РАЗБИТОЕ ЗЕРКАЛО НЕОЛИБЕРАЛИЗМА

(комментарии к статье комманданте Маркоса "Четвертая мировая война уже началась") 

Даниель Бенсаид

Коммюнике комманданте Маркоса представляет собой коллаж неоспоримых бедствий, насланных на планету неолиберализмом. Новый Мировой Порядок, торжественно провозглашенный вслед за падением Берлинской стены, вышел таким же несправедливым, жестоким, иррациональным и хаотичным, как и прежний. Заложенный в основе рыночной глобализации принцип неравенства  порождает кризисы самоопределения и склонность к самозамыканию. Люди и общество поворачиваются спиной ко всякому общему для человечества планеты будущему. Она без остатка поглощает любые социальные достижения, разваливает все социальные учреждения, разрушает все механизмы  регуляции, причем не предлагая ничего взамен ни на региональном, ни на мировом уровне.

В результате перед нами мир, расколотый на сверкающие зеркальным блеском фрагменты.

Маркос бы сказал - из фрагментов, которые не складываются в цельную картинку.

Наше время - век разнообразных сетей. Но точь-в-точь как сплетения железнодорожных путей начала века, все эти финансовые и электронные сети, сверхскоростные информационные пути наскоро связаны друг с другом силовыми узлами коммерции и торговли, банков и промышленных звеньев и поддерживают мировой капитал, но сквозь их крупные ячеи свободно проскакивают и не берутся в общий расчет "серые зоны" размером с целые страны, а то и континенты, они остаются на обочине супермагистрали. В одном месте плодородная концентрация богатства и власти, в другом - разрастающаяся пустыня.

В результате развивается кризис более глубокий и длительный, чем все классические экономические кризисы прошлого. Нарастает истинный цивилизационный кризис, т.е. кризис всех общечеловеческих ценностей, всего, что связывает людей друг с другом. Распространение безработицы и исключение людей из сферы производительного труда в планетарном масштабе демонстрирует, что сам труд, обретающий все более комплексные, обусловленные включенностью в социальные процессы, формы уже нельзя более сводить к простой рабочей силе и измерять в единицах времени.

__________________

Бенсаид Даниэль – профессор, один из ведущих теоретиков IV Интернационала (Франция).

* Первоначально текст опубликован: International Viewpoint, April 1998, № 299. Перевод  Ларисы Михайловой.

Нарастание экономической катастрофы показывает, что становится уже невозможным оправдывать краткосрочными интересами рынка долговременные последствия истощения энергоресурсов и отрицательное воздействие на экосистемы. Производительные силы, запущенные революцией новых технологий, более не сдерживаются смирительной рубашкой выгоды.

Мир становится меньше. Но жители богатых стран, тех, где недавно - только вчера - мечтали о постоянном поступательном развитии, восходящей спирали роста, теперь страшатся, что завтрашний день окажется для них и их детей совсем не лучше, а скорее хуже сегодняшнего.

"Неолиберализм - это новая война за передел мира, - пишет Маркос. - Завершение третьей, то есть "холодной" войны, никоим образом не означает, что мир, преодолев биполярные различия, обрел стабильность в развитии с общим вектором."

Маркос идет дальше: "Четвертая мировая война уже началась". "Война тотальная, затрагивающая всех без исключения." С утверждением, что наша система нестабильна, трудно спорить: от Балкан до северной Индии катится волна локальных вооруженных конфликтов. Но что до "четвертой мировой войны"...? Все зависит от того, какой смысл вкладывается в понятие "войны".

Обличье войны всегда менялось в зависимости от социальных отношений, которые она отражала, от структуры и организации государства, а также от геополитической расстановки сил. Французская революция и подъем национального государства означал переход от династических к государственным войнам, которые велись более не армиями, а народами. Современная стадия империализма была отмечена тенденцией к разрастанию войн до всеохватных размеров, как показали две мировые войны, и к разработке все более разрушительных и антигуманных видов оружия. Нейтронная бомба, которая уничтожает людей, не повреждая недвижимости - символическая кульминация логики развития такого рода. Этот символ полностью воплощает в себе дух капитализма.

