В № 1 “Нашего Дела” (Петроград, январь 1915) ² была напечатана чрезвычайно характерная программная статья г. А. Потресова: “На рубеже двух эпох”. Как и предыдущая статья того же автора, помещенная в одном из журналов несколько ранее, данная статья излагает основные идеи целого буржуазного течения общественной мысли в России, именно, — течения ликвидаторского — по важным и злободневным вопросам современности. Собственно говоря, перед нами не статьи, а манифест известного направления, и всякий, кто внимательно прочтет их и вдумается в их содержание, тот увидит, что только случайные, т. е. посторонние чисто литературным интересам, соображения помешали мыслям автора (и его друзей, ибо автор не одиночка) быть выраженными в более подходящей форме декларации или “кредо” (исповедания веры).

Главная мысль А. Потресова состоит в том, что современная демократия находится на рубеже двух эпох, причем коренное отличие старой эпохи от новой состоит в переходе от национальной ограниченности к международности. Под современной демократией А. Потресов имеет в виду ту, которая характерна для самого конца XIX и начала XX века, в отличие от старой, буржуазной демократии, характерной для конца XVIII и первых двух третей XIX века.

На первый взгляд может показаться, что мысль автора безусловно правильна, что перед нами противник господствующего ныне в современной демократии национально-либерального направления, что автор — “международник”, а не национал-либерал.

В самом деле, защита международности, отнесение национальной ограниченности и национальной исключительности к чертам старой, миновавшей эпохи — разве это не решительный разрыв с поветрием национал-либерализма, этой язвой современной демократии или, вернее, официальных представителей ее?

На первый взгляд не только может, но почти неизбежно должно показаться так. А между тем это коренная ошибка. Автор везет свой груз под чужим флагом. Он употребил — сознательно или бессознательно, это все равно в данном случае — маленькую военную хитрость, выкинул флаг “международности” с той целью, чтобы безопаснее провезти под этим флагом контрабандный груз национал-либерализма. Ибо А. Потресов несомненнейший национал-либерал. Вся суть его статьи (и его программы, его платформы, его “кредо”) состоит именно в применении этой маленькой, если хотите, невинной военной хитрости, в провозе оппортунизма под флагом международности. На разъяснении этой сути необходимо остановиться со всей подробностью, ибо вопрос — громадной, первостепеннейшей важности, А употребление чужого флага А. Потресовым тем опаснее, что он прикрывается не только принципом “международности”, но и званием сторонника “марксовой методологии”. Другими словами, А, Потресов хочет быть истинным последователем и выразителем марксизма, а на деле он подменяет марксизм национал-либерализмом. А, Потресов хочет “поправить” Каутского, обвиняя его в “адвокатстве”, т. е. в защите либерализма цвета то одной, то другой нации, цвета разных наций. А, Потресов хочет национал-либерализму (ибо это совершенно несомненно и неоспоримо, что Каутский стал ныне национал-либералом) противопоставить международность и марксизм. А на деле А, Потресов противопоставляет национал-либерализму пестрому национал-либерализм одноцветный. Марксизм же враждебен — и для данной конкретной исторической ситуации, во всех отношениях враждебен — всякому национал-либерализму.

Что это действительно так и почему это так — об этом и пойдет теперь речь.

I

Гвоздь злоключений А. Потресова, приведших к тому, что он оказался плывущим под национал-либеральным флагом, может быть легче всего понят, если читатель вникнет в следующее место статьи:

“...Со всем свойственным им (Марксу и его товарищам) темпераментом они бросались на преодоление проблемы, как бы сложна она ни была, они ставили диагноз конфликту, они пытались определить, успех какой стороны открывает больше простора желательным с их точки зрения возможностям, и устанавливали, таким образом, известную базу для постройки своей тактики” (с. 73, курсив в цитатах наш).

“Успех какой стороны желательнее” — вот что надо определить, и притом не с национальной, а с международной точки зрения; вот в чем суть марксовой методологии; вот чего не дает Каутский, превращаясь, таким образом, из “судьи” (из марксиста) в “адвоката” (национал-либерала), Такова мысль А. Потресова. Сам А. Потресов глубочайше убежден, что он вовсе не “адвокатствует”, отстаивая желательность успеха одной из сторон (а именно своей стороны), а руководствуется истинно международными соображениями о “сверхсметных” грехах другой стороны...

И Потресов, и Маслов, и Плеханов и т. д. руководствуются истинно международными соображениями, приходя к тем же выводам, что и первый из них... Это наивно до... Впрочем, не будем забегать вперед, а закончим сначала разбор чисто теоретического вопроса.

“Успех какой стороны желательнее”, определял Марке, например, в итальянской войне 1859 года. А. Потресов останавливается именно на этом примере, “имеющем для нас, ввиду некоторых его особенностей, специальный интерес”. Мы, с своей стороны, тоже согласны взять пример, выбранный А. Потресовым.

Якобы ради освобождения Италии, а на деле в своих династических целях, Наполеон III объявил в 1859 году войну Австрии.

“Из-за спины Наполеона III, — пишет А. Потресов,— вырисовывалась фигура Горчакова, только что перед тем заключившего секретное соглашение с императором французов”. Получается клубок противоречий: на одной стороне реакционнейшая европейская монархия, угнетавшая Италию, на другой — представители освобождающейся и революционной Италии, вплоть до Гарибальди, рука об руку с архиреакционером Наполеоном III и т. д. “Не проще ли было, — пишет А. Потресов, — отойти от греха, сказав: “оба хуже”. Однако ни Энгельс, ни Маркс, ни Лассаль не соблазнялись “простотой” такого решения, а принялись за изыскание вопроса” (А. Потресов хочет сказать: за изучение и исследование вопроса), “какой исход столкновения может представить наибольшие шансы тому делу, которое дорого всем им”.

