IV. УРОКИ ИСТОРИИ

 "РАСКАЗАЧИВАНИЕ" В СИСТЕМЕ МАССОВЫХ РЕПРЕССИЙ 

Г. Магнер

“Расказачивание” на Дону в 1919 году открывает ряд репрессивных кампаний против мирного населения, в который входят также раскулачивание в годы коллективизации и переселение из родных мест целых народов в 40-х годах. Эти акции складываются в систему, в которой “Расказачивание” играет особую роль как единственная кампания такого рода, относящаяся ко времени, когда власть в стране еще не была сосредоточена в руках Сталина. Отсюда возникает впечатление, что Сталин в 30-40 гг. явился лишь продолжателем того, что было начато задолго до него. Однако утверждать, что это не собственно сталинская система, можно лишь при наличии уверенности в том, что “расказачивание” не было делом рук самого Сталина - в 1919 году наркома по делам национальностей. Такое допущение может показаться неожиданным, но для него имеются основания, о которых  - ниже.

Вопрос о “расказачивании” рассмотрен довольно подробно, с использованием большого количества документов, в работе Р.А.Медведева и С.П.Старикова “Жизнь и смерть командарма Миронова” (1).  Настоящая работа опирается, главным образом, на материалы, привлеченные Р.А.Медведевым и С.П.Стариковым (ссылки в тексте: номер выпуска журнала - римской цифрой, страница арабской), но выводы получаются иные.

Точный смысл слова расказачивание - экспроприация казачества и его “растворение” в крестьянской массе путем переселения казаков в другие области России с поселением на их месте новожилов из других областей. Фактически с конца февраля до начала июня 1919 года на Дону происходили: массовый террор против казаков, реквизиция скота и сельскохозяйственных продуктов, с апреля 1919 года - переселение иногородней бедноты на казацкие земли и попытки формальной ликвидации казачества. То, что происходило реально, также получило название “расказачивания”.

Последствия этой акции известны, однако причины ее остаются во многом неясными. Лишь в некоторых станицах ревкомы не допустили расстрелов. Военные власти пытались остановить террор, по приговору ревтрибунала 9-й армии некоторые

______________________

Магнер Г. -  историк, филолог  (Ленинград).

 

его исполнители были расстреляны, другие - приговорены к длительному тюремному заключению (III, 8-9), но это было каплей в море. В ночь с 11 на 12 марта вспыхнуло стихийное Вешенское восстание, вскоре охватившее весь Верхне-Донской округ, часть Хоперского и Усть-Медвицкого.

Главным проводником идеи расказачивания на Дону был Сергей Сырцов - 25-летний председатель Донского бюро РКП(б) и фактический руководитель Гражданского управления (Гражданупра). Недавний студент Петроградского политехнического института, начитавшийся книг о Великой Французской революции, дважды вынужденный бежать от казаков из Ростова (III, 4), Сырцов однозначно оценивал казацкий Дон как “Русскую Вандею” (III, 5). Непоколебимо встав на эту точку зрения, он не желал считаться ни с социальным расслоением среди казаков, ни с тем фактом, что значительная часть казачества сражалась на стороне Советской власти. В письме в ЦК, написанном с претензией на глубокое знание “казачьего вопроса” (начало 1919 года), Сырцов предлагал отказаться от всякой автономии Дона, разделить Донскую область на губернии, вместо выборных органов власти назначить чрезвычайных комиссаров и утверждал, что “аграрная революция на Дону должна состоять в полном разрушении экономического базиса казачества” (III, 5).

Попытки определить истоки идеи расказачивания наталкиваются на весьма загадочное обстоятельство. В период между февралем и октябрем 1917 года контрреволюционные верхи казачества на Урале с целью не допустить развития революционных настроений среди казаков стали натравливать казачество на крестьянство, объявив, что крестьяне, подстрекаемые социалистами, хотят отнять у казаков всю землю, - хотя нас самом деле никто на нее не посягал, ни одна из социалистических партия об этом не говорила (2). В 1919 году эта провокационная идея из арсенала контрреволюции странным образом всплывает в деятельности большевистского руководства на Дону. В другом письме Сырцова в ЦК, написанном в апреле 1919 года, так прямо и сказано: “Общие условия заставляют нас, идя навстречу крестьянам, за исключением самых верхушек, сделать их своей опорой в деле ликвидации казачества” (III,12).

Официальным основанием для массового террора на Дону послужила директива, содержащаяся в циркулярном письме за подписью “ЦК РКП(б)”. Краткое сопроводительное письмо “всем ответственным товарищам, работающим в казачьих районах”, датированное 29 января 1919 года, было подписано Я.М.Свердловым. Полный текст сопроводительного письма Свердлова до сих пор не опубликован. Само циркулярное письмо было напечатано в 1989 году дважды, в двух вариантах, хранившихся в Центральном партархиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, однако никто из ссылающихся на какой-либо один из этих вариантов не упоминает о существовании другого. Похоже, наличие двух вариантов циркулярного письма его публикаторами и исследователями осталось не замеченным.

Вариант более полный помещен в журнале “Известия ЦК КПСС” (3). Предварительно сообщается, что 24 января 1919 года состоялось заседание Оргбюро ЦК РКП(б). 6-й пункт повестки дня - “Циркулярное письмо ЦК об отношении к казакам”. Решение: “Принять текст циркулярного письма. Предложить комиссариату земледелия разработать практические мероприятия по переселению бедноты в широком масштабе на казачьи земли”. Публикаторы отмечают: “Текст циркулярного письма об отношении к казакам в протоколе заседания Оргбюро ЦК РКП(б) отсутствует. В ЦПА ИМЛ имеется копия указанного циркулярного письма, которая приводится ниже” (4). Место хранения протокола заседания 24 января указано в общем списке с протоколами других заседаний ЦКБ Бюро ЦК и Оргбюро ЦК (все - в фонде 17, описи 2) (5). О месте хранения копии циркулярного письма в публикации указания нет.

Второй вариант, отличающийся незначительными изменениями и сокращениями, приведен в работе Р.А.Медведева и С.П.Старикова (III, 6-7). Место хранения - фонд 17, опись 2, дело 21 (лист 206). Исправление стилистической погрешности первого варианта “уравнять… к казакам” на “уравнять… с казаками” и другие поправки служат свидетельством того, что этот вариант написан позже первого. В публикации имеется указание о сопроводительном письме Свердлова (в “Известиях ЦК КПСС” о нем речи нет).

Вот текст циркулярного письма по варианту “Известий ЦК КПСС” (купюры второго варианта - в квадратных скобках, изменения  - в сносках):

“Циркулярно, секретно

Последние события на различных фронтах в казачьих районах - наши продвижения в глубь казачьих поселений и разложение среди казачьих войск - заставляют нас дать указания ^а) партийным работникам о характере их работы [при воссоздании и укреплении Советской власти]  в указанных районах. Необходимо, учитывая опыт [года] гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. [Никакие  компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы. Поэтому необходимо:] 

1. Провести массовый террор ^б)  против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем [вообще] казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применять ^в) все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти.

2. Конфисковать хлеб и заставлять ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем [другим] сельскохозяйственным продуктам.

3. Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселение, где это возможно.

4. Уравнять   пришлых “иногородних” к казакам ^г) в земельном и во всех других отношениях.

5. Провести полное разоружение, расстреливая ^д)  каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи.

6. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних.

7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь до установления полного порядка.

8. Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи поселения, предлагать проявить максимальную твердость и неуклонно проводить настоящие указания.

9. ЦК ^е)  постановляет провести через соответствующие советские ^ж) учреждения обязательно наркомзему разработать в спешном порядке фактические меры по массовому переселению бедноты на казачьи земли.

Центральный Комитет РКП ^з)”.

Дата отсутствует.

О принятии директивы на заседании Оргбюро и отправке на Дон циркулярного письма впервые было сообщено в  издании “Истории КПСС” 60-х годов, без указания источников сведений и точной даты заседания, с общей датировкой событий концом января 1919 года (6). Используя это сообщение, Р.А.Медведев и С.П.Стариков отмечают: “Нам неизвестно, как проходило в ЦК обсуждение и принятие этой директивы” (III, 7). Не зная о существовании протокола заседания Оргбюро от 24 января, они на основе сопроводительного письма от 29 января датировали заседание “самым концом января” (III, 6).

Точной датировке январская директива не поддается. Ввиду того, что ссылки на решение Оргбюро ЦК ни в циркулярном письме, ни в сопроводительном письме нет, директива датируется двояко: то по протоколу заседания Оргбюро - 24-м января, то по сопроводительному письму - 29-м января. Попытку соотнести эти две даты с реальными событиями можно предпринять лишь после рассмотрения других вопросов, возникающих в связи с сущностью самой директивы.

Несмотря на наличие протокола заседания Оргбюро, и оформление, и содержание циркулярного письма заставляет усомниться в том, что директива принималась или хотя бы обсуждалась в ЦК.

О происхождении директивы Р.А.Медведев высказывает одновременно две точки зрения (7): 1) что она была принята Оргбюро ЦК РКП(б) по докладу Донбюро; 2) что она была вынесена лично Свердловым. Совершенно очевидно, что если директива была принята Оргбюро по докладу Донбюро, то она не была вынесена лично Свердловым, если же она была вынесена единолично Свердловым, то не была принята на заседании Оргбюро. Эта неувязка вызвана не только невозможностью согласовать оба объяснения между собой, но и шаткостью каждого из них в отдельности.                                                                               

Как правильно указывает Р.А.Медведев, январская директива противоречила всем предыдущим постановлениям Совнаркома о работе в казачьих районах, всем недавним декабрьским декларациям СНК, ВЦИК, РВС республики и лично Ленина и Свердлова в их обращении к казачеству, что Советская власть не будет наказывать тех казаков и казачьих офицеров, которые добровольно оставят армию генерала Краснова, что Советская власть не будет покушаться на основы казачьего быта, что казачеству будет предоставлена полная самостоятельность в устройстве своей жизни, что земли трудового казачества не будут затронуты новым аграрным законодательством, что право на землю в казачьих районах будет сохранено только за трудящимися, оседло живущими на войсковых территориях (III, 7). Нет ни малейшего сомнения в том, что все эти постановления и декларации отражали точку зрения политического руководства РКП(б), и Оргбюро никак не могло ни отменить их, ни поступать противоположным образом. Оргбюро вообще не обладало полномочиями для принятия январской директивы, так как это был исполнительный орган ЦК, который не решал вопросов партийной политики, а занимался внутрипартийной организационной работой, партийным строительством, пропагандой политических постановлений партии. Принимать же такого рода постановления мог в промежутках между пленумами только руководящий партийный орган - Бюро (Политбюро) ЦК.

Р.А.Медведев пишет: “Нет никаких свидетельств того, что данная директива обсуждалась в Политбюро или где-либо вне Оргбюро ЦК” (III, 7). Но где свидетельства ее обсуждения в Оргбюро? Протокол - свидетельство не безусловное. Даже состав участников заседания в протоколе не указан: “В протоколе этого и ряда последующих заседаний оргбюро присутствующие не указаны” (8).

В конкретных деталях текст протокола Оргбюро расходится с текстом циркулярного письма. В циркулярном письме не Оргбюро, а “ЦК постановляет” не “предложить наркомату земледелия”, а “провести через соответствующие советские учреждения обязательство Наркомзему” разработать “фактические меры по переселению бедноты на казачьи земли”, причем сделать это “в спешном порядке”. Оргбюро не могло разговаривать таким тоном ни с Наркомземом, ни, тем более, с вышестоящими советскими учреждениями - Совнаркомом и ЦИКом. В связи с этим подлинность протокола заседания Оргбюро от 24 января представляется в высшей мере сомнительной.

Нельзя согласиться с Р.А.Медведевым и в том, что январская директива основана на докладе Донбюро в ЦК. О докладе Донбюро (лично Сырцова) в ЦК сказано в докладной записке в ЦК члена Реввоенсовета Южного фронта В.А.Трифонова (III, 13). Вероятно, под “докладом” здесь имеется в виду то письмо (докладная записка) Сырцова в ЦК, в котором он писал о “полном разрушении экономического базиса казачества”. Признать прямую и непосредственную связь между письмом Сырцова и январской директивой не позволяет большое различие в их содержании. У Сырцова речь идет о “превращении войсковой земли в общегосударственную”, о стирании “всякой экономической грани между крестьянами и казаками” (III, 5), т.е. о расказачивании в прямом смысле этого слова, но нет и упоминания о терроре. А директива требует жесточайшего террора и говорит лишь о некоторых мерах, которые можно считать элементами расказачивания, - о реквизиции “излишков” сельскохозяйственных продуктов и переселении бедноты на казацкие земли, - но без единого слова об экспроприации казачества, об уничтожении казацкого землевладения, о переселении казаков вглубь России.

Сближение “доклада” Донбюро с директивой производится искусственно. “Докладу” Р.А.Медведев приписывает требование террора, которого в нем нет: “Хорошо понимая, что предлагаемое им “полное разрушение экономического базиса казачества” встретит решительное сопротивление основной массы казаков, Сырцов настаивал на проведении массового террора в казачьих округах и районах” (III, 5). Откуда взяты историком эти “настояния”, непонятно. Какого-либо другого “доклада” Сырцова, с упоминанием террора, среди известных документов также нет (в апрельском письме Сырцова речь идет о “ликвидации казачества” в том же смысле стирания экономической грани между казачеством и крестьянством, а не о физическом уничтожении казаков). А непосредственная увязка Р.А.Медведевым январской директивы о терроре с расказачиванием в точном смысле этого слова имеет под собой единственное реальное основание - более поздний доклад Донбюро, представленный его секретарем А.Френкелем в адрес в VIII  съезда партии в марте 1919 года. Из этого доклада видно, что Френкель либо не читал директивы, или, как он ее называет, “инструкции ЦК”, либо плохо помнил ее содержание. Он пишет о необходимости “широко применить более радикальные террористические методы, указанные в той же инструкции ЦК, но еще не применяющиеся, а именно: экспроприация казачества (расказачивание) и массовое переселение их внутрь России, с вселением на их место пришлых трудовых элементов. Это лучшим образом растворит казачество” (III, 11). В действительности, как мы знаем, в директиве таких указаний нет, хотя представление Френкеля, что они там есть, надо полагать, не случайно, а вызвано тем, что эти меры намечались на будущее при предварительном согласовании совместных действий между Донбюро (вероятно, Сырцовым) и автором директивы как представителем центральной власти. От лица Донбюро Френкель в докладе настаивает перед центром на скорейшем выполнении отсутствующих в директиве указаний: “Но эти мероприятия под силу только центру, где должна быть образована особая комиссия для разработки этого вопроса. И к этому необходимо приступить срочно” - и даже робко возражает против террора, как меры недостаточной: “всех казаков не уничтожишь,  а при таких условиях восстания будут продолжаться” (III, 11). Что речь идет именно о январской директиве, а не о какой-либо другой, свидетельствует и тот факт, что Френкель говорит о единственной, “той же инструкции”, и то, что ни в какой другой “инструкции”, как и в этой, “меры” по расказачиванию и не могли быть указаны, так как их исполнение действительно было не во власти Донбюро, а было под силу только центру. 

Заинтересованность Донбюро именно в расказачивании, а не в терроре, очевидная и из обоих писем Сырцова, и из доклада Френкеля, позволяет сделать вывод, что хотя Донбюро рьяно выполняло январскую директиву, видимо, считая ее первым шагом к осуществлению  идеи расказачивания, однако   доклада Донбюро в ЦК с предложением массового террора не существовало, инициатива террора исходила  от составителя директивы  (подлаживаясь к нему, Френкель и переселение называет “террористическим методом”). В то же время для автора директивы полное расказачивание не было практической целью и быть ею не могло, так как, работая в ЦК, он не мог не понимать, что экспроприация казачества и переселение его вглубь России - это бредовая идея, осуществлять которую никто не станет.

Ввиду того, что принятие январской директивы на заседании Оргбюро в противовес всем предыдущим постановлениям и обращениям Совнаркома, ВЦИК, РВС республики и лично Ленина и Свердлова совершенно невероятно, единственно правдоподобным является предположение Р.А.Медведева, что директива была разработана и вынесена единолично. Но почему именно Свердловым?  Р.А.Медведев дает этому такое обоснование: “ … выступая на   8-м съезде РКП(б), Ленин говорил, что “в этой работе мы были вынуждены всецело полагаться и имели полное право полагаться на товарища Свердлова, который сплошь и рядом единолично выносил решения”. В своей речи на экстренном заседании ВЦИК в день похорон Я.М.Свердлова Ленин также говорил, что Свердлов целиком и единолично ведал крупнейшими отраслями работы” (III, 7).

В самом деле, Ленин все это говорил. Однако Ленин не говорил, что единоличные решения принимал только  Свердлов. В заслугу Свердлову Ленин ставил не сам факт, что он выносил решения единолично, экономя время другим (тут “мы были вынуждены” полагаться на тов. Свердлова), а то, что при этом “мы имели полное основание полагаться на товарища Свердлова”, что  “достаточно было одного его слова, чтобы вопрос был решен навсегда и у всех была уверенность в том, что вопрос был решен на основе такого политического знания и такого организационного чутья, что не только рабочие, но и массы сочтут это решение за окончательное” (9). Относительно январской директивы 1919 года этого не скажешь.

Завышенную оценку Лениным достоинств Свердлова Р.А.Медведев объясняет тем, что данная директива не была предварительно согласована с Лениным и Ленин о ней не знал. Безусловно, Ленин мог и ошибиться в своей оценке Свердлова. Но непонятно, почему бы Свердлову не согласовать такую важную директиву с Лениным. А кроме того, Р.А.Медведев характеризует директиву как “грубую политическую ошибку”, “в сущности, преступление перед революцией” (III, 7), и кажется все-таки маловероятным, чтобы Свердлов совершил грубую политическую ошибку, преступление перед революцией, Ленин допустил грубую психологическую ошибку в своей восторженной оценке Свердлова и только современный историк не допустил никакой ошибки, приписывая Свердлову эту директиву.

В принципе, конечно, и это не исключено, но нужны более веские доказательства. Серьезным доводом в пользу мнения Р.А.Медведева является подпись Свердлова под сопроводительным письмом  к директиве. Однако и это не доказывает ни того, что Свердлов директиву составлял, ни того, что он ее хотя бы читал. Как секретарь ЦК, Свердлов был обязан принимать сведения от организаций и рассылать им циркулярные письма ЦК и другую корреспонденцию. Но, кроме этого, он был председателем ВЦИК, принимал ежедневно десятки делегатов из всей республики, выезжал на места, занимался бесчисленным множеством текущих дел (даже будучи серьезно больным, перед самой смертью, он работал) и вряд ли имел возможность и даже надобность перечитывать и следить за отправкой всех подготовленных в ЦК документов.

В отношении январской директивы это особенно сомнительно ввиду ее противоречия всем предыдущим постановлениям и декларациям Советской власти, в том числе исходившим от ВЦИК и лично от Свердлова. Именно в обращении Ленина и Свердлова к казакам было сказано, что все слухи и разговоры о стремлении Советской власти к ломке строевого и экономического быта казачества являются гнусной ложью и клеветой, а заканчивалось оно словами: “Советская власть протягивает Вам руку и зовет Вас снова и снова к братскому союзу” (II, 96; III, 7).

Может быть, у Свердлова в это время появились основания для изменения своей позиции, скажем, изменилось в худшую сторону положение на Дону, усилилась контрреволюция? Напротив. Директива появилась в обстановке, когда казачьи полки один за другим переходили на сторону Советской власти, а станичники встречали Красную армию “хлебом-солью”. В январе 1919 г. семь станиц во главе с Вешенской подняли восстание против генерала Краснова, перебили часть офицеров, отправили делегации для переговоров с Красной армией, а 28-й казачий полк бросил позиции у Калача и пошел в Вешенскую искать Краснова, чтобы с ним расправиться. 2 февраля Краснов докладывал Деникину, что под влиянием большевистской агитации “северный фронт Донской армии быстро разваливается…, люди в лучшем случае расходятся с оружием в руках по домам, в худшем - передаются “товарищу Миронову” (II, 98-99). Краснову пришлось оставить Донскую область и уйти за Северский Донец. В связи с этим в конце февраля председатель Реввоенсовета республики Л.Д.Троцкий, выступая в Кремле, в Колонном зале Дома Союзов, заявил, что на Южном фронте одержана решающая победа. Резервы, предназначенные для Южного фронта, стали перебрасываться под Петроград, против Юденича, обмундирование передавалось Восточному фронту (II, 99).

Но, может быть, в это время произошли какие-то более масштабные изменения в политике Советской власти в целом, ужесточились репрессии? Вот события того же января.

20 января ВЦИК во главе со Свердловым принял решение об упразднении уездных ЧК (о причинах этого решения в декабрьском приказе ВЧК № 113 говорилось: “очень часто ЧК на местах усваивают такие методы и приемы борьбы, которые идут вразрез всей политике, которую Советская власть и наша партия намечает на ближайшее будущее” (10)). В эти же дни происходит суд над председателем Ревтрибунала того самого Южного фронта, где директива вводит массовый террор, Сергеем Чикколини по обвинению в превышении власти и расстреле без суда и следствия двух железнодорожников. Суд ведется по протесту наркома путей сообщения В.И.Невского и двух членов Ревтрибунала Южного фронта, выступивших против своего начальника (11) (решение мягкое, как и большинство судебных решений того времени: Чикколини был снят с поста, - но реакция центральной власти на бессудный расстрел двух человек дает возможность представить ее отношение к массовому террору против населения).

Таким образом, мы не находим никаких побудительных причин для изменения позиции Свердлова по отношению к казачеству и составления им январской директивы.

Мнение об авторстве Свердлова неубедительно и потому, что против действий Донбюро, связанных с выполнением директивы, активно выступил Казачий отдел ВЦИК. Р.А.Медведев  толкует это следующим образом: “Совершенно очевидно, что Свердлов…, который был не только руководителем Оргбюро ЦК, но и председателем ВЦИК, не согласовал своей директивы с Казачьим отделом ВЦИК” (III, 7). Делая такой решительный вывод, историк, видимо, забыл, что авторство Свердлова он определил предположительно. А в науке, как известно, недопустимы “доказательства”, построенные на посылках, которые сами не доказаны. Очевидно скорее другое: как председатель ВЦИК, Свердлов, будь он составителем директивы, не мог бы не согласовать ее с Казачьим отделом ВЦИК и либо постарался бы убедить Казачий отдел поддержать директиву, чтобы избежать в дальнейшем его протестов, либо согласился бы с Казачьим отделом и не стал бы ее направлять.

