139

СТАТЬЯ ВТОРАЯ

I

В девятой главе своей книги (“Растущие затруднения торгового земледелия”) Каутский переходит к анализу противоречий, свойственных капиталистическому земледелию. Из тех возражений, которые делает г. Булгаков против этой главы и которые мы рассмотрим ниже, видно, что критик не вполне верно понял общее значение этих “затруднений”. Есть такие “затруднения”, которые, составляя “препятствие” полному развитию рационального сельского хозяйства, в то же время дают толчок развитию капиталистического земледелия. Напр., в числе “затруднений” Каутский указывает обезлюдение деревни. Несомненно, что выселение из деревни лучших и самых интеллигентных работников есть “препятствие” полному развитию рационального земледелия, но так же несомненно, что сельские хозяева борются с этим препятствием развитием техники, как-то: введением машин.

Каутский исследует следующие “затруднения”: а) поземельную ренту, b) наследственное право, с) ограничения наследственного права, майораты (фидеикомиссы, Anerbenrecht) ⁸, d) эксплуатацию деревни городом, е) обезлюдение деревни.

Поземельная рента есть та часть прибавочной стоимости, которая остается за вычетом средней прибыли на вложенный в хозяйство капитал. Монополия земельной собственности дает возможность землевладельцу присваивать этот излишек, причем цена земли

140

(="капитализированная" рента) закрепляет достигнутую однажды высоту ренты. Понятно, что рента “затрудняет” полную рационализацию земледелия: при арендной системе ослабляется импульс к усовершенствованиям и пр., при ипотечной системе большую долю капитала приходится вкладывать не в производство, а в покупку земли. Г-н Булгаков в своем возражении указывает, во-первых, на то, что в росте ипотечной задолженности нет “ничего страшного”. Он забывает только, что Каутский не “в другом смысле”, а именно в этом смысле указал уже на необходимость роста ипотек и при процветании сельского хозяйства (см. выше, статья первая, II). В настоящее же время Каутский ставит вопрос вовсе не о том, “страшен” или нет рост ипотек, а о том, какие затруднения не позволяют капитализму вполне совершить его миссию. Во-вторых, “едва ли правильно,— по мнению г. Булгакова, — рассматривать рост ренты только как препятствие... Рост ренты, возможность ее повышения является самостоятельным стимулом для сельского хозяйства, побуждающим к техническому и всякому иному прогрессу” (процессу — видимо — опечатка). Стимулом прогресса капиталистического земледелия является рост населения, рост конкуренции, рост индустрии, рента же есть дань, взимаемая землевладением с общественного развития, с роста техники. Поэтому объявлять рост ренты “самостоятельным стимулом” прогресса неправильно. Теоретически вполне возможно совмещение капиталистического производства с отсутствием частной собственности на землю, с национализацией земли (Kautsky, S. 207), когда абсолютной ренты не было бы вовсе, а дифференциальная рента доставалась бы государству. Стимул к агрономическому прогрессу при этом не ослабел бы, а, напротив, в громадных размерах усилился.

“Ничего не может быть ошибочнее, — говорит Каутский, — как думать, что в интересах сельского хозяйства вздувать (in die Höhe treiben) цены на имения или искусственно держать их на высоком уровне. Это — в интересах настоящих (augenblicklichen) землевладельцев, в интересах ипотечных банков и спекулянтов

141

Второе затруднение торгового земледелия состоит в том, что оно необходимо требует частной собственности на землю, а это ведет к тому, что при переходе по наследству земля либо дробится (и это парцеллирование земли ведет местами даже к техническому регрессу), либо отягчается ипотеками (когда наследник, получающий землю, выплачивает остальным сонаследникам денежный капитал, занимая его под залог земли). Г-н Булгаков упрекает Каутского в том, что он будто бы “просматривает в своем изображении положительную сторону” мобилизации земли. Этот упрек безусловно неоснователен, ибо Каутский как исторической частью своей книги (в частности III главой I отдела, трактующей о феодальном земледелии и причинах его смены капиталистическим), так и прикладной частью * ясно показал читателю положительную сторону и историческую необходимость частной собственности на землю, подчинения земледелия конкуренции, а следовательно, и мобилизации земли. Что касается до другого упрека г-на Булгакова Каутскому, именно, что последний не исследует той проблемы, которая “состоит в различной степени роста населения в разных местах”, то нам совершенно непонятен этот упрек. Неужели г. Булгаков ожидал встретить в книге Каутского этюды по популяционистике?

