ПИСЬМА С КИРОВСКОГО ЗАВОДА

Письмо восьмое: "ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНЫХ СЫНОВ"?

Максимов Борис

Главное - хороший хозяин?  В пятом "письме" мы писали о бригаде с главного конвейера, использовавшей "боковой выход", ушедшей с завода и таким способом вышедшей из тяжелой ситуации, решив проблемы по крайней мере для себя. На новом месте рабочие были всем довольны и, в особенности, начальником - хозяином, который относился к рабочим по-отечески, проявляя известный патернализм. Наличие хорошего хозяина было одним из главных привлекательных моментов на новом месте работы. Но мы довольно презрительно назвали перебежку бригады "боковым выходом", а оставшиеся рабочие - даже "дезертирством". И в то же время "стойкие" оставшиеся спрашивали у бригадира "дезертиров" - не возьмет ли он и их к себе. То есть, ситуация была, мягко говоря, неоднозначной.

В последующее время мы не раз снова и снова обращались к ней. За частным, казалось бы, эпизодом просвечивала актуальная проблема альтернативных возможностей для рабочих в меняющихся не по их воле условиях. Не является ли "дезертирский" "боковой выход" на самом деле столбовой дорогой действий для рабочих в настоящее время, именуемое переходным периодом? Мы-то вольно-невольно отдавали предпочтение общей борьбе, но "может, следовало оставить ее как безнадежную и действовать поодиночке или небольшими группами?" - стали мы вопрошать себя и рабочих, вызывая последних на дискуссию. Может быть, не пытаться изменить общие условия, а приспосабливаться к ним, выбирать и находить подходящие для себя места, эффективные организации, способствовать их успеху, сотрудничать с руководством (владельцами, хозяевами) в стиле известного социального партнерства, "честно трудиться и хорошо зарабатывать" - как уже звучало в высказываниях - что еще рабочему человеку нужно?! Старые большие предприятия пусть загибаются, туда этим монстрам и дорога?!

Как известно, коллективные действия рабочих в сегодняшней России сталкиваются с проблемами, которые выглядят непреодолимыми, например, отсутствие заказов, загрузки. Опре-деленные силы представляют их неизбежными, связанными с неизбежными же реформами, которые, в свою очередь, сопряжены с неизбежными жертвами... Если какие-то сдвиги и достигаются в результате широких выступлений, они оказываются отдаленными, малоощутимыми, не доходящими до отдельных
_______________________

Максимов Борис – к.ф.н., с.н.с. Института социологии РАН.

См. начало писем в № 4, 1995;  № 1, 3, 4, 1996;  № 1, 1997;  № 1, 2, 1998.

деленные силы представляют их неизбежными, связанными с неизбежными же реформами, которые, в свою очередь, сопряжены с неизбежными жертвами... Если какие-то сдвиги и достигаются в результате широких выступлений, они оказываются отдаленными, малоощутимыми, не доходящими до отдельных конкретных людей. Для эффективности общей борьбы нужна, как известно, организованность самих рабочих, а какова она на деле - об этом уже шел разговор. Мы уже много бумаги потратили, описывая "активные" установки рабочих на коллективные действия, профсоюзные акции, показывали "бурную активность" в кропотливой, но наиболее практичной работе по заключению и отслеживанию колдоворов, отмечали "солидарность" с выступавшими товарищами из своего же цеха.

Так не признать ли все же "боковой выход" наиболее адекватным сегодняшним российским реалиям? Он соответствует духу времени, вполне отвечает доминирующей системе ценностных ориентаций, новой идеологии трудовых отношений, где ставка делается вовсе не на сплоченность, а на индивидуальную инициативу, личную разворотливость, предприимчивость, предполагается конкуренция среди самих рабочих... По крайней мере, категорический императив выживания требует "спасаться кто как может".

Да что там - "признать"! Рабочие давно уже признали "боковой выход". При показном осуждении ухода из стойких рядов кировцев, "боковой выход", на самом деле, используется как только подвернется возможность. "Переход" оказывается выгодным для рабочих. Они дружно отмечают, что все ушедшие с завода "устроились неплохо", "зарабатывают намного больше", "чувствуют себя человеками" и т.п.

