от супругов, причем в большинстве случаев те ничего не подозревают. По словам этого врача, в рабочей среде гораздо меньше жен с половыми болезнями, так как здесь мужчины до брака реже имеют дело с проститутками. Все эти дамы заражают, конечно, и своих любовников, если флирт с ними доходит до последней границы.

Если замужняя женщина может, следовательно, поспорить с профессиональной проституткой, то ей должна уступить первенство и незамужняя женщина. Если девушка отдается мужчине, то она в огромном большинстве случаев думает выйти за него замуж. Для нее главное не любовь, а брак. По этой причине мужчина, которому важно только наслаждение, предпочтет девушке замужнюю. Эротическое удовольствие, получаемое им от замужней, для него заманчивее еще и потому, что он может не бояться беременности. Если замужняя женщина, с которой мужчина находится в тайной связи, становится беременной, то ее беременность относится за счет мужа. Наконец, последняя причина, почему мужчина предпочитает сходиться с замужними, заключается в том, что связь с ней часто, хотя и не всегда — как мы уже знаем и скоро узнаем еще подробнее, — самая дешевая из всех.

Этим постоянно грозящим опасностям, окружающим со всех сторон мало-мальски хорошенькую женщину, многие и многие не в силах противостоять. И опять-таки по самым разнообразным причинам. Наиболее распространенная из них, несомненно, неудовлетворенность женщины в браке. Об этом уже было говорено. Здесь необходимо указать еще на одно обстоятельство,

301

потому что оно также одно из наиболее важных, а именно что женщина в половом отношении если не требовательнее, то во всяком случае неутомимее мужчины. Это физиологическое отличие уже само по себе делает для множества замужних женщин, в особенности праздных, тайного любовника предметом по меньшей мере затаенной мечты.

Подобные затаенные мечты живут, однако, не только в сердце "испорченной столичной дамы", но и в сердце провинциалки. И в самом деле: каждую неделю приезжают провинциалки, являющиеся дома олицетворениями порядочности, в большой город со страстным желанием пережить галантное приключение.

Замужняя женщина, с которой муж обращается, как с кокоткой, поддается этому соблазну, естественно, быстрее всякой другой, как уже было выше сказано. Необходимо еще подчеркнуть тот факт, что в настоящее время многие женщины могут свободно сами искать такие случаи потому, что имеют на то разрешение самих мужей. Тысячи получают молчаливое, а многие и чаще, чем обычно думают, открыто выраженное согласие мужей. Друг дома, удовлетворяющий любовный голод супруги, ныне для многих мужей скорее желанный спаситель, освобождающий их от тягости всегда брюзжащей, сексуально неудовлетворенной жены, чем смертельно ненавидимый соперник. Если же он не желанный спаситель, то часто во всяком случае терпимый соперник.

Бывает, однако, и так, что друг дома официально признан, как таковой, мужем. Не только все больше мужей находят в себе мужество сказать своим неудовлетворенным женам: "Разрешаю тебе иметь любовника, без которого ты не можешь обойтись!" — или же предоставляют им то же право, которое они присвоили себе, — часто жена, находящаяся в половых сношениях с другими мужчинами, действует на мужа сильнее почтенной и целомудренной супруги. Многие мужья сами поэтому приводят к жене любовника и сами устраивают так, чтобы его и ее друзья достигли всеми одинаково желанной цели. Жене в таких случаях обычно ставится одно только условие — чтобы она не очутилась в "таком" положении.

Последняя существенно важная причина роста случаев мимолетной или регулярной неверности замужних женщин — все увеличивающаяся жажда роскоши. Об Англии конца XVIII в. писатель Гюттнер говорил:

"Вот уже несколько лет я поставил своей целью выяснить причины частых процессов, вызванных прелюбодеянием, и я нашел, что из пяти жен, разведенных с мужьями, по крайней мере трое впадают в искушение пожертвовать золоту соблазнителя то, чего бы он никогда не добился своими личными качествами, из

302

пюбви к роскоши и из-за отсутствия средств для удовлетворения этой потребности".

Ныне жажда роскоши так велика, как никогда раньше, и потому она и приводит к аналогичным последствиям. "Жить, как того требует положение", то есть одеваться и жить так же элегантно, как это принято в общественной среде, к которой принадлежишь, - эта задача становится для многих и многих семейств все более сложной. Если необходимость решить ее побуждает мужчин ныне к рискованным спекуляциям, то, быть может, в еще большей степени побуждает она женщин эксплуатировать свою любовь, на которую имеется такой спрос. Невозможность удовлетворять общественным требованиям ложится особенной тяжестью именно на жену, так как часто муж не только не может, но и не хочет идти навстречу ее повышенной потребности в роскоши. Отказываться же приходится ей, конечно, прежде всего от множества мелких желаний и потребностей, являющихся в глазах многих одной из главных предпосылок счастливой жизни: от драгоценного украшения, новой шляпы, шали, нового платья, билета в театр и т. д.

При таких условиях что может быть естественнее для мало-мальски хорошенькой и не страдающей особенной щепетильностью женщины, как не мысль получить все это в подарок от друга? В своей книге, посвященной Второй империи во Франции, К. Пельтан так характеризует этот женский тип:

"Взгляните на эту молодую красивую женщину, покоящуюся в кресле, как статуя скорби! Безмолвные слезы текут по ее щекам, а от ее судорожного рыдания поднимаются и опускаются на ее груди сверкающие бриллианты подобно тому, как волна отражает на своей поверхности тысячекратно преломленный свет звезд! Почему плачет она, почему она так бледна и так взволнованна? Похитила ли смерть ее ребенка? Поглотила ли биржевая спекуляция все ее состояние? О нет! Просто муж не захотел ей купить украшение у Фромана Мориса, и в этот час унижения она вспоминает знакомую даму, которая может истратить десять тысяч Франков на головной убор. Она вздыхает, дрожит всеми фибрами своего существа. Но она получит украшение, о котором так мечтает! Она поклялась! Весь вопрос только в том, кто заплатит за него?"

В первый раз оплачивают счет поцелуем. Потом тем, что не очень возмущаются назойливостью друга, а под конец ему разрешается и визит, когда мужа нет, а то соглашаются и посетить его в его холостяцкой квартире, как на картине Биссона "Первое rendez-vous".

Таким путем покрываются не только маленькие, но и большие расходы. Таким путем можно содержать требовательного

303

любовника, у которого дорогостоящие привычки и который постоянно в денежных затруднениях; таким путем удовлетворяется собственная жажда роскоши; таким путем поддерживается даже из года в год бюджет многочисленных больших хозяйств. Что мы не преувеличиваем, что здесь речь идет не об отдельных случаях, а о массовом явлении, неопровержимо доказывает уже описанный в первой главе институт так называемых maisons de rendez-vous, главная цель которых в том и заключается, чтобы позволить "порядочным" замужним дамам быстро и успешно делать подобные "дела".