Не останавливаясь на вопросе о майоратах, который не представляет из себя (после изложенного выше) ничего нового, переходим к вопросу об эксплуатации деревни городом. Утверждение г-на Булгакова, будто у Каутского “отрицательным сторонам не противопоставлены положительные и прежде всего значение города, как рынка для сельского хозяйства”, прямо

________________________

* Каутский решительно высказался против всяких средневековых стеснений земельной мобилизации, против майоратов (фидеикомиссов и Anerbenrecht), против поддержки средневековой крестьянской общины (S. 332) и проч.

142

противоречит действительности. Значение города, как рынка для сельского хозяйства, вполне определенно указано Каутским на первой же странице той главы, которая исследует “современное сельское хозяйство” (S. 30 u. ff.*). Именно “городской индустрии” (S. 292) приписывает Каутский основную роль в преобразовании земледелия, в его рационализации и т. д. **

Поэтому мы совершенно отказываемся понять, каким образом мог г. Булгаков повторять в своей статье (стр. 32 в № 3 “Начала”) те же самые мысли как бы против Каутского! Это особенно наглядный пример того, как неверно излагает критикуемую книгу строгий критик. “Не надо забывать”, — поучает Каутского г. Булгаков, — что “часть ценности” (отливающей в города) “возвращается в деревню”. Всякий подумает, что Каутский забывает об этой азбучной истине. На самом же деле Каутский различает отлив ценностей (из деревень в города) без эквивалента и за эквивалент, различает гораздо яснее, чем это пытается сделать г. Булгаков. Сначала Каутский рассматривает “отлив товарных ценностей без эквивалента (Gegenleistung) из деревень в города” (S. 210) (рента, проживаемая в городах, налоги, проценты по займам в городских банках) и совершенно справедливо видит в этом экономическую эксплуатацию деревни городом. Затем Каутский ставит вопрос об отливе ценностей за эквивалент, т. е. об обмене сельскохозяйственных продуктов на индустриальные. “С точки зрения закона стоимости, — говорит Каутский, — этот отлив не означает эксплуатации сельского хозяйства ***, но на деле он ведет, наряду с упомянутыми выше факторами, к агрономической (stoftlichen) эксплуатации его, к обеднению земли питательными веществами” (S. 211).

__________________________________

* — Seite 30 und folgende - стр. 30 и следующие. Ред.

** Ср. также S. 214, где Каутский говорит о роли городских капиталов в рационализировании земледелия.

*** Пусть читатель сопоставит с приведенным в тексте отчетливым заявлением Каутского следующее “критическое” замечание г. Булгакова:

“Если Каутский считает эксплуатацией вообще отдачу хлеба его непосредственными производителями неземледельческому населению” и т. д. Не верится, чтобы критик, сколько-нибудь внимательно ознакомившийся с книгой Каутского, мог написать это “если”!

143

Что касается до этой агрономической эксплуатации городом деревни, то Каутский разделяет и в этом отношении одно из основных положений теории Маркса и Энгельса, именно, что противоположность между городом и деревней разрушает необходимое соответствие и взаимозависимость между сельским хозяйством и промышленностью, и потому с превращением капитализма в высшую форму эта противоположность должна исчезнуть*. Г-н Булгаков находит, что мнение Каутского об агрономической эксплуатации деревни городом “странно”, что “во всяком случае Каутский вступил здесь на почву совершенной фантазии” (sic!!!). Нас удивляет то обстоятельство, что г. Булгаков игнорирует при этом тождество критикуемых им мнений Каутского с одной из основных идей Маркса и Энгельса. Читатель вправе подумать, что “совершенной фантазией” г. Булгаков считает идею об уничтожении противоположности между городом и деревней. Если таково действительно мнение критика, тогда мы решительно несогласны с ним и становимся на сторону “фантазии” (т. е. на деле-то не фантазии, а более глубокой критики капитализма). Тот взгляд, что идея об уничтожении противоположности между городом и деревней есть фантазия, — очень не нов. Это — обычный взгляд буржуазных экономистов. Перенимали этот взгляд и некоторые писатели с более глубокими воззрениями. Напр., Дюринг находил, что антагонизм между городом и деревней “неизбежен по самой природе дела”.