При этом втором пути - не противостояния, а приспособления - ключевое значение имеет нахождение хорошего хозяина, недаром слесари, ставшие реставраторами, отметили этот момент в качестве главного. Как известно, и в реформах тоже ключевым моментом является создание "эффективного" хозяина, второй этап приватизации нацелен именно на создание эффективных собственников вместо миллионов владельцев ваучеров-акций, получившихся на первом этапе. Они, "новые хозяева страны" - новые Штольцы, Лопахины, Морозовы, Третьяковы, Рябушинские - как пишут уже школьники в своих сочинениях, выведут нас из тупика, поднимут производство, используя богатейшие возможности рыночной экономики - только не надо им мешать, в том числе и коллективным противодействием. Хозяин и к работникам относится по-хозяйски - требовательно-по-отечески, стоит вспомнить рассказы рабочих об отношениях с хозяином в пятом "письме". Да и сами рабочие не о таком ли неформальном, теплом, "человеческом" отношении мечтают в противовес казенно-бюрократическому, бездушному, жесткому поведению начальников при противостоянии с ними?!

"Так что? - обращались мы к рабочим, - признайтесь, выходит, главное - найти хорошего хозяина? До фени вам протесты, профсоюзы, солидарность, классовая борьба и т.п.? Будем прагматиками? Плевать, какая власть стоит у руля, серо-буро-малиновая, как говорят некоторые из вас, или какая-то другая - лишь бы была работа, и зарплату вовремя платили?" Вы жалуетесь, что молодые уходят. Но "прогрессивную" тенденцию и реализуют авангардные рабочие, наиболее квалифицированные, молодые, энергичные, сильные ("молодые волки"), не так ли? Значит, молодым не протест нужен, а просто переход от плохого хозяина к хорошему (как, бывало, в Юрьев день)?

Может быть, развитие идет и не по классическим схемам, но такова жизнь?

Ввиду всех этих соображений мы уже вознамерились снова встретиться с ушедшей бригадой, чтобы на ее примере полнее убедиться в практичности "бокового выхода", конкретно высветить его достоинства и, в частности, увидеть своими глазами хорошего хозяина, изобразить, расписать его как типичную прогрессивную модель, нарисовать привлекательные черты этой ключевой фигуры.

Возвращение блудных сыновей?

И вдруг мы узнали, что та самая, ушедшая с главного конвейера бригада, возвратилась на завод, почти в том же (полном) составе, вместе (правда, уже не во главе) с бывшим бригадиром. Что же - возвращение блудных сыновей? Значит, поторопились мы с признанием "бокового выхода" в качестве магистрального пути?  Он, на самом деле, не столь заманчив? Родной завод, профсоюз, стоящий за спиной, коллективные действия плечом к плечу, выходит,  все же надежнее, вернее шарашки из так называемой новой экономики с хозяйчиком, распивающим чаи с рабочими и устраивающим им Новый Год с подарками?

Мы с удовольствием перенастроились снова на заводской лад, ибо таковой был ближе нам, возможно, ввиду злосчастной "совковости" нашего менталитета.

Встретившись с бригадой, мы и разговор начали в соответствующем духе: "Значит, вернулись на родной завод? Значит, выбираете не совместные чаепития с хозяином, а совместную борьбу против него?.."

Но оказалось, что на практике, в России, жизнь не хочет укладываться в схемы. Все оказывается сложнее и в то же время прозаичнее. Притча библейских времен здесь не проходит. В классическом сюжете блудного сына встречают с радостью, отец любит его даже больше, чем других детей, никуда не блудивших. Здесь же родной завод, увы, не встретил, как мы в дальнейшем увидим, бывших членов своего трудового коллектива с распростертыми объятиями. Бригаду взяли отнюдь не на главный конвейер. Квалифицированных слесарей-сборщиков с 15-20-летним стажем, приобретших еще дополнительный опыт реставрационных работ, с трудом приняли обратно на предприятие, а приняв, поставили на самую черную работу - расчистку помещения бывшего литейного цеха, закрытого, подготавливаемого ныне к сдаче в аренду под склад какой-то коммерческой организации. Да и сами сыновья, хотя и возвратились, но отнюдь не такими как в притче. (Надо отметить, что это проявилось уже в отношении к разговорам с социологами. Добиваясь встречи, мы обнаружили новую черту в поведении рабочих - нежелание общаться, давать интервью, вообще "тратить время на разговоры". И хотя год назад, при работе в новой организации, они рассказывали обо всем весьма охотно, даже с удовольствием, как бы доказывая другим (и себе?), что сделали правильный выбор; сейчас с трудом удалось уговорить на интервью часть рабочих, бывший боевой бригадир уклонялся от беседы).