Так как эти maisons de rendez-vous, несомненно, чрезвычайно характерный показатель современной частной и общественной нравственности, то необходимо сделать еще несколько добавлений к сказанному о них в первой главе. Мы воспользуемся для этого чрезвычайно богатым материалом, собранным Морисом Тальмейром в его книге "Конец одного общества".

Эти дома свиданий расположены обыкновенно вблизи больших магазинов. Это дает дамам возможность незаметно войти. Дама официально идет в магазин и покидает его с противоположного выхода. С внешней стороны дом ничем особенным не отличается. Можно приходить и уходить, никому не бросаясь в глаза. Вот что говорится об этом пункте:

"На фасаде дома нет никаких признаков позорного ремесла. Ничем он не бросается в глаза. Дом как дом, куда (по мнению полиции) всяк, мужчина и женщина, могут войти, не компрометируя себя. Отличаясь элегантной внешностью, расположенный обычно в красивой части города, на одной из лучших улиц, такой дом похож на один из более богатых домов, где сдаются квартиры, или на барский дом.

Вы не проживете в плохой обстановке без того, чтобы этого не заметить. Но вы можете десять лет подряд жить бок о бок с домом свиданий и не будете об этом даже подозревать.

Таинственные карточки — впрочем, ныне они уже лишены своей таинственности — приглашают вас прислать для выставки "художественные предметы". Посылка таких карточек теперь считается, впрочем, уже избитым средством, и заведующая хорошим maison de rendez-vous уже не пользуется ныне такими грубыми двусмысленностями. Она пришлет вам, даже не зная вас, гораздо более простое приглашение: "Г-жа Z. приглашает на такой-то день — в такой-то час... на чашку чая". Она дает даже настоящие soirees (вечеринки. — Ред.), на которые приглашает всех, занимающих видное общественное положение, бывших префектов и генералов в отставке. Иногда она действует и более открыто, чтобы не слишком сузить поле своей коммерческой деятельности, обращаясь к вам с просьбой "удостоить ее салон

304       

вашим присутствием", стараясь, по мере возможности, выдержать тон или же выбирая вежливо деловой стиль".

Вызывают полное доверие и заведующие этими домами свиданий, так что никому не придет в голову относиться к ним с предубеждением. Современная сводня этого типа всегда элегантная дама, знакомство с которой не скомпрометирует ни мужчин, ни дам, прибегающих к ее услугам. Тальмейр рисует следующий портрет заведующей подобным учреждением:

"Мы находимся у Ж. Это все еще довольно молодая женщина со смуглым цветом лица, вся утопающая в кружевах. Она находится в маленьком салоне, богато украшенном портретами, коврами, диванами, подушками Liberty. Co вкусом расставленные лампочки распространяют матовый свет. Я в первую минуту поражен уверенной ловкостью, с которой она принимает меня и моего гида. Передо мною женщина, которой соблюдение светского лоска не представляет никакой трудности. Она ведет себя не подобострастно, не вульгарно. Ничто в ней не действует отталкивающе.

Жестом руки приглашает она нас сесть и сама опускается в кресло. Несмотря на все, что мне говорили, я все-таки думал найти женщину, которая будет смущена моим намерением. Ничего подобного. Она нисколько не была удивлена, и по ее лицу я мог даже понять, что я не первый, обнаруживающий социологический интерес к руководимому ею дому".

О среднем числе замужних женщин, пользующихся услугами таких домов, осведомляют следующие ответы заведующих:

"Много ли замужних?.. Конечно, очень много! У меня бывает около пятидесяти, среди них около пятнадцати дам света".

Еще характернее следующий ответ:

"Вы спрашиваете о замужних женщинах? Их слишком много". — "Как слишком много?" — "Да, слишком много". И, обратившись к вошедшей г-же А., она заметила: "Не правда ли, их у нас слишком много!" — "О да!" — ответила та, улыбаясь. "Ох уж эти замужние дамы!" — "Скажите, а в каком соотношении они находятся к незамужним?" — "В каком соотношении? Они составляют более четвертой части. Я теперь занята тем, что отваживаю дам из порядочного общества. В настоящее время они все хотят разыгрывать кокоток, как все они разыгрывают салонную комедию".

О значительном проценте дам из хорошего и лучшего общества заведующий парижским сыскным отделением дал следующие сведения:

"Вы только что говорили о полицейском сыске, и я могу вам рассказать об обыске в одном доме, даже не перворазрядном, где комиссар нашел жену одного консула. Трудно представить себе,

305

какое изумление охватило бы публику, если бы она узнала все грешки иных носителей имен, на которых, по-видимому, нет и тени подозрения. К счастью, эти имена навсегда останутся тайной, но вы и не представите себе, какие вещи вы узнали бы если бы в один прекрасный день разоблачить эти тайны".

Все снова слышим мы утверждение, что замужние дамы приходят в такие дома прежде всего ради заработка.

"Заведующая сообщила нам, что эти замужние дамы имеют одну только страсть, а именно деньги, и что они требуют от мужского "персонала" только хороших манер, пристойного поведения и некоторого умения вести беседу".

Для историка нравов большой интерес представляет также вопрос: как находят эти дамы подобные дома? И прежде всего, конечно, те многие женщины, которые ежедневно предлагают свои услуги по части любви. Разумеется, не случайность наталкивает их. Многочисленные женщины сами ищут дорогу туда и находят немало лиц, помогающих им в этом. В большинстве случаев адрес дает близкая подруга. Но не только она указывает на этот исход и дает адрес, часто знают его и мужчины их круга, будучи сами клиентами этих учреждений. Иногда это делает и способный на самопожертвование любовник, которому надоело тратить на свою связь так много денег или которому "хотелось бы помочь любимой женщине выйти навсегда из вечных денежных затруднений", что сам он сделать не в состоянии.

