161

Царствование Александра III

Официальная Россия в трауре. Не стало Александра III. Николай II является теперь государем всея Руси и «республиканской» буржуазии Франции.

Что представляет собой новый монарх? Это — прежде всего сла­бый душой и телом юноша, болезненный отпрыск вырождающегося рода.

Что он думает делать? Как он будет распоряжаться судьбой по меньшей мере 100 миллионов более или менее верных ему подданных?

Мы покамест подождем и не будем строить никаких предположе­ний. Наша задача состоит в том, чтобы бросить беглый взгляд на наследие, оставленное ему отцом.

Александр III вступил на престол в столь тяжкой обстановке, труд­нее которой вряд ли можно себе представить. Революционное движение достигло своего апогея. В опубликованном после смерти Александра II письме к Александру III Исполнительный Комитет террористической партии в спокойной, полной достоинства форме объявил, что он отнюдь не намерен сложить оружие, и поведет борьбу с еще большим ожесточением, если новый царь сохранит самодержавную форму правления. Даже «легальная» пресса, несмотря на свое порабощение, все же явным образом намекала на необходимость реформ, разумея, конечно, реформы в области политической свободы. Таким образом, было очевидно, что требования нигилистов поддерживаются по крайней мере частью насе­ления. Правительство должно было либо уступить, либо вооружиться для борьбы.

Александр III не пошел на уступки. Часто высказывалось мнение, что отказ Александра III от уступок служит доказательством его необычайной смелости. Для нас же два года его добровольного заточе­ния в Гатчине скорее являются доказательством его слишком большой осторожности.

Формально считалось, что новый монарх самодержавно управляет всем, фактически же он не управлял ничем, ибо должен был скры-

162

ваться. Пользуясь этим, реакционная партия составила свой план дей­ствий, который она с удивительной настойчивостью проводила в тече­ние тринадцати лет.

С первого же взгляда ясно, что весь план этот сводился к про­стому отказу от реформ Александра II. «Встаньте, господа; правитель­ство идет» — возвестил Катков в «Московских Ведомостях». И пра­вительство пришло и воскресило теорию и практику Николая I. Реформы предшествовавшего правительства, несмотря на всю их недостаточность и поверхностность, объявлены были вредными, опасными и разрушительными. И поэтому необходимо было их в самом спешном порядке отме­нить одну за другой. Дело дошло до того, что часто достаточно было одного лестного слова по поводу реформаторской деятельности Алексан­дра II, чтобы автор стал неблагонадежным в глазах реакционеров. Алек­сандр II, прозванный «Освободителем», представлялся чем-то вроде жирондиста или даже чуть ли не якобинцем. Самодержавие, православие и народность, — те три кита, к которым постоянно взывали при Нико­лае I, — стали теперь опять девизом всех, кто так или иначе трудился на пользу «порядка», но ничего не мог добиться, наталкиваясь на противо­действие «жирондиста» — Александра II Романова, и «якобинца» — Андрея Желябова.

Эта «николаевщина» характеризует, однако, только поверхность явлений, в действительности же реакция как нельзя лучше понимала невозможность вернуть опять добрые, старые времена Николая I.

С 1881 г. у нас началась настоящая «реставрация», а всякая реста­врация неизбежно носит незаконный характер. Это лучше всего про­явилось в правительственной политике «гатчинского пленника».

Для того, чтобы привлечь на свою сторону «общество», правительство прежде всего должно было щедрой рукой удовлетворить его материальные интересы и осуществить его надежды. Между тем инте­ресы и надежды «общества» сильно изменились уже со времени Крым­ской войны.

Пресловутое «освобождение» крестьян 1861 г. произведено было таким образом, что оно разорило не только крестьян, но и помещиков-дворян. Объявить себя противником реформ для нового правительства прежде всего означало объявить себя покровителем дворянства. Дела­лось все возможное для того, чтобы (восстановить его былой блеск. Еще более ограничив и без того весьма скромное представительство мелких землевладельцев в земствах и предоставив решительный перевес круп­ным землевладельцам, усилили таким образом значение дворянства,

163

в руках которого в настоящее время находятся две трети земель. С уста­новлением должности земских начальников, крестьяне опять отданы были в руки их прежних господ, к которым они питают глубоко укоренившуюся и вполне заслуженную ненависть. С точки зрения тех, против кого эти «контр-реформы» были направлены, это было уж очень много, но это было далеко не достаточно для тех, в чью пользу они проводились.