Когда неустойчивому балансу "холодной войны" и страха перед ядерным ударом (причем эта холодная война ни в коей мере не предотвратила разгорания множества локальных "горячих" конфликтов или изматывающих кровавых гражданских войн) пришел конец с коллапсом СССР, это положило начало новой геостратегической ситуации и придал новую степень ожесточенности различным конфликтам, придуманным в Пентагоне, войне в Персидском заливе, а также множеству неоколониалистских "гуманитарных" миссий.

Люсьен Пуарье, один из теоретиков французской доктрины ядерного "сдерживания", открыто признает это: "Появление ядерного оружия и "холодная война" создали мировую систему особого типа..." Но теперь мы "включены в процесс трансформации политического и стратегического пространства" и "пока не в состоянии  дать объективную картину происходящего." Что, собственно, и вынуждает нас "признать ограниченную разумность любого стратегического решения." ( Lucien Poirier, La chantier strategique,  Hachette, Poche Pluriel, 1997).

Стратегический вакуум 

В былые годы Наполеон определял стратегию как искусство оказаться сильнее в нужном месте в нужное время. Но что сегодня понимать под "нужным местом", когда так много силовых центров, а сама "сила" так неуловима? И что понимать под "нужным временем", когда конфликты растягиваются на годы, никоим образом не приближаясь к разрешению? Поле битвы и ее исход неясны, так как "новый порядок" еще не сложился; он, по словам Маркоса, пока "рассыпан на тысячи кусочков", пока еще "разбитое зеркало". Новый передел территорий и новые силовые структуры едва намечены.

Никогда прежде столь крупные перемены не осуществлялись с легкостью. Понадобились революции в Европе 1848 года, кровавый дележ колоний, войны за независимость, две мировые войны. Сегодня же мы как-то незаметно вдвинуты в фазу своего рода бесконечной войны, начавшейся еще до нашего в нее вступления и невесть когда придущую к концу, - войну, состоящую из серии локальных конфликтов глобального значения.

Перефразируя известное изречение Клаузевица (1), сегодня дипломатия есть продолжение войны мирными средствами.

Вероятно, рассуждая об этой " четвертой мировой войне", Маркос и надеется ухватить и описать способ, каким осуществляется эта рокировка. Неужели все мы теперь обречены жить по законам военного времени, перед лицом хаоса предсказуемой и неизбежной катастрофы?

Он пишет также: "Взрывы оставляют после себя не груду дымящихся руин и тысячи трупов, а дают дорогу расширению еще одного коммерческого мегалополиса в рамках глобального супермаркета за счет не примыкавшего к нему прежде района  планеты вместе с его обитателями, которые должны быть готовы перепрофилироваться в интересах нового рынка труда.

На данный момент результатом разрастания этого конфликта во времени  и пространстве не бросается в глаза апокалиптическими разрушениями, но это каждодневное разграбление планеты, отданной на откуп стихии рынка, а также перемещение потоков людей, сдернутых с родных мест. Причем это перемещение опасно вдвойне: не только тем, что люди попадают в бурных поток беженцев, но также оттого, что они оказываются там, где для них в буквальном смысле нет места, нет жизненного пространства, где они не являются полноправными гражданами.

Подвижность капитала, перетекающего из страны в страну в мгновение ока, глобализация производства, непрекращающееся распространение биржевой игры, ускоряющийся процесс превращения крупных компаний в транснациональные будут постепенно разъедать государственный суверенитет. Государственная власть уменьшается по двум направлениям: снизу, с усилением приватизации общественных секторов, нарастанием бандитизма и организованной преступности, и сверху, с созданием транснациональных финансовых, юридических и военных сращений.