Всеми этими людьми еще не исчерпан, однако, список тех, кто помогает замужней женщине найти дорогу в дом свиданий. Не только подруга, не только расположенный друг, не только готовый к самопожертвованию любовник, но иногда и супруг посылает туда свою хорошенькую молодую жену или даже сам вводит ее в такой дом. Вот доказательство:

"Что скажете вы, если я вам сообщу, что сейчас у меня бывает дама, которую прислал ее собственный муж..." — "Женатый сутенер, стало быть!" — "О, нисколько!.. Ничего подобного или по крайней мере не в обычном смысле этого слова. Женатый сутенер занимается вымогательством и живет этим. Тот, о котором идет речь, не нуждается в этом, он сам занимает видный пост". — "Чем же он занимается?" — "Он архитектор! И притом хорошо поставленный. У него есть свое бюро, есть клиенты, есть служащие. Он в самом деле занятый своим делом архитектор. И все-таки он послал свою жену сюда! Он просто снисходительный муж, которому его снисходительность выгодна и который предпочитает дома свиданий, чтобы не возиться с любовниками. Словом, дом свиданий для мужа — тот же этап, до которого уже дошла жена. Жена, у которой раньше были один или несколько любовников, променяла их теперь на дом свиданий. В таком же

306

положении находится муж: если раньше он должен был закрывать глаза на одного или нескольких любовников, то теперь ему приходится закрывать глаза на "дела" жены. Если я только не ошибаюсь, таких мужей гораздо больше, чем обыкновенно думают. Что раньше казалось непристойным, ныне считается дозволенным. Это называется эволюцией!"

Что это не исключительные явления, видно из сообщения, сделанного другой заведующей на вопрос о мужских клиентах подобных домов. А это сообщение рисует положение вещей даже еще в гораздо более чудовищном виде.

"На вопрос, какие мужчины посещают ее дом, заведующая ответила: "Молодые люди из хорошей семьи и много иностранцев. В Англии недавно эти дома свиданий были закрыты, и с тех пор многие английские аристократы, лорды и члены парламента приезжают сюда. Самое путешествие они предпринимают исключительно ради этой цели. Что же касается молодых людей, то они желают иметь любовниц, а некоторые также жену, так как их семья разорена!" — "Жену, чтобы жениться!" — "Да, конечно!" — "Ради чего же?" — "Чтобы иметь доходы!" — "Это правда?" — "Сущая правда!" — "И часто это бывает?" — "Не очень часто, но все же бывает!"

Итак: в настоящее время есть и браки, построенные на таком "деловом" базисе!

Все эти данные касаются современного Парижа, и пока для других стран у нас нет таких же исчерпывающих и убедительных сведений. Было бы, однако, неправильно делать отсюда вывод, что в других странах нет таких своднических учреждений. Подобные учреждения, несомненно, существуют ныне incognito (тайно. — Ред.) во всех крупных городах. И везде царят те же методы и те же внешние формы. Немолодая дама содержит пансион - самая простая и самая удобная вывеска, — или у нее салон, где друзья дома могут найти в любое время случай познакомиться с хорошенькими женами-мещанками, с которыми можно "приятно и свободно провести время". Обычно это женщины, находящиеся в данный момент в затруднительном денежном положении и потому вынужденные найти "человеколюбца", который помог бы им выпутаться. А такие "человеколюбцы" и есть обыкновенно посетители-мужчины.

Часто подобные заведения скрываются также под маской брачных бюро, В таких случаях доставляется знакомство с так называемыми молодыми вдовами. Довольно богатый материал для характеристики подобных учреждений содержится в полицейских актах всех более или менее крупных городов. И, однако, власти вмешиваются лишь в самых исключительных случаях. Уже по одному тому, что даже если бы полиция имела сведения

307

 

о деятельности такой сводни, ей было бы часто чрезвычайно трудно доказать, что старая дама занимается этой профессией, а хорошенькие молодые женщины, навещающие ее раз или два раза в неделю, повинны в профессиональном разврате. С другой стороны, полиция никогда не чувствует потребности компрометировать богатых и пользующихся известностью лиц.

Если тем не менее дело иногда доходит до процесса, то обычно лишь после публичного скандала. Но и тогда стараются затушевать как можно больше подробностей. Иногда, правда, против желания властей, но иногда и с их молчаливого согласия! "Общественные интересы не заставляют вмешаться в данный случай" — так приблизительно гласит соответствующая формула на всех языках, которой или отклоняются сделанные доносы, или прекращается уже начатое расследование.

Необходимо в заключение заметить, что было бы, безусловно, неправильно усматривать в этих домах свиданий исключительно современное учреждение. Современна лишь их организация в таком крупном масштабе.

Здесь, впрочем, не мешает указать и на бесчисленные случаи, когда замужние женщины оплачивают своей любовью повышение мужа на службе, обеспечение своего собственного или его положения или когда артистка отдается, чтобы получить эффектную роль или добиться благоприятной рецензии.

После всего сказанного как бы сам собою всплывает вопрос: какой вывод необходимо сделать относительно большей или меньшей склонности женщины по сравнению с мужчинами к адюльтеру в век господства буржуазии? Ответ должен был бы гласить: замужние женщины так же часто неверны, как и мужья, и во всяком случае в средних слоях неверность ныне более частое явление, чем в прежние эпохи. Прево вкладывает в уста одного жуира слова:

"К нашим услугам всегда больше женщин, чем нужно... Все они так похожи друг на друга. Все они такие маленькие похотливые животные. Их целомудрие, их порядочность коренятся всегда только в боязни, что скажет свет, в тщеславии или в привычке... Их душа подобна тряпке, получающей свою окраску от мужчины. Только телом отличаются они друг от друга".

О женщинах эпохи от 50 до 70-х гг. прошлого века Альфонс Карр замечает:

"Если бы мужчины знали, как думают женщины, они были бы в десять раз более дерзкими, чем они теперь".

Многие говорят: это исключения. Циник ответит: "Нисколько! Не все женщины только находят спрос". А Шницлер утверждает: все мужчины и все женщины одинаково изменяют, и доказывает это в "Хороводе", где граф обманывает актрису,

308

риса - поэта, поэт — das süsse Mädel (сладкую девушку. — Ред.), эта последняя — мужа, муж — свою молодую жену, молодая жена — любовника, этот последний — горничную, а горничная - солдата или наоборот.

И еще другой вопрос всплывает здесь: каковы размеры неверности замужних женщин отдельных наций. Приведенные нами факты подтверждают на первый взгляд столь распространенное мнение, будто именно француженка есть истое олицетворение супружеской неверности, классическая представительница незаконных любовных связей вообще.

Это столь распространенное мнение объясняется тем, что - как прекрасно выясняет в своем этюде о Париже К. 3. Шмитт, один из лучших знатоков современных французских нравов, — обычно смешивают Францию с Парижем, и в частности — что также недопустимо — так называемую flâneuse (праздношатающуюся. — Ред.) парижских бульваров с парижанкой.