"Работягам везде хреново!"

"Работягам сегодня везде хреново... что на своем заводе, что у новых русских", - с такой ключевой фразы рабочие начинают рассказ.

"Да, когда перешли на новое место, казалось, мы решили свои проблемы. На заводе как раз объявили, что грядет новое сокращение. Хотя куда уж было сокращаться-то?! Раньше в бригаде было 42 человека, сейчас осталось 3. Нас бы наверное не тронули потому, что мы с большим стажем. Но все равно - неопределенность нервирует. Особенно угнетало отсутствие перспектив. На заводе никто не уговаривал остаться, не проявил никакого внимания, хотя мы отработали по 15-20 лет. Все были рады, что мы уходим "по собственному желанию". Зам. по кадрам с облегчением сказал, что ему не надо ломать голову с увольнением по сокращению. Как начальник провожал, мы уже говорили в прошлый раз.

А на новом месте, - продолжали рабочие, - начальник с каждым поговорил, поинтересовался личными делами, потом отмечал дни рождения, подарки давал, к Новому Году всем премии выплатил... Мы людьми себя почувствовали. А то, что он не посвящал, по какой системе платит, нас не беспокоило. Давал ведомость подписывать, а прочее нас абсолютно не интересовало. И в самой работе поначалу все складывалось хорошо. Зарплата сразу повысилась в полтора раза, выплачивалась стабильно. Зарплата росла: 700 тысяч, лимон, миллион триста... На заводе в это время заработки упали до 300-400 тысяч, пошли задержки с выплатой. А здесь хозяин сказал, что готов выплачивать зарплату в течение трех месяцев, даже если не будет работы. "Если рабочий сам не вышел - он страдает, если нет работы по вине руководства - оно страдает".

Кроме денег, привлекала сама возможность творчески, спокойно работать. Никто не дергал, не висел над душой, не надо было бегать в поисках инструмента, деталей, собачиться с мастером. Режим регулярный - с 8-ми до 16-ти, в пятницу - до 14-ти часов. Самое главное - никаких разговоров о том, что не сегодня, завтра выкинут. Можно было работать. Оставшиеся на заводе завидовали нам.

Но через некоторое время дела стали портиться по всем направлениям. В рыночных условиях новые предприятия тоже нестабильны, небольшие фирмы, наподобие бывшей нашей, может быть, даже самые неустойчивые. Пока существовали заказы, шло финансирование - все было прекрасно. Но вот ситуация начала портиться. Заказы нашей организации урезали. Начальник не смог найти другую работу. Стандартная ситуация. Появились те же простои, вынужденные отпуска, задержки зарплаты. Стала неопределенной перспектива. Все - как на заводе. Начальник предложил брать халтуры на стороне, использовать инструмент, но это не спасало положение. В отношениях также возникла напряженность. Начальник стал висеть над душой, заговорил другим тоном, начал подчеркивать, что он работодатель, хозяин ...

Самое главное в том, что неурядицы и здесь отразились прежде всего на рабочих. Сам начальник и его контора, думаем, без денег не остались.

Короче, от этого хозяина-папаши мы сбежали..."

"Может быть вам просто не повезло? - спрашивали мы. - Вы же сами говорили, что те, кто уходят, на завод не возвращаются. Зарабатывают хорошие деньги..."

"Да, какая-то доля невезения была, - отвечали рабочие, - наш хозяин оказался недостаточно разворотливым, держался с гонором, не хотел хватать любую работу. Ну, продержались бы мы еще год... Потом все бы рухнуло. А что касается хороших денег в других местах... Да, зарабатывают. Но какой ценой? Нам еще повезло - целый год отработали в приличных условиях. В других местах рабочие, как ребята рассказывают, зарабатывают и держатся либо за счет того, что смирились со всеми условиями - не пикнут, либо бегают по нескольким работам. Когда-то рабочие боролись за 8-ми часовой рабочий день... а теперь вкалывают по 16 часов, о нормальном режиме работы, да и всей жизни, уже позабыли. Рассказывают, что на хлебозаводе директор постановил: если работяга заболел два раза, то может отправляться "по собственной желанию". "У меня, мол, не богадельня".

В общем, можно было сделать вывод, что работягам сейчас везде хреново. На заводе их сокращают в первую очередь, держат в страхе, платят в несколько раз меньше, чем сами получают. А в новой капиталистической шарашке пока все хорошо, начальник гладит тебя по головке, как добрый папаша, а как только денег не стало, ты никому не нужен, и здесь тебя уж точно никто не защитит. Раньше рабочий класс превозносили, теперь мы стали просто рабочей скотиной, которую можно унижать, выжимать до последних пределов..."

Пример этой бригады показывал, что "боковой выход" не тянет по крайней мере на магистральный путь для рабочих. Наши рассуждения о прогрессивности тенденции перехода к производству и трудовым отношениям с ключевой фигурой эффективного хозяина, в которых и рабочие, оставив для истории классовую борьбу, чувствуют себя комфортабельно, оказываются слегка повисшими в воздухе (впрочем, как и размышления о путях коллективных действий).

Родной дом - завод?

 "Работягам везде хреново, как вы говорите. И все же вы вернулись на свое предприятие. Значит вы выбираете завод?" - спрашивали далее мы.

Нам очень хотелось услышать, что рабочие, расширив свой кругозор, осознали значение большого трудового коллектива и большого предприятия с его знаменитостью, профилакториями, пансионатами в бывшей великокняжеской Михайловке и на Черном море, больницей, пионерлагерем... Самое же главное - поняли, что надо вернуться к совместной борьбе в составе своего профсоюза... не стали искать другого, еще более эффективного хозяина, предпочли всем другим предприятие, где отношения между трудом и капиталом все же менее "теплые".

"Да, выбрали завод, - отвечали рабочие. - Но только как наименьшее зло. А в первую очередь потому, что не знали, куда идти, просто некуда было податься. На биржу не хотели обращаться принципиально. Побегали по городу... хороших мест не так уж и много, и попасть на них с улицы невозможно. Главное же - по заводу можно походить, поспрашивать, поинтересоваться, самим подобрать место, не ожидая, пока биржа тебя куда-нибудь засунет. Это соответствовало нашим новым установкам. Здесь есть знакомые, которые могут помочь, дать информацию. Нам повезло, что свой человек сидит в профсоюзе, мы в свое время его подтолкнули. Профсоюзный лидер похлопотал за нас, вывел на того шефа, у которого сейчас трудимся. На заводе легче найти халтуру (т.е. вторую или даже третью работу), без которой сегодня не проживешь, и которой приходится заниматься, хотя мы и на первой работе выкладываемся, дай Бог. Ну, и наконец, здесь предложили подряд, по которому сейчас и работаем. Какой подряд - вы уже видели. Но выбирать не приходилось. Если бы нашли деньги в другом месте, о заводе и не вспомнили бы..."

"Ну, а как же завод - как родной дом? - продолжали приставать мы. - Коллектив, плечо товарищей? Боевой профсоюз? Пансионаты, путевки?.. Неужели не тянуло на завод, которому вы отдали полжизни?"

"Родной дом, говорите? - отвечали рабочие. - Этот родной дом выкидывает на 3 месяца (в неоплачиваемый отпуск) и живи как хочешь. Чем семью кормить? Как поддерживает завод трудовой коллектив - об этом мы говорили еще в прошлый раз... Когда уходили, никто доброго слова не сказал в благодарность за 20 лет работы. А как встретили при возвращении? Брать обратно не хотели, с трудом устроились, если бы знакомый не помог - не взяли бы. О прежней работе на сборке, хотя она тоже не мед, мечтать не приходилось. Не нужны, лишние, места заняты, точнее, сокращены - какой может быть разговор?! Работа страшная - звезды из глаз. Грязь, холод, помыться негде. Двое не выдержали. Деньги пока платят. Но мы в подвешенном состоянии. На договоре (контракте). Кончится работа - неясно, что будет дальше."