Далее, г. Булгаков “поражен” (!) тем, что Каутский указывает на учащающиеся эпидемии растений и животных, как на одну из трудностей торгового земледелия и капитализма. “При чем же здесь капитализм..? — вопрошает г. Булгаков. — Разве необходимость усовершенствовать породы скота могла бы отменить какая-нибудь высшая социальная организация?” Мы в свою

_______________________

* Само собой разумеется, что это мнение о необходимости уничтожения противоположности между городом и деревней в обществе ассоциированных производителей нисколько не противоречит признанию исторической прогрессивной роли за отвлечением населения от земледелия к индустрии. Я имел случай говорить об этом в другом месте (“Этюды”, стр. 81, прим. 69). (См. Сочинения, 5 изд., том 2, стр. 224, примечание. Ред.)

144

очередь поражены тем, как это мог г. Булгаков не понять совершенно ясной мысли Каутского. Старые породы растений и животных, созданные естественным подбором, заменяются “облагороженными” породами, которые созданы искусственным подбором. Растения и животные становятся более нежными, более требовательными; эпидемии при современных путях сообщения распространяются с поразительной быстротой, а между тем хозяйничанье остается индивидуальным, раздробленным, нередко мелким (крестьянское) и лишенным знания и средств. Для развития техники земледелия городской капитализм старается дать все средства современной науки, но социальное положение производителей он оставляет по-прежнему жалким; городской культуры он не переносит систематически и планомерно в деревню. Необходимости усовершенствовать породы скота не отменит никакая высшая социальная организация (подобного абсурда Каутский, разумеется, и не думал говорить), но современная капиталистическая социальная организация тем более страдает от отсутствия общественного контроля и от приниженного состояния крестьян и рабочих, чем более развивается техника, чем нежнее становятся породы скота и растений *.

Последнее “затруднение” торгового земледелия усматривает Каутский в “обезлюдении деревни”, в поглощении городами лучших рабочих сил, наиболее энергичных и наиболее интеллигентных. Г-н Булгаков находит, что в общей форме это положение “во всяком случае неверно”, что “теперешнее развитие городского населения на счет сельского выражает вовсе не закон развития капиталистического земледелия”, а перенесение земледельческого населения промышленных, экспортных стран за океан, в колонии. Я думаю, что г. Булгаков ошибается. Рост городского (общее: индустриального) населения на счет сельского есть не только теперешнее, а всеобщее явление, выражающее именно закон капитализма. Теоретическое обоснование этого

____________________________________

* Поэтому в прикладной части книги Каутский рекомендует санитарную инспекцию за скотом и условиями его содержания (S. 397).

145

закона состоит, как я указывал в другом месте *, во-первых, в том, что рост общественного разделения труда отрывает от первобытного земледелия все больше и больше отраслей промышленности **, во-вторых, в том, что переменный капитал, требуемый для обработки данного участка земли, в общем и целом уменьшается (ср. “Das Kapital”, III, 2, S. 177. Русский перевод, с. 526.⁹ Цитировано у меня в “Разв. капит.”, стр. 4 и 444 ***). Выше мы уже заметили, что в отдельных случаях и отдельные периоды наблюдается увеличение переменного капитала, требуемого для обработки данного участка земли, но это не колеблет правильности общего закона. Что относительное уменьшение земледельческого населения превращается в абсолютное уменьшение не во всех частных случаях, что размер этого абсолютного уменьшения зависит и от роста капиталистических колоний, этого, конечно, не подумал бы отрицать Каутский. В соответствующих местах своей книги Каутский с полной ясностью указал на этот рост капиталистических колоний, наводняющих Европу дешевым хлебом. (“То самое бегство сельского населения (Landflucht), которое ведет к обезлюдению европейских деревень, приводит постоянно не только в города, но и в колонии новые толпы сильных сельских жителей...” S. 242.) Отнятие промышленностью у земледелия самых сильных, энергичных и интеллигентных рабочих есть всеобщее явление не только промышленных, но и земледельческих стран, не только Западной Европы, но и Америки, и России. Противоречие

_______________________

* “Разв. кап. в России”, гл. I, § 2 и гл. VIII, § 2. (См. Сочинения, 5 изд., том 3. Ред.)

** Г-н Булгаков говорит, указывая на это обстоятельство, что “земледельческое население может относительно (курсив его) уменьшаться и при процветающем состоянии земледелия”. Не только “может”, но и необходимо должно в капиталистическом обществе... “Относительное уменьшение (земледельческого населения) показывает здесь только (sic!) рост новых отраслей народного труда”,—заключает г. Булгаков. Это “только” весьма странно. Новые отрасли промышленности и отвлекают от земледелия “самые энергичные и самые интеллигентные рабочие силы”. Таким образом, достаточно уже этого простого соображения, чтобы признать толпе верным общее положение Каутского: для верности этого общего положения (капитализм отнимает у земледелия самые энергичные и самые интеллигентные рабочие силы) вполне достаточно относительное уменьшение сельского населения.

*** См. Сочинения, 5 изд., том 3, стр. 24 и 563. Ред.

146

между культурой городов и варварством деревни, порожденное капитализмом, неизбежно ведет к этому. Г-н Булгаков находит «очевидным» то «соображение», «что уменьшение земледельческого населения при общем росте населения немыслимо без сильного хлебного импорта». По моему мнению, это соображение не только не очевид­но, а прямо неверно. Вполне мыслимо уменьшение земледельческого населения при общем росте населения (растут города) и без ввоза хлеба (увеличивается производи­тельность земледельческого труда, дающая возможность меньшему числу рабочих производить прежнее или даже большее количество продукта). Мыслимо также и общее увеличение населения при уменьшении земледельческого населения и при уменьшении (или непропорциональном увеличении) количества земледельческих продуктов, — «мыслимо» вследствие ухудшения народного питания капитализмом.

Г-н Булгаков утверждает, что факт роста средних крестьянских хозяйств в Германии с 1882 по 1895 г., — факт, устанавливаемый Каутским и приводимый им в связь с тем, что эти хозяйства наименее страдают от недостатка рабочих, — “способен поколебать всю конструкцию” Каутского. Посмотрим поближе на утверждения Каутского.

По данным сельскохозяйственной статистики всего более возросла с 1882 по 1895 г. площадь хозяйств в 5—20 гектаров. В 1882 г. эта площадь занимала 28,8 % всей площади, в 1895 г. — 29,9 %. Это увеличение среднекрестьянских хозяйств сопровождалось уменьшением площади крупнокрестьянских хозяйств (20—100 гект.; 1882: 31,1%, 1895: 30,3%). “Эти цифры, - говорит Каутский, — радуют сердца всех добрых граждан, видящих в крестьянстве самую прочную опору существующего строя. Итак, оно не движется, это сельское хозяйство, — восклицают они восторженно,— к нему не применима Марксова догма”. Рост среднекрестьянских хозяйств истолковывается, как начало нового процветания крестьянства.

“Но корни этого процветания лежат в болоте”, — отвечает Каутский этим добрым гражданам. “Процве-

147

тание проистекает не из благосостояния крестьянства, а из угнетения всего сельского хозяйства” (230). Каутский сейчас только перед этим сказал, что, “несмотря на весь технический прогресс, местами (курсив Каутского) наступил, — в этом нельзя сомневаться, — упадок сельского хозяйства” (228). Этот упадок ведет, например, к возрождению феодализма, — к попыткам привязать рабочих к земле и возложить на них известные повинности. Что же удивительного, если на почве этого “угнетения” оживают отсталые формы хозяйства? Если крестьянство, отличающееся вообще от работников крупного производства более низким уровнем потребностей, большим умением голодать и надрываться над работой, дольше держится при кризисе? *

_________________________

* “Мелкие земледельцы, — говорит Каутский в другом месте, — дольше держатся в безнадежной позиции. Можно с полным правом усомниться в том, чтобы это было преимуществом мелкого производства” (S. 134).

148

Укажем, кстати, на вполне подтверждающие взгляд Каутского дачные Кенига, детально описавшего в своей книге (“Die Lage der englischen Landwirschaft etc.”, Jena, 1896, von Dr. F. König) (Д-р Ф. Kениг. “Положение английского сельского хозяйства и т. д.”. Иена, 1866. Ред.) положение английского сельского хозяйства в нескольких наиболее типичных графствах. Указаний на чрезмерную работу и недостаточное потребление мелких земледельцев по сравнению с наемными рабочими мы встречаем здесь массу, тогда как обратных указаний не встречается. Доходность мелких хозяйств, — читаем мы, например, — создается “громадным (ungeheuer) прилежанием и бережливостью” (88); постройки у мелких земледельцев хуже (107);мелкие землевладельцы (yeoman farmer) находятся в худших условиях, чем арендаторы (149); “положение мелких землевладельцев очень жалкое (в Линкольншире); их жилища хуже, чем жилища рабочих на крупных фермах, а некоторые и совсем плохи. Они работают тяжелее и дольше, чем обыкновенные рабочие, но зарабатывают меньше. Они живут хуже и едят меньше мяса... сыновья и дочери их работают без платы и одеваются плохо” (157). “Мелкие фермеры работают как рабы, летом часто с 3 ч. утра до 9 ч. вечера” (сообщение Chamber of Agriculture (сельскохозяйственной палаты. Ред.) в Бостоне, S. 158). “Без сомнения, — говорит один крупный фермер,— маленький человек (der kleine Mann), имеющий мало капитала и всю работу исполняющий руками членов семьи, легче всего может сократить домашние расходы, тогда как крупный фермер должен кормить своих батраков так же хорошо и в хорошие и в дурные годы” (218). Мелкие фермеры (в Айршире) “необычайно (ungeheuer) прилежны; их жены S дети работают не меньше, часто больше, чем поденщики; говорят, что двое из них в один день сработают столько, сколько три наемных работника” (231). “Жизнь мелкого арендатора, который должен работать своей семьей, — чистая жизнь раба” (253). “В общем и целом... мелкие фермеры лучше перенесли, по-видимому, кризис, чем крупные, но это не говорит о большей доходности мелких ферм. Причина, по нашему мнению, та, что мелкий хозяин (der kleine Mann) получает даровую помощь своей семьи... Обыкновенно... вся семья мелкою фермера работает в его хозяйстве... Дети получают содержание и лишь редко определенную поденную плату” (277—278) и т. д., и т. д.

Казалось бы, все эти положения Каутского так ясны, что нельзя не понять их. И тем не менее критик, очевидно, не понял их. Г-н Булгаков не сообщает своего мнения: так или иначе он объясняет этот рост среднекрестьянских хозяйств, но Каутскому он приписывает то мнение, будто “развитие капиталистического способа производства ведет к гибели земледелия”. И г. Булгаков разражается: “Утверждение Каутского о разрушении сельского хозяйства неверно, произвольно, не доказано, противоречит самым основным фактам действительности” и пр., и пр.

Мы заметим на это, что г. Булгаков совершенно неверно передает мысли Каутского. Каутский отнюдь не утверждает, что развитие капитализма ведет к гибели сельского хозяйства, а утверждает обратное. Выводить из слов Каутского об угнетении (= кризисе) сельского хозяйства, о наступающем местами (nota bene *) техническом регрессе, что Каутский говорит о “разрушении”, “гибели” сельского хозяйства, можно только при самом невнимательном отношении к сочинению Каутского. В главе X, специально посвященной вопросу о заморской конкуренции (т. е. об основном условии аграрного кризиса), Каутский говорит: “Грядущий кризис, разумеется (natürlich), вовсе не обязательно должен (braucht nicht) разрушить пораженную им индустрию. Он делает это лишь в самых редких случаях. По общему правилу, кризис ведет лишь к преобразованию существующих отношений собственности в смысле капитализма” (273—274). Это замечание, сказанное по поводу кризиса сельскохозяйственных технических производств, ясно показывает общий взгляд Каутского на значение кризиса. В той же главе Каутский повторяет этот взгляд и по отношению ко всему сельскому хозяйству: “Изложенное выше нисколько еще не дает права говорить о гибели сельского

___________________________________

* — заметьте. Ред.