"Мне думается, — говорит он, — что во Франции женская добродетель не хуже и не лучше, чем в других странах. Разумеется, не следует сопоставлять Париж с каким-нибудь провинциальным гнездом. Но сравните парижанку с англичанкой из Лондона, с венкой, с жительницей Берлина, и я убежден, что парижанка ни в каком отношении не окажется ниже их. Сравните женщину из Бове, Шатодена или Пуатье с дамами из Аугсбурга, Линца или Гейльброна, и вы увидите, что различие между ними невелико. Большинство чужестранцев, посещающих Париж, провинциалы и то, что они принимают за безнравственность француженки, необходимо отнести просто за счет большого города. Прибавьте сюда еще то, что иностранец имеет возможность познакомиться только с такими француженками, которых можно увидеть в публичных местах: с мельничихами из Moulin rouge, с садовницами из Jardin de Paris, с танцовщицами из Ball Buillier и с бульварными девицами. Что эти дамы, существующие любовью, не лучше своей репутации и не лучше своих иностранных товарок, понятно само собой. А когда потом чужестранец видит, что все дамы, с которыми он встречается на улице, одеты так же ярко, как жрицы Венеры, то он смешивает всех в одну кучу и возвращается на родину с чувством удовлетворения, что мы — дикари лучше и добродетельнее".

Но и Шмитт не прав. На самом деле все наоборот. Француженка в массе отличается в этом отношении даже чрезвычайно выгодно от женщин других наций. Дело в том, что в таких вопросах — как уже было выяснено во вступительной главе первого тома — решающую роль играет принадлежность не столько той или другой расе, сколько к тому или другому классу, то есть большая или меньшая разнузданность зависит от

309

экономического положения, воздвигающего или же устраняющего преграды для нравственности. Это не значит, конечно, что расовый темперамент не играет в таких вопросах никакой роли. Подобное утверждение было бы нелепостью. Более холодная кровь, естественно, прежде всего мешает переступать искусственные общественные постановления, подобно тому как горячая кровь служит первым стимулом пренебрегать ими.

Тем не менее специфическое экономическое положение играет в данном случае гораздо более важную роль. Оно или мешает, или же содействует как естественным склонностям, так и внешним стимулам. Только оно и создает поэтому типическую картину. А это специфическое экономическое положение обусловливает сравнительно более прочную супружескую верность француженки. Она во всяком случае лучше своей репутации. Дело в том, что Франция до сих пор еще преимущественно страна мелкобуржуазная. Крупная индустрия была до последних десятилетий мало развита, за исключением северных департаментов. У массы населения должны поэтому преобладать свойственные мещанству добродетели. А в мелкой буржуазии господствует больше, чем в других классах, супружеская верность, так как экономические предпосылки воздвигают здесь наивеличайшие преграды склонности к измене, и в особенности склонности к ней именно женщины (см. первый том нашей "Истории нравов").

Так как, с другой стороны, наименьшие сдерживающие неверность данные имеются в крупнобуржуазной среде, где к тому же, как мы видели, постоянно действуют причины, побуждающие к неверности, то отсюда следует, что если уж необходимо рассматривать вопрос по национальностям, то англичанка должна, наоборот, отличаться большей склонностью к неверности, чем француженка. И по-видимому, так оно и есть на самом деле.

По крайней мере ни в одну эпоху буржуазного века ни в какой другой стране неверность жен не была таким распространенным и открыто выражавшимся явлением, как в Англии в эпоху возникновения крупной буржуазии, следовательно, в период между последней четвертью XVIII в. и 30-ми гг. XIX столетия. Не то чтобы потом положение вещей изменилось, оно стало только более завуалированным, так как моральное лицемерие буржуазии с течением времени сделалось для буржуазии необходимым условием ее существования. В этот период совращение и похищение женщин были настолько обычными, что служили одним из главных мотивов сатиры.

Еще более убедительным доказательством в пользу всевозможных форм адюльтера в тогдашнем английском обществе можно считать частые разводы, имевшие место в эту эпоху. В своих "Британских анналах" Архенхольц писал (1796 г.):

310

"Никогда разводы не были в Англии таким частым явлением, как в настоящее время, благодаря чему значительно уменьшился позор, связанный раньше с процессами, вызванными прелюбодеянием. К этому роду безнравственных явлений стали относиться теперь очень снисходительно, так что в июле 1796 г. люди были свидетелями такого скандала: некто объявил в газетах об издании серии подобных процессов под заглавием "A general History of modern Gallantry" ("Всеобщая история современной галантности". — Ред.). На театральных афишках в маленьких городах часто красовались заглавия известных комедий: "How to get married", "The Wedding day", "The divorce" ("Как выйти замуж", "День свадьбы", "Развод". — Ред.).

Как мало изменилось все в эпоху господства буржуазии, доказывает современная бракоразводная статистика Америки.

В Соединенных Штатах в последние двадцать лет насчитывалось ровно миллион разводов, а в двух с половиной миллионах случаев суд отклонил иск о разводе. Само собой понятно, в этом не следует видеть доказательство только частой супружеской неверности. Рост числа разводов, в особенности ныне, скорее положительное, чем отрицательное явление. В нем ясно обнаруживается рост самостоятельности женщины, все более сознающей себя равноправным человеком. А это относится в особенности к Америке и Англии. В учащающихся случаях развода сказывается в крайнем случае разве только легкомыслие, с которым заключаются браки. Ведь для многих брак с самого начала пустая формула, к которой они прибегают, так как она представляет наиболее удобную возможность физического схождения. А когда это становится скучным или когда появляется желание сойтись с кем-нибудь другим, супруги просто разводятся. Или не прибегают даже к этому. Ибо нет другой страны, в которой двоеженство и даже троеженство были бы так распространены, как в Америке.

Приблизительно так же, как в Англии, обстояло дело во Франции, когда там вместе с победой Директории в 1797 г. власть перешла в руки крупной буржуазии. Один писатель эпохи Реставрации говорит о нравах Директории следующее:

Нравственная разнузданность, свобода нравов в самых разнообразных проявлениях — вот наиболее характерные черты парижского общества эпохи Директории. В "Moniteur" каждый День появлялось больше объявлений о разводах, чем о свадьбах. Бракосочетание было не более как прогулкой в мэрию, после чего каждый мог делать что хотел. После ужасов и трагедий гильотины женщина и физическая любовь были теми двумя силами, которые вместе управляли Францией. "Odore di femmina" ("Запах женщины". — Ред.) вытеснил запах крови. Из парламента, как парламент, дорога лежала через спальню".

311

 

Если о Германии подобное суждение можно произнести только теперь, то потому, что крупная буржуазия развивалась здесь медленно, лишь постепенно вырастая из мещанства, и потому час ее рождения не сопровождался здесь таким же переворотом, заставлявшим колебаться и шататься все унаследованные от прошлого воззрения. В Германии такое положение вещей могло быть только конечным результатом развития.

