6. Каковы взгляды россиян на самих себя и окружающий мир?

Процесс кристаллизации русского национализма идет пока медленно и сдерживается тем, что критерии собственно русской национальной идентичности исторически не вполне сформировались. Тем не менее наличие стихийного переноса идентичности с государства на нацию, с понятия “россиянин” на понятие “русский”, “татарин”, “чуваш” и т.д. в массовом сознании прослеживается довольно отчетливо. Этому процессу способствует прогрессирующее отчуждение русских и других этносов от нынешнего государства. Симптоматично, что в современной русской идеологии нация как этноконфессиональное сообщество начинает мыслиться не только “отдельно” от государства, но как бы в противовес ему. Так, вне России большинство граждан РФ предпочли бы себя идентифицировать не по гражданству, а по этнонациональной принадлежности. Лишь 36% респондентов готовы были, окажись они, например, в Киеве, назвать себя россиянином, а 47% назвали бы себя русскими. Подобная реакция весьма специфична по сравнению с другими многонациональными государствами с либеральной культурой, зато она очень сходна с реакциями таких сплоченных по этнонациональному признаку групп, как, например, татары.

Самое первое, лежащее на поверхности, объяснение этого факта состоит в том, что россияне, в том числе и прежде всего русские, как бы “стесняются” своего нынешнего государства. Им не за народ, а за державу обидно. Основания для такой точки зрения, безусловно, есть. Достаточно сказать, что за последние три года, по данным опросов РНИСиНП, чувство стыда за состояние дел в стране оказывалось наиболее распространенным эмоциональным состоянием, присущим большинству россиян. Но только ли в этом дело?

Анализ данных исследования показывает, что вне России перевес национальной идентичности над гражданской в наименьшей степени обозначился в самой младшей возрастной когорте (16–24 года). Начиная с 25 лет, идентификация по национальному признаку резко возрастает и в дальнейшем меняется слабо. Можно выдвинуть в связи с этим еще одну гипотезу: для русских (или для какой-то их части) во внешнем мире почему-то важна в первую очередь именно этнокультурная принадлежность.

В чем причины этого – вопрос, требующий особого исследования. Однако можно высказать предположение, что формальная государственная принадлежность не так важна, как способность группироваться со “своими” в любом месте и в любой среде. Такая идентичность удобнее для жизни в условиях формирования диаспор (есть ведь “русские русские” и “украинские русские”, “эстонские русские”, “немецкие русские” и т.д., и т.п.).

Таким образом, существует особый тип русской идентичности, функционально приспособленный для освоения внешнего пространства. Русская идентичность в современных условиях как бы расщепляется на несколько типов: общегосударственная, локально-региональная и этнонациональная, позволяющая чувствовать свою “рус­скость” в инонациональной среде.

Значение национальности в последнее время стало более заметным и при формировании “контактной” среды личности. Если для многих народов и национально-этнических групп её роль всегда была достаточно велика, то теперь она стала выдвигаться на первый план и у русских. Как уже отмечалось, чувство общности с людьми своей национальности, по данным исследования, заметно превысило солидарность с россиянами (45,4% против 27,8%) и, тем более, “советскими людьми” (15,8%) или гражданами СНГ (10,1%). Несмотря на то, что категория национальности несколько абстрактна в том смысле, что национальность как таковая не представлена сколько-нибудь наглядно, она оказалась более важной, чем общность интересов с жителями того же города (поселка). Фактически, по тем данным, которые мы получили, национальность приближается по “силе притяжения” к группам, связанным с повседневными жизненными интересами и составляющими непосредственную среду общения (например, товарищи по работе, учебе и т.п.).

Факторы национальной консолидации русских в современных условиях еще не вполне сложились. Помимо наиболее явных критериев идентичности (язык), важное значение в ней, по-видимому, будет иметь психологическая близость (взаимопо­нимание). Стоит отметить в этой связи роль Православной Церкви. Вряд ли можно ожидать, что православие будет играть в настоящее время и в будущем такую же роль, какую оно играло до 1917 года. Сила его воздействия и по объективным параметрам, и по оценкам наших респондентов сейчас приблизительно в 2 раза слабее. Однако это воздействие все же значительно, – тем более, что Церковь, в отличие от других общенациональных институтов, располагает высоким уровнем общественного доверия. Во всяком случае число респондентов, заявивших о своей приверженности православию (54,0%), превысило число неверующих (46,0%). Вряд ли когда-либо в будущем “русскость” будет однозначно определяться через православную веру, как это было в прошлом. Скорее, эту роль станет играть особый тип духовно-психологической ориентации, который примет внеконфессиональную форму.