Реорганизация государств 

Пока это только тенденции, не стоит еще считать, что их победа предрешена. Капитал даже в глобализированном виде по-прежнему зависит от чиновничьего аппарата государства, от его военной и финансовой мощи для защиты своих завоеваний и прибылей. Это весьма впечатляюще продемонстрировали США войной в Персидском заливе. План для ЕС недвусмыслен. Набор имперского веса сильной Европой. При рассредоточении мирового лидерства империализм никуда не исчезает, т.к. его основой остается беспрецедентное сосредоточение богатства, технологических и патентных приоритетов.

Таким образом государства-нации не просто стираются при глобализации. Скорее их вынуждают, по выражению Маркоса, "переопределить свое самосознание". Но действительно ли это "мегалополисы вытесняют нации"? Нет, не только. Намечаются новые функции, новые ограничения и новые перспективы в обществе. "Целые страны входят на правах отделов в неолиберальное мега-предприятие. Таким образом, неолиберализм вызывает, с одной стороны, разрушение государственной экономики и отток населения, а с другой — реструктурирование и реорганизацию регионов и государств.

Это утверждение ведет к весьма далеко идущим выводам. В случае Мексики — заключение торгового договора НАФТА со своим имперским соседом привело к борьбе за национальный суверенитет  ради права людей определять свой образ жизни и путь развития в будущем. Хотя сапатистов обвиняют, что их деятельность направлена на раскол Мексики, скорее владельцы "Табаско" и "Чиапас" мечтают об отделении ради нефтяных прибылей: "Сапатисты, со своей стороны, ощущают необходимость защиты государственно-национальных интересов перед лицом глобализации, разрывает же Мексику на части деятельность правительства, а вовсе не справедливые требования коренным населением автономии."

На фоне новых форм подчинения и зависимости, а также искушения отделиться или бежать с родных мест, проект "реконструкции государства", выступающего наследником завоеваний борьбы за независимость и мексиканской революции 1911 года, представляется абсолютно справедливым.

Проблемы же тех из нас, кто живет в эксклюзивном клубе богатых государств, иного свойства. Здесь, во Франции, наши правители заняты строительством новой империи. Отсюда и сложность соотнесения целей, требований и прав, традиционных для национальных государств, и сопряженных с созданием нового континентального пространства.

VIVE LA RÉPUBLIQUE * 

Во Франции мы должны обновить динамику универсального республиканского идеала (именно универсальной, а не узконациональной, Декларации прав человека); другими словами, мы должны разорвать связь между Республикой и государством.

Республиканизм остается по-прежнему огромным нереализованным проектом. Настоящая республика — это политическое объединение граждан, которое вовсе не намертво, наподобие улитки и раковины, связана с государством. Идея республики несет в себе отголоски идеи перманентной революции.

Когда под воздействием процессов глобализации связи между территорией проживания, рынком и государством теряют прочность, когда политическое, социальное, юридическое и экологическое пространство больше не совпадают, республиканский принцип позволяет нам представить подвижную шкалу суверенитета, с новым распределением власти и ответственности, с множеством уровней принятия решений.

"В этой новой войне политика как организатор национального государства долее не существует. Теперь политика в целом служит только для управления экономикой, а сами политики по отдельности сделались простыми управляющими колоний."

Риторика глобализации есть, по существу, риторика сложения обязанностей, процесс деполитизации, когда даже та часть будущего, что в наших руках и не предначертана судьбой, исчезает под воздействием неизбежных экономических "законов" и утешений гуманистического морализаторства.

Любое подчинение "ограничениям" влияет на желание изменить мир. Интерес современных молодых людей к Че Геваре проистекает в большой степени как раз из представления, что команданте олицетворяет собой абсолютный антитезис этого подчинения, отречения от всего, что человечно в человечестве.

Экономика и деньги являются не обладающими собственной волей фетишами, но выражением социальных отношений, которые мы сами изобретаем. Их так называемые "законы" раскрываются сегодня во всей своей абсурдности. Почему, когда мы можем производить больше, тратя при этом меньше времени, кругом процветает бедность и нищета? Почему котировки акций на нью-йоркской бирже падают, когда увеличивается занятость? Почему новые технологии порождают безработицу, вместо того, чтобы увеличивать свободное время для всех? Отчего раздаются утверждения, что рабочий мест становится меньше, когда так много потребностей не удовлетворены, требуют преобразования, а сколько новых потребностей можно сформировать? Все эти вопросы относятся не области экономики. Они — политического свойства. И сейчас нет задачи более неотложной, чем реабилитация политики — не той, что практикуется профессиональными политиками, с их двуличием в самых разных областях: двусмысленной речью, двойной жизнью, двойным дном, как и у выставленного ими на потребу публики товара. Необходимо реабилитировать первичную политику коллективного самоопределения в мире без кумиров и фетишей.

Говорят, у нас нет модели. Но будущее никогда не удается построить по плану. Оно самосоздается по ходу дела. Истинная утопия неудержимо прорастает из смой почвы сопротивления и каждодневной борьбы повсюду в мире. Падение бюрократических режимов отнюдь не лишает нас пресловутой "модели", а расчищает путь к будущему.

Говорят, мы сломлены. И уверяют, что с классовой борьбой покончено. "Но люди борются", — вполголоса замечаем мы. Говорят, что рабочий класс стал невидимкой, однако никто не смеет утверждать, что имущие, буржуазия, богатеи, толстосумы, властители — неважно, как они зовутся —  исчезли с лица земли. Сегодня рабочий класс состоит не только из эксплуатируемых, но всех угнетенных и униженных, всех "заменимых" и "оставленных на обочине прогресса", всех "неимущих", лишившихся работы, земли, жилья, документов, всего на свете. Это очень приличная часть человечества.

Возражают, у нас-де нет ясной стратегии. Потребность изменить неприемлемый мир может быть сильнее, чем когда бы то ни было, но это невозможно. Дорога социальных преобразований завела в тупик.

Маркос задает левым серьезный вопрос: "Для начала я попрошу вас не путать сопротивление с политической оппозицией. Оппозиция противопоставляет себя не власти, а правительству, и в полностью оформившемся виде представляет собой оппозиционную партию; сопротивление же, напротив, по определению не может являться партией, но создано не управлять, а оказывать сопротивление". Маркос подчеркивает приведенные выше слова Томаса Сеговии. Они напоминают основополагающие документы сапатистского фронта, выражающие политику сопротивления, нацеленного на создание "политической силы, которая сражается не для того, чтобы взять власть, но ради создания массовых движений и гражданского общества."

Борьба за власть? 

Значит, тогда за анти-власть. Но обычно развитие подобной анти-власти заканчивается (если дозволяют власть имущие) двоевластием, неустойчивым равновесием, которое не может длиться долго. Ибо из двух сил, прав, противоположных принципов, сила становится правом, — сильнейший берет верх. Так кончаются все революции, вне зависимости от их характера.

Поэтому фразу "стать политической силой, не стремящейся взять власть" можно интерпретировать по-разному.

Для начала — как житейскую мудрость. То есть власть не стремятся взять, потому что при имеющемся соотношении внутри- и внешнеполитических сил пока это невозможно. Но так как власть существует и ее нельзя не принимать во внимание, требуется войти так или иначе в сферу действия формализованной политики. Как, собственно, и поступила сапатистская армия, объявив после оглашения результатов выборов 6 июля, когда она приветствовала избрание Куаутемока Карденаса в Мехико, что надо теперь создать "левый перевес" в электорате.

