ПОЧЕМУ МАРКСИЗМ ЖИВ?

ПОЧЕМУ МАРКСИЗМ ЖИВ?

ПОТОМУ ЧТО ЖИВ КАПИТАЛИЗМ

Роберт Стоун

Почему марксизм жив? Многие противники марксизма и даже некоторые марксисты утверждают, что он умер. В качестве доказательства антимарксисты ссылаются на провал советской модели социализма, то есть системы недемократического государственного контроля над средствами производства, подмены рынка бюрократическим планированием производства и распределения [2]. Но, с точки зрения Маркса, отсталые страны типа царской России, в которой рабочий класс составлял меньшинство населения, по самому своему положению не могли осуществить глобальный переход от взаимозависимого мирового рынка к социализму. Маркс рассматривал этот переход только как результат "действия господствующих народов всех сразу и одновременно" [3]. Пожалуй, поражение СССР доказало правоту Маркса [4]! Более того, на заключительной стадии социализма, Маркс говорил не о государственном контроле над средствами производства, а о контроле со стороны рабочего класса в соединении с демократическим планированием, осуществляемым не бюрократией, а "ассоциированными производителями" [5]. Таким образом, с поражением СССР марксово видение социализма не потерпело неудачу, поскольку не было проверено на практике.

Тем не менее Рональд Аронсон, который называет себя марксистом (с маленькой буквы "м"), утверждает в своей работе "После марксизма", что марксизм "кончился", по крайней мере "как проект исторической трансформации" [6]. С его точки зрения, доказательством этого является то, что марксисты "не способны указать социальный класс или движение", которое может осуществить радикальный переход от капитализма [7]. Р.Аронсон выступает против капитализма, но находит новый импульс к переменам в менее претенциозных общественных движениях типа феминизма и антирасизма, в особенности подпитывающихся соединением идей под названием постмодернизм.

___________________

Стоун Роберт - профессор философии Университета в Лонг Айлэнде (США), автор нескольких статей о Жан-Поле Сартре, Карле Марксе и теории самоуправления. С соавтором Элизабет Боуман он недавно закончил книгу "Практическая мораль Сартра: введение к трудам по этике середины 60-х годов XX века" ("Sartre's Morality of Praxis: An Introduction to the Ethical Writings of the Mid 1960's"). В настоящее время он работает над вводной частью и занимается исследованием перспектив глобальной производственной демократии [1].

Оба эти утверждения о поражении марксизма базируются на марксовой политической стратегии движения к социализму. В то же время, как мы покажем дальше, прочность марксизма заключается не в этой стратегии, а в обвинении им капитализма. Капитализм жив, и за последние двадцать лет в США он заслужил критику Маркса за усугубление классового деления общества более, чем когда-либо. В 1976 г. 1% наиболее богатых американцев владел 19% всего богатства страны. В 1995 г. тот же 1% владел уже 40% богатства, удвоив свои капиталы не более чем за 19 лет! Следующие 9% тогда и сейчас владели владеют 30%. Я, а также остальные 90%, сегодня владеют 29%, по сравнению с 51% в 1976 г. [8]. Так как богатые становятся еще богаче, а бедные - беднее, мы все настроены друг против друга. Миллионы людей в странах "третьего мира" ежегодно погибают от искусственно созданной бедности, экологический кризис выходит из-под контроля, тюрьмы переполнены, образование недоступно для бедных, растет потребление наркотиков в молодежной среде, и мы пытаемся воспользоваться любыми, доступными для нас преимуществами расы или пола, чтобы "выбить из седла" наших соседей. Таким образом, поскольку капитализм не мертв, живо и сердце марксизма.

Критика Р.Аронсона основывается на неотделимости марксисткой практики и стратегии от теории: нет движения, ставящего своей целью выход за рамки капитализма, нет и марксизма. Я признаю эту нераздельность, но нахожу две ошибки в его утверждении: во-первых, зарождаются крупные, радикально настроенные антикапиталистические движения, заслуживающие поддержки марксистов. А, во-вторых, как указывает Терри Иглтон, социалисты работают не во имя марксизма как теории, а во имя социализма как будущего общественного устройства, альтернативы капитализму [9]. Рассмотрим сначала этот последний тезис. Он вовлечет нас в дискуссию о капитализме, после чего, поскольку мы ищем альтернативы, вернемся к закономерному отсутствию антикапиталистических движений.

Какова в таком случае связь марксизма и социализма? В качестве ответа на этот вопрос расскажу о том, как я пришел к марксизму, участвуя в движении за гражданские права. В 1964 г., во время акции "Свободное лето на Миссиссиппи", темнокожие американцы требовали права голоса в государстве, которое антиконституционно его отрицало. Ожидалось, что избирательное право перечеркнет расистское наследие рабства и обеспечит самоопределение. Однако я стал свидетелем того, как система оказалась достаточно гибкой, чтобы пожертвовать чем-либо несущественным типа избирательного права во имя сохранения господства имущих классов. Право голоса было и остается несущественным с тех пор, как оно на всех государственных уровнях контролирует только налоговые поступления в бюджет. Это составляет небольшой процент нашего валового национального продукта, которым, за вычетом стоимости рабочей силы и налогов, по большей части распоряжается частным образом маленький класс представителей капитала. Таким образом, избирательное право не затрагивает автократию на работе и обычный механизм извлечения прибыли. Какой смысл был от контроля темнокожих за границами округа, где размещались плантации хлопка, в большинстве "черных" округов, когда большинство темнокожих было занято на фабриках или землях, принадлежавшим белым?

Я пришел к пониманию того, что американцы позволили вытеснить право капиталистов на прибыль, получаемую за счет труда других людей, из сферы досягаемости нашего избирательного права. Это дало капиталистам достаточно социальной и политической власти, чтобы сделать нашу демократию беззубой и фальшивой. Я сделал вывод, что для самоопределения темнокожего населения был необходим демократический контроль над средствами производства общественного богатства, иными словами, социализм. Хотя он воплощал собой восстание, противоречившее моему воспитанию, марксизм предложил метод для осуществления исторической трансформации, к пониманию необходимости которой меня привела моя работа в движении. Я получил разрешение изучать марксизм от Мартина Лютера Кинга, который рассказал, как будучи студентом теологии в Бостонском университете, изучал Маркса, веря, что любое учение, нацеленное на улучшение положения бедных, нужно принимать всерьез [10]. В отличие от доктора Кинга я пришел к убеждению, что марксизм дал немеркнущее понимание несовершенной системы и достижимую человеческую альтернативу. В 1972 г., в год моего вступления в должность, я начал считать себя марксистом.

Тогда какое отношение социализм имеет к марксизму? Моя история показывает это. Сначала начинаешь осознавать потребность в более совершенной общественной системе, по сравнению с капитализмом, затем задумываешься об инструменте для поиска альтернативы. Р.Аронсон ошибается, утверждая о конце марксизма. Марксизм - это инструмент. Он никогда не был конечен по самой своей природе. Однако это очень важный инструмент. Это не одно учение, а хранилище различных традиций, которые все вместе необходимы для понимания капитализма в целом. Отсюда и его преимущество. Если мы хотим конца капитализма и хотим иметь средство, необходимое для этого, тогда мы живем не "после марксизма", как утверждает Р.Аронсон, и будем жить до тех пор, пока сами не откажемся от социалистической цели и не примиримся с капитализмом. Если задаться вопросом, какое количество людей защищает капитализм, противостоящий политической демократии и правам человека, которые, как предполагается, сопровождают его, думаю, что таких найдется немного.