"Но вот вы обратились в профсоюз, - не сдавались мы. - И он помог вам..."

"Мы обратились не в профсоюз, а к профсоюзному деятелю, как к частному лицу. Просто воспользовались его положением. И больше с профсоюза ничего не возьмешь". - "В профсоюзе вы, однако, восстановились..." - "В общем, да. Но потому, что лидер попросил, по политическим соображениям. Он пошел нам навстречу и мы - ему. А фактически профсоюз ничего не дает".

"Конечно, - продолжали рабочие, - какая-то ностальгия была. Жалко было уходить с завода. Все-таки столько времени отработали. Нас и сейчас на конвейере хорошо встречают. Есть здесь и такое преимущество по сравнению с той, реставрационной организацией. Вначале там очень привлекали человеческие, так сказать, отношения с начальством. Приятно, что тебя замечают. Но потом они стали тяготить. Как в паутине себя чувствуешь. Когда начальник стал висеть над душой, это раздражало, хотелось послать его подальше. Но теплые отношения, близкая дистанция не позволяли. На заводе дистанция между рабочими и начальником больше, отношения обезличенные, и можно по крайней мере поматериться или выразить протест в другой форме. Почувствовать себя хоть в этом свободным человеком. Но завод как родной дом в смысле защиты - это уже не работает. Завод, повторяем, не защитит. Так же, как любая другая организация. В этом смысле, что там, что здесь - одинаково. Теперь надеяться остается только на себя".

"Надеяться остается на себя"?

Итак, рабочие бригады отвергли "боковой выход" (не просто ушли из частной организации потому, что работы не стало, вообще не хотят иметь дело с подобными хозяевами), но они не признают и "прямой путь" в форме совместной борьбы на акционированном предприятии. Что же тогда? Они выбирают некий "третий путь", выражающийся в формуле "надеяться остается только на себя".

Пятое "письмо" заканчивалось формулировкой: "Остается - профсоюз". Тот вывод не был придуман нами, он сделан в результате обсуждения вопроса с остающимися на заводе рабочими. Возвратившиеся "блудные сыновья" предлагали несколько иное кредо.

Повторяем, нам очень хотелось закончить эту историю рассказом, как рабочие осознали свое заблуждение, вернулись на завод, как в родной дом, в солидарные ряды трудового коллектива, обратились лицом к профсоюзу, единственной оставшейся рабочей организации... Но "блудные сыновья" не хотели укладываться в эту красивую схему и высказали жизненную позицию, в которой ставка делается прежде всего на собственные силы, свою инициативу, квалификацию, профессионализм.

"Работу будем искать сами, - говорят рабочие. - Не ждать, когда что-то появится на заводе или куда-то пригласят. Самим надо шустрить, создавать ситуацию."

"Дальше, сами будем торговаться, выставлять условия. От своего имени. На завод, начальство, любого хозяина в этом положиться нельзя, у них надо выторговать, вырвать, самим не рассчитывая в т.ч. и на профсоюз.

А чтобы торговля получилась, надо иметь свой потенциал, надо уметь работать, дело еще в качествах самих рабочих. Большинство не умеет работать на уровне сегодняшних требований, значит надо учиться, повышать квалификацию, при этом не дожидаться, как раньше, пока тебя пошлют на курсы почти насильно. Человек должен уметь работать как в шабашках. Начинается натуральное соревнование - не то, которое было раньше. Кто умеет, кто знает - вылезает наверх. Сейчас это еще не очень распространено. Но время идет. Это будет настоящая конкуренция. Многих ребят встречали, кто устроился сам, сам создал дело. Парень, работавший как и мы на конвейере, ремонтирует машины. Купил "семерку". В Гатчине свой дом, 24 сотки земли, город ему уже не нужен. "Счастлив, - говорит, - что ушел с конвейера. Там я этого не получил бы. Во-вторых, я не боюсь потерять работу. Надеюсь на себя, свои руки. Я многому научился".