Несколько лет тому назад был опубликован ряд писем как доказательство легкомыслия, с которым "прусские придворные и аристократические круги, как и бюргерство, отнеслись к национальному несчастью 1807 г.". Прусский тайный советник фон Штегеман писал в 1807 г. жене о жизни в Мемеле, где тогда находились королевская семья и император Александр I:

"Пишу тебе снова под звуки музыки русского гвардейского оркестра... Твое предостережение, чтобы я щадил свое здоровье, так как из Кенигсберга прибыло сто хорошеньких девушек, заставило меня улыбнуться... Здесь ведут языческий образ жизни, быть может, потому, что перед ратушей стоит статуя античного бога, похожего на бога садов (Приапа)..."

В таком же духе писал несколько позже герцог Фридрих Гольштейн-Бек той же даме:

"Здесь (в Кенигсберге) в общем довольны французами в большей степени, чем думали. В особенности довольны ими дамы, более же всего горничные. Говорят, многие последовали за своими гостями и без священнического благословения. Одна девушка произвела такое впечатление на губернатора Савари, что тот хотел взять ее с собой и предложил родителям 20 тысяч талеров, а так как те потребовали 30 тысяч, то дело расстроилось. Как она, так и многие другие женщины и девушки всякого положения приглашались им (Савари) к себе и возвращались домой только на следующее утро... Не слышно, чтобы среди них нашлась вторая Лукреция * или чтобы отец, похожий на старика Галотти, кинжалом освободил дочь от угрожавшей ей опасности".

Приведенные письма подтверждают, что в указанных кругах царила всеобщая распущенность.

Для характеристики нравственного бесстыдства, господствовавшего в Париже, в особенности в эпоху Директории, имеется теперь чрезвычайно богатый материал, собранный с течением времени и постепенно опубликованный. Так, например, мы слышим, что к числу светских развлечений в доме Барра, одного из трех правителей Франции, принадлежало и такое, что Барра

* Лукреция — в римской истории образец добродетельной супруги. Будучи обесчещенной, покончила с собой. Ред.

313

вдруг исчезал совершенно бесцеремонно с одной из дам в соседней комнате и потом так же бесцеремонно появлялся в зале.

"Одна роялистка жаловалась, что Барра во время вечерних приемов иногда уходил с madame Тайен во внутренние покои, а потом снова появлялся с ней, обхватив рукой ее талию".

Мы слышим из достоверных источников, что устраиваемые тогда в светском обществе балы и празднества нередко кончались тем, что самые хорошенькие женщины соглашались танцевать совершенно обнаженными, что не составляло, впрочем, ни особенного труда, ни особенного различия, так как весь костюм исчерпывался, как мы знаем, часто одной только рубашкой. Мы слышим, далее, о таких балах, которые устраивались специально для этого, так что все участницы появлялись голыми. Подобные балы не имели, разумеется, ничего общего с так называемыми "праздниками красоты", так как они всегда завершались всеобщей оргией.

Аналогичные сведения имеются у нас и относительно буржуазной Англии. Нет такой формы массового разврата, которая не встречалась бы тогда. Самые дикие капризы имели и здесь своих типических представителей. Достаточно привести для примера следующий разговор Казановы с лордом Пемброком:

"На следующий день навестил меня лорд Пемброк. "God damn! * — воскликнул он. — И король живет не лучше в Сент-Джеймсе! Три квартиры, это уж слишком! Кто мешает вам принимать в верхних этажах женщин!" — "Милорд, именно об этом я и мечтаю. Может быть, вы знаете какую-нибудь хорошенькую женщину, которой можно было бы воспользоваться?" — "Я мог бы рекомендовать их вам десятками, да было бы неприлично, если бы вы получали остатки с моего стола из моих же рук!" — "Вы, стало быть, очень переменчивы?" — "Я никогда не мог иметь дважды одну и ту же женщину!" — "Вы женаты?" — "Это-то и приводит меня в бешенство. Впрочем, это мне нисколько не мешает вести образ жизни холостяка. Каждый день я имею дело с новым лицом. Приходится, конечно, много тратить, так как, обедая каждый день вне дома, как тут не разориться!"

В Лондоне часто основывались тогда богатыми жуирами так называемые "эротические клубы" для совместного разврата. На этот счет имеется такой богатый материал, что в своей книге "Geschlechtsleben in England" ("Половая жизнь в Англии". — Ред.) Е. Дюрен смог им наполнить целую пространную главу.

Имеются у нас аналогичные сведения и относительно мелкобуржуазной Германии. Мы узнаем, например, о массовых оргиях

* "Черт возьми!" (англ.). Ред.

314

виде балов, на которых танцевали голыми. В особенности из Берлина и Вены идут подобные сведения. Еще характернее для внутренней шаткости мелкобуржуазного быта то обстоятельство, что такой разврат царил не только в больших, но даже в провинциальных городах, что об этом все прекрасно знали и сотни существовали за счет неизбежных при этом своднических услуг. Один более чем классический пример может подтвердить это положение — бракоразводный процесс графини Софии Гацфельд с ее мужем графом Эдмундом Гацфельдом, разыгравшийся в 40-х и 50-х гг. в Дюссельдорфе.

Этот процесс получил мировую известность, так как он связан с именем Фердинанда Лассаля, ставшего защитником и спасителем этой угнетенной и гнусно оклеветанной мужем женщины.

Получить более точное представление о разоблаченных этим процессом гнусностях можно ныне только на основании написанного Лассалем иска о разводе, предъявленного им дюссельдорфскому ландгерихту (суду. — Ред.). Перед нами лежит как раз экземпляр этого прошения, занимающего 87 страниц in folio (большого формата. — Ред.) мелкой печати. Оно неизвестно более широким слоям публики и находилось тогда в руках только тех, кто принимал ближайшее в процессе участие, то есть в руках властей и членов семьи Гацфельд. Этот документ, к сожалению слишком пространный, чтобы привести его здесь хотя бы в выдержках, позволяет сделать следующий вывод: немного найдется других столь ценных для истории нравов документов, так ярко разоблачает он почти невероятную нравственную распущенность, царившую в этих кругах.

Нет такой формы разврата, которой не предавался бы граф Гацфельд, ни одна форма адюльтера не была для него слишком низкой, ни одна женщина не была от него в безопасности — ни камеристки жены, ни жены его друзей.

К его услугам постоянно находился целый штат своден и сводников. Каждая проезжавшая через Дюссельдорф проститутка приводилась в графский замок, а иногда и две сразу, которые и устраивались там на более или менее продолжительное время. Несколько проституток всегда жили во дворце. Во всех домах терпимости в Дюссельдорфе и Кельне не было, кажется, ни одной проститутки, с которой граф не имел бы сношений.