И главное. 16 марта, в день смерти Свердлова, ЦК РКП(б) заслушал на своем заседании выступление члена РВС Южфронта Г.Я.Сокольникова о положении на Дону (12) и вынес решение, по характеру противоположное январской директиве, о необходимости учитывать классовое расслоение среди казаков, но Донбюро и после смерти Свердлова продолжало свою прежнюю политику. 8 апреля оно приняло решение “о быстром и решительном уничтожении казачества как особой экономической группы… и о формальной его ликвидации” (III, 12). Это игнорирование решения ЦК трудно объяснить иначе как тем, что Донбюро пользовалось чьей-то мощной поддержкой в центре, и вероятнее всего - именно автора директивы. Насколько влиятельное это было лицо, можно судить по тому, что 24 апреля 1919 г. Совнарком принял решение, соответствующее одному из пунктов январской директивы, - о переселении бедноты на казацкие земли. Правда, в декрете речь шла не специально о Донской области: “Поручить народному комиссариату земледелия в срочном порядке организовать перевозку наиболее нуждающегося в продовольствии крестьянского и рабочего населения северных губерний Республики в южные, производящие губернии и в Донскую область как в целях предоставления населению временных заработков в организуемых советских хозяйствах, так и в целях его постоянного устройства в названной области” (13). И все же о “постоянном устройстве” (очевидно, с правом на землю) говорится только по отношению к Донской области. Причина в том, что значительная часть населения юго-западных районов ушла с восставшими казаками Краснова при их отступлении. Но когда декрет Совнаркома начали приводить в исполнение, переселенцев стали завозить не в опустевшие южные районы Донской области, а в густонаселенные северные, отчего напряженность на Дону сразу возросла (III, 12). Очевидно, составитель директивы успешно действовал и в апреле 1919 года.

Чтобы определить автора директивы, есть простое средство: надо найти среди видных деятелей ЦК единомышленника Сырцова.

Это явно не Ленин. 3 июня 1919 г., когда до Ленина дошли сведения, что на Дону местные власти переименовывают станицы в “волости”, упраздняют слово “казак”, запрещают ношение лампасов, он дал телеграмму члену РВС Южфронта В.А.Трифонову о недопустимости вмешательства в быт казаков. Ленин не мог представить, что это не просто “ломка бытовых мелочей” (14), а выполнение решения Донбюро об уничтожении казачества как экономической группы и формальной его ликвидации. 8 июля, когда часть Донской области была уже в руках Деникина, казачий отдел ВЦИК организовал встречу Ленина с начдивом Ф.К.Мироновым, который после нескольких месяцев отсутствия вернулся на Южный фронт и узнал многое о терроре, но еще не знал о существовании “директивы ЦК” (видимо, не знал о ней и Казачий отдел ВЦИК, иначе, наверное, знал бы и Миронов). После беседы Ленин сказал члену отдела комиссару Макарову: “жаль, что вовремя мне этого не сообщили” (III, 17-18).

Троцкий в конце февраля, заявляя о решающей победе на Южном фронте и перебрасывая резервы и обмундирование на другие фронты, несомненно, тоже   не знал о январской директиве, последствия проведения которой в жизнь нетрудно было предвидеть, а позднее не поверил тому, что услышал о терроре на Дону, и писал, что это подлый слух, распускаемый Деникиным (IV, 98).

Известен единственный член ЦК, входивший и в Политбюро, и в Оргбюро, и в Совнарком, и во ВЦИК, и в РВС республики и придерживавшийся той же политики по отношению к казачеству, что и Сырцов. Это Сталин.

По свидетельству Сырцова, опубликованному в 1924 году в сборнике “Пролетарская революция на Дону”, еще в декабре 1917 года, до переезда советского правительства из Петрограда в Москву, в разговоре со Сталиным по прямому проводу они сошлись на том, что с казаками надо не договариваться, а вести активные боевые действия (15) (ср. фразу, отсутствующую в варианте циркулярного письма, напечатанном в журнале “Подъем”, но имеющуюся в “Известиях ЦК КПСС”: “Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы”). Из документов видно, что это единство взглядов сохранялось и в дальнейшем. 4 августа 1918 года Сталин в письме к Ленину из Царицына объяснял неблагоприятную обстановку, в частности, “казачьим составом войск Миронова (казачьи части, именующие себя советскими, не могут, не хотят вести решительную борьбу с контрреволюцией)” (16) (явная ложь: Сталин не мог не знать об июльских победах  Миронова над Красновым). В феврале 1919 года Сырцов в своем обращении к Троцкому с просьбой о переводе Миронова с Южного фронта (он был бы помехой готовящемуся террору) пытается протащить ту же идею, намекая на то, что Миронов, как казак, не может хорошо воевать против казачьей контрреволюции (наглая ложь: Миронов уже награжден орденом Красного знамени № 3) (II, 93, 102).

Вопрос об отношении Советской власти к казачеству входил непосредственно в компетенцию Сталина как наркома по делам национальностей. Дело в том, что казачество обычно считает себя особым этносом. Пользуясь этим, казацкие генералы в годы революции даже внушали казакам мысль об отделении в особую Федеративную республику. Уральский атаман Дутов на Войсковом Круге в сентябре 1917 года говорил: “Нам нужно идти не с партиями, а с народностями, потому что мы, казаки, есть особая ветвь великорусского племени и должны считать себя особой нацией. Мы сначала казаки, а потом русские”. Дутова поддерживали прибывшие с Дона офицеры (17). Этническое своеобразие казачества признала и Советская власть. В 1918 году, до наступления немцев и их союзников-красновцев, существовала Донская Советская республика со своим правительством и ЦИКом. Бывший председатель этого ЦИКа   В.С.Ковалев в докладной записке члену РВС РСФСР К.А.Мехоношину предлагал и в будущем сохранить автономию Дона и создать правительство коммунистов и беспартийных (III, 4) (восстановление  автономии Дона было сорвано январской директивой и спровоцированным ею Вешенским восстанием) (18). О положении в казачьих районах Совнаркому РСФСР докладывал наркомнац (19). Уже тот факт, что мы не знаем со стороны наркомнаца ни одного высказывания против массового террора на Дону или расказачивания, свидетельствует о том, что эти действия производились с его согласия.

Сталин был связан с Доном не только как наркомнац: он был и первым председателем Реввоенсовета Южного фронта при его образовании в сентябре 1918 года (20).

Прямое отношение Сталина к циркулярным письмам ЦК видно из 4-го тома его “Сочинений”, где опубликовано циркулярное письмо ЦК, написанное Сталиным в 1920 году, в связи с военными действиями на том же Южном фронте, переименованном в Крымский (21).