Маркс и Энгельс находили, вопреки Лассалю, что Пруссия должна вмешаться. В числе их соображений,— по признанию самого А. Потресова, — были соображения “и о возможном, в результате столкновения с враждебной коалицией, национальном движении в Германии, которое разовьется через головы ее многочисленных властителей, и о том, какая держава в европейском концерте представляет центральное зло: реакционная придунайская монархия или другие выдающиеся представители этого концерта”.

Нам не важно — заключает А. Потресов — был ли прав Маркс или Лассаль; важно то, что все сходятся в необходимости определить с международной точки зрения, успех какой стороны желательнее.

Таков пример, взятый А. Потресовым; таково рассуждение нашего автора. Если Маркс тогда умел “расценивать международные конфликты” (выражение А. Потресова), несмотря на крайнюю реакционность правительств обеих воюющих сторон, то и теперь марксисты обязаны дать подобную расценку, — умозаключает А. Потресов.

Это умозаключение наивно-детское или грубо-софистическое, ибо оно сводится к следующему: так как Маркс в 1859 г. решал вопрос о том, успех какой буржуазии желательнее, поэтому и мы, более полувека спустя, должны решать такой же именно вопрос.

А. Потресов не заметил, что у Маркса в 1859 г. (и в целом ряде случаев более поздних) вопрос о том, “успех какой стороны желательнее”, равняется вопросу о том, “успех какой буржуазии желательнее”. А. Потресов не заметил, что Маркс решал известный нам вопрос тогда, когда были налицо — и не только были налицо, а стояли на первом плане исторического процесса в важнейших государствах Европы — безусловно прогрессивные буржуазные движения. В наши дни, по отношению, например, к таким, безусловно центральным и важнейшим фигурам европейского “концерта”, как Англия и Германия, смешно было бы и думать о прогрессивной буржуазии, о прогрессивном буржуазном движении. Старая буржуазная “демократия” этих центральных и важнейших государственных величин стала реакционной. А г. А. Потресов “забыл” об этом и подменил вопрос о точке зрения современной (не буржуазной) демократии точкой зрения старой (буржуазной) якобы демократии. Этот переход на точку зрения иного, и притом старого, отжившего класса есть чистейший оппортунизм. Об оправдании такого перехода анализом объективного содержания исторического процесса в старую и в новую эпоху не может быть и речи.

Именно буржуазия, — например, в Германии, да и в Англии тоже — старается совершить такой подмен, какой совершен А. Потресовым, подмен империалистической эпохи эпохой буржуазно-прогрессивных, национально-освободительных и демократически-освободительных движений. А. Потресов некритически плетется за буржуазией. И это тем более непростительно, что сам А. Потресов в им же самим взятом примере должен был признать и указать, какого рода соображениями руководились Маркс, Энгельс и Лассаль в эпоху, давно миновавшую^*.

Во-1-х, это были соображения о национальном движении (Германии и Италии), о том, чтобы оно развилось через головы “представителей средневековья”; во-2-х, соображения о “центральном зле” реакционных монархий (австрийской, наполеоновской и т. д.) в европейском концерте.

Это соображения совершенно ясные и бесспорные. Марксисты никогда не отрицали прогрессивности буржуазно-национальных освободительных движений против феодально-абсолютистских сил. А. Потресов не может не знать, что ничего подобного в центральных, т. е. главнейших, важнейших конфликтных государствах нашей эпохи нет и быть не могло. Тогда были и в Италии, и в Германии десятилетиями тянувшиеся народные движения национально-освободительного типа. Тогда не западная буржуазия поддерживала своими финансами известные остальные государственные величины, а, наоборот, эти величины были действительно “центральным злом”. А. Потресов не может не знать, — он сам это в той же статье признает, что в нашу эпоху “центральным злом” ни единая из остальных государственных величин не является и быть не может.

Буржуазия (например, германская, хотя вовсе не одна только она) из корыстных целей подогревает идеологию национальных движений, стараясь перенести ее в эпоху империализма, т. е. совсем в иную эпоху. За буржуазией плетутся, как и всегда, оппортунисты, покидая точку зрения современной демократии, переходя на точку зрения старой (буржуазной) демократии. Именно в этом основной грех всех статей и всей позиции, всей линии А. Потресова и его ликвидаторских единомышленников. Маркс и Энгельс в эпоху старой (буржуазной) демократии решали вопрос о том, успех какой буржуазии желательнее, заботясь о развитии либерально-скромного движения в демократически-бурное. А. Потресов в эпоху современной (не буржуазной) демократии проповедует буржуазный национал-либерализм, когда ни в Англии, ни в Германии, ни во Франции о буржуазно-прогрессивных движениях, ни либерально-скромных, ни демократически-бурных, не может быть и речи. Маркс и Энгельс от своей эпохи, от эпохи буржуазно-национальных прогрессивных движений, шли вперед, толкая эти движения дальше, заботясь, чтобы они развивались “через головы” представителей средневековья.

А. Потресов, как и все социал-шовинисты, от своей эпохи современной демократии пятится назад, перескакивая на давно отжившую, мертвую и потому внутренне лживую точку зрения старой (буржуазной) демократии,

Поэтому величайшей путаницей и величайшим реакционным призывом является следующий призыв А. Потресова к демократии.

“...Иди не назад, а вперед. Не к индивидуализму, а к международному сознанию во всей его целостности и во всей его силе. Вперед, т. е. в известном смысле и назад: назад к Энгельсу, Марксу, Лассалю, к их методу оценки международных конфликтов; к их включению и международного действия государств в общий круг демократического использования”.