Несмотря на обозначившийся процесс переориентации русской идентичности с государственно-гражданской на этнонациональную, в целом русская социокультурная среда чужда дискриминации по национальному признаку. По-прежнему нормально воспринимаются межнациональные браки (70–75% молодых людей не усматривают в этом вопросе каких-то ограничений). Более 60% русских рассматривают Россию как общий дом многих народов, которые должны обладать равными правами.

И все же образ Российского государства в массовом сознании несет на себе значительную этнонациональную и этнокультурную нагрузку. В ситуациях, связанных с государством (государственностью), “российское” неявно сливается с “русским”, и наоборот, – русское мыслится как синоним российского. Большинство русских при этом не ищет для себя никаких преимуществ, но отказаться от ответственности за “это” государство, даже разделить её на равных с другими народами, они не готовы. Поэтому в их понимании: “все народы равны, но... президентом пусть будет все-таки русский”. Так считают 48,7% русского населения страны, в то время как представители второй половины не столько оспаривают такой подход, сколько занимают отстраненную позицию (им либо вообще безразлично, человек какой национальности будет президентом России, либо они со своим мнением не определились).

Итак, большинство русских сохраняет традиционную модель благожелательного этнического взаимодействия. Национальная консолидация (интенсивность которой не слишком высока) в настоящее время в их среде ориентирована, скорее, на самопознание, чем на этническую самоорганизацию как таковую. Однако в случае обострения межнациональных конфликтов, усиления экспансии каких-либо этнических групп (в том числе экспансии экономической) или внешнего давления на Россию, нельзя исключить переориентации этого процесса и выхода на первый план именно этнического фактора как способа самозащиты со всеми вытекающими отсюда политическими последствиями.

Нельзя не заметить того, что определенная социально-психологическая база для развития подобного процесса постепенно складывается. Так, заметная часть русского населения озабочена неблагоприятными сдвигами в этническом балансе населения, которые происходят на фоне неблагоприятных для русских демографических тенденций. Обозначился и образ этнического агрессора – “кавказца”. Можно констатировать наличие в России “лепэновского” электората: примерно 9–11 % россиян трудоспособного возраста (это 7–8 миллионов человек) соглашаются с тезисом о том, что Россия должна быть “государством русских людей”. Еще более популярны “мягкие” формы националистических настроений типа того, что русские, составляя в стране большинство и неся основную ответственность за страну, должны иметь и несколько больше прав. Если в исследовании РНИСиНП в 1995 году эту позицию поддерживали 13,1% населения, то в ходе нынешнего опроса её поддержало уже почти 20% россиян. Таким образом, исходная база для политического старта русского национализма за последние годы, безусловно, сформировалась. Причем, на сегодняшний день национализм – это наиболее интенсивно развивающаяся, “поисковая” идеология в России, активно экспериментирующая с различными моделями политической мобилизации. Это заметно отличает её и от коммунистической, и от либеральной идеологии.

Так на какой же вариант государственного устройства должна ориентироваться Россия в будущем? Развернутые ответы на этот вопрос респондентов разных возрастных групп можно увидеть в таблице 11. Идею превращения России в “обычную цивилизованную страну” разделяют ныне лишь 15% россиян. Большинство же населения считает, что импортные и, в частности, западные, ценности для России не подходят, как и зарубежные рецепты выведения страны из острого социально-экономического кризиса. И это при том, что большинство россиян самокритично оценивает нынешнее положение России и даже относит её к слаборазвитым странам мира.

В целом “средний” россиянин, собирательный образ которого можно реконструировать на основе материалов проведенного исследования, выглядит очень озадаченным. Привычные для него ценности и стереотипы рухнули, оставив в его сознании вакуум, так до конца и не заполненный. Правда, одновременно и для россиян, и для России открылись новые пути. Но ни один из них пока не кажется однозначно предпочтительным. Поэтому основная масса россиян не чувствует себя внутренне определившейся и подсознательно стремится “прийти в себя” и “оглядеться”, прежде чем идти куда-то дальше и принимать слишком обязывающие решения как в плане модели развития страны, так и в плане её внешней ориентации.

Этому состоянию “витязя на распутье” соответствует некая особая тональность, подспудно ощущаемая в характере ответов россиян на многие вопросы анкеты. Тональность эту можно выразить примерно следующей фразой: “Вы уж там сами по себе, а мы здесь сами по себе”. Речь идет о явно формирующемся у россиян чувстве самодостаточности, стремлении обрести себя в своем собственном российском доме.

Таблица 11

Доля россиян, поддерживающих разные варианты развития российского государства в составе различных когорт, в %

Не этнонациональный, а социокультурный компонент выступал ранее и продолжает выступать несущей конструкцией сознания россиян.