Чрезмерно уделяется место
политической агитации на старые темы, —
политической трескотне. Непомерно мало места
уделяется строительству новой жизни, — фактам и
фактам на этот счет.
Почему бы, вместо 200—400 строк, не
говорить в 20—10 строках о таких простых,
общеизвестных, ясных, усвоенных уже в
значительной степени массой явлениях, как подлое
предательство меньшевиков, лакеев буржуазии, как
англо-японское нашествие ради восстановления
священных прав капитала, как лязганье зубами
американских миллиардеров против Германии и т.
д., и т. п.? Говорить об этом надо, каждый новый факт
в этой области отмечать надо, но не статьи писать,
не рассуждения повторять, а в нескольких строках,
“в телеграфном стиле” клеймить новые
проявления старой, уже известной, уже оцененной
политики.
Буржуазная пресса в “доброе старое
буржуазное время” не касалась “святого святых”
— внутреннего положения дел на частных фабриках,
в частных хозяйствах. Этот обычай отвечал
интересам буржуазии. От него нам надо радикально
отделаться. Мы от него не отделались. Тип
газет у нас не меняется еще так, как должен бы
он меняться в обществе, переходящем от
капитализма к социализму.
Поменьше политики. Политика
“прояснена” полностью и сведена на борьбу двух
лагерей: восставшего пролетариата и кучки
рабовладельцев-капиталистов (с их сворой вплоть
до меньшевиков и пр.). Об этой политике можно,
повторяю, и должно говорить совсем коротко.
Побольше экономики. Но экономики не в
смысле “общих” рассуждений, ученых обзоров,
интеллигентских планов и т. п. дребедени, —
которая, к сожалению, слишком часто является
именно дребеденью. Нет, экономика нужна нам в
смысле собирания, тщательной проверки и
изучения фактов действительного строительства
новой жизни. Есть ли на деле успехи крупных
фабрик, земледельческих коммун, комитетов
бедноты, местных совнархозов в строительстве
новой экономики? Каковы именно эти успехи?
Доказаны ли они? Нет ли тут побасенок,
хвастовства, интеллигентских обещаний
(“налаживается”, “составлен план”, “пускаем в
ход силы”, “теперь ручаемся”, “улучшение
несомненно” и т. п. шарлатанские фразы, на
которые “мы” такие мастера)? Чем достигнуты
успехи? Как сделать их более широкими?
Черная доска отсталых фабрик, после
национализации оставшихся образцом разброда,
распада, грязи, хулиганства, тунеядства, где она?
Ее нет. А такие фабрики есть. Мы не умеем
выполнять своего долга, не ведя войны против
этих “хранителей традиций капитализма”. Мы не
коммунисты, а тряпичники, пока мы молча терпим
такие фабрики. Мы не умеем вести классовой борьбы
в газетах так, как ее вела буржуазия. Припомните,
как великолепно травила она в прессе ее классовых
врагов, как издевалась над ними, как позорила их,
как сживала их со света. А мы? Разве классовая
борьба в эпоху перехода от капитализма к
социализму не состоит в том, чтобы охранять
интересы рабочего класса от тех горсток,
групп, слоев рабочих, которые упорно держатся
традиций (привычек) капитализма и продолжают
смотреть на Советское государство по-прежнему:
дать “ему” работы поменьше и похуже, — содрать с
“него” денег побольше. Разве мало таких
мерзавцев, хотя бы среди наборщиков советских
типографий, среди сормовских и путиловских
рабочих и т. д.? Скольких из них мы поймали,
скольких изобличили, скольких пригвоздили к
позорному столбу?
Печать об этом молчит. А если пишет, то
по-казенному, по-чиновничьи, не как революционная
печать, не как орган диктатуры класса,
доказывающего своими делами, что сопротивление
капиталистов и хранящих капиталистические
привычки тунеядцев будет сломлено железной
рукой.
То же с войной. Травим ли мы трусливых
полководцев и разинь? Очернили ли мы перед
Россией полки, никуда не годные? “Поймали” ли мы
достаточное количество худых образцов, которых
надо бы с наибольшим шумом удалить из армии за
негодность, за халатность, за опоздание и т. п.? У
нас нет деловой, беспощадной, истинно
революционной войны с конкретными
носителями зла. У нас мало воспитания масс на
живых, конкретных примерах и образцах из всех
областей жизни, а это — главная задача прессы во
время перехода от капитализма к коммунизму. У нас
мало внимания к той будничной стороне
внутрифабричной, внутридеревенской,
внутриполковой жизни, где всего больше строится
новое, где нужно всего больше внимания, огласки,
общественной критики, травли негодного, призыва
учиться у хорошего.
Поменьше политической трескотни.
Поменьше интеллигентских рассуждений. Поближе к
жизни. Побольше внимания к тому, как рабочая и
крестьянская масса на деле строит нечто новое
в своей будничной работе. Побольше проверки
того, насколько коммунистично это новое.