________________________

^* Между прочим, А. Потресов отказывается решать, Маркс или Лассаль был прав в оценке условий войны 1859 г. Мы думаем, что прав был (вопреки Мерингу) Маркс, а Лассаль был и тогда, как и в своих заигрываниях с Бисмарком, оппортунистом. Лассаль приспособлялся к победе Пруссии и Бисмарка, к отсутствию достаточной силы у демократических национальных движений Италии и Германии. Тем самым Лассаль шатался в сторону национально-либеральной рабочей политики. Маркс же поощрял, развивал самостоятельную, последовательно-демократическую, враждебную национально-либеральной трусости политику (вмешательство Пруссии против Наполеона в 1859 г. подтолкнуло бы народное движение в Германии). Лассаль поглядывал больше не вниз, а вверх, заглядывался на Бисмарка. “Успех” Бисмарка нисколько не оправдывает оппортунизма Лассаля.

А. Потресов не в “известном смысле”, а во всех смыслах тащит современную демократию назад, к лозунгам и идеологии старой буржуазной демократии, к зависимости масс от буржуазии... Метод Маркса состоит прежде всего в том, чтобы учесть объективное содержание исторического процесса в данный конкретный момент, в данной конкретной обстановке, чтобы прежде всего понять, движение какого класса является главной пружиной возможного прогресса в этой конкретной обстановке. Тогда, в 1859 году, объективным содержанием исторического процесса в континентальной Европе был не империализм, а были национально-буржуазные освободительные движения. Главной пружиной было движение буржуазии против феодально-абсолютистских сил. А премудрый А. Потресов, 55 лет спустя, когда место реакционных феодалов заняли уподобившиеся им магнаты финансового капитала одряхлевшей буржуазии, хочет оценивать международные конфликты с точки зрения буржуазии, а не нового класса^*.

А. Потресов не вдумался в значение той истины, которую он произнес в этих словах. Положим, две страны воюют между собой в эпоху буржуазных, национальных и освободительных движений. Какой стране желать успеха с точки зрения современной демократии? Ясно, что той, успех которой сильнее подтолкнет и более бурно разовьет освободительное движение буржуазии, сильнее подорвет феодализм. Положим далее, что определяющий момент объективной исторической обстановки изменился, и на место национально-освобождающегося капитала встал интернациональный реакционный, финансовый, империалистский капитал. Первая владеет, положим, ½ Африки, а вторая ½. Объективное содержание их войны — передел Африки. Какой стороне желать успеха? Вопрос, в прежней его постановке, нелепый, ибо у нас нет прежних критериев оценки: нет ни многолетнего развития буржуазного освободительного движения, ни многолетнего процесса краха феодализма. Не дело современной демократии ни помогать первой закрепить свое “право” на ½ Африки, ни помогать второй (хотя бы она развивалась экономически быстрее первой) отнять себе эти ½.

Современная демократия останется верна себе лишь в том случае, если не присоединится ни к одной империалистской буржуазии, если скажет, что “обе хуже”, если в каждой стране будет желать неуспеха империалистской буржуазии. Всякое иное решение будет на деле, национально-либеральным, не имеющим ничего общего с истинной международностью.

Пусть только читатель не дает себя обмануть вычурной терминологией А. Потресова, которой он прикрывает свой переход на точку зрения буржуазии. Когда А. Потресов восклицает: “не к индивидуализму, а к международному сознанию во всей его целостности и во всей его силе”, то он имеет в виду противопоставлять точке зрения Каутского свою точку зрения. Взгляд Каутского (и подобных ему) он называет “индивидуализмом”, имея в виду, что Каутский отказывается учесть, “успех какой стороны желательнее”, и оправдывает национал-либерализм рабочих каждой “индивидуальной” страны. А вот, дескать, мы, А. Потресов, Череванин, Маслов, Плеханов и пр., мы апеллируем к “международному сознанию во всей его целостности и силе”, ибо мы стоим за национал-либерализм одного определенного цвета вовсе не с индивидуально-государственной (или индивидуально-национальной) точки зрения, а с истинно международной... Это рассуждение было бы смешно, когда бы не было так... позорно.

И А. Потресов с К° и Каутский плетутся за буржуазией, изменив точке зрения того класса, который они силятся представлять.

II

А. Потресов озаглавил свою статью: “На рубеже двух эпох”. Бесспорно, мы живем на рубеже двух эпох, и происходящие перед нами величайшей важности исторические события могут быть поняты лишь при анализе, в первую голову, объективных условий перехода от одной эпохи к другой. Речь идет о больших исторических эпохах; в каждой эпохе бывают и будут отдельные, частичные движения то вперед, то назад, бывают и будут различные уклонения от

_______________________

^* “На самом деле, — пишет А. Потресов, — как раз за этот период будто бы застоя внутри каждой страны протекали огромные молекулярные процессы, да и международная обстановка исподволь перерождалась, ибо в ней определяющим моментом все явственнее становилась политика колониальных приобретений, воинствующего империализма”.

среднего типа и от среднего темпа движений, Мы не можем знать, с какой быстротой и с каким успехом разовьются отдельные исторические движения данной эпохи. Но “мы можем знать и мы знаем, какой класс стоит в центре той или иной эпохи, определяя главное ее содержание, главное направление развития, главные особенности исторической обстановки данной эпохи и т. д. Только на этой базе, т. е. учитывая в первую голову основные черты различия разных “эпох” (а не отдельных эпизодов истории отдельных стран), можем мы правильно построить свою тактику; и только знание основных черт данной эпохи может послужить базой для учета более детальных особенностей той или иной страны.