Следовательно, социализм просто как название альтернативы капитализму жив и здравствует. Если инструмент разбит или изношен, его можно укрепить или починить, если он не совершенен, его можно усовершенствовать, если он не годится для одной цели, придумайте для него другую. Но объявлять, что марксизм умер до того, как умер капитализм, значит отказываться от важнейших средств противостояния капитализму, присоединяясь тем самым к его собственной низкопробной культуре.

Но не является ли теория постмодернизма таким же инструментом? Постмодернисты типа Лиотарда, Фоуколта и Деррида также выступают против капитализма. Деррида справедливо утверждает, что из-за долгового закабаления стран "третьего мира" капиталом, при одновременной поддержке порочных местных режимов (что также требует оплаты), "никогда прежде, в абсолютных цифрах, такое множество мужчин, женщин и детей не были так порабощены, обречены на голод или истребление, ...никогда в мировой истории человечества насилие, неравенство, дискриминация, голод и экономическое угнетение не причиняли страдания столь многим людям" [11]. Но реальным врагом постмодернизма является модернизм как высшая точка западной метафизики. Он стремится разрушить просвещенческие основы капитализма в "содержательно нейтральном и универсальном разумном субъекте" [12], который всегда оказывается мужчиной, белым, европейцем и гетеросексуалом, подразумевается исключение женщин, цветных, жителей колоний и т.д. Кант, проповедовавший идеалы равенства эпохи Просвещения, сам был расистом [13]. Тем не менее, большинство постмодернистов не стали бы упразднять капитализм [14]. Попытка сама по себе представляет универсалистский просвещенческий проект, направленный на то, чтобы сделать мир безопасным для гетеросексуалов, белых, мужчин, европейцев, исключая рабочий класс. Следовательно, марксистское "тотальное" просвещенческое narrative (букв. - повествование) должно быть отброшено, не во имя социализма - который всегда должен приносить новое угнетение, - но во имя антигуманистического релятивизма "различий". В результате мы имеем политику микровосстания, которая приносит многочисленных narratives в жертву капитализму, предполагая, что тем самым он станет "теплее и пушистее" [15].

Проблема заключается в том, что постмодернизм совершенно не ставит под сомнение капитализм как центральный "всеохватный" meta-narrative, в котором мы живем. Проявления капитализма в действительности настолько устрашающие, что мы можем предпочесть не видеть их, только бы ни действовать. Постмодернизм - идеальный инструмент для такого отказа от борьбы, поскольку он представляет себя как последнее слово в радикализме.

Подобно постмодернизму, марксизм не принимает точку зрения субъекта Просвещения: он предпочитает одного "narrative" другим. За исключением, возможно, анархизма, марксизм - единственная система традиций, позволяющих осмыслить капитализм в целом как систему, с точки зрения тех, кого он исключает и эксплуатирует, а именно - трудящихся, даже если к ним относятся женщины, цветные, жители колоний или гомосексуалисты. Марксисты заявляют, что хотя точка зрения трудящихся узкоклассова, она все же лучше для понимания действительности, чем точка зрения богатых людей. Трудящиеся поставлены капитализмом в такое положение, что видят больше, чем богатые люди: они могут постигать поступки богатых и самих себя [16]. Богатые, как мы видим в конце романа Ф.Скотта Фицжеральда "Великий Гэтсби", просто не видят жизни, которая рушится по их прихоти, и, таким образом, не понимают самих себя, тогда как те, чьи жизни рушатся, переживают это крушение и в то же время постигают реальный мир богатых [17]. К марксистскому эпистемологическому предпочтению тех, кто работает на богатых, можно добавить и моральное преимущество: поскольку человеческая потребность, по Марксу, нуждается в удовлетворении, потребность, ощущаемая теми, чей труд создает общественные блага, является мощной моральной претензией на это богатство [18].

Но преимущества марксизма перед постмодернизмом как интеллектуального орудия заключаются в его всеохватности капитализма, особенно - его внутренних противоречий, которые создают возможность для трансформаций. Проще говоря, абстрагируясь от большой легитимирующей роли капиталистического государства, Маркс характеризует капитализм как способ производства следующими тремя позициями: 1) производство стоимости при капитализме осуществляется за счет наемного труда; 2) владение и контроль над средствами производства осуществляют не наемные работники, а собственники и управляющие, которые действуют в интересах капитала и персонифицируют его; 3) распределение произведенного продукта, который принимает форму товара, осуществляется рынком.

Все эти три элемента существовали задолго до капитализма. Капитализм объединяет их в систему. Только в конце XV века, после того, как церковь перестала осуждать ссужение денег под проценты, капитал смог приобрести рабочую силу как товар. Приобретая и используя рабочую силу, капитал генерировал больше богатства, чем стоила эта рабочая сила. Создание самого капитала в рабочее время, таким образом, рождает иллюзию о капитале как магической самовоспроизводящейся силе. После того, как ростовщичество превратилось в уважаемое банковское дело, земля перестала быть божьим даром и могла быть отобрана как в случае с титулованным дворянством, а ремесло открыло дорогу мануфактуре, - все богатство было отнесено к капиталу. К 60-м годам XVII века в основном все элементы типичного капиталистического развития в Западной Европе были объединены в систему.

Капитализм - одновременно и точная система, и результат человеческой деятельности. В связи с этим марксисты обычно делятся на детерминистов типа Льюиса Альтуссера и либертарианцев типа экзистенциалиста Жана-Поля Сартра. Конечно, детерминисты правы, указывая, что каждый из трех элементов - наемный труд, капитал, рынки - обозначает не человеческое существо, а вещь, действующую волей-неволей в рамках жесткого цикла воспроизводства [19]. Но, оказывается, система самостоятельно воспроизводит себя только до определенной степени, когда люди, фактически оживляющие ее, соглашаются вести себя по отношению друг к другу так, как если бы они были неодушевленными предметами [20].

Капиталисты сами по себе не автономны. Будучи представителями интересов капитала, они должны соблюдать все правила, если хотят получить вознаграждение. В действительности они проповедники, учащие нас капиталистическим законам. Марксисты-детерминисты утверждают, что сами капиталисты не обязательно являются людьми "злой воли". Подлость заключена в самой системе, на воспроизводство которой мы отдаем себя взаймы в течение большей части рабочего времени, - капиталисты из своекорыстия, рабочие по необходимости. Будучи пущенными в действие, органические части этой системы замыкаются только друг на друга в постоянно обновляющемся, всепоглощающем цикле. Какова же "цель" этой системы, если таковая имеется? Ее цель - бесконечное накопление капитала, который не имеет иной цели, кроме себя. Поскольку все подчинено капиталу и, следовательно, имеет цену, складывается впечатление, что ненасытность заложена в самой человеческой природе, и что альтернативы повиновению законам системы нет.

Исходя из вышесказанного, я утверждаю, что капитализм - зло, которое требует немедленного разрушения. Я не могу обсуждать здесь этот тезис, не говоря о человечестве как ценности и не упомянув о нашей практике возвышения нечеловеческого (капитала) над человечеством и подчинения нас ему во всеобщем, обезличенном "рабстве без господина", говоря словами Макса Вебера [21]. Будучи марксистом-экзистенциалистом, я считаю, что именно потому, что мы "дали себя взаймы" ежедневному воспроизводству 400-летней системы, то можем постичь альтернативу.

Выше я говорил о том, что мы "пойманы" этим воспроизводством. Перефразируя Курта Воннегута, мы должны заботиться о том, кем мы притворяемся, потому что кем бы мы не притворялись - это тоже мы сами. Таким образом, если только потребовать вернуть нам аутентичность, можно спросить, является ли это вмешательством в процесс воспроизводства капитала? Есть ли дисбаланс в его цикле, может быть, простой разрыв цепи, применив в отношении которого прием джиу-джитсу свободные люди смогли бы направить движущую силу системы к самоуничтожению?

Вернемся к утверждению К.Маркса о трех элементах капитализма: труд, капитал и рынки. Первые два - труд и капитал - хотя антагонистически, но все же более тесно связаны между собой, чем с рынками. Без соединения с рабочей силой капитал не может произвести стоимость; рабочая сила, лишенная контроля над средствами производства, не может произвести то, что ей нужно для жизни. В этом заключается неустойчивость, которую мы ищем: контроль над средствами производства осуществляется со стороны нерабочих. Поскольку рабочие лишены возможности осуществлять такой контроль, они вынуждены продавать свою рабочую силу как товар тем, кто имеет контроль. Те, кто контролирует средства производства, понимая, что можно извлечь больше прибыли из труда рабочих, чем он стоит, предоставляют рабочим временный доступ к средствам производства, которые им необходимы для воспроизводства своего труда и самих себя. Повременная оплата? Она выглядит как справедливый обмен равными ценностями, до тех пор пока мы не заметим противоречие, которое становится явным, тем не менее, когда рабочий отдает свой труд капиталисту авансом, до получения вознаграждения, а не наоборот. Рабочая сила уникальна по сравнению с другим товаром, потому что она создает больше стоимости, чем изначально стоит. Будучи пущенной в дело, рабочая сила вскоре вознаграждает капиталиста, покрывая свою стоимость и зарплату прибылью, а затем она продолжает добавлять неоплачиваемую стоимость товарам в течение остатка рабочего дня.

Следовательно, рабочие допускаются к средствам производства, чтобы произвести то, что им необходимо для жизни, но только при условии, что, сделав это, они продолжат работу, и наибольшая часть стоимости, произведенной их трудом, останется без вознаграждения. Почасовая ставка подразумевает, что каждый час рабочего дня оплачивается. В действительности, рабочие работают на себя небольшую часть рабочего дня, иначе бы их просто не нанимали. Маркс называет этот неоплаченный труд, произведенный после того, как рабочие покрывают свою собственную стоимость, "прибавочным трудом". Его продукт, "прибавочная стоимость", находится под контролем представителей капитала, и именно из прибавочной стоимости получаются прибыль и сам капитал [22]. Накопления самих рабочих несопоставимы с ростом прибавочной стоимости и, следовательно, капитала, который они создают, но который система отдает капиталистам наряду с огромной властью. В то время как отдельные рабочие могут иногда стать капиталистами, противоречивость системы удерживает рабочий класс в бессрочном рабстве.

До сих пор наши рассуждения были более или менее беспристрастными. Но в основе так называемого соглашения о "свободном труде" лежит воровство как результат вымогательства под угрозой жизни. Будучи вынужденными дать согласие на этот контракт из-за нужды и в результате отчуждения от средств производства, рабочие получают в качестве платы только часть произведенной ими стоимости, которая идет на воспроизводство их рабочей силы, следовательно, их жизни. Но им платят эту долю только при условии, что они будут работать без оплаты большую часть рабочего дня [23]. Если же они откажутся заниматься прибавочным трудом, то не получат необходимого доступа к средствам производства, чтобы воспроизвести свою рабочую силу. Профсоюзам разрешено вести переговоры о вознаграждении только за то количество труда, которое необходимо для этого воспроизводства. Прибавочная стоимость ограничений не имеет. Соотношение стоимости рабочей силы и произведенной ею прибавочной стоимости в неоклассической экономической теории эвфемистически называется нормой производительности труда (или более часто под этим понимается объем продукции, произведенной за час работы). Марксисты, всегда рассматривающие явления с точки зрения рабочих, называют это нормой эксплуатации.

Прибавочная стоимость принудительно отчуждается от рабочих, поскольку они добровольно не передали бы контроль над ней другим, если бы их не вынудили сделать это, отделив от средств производства и результатов труда. Нестабильность в воспроизводстве капитала - собственность или контроль над средствами производства в руках капиталистов - позволяет, тем самым, львиную долю ценностей, произведенных рабочими, делать предметом вымогательства и отдавать под контроль представителей интересов капитала. Эта прибавочная стоимость включает как операционный капитал, так и прибыль, которую капиталисты получают за счет рабочих. Под прикрытием равного обмена имеет место эксплуатация одних людей другими, которая не становится более справедливой только потому, что является всеобъемлющим и нормальным аспектом процесса накопления капитала. Система рабского труда тоже считалась когда-то нормальным явлением.

Говорить о том, что капиталисты имеют право на прибыль из-за своего якобы уникального вклада в производственный процесс, не стоит. Производственный вклад, который обычно имеют в виду в этой связи, - предпринимательское чутье, управленческие навыки, инновации, риски и т.п. - не уникальны для капиталистов. Лицам, наделенным этими способностями, разрешается извлекать прибыль из труда работников, только если им также принадлежат средства производства или право контроля над ними. Тогда как люди, столь же одаренные, но не имеющие такого контроля, лишаются права на прибыль. Ключевое значение здесь имеют собственность или контроль, а не мастерство или труд.

Но не является ли обеспечение капитала как такового вкладом, достаточным для получения права на прибыль? Нет. Как утверждает Давид Швейкарт, предоставление разрешения пользоваться чьим-либо капиталом - возможно, побуждая кого-то, пребывающего в Карибском раю, сказать "да" в ответ на предложение брокера купить 10 000 акций IBM, - не является производительной деятельностью или вкладом [24]. Однако в рамках капитализма "обеспечение капитала" воспринимается капиталистами как производственный вклад, и апелляция к этому утверждению, как способу оправдать их право на капиталистическую прибыль, лишь предполагает, что такое право справедливо, но не приводит никаких доказательств этого. Вопрос о моральном оправдании права капиталистов на прибыль таким образом остается без ответа.

Следовательно, аргументы, основывающиеся на предположении о производственном вкладе, не оправдывают прибыль. А король-то - голый! Ничего не сделав, чтобы заслужить прибыль, те, кто контролирует капитал, не имеют неуязвимого морального права получать прибыль от его использования, особенно в сравнении с нуждами класса, чьим трудом изначально был произведен этот капитал. Иллюзия, что капитал жертвует чем-то, частично проистекает из того факта, что капитал - не вещь (оборудование, материалы) или деньги, а, скорее, как писал Маркс, "общественные отношения" [25].

Он имел в виду не только наше мистическое наделение силой абстракцию, которую мы коллективно создали, но и бесконечные количественные градации власти и иерархии, которые должны пропитывать человеческие сообщества, полагающиеся на такую фальшивую и негуманную силу. Географическое проявление этой иерархии становится очевидным в четких классовых градациях наших соседей. В конце концов это мало что значит, если представители капитала не имеют оправданий для использования власти от его имени. Факт заключается в том, что они контролируют капитал (а он их). Они отдают приказы в его интересах, а полиция и суды поддерживают их. Таким образом, складывается властная структура, на вершине которой находится капитал. Вот так обстоят дела.

Представим себе, что некоторые наши собеседники приняли точку зрения, согласно которой капитализм - злая и негуманная система. Однако они настаивают на том, что, поскольку капитализм сопровождается важными вещами, которых системы, называющие себя социалистическими, не имеют - например, политическая демократия и всеобщие права человека - его нужно пока сохранить.

Все однако несколько сложнее. Революции 1568 (Нидерланды), 1688 (Англия), 1776 (английские колонии) и 1789 (Франция), в которых буржуазия укрепила свое экономическое господство, добавив к нему политическую власть, не сопровождались политической демократией и соблюдением всеобщих прав человека. Они просто передали политическую власть от титулованных к нетитулованным собственникам - в результате только небольшое меньшинство граждан получили право голоса. В ответ на политический вызов рабочих в 1848 г. национальная буржуазия многих стран, не колеблясь, применила государственную власть для подавления своих собственных граждан в городах Европы. На каждом этапе право голоса предоставлялось неохотно из-за страха перед демократией. По мере того, как господство капитала распространялось на гражданское общество, постепенно выходившее из-под покровительства государства, по мере того, как требования рабочих в капиталистических центрах умиротворялись подарками в виде земельных наделов, украденных у цветного населения стран "третьего мира" и американского Запада, становилось ясно, что господство капитала обеспечивает чисто экономическую дисциплину рабочих (и награды за послушание), достаточную для того, чтобы позволить капиталистам предоставлять право голоса без всяких опасений. Они делали это сначала в ответ на требования рабочих-мужчин и, наконец, в XX веке - в ответ на требования женщин. В результате, как утверждает Эллен Мейксинс Вуд, впервые в истории правящий класс правит, не монополизируя политическую власть [26].

Но должны ли мы называть этот результат демократией, то есть правлением народа? Два студента-немарксиста считают, что нет, и я с ними согласен. Роберт Дахл и Чарльз Линдблом утверждают, что передовые капиталистические общества сопоставимы с полиархией - регулярные всенародные выборы с участием нескольких соперничающих друг с другом кандидатов, в результате чего получается правление многих - но не с демократией ввиду того, что такие общества генерируют и увековечивают привилегированный класс, который обладает, по крайне мере такой же властью, что и выбранные лица [27]. Полиархия - это не малое достижение, утверждают они, так как она избегает политики, которая глубоко оскорбляет большинство граждан [28]. Но это не демократия. Совместное господство капитала и политики особенно очевидно в современных Соединенных Штатах. А насколько свободны мы в выражении своих мыслей на рабочих местах? Свобода боссов нанимать, увольнять, продвигать (или нет) настолько широка, что любого предлога достаточно, чтобы приструнить откровенных диссидентов. Чтобы ограничить политическую власть капитала, воплотить в жизнь обещанную демократию, установить контроль над собственной, напоминающей рабскую, трудовой жизнью и прекратить убийственные проявления цикла воспроизводства капитала, рабочие должны сломать экономическую власть капитала и капиталистов.

Представим себе, что мы убедили наших собеседников в том, что замену капитализма нельзя откладывать. Тогда они зададутся вопросом - чем его заменить? Осуществимой альтернативы нет, делают вывод они, скрещивая руки на груди и бездействуя.

Не так быстро! Благодаря марксовому анализу мы увидели как источник этой иллюзии неотвратимости, так и нестабильность капитализма, что создает почву для вмешательства. Власть, которой произвольно наслаждаются капиталисты, благодаря своему частному контролю над средствами производства, - это не только наиболее очевидный моральный изъян в капитализме, это источник растущей неэффективности капитализма.

Возьмем, к примеру, кооперативы производителей. В таких кооперативах объединение капитала и труда происходит в неантагонистическом виде. В настоящем кооперативе одна и та же группа рабочих одновременно и производит продукцию, и владеет средствами производства или контролирует их. Это приводит к тому, что в кооперативе активная рабочая сила нанимает управляющих и капитал (путем совместного взятия займа), вместо того, чтобы быть нанятыми ими. В конечном счете, широкое кооперативное движение через организацию кооперативов и выкуп действующих предприятий подрывают систему капитализма, отрывая от нее одну фирму за другой, тремя путями.

Во-первых, кооперативы ликвидируют капиталистическую эксплуатацию. Экзистенциально продажа чьей-либо рабочей силы всегда означает подчинение одного человека господству другого. Видимость, что капитализм устанавливает взаимосвязи между простыми вещами, на практике оборачивается межличностным подчинением. Межличностное подчинение при капитализме допустимо в случае, если труд подчиненного полностью оплачивается. Однако большая часть такого труда не оплачивается и в действительности составляет основу капиталистического накопления и прибыли для управляющих и владельцев средств производства. Напротив, в кооперативах все произведенное возвращается тем, кто его произвел, а затем уже решается вопрос о том, сколько заплатить управляющим и как поделить прибыль. Поскольку любая работа сверх необходимой для поддержания жизни выполняется по решению самой активной рабочей силы, принятому демократическим путем, и перестает быть объектом вымогательства со стороны представителей капитала, рабочая сила, которая предпочитает делать такой прибавочный труд, не может считаться эксплуатирующей саму себя.

Во-вторых, полностью кооперированная экономика должна ликвидировать основной рынок в капиталистической системе распределения - рынок труда, поскольку, присоединяясь к кооперативу, рабочие объединяют свой труд с равными и не продают его. Упразднение рынка рабочей силы, во-первых, разрушает иллюзию, что капитал активен, поскольку рабочие сами соединяют вместе факторы производства и произведенную прибыль; во-вторых, что более важно, останавливает процесс накопления капитала нерабочими, что является механизмом сохранения неустойчивости капитализма.

В-третьих, кооперация подрывает свойственную капитализму тенденцию создавать классовое деление внутри и между нациями. Это происходит благодаря гораздо меньшему доходу, распределяемому в кооперативах, чем в капиталистических фирмах. Поскольку, как утверждают социологи, классовое деление вне работы, как правило, отражает классовое деление на работе, кооперация будет иметь тенденцию к выравниванию произвольного социально-классового деления и сопутствующих ему несправедливых различий в жизненных шансах при капитализме. Таким образом, хотя глобальное кооперативное государство не было бы социалистическим (для этого необходимо замещение всех рынков), оно достигло бы двух основных социалистических целей - уничтожения эксплуатации и прекращения накопления капитала нерабочими. Это были бы крупные и, вероятно, необратимые шаги к осуществлению трех других целей - бесклассовое общество, полное подчинение капитала господству человека и демократически планируемая глобальная экономика.

Все это очень хорошо в теории, могут сказать наши собеседники. Но, вторя Р.Аронсону в его критике современного марксизма, они могут заявить, что в настоящее время нет движения, о котором можно было бы сказать, что оно влияет на предполагаемую трансцеденцию капитализма. Напротив, если мы отбросим как марксистские, так и капиталистические шоры, то увидим долговременное глобальное движение за производственную демократию, которое может завершиться только с концом капитализма. Вместо того, чтобы искать политические движения, называющие себя социалистическими и апеллирующие к марксисткой теории, мы должны посмотреть на то, что происходит в реальности. Как уже отмечалось в 1932 г. в классическом труде Берля и Минса, по крайней мере с 20-х годов XX века передача сначала собственности, а затем и контроля над корпорациями в США и позднее в других странах происходила в интересах вначале управляющих, а теперь - рабочих [29]. После прихода на смену личному господству корпораций индивидуальных "промышленных магнатов" типа Морганов, Карнеги, Гоулдсов и Рокфеллеров, акции других фирм были широко распространены среди населения Соединенных Штатов (так называемый "народный капитализм"). В результате реальная власть в рамках корпораций перешла от собственников к управляющим. Эта "революция менеджеров" была описана Джеймсом Бернамом в 1941 г. [30].

Во время второй, нынешней волны производственной демократизации, начавшейся после II мировой войны, рабочие Соединенных Штатов получили еще большую долю акций на своих собственных предприятиях. После утверждения в 1974 г. закона о программе акционерных обществ работников (ЕСОП) число американских корпораций, в которых работники компании являются наиболее крупными держателями акций, выросло почти в 50 раз, составив около 15% от всех компаний. Это впечатляющий рост и тенденции к его замедлению не наблюдаются [31]. Зачастую при поддержке как "левых", так и "правых" (например, бывшего кабинета М.Тэтчер в Великобритании) движение "народных предприятий" - иногда сопровождаемое участием рабочих в управлении, бригадном производстве, распределении прибыли и т.д. - также получило широкое распространение, охватив целые региональные экономики [32].

Поддержка со стороны "правых" понятна: фирмы с участием рабочих в управлении, в сочетании с одним или более дополнительными элементами производственной демократии (участие в распределении прибыли, гарантии долговременной надежности работы, относительно низкий разрыв в заработной плате, гарантии прав рабочих), имеют более высокую производительность, по сравнению с теми фирмами, где этого нет [33]. Следовательно, демократизированные фирмы будут иметь долговременные преимущества в конкурентной борьбе с не демократизированными. Больше демократии - больше преимуществ. До сих пор Соединенные Штаты лидируют в международном соревновании по показателю производительности труда, несмотря на вызов, брошенный им в 80-е годы со стороны Германии и Японии (по иронии судьбы последняя воспользовалась теорией менеджмента, позаимствованной у США). Это происходит благодаря готовности американских фирм пойти на потерю управленческого контроля в обмен на более высокую производительность демократизированных рабочих мест. После того как в 1994 г. компания "United Airlines" стала "народным предприятием" в рамках ЕСОП, работники компании, хотя и ограниченные на сегодняшний день двумя из двенадцати мест в Совете, выплачивают свой выкупной долг и побеждают в соревновании, которое само нуждается в демократизации. Эта демократическая тенденция особенно очевидна в высокотехнологических, капиталоемких отраслях производства, где в конкурентной борьбе производительность труда представляет собой явное преимущество, но она не грозит подняться и привести к дешевым рынкам рабочей силы. Тем не менее эта тенденция имеет не меньшее значение, чем процесс приближения социализма.

Разумеется, при передаче собственности работникам представителями капитала двигали отнюдь не социалистические побуждения, а такие мотивы, как рост производительности и прибыли от дешевой рабочей силы. Но имущество действительно было отдано. И, кажется, управляющие бессильны остановить этот процесс [34]. Теперь ЕСОПы необязательно предусматривают рабочий контроль над производством и управлением. Кооперативы же действуют по демократическому принципу "один работник - один голос", и можно ожидать, что их производительность будет выше, чем у ЕСОП [35]. Кооперативы, таким образом, имеют преимущество в соревновании с ЕСОП. В случае если соревнование развернется в глобальном масштабе, можно предположить, что кооперативы примут на себя ответственность за экономику, поскольку администрации будут вовлечены в долговременную гонку, направленную на то, чтобы перегнать друг друга в демократизации во имя увеличения производительности труда. Процесс передачи собственности и прав контроля в этом случае перейдет на третью ступень - кооперацию. Именно здесь мы можем найти ответ на вызов марксизму со стороны Р.Аронсона и указать на существующее движение, которое олицетворяет собой радикальный поворот от капитализма. На стадии кооперации четыре типа кооперативов, находящиеся в авангарде нынешнего кооперативного движения, станут моделями, которым будут подражать повсюду: 1) Около 27 тыс. рабочих-собственников в Испанской стране басков поставляют высокотехнологичные товары на мировые рынки через мондрагонскую сеть, состоящую из около 120 кооперативов, объединенных Центральным банком, входящим в "десятку" ведущих банков Испании [36]. 2) В итальянской провинции Эмилия-Романия три сети, включающих в себя около 2700 малых кооперативов всех типов, управляемых рабочими-собственниками (около 150 тыс. чел.) и направляемых опытными группами "гибкого производства", объединены политической партией, четко ориентированной на социальные перемены [37]. 3) Берущая свое начало от первых рыбных кооперативов, созданных в 1927 г. в приморских провинциях Канады, Кооперативная Атлантическая федерация из 166 закупочных, торговых, производственных, рыбных, по строительству жилья кооперативов и др. объединяет 5850 рабочих и насчитывает около 170 тыс. семей в качестве членов региональной сети [38]. 4) Японская сеть Сейкатсу, возникшая в Токио в 1965 г. в виде клуба потребителей, сегодня включает в себя около 225 тыс. домохозяйств, организованных по принципу соседства, и имеет около 160 производственных кооперативов, принадлежащих рабочим, для удовлетворения нужд своих членов [39].

В какой-то момент капиталисты почти определенно попытаются остановить этот процесс. Но поскольку он носит капиталистический характер, единственный путь, который у них остается, - изменить правила и использовать такое оружие, как отказ в кредитах, промышленный шпионаж, прямой саботаж и насилие. В этом случае социалисты имеют шанс очнуться от своей догматической спячки и помочь развитию процесса. ЕСОП и кооперативные движения предназначены для того, чтобы нанести поражение капиталу в его собственной игре. Изменение правил с целью остановить эти движения - опасный ответ. Попытка капиталистов сделать это в борьбе с профсоюзами в 30-е годы дискредитировала их и привела к подписанию Вагнерского акта, предоставившего рабочим право на заключение коллективных договоров. Разумеется, мы автоматически не получим кооперативное государство (не говоря уже о социализме). Но раз такое государство избрано в качестве цели большим количеством рабочих, существует множество путей установить контроль над капиталом с тем, чтобы пустить его в дело, включая принятие на себя политической власти.

Некоторые социалисты, в том числе Бертел Оллман, указывают, что, поскольку кооперативы ориентированы на получение прибыли, как это и должно быть, если они производят продукцию больше на продажу, чем для удовлетворения внутренних нужд, и должны вести себя как "коллективные капиталисты", борющиеся друг с другом на уничтожение за рынки и прибыли [40]. Эту ситуацию можно исправить только подчинив капитал контролю людей с самого начала, то есть немедленно национализировав средства производства и установив демократическое планирование, чтобы нужды всех членов общества удовлетворялись в процессе производства.

Это возражение соответствует истине: если цель социализма - самоопределяющееся человечество, тогда даже полностью кооперированная глобальная экономика не будет самоопределяемой из-за своего подчинения рыночным силам. Планирование действительно необходимо для социализма. Но рабочим не нужно вводить планирование. Почему?

Во-первых, кооперативы в кооперированной экономике не будут обычными капиталистами, коллективными или нет, поскольку в условиях кооперации капиталистическая конкуренция была бы сильно модернизирована благодаря изменившемуся значению прибыли в кооперативном расчете [41]. В капиталистической фирме прибыль - это все, что остается после покрытия как неодушевленных, так и одушевленных затрат. В кооперативе, где человеческий труд не является товаром, прибыль - это все, что остается после покрытия только неодушевленных расходов. Кооператив не платит зарплату рабочим, поскольку они сами являются одновременно и рабочими, и капиталистами, и напрямую присваивают и делят любые доходы.

Это изменение содержания понятия "прибыль" имеет важное макроэкономическое значение. Мы можем осознать его, сравнив капитализм с экономикой, в которой большинство предприятий принадлежат рабочим и управляются демократическим путем, и в которой действуют все рынки, кроме рынка рабочей силы. Прибыли владельцев-нерабочих капиталистической фирмы удвоятся, если будет создано ее отделение, равное по объему производства. Но прибыль на каждого рабочего не возрастет, если кооператив поможет создать другой кооператив (дочерний), так как его рабочие также станут собственниками и, следовательно, получат сами всю прибыль от нового предприятия. Таким образом, поскольку кооперативы достаточны для удовлетворения нужд своей рабочей силы и не имеют присущего капиталистическим фирмам побудительного мотива к расширению своей деятельности, соревнование между предприятиями (фирмами) будет сильно видоизменено. Межкооперативной конкуренции будет достаточно для того, чтобы не уступить свой рынок другим кооперативам, то есть чтобы поддерживать качество и сервис на должном уровне. Но с императивом "рост или смерть", который вынуждает фирмы, принадлежащие нерабочим, сгонять друг друга с рынка и перехватывать чужой капитал, будет покончено. Беспокойство Б.Оллмана о "коллективном капиталисте", таким образом, безосновательно, и демократическое планирование производства для замены всех сохраняющихся рынков (после упразднения рынка рабочей силы) может быть отложено.

Введение такого планирования следует отложить до тех пор, пока не будет полностью запущен (или даже окончательно завершен) процесс кооперации по следующей причине. В процессе кооперации рабочие получат достаточно основных знаний о планировании на своих собственных предприятиях, чтобы стать способными лично участвовать в экономическом планировании в более широком масштабе. По прошествии четырех столетий рабочие многому научились, но не тому, как управлять своими собственными предприятиями. Тем не менее такое личное или напрямую делегированное участие рабочих необходимо, чтобы поставить капитал под демократический контроль и сделать его необратимым. Это требует прохождения школы кооперации. Без этого, столкнувшись с необходимостью планировать работу национализированных предприятий, рабочие вынуждены будут отдать планирование в руки "экспертов", бюрократов или других самоувековечивших себя доверенных лиц.

Нужно признать, что, защищая Маркса, мы в чем-то отходим от него. Маркс рассматривал кооперацию как потенциальную социалистическую стратегию. На примере кооперативов он доказывал, что рабочим не нужны капиталисты, чтобы управлять предприятиями. Но он считал, что кооперация не может привести к социализму, пока капиталисты контролируют государственную власть, которую они так безжалостно применили в 1848г. [42]. В конечном счете, Маркс представлял себе мир, свободный от господства как капитала, так и государства, мир прямого самоопределения "ассоциированных производителей", в котором государство будет "уничтожено". Но чтобы добиться поражения капиталистов и забрать у них собственность, рабочие будут вынуждены использовать государственную власть в форме "диктатуры пролетариата" (термин во многих случаях толкуется неправильно, поскольку Маркс предполагал расширение демократии демократическими средствами) [43]. Формирование политических партий для взятия политической власти, следовательно, стало для него приоритетным в рабочем движении. Мы сменим приоритет с политической на "экономическую" стратегию (это неточное выражение, учитывая, что в действительности эта стратегия затрагивает политику и производственные отношения).

За годы, прошедшие со времени написания Марксом его трудов, мир изменился в трех направлениях. Во-первых, проблема заключается в господстве капитала уже не в политике, а в производственной сфере. Как утверждают публицисты, к примеру Эллен Мейксинс Вуд, эпоха 1848г. закончилась; политическая машина, в действительности находящаяся под со-господством капиталистов, сегодня стала доступной людям, по крайней мере в капиталистических центрах. Во-вторых, налицо нарождающееся мощное движение за производственную демократию, о чем уже говорилось выше, которое дает хороший шанс для лишения капиталистов власти в производственной сфере. И, наконец, мы уже имели печальный опыт осуществления государственно-ориентированной социалистической стратегии, и не только в СССР. Остановлюсь подробнее на этом последнем пункте.

Политическая стратегия Маркса, которая, с моей точки зрения, не вытекает из его анализа капитализма, приводит к парадоксу, который преследовал марксизм: как рабочий класс может стать независимым от государственной власти, используя ее? Указывая в своих разногласиях с Марксом на этот парадокс, расколовший I Интернационал, анархо-коммунист Михаил Бакунин предупреждал, что получение "коллективной собственности" с помощью государственной власти "неизбежно ведет к концентрации собственности в руках государства, тогда как я хочу уничтожения государства" [44]. Мне представляется, история подтвердила точку зрения М.Бакунина о том, что стремление к государственной власти является отклонением от цели "коллективной собственности".

Возьмем, к примеру, Россию, Алжир и Кубу. Во время восстания 1905 и затем 1917 гг. знаменитые Советы рабочих и солдатских депутатов возникли независимо от большевиков и в течение года имели право контроля над производством. Но революционная Россия была окружена капиталистическими армиями. Из-за этой угрозы в начале 1919 г. Советы были взяты под государственный контроль [45]. Даже с нерыночными торговыми партнерами эта система была не способна консолидировать свои силы против глобального рынка, в котором господствовал капитал, из-за стагнации производительности труда. В конце концов это привело к коллапсу в 1989 г.

Аналогично в Алжире на волне победы антифранцузского выступления в 1962 г., рабочие и крестьяне стихийно заняли фермы и заводы. Comite's de gestion управляли занятыми предприятиями без консультации с официальным революционным руководством из Национального фронта освобождения. Однако к 1964 г. комитеты оказались вытеснены национальной бюрократией, которая уже обеспечивала большинство поставок, утверждала себя в качестве единственного рынка и стремилась также иметь прерогативы местного управления. В результате сложилась система, падение которой вызвало к жизни реакционную оппозицию [46].

Случай с Кубой также иллюстрирует предпочтительность кооперации перед так называемым "государственным социализмом". После победы революции в 1959 г. огромная сахарная "латифундия", в которой деревенский пролетариат находился в долговой кабале, была кооперирована, то есть просто передана трудящимся. В 1962 г. недовольная ростом неравенства и находящаяся под впечатлением советской модели Гавана отдала большинство кооперативов в прямую собственность государства, что привело к репролетаризации фермеров (хотя и без долгов и с равной заработной платой). В 1993 г. после устойчивого спада производительности труда сельское хозяйство было вновь кооперировано. Трудящимся отдали обратно управление и собственность на оборудование, здания и произведенную продукцию наряду с правом постоянного пользования (но не владения) государственной землей. С тех пор производительность труда снова возросла [47]. Можно привести множество примеров того, как правоверные социалисты, следуя марксовой стратегии использования государственной власти как важнейшего средства в рамках все более интегрирующегося мирового рынка, были низвергнуты, вместо того, чтобы понять конечную цель Маркса - самостоятельная экономическая власть рабочего класса.

Чтобы сохранить верность марксовой критике капиталистической эксплуатации в свете изменившейся реальности, мы должны отойти от его политической стратегии. Не исключая политического действия, кооперация, нацеленная на социализм, есть первый, прямой шаг к достижению независимости рабочих, которая для Маркса была целью рабочего движения. Сердце марксизма живет.

Следовательно, с точки зрения постмодернизма, марксизм может быть назван безнадежным модернизмом. Он пытается завершить просвещенческий проект американской и французской революций. Когда, обращаясь к лозунгу французской революции 1789 г. "свобода, равенство, братство", мы спрашиваем: "Для кого?", - ответ по прошествии двух столетий особенно ясен: не только для тех, кто имеет собственность, но для каждого. Марксизм присоединяется к постмодернизму в той степени, в какой последний действительно учитывает интересы цветных, женщин и т.д., всех тех, кто, как и рабочие, был отвергнут и унижен. Тем не менее мы остаемся в тисках системы, которая дает действительную свободу, равенство и братство только тем, кто имеет собственность, то есть деньги. И очень маловероятно, чтобы такая жестко иерархическая система могла способствовать конечному отказу от привилегий, незаконно дарованных тем, кому посчастливилось родиться мужчинами, белыми и гетеросексуалами. Чтобы завершить и модернистский, и постмодернистский проекты, нам нужно разрушить господство капитала во имя более содержательных производственных отношений социализма.

В заключение мне хотелось бы посвятить эту статью памяти недавно умершего Аллена Гинзберга и процитировать несколько строк из кульминации его наиболее известной поэмы "Howl" ("Стон"):

Молох! Молох! Автоматизированные квартиры!

Незримые предместья!

Тайные сокровища! Ослепительные капиталы!

Дьявольские производства!

Призрачные нации! Непобедимые сумасшедшие дома!

Гранитные стога! Чудовищные бомбы!

Они сломали спины, поднимая Молох к небесам!

Тротуары, деревья, радио, тонны,

Поднимающие город к Богу,

Который существует и везде вокруг нас!

Видения! Предзнаменования! Галлюцинации! Миражи! Экстаз!

Опускающиеся вниз по Американской реке!" [48].

Под "Молохом" можно понимать, конечно, многие вещи, но одна из них, как я полагаю, капитал. Нам следует покончить с нашим раболепством и тем самым остановить воспроизводство капитала. Капитализм - религия, восхваляющая рабское подчинение капиталу, - не подходит для свободных людей, людей, все еще способных на "миражи и экстаз". Для такого мира, который мы создали, не может быть провидения. Должно быть что-то лучше. И оно есть.

Примечания

1. Автор благодарит Бертелла Оллмана, Эндрю Мак'Логхлина, Элизабет Боуман и Эрика Волтера за дискуссию, которая помогла в разработке этого материала.

2. См., например: Francis Fukuyama, "Have We Reached the End of History?", RAND corporation paper, 1989.

3. Karl Marx, "The German Ideology", in The Marx-Engels Reader 2nd Ed., ed. Robert C.Tucker (New York: Norton, 1978), pp. 161-162. Далее я ссылаюсь на эту книгу как "Tucker".

4. Один марксист предсказал падение СССР задолго до того, как это случилось. См.: Hillel Ticktin, Origins of the Crisis in the USSR: Essays on the Political Economy of a Disintegrating System (Armonk, NY: M.E.Sharpe, 1992).

5. Tucker, pp. 191, 194, 441.

6. Ronald Aronson, After Marxism (New York: Guilford Press, 1995), p. 3.

7. After Marxism, p. 236.

8. Edward N. Wolff, Top Heavy: A Study of the Increasing Inequality of Wealth in America (New York: New Press, 1995), pp. 77-78, 81.

9. Terry Eagleton, "In the Same Boat?", Radical Philosophy, # 82, March-April 1997, p.37.

10. "Со всеми своими лживыми предположениями и порочными методами коммунизм вырос как протест против лишений неимущих". Stride Toward Freedom: The Montgomery Story (New York: Harper & Row, 1958), p. 75.

11. Jacques Derrida, Spectors of Marx: The State of the Debt, the Work of Mourning and the New International, trans. Peggy Kamuf (New York: Routledge, 1994), p. 85.

12. Seyla Benhabib, "Feminism and Postmodernism: An Uneasy Alliance", in Feminist Contentions: A Philosophical Exchange, Benhabib, et al (New York: Routledge, 1995), p. 19.

13. Кант считал, что "настолько фундаментальной является разница между [черной и белой] расами людей... она оказывается такой же значительной по отношению к умственным способностям, как и к цвету", так что "ясным доказательством глупости сказанного [кем-то]" было то, что "этот человек был совершенно черный с головы до ног". См.: "Observations on the Feeling of the Beautiful and Sublime". Цит. по: Charles W. Mills, "Under Class Under Standings", Ethics 104, July 1994, p. 864n.

14. Исключением являются: Michael Ryan, Marxism and Deconstruction (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1982), и Bill Martin, Matrix and Line: Derrida and the Possibilities of Postmodern Social Theory (Albany: SUNY Press, 1992).

15. См., к примеру: Michel Foucault, Power/Knowledge: Selected Interviews and Other Writings 1972-1977, ed. Colin Gordon (New York: Pantheon, 1980), p. 159, а также Stanley Aronowitz, The Crisis of Historical Materialism (New York: Praeger, 1981), p. 18.

16. Будучи классом в гражданском обществе, но не самого гражданского общества, рабочие по самому своему положению призваны видеть больше. Но это не подразумевает, что они так и делают. См.: Karl Marx, "Contribution to a Critique of Hegel's Philosophy of Right", in Tucker, p. 64.

17. Показать богатым их разрушительное воздействие на других - все равно, что "разговаривать с ребенком", говоря словами Ника, от лица которого ведется повествование в романе (Scribner Paperback, p. 188, с замечаниями и предисловием Matthew J. Bruccoli). Хотя "Великий Гэтсби" является спокойно оскорбительным рассказом социального класса, изложенным с точки зрения Ника, сам Ник не занимает позицию рабочего класса. Он и не мог ее занять, поскольку имел отношение к аристократам Бучанансам. Ник также выходец из "старой аристократии", сразу же деклассированный по причине своей юности. Он пренебрежительно относится к социальному восхождению Гэтсби за счет денег и ненавидит "невинный" убийственный нарциссизм Бучанансов. Каждый, кто не принадлежит к старой аристократии, как часто наблюдает Ник, становится другим из-за истинной сущности тех, кто относится к ним. А что в результате? Универсальность этого исключения небогатых стирает все преимущества социальной близости (или просто свободы от скрытой ущербности класса), которая могла бы понравится Нику, по сравнению, скажем, со слугами или с торговцами типа Вилсонов. Таким образом, его точка зрения в действительности неотличима от точки зрения рабочего человека. (Литературная критика Маркса, дилетантским примером которой могут служить эти заметки, жива и хорошо представлена в работе Фридриха Джеймсона и Терри Иглтона.)

18. См.: "Debates on the Law on Thelt of Wood", in Marx-Engels Collected Works (New York: International Publishers, 1975), Vol. 1, p. 230-234. Далее: MECW.

19. Louis Althusser and Etienne Balibar, Reading Capital, перевод Ben Brewster (New York: Random House, 1970), p. 174.

20. См.: Jean-Paul Sartre, Critique of Dialectical Reason, I, Theory of Practical Ensembles, перевод Alan Sheridan-Smith, ed, Jonathan Ree (London: New Left Books, 1976), pp. 284-291.