В 1922 году, когда Сталин стал генсеком партии, мы видим Сырцова, которому нет еще и 30 лет, в аппарате ЦК, среди ближайших сторонников Сталина. В 1924 году он зав.агитпропом ЦК, с 1926 года - секретарь Сибирского крайкома, а в 1928 году Сталин, обычно никуда не выезжавший, едет в Сибирь и именно здесь начинает очередную кампанию, сходную с “расказачиванием”, - применение принудительных мер против кулаков (в других местах эти меры распространялись со ссылками на “сибирский метод”). Сходна даже терминология: казачество уничтожалось, по Сырцову, “как особая экономическая группа”, кулачество, по Сталину, - “как класс”. С 1929 года Сырцов уже председатель Совнаркома РСФСР (22).

Соединение всех этих фактов и обстоятельств ведет к заключению, что составителем январской директивы был не кто иной как Сталин. Утверждать, что массовые репрессии против населения проводились Советской властью и до Сталина, нет оснований.

*    *    *

Вопрос о целях Сталина в проведении “расказачивания” на Дону в 1919 году выходит за рамки настоящей работы, но для полноты полученных выводов, видимо, необходимо представить ответ и на этот вопрос.

Директиву, направленную от имени ЦК, но без согласования с ЦК одним из  его членов с сопроводительным письмом другого лица, следует признать подложной (в существующие представления о Сталине эта характеристика не вносит ничего нового: обвинение в подлогах было ему открыто предъявлено Ф.Ф.Раскольниковым еще в 1939 г.).

Р.А.Медведев, справедливо называя январскую директиву “преступлением перед революцией”, пишет: “Не говоря уже о принципиальных политических или моральных соображениях, проведение в жизнь январской директивы в казачьих областях, где все мужское население было вооружено и отлично владело оружием, где в станицах и хуторах мобилизация могла быть проведена в считанные часы и дать десятки пеших и конных полков, - в этой обстановке директива о “расказачивании” и массовом терроре неизбежно должна была вызвать восстание казаков, что поставило бы под угрозу не только Южный фронт, но и все завоевания революции” (III, 7).

Этого могли не понимать Сырцов и другие революционные недоросли из Донбюро, считавшие привлечение казачества на сторону Советской власти “сговором с контрреволюцией” (III, 5). Член РВС Южного фронта В.А.Трифонов в письме А.А.Сольцу называя их “остолопами” и “идиотами” - “В руках этих идиотов находится судьба величайшей революции - есть от чего сойти с ума” (III, 18). Но трудно, невозможно представить, чтобы этого не понимал многоопытный член ЦК, составитель директивы. А в том, что Сталин мог сознательно вести линию на конфронтацию Советской власти с казачеством, убеждает уже его телефонный разговор с Сырцовым в декабре 1917 года, когда он выразил свою поддержку Сырцову в его стремлении не допускать компромиссов с казаками путем переговоров, а вести с ними боевые действия. Сталин не мог не видеть всей глубины заблуждений Сырцова, не мог не знать,  насколько союз с казачеством важен для Советской власти, так как был в Петрограде и за два месяца до этого и, конечно, помнил, какую роль сыграли переговоры с казаками в победе Октябрьской революции. Сейчас мы можем судить об этой роли вполне объективно по опубликованным свидетельствам “с той стороны”. А.И.Деникин пишет: “ … части, вызванные из окрестностей столицы, после моральной обработки их посланными Троцким агитаторами, отказались выступить; казачьи полки сохраняли “доброжелательный” к большевикам нейтралитет”. Ф.А.Керенский вспоминает: “дворцовый мост (под окнами моих комнат) занят пикетами матросов-большевиков; Дворцовая площадь совершенно безлюдна и пуста, о казаках ни слуху ни духу, как и следовало, впрочем, ожидать… Началась паника…” (23).

Январская директива “подтверждала” правильность всех тех измышлений о политике Советской власти по отношению к казачеству, которые Ленин и Свердлов в своем обращении к казакам называли гнусной ложью и подлой клеветой.  7 июля Ф.К.Миронов в докладе Казачьему отделу ВЦИК писал: “генералы Мамонтовы, полковники Застегаевы ликовали: поводы к казачьему восстанию сама революция вкладывала в руки этих жандармов царя” Не зная о существовании “директивы ЦК”, Миронов приписывал организацию террора “провокаторам, влившимся в красноармейские ряды” (III, 17), и хотя конкретного адреса у этой характеристики нет, с сущностью ее нельзя не согласиться: в условиях, когда поблизости, на Северном Кавказе, стоит армия Деникина, а совсем рядом, за Северским Донцом, белоказаки Краснова, появление директивы о массовом терроре против казаков, их разоружении, реквизициях и переселении иногородних на казацкие земли нельзя оценить иначе как провокацию.

Коммунист из Замоскворецкого района Москвы, направленный на Дон на хозяйственную работу, М.В.Нестеров в докладной записке в Казачий отдел ВЦИК рассказывал о терроре, продолжавшемся уже после Вешенского восстания даже в тех районах, которые восстания не поддержали: “Можно было каждый день наблюдать дикую картину, как из тюрьмы вели партию на расстрел… Часто мне приходилось видеть слезы у казаков, сочувствующих Советской власти, при виде таких сцен. Они возмущались и спрашивали - неужели Советская власть несет такой ужас, не верили этому” (III, 13).

В мае началось наступление Деникина. 7 июня деникинцы соединились с повстанческой армией Верхне-Донского округа. 8-я, 9-я, 10-я армии Южного фронта беспорядочно отступали. 22 июня пал Харьков, 30 июня - Царицын, в последующие месяцы - Белгород, Курск, Воронеж. В октябре Деникин взял Орел и двинулся к Туле, создалась угроза  Москве, революция оказалась на грани гибели. Главную ударную силу Деникина составляли 26 казачьих полков с Дона, Кубани, Терека.

Разумеется,  мысль о сознательном стремлении автора январской директивы к подобным последствиям не укладывается в привычные представления о Сталине. Но общие представления приходится менять, если они не увязываются с фактами.

В другой работе Р.А.Медведев признает, что в итоге всей своей деятельности Сталин совершил “частичный контрреволюционный переворот”, но, по мнению историка, не ради самого переворота, а для того, чтобы “в какой-то форме совместить новый социальный строй с антидемократическим режимом абсолютной личной власти” (24).

Однако для укрепления абсолютной личной власти, которая  у Сталина уже была, ему незачем было уничтожать сотни тысяч своих сторонников - рядовых работников, которые никак не могли претендовать на власть: подавляющее большинство участников революции и гражданской войны, комсостав армии вплоть до начальников цехов, комсомольский актив, работников сельского хозяйства, транспорта, связи,  деятелей науки и культуры. Г.Водолазов по этому поводу пишет: “Объективный смысл и логика кровавых репрессий 30-х годов, думаю, пока не разгадана нашей наукой” (25). Д.Волкогонов об этих действиях Сталина говорит, что они противоречат здравому смыслу, выглядят иррационально (26). Но остановиться на этом противоречии, не вскрывая его, - значит ничего не объяснить и вообще отказаться от объяснения.

И в революции, и в контрреволюции главный вопрос - это вопрос о власти. В понимании действий Сталина все становится на свои места, если объяснять не контрреволюционный переворот как средство захвата неограниченной личной власти, а наоборот, захват неограниченной личной власти как средство контрреволюционного переворота.

При наличии неограниченной личной власти Сталин, действуя от имени революции и социализма, применял государственный террор для истребления революционеров и коммунистов как “врагов” революции и социализма (“врагов народа”). В связи с этим Георгий Федотов в 1937 году писал в статье “Сталинократия”: “Это настоящая контрреволюция, проводимая сверху… Происходящая в России ликвидация коммунизма окутана защитным покровом лжи. Марксистская символика революции еще не упразднена, и это мешает правильно видеть факты” (27). До захвата неограниченной личной власти Сталин, вынужденный идти окольными путями, искусственно создавал реальных врагов Советской власти с помощью провокационных действий от ее лица. Склонность к подобным методам и в большом и в малом отличала Сталина всю жизнь: “Устроить провокацию, уйти в тень, свалить вину на другого, выдать себя за несгибаемого ленинца - такова типовая схема участия Сталина в политических постановках” (28).

Цель январской директивы предельно проста и ясна из ее текста - спровоцировать казачество на выступления против Советской власти. Представляется вероятным, что и сама идея “расказачивания”, позаимствованная у казачьей контрреволюции на Урале, была подсказана Сырцову Сталиным во время работы в Царицыне в 1918 году.

При таком понимании действий Сталина никаких “противоречий” здравому смыслу, никакой “иррациональности” в них нет. Цели и средства Сталина полностью отвечают друг другу.

С этой точки зрения можно попытаться объяснить и происхождение двойной датировки январской директивы. Предлагаемое объяснение - всего лишь версия, которая может быть либо подтверждена, либо опровергнута, но других пока нет.

В том же номере “Известий ЦК КПСС”, где опубликованы протокол заседания Оргбюро от 24 января 1919 г. и январская директива, напечатан и протокол заседания ЦК РКП(б) от 16 января 1919 г. Девятым пунктом повестки дня идет вопрос об организационном бюро: “Постановлено создать Организационное бюро из трех членов ЦК: Крестинского, Владимирского и Свердлова, Состав этот утвердить до возвращения т.т. Сталина и Дзержинского” (29).

Сталин и Дзержинский в это время ездили в Вятку и Глазов в качестве комиссии по выяснению причин сдачи Перми. Фраза об утверждении состава Оргбюро до их возвращения создает впечатление, что участники заседания (или только Свердлов) были заинтересованы в том, чтобы Сталин не вошел в состав Оргбюро. Не потому ли, что он мог стать помехой готовящимся решениям? А 24 января, согласно архивным документам, Оргбюро принимает директиву о “расказачивании”. Выходит, Сталин не только не был в это время в Москве и не мог быть инициатором решения о расказачивани”, но, похоже, был бы его противником?

Тут появляется, однако, вопрос: если надо было утвердить избранный состав Оргбюро непременно до возвращения Сталина и Дзержинского, то почему нельзя было это сделать здесь же, на этом же заседании ЦК? И зачем было фиксировать необходимость утверждения состава Оргбюро до возвращения Сталина в протоколе, почему бы не просто разобраться, не в этот день, так в другой, и утвердить?  Эта странность  порождает сомнение в подлинности самого решения ЦК. Не сказалась ли здесь, по выражению Достоевского, “излишняя заботливость отвести подозрения”? Излишняя - так как результат получается обратный.

Да, 24 января Сталина в Москве не было. Однако на 29 января алиби у него нет. В хронологическом указателе к 4-му тому “Сочинений” Сталина  читаем:

“25 января. И.В.Сталин и Ф.Э.Дзержинский возвращаются из Глазова в Вятку.

27 января. И.В.Сталин и Ф.Э.Дзержинский выезжают из Вятки в Москву.

31 января. И.В.Сталин и Ф.Э.Дзержинский по приезде с Восточного фронта представляют В.И.Ленину отчет комиссии Центрального комитета партии и Совета обороны” (30).

В этих сообщениях мы находим и дату возвращения комиссии в Вятку, и дату выезда из Вятки, но нет более важной даты ее возвращения в Москву “По приезде представляют отчет” - не то же самое, что “приезжают”. И не добирались же они из Вятки в Москву в продолжение 4 дней. Видимо, в эти 4 дня вошло и написание отчета, а приехали они в Москву либо на следующий день после выезда из Вятки, т.е. 28 января, либо, по крайней мере, 29-го. Это дата сопроводительного письма Свердлова.