Вот именно в этой области и лежит коренной софизм А. Потресова и Каутского (его статья напечатана в том же номере “Нашего Дела”)³ или коренная историческая ошибка их обоих, приводящая того и другого к национал-либеральным, а не к марксистским выводам.

Дело в том, что пример, взятый А. Потресовым и представивший для него “специальный интерес”, пример итальянской кампании 1859 г. и целый ряд аналогичных исторических примеров, взятых Каутским, — относятся “именно не к тем историческим эпохам”, “на рубеже” которых мы живем. Назовем ту эпоху, в которую мы вступаем (или вступили, но которая находится в своей начальной стадии), современной (или третьей) эпохой. Назовем ту, из которой мы только что вышли, вчерашней (или второй) эпохой. Тогда придется назвать эпоху, из которой берут свои примеры А. Потресов и Каутский, позавчерашней (или первой) эпохой. Возмутительный софизм, непереносная ложь рассуждений и А. Потресова и Каутского состоят как раз в том, что они подменивают условия современной (третьей) эпохи условиями позавчерашней (первой) эпохи.

Объяснимся.

Обычное деление исторических эпох, много раз приводившееся в марксистской литературе, неоднократно повторявшееся Каутским и принимаемое А. Потресовым в его статье, таково: 1) 1789—1871; 2) 1871— 1914; 3) 1914 — ? Разумеется, грани здесь, как и все вообще грани в природе и в обществе, условны и подвижны, относительны, а не абсолютны. И мы лишь примерно берем особенно выдающиеся и бросающиеся в глаза исторические события, как вехи больших исторически” движений. Первая эпоха, с великой французской революции до франко-прусской войны, есть эпоха подъема буржуазии, ее полной победы. Это — восходящая линия буржуазии, эпоха буржуазно-демократических движений вообще, буржуазно-национальных в частности, эпоха быстрой ломки переживших себя феодально-абсолютистских учреждений. Вторая эпоха полного господства и упадка буржуазии, эпоха перехода от прогрессивной буржуазии к реакционному и реакционнейшему финансовому капиталу. Это — эпоха подготовки и медленного собирания сил новым классом, современной демократией. Третья эпоха, только начинающаяся, ставит буржуазию в такое “положение”, в каком были феодалы в течение первой эпохи. Это — эпоха империализма и империалистских, а также вытекающих из империализма, потрясений.

Не кто иной, как сам же Каутский в целом ряде статей и в своей брошюре “Путь к власти” (вышла в 1909 году) с полнейшей определенностью обрисовал основные черты наступающей третьей эпохи, отметил коренное отличие этой эпохи от второй (вчерашней), признал изменение непосредственных задач, а также условий и форм борьбы современной демократии, — изменение, вытекающее из перемены объективных исторических условий. Ныне Каутский сжигает то, чему поклонялся, меняет фронт самым невероятным, самым неприличным, самым бесстыдным образом. В названной брошюре он прямо говорит о признаках приближения войны и притом именно такой войны, которая в 1914 г. стала фактом. Достаточно было бы простого сопоставления ряда мест из этой брошюры с теперешними писаниями Каутского, чтобы с полной наглядностью показать его измену своим собственным убеждениям и торжественнейшим заявлениям. И Каутский является в этом отношении не единичным случаем (вовсе притом не только немецким), а типичным представителем целого верхнего слоя современной демократии, перекинувшегося в момент кризиса на сторону буржуазии.

Все исторические примеры, которые взяты А. Потресовым и Каутским, относятся к первой эпохе. Основным объективным содержанием исторических явлений во время войн не только 1855, 1859, 1864, 1866, 1870, но и 1877 года (русско-турецкая) и 1896—1897 годов (войны Турции с Грецией и армянские волнения) были буржуазно-национальные движения или “судороги” освобождающегося от разных видов феодализма буржуазного общества. Ни о каком, действительно самостоятельном и соответствующем эпохе перезрелости и упадка буржуазии, действии современной демократии в целом ряде передовых стран не могло быть тогда и речи. Главным классом, который тогда, во время этих войн и участвуя в этих войнах, шел по поднимающейся вверх линии и который один только мог выступать с подавляющей силой против феодально-абсолютистских учреждений, была буржуазия. В разных странах представляемая различными слоями имущих товаропроизводителей, эта буржуазия была в различной степени прогрессивна, а иногда (например, часть итальянской в 1859 году) даже революционна, но общей чертой эпохи была именно прогрессивность буржуазии, то есть нерешенность, незаконченность ее борьбы с феодализмом. Совершенно естественно, что элементы современной демократии, — и Маркс, как представитель их, — руководствуясь бесспорным принципом поддержки прогрессивной буржуазии (способной на борьбу буржуазии) против феодализма, решали тогда вопрос о том, “успех какой стороны”, т. е. какой буржуазии, желательнее. Народное движение в главных, затрагиваемых войной, странах было тогда общедемократическим, т. е. буржуазно-демократическим по своему экономическому и классовому содержанию. Совершенно естественно, что иного вопроса тогда нельзя было и ставить, кроме вопроса о том, успех какой буржуазии, при какой комбинации, при неудаче какой из реакционных (феодально-абсолютистских, задерживающих подъем буржуазии) сил обещает больше “простора” для современной демократии.