Женская прислуга нанималась в расчете, что она или пополнит графский гарем, или же будет исполнять своднические обязанности. Женатым людям давались места только в том случае, если жена изъявляла готовность в любой момент быть к услугам графа. Только на таких условиях отдавались в аренду и графские земли или возобновлялся договор с прежними арендаторами.

315

Самое характерное здесь то, что все это не было строго охраняемой тайной. Напротив, граф предавался такому разврату открыто на глазах у всех, бесцеремоннее же всего на глазах собственной жены. В ее присутствии ласкал он гостивших в замке женщин или наносил им ночные визиты, порой он даже насильно заставлял ее быть свидетельницей его свинских похождений. Приведем со слов Лассаля по крайней мере самый бесстыдный из этих актов насилия (с. 3):

"Графу Гацфельду принадлежит и будет принадлежать честь изобретения столь жестокого и неестественного оскорбления, до которого не додумались и полуживотные-дикари. В 1823 г. графиня Гацфельд разрешилась первым ребенком. Роды были очень тяжелые, врачи опасались за жизнь графини, ребенок был извлечен хирургическим путем и родился мертвым. Еще восемнадцать дней спустя жизнь графини находилась в опасности, и врачи не верили в ее выздоровление. В ночь после родов, когда молодая графиня извивалась в страшных муках, граф — пять свидетелей подтвердят это своими показаниями — вступил в половые сношения с графиней Нессельроде при полуоткрытых дверях. Боровшаяся со смертью молодая женщина видела это и громко и горько заплакала. Так были зверским поступком опозорены имя и образ человека".

Несмотря на все это, графиня, однако, должна была подчиняться похотливым желаниям мужа всегда, когда это ему приходило в голову, причем он требовал от нее исполнения всех тех отвратительных приемов, которым он научился от последней проститутки, "наслаждений, говорится в прошении Лассаля, порожденных в своей неестественности духом дома терпимости". Нет ничего удивительного, конечно, что граф несколько раз заражал жену самыми отвратительными болезнями.

Могут возразить, что граф Эдмунд Гацфельд был патологическим чудовищем и потому его гнусность и развращенность нетипичны для его класса. Если такое возражение и основательно, то оно нисколько не умаляет культурно-исторической ценности бракоразводного иска Лассаля. Ибо последний доказывает еще многое другое, а именно что сотни жителей деревни и города должны были обслуживать развратные капризы графа, если хотели существовать, и то, что вся феодальная родня, включая и братьев графини, палец о палец не ударили, чтобы вырвать несчастную женщину из когтей развратника, хотя они и знали обо всех его гнусностях, так как им о них сообщали. Граф Гацфельд мог открыто позволять себе самые отъявленные дебоши, мог совратить целую провинцию, и никто серьезно не протестовал, все ему разрешалось, и власти ни разу не вмешались, хотя у них и было для того немало оснований. По этим причинам можно спокойно утверждать, что процесс Гацфельда освещает н

316

только индивидуальные эксцессы одного чудовищного развратника, но и феодальные привилегии и феодальную извращенность домартовской Германии.

Что массовый разврат снова усилился в эпоху Второй империи, и в особенности во Франции, было тогда общеизвестным фактом. Каждый, кто занимается в настоящее время этой эпохой, хотя бы даже поверхностно, и тот найдет все новые доказательства в области как литературы, так и искусства. Этот факт поэтому лишь изредка и оспаривается. Непредубежденные историки современных нравов находят, однако, нужным ввиду дурной славы, которой пользуется эта эпоха господства кокотки, постоянно указывать на то, что было бы большой ошибкой предполагать, будто ныне уже нет следов подобных нравов.

Наше время в этом отношении не только не отличается большей невинностью, а совсем напротив, многое из того, что когда-то производило сенсацию, ныне считается пустяком, вызывает лишь снисходительную улыбку и очень скоро забывается. И то и другое не только не удивительно и не только, разумеется, не непостижимо, а неизбежно.

В эпоху, отличающуюся небывалым до сей поры накоплением капитала, в эпоху, когда этими богатствами распоряжаются значительные слои, половые отношения должны отличаться по необходимости разнузданностью. Столь же неизбежно, однако, по уже изложенным причинам и то обстоятельство, что крупные пороки могут ныне проявляться лишь за запертыми дверями и занавешенными окнами. Вот почему большинство людей имеют такое превратное представление о чудовищности разврата, царящего в современном большом городе. Но уже по многочисленным сжатым заметкам, то и дело появляющимся в печати, можно судить о том, на каком грязном болоте выстраивается эта жизнь.

Вот для примера корреспонденция из Кракова, относящаяся к новейшему времени:

"Здешняя полиция накрыла общество, которое устраивало афинские вечера и развратные оргии. Общество состояло из 300 молодых людей и 50 девушек из лучших семейств. Оно сняло в городе целый дом, где предавалось всевозможным эксцессам. Скандал обнаружился лишь случайно. У одной из девушек полиция нашла гектографированное воззвание с приглашением вступить в кружок. К нему был приложен проспект, более подробно рисовавший его деятельность. Полиция закрыла дом. Эмблемой членов кружка был серебряный паук. Дело произвело в здешних светских кругах угнетающее впечатление".     

Подобные сообщения появляются каждую неделю то в одном, то в другом городе. Многие из таких случаев хоронятся

317

полицией без шума, так что никто о них ничего не узнает. Еще больше случаев вообще не доходит даже до сведения властей, так как способы затушевать порок организованы ныне, в век всеобщей планомерной организации, так же хорошо, как и самый порок.

Репертуар сексуальной извращенности почти одинаков во все времена. Первую роль играют здесь флагеллация (самобичевание. — Ред.) и гомосексуализм.

Далее следуют: изнасилование детей, мания лишать девушек их невинности, некоторые формы колониальных ужасов, эксгибиционизм, содомия и т. д. Однако сама распространенность этих пороков различна в различные эпохи. Отсюда следует, что если большинство из этих пороков носит патологический характер, то общее состояние нравов содействует большему или меньшему их развитию. Болезненный случай становится, таким образом, пороком, интересным уже не только для врача, но и для историка нравов.

Наиболее важно здесь то обстоятельство, что все эти аномалии получили в последнее время особенно сильное распространение. Они снова всюду становятся явлением массовым. Поэтому и средства их удовлетворения практикуются и организуются, так сказать, в размерах крупного производства.