"Пример не совсем из той сферы..." - вставили мы. - "Но он показывает, как все зависит от тебя". - "Хорошо. Парень из примера действует в одиночку. Вы тоже так собираетесь?" - "Смотря по ситуации. Мы вообще-то еще на реставрации делали ставку на коллектив, взаимопомощь. Коллектив и сейчас остается, но он очень небольшой, буквально 3-5 человек, проверенных, надежных, на которых можно положиться. Это ни в коем случае не бригада в 40 человек, как было на главном конвейере, не коллектив участка или цеха и, уж тем более, - всего завода. Пока приходится действовать небольшими группами."

"Ну, а завод-то все-таки нужен или нет?" По словам рабочих, завод в этой жизненной концепции занимал свое определенное место. Но уходило в прошлое положение, когда предприятие обеспечивало все условия, а работнику остается только работать. И это вроде бы даже не вызывало сожаления у тех, с кем мы сейчас разговаривали. Завод представал прежде всего как поле, пространство для самодеятельных действий рабочих, для "шустрения". "На заводе много халтур, где живые деньги крутятся. Кто не ищет, тот и не находит. Вот ребята за два часа по 400 тысяч заработали, подрядились кран ремонтировать. Было предложение в 20 миллионов. Работа, конечно, но зато и деньги. И сейчас мы ищем работу. Мы же здесь и раньше подрабатывали. За 1,5 миллиона. По вечерам. Если бы была постоянная работа, а наша сегодняшняя в качестве подработки – это было бы идеальным вариантом. Мы не хотим работу с зарплатой в миллион, с задержками. Хотим найти в 1,5, а то и 2 (миллиона). Рано или поздно пойдет выпуск автобуса, трактора К-20, завод рано или поздно оживет. Надеемся. Хотим поймать момент набора на новую работу, в новые производства. Мы давно отошли от мысли зарабатывать деньги, сидя на стуле. Мы готовы работать".

Совместные выступления, профсоюзы тоже совсем уж не отрицались работниками. Но пока те и другие плохо организованы, неэффективны по многим причинам, ими еще надо овладевать, грамотной борьбе еще необходимо долго учиться, сплачиваться. Тогда и профсоюзы заработают. Пока же положиться на них невозможно, вследствие чего и остается надеяться на себя.

"О профсоюзе и совместных действиях вот что можно сказать. Совместная борьба обязательно нужна. Но она должна быть умной и организованной, экономически грамотной. Действия профсоюзов, если они не просчитаны, могут вести к ухудшению положения. Например, можно требовать высокую зарплату, а это потом выливается в сокращение людей. Постоянные забастовки в течение 1-2-х лет привели к падению дисциплины, оказалось, что люди просто неспособны работать целую смену. Бесконечное сидение без работы, режим, при котором, когда хочу, тогда ухожу, вольность, при которой мастера можно послать подальше - все это не прошло даром. Нужно ли бороться за сохранение всех людей? Было много людей, которые абсолютно не нужны, они не умели работать, не хотели учиться. Если бы с самого начала сказали: вместо 42 человек остаются 25, а деньги за 17 пойдут вам - не было бы никаких проблем.

И с профсоюзом  не было опыта, понимания, что это такое. Раньше не было нормальной профсоюзной работы, не оказалось и рабочих, которые поддерживали бы профсоюз. Мы были и есть просто безграмотны в этих делах.

Общих действий в последнее время не получалось и не могло получиться. Мы останавливались, а другие продолжали потихоньку делать свою работу... Один боится. Другому не надо. Сидит и улыбается. Третьим доплачивали -  шли отдельные списочки, мол, больше других трудятся. С кем выступать? Вот с этим? Он торгует водкой. Вот с этим? У него брат в Совете директоров. С этим? Он зарабатывает на другом месте. Кто будет с тобой бастовать, кому ты нужен?! В итоге мы и оказывались в дураках. Сами же рабочие говорили нам: Ребята, кончайте, вы держите весь конвейер, народ из-за вас домой уйти не может (тогда отпускали, как только сделаешь свою работу). Хотя мы требовали того, что и другим нужно. Годы требуются, чтобы сплоченность выработалась, если интересы не разойдутся совсем. Верно, было время, когда выступали всем цехом. Но это происходило стихийно. И за счет того, что выступали заводилы, которые были в каждой бригаде. Когда они вставали на дыбы, боязливым тоже не оставалось ничего другого, как присоединиться. Да, в этот момент мы были сильны. Не боялись начальника цеха, хотя он кричит с матом: "Включайте конвейер, мать твою так!.." Сам генеральный приходил со склоненной головой, разговаривал вежливо...