И притом Маркс, как это вынужден признать даже А. Потресов, руководился, при “расценке” международных конфликтов на почве буржуазных национальных и освободительных движений, соображениями о том, успех какой стороны больше способен помочь “развитию” (стр. 74 статьи А. Потресова) национальных и вообще народных общедемократических движений. Это значит, что при военных конфликтах на почве подъема буржуазии к власти в отдельных национальностях Маркс заботился больше всего, как и в 1848 году, о расширении и обострении буржуазно-демократических движений путем участия более широких и более “плебейских” масс, мелкой буржуазии вообще, крестьянства в частности, наконец, неимущих классов. Именно это соображение Маркса о расширении социальной базы движения, о развитии его и отличало коренным образом последовательно-демократическую тактику Маркса от непоследовательной, склоняющейся к союзу с национал-либералами, тактики Лассаля.

Международные конфликты и в третью эпоху остались по форме своей такими же международными конфликтами, как в первую эпоху, но социальное и классовое содержание их коренным образом изменилось. Объективная историческая обстановка стала совсем иной.

На место борьбы подымающегося вверх национально-освобождающегося капитала против феодализма стала борьба реакционнейшего, отжившего и пережившего себя, финансового капитала, идущего вниз, к упадку, — против новых сил. Буржуазно-национальные рамки государств, бывшие в первую эпоху опорой развитию производительных сил человечества, освобождающегося от феодализма, стали теперь, в третью эпоху, помехой дальнейшему развитию производительных сил. Буржуазия из подымающегося передового класса стала опускающимся, упадочным” внутренне - мертвым, реакционным. Подымающимся — в широком историческом масштабе — стал совсем иной класс.

А. Потресов и Каутский покинули точку зрения этого класса и пошли назад, повторяя буржуазный обман, покоящийся на том, что будто объективным содержанием исторического процесса является и теперь прогрессивное движение буржуазии против феодализма. На самом же деле теперь не может быть речи о том, чтобы современная демократия плелась в хвосте за реакционной, империалистской буржуазией — все равно, какого “цвета” эта буржуазия ни была бы.

В первую эпоху, объективно, исторической задачей было: как следует прогрессивной буржуазии “использовать”, в своей борьбе с главными представителями отмирающего феодализма, международные конфликты для максимального выигрыша всей, всемирной буржуазной демократии вообще. Тогда, в первую эпоху, более полувека тому назад, естественно и неизбежна было, что порабощенная феодализмом буржуазия желала неуспеха “своему” феодальному угнетателю, причем число этих главных, центральных, имевших общеевропейский вес, феодальных твердынь было совсем невелико. И Маркс “расценивал”: в какой стране при данной конкретной обстановке (ситуации) успех буржуазно-освободительного движения существеннее для подрыва общеевропейской феодальной твердыни.

Теперь, в третью эпоху, феодальных твердынь общеевропейского значения не осталось вовсе. “Использование”, конечно, является задачей современной демократии, но именно международное использование — вопреки А. Потресову и Каутскому — должно направляться не против отдельных национальных финансовых капиталов, а против интернационального финансового капитала. И использовать должен не тот класс, который был поднимающимся 50—100 лет тому назад. Тогда речь шла о “международном действии” (выражение А. Потресова) самой передовой буржуазной демократии; теперь исторически выросла и поставлена объективным положением вещей задача подобного рода совсем перед другим классом.

III

Вторую эпоху или “сорокапятилетнюю полосу” (1870—1914), по выражению А. Потресова, этот последний характеризует очень неполно. Такой же неполнотой страдает характеристика этой эпохи в немецком сочинении Троцкого, хотя последний не соглашается в практических выводах с А. Потресовым (что должно быть отнесено к преимуществу первого над вторым) — причем обоим названным писателям едва ли не остается неясной причина известной близости их друг к другу.

А. Потресов пишет про эпоху, которую мы назвали второй или вчерашней:

“Детализованная ограниченность работы и борьбы и всепроникающая постепеновщина, эти знамения эпохи, возведенные одними в принцип, для других стали привычным фактом их бытия и, как таковой, вошли элементом в их психику, оттенком в их идеологию” (71). “Ее (этой эпохи) талант планомерно-выдержанной и осторожной продвижки вперед имел своей оборотной стороной ярко выраженную неприспособленность к моментам нарушения постепенности и к катастрофическим явлениям всякого рода, во-первых, и, во-вторых, исключительную замкнутость в круге национального действия — национальной среды” (72),.. “Ни революции, ни войн” (70)... “Демократия тем успешнее национализировалась, чем больше затягивался период ее “позиционной борьбы”, чем дольше не уходила со сцены та полоса европейской истории, которая... была полосой, не знавшей в сердце Европы международных конфликтов, а стало быть, и не переживавшей волнений, выходящих за пределы национально-государственных территорий, не ощутившей остро интересов общеевропейского или мирового масштаба” (75—76).

Основной недостаток этой характеристики, как и соответствующей характеристики той же эпохи у Троцкого, состоит в нежелании видеть и признать глубокие внутренние противоречия в современной демократии, развивавшейся на описываемой почве, Выходит так, как будто современная демократия данной эпохи оставалась единым целым, которое, вообще говоря, проникалось постепеновщиной, национализировалось, отвыкало от нарушений постепенности и катастроф, мельчало, покрывалось плесенью.

На самом деле так быть не могло, ибо наряду с указанными тенденциями действовали, неоспоримо, иные, противоположные тенденции, “бытие” рабочих масс интернационализировалось, — тяга в города и нивелировка (выравнивание) условий жизни в больших городах всего мира, интернационализирование капитала, перемешивание на крупнейших фабриках населения городского и сельского, туземного и инонационального и т. д., — классовые противоречия обострялись, союзы предпринимателей тяжелее давили на союзы рабочих, возникали более острые и тяжелые формы борьбы в виде, например, массовых стачек, росла дороговизна жизни, невыносим становился гнет финансового капитала и пр. и пр.

На самом деле так не было, — это мы знали достоверно. Ни одна, буквально ни единая из крупных капиталистических стран Европы в течение этой эпохи не была пощажена борьбой между двумя противоречивыми течениями внутри современной демократии. Эта борьба в каждой из крупных стран принимала иногда, несмотря на общий “мирный”, “застойный”, сонный характер эпохи, самые бурные формы, вплоть до расколов. Эти противоречивые течения сказались на всех без исключения многоразличных областях жизни и вопросах современной демократии: отношение к буржуазии, союзы с либералами, голосование за кредиты, отношение к колониальной политике, к реформам, к характеру экономической борьбы, к нейтральности профессиональных союзов и проч.

“Всепроникающая постепеновщина” вовсе не была безраздельно господствующим настроением всей современной демократии, как выходит у Потресова и у Троцкого. Нет, эта постепеновщина скристаллизировалась в определенное направление, нередко создававшее в Европе этого периода отдельные фракции, иногда <даже отдельные партии современной демократии. Это направление имело своих вождей, свои органы печати, свою политику, свое особое — и особо организованное — воздействие на массы населения. Мало того, Это направление все более и более опиралось — и, наконец, окончательно, если можно так выразиться, “оперлось” — на интересы известного общественного слоя внутри современной демократии.

“Всепроникающая постепеновщина”, естественно, привлекла в ряды современной демократии целый ряд мелкобуржуазных попутчиков; затем, мелкобуржуазные особенности существования — а следовательно, и политической “ориентации” (направления, устремления) — создались у известного слоя, парламентариев, журналистов, чиновников союзных организаций; выделялись, с большей или меньшей степенью резкости и отграниченности, своего рода бюрократия и аристократия рабочего класса.

Возьмите, например, обладание колониями, расширение колониальных владений. Несомненно, это была одна из отличительных черт описываемой эпохи и большинства крупных государств. А что означало это экономически? Сумму известных сверхприбылей и особых привилегий для буржуазии, а затем, несомненно, возможность получать крохи от этих “кусков пирога” и для небольшого меньшинства мелких буржуа; затем наилучше поставленных служащих, чиновников рабочего движения и т. п. Что такое “пользование” крохами выгод от колоний, от привилегий, ничтожным меньшинством рабочего класса, например, в Англии имело место, — это бесспорный факт, признанный и указанный еще Марксом и Энгельсом. Но то, что было в свое время исключительно английскими явлениями, стало явлениями общими для всех крупных капиталистических стран Европы по мере того, как все эти страны переходили к владению колониями в больших размерах, и вообще по мере того, как развивался и рос империалистский период капитализма.

Одним словом, “всепроникающая постепеновщина” второй (или вчерашней) эпохи создала не только известную “неприспособленность к нарушениям постепенности”, как думает А. Потресов, не только известные “поссибилистские”⁴ наклонности, как полагает Троцкий: она создала целое оппортунистическое направление, опирающееся на определенный социальный [слой внутри современной демократии, связанный с буржуазией своего национального “цвета” многочислен-1дыми нитями общих экономических, социальных и политических интересов, — направление, прямо, открыто, вполне сознательно и систематически враждебное всякой идее о “нарушениях постепенности”.

Корень целого ряда тактических и организационных ошибок у Троцкого (не говоря уже об А. Потресове) состоит именно в его боязни, или нежелании, или неспособности признать этот факт полной “зрелости” оппортунистического направления, а равно теснейшей, неразрывной связи его с национал-либералами (или социал-национализмом) наших дней. На практике отрицание этого факта “зрелости” и этой неразрывной связи ведет, по меньшей мере, к совершенной растерянности и беспомощности по отношению к царящему социал-националистическому (или национал-либеральному) злу.

Связь оппортунизма и социал-национализма отрицают, вообще говоря, и А. Потресов, и Мартов, и Аксельрод, и Вл. Косовский (договорившийся до защиты немецкого национал-либерального голосования демократов за военные кредиты), и Троцкий.

Главный “довод” их состоит в том, что нет полного совпадения между вчерашним делением демократии “по оппортунизму” и сегодняшним делением ее “по социал-национализму”. Этот довод, во-1-х, фактически неверен, как мы сейчас покажем, а во-2-х, он совершенно односторонен, не полон, марксистски принципиально несостоятелен. Лица и группы могут переходить с одной стороны на другую — это не только возможно, это даже неизбежно при всякой крупной общественной “встряске”; характер известного течения от этого нисколько не меняется; не меняется и идейная связь определенных течений, не меняется их классовое значение. Казалось бы, все эти соображения настолько общеизвестны и бесспорны, что как-то даже неловко очень уже напирать на них. А между тем именно эти соображения и забыли названные писатели. Основное классовое значение — или, если хотите, социально-экономическое содержание — оппортунизма состоит в том, что известные элементы современной демократии перешли (на деле, т. е. хотя бы они и не сознавали этого) на сторону буржуазии по целому ряду отдельных вопросов. Оппортунизм есть либеральная рабочая политика. Кто боится “фракционной” видимости этих выражений, тому мы посоветуем взять на себя труд изучить отзывы Маркса, Энгельса и Каутского (“авторитет”, особенно удобный для противников “фракционности”, не правда ли?) хотя бы об английском оппортунизме. Не может подлежать ни малейшему сомнению, что результатом такого изучения будет признание коренного и существенного совпадения между оппортунизмом и либеральной рабочей политикой. Основное классовое значение социал-национализма наших дней совершенно то же самое. Основная идея оппортунизма есть союз или сближение (иногда соглашение, блок и т. д.) буржуазии и ее антипода. Основная идея социал-национализма совершенно та же самая. Идейно-политическое родство, связь, даже тождество оппортунизма и социал-национализма не подлежит никакому сомнению. А, разумеется, мы должны брать за основу не лица и не группы, а именно анализ классового содержания общественных течений и идейно-политическое исследование их главных, существенных принципов.