21. From Max Weber: Essays in Sociology, ed. H.H. Gerth and C.W. Mills (New York: Oxford University Press, 1946), p. 331.

22. Karl Marx, Capital: A Critique of Political Economy, Vol. 1, The Process of Capital Production, перевод С.Мoore and E.Aveling (New York: Modern Library, 1906), Part III, esp. pp. 330, 338-339.

23. Нормальное соотношение в наши дни составляет один оплаченный к трем неоплаченным часам. Г.А.Коуэн утверждает, в соответствующем ключе, что капиталистическая эксплуатация вызывает возражения с моральной точки зрения, поскольку она нарушает "принцип самопринадлежности" (который, по его мнению, широко действует в капиталистическом обществе) следующим образом: "Я не принадлежу (полностью) самому себе, если я должен отдавать другим (часть) заработанного своими силами". См.: Self-Ownership, Freedom, and Equality (Cambridge: Cambridge University Press, 1995), p. 216. Использование Коуэном этого принципа для противодействия капитализму заслуживает внимания, поскольку Роберт Нозик обращается к нему, защищая капитализм, чтобы бороться с налогами, задача которых передать богатство от богатых к бедным. См.: Anarchy, State and Utopia (New York: Basic Books, 1974), p. 169. Коуэн в действительности поворачивает неолиберализм против него самого.

24. Он предлагает следующий аргумент: "Предположим, что правительство внезапно национализирует средства производства, а затем ничего не сделает, кроме как обяжет рабочих платить налог за пользование ими. Тогда мы не скажем, не правда ли, что правительство вовлечено в производственный процесс или что налог является возвратом за производственный вклад правительства?". Against Capitalism (Cambridge: Cambridge University Press, 1993), p. 11.

25. Theories of Surplus Value, перевод G.A.Bonner and E.Burns (London: Lawrence & Wishert, 1951), p. 302. См. также Tucker, p. 250.

26. См.: Democracy Against Capitalism (Cambridge: Cambridge University Press), p. 28.

27. Robert A. Dahl and Charles E. Lindblom, Politics, Economics, and Welfare (New York: harper & Bros., 1953), pp. 22-24.

28. Это положение представляется мне весьма спорным. Приведу только один пример: опросы показывали, что прежде чем президенту Клинтону удалось убедить Конгресс, соглашение о свободной торговле (NAFTA) постоянно встречало противодействие значительного большинства американских граждан.

29. Adolfe A. Berle Jr. and Gardiner C. Means, The Modern Corporation and Private Property (New York: MacMillan, 1932).

30. James Burnam, The Managerial Revolution: What is Happening in the World (New York: John Day, 1941). Я в долгу перед Дональдом Кларком Ходжесом за напоминание об этой "первой" волне производственной демократизации. Благодаря "революции менеджеров", описанной Бернамом, которая теперь всеми признана завершенной, Ходжес заходит еще дальше, говоря об американской экономике как о "социализме менеджеров". Если понимать под капитализмом частное владение средствами производства, то это действительно разумное название. См. работу Ходжеса "America's New Economic Order" (Brookfield, Vermont: Avebury, 1996), especially pp. 67-73.

31. Joseph R. Blasi and Douglas L. Kruse, The New Owners: The Mass Emergence of Employee Ownership in Public Companies and What it Means for American Business (New York: Harper Business, 1991), p. 242.

32. Corey Rosen and Karen Young, editors, Understanding Employee Ownership (Ithica: ILR Press, 1991), Ch. 6.

33. Этот вывод был сделан на основе обобщения 43 экономических исследований Давида Левина и Лауры Д'Андреа Тисон: "Participation, Productivity, and the Firm's Environment", in A.Blinder, editor, Paying for Productivity: A Look at the evidence (Washington D.C.: The Brookings Institute, 1990), pp. 205-214. Их нельзя отнести к настоящим радикалам: Тисон какое-то время была главой Совета экономических консультантов при президенте Клинтоне. Чтобы понять, почему больший корпоративный контроль на самом деле подавляет производительность, см.: Samuel Bowles, David M. Gordon, Thomas E. Weisskopf, After the Waste Land: A Democratic Economics for the Year 2000 (Armonk NY: M.E.Sharpe, 1990) Ch. 7.

34. Во времена продажи работникам акций "Объединенных авиалиний" раздавались голоса протеста некоторых представителей Уолл Стрита, утверждавших, что продажа компании работникам равносильна "предоставлению обитателям психиатрической лечебницы возможности управлять ею".

35. После проведения сравнительного экономического анализа мондрагонских кооперативов (о чем подробнее см. ниже) с множеством капиталистических фирм Хенк Томас пришел к следующему выводу: "Производительность и прибыльность кооперативов выше, чем капиталистических фирм. При этом не имеет большого значения, сравнивались ли мондрагонские кооперативы с наиболее крупными 500 компаниями или с мелкими и средними производствами; в обоих случаях мондрагонская группа оказывалась более производительной и более прибыльной". См.: "The Performance of the Mondragon Cooperatives in Spain" in Participatory and Self-Managed Firms, ed. Derek Jones & Jan Svejnar (Lexington, Mass.: Lexington Books, 1982), p. 149.

36. Whyte, W.F. and Whyte, K.K., Making Mondragon: The Growth and Dynamics of the Worker Cooperative Complex (Ithica: ILR Press, 1988).

37. Robert Fitch, "In Bologna, Small is Beautiful", The Nation, May 13, 1966.

38. Grassroots Economic Organizing Newsletter (GEO), №16 and №17, Winter-Spring 1995.

39. GEO, №12, Fall 1994. Многие другие страны имеют давние кооперативные традиции, в том числе Соединенное Королевство, Франция, Венгрия, Чешская Республика, Индонезия, Индия, Чили и Аргентина.

40. Bertell Ollman, "Market Mystification in Capitalist and Market Socialist Societies", неопубликованная работа.

41. См.: Schweickart, Against Capital, op. cit., p. 70.

42. "Inaugural Address of the Working Men's International Association", (1864) in Tucker, p. 518.

43. См.: Bertell Ollman, "Marx's Vision of Communism", in Social and Sexual Revolution: Essays on Marx and Reich (Boston: South End Press, 1979), pp. 51-57.

44. Михаил Бакунин, цитируемый в работе Пола Томаса "Karl Marx and the Anarchists" (London: Routledge, Kegan, Paul, 1980), p. 304. Парадокс усугубляется утверждением Маркса о неизбежном попадании в руки государственной власти того, кто сам ею овладеет, что делает ее сомнительным инструментом в деле самоосвобождения рабочих. См. особенно: "The German Ideology" in Tucker, pp. 160-161, и "Critical Marginal Notes on the Article By a Prussian", MECW, Vol. 3, pp. 198, 206.

45. Для лучшего понимания этого периода см.: Samuel Farber, Before Stalinism (London: Verso, 1990).

46. Ian Clegg, Workers' Self-Management in Algeria (New York: Monthly Review Press, 1971), Chapters 3 and 4, см. особенно pp. 66-68.

47. Carmen Diana Deere, "Report on Cuba: The New Agrarian Reforms", in NACLA Report, Vol. XXIX, N 2, September-October, 1995, p. 115.

48. Allen Ginsberg, Howl and Other Poems (New York: Book People, 1972), p. 14.