Но забастовку надо грамотно продолжать. Одно дело - встать на 1 день, другое - бастовать долго. Для этого нужна организация, деньги, фонды... и самое главное - цели, хорошо отработанные и понятные всем, экономические и политические. Эмоции спали, а организации нет. Через день-другой с нами уже расправляются. Все эти наши комитеты - стачечные, рабочие - кончались ничем. Не было общей цели, даже тактической . Профсоюз когда-нибудь дорастет. Но он должен быть другим. Ему надо много учиться. А нам ждать некогда.

Однажды у нас был разговор с предцехкома. Он все надеялся на политические изменения. Я ему говорю, что не верю, что какие-то силы придут и решат наши проблемы. И в профсоюз не верю. Наши заботы останутся нашими. Мы можем еще три года бегать, заниматься профсоюзной деятельностью, а потом я оглянусь назад - годы прошли, а моя семья нищая, сам я хожу в тех же штанах. Люди не хотят объединяться. И я не буду их уговаривать. Я буду искать место сам. Я это смогу. Он говорит: "Ты что же, как одинокий волк хочешь?" Отвечаю: "С этого буду начинать. Сегодня жизнь такова. А потом, если будет возможность, можно и объединиться". Вообще, профсоюз нужен. Если бы не так, на Западе бы профсоюзы не существовали. Там они нашли себя в экономической системе. Будет время - будет профсоюз работающей организацией. Уверен, что и страна-то поднимется в конце концов.

А пока как волк в лесу: бегай, крутись, ищи добычу. Не бегаешь - пропадешь. Иного не будет многие годы. Борьба за себя. К этому надо нормально относиться. Перестать плакать, жаловаться. Еще раз говорим, что начинается натуральное соревнование, кто умеет, кто знает - вылезает наверх. Есть много примеров..." 

"Одинокие волки" или авангард?

 Теперь, когда вернувшиеся на завод (но не возвратившиеся в прежнее состояние) рабочие высказались, хотелось бы понять, какую же тенденцию они олицетворяют, что представляет собой "третий путь", который выбрали рабочие. Имеем ли мы дело с мнением действительно "одиноких волков", или это голос, кредо передовых, наиболее, так сказать, продвинутых, современных рабочих, авангарда сегодняшнего рабочего класса в сегодняшней России? Это позиция энергичных, в основном молодых, но не только молодых, вышедших за ворота предприятий, предприятий вообще-то доперестроечной эпохи? Кредо принявших рыночные реалии и старающихся не идти против "ветра времени", а использовать открывающиеся возможности, которые, разумеется, есть и в "новой экономике"? Не оказываются ли эти люди кем-то вроде "новых русских" в рабочей среде, по крайней мере, - носителями идеологии "новых русских"?

Сами члены бригады, хотя и стали пока чернорабочими, явно ощущают себя авангардом. Да и объективно их действия вроде бы соответствуют духу времени. С одной стороны, они высказываются и ведут себя непривычно индивидуалистически, раньше сказали бы - "рвачески", очевидно недооценивают значение совместных действий рабочего класса, отрицая и опыт "цивилизованных стран", на которые сами же ссылаются. С другой стороны, а что им остается делать в сегодняшних российских условиях? И не такое ли же отношение к коллективным действиям, профсоюзам, на деле, не на словах, демонстрируют и многие другие рабочие, о которых мы писали в предыдущих "письмах"? С той лишь разницей, что остающиеся на заводе пассивны, не идут дальше высказывания великого недовольства, а "волки" перешагнули себя и начали "шустрить"? В смысле настроя они реально осуществляют массовое потенциальное движение.