Подходя с несколько иной стороны к той же теме, мы поставим вопрос: откуда взялся социал-национализм? Как он рос и вырос? Что дало ему значение и силу? Кто не дал себе ответа на эти вопросы, тот совершенно не понял социал-национализма и, разумеется, тот совершенно неспособен “идейно размежеваться” с ним, хотя бы он клялся и божился, что он готов на “идейное размежевание” с социал-национализмом.

А ответ на этот вопрос может быть только один: социал-национализм вырос из оппортунизма, и именно этот последний дал ему силу. Как мог “сразу” родиться социал-национализм? Совершенно так же, как “сразу” рождается ребенок, если протекли девять месяцев после зачатия. Каждое из многочисленных проявлений оппортунизма в течение всей второй (или вчерашней) эпохи во всех европейских странах были ручейками, которые все вместе “сразу” слились теперь в большую, хотя и очень мелководную — (а в скобках добавить: мутную и грязную) — социал-националистическую реку. Спустя девять месяцев после зачатия плод должен отделиться от матери; спустя много десятилетий после зачатия оппортунизма его зрелый плод, социал-национализм, должен будет — в более или менее короткий (по сравнению с десятилетиями) срок отделиться от современной демократии. Как бы разные добрые люди ни кричали, ни сердились, ни бесновались по поводу мыслей и речей об этом, это неизбежно, ибо это вытекает из всего социального развития современной демократии и из объективной обстановки третьей эпохи.

Но если нет полного соответствия между делением “по оппортунизму” и делением “по социал-национализму”, то не доказывает ли это, что между данными явлениями нет существенной связи? Во-первых, не доказывает, как переход отдельных лиц из буржуазии конца XVIII века то на сторону феодалов, то на сторону народа не доказывает, что “нет связи” между ростом буржуазии и французской великой революцией 1789 года. Во-вторых, в общем и целом — а речь идет именно об общем и целом — такое соответствие есть. Возьмите не одну страну, а ряд стран, например, десять европейских стран: Германию, Англию, Францию, Бельгию, Россию, Италию, Швецию, Швейцарию, Голландию и Болгарию. Некоторым исключением покажутся лишь три подчеркнутые страны; в остальных течения решительных противников оппортунизма породили именно течения, враждебные социал-национализму. Сопоставьте известный “Ежемесячник” и его противников в Германии, “Наше Дело” и его противников в России, партию Биссолати и ее противников в Италии; сторонников Грейлиха и Гримма в Швейцарии, Брантинга и Хёглунда в Швеции, Трульстры и Паннекука с Гортером в Голландии; наконец, “общедельцев” и “тесняков” в Болгарии⁵. Общее соответствие старого и нового деления есть факт, а полного соответствия не бывает даже в простейших явлениях природы, как нет полного соответствия между Волгой после впадения Камы и Волгой до ее впадения, или как нет полного сходства между ребенком и родителями. Англия есть кажущееся исключение; на деле в ней были два главных течения до войны, вокруг двух ежедневных газет — вернейший объективный признак массовидности течения: именно, газеты “Ежедневный Гражданин”⁶ у оппортунистов и “Ежедневный Вестник”⁷ у противников оппортунизма. Обе газеты захлестнула волна национализма; но оппозицию проявили менее 1/10 сторонников первой и около 3/7 сторонников второй. Обычный прием сравнения, когда сопоставляют только “Британскую социалистическую партию” с “Независимой рабочей партией”, неправилен, ибо забывают о фактическом блоке этой последней и с фабианцами⁸, и с “Рабочей партией”⁹. Исключением, значит, остаются только две страны из 10; но и здесь нет полного исключения, ибо направления не переменились местами, а только волна захлестнула (по причинам настолько понятным, что на них нечего и останавливаться) почти всех противников оппортунизма. Это доказывает силу волны, бесспорно; но это нисколько не опровергает общеевропейского соответствия старого и нового деления.

Нам говорят: деление “по оппортунизму” устарело; имеет смысл только деление на сторонников международности и сторонников национальной ограниченности. Это в корне неверное мнение. Понятие “сторонник международности” лишено всякого содержания и всякого смысла, если вы не разовьете его конкретно, и всякий шаг такого конкретного развития будет перечислением признаков враждебности оппортунизму. На практике это будет еще более верно. Сторонник международности, не являющийся самым последовательным и решительным противником оппортунизма, есть мираж, не более того. Может быть, отдельные лица такого типа могут искренне считать себя “международниками”, но о людях судят не по тому, что они о себе думают, а по их политическому поведению: политическое поведение таких “международников”, которые не являются последовательными и решительными противниками оппортунизма, всегда будет помощью или поддержкой течения националистов. С другой стороны, националисты тоже называют себя “международниками” (Каутский, Ленч, Гениш, Вандервельде, Гайндман и др.) и не только называют себя так, но вполне признают международное сближение, соглашение, слияние людей, их образа мыслей. Оппортунисты не против “международности”, они только за международное одобрение и международное соглашение оппортунистов.

________________________

¹ Статья “Под чужим флагом” была написана В. И. Лениным для легального марксистского сборника, который предполагалось издать в России в 1915 году. Сборник был задержан царской цензурой и увидел свет только после Февральской революции в том виде, в каком он сохранился после цензурной переделки.