Вторая, затрагивающая концептуальную сторону, трактовка, выводящая из сферы захвата власти, связана с требованием изменения самого характера власти и соотношения между властью и обществом. Эту цель подчеркивает особое выделение принципа "mandar-obedeciendo" (веди — повинуясь) на замену сугубо военному "mando-obediencia" (повинуйся приказам), ибо лидер может отдавать лишь те приказы, которые выражают волю снизу, чаяния большинства, то есть если сам лидер будет "повиноваться". Командиры несут ответственность за приказы.

Это вполне логично, та как борьба сама по себе может являться выражением  интересов той или иной части общества, быть связана с частным требованием, в то время как создание целого нового общества — работа для широких масс. Если же она развернется с уровня отдельных людей, подобно молекулярному процессу, то результат выйдет, несомненно,  глубже, чем любой указ меньшинства, даже самого просвещенного.

В этом положении заметны следы опыта тех исторических примеров, когда на короткое время возникала мажоритарная демократия (Парижская Коммуна, Советы 1905 и 1917 годов), опыта рабочего самоуправления.

Очаги… власти 

Третья и заключительная интерпретация указывает на стратегическое затруднение. У революционеров есть нечто общее с солдатами. А о последних часто говорят, что они во время войны не поспевают за развитием событий, потому что ведут ее, опираясь на опыт и средствами  прошлых войн.

Революционеры оказываются в сходной ситуации по той же причине: можно строить какие угодно гипотезы и проигрывать сценарии, но с войнами и революциями эксперимент в лабораторных условиях не поставишь, реальность оказывается всегда сложнее предположений. Расплывчатость и непостоянство целей, подвижность и растяжимость фронтов создают существенные проблемы для военных сегодня. Неудивительно, что мы, революционеры, сталкиваемся с проблемами сходного рода.

Оттого Маркос строит свою метафору стратегии сопротивления как опирающегося на отдельные очаги в противовес открытым сражениям, нацеленным на победу. 

Но как бы то ни было, это многообразное сопротивление сделает ошибку, если будет игнорировать власть. Уж власть-то его игнорировать не станет. Власть действует, маневрирует, трансформируется и предпринимает инициативы. Маневренная тактика всегда возьмет верх над позиционной, но вне всякого сомнения, сопротивление питается надеждой перейти в контратаку и добиться свержения установившегося режима.

"Совершенно неотложна задача начать обсуждать мега-политику", — пишет Маркос. — "Мега-политика глобализирует политику национальную, другими словами, связывает интересы государств с неким центром, чьи интересы носят общемировой характер и который оперирует согласно логике рынка."

Такая мега-политика, где слышан лишь монолог чревовещателя-рынка, есть по сути отрицание  истинной политики — политики пространства свободы, выбора, дискуссии, где из звеньев различий выковывается общая цепь, где преодолеваются разногласия, где многие объединяются воедино. Вместо этого мега-политика распространяет свою обезличенную власть на все и вся, не делая различия между людьми и вещами.

Лишь интергалактическая политика сумеет противостоять такому воздействию. Интергалактическая в качестве замены интернациональной — старый интернационализм должен постоянно изменять себя, хотя и по сию пору он недостаточно освоен, чтобы судить, к добру или к худу он нам послужил.

В те дни, когда угнетенные запевали "Интернационал", они обогнали время на столетие. Но с тех пор мы познакомились с "социализмом в отдельно взятой стране", "реальным социализмом" и "интернациональной помощью" со вторжением в Венгрию в 1956 и в Чехословакию в 1968 годах. В результате первые стали последними. Угнетенные по крайней пере на столетие отстали от капиталистов со всех их удобствами.

Тем больше причин прибавить шагу в походе к новому интернационализму.

Но поспешать медленно! Пришпоривая нетерпение!

Примечания:

1. Клаузевиц, Карл (1780-1831) - "один из великих военных писателей" (Ленин), автор знаменитой формулы "война есть продолжение политики иными средствами). Прим. ред.

---