Ход событий можно представить следующим образом. Приехав из Вятки, Сталин является в ЦК и берет у Свердлова сопроводительное письмо к какому-то документу, который якобы необходимо срочно направить в казачьи районы. Вместо документа, о котором он говорил со Свердловым. Сталин направляет на Дон вместе с сопроводительным письмом Свердлова “циркулярное письмо”. Перед отправкой в заготовленный текст вносит некоторые изменения, произведя ряд незначительных сокращений и стилистических уточнений. Первоначальный вариант оставляет у себя. Впоследствии копию его он передает в Центральный партархив, оформив подложный протокол Оргбюро от 24 января, гарантирующий ему прочное алиби. Однако независимо от Сталина туда же попадает и письмо, посланное на Дон, вместе с сопроводительным письмом Свердлова от 29 января.

*    *    *

Здесь возникает еще один вопрос: не слишком ли смело действует провокатор, мог ли он рассчитывать на то, что провокация останется нераскрытой? Ведь раньше или позже сведения о событиях на Дону должны были дойти до ЦК, могли стать известными и циркулярное письмо от имени ЦК, и сопроводительное письмо за подписью Свердлова, и Свердлов разъяснил бы, что “циркулярное письмо” ему незнакомо и что сопроводительного письма к нему он не писал, а может быть, и вспомнил бы, кому и по какому поводу он вручал сопроводительное письмо 29 января…

Проникнуть в сознание организатора провокации мы не можем. А доступные нам факты дают такую картину. Первые сведения о “расказачивании” ЦК РКП(б) получил из выступления Г.Я.Сокольникова на заседании 16 марта 1919 года. “Циркулярное письмо” и сопроводительное письмо Свердлова до ЦК не дошли. Сам Свердлов в заседании не участвовал: он скоропостижно скончался в этот же день.

 

Примечания

1. “Подъем”, Воронеж, 1989, NN 1-5.

2. Рабочий класс Урала в годы войны и революции в документах и материалах, т.III. Октябрьский переворот. Свердловск, 1927, с. 137 (из статьи делегата казачьего чрезвычайного Войского Круга в сентябре 1917 года, опубликованной в газете “Уральский рабочий” N 53 5 декабря 1917 г.).

3. “Известия ЦК КПСС”, 1989, N 6, с. 177-178.

4. Там же, с. 176-177.

5. Там же, с. 154.

6. История КПСС, т.3, кн. II. М., 1968, с.357.

7. Насколько мне известно, истолкование событий принадлежит не обоим соавторам напечатанной в “Подъеме” работы о “расказачивании”, а одному Р.А.Медведеву, поэтому и возражения адресую ему одному.

8. “Известия ЦК КПСС”, 1989, № 6, с. 176.

9. В.И.Ленин. ПСС, т.38, с. 78, 146.

10. Из истории ВЧК. М., 1958, с. 236.

11. У.Городецкий, Ю.Шарапов. Я.М.Свердлов. М., 1971, с. 327.

12. Согласно протоколу (“Известия ЦК КПСС”, 1989, N 8, с. 163), Сокольниковым не было сказано ни слова о терроре на Дону, но было упомянуто некое “постановление ЦК о казачестве”, которого как мы знаем, фактически не существовало (по документам ЦПА ИМЛ известно лишь решение Оргбюро о циркулярном письме, якобы принятое 24 января и не равнозначное постановлению ЦК). Это заставляет поставить под сомнение и достоверность публикуемых записей в протоколе от 16 марта.

13. Декреты Советской власти, т.V. М., 1971, с. 97-98.

14. В.И.Ленин. ПСС, т.50, с.387.

15. С.И.Сырцов. Накануне и во время съезда в станице Каменской (стенограмма рассказа). - Пролетарская революция на Дону. Сб.,  IV. Калединщина и борьба с нею (2 декабря 1917 г. - 10 февраля 1918 г.). М.-Л., с. 115-116

16. И.Сталин. Соч., т. 4., М., 1951, с. 124.

17. Рабочий класс Урала в годы войны и революции, т. III с. 138.

18. Самосознание и признание казачества как своеобычной этнической группы сохранялось и позже, иногда даже в крайних формах (еще в 40-х годах на Ставрополье можно было услышать: “Я не русский, я казак”), проникало и в печать: в 1943 г. тогдашний секретарь ЦК комсомола Карелии Ю.В.Андропов, выступая за возрождение старинных обычаев и традиций разных народов, писал: “Кто не помнит знаменитых казацких джигитовок, татарского сабантуя?” (Ю.В.Андропов, Избранные статьи и речи. М., 1983, с. 28).

19. И.Сталин, Соч., т. 4, с. 443-445.

20. Там же, с. 130.

21. Там же, с. 344-345.

22. Та же близость к Сталину прослеживается в биографии другого активного деятеля “расказачивания” - А.Белобородова. В январе 1919 года он работает в Вятке, куда приезжает Сталин. Через 2 месяца 28-летний Белобородов становится членом ЦК и вместе со Сталиным входит в Оргбюро. В апреле командируется на Южный фронт. В мае он вместе с Сырцовым становится членом только что созданного Донского областного ревкома, вместе с ним проводит ту ломку бытового и хозяйственного уклада казачества, против которой вскоре выступил Ленин. С 1923 года Белобородов - нарком внутренних дел РСФСР.

23. А.Деникин. Из “Очерков русской смуты”. А.Керенский.  Гатчина. - “Книжное обозрение”, 4 августа 1989 г., с. 3.

24. Р.Медведев. О Сталине и сталинизме. - “Знамя”, 1989,апрель, с. 166.

25. Г.Водолазов. Ленин и Сталин, Философско-социологический комментарий к повести В.Гроссмана “Все течет”. -“Октябрь”, 1989, N 6, с. 26.

26. Д.Волкогонов. Триумф и трагедия. - “Октябрь”, 1988, N 12, с. 166.

27. Г.Федотов. Россия и свобода (Сборник статей). New York. 1981. C. 63, 65-66.

28. А.Антонов-Овсеенко. Маски Сталина. - “Гудок”, 30 августа 1989 г., с. 4.

29. “Известия ЦК КПСС”, 1989, N 6, с. 175.

30. И.Сталин. Соч., т.4. с.457.

---