В свете этого не оказываются ли держащиеся за завод рабочие, "боящиеся, по словам мобильной бригады, выйти за проходную", просто отставшими от жизни, и бывший гегемон бывшего флагмана индустрии, в основной своей массе, при всем почтении к его историческому прошлому, тоже отставшим отрядом, к тому же лишь когда-то в прошлом передового класса? И сегодня лишь отдельные группы идут в авангарде, имея при этом целью влиться в злополучный упитанный средний класс (и, значит, раствориться в нем)?

Ситуацию помог просветить в историческом плане (канадский) проф. Д.Мандель. Он показал: то, что в сегодняшней России выглядит передовой тенденцией, на самом деле является возвращением в 19-й и может быть даже 18-й век. Как известно, борьба рабочих за свои интересы, рабочее движение, проходят несколько этапов. Первый из них - индивидуальное (или групповое) приспособление к существующим реалиям как неизменным. Здесь рабочие друг с другом соревнуются, находят для себя относительно лучшие места, но в целом положение всех ухудшается в угоду работодателям, при этом - благодаря соревнованию. Когда кировские рабочие говорят о соревновании, о "шустрении" как идеале, они показывают, что совсем сдались капиталистической идеологии, их "прогрессивный" путь - это скорее сдача противнику. Блудные сыновья партизанщиной не занимаются, а скорее приспособлением к новому строю, введенному победоносным врагом. Они стали носителями идеологии "новых русских" в рабочей среде, всецело принимая новые реалии, и их установка на индивидуальное приспособление, соревнование друг с другом - это выживание за счет других рабочих. Вообще, у них мешанина в голове.

На втором этапе рабочего движения рождается коллективная борьба. Здесь можно выделить два пути. Вначале осуществляется борьба за улучшение экономического и правового положения трудящихся в рамках существующей социально-политической системы; это то, что называется тредъюнионизмом. Более продвинутый путь - борьба за фундаментальные изменения системы (за социализм или для начала за ограничение власти капитала) в экономике и государстве. На этом пути рабочий класс становится подлинным субъектом общественной жизни, истории. На заводе считающие себя передовыми рабочие отвергают не только третий путь, но и тредъюнионизм, который во всем мире является наиболее распространенным.

Разумеется, в реальной жизни развитие не идет прямолинейно, этапы перемешиваются, формы действий переплетаются. Борьба за зарплату и за частичные реформы не исключает борьбы за перемену всей системы. Любая борьба, в которой участвует весь рабочий класс или значительная его часть, независимо от поставленных целей, является уже политической. В истории развитие рабочего движения идет не прямо, имеет много градаций. В зависимости от ситуации, даже очень развитое рабочее движение может быть отброшено назад, на первый этап (напр., в Бразилии) или, наоборот, продвигаться быстро от первого этапа к третьему (напр., в России в 1903-1917 гг.). В России сегодня тот случай, когда рабочее движение, вспыхнув в начале перестройки, проявившись в современной форме, откатилось к эпохе раннего капитализма.

Итак, выходит, авангард движется... в 19 век, когда на пороге 21-й. Видимо, это вполне закономерно, поскольку в России и внедряется капитализм образца 19-го века.

В то же время в действиях бригады можно усмотреть проявление действительно передовой, современной тенденции. Это прежде всего - активность рабочих. Они отходят от традиционной позиции защиты, по сути дела - обороны, переходят, так сказать, к нападению, к мужской роли, к позиции стороны, осуществляющей свой собственный выбор. Они сами создают ситуацию. Фактически это уже не наемные работники, а, так сказать, работовзятели, предприниматели в рабочей среде. Они выступают уже полновластными субъектами трудовых отношений, действующими на базе так называемого человеческого капитала, не менее весомого, чем финансовый, вещественный капитал. Видимо, не случайно заводской комитет профсоюза взял на вооружение концепцию человеческого капитала. Рабочие бригады вряд ли читали выпущенную комитетом книжку (1), очевидно они вышли на концепцию стихийно. Это означает, что концепция пробивает себе дорогу в жизни.

Остается только неясным, тенденция какого века возьмет верх: 19-го или 21-го?

Примечания

1. В.Т.Смирнов, В.И.Юдин. Интерес, воля, организация (позиции и действия профсоюза АО "Кировский завод"). Санкт-Петербург, 1996.