Дворянству нужны были деньги, деньги и еще раз деньги. Чтобы пленить Данаю, Юпитер обернулся в золотой дождь. Обласканное новым царем, русское дворянство спешило в самых недвусмысленных выражениях просить о такой же метаморфозе по отношению к себе. Правительство учредило Дворянский банк, из которого дворяне-поме­щики могли получать ссуды на исключительно выгодных условиях. Даная торжествовала, с торговли сняты были последние путы.

Но, к сожалению, подписать квитанцию и взять деньга из кассы — это еще не все. Надо платить проценты или погашать долг. А между тем благородные должники не проявляли никакого желания подчиниться этой печальной экономической необходимости. Дело приняло плохой оборот. Золотой дождь принес с собой бурю наложенных арестов за неуплаченные долги. И снова ропот, Данаи, и снова дары Юпитера. В 1889 г. неуплаченные дворянами проценты объявлены были их новым долгом. Таким образом, дворяне должны были платить только проценты на проценты. Исполненные благодарности, они с удвоенной силой стали проявлять свою «верность», но одновременно еще более возросла их жажда новых денежных ссуд. В настоящее время, спустя 13 лет после начала нашей реставрации, мы имеем дворянство более «лояльное» и более задолженное, чем когда бы то ни было.

Правительство Александра III привело «первое сословие» к эконо­мическому краху и к полнейшей деморализации. Полученные из Дво­рянского банка деньги не только не улучшили, а, напротив, ухудшили его экономическое положение. В чьи руки попали эти деньги? Частью они были истрачены за границей, частью прокучены в увеселительных заведениях русских столиц, наконец, часть их попала в руки буржуа­зии и купечества, которые вообще только выиграли от распродажи с мо­лотка дворянской «верности».

Но купечество было слишком практично, чтобы ограничиваться такими пустяками: оно тоже склонно было продать свою «верность» и было уже настолько влиятельно, что правительству нельзя было мешкать с тем, чтобы поскорее купить эту драгоценную «верность».

164

Уже со времени Крымской войны правительство всячески старалось расчистить путь буржуазии, которая ускоренным темпом стремилась к экономическому господству. Рост русской промышленности при Александре III был сравнительно очень велик, но экономическая поли­тика того времени с точки зрения купечества оставляла желать еще многого. Вопреки своим самым лучшим намерениям, Александр III часто нарушал интересы буржуазии, главным образом вследствие своей не­опытности, а также и потому, что его окружало дворянство, которое рассматривало экономическую политику только под углом зрения потребления богатств. На Берлинском конгрессе русские дипломаты Горчаков и Шувалов в буквальном смысле слова забыли поставить вопрос о торговом договоре России с «освобожденной при помощи русского оружия» Болгарией. Поэтому торговые отношения по-преж­нему продолжали регулироваться Парижским договором, который был чрезвычайно невыгоден для побежденной союзниками (западно-евро­пейскими державами) России. Негодованию московского купечества не было границ. Оно вылилось в статьях «Руси», славянофильского органа И. Аксакова, который со свойственным ему риторическим пафосом обвинял бюрократию в равнодушии к священным интересам родной страны. Подобного рода наладки повторялись потом и в других случаях, а также и в газетах, не имевших ничего общего с славянофильством. Одна петербургская газета в энергичных выражениях сообщала о крахе железнодорожного проекта, выработанного какой-то акционерной компанией, который точно так же забыт был чиновниками. Статья заканчивалась заявлением, что необходимо начать борьбу за права человека и гражданина.Чтобы успокоить недовольство, неограниченное правительство Александра III вынуждено было сверху октроировать те права человека, которые в данный момент были наиболее ценны для буржуазии, т. е. дать ей право обогащаться более ускоренным темпом, чем это возможно было раньше.

Реакционная камарилья объявила беспощадную войну всем «за­падноевропейским идеям», или, выражаясь более удобопонятным языком, всяким конституционным стремлениям. А русское купечество угро­жало уже войной не на жизнь, а на смерть, против ввоза западно-евро­пейских товаров. Этим создавался такой удобный пункт для прочного сближения с правительством, лучше которого нельзя было и желать. «Вы поддерживайте нас против конституционалистов, мы же, с своей стороны, будем охранять вас от конкуренции западно-европейских товаров». Do ut des! (Давай, чтобы и тебе давали.)

165

Эта сделка вскоре была заключена. «Россия для русских» — стало лозунгом доморощенных «славянофилов». Лозунг этот означал, с одной стороны, передачу всех внутренних и внешние государствен­ных дел в руки реакционной клики, а с другой — передачу внутрен­него рынка в руки русских фабрикантов. В то время, как наши государственные деятели вели борьбу против «реформ» предыдущего правительства, купечество опустошало карманы русских потре­бителей.

Очень высокий таможенный тариф, существовавший уже и до этого времени, был теперь так сильно повышен, что превратился почти в за­претительный. Прибыли русских капиталов достигали ежегодно 30, 40, 50 и даже 60% (по официальным сведениям).

Но, как известно, аппетит приходит во время еды. После того, как иностранный конкурент был почти совершенно вытеснен с внутрен­него рынка, купечество затеяло войну против ста с лишком предприни­мателей, — русских подданных, — либо не принадлежавших к право­славной церкви, либо не коренного русского происхождения. Евреи, поляки, финляндцы должны были один за другим вкусить прелести нового режима. А спекулянты патриотических чувств все еще не был» довольны. Было очевидно, что они будут довольны только тогда, когда будет совершенно разрушена промышленность Польши н Финляндии.

А почему бы не попытаться завоевать иностранные рынки? Разве «Россия для русских» не означает, что персидский рынок должен быть предоставлен москвичам, что им же должен быть предоставлен рынок Бухары, а также и китайский рынок? Но как быть с английской кон­куренцией? Что же, разве правительство его императорского величе­ства не прекрасное, отеческое правительство, которое думает только о том, чтобы служить интересам своих верных сынов, не останавли­ваясь ни перед какими расходами? Была построена закаспийская же­лезная дорога, и взялись за постройку закавказской и великой сибир­ской дороги. В этом отношении существовало такое полнейшее едино­душие между идеологами реакции и паразитами буржуазии, что в том или ином отдельном случае нельзя было решить, кому принадлежала инициатива того или иного «спасительного и, благодетельного мероприятия»: наши купцы постоянно говорили о «стратегии», а наши пол­ководцы об «интересах торговли».

Но это еще не все. Русское купечество великолепно знает, что представляют собою чиновники, эта орда самых скверных мошенников, казнокрадов, бездельников и невежд.

166

Чтобы оградить свои интересы от бессовестных и глупых чинов­ников «обожаемого монарха», русская буржуазия энергично заявила желание диктовать законы министру финансов и контролировать его деятельность. Правительство тотчас же уступило — и ежегодно ко вре­мени Нижегородской ярмарки министр финансов собирал сведения о нуждах господ капиталистов. Сговорившись с ними о мерах, которые необходимо предпринять, он возвращался в Петербург, чтобы именем самодержца всея Руси проводить в жизнь пожелания купечества. Это тоже своего рода конституция, только, конечно, не похожая на кон­ституции «гнилого Запада».

Но это опять-таки еще не все. Купечеству было совершенно без­различно, кто был самым близким «приближенным царя: был ли то министр двора граф Воронцов-Дашков, или какой-нибудь другой князь или граф, — оно относилось к этому совершенно равнодушно. Зато оно с величайшей бдительностью ревнивым взором следило за всеми назначениями на посты, имевшие отношение к интересам буржуазии. Это особенно касалось министерства финансов. И надо ему отдать справедливость: правительство Александра III прекрасно это понимало и назначало «подходящего человека на подходящее место». О таких людях, как Вышнеградский, Витте и им подобные можно говорить что угодно, но им нельзя отказать в том, что они по характеру своему не имели ничего общего с той расточительной и невежественной ари­стократией, которая всегда окружает русских царей.

Для нас ясна теперь тайна «верности» русской буржуазии в цар­ствование Александра III. Но из «ничего» ничего и не создашь. Посмотрим же, во что обошелся нам этот союз политических реакцио­неров с экономическими эксплуататорами нашей страны.

В то время, как именитое купечество, благодаря экономической политике своих союзников, загребало неслыханные барыши, вся тяжесть налогов тяжким бременем ложилась на беднейшие классы: на рабочих, ремесленников и крестьян.