Этот рост противоестественного полового удовлетворения вызван теми же причинами, как и в эпоху абсолютизма (см. том II нашей "Истории нравов"), а именно тем, что в широких кругах пресыщенные нервы уже не реагируют на естественное возбуждение. А эти широкие круги — главным образом жуирующие слои имущих классов.

Наибольшую сенсацию произвела в последнее время огромная распространенность — в особенности среди мужчин — гoмосексуализма. Ныне уже не подлежит сомнению, что в каждой стране десятки тысяч мужчин склоняются к этому культу противоестественных сексуальных отношений. Правда, в данном случае главную роль играет болезненное предрасположение, тогда как благоприобретенная склонность имеет лишь второстепенное значение.

И все-таки эта аномалия составляет важную черту в картине именно современных нравов. Если мы все чаще узнаем о массовых гомосексуальных оргиях, то в этом сказывается то же самое, что и в выше освещенном оргиастическом разврате нормального характера, а именно всеобщий упадок нравов, царящий в определенных кругах. Приблизительно то же самое надо сказать и о женском гомосексуализме, также, по-видимому, все более распространяющемся в наше время, хотя в данном случае

318

надо иметь в виду, что он часто является не чем иным, как выражением трудности для женщины найти естественное удовлетворение своей половой потребности, не чем иным, как заменой затрудненного социальными условиями полового общения с мужчинами.

Существенно иную подкладку имеют другие аномалии половой жизни, так как они служат преимущественно средствами возбуждения. Первое место здесь занимает флагеллация. О размерах флагеллации, становящейся во всех странах все более массовым явлением, лучше всего можно судить по массовой распространенности тех институтов, под маской которых удовлетворение этого порока приняло характер настоящего коммерческого дела. Мы говорим о массажистках. В Германии еще недавно каждый грамотный мог узнать из газет — а в Австрии, Франции и Англии дело обстоит еще и теперь так — десятки адресов квартир, где мужчинам и женщинам предлагалось ради

319

удовлетворения эротической потребности в любой час удовольствия подвергнуться самим порке или же возможность ради той же цели подвергнуть порке других. Ибо более половины массажисток или частных массажелечебниц служат исключительно именно этой цели. Отсюда явствует как огромный спрос в этой области, так и всеобщая сексуальная притупленность: множество людей нуждаются в искусственном возбуждении, чтобы вообще быть в состоянии испытать какое-нибудь возбуждение.

На той же почве распустилось и так пышно практикуемое в Африке жестокое обращение с неграми, доходящее до частого их истязания, — все ужасы колониальной политики, нашедшие в современной Германии таких навеки покрывших себя позором представителей, как Лейст, Велау и Аренберг. Кто порет других, тот всегда садист.

Еще более возмутительный признак вырождения, также обычное последствие половой пресыщенности, — разврат, чинимый с детьми, причем сюда следует отнести и описанную уже в первой главе манию лишать невинности девушек. Едва ли можно преувеличить опасность, грозящую в этом отношении детям в большом городе. В каждом крупном городе найдется немало сладострастников, гнусные вожделения которых направлены исключительно на незрелых детей. На каждом шагу ныне заманивают детей ради безнравственных целей. Один из высших чиновников парижской сыскной полиции замечает по этому поводу:

"Если что получило теперь всеобщее распространение, так это дикая страсть мужчин гоняться за несовершеннолетними детьми. Вы можете встретить на улице мужчин с прекрасной внешностью, в которых никто не открыл бы ничего подозрительного, за которыми ни одному полицейскому не вздумается следить. И, однако, вы могли бы видеть, как эти господа пристают к нянькам и матерям, гуляющим с детьми, делая им чудовищные предложения. Нечто подобное случилось недавно с женой одного чиновника. Она гуляла с дочкой, и вот к ней подошел какой-то господин, так же нахально и с теми же невероятными предложениями".

В особенности эта опасность грозит пролетарским детям, и бесчисленное их множество падают в самом деле жертвами подобной гнусности. Приведем для характеристики следующее письмо, напечатанное 15 августа 1910 г. в "Welt am Montag", проливающее яркий свет на подобные факты, имевшие место на острове Гельголанде. Письмо написано одним гельголандским жандармом знакомому, а этот последний передал его редакций означенной газеты.

"Что скажете вы о деле Бекера? В продолжение семи лет он поддерживал сношения с детьми школьного возраста, некоторым

320

из которых было только восемь лет. Одна тринадцатилетняя девочка оказалась беременной. Отец ее довел об этом до моего сведения, так что я был вынужден арестовать Бекера, тем более что он в этот день собирался покинуть остров... Во время расследования вскрылось еще много подробностей. Кроме Бекера замешаны: один обер-лейтенант, один врач, один флотский офицер, один флотский унтер-офицер и пять жителей острова. Речь

идет о семи девочках в возрасте от семи до четырнадцати лет..."

Достаточно известны случаи, когда учителя или священники пользуются своей властью над вверенными им детьми для той же гнусной цели, хотя мы и не можем судить о распространенности подобных фактов. К сожалению, в таких случаях дело лишь изредка доходит до судебного преследования. Многие родители боятся на всю жизнь скомпрометировать своих детей. Если же речь идет только о попытке, то родители, естественно, страшатся, что судебное преследование раскроет ребенку то, чего он по своей неопытности не понимал.

В вышеописанных парижских домах свиданий клиенты часто требуют не только замужних женщин, но и незрелых детей. Подобные требования выставляются, по-видимому, преимущественно англичанами, приезжающими специально для этого из Лондона в Париж. Это общеизвестно, и потому сводням не только предлагают свои услуги замужние женщины, но то и дело к ним приводят и несовершеннолетних девочек. На вопрос, бывают ли среди клиентов иностранцы, заведующая таким учреждением заявила:

"Много, преимущественно англичане. В Лондоне дома свиданий были закрыты, и потому они приезжают в Париж. Путешествие длится ведь недолго, да и все остальное можно устроить быстро. Только они обыкновенно требуют несовершеннолетних, а их я не могу им достать". — "Вы не принимаете их?" — "Нет". — "Но разве не являются к вам и несовершеннолетние, предлагая свои услуги?" — "Теперь нет! Они знают, что я им откажу, и потому они и не приходят. Но не так давно они являлись ко мне, приходили даже и матери, предлагая своих маленьких дочек!" — "и много приходило?" — "Порядочно!" — "Из какой среды?" — "Обычно из среды галантных женщин... Но не только кокотки приводили мне своих детей, а также жены рабочих и даже женщины из сравнительно хорошей среды!" — "Как! женщины из хорошей семьи предлагали вам своих дочерей!" - Ну да! Матери, находившиеся в нужде... разоренные вдовы. Это бывало не очень часто, но все же бывало".