Сборник был издан в марте 1917 года в Москве книгоиздательством “Прилив” в качестве первого выпуска. В него вошли статьи В. И Ленина “Под чужим флагом” (за подписью Н. Константинов), Я. М. Свердлова “Раскол в германской социал-демократии” (за подписью А. Михайлович), В. П. Ногина “Война и экономическое положение рабочего класса” (за подписью М. Фабричный); М. С. Ольминского “Планы русских либералов” и др.

² “Наше Дело” — ежемесячный орган меньшевиков-ликвидаторов, начал выходить в январе 1915 года вместо закрытого журнала “Наша Заря” “Наше Дело” было главным органом социал-шовинистов в России. В нем сотрудничали А. Н. Потресов, Н. Череванин, П. П. Маслов, Е. Маевский и др. Всего вышло 6 номеров.

³ Имеется в виду статья К. Каутского “Международность и война”, напечатанная в 1915 году в журнале “Наше Дело” №№ 1 и 2.

⁴ Поссибилисты — мелкобуржуазное, реформистское течение во французском социалистическом движении. Поссибилисты предлагали ограничить борьбу рабочих рамками “возможного” (possible) — отсюда их название.

⁵ “Общедельцы” (известны также под названием “широкие” социалисты) — оппортунистическое течение в Болгарской социал-демократической партии, издававшее с 1900 года журнал “Общо Дело”. После раскола на Х съезде с.-д. партии в 1903 году в г. Русе они образовали реформистскую Болгарскую социал-демократическую партию (“широких” социалистов). В период мировой империалистической войны (1914—1918) “общедельцы” занимали шовинистическую позицию.

В 1942 году левое крыло Болгарской с.-д. партии примкнуло к созданному под руководством Коммунистической партии Отечественному фронту. Очистив свои ряды от чуждых элементов, оно слилось в августе 1948 года с Коммунистической партией на идейной основе и организационных принципах марксизма-ленинизма; Коммунистическая партия Болгарии стала называться Болгарской рабочей партией (коммунистов).

“Тесняки” — революционное течение в Болгарской социал-демократической партии, оформившееся в 1903 году в самостоятельную Болгарскую рабочую социал-демократическую партию. Основателем и вождем “тесняков” был Д. Благоев, а затем во главе “тесняков” стояли ученики Благоева — Г. Димитров, В. Коларов и другие. В 1914— 1918 годах “тесняки” выступали против империалистической войны. В 1919 году они вошли в Коммунистический Интернационал и образовала Коммунистическую партию Болгарии.

⁶ “Ежедневный Гражданин” (“The Daily Citizen”) — ежедневная газета, орган оппортунистического блока Рабочей партии, фабианцев и Независимой рабочей партии Англии; выходила в Лондоне и Манчестере с 1912 по 1915 год.

⁷ “Ежедневный Вестник” (“The Daily Herald”) — орган Британской социалистической партии; выходил в Лондоне с апреля 1912 года; с 1922 года газета стала органом лейбористской партии.

⁸ Фабианцы — члены Фабианского общества, английской реформистской организации, основанной в 1884 году; свое название общество получило по имени римского полководца III века до н.э. Фабия Максима, прозванного “Кунктатором” (“Медлителем”) за его выжидательную тактику, уклонение от решительных боев в войне с Ганнибалом. Членами Фабианского общества были преимущественно представители буржуазной интеллигенции — ученые, писатели, политические деятели (как, например, С. и Б. Вебб, Б. Шоу, Р. Макдональд и др.); они отрицали необходимость классовой борьбы пролетариата и социалистической революции и утверждали, что переход от капитализма к социализму возможен только путем мелких реформ, постепенных преобразований общества. В. И. Ленин характеризовал фабианство как “направление крайнего оппортунизма” (Сочинения, 5 изд., том 16, стр. 338). В 1900 году Фабианское общество вошло в лейбористскую партию. “Фабианский социализм” служит одним из источников идеологии лейбористов.

В годы мировой империалистической войны (1914—1918) фабианцы занимали позицию социал-шовинизма. Характеристику фабианцев см. в статье В. И. Ленина “Английский пацифизм и английская нелюбовь к теории” (настоящий том, стр. 266-272).

⁹ Рабочая партия (Labour Party) — основана в 1900 году как объединение профсоюзов — тред-юнионов, социалистических организаций и групп в целях проведения рабочих представителей в парламент (“Комитет рабочего представительства”). В 1906 году Комитет переименовался в Рабочую (лейбористскую) партию. Члены тред-юнионов автоматически являются членами партии при условии уплаты партийных взносов. Во главе лейбористской партии стоит Исполком, составляющий совместно с Генеральным советом тред-юнионов и Исполкомом Кооперативной партии так называемый Национальный совет труда. К лейбористской партии тесно примыкают Кооперативная партия, входящая в нее на правах коллективного члена, и Независимая рабочая партия. Лейбористская партия, сложившаяся первоначально как рабочая партия по составу (в дальнейшем в нее вошло значительное количество мелкобуржуазных элементов), является по своей идеологии и тактике оппортунистической организацией. С момента возникновения партии ее лидеры проводят политику классового сотрудничества с буржуазией. “Рабочая партия является насквозь буржуазной партией, ибо хотя она и состоит из рабочих, но руководят ею реакционеры, — самые худшие реакционеры, действующие вполне в духе буржуазии...” (В. И. Ленин. Сочинения, 4 изд., том 31, стр. 233). Во время мировой империалистической войны (1914—1918) лидеры лейбористской партии занимали социал-шовинистскую позицию.

Лейбористы неоднократно (в 1924, 1929, 1945 и 1950 годах) формировали правительства, которые неизменно проводили политику английского империализма. Недовольство английских трудящихся реакционной политикой руководства лейбористской партии привело к образованию левого течения в партии, направленного против официальной политики ее руководства.