При восшествии на престол Александра III наш бюджет составлял 650 миллионов рублей, — в настоящее время он составляет свыше миллиарда. Чтобы показать свои заботы о крестьянстве, Александр III отменил подушную подать и снизил выкупные платежи, которые осво­божденные от крепостной зависимости крестьяне должны были выпла­чивать за свою землю. Но, несмотря на все это, платежи эти так велики и ежегодная выплата их так тяжела, что во многих местах крестьяне отказываются от земли, чтобы избавиться от притеснений

167

сборщиков налогов. Что же касается подушной подати, то отмена ее осталась совершенно незамеченной ввиду появления новых налогов. Правительство учредило Крестьянский банк с целью облегчить кре­стьянам покупку мелких участков земли. Однако условия, на которых давались ссуды крестьянам, были гораздо менее благоприятны, чем для помещиков в Дворянском банке. Но это не могло остановить крестьян: они буквально осаждали новый банк. Задолженность крестьян до такой степени возросла, что многие из них вскоре абсолютно «е в состоянии были покрывать платежи по своим долгам. В результате получилось, что на сохи, приобретенные с помощью банка, учрежденного для улуч­шения положения крестьян, тем же банком накладывался арест. Коме­дия с «Народным банком» (Крестьянский банк назывался также «На­родным банком») привела к обогащению кулаческих элементов деревни, сильному взвинчиванию цен на землю, что было на руку по­мещикам-дворянам, продававшим крестьянам по баснословно высоким ценам мелкие, совершенно бесполезные для их собственных хозяйств, участки земли.

Александр III охотно разрешил называть себя «мужицким царем». Он был мужицким царем в том смысле, что ему было бы очень приятно, если бы все его подданные отличались такой же политической покор­ностью и таким же невежеством, как и крестьяне. И этим исчерпыва­лось его благоволение к крестьянству. Правительство же Александра III разоряло этих столь преданных монарху мужиков с такой беспощад­ной, систематической жестокостью, которую трудно встретить даже в России, где на крестьянина издавна смотрят как на илота и где как с илотом с ним и обращаются.

Вследствие все усиливающегося обнищания крестьян, главным занятием которых в России является земледелие, русское сельское хозяйство совершенно разрушено. Ужасный голод 1891 года был есте­ственным последствием бедственного положения нашего крестьянства.

Старинная пословица гласит: бедны крестьяне — бедна страна. Наши государственные деятели знают это так же хорошо, как и мы. Но они надеются помочь бедности государства путем займов за грани­цей. Министры финансов времени Александра III, — гг. Вышнеградский и Витте, — все свое время и силы употребляли на то, чтобы пустить простакам пыль в глаза своими финансовыми спекуляциями, которые под стать были самым опытным «рыцарям промышленности». Дураки таращили от изумления глаза. Между тем государственный долг все рос да рос, и в настоящее время в одной только Франции накопилось

168

на 800 миллионов рублей русских долговых обязательств. Дружба Франции начинает, однако, колебаться, и парижские капиталисты пола­гают, что они достаточно дали. А что будет с нами, если от нас «отка­жутся» даже наши дорогие «союзники»?

Иностранные дипломаты постоянно ухаживали за правительством Александра III. Оно гордилось тем, что благодаря этому другие дер­жавы еще больше считались с Россией. Политическое положение России было действительно необычайно благоприятно, но правительство Александра III было в этом так же неповинно, как новорожденный младенец. Оно лишь пожинало плоды франко-германской войны 1870 — 1871 гг., бросившей Францию в объятия русского царя. Франция возлагает боль­шие надежды на дружбу с «северным колоссом». Она не замечает только того, что глиняные ноги этого колосса с каждым даем все больше и больше начинают подкашиваться.

Русский деспотизм, как и все восточные деспотии, покоился на невежестве и консерватизме русских крестьян, живших в пресловутых (коммунистических!) сельских общинах и не интересовавшихся тем, что происходило за пределами их околиц. В настоящее время эта ста­рая основа русского деспотизма разрушена, разрушена самим же деспотизмом.

Русская сельская община отошла в прошлое. Разоренный дотла крестьянин оставляет свою исконную работу, отказывается от своих старых привычек и отношений. Со времени Крымской войны Россия пережила экономическую революцию, и эта революция с естественной необходимостью, — что бы ни делали реакционеры, — должна иметь свои политические последствия.

«Что бы «и делали наши реакционеры»! Что я говорю? Ведь они как раз являются у нас самыми большими революционерами. Это именно они всеми силами старались форсировать экономическое развитие, которое должно положить предел их господству. С разоренным, нищим дворянством больше не приходится считаться, а что касается верно­подданной буржуазии, — преданной, поскольку «преданность» прино­сит ей доход, — то она первая обернется против своего старого союз­ника, когда у него больше нечем будет ей платить.

Целых тринадцать лет Александр III сеял ветер.

Николаю II предстоит помешать тому, чтобы буря разразилась. Удастся ли ему это?

Плеханов Г.В. Сочинения. Т. 24.