Этот ответ, разумеется, менее всего доказывает, что подобные гнусные требования в самом деле встречают отказ в домах свиданий. Понятно, что полиции не скажут правды.

321

В Англии совращение или, вернее, изнасилование незрелых девушек практикуется, как мы видели в первой главе, в самых широких размерах. Необходимо сделать еще несколько добавлений к сказанному. Одним из наиболее обычных — и старых (см. том II нашей "Истории нравов") — приемов ловли несчастных жертв В. Стед, разоблачивший эти ужасы, считает следующий:

"Самый дьявольский и гнусный прием состоит в том, что пользуются, как приманкой, женщиной, одетой сестрой милосердия. Как мне сообщила особа, опытная в таких делах, такие женщины с успехом применяются для ловли бедных девушек.

Когда ирландская католическая девушка выходит на берег, к ней подходит сестра милосердия и говорит ей, что она может легко найти себе и место... Девушка, естественно, соглашается и после быстрой езды в закрытой карете она приезжает — и почва для гибели девушки готова. Она не имеет никакого представления о том, где она. Все относятся к ней хорошо. Сводня входит к ней в доверие. К ее услугам всегда какие угодно напитки, ее возят в театр и на балы. И вот однажды ночью, когда она устала и полупьяна, открывается дверь спальни — она открывается снаружи при помощи пружины, хотя бы была изнутри заперта, — и гибель ее неизбежна".

О том, какие приняты меры, чтобы никто не мешал развратникам, Стед сообщает следующее:

"Мне показалось невероятным, как это все акты насилия остаются нераскрытыми. Акушерка, к которой я обратился за разъяснениями, сообщила мне, что никакой опасности не бывает. В некоторых домах имеются подвальные комнаты, и de facto (фактически. — Ред.) никто еще ни разу не попадал в руки правосудия... "Вот здесь, — сказала мне управительница богатой виллы, — здесь, где в былые времена один принц прятал своих многочисленных любовниц, комната, где вы будете в полной безопасности. Стены плотны, в коридоре — двойной ковер. Единственное окно, выходящее в сад, вдвойне закрыто — ставнями и тяжелыми занавесками. Заприте дверь, и вы можете делать что хотите. Девушка может кричать благим матом, никто ее не услышит. Прислуга находится обычно на противоположной половине дворца. Я одна уже позабочусь о том, чтобы все было тихо".

Да и разве возможно, чтобы слабый, робкий крик заманенного ребенка проник сквозь закрытые и занавешенные окна или достиг слуха подкупного сторожа, женщины, задача которой ведь в том и заключается, чтобы позаботиться о полной безопасности клиента? Имеются ведь и средства заглушить крик: подушка, простыня, платок — словом, нет никакой опасности

322

многих мужчин, впрочем, крик страха, самое главное наслаждение, и они ни за что не лишат себя этого удовольствия.

Что подобная организация этого промысла в крупном масштабе существует и в других странах, доказывает хотя бы тот факт, что совсем недавно такой вертеп был открыт в Лодзи. Газета "Berliner Tageblatt" сообщала в номере от 15 марта 1912 г. следующее:

"Как нам сообщает частная телеграмма из Варшавы, недавно на Николаевской улице в Лодзи, в задних комнатах кондитерской Мюллера, натолкнулись на запертую комнату, где было изнасиловано свыше сорока несовершеннолетних девушек. Вместе с тем напали на след еще другой такой квартиры на улице П., куда сводня заманивала даже девятилетних девочек. В обоих случаях были замешаны богатые лодзинские фабриканты и домовладельцы, некоторые из них были немедленно же арестованы, но выпущены на свободу под крупный залог. Начато строгое расследование. Дело раскрылось случайно. Двенадцатилетняя девочка украла у одного из этих господ бумажник с большой суммой денег. Тот донес об этом полиции. Так и обнаружилось дело".

К довольно частым аномалиям половой жизни относится также содомия*, в которой повинны оба пола, но преимущественно женщины, что объясняется, как и при гомосексуализме, отсутствием часто возможности естественного удовлетворения половой потребности...

До каких пределов может порою дойти гипертрофия женской похотливости, как часты к тому же подобные случаи именно в наше время, доказывает скандальное поведение дам высшего общества во время сенсационных процессов. Кровожадный преступник становится для эротического воображения чрезмерно чувствительных дам весьма желанным лакомством. В особенности возбуждающе на дам этих кругов действуют убийцы-эротоманы. Многие из убийц получают массу любовных писем, им присылают в темницу лакомства и деньги. А во время процесса происходят настоящие битвы между элегантными дамами, желающими попасть в залу и получить хорошее место. Достаточно привести один только пример, а именно недавно имевший место процесс парижского убийцы-эротомана Соллейльлана, сначала изнасиловавшего, а потом убившего маленькую девочку. Многие дамы из "общества" открыто становились во время процесса на сторону этого чудовища.

Помещенная в "Vossische Zeitung" корреспонденция может дать представление о том, как вели себя элегантные дамы:

* Содомия (то же, что зоофилия) — половое извращение; половое влечение, направленное на животных. Ред.         

323

 

"Зала суда была так переполнена, что булавке негде было упасть. Всюду элегантные летние костюмы, новейшего фасона шляпы, драгоценные веера. Очаровательные дамы заполняли все места, сидели на перилах, бесстыдно ломились на эстраду, где сидели судьи, и только с трудом удалось удалить их с ручек судейских кресел, где они уже хотели пристроиться. С шумом обмахивались они веерами, ели конфеты, причмокивая, точно бульварные девицы, и пожирали своими взглядами обвиняемого, рассматривая его в лорнетки. Время от времени они мешали разбору дела, вцепляясь друг другу в искусно сделанные прически, сражаясь из-за места, как настоящие дамы из halles (базара. — Ред.), или требуя, чтобы села дерзкая особа, ставшая на стул, чтобы лучше видеть. В перерывах молодые адвокаты, ободренные их поведением, позволяли себе по отношению к ним вести себя так, как это можно наблюдать разве на балах des Quat's arts. Царил настоящий Содом, и никому в голову не приходило образумить этих охваченных эротическим безумием женщин, напомнить им о чувстве стыда и об уважении к месту, где они находились. Газеты были настолько деликатны, что не называли по именам светских дам, бросавшихся в эту оргию садизма и похоти, зато, не стесняясь, приводили имена актрис, отличавшихся на этом шабаше безумием разнузданных вакханок".

Заявление, будто подобные сцены возможны только во Франции, равносильное фарисейскому самовосхвалению, было бы особенно неуместным на фоне таких вспышек женской разнузданности. Бывали такие случаи и в Англии и Германии.