149

хозяйства (Man braucht deswegen noch lange nicht von einem Untergang der Landwirtschaft zu sprechen). Но его консервативный характер исчез безвозвратно там, где прочной но­гой встал современный способ производства. Удерживание старой рутины (Das Verharren beim Alten) угрожает сельскому хозяину верной гибелью; он должен беспрерывно следить за развитием техники, беспрерывно должен приспособлять свое производство к новым условиям... И в деревне экономическая жизнь, которая до сих пор с суровым однообразием двигалась в вечно неизменной колее, попала в состояние постоянного революционизирования, состояние, характерное для капиталистического способа производства» (289).

Г-н Булгаков “не понимает”, каким образом совмещаются тенденции к развитию производительных сил земледелия и тенденции к усилению затруднений торгового земледелия. Чего же тут непонятного?? Капитализм и в земледелии, и в промышленности дает гигантский толчок развитию производительных сил, но именно это развитие чем дальше, тем сильнее обостряет противоречия капитализма, ставит ему новые “затруднения”. Каутский развивает одну из основных идей Маркса, который категорически подчеркивал прогрессивную историческую роль земледельческого капитализма (рационализирование земледелия, отделение земли от сельского хозяина, освобождение сельского населения от отношений господства и рабства и т. д.), указывая в то же время не менее категорически на обнищание и угнетение непосредственных производителей, па несовместимость капитализма с требованиями рационального земледелия. В высшей степени странно, что г. Булгаков, признающий, что его “общее социально-философское миросозерцание то же, что и у Каутского” *, не замечает того, что Каутский развивает здесь основную мысль Маркса. Читатели “Начала” неизбежно должны остаться в недоумении относительно того, как

________________________

* Относительно философского миросозерцания мы не знаем, верны ли эти слова г. Булгакова. Каутский, кажется, не сторонник критической философии, как г. Булгаков.

150

относится г. Булгаков к этим основным идеям, как может он, при тождестве общего миросозерцания, говорить: “De principiis non est disputandum” *!!? Мы позволяем себе не поверить этому заявлению г-на Булгакова; мы считаем спор между ним и другими марксистами возможным именно вследствие общности этих “principia”. Говоря, что капитализм рационализирует земледелие, что технику для земледелия дает индустрия и пр., г. Булгаков лишь повторяет один из таких “principia”. Напрасно только говорит он при этом “совсем напротив”. Читатели могут подумать, что Каутский держится иного мнения, тогда как Каутский с полной решительностью и определенностью развивает в своей книге именно эти основные идеи Маркса. “Именно индустрия, — говорит Каутский, — создала технические и научные условия нового, рационального земледелия, именно она революционизировала земледелие посредством машин и искусственных удобрений, посредством микроскопа и химической лаборатории, породив таким образом техническое превосходство крупного капиталистического производства над мелким крестьянским производством” (S. 292). Каутский не впадает таким образом в то противоречие, - которое мы встречаем у г. Булгакова: с одной стороны, г. Булгаков признает, что “капитализм” (т. е. производство посредством наемного труда, т. с. не крестьянское, а крупное производство?) “рационализирует земледелие”, а, с другой стороны, “носителем этого технического прогресса вовсе не является здесь крупное производство”!

________________________________

* — “О принципах не спорят”. Ред.

________________________

⁸ Фидеикомисс — система наследования в крупном землевладении. При этой системе земельное владение переходит в пользование первого сына наследодателя без права залога, раздробления и отчуждения (продажи) целиком или частью.

Anerbenrecht — крестьянская разновидность фидеикомисса, оставляющая землевладельцу несколько большую свободу в распоряжении наследуемым земельным владением, но точно так же воспрещающая разделы наследства.

⁹ См. К. Маркс. “Капитал”, т. III, 1955, стр. 650.