ФИНАНСОВО-ПРОМЫШЛЕННЫЕ ГРУППЫ  РОССИИ:

АКСЕЛЕРАТОР ИЛИ ТОРМОЗ МОДЕРНИЗАЦИИИ?

Александр  Бузгалин

Превращение российской экономики, да и вообще социума в пространство столкновений крупнейших финансово-промышленных группировок (называемых олигархическими группами, кланами, корпоративными союзами и т.п.) стало сегодня общим местом. Не менее общим местом является фиксация их сращенности с государственным аппаратом, равно как и коррумпированность последнего. Олигархический характер власти в стране ("семибанкирщина") так же мало кем подвергается сомнению. Между тем анализ природы этих образований (ниже будет использоваться имя "кланово-корпоративная группа"; подчеркнем: это понятие далеко не тождественно имени "финансово-промышленная группа", зафиксированному в России юридически, т.к. последние составляют всего лишь один из центральных легальных институтов клановой группировки) и их роли в преодолении кризиса отечественного социума, потенциала этих гигантских группировок в деле модернизации российской экономики - эти проблемы анализируются в меньшей степени и именно им будет посвящен данный материал.

Для того, чтобы понять природу власти названных групп, надо исследовать суть нынешней социально-экономической системы в России, понять, кто является ее хозяином (прежде всего в сфере экономики), кому выгодна реализуемая на практике модель перехода, как правят, властвуют действительные хозяева, как устроен механизм их "конкуренции".

Понять же эту суть можно, лишь сделав шаг вглубь по сравнению с традиционным анализом экономистов (план или рынок; частная или общественная собственность) и политологов (правые или левые; пропрезидентские, региональные и т.п. элиты). Необходим как минимум анализ важнейших "пластов" социально-экономических отношений: способов координации (распределения, аллокации ресурсов) и отношений собственности.

В качестве одной из важнейших закономерностей в области аллокации ресурсов в переходной экономике мы можем выделить качественно большую роль (по сравнению как с экономикой "мутантного социализма", где доминировало бюрократическое планирование, так и с "постклассическим капитализмом", где доминирует рынок) доминирования механизмов локального (в социально-экономическом пространстве) корпоративного (монополистического) регулирования. Именно этот механизм господствует в наших обществах, а не абстрактно-мифическая   "экономическая свобода",  якобы  приходящая  на

_______________________

Бузгалин Александр - д.э.н., МГУ

смену бюрократическому  планированию.  Свобода  товаровладельца в переходных обществах достаточно иллюзорна. Его поведение здесь детерминируется номенклатурными корпорациями не меньше, чем в прошлом - бюрократическим планом, хотя, конечно, и в прошлом, и ныне эта детерминация существенно варьирует (например, ранее это была разница между "слабым" планом в Венгрии 80-х и "сильным" в СССР 50-х; сейчас - между "слабой" властью монополий в розничной торговле в Польше, "сильной" - в "городах-заводах" типа Магнитогорска или Череповца в России).

В экономической теории этот механизм, в принципе, хорошо знаком под именем "неполной (монополистической) планомерности" (понятие, введенное в оборот школой политэкономии МГУ), выступающей в качестве социально-экономической оболочки действия очерченного Я.Корнаи механизма "вегетативного контроля". Еще на заре реформ авторы подчеркнули роль этих механизмов, показав, что они качественно отличны как от народнохозяйственного планирования и регулирования, так и от рыночного саморегулирования. Суть этого специфического механизма аллокации ресурсов в том, что отдельные институты экономических систем в силу определенных причин (высокий уровень концентрации производства и/или капитала, корпоративная власть и т.п.) получают способность сознательно (но в локальных, ограниченных масштабах) воздействовать на параметры производства поставщиков и потребителей (объем, качество, структура), рынка (цены на продукцию контрагентов, расширение продаж за счет маркетинга), социальной жизни и т.п.

Этот механизм отличен от народнохозяйственного планирования по своим субъектам, объектам, целям и содержанию (государство, как представитель общества, - обособленная корпорация; национальная экономика - часть [локус] рынка, производства; общенациональный - корпоративный интересы и т.п.). Но он содержательно отличен и от рыночного механизма саморегулирования, ибо является многосубъектным, конкурентным (сочетающим экономические и бюрократически-волевые методы борьбы), но в то же время сознательным механизмом формирования пропорций и аллокации ресурсов.

Причины доминирования такого многосубъектного монополистического регулирования экономики достаточно просты: наличие монополизации производства, разрушение   старого государственного контроля за корпорациями при слабости нового, неразвитость рыночной конкуренции (в том числе зарубежной) и т.п. Соответственно, чем сильнее действие названных факторов, тем значимее монополистический контроль, чем слабее (например, в Восточной Европе) - тем меньше роль этого механизма аллокации ресурсов.

Проявления господства этого механизма в переходной экономике хорошо известны. Например, в той мере, в какой оно существует, экономика "не поддается" радикальным рыночным реформам (их либо саботируют, либо "убирают" реформаторов). Так, в России под определяющим господством псевдо-государственных и псевдо-частных корпораций находится система пропорций, динамика цен ("ножницы" цен между сельхозпродукцией и ресурсами для ее производства, рабочей силой и потребительскими товарами и т.д.), финансы (кризис неплатежей) и т.п.

Это не просто олигополистический рынок; это экономика, регулируемая в определяющей степени нерыночным соперничеством обособленных корпоративно-бюрократических структур, столкновением их власти и регулирующих воздействий, а не единым центром (как в прошлом) или "невидимой рукой рынка", которая, как было показано Дж.Россом, в переходной экономике указывает явно не в ту сторону.

Доминирование локального (вегетативного) управления в переходной экономике сочетается с сохранением модифицированного количественно (оно потеряло свою ведущую роль) и качественно (изменение преимущественно прямых методов на преимущественно косвенные) бюрократического централизованного управления. Вследствие этого рынок с самого начала возникает и развивается как подчиненный и деформированный бюрократическим централизованным и корпоративным локальным регулированием компонент переходной экономики.

Его генезис в силу этого сопровождается спорадическим развитием натурально-хозяйственных тенденций, например, в таких формах, как сокращение товарности сельского хозяйства, расширение использования бартера, развитие производств-субститутов внутри крупных предприятий, натурализация зарплаты, ограничение вывоза продукции за пределы регионов и др. Это не просто незрелый рынок (ибо он возникает в конце ХХ века и в формах, пытающихся копировать рынок развитых странах), это мутантная (и потому малоэффективная) форма зрелого рынка, играющего подчиненную (по отношению к корпоративно-монополистическому регулированию) роль.

Вследствие этого переходная экономика не может быть однозначно охарактеризована как процесс перехода к рынку. При определенных условиях консервация первоначального этапа трансформации может привести к тому, что не рынок и не план, а корпоративно-монополистическое регулирование останется основным детерминантом аллокации ресурсов. Что же касается отдаленной перспективы, то здесь возможен путь не только к "постклассическому" рынку, но и к пострыночным отношениям (демократическому учету и контролю, ассоциированному регулированию и программированию развития), ростки которых пробивались на "подготовительном" этапе реформ, в годы перестройки, существуют как одно из слагаемых экономической жизни развитых стран. Однако в реальной практике второй этап трансформации привел к доминированию иной тенденции: не к рынку и пострыночным отношениям, а к мутациям "плана" и "рынка" в условиях господства монополистического контроля. Когда, где и как она сменится иным трендом - это вопрос, выходящий за рамки данного материала.

В области отношений собственности специфической чертой переходной экономики является политика внеэкономической (как законной, так и незаконной) трансформации бывшей государственно-бюрократической формы собственности в частную (так называемая "приватизация") и содействия независимому развитию частной собственности на основе, во-первых, легализации собственности криминальных структур и, во-вторых, первоначального накопления капитала бывшими служащими по найму у государства.

Вследствие названного для переходной экономики типичен процесс постоянных качественных изменений форм, права, институтов собственности и передела объектов собственности (эти процессы не совсем точно принято обозначать термином "приватизация"). В связи с этим права собственности в нашем обществе специфицированы качественно слабее, чем в устойчивых системах "постклассического капитализма" и "мутантного социализма". Это качественное отличие проявляется, в частности, в том, что трансакционные издержки переходной экономики, вызываемые этой неспецифицированностью, столь велики, что способны интенсифицировать спад производства (последний, при прочих равных условиях, тем больше, чем слабее спецификация прав собственности).

Статистическое определение величины трансакционных издержек, вызванных неспецифицированностью прав собственности, в конкретных условиях России крайне затруднительно, однако об этом можно косвенно судить по тому, что вплоть до 1994 года издержки на приватизацию превышали доходы от ее проведения. Только прямые трансакционные издержки только ведомств, осуществляющих приватизацию, были равны цене, полученной (с учетом льгот) от реализации примерно половины производственных фондов страны.

Более того, отличительной чертой переходной экономики становится постоянное перераспределение прав собственности и имущества под определяющим влиянием локального корпоративного регулирования ("конкуренции" корпораций) и не-экономических факторов (государственные акты, коррупция и т.п.).

Вследствие названных двух закономерностей формы собственности, юридически зафиксированные в переходных обществах, являются неадекватными их действительному экономическому содержанию в той мере, в какой происходят названные выше процессы. Так, по оценкам экспертов, около 1/3 приватизированных, т.е. формально частных предприятий (АО) находятся под контролем государства и трудовых коллективов, что на практике означает концентрацию большей части прав собственности в руках администрации предприятий и государственных чиновников среднего уровня.

Действительным содержанием практически всех форм собственности в переходной экономике является корпоративно-капиталистическое отчуждение работников от средств производства. Реальными хозяевами (институтами, концентрирующими в своих руках большую часть прав собственности, прежде всего - распоряжение и присвоение) переходной экономики являются номенклатурно-капиталистические корпорации. Последними становятся старые и новые хозяйственные (производственные, торговые, финансовые и т.д..) системы: 1) являющиеся монополистами, способными регулировать производство и рынок в локальных масштабах; 2) предполагающие экономическое (капиталисти-ческое) и внеэкономическое (бюрократическое и т.п.) отчуждение, а также найм работников; 3) возникшие на базе или трансформации политико-хозяйственной власти "номенклатуры" в права собственников, или (а в ряде случаев "и") первоначального накопления капитала; 4) организованные как закрытые бюрократические корпорации ("командные экономики" в миниатюре).

Эти четыре отличительных черты (а их перечень несложно продолжить) характеризуют превратную форму объективного процесса обобществления в развитом индустриальном производстве и противодействуют развитию всеобщего творческого труда в постиндустриальных сферах.

Названные выше процессы трансформации отношений собственности часто пытаются свести исключительно к формуле "развитие частной собственности", пропагандируя к тому же очередной миф, что бывшую государственную собственность бесплатно распределили среди работников предприятий и населения, вывод о чем можно сделать исключительно при условии отказа от анализа реального распределения прав собственности и апелляции только к законодательным актам и анализу форм, а не содержания отношений собственности. Обращение только к анализу формы собственности часто лежит и в основе призывов к ускоренной приватизации, что отвергают более тщательно анализирующие переходную экономику авторы.

Итак, закономерностью переходной экономики является двоякий процесс трансформации отношений собственности: с одной стороны, разложение и внеэкономическая ликвидация государственно-бюрократической системы отношений собственности, легализация криминальной собственности и спонтанный рост частной собственности на основе первоначального накопления капитала; с другой - параллельная трансформация этой формально частной или смешанной собственности в корпоративно-капиталистическую. Последняя тенденция развивает отчуждение работника от собственности и тормозит использование его хозяйской мотивации, противодействует развитию как социализации собственности, так и развитию частной собственности работника.

Можно сделать вывод, что господствующие модели переходных экономик характеризуются процессом интеграции принципов и черт тоталитарно-огосударствленной собственности прошлого с тенденцией корпоратизации собственности, свойственной современной рыночной экономике.

Данный путь трансформации отношений собственности становится одной из важнейших причин асоциальной модели трансформации.

Альтернативный существующему путь преобразования государственно-бюрократической собственности предполагает создание такой системы распределения прав собственности и таких собственников, которые бы способствовали выходу переходных экономик на траекторию "опережающего развития". Для этого необходимо раскрепощение инновационного потенциала большинства квалифицированных работников в сфере высоких технологий, науки, образования и других отраслях, определяющих облик экономики ХХI века, что невозможно без существенного перераспределения в их пользу прав собственности (прежде всего, прав на участие в управлении, контроле и других инноваторских функциях). К сожалению, господствующие ныне модели трансформации перераспределяют права собственности в пользу тех (упоминавшихся выше) структур, которые в наименьшей степени заинтересованы в стимулировании развития творческого потенциала работников.

Итак, в России складывается, коротко говоря, государственно-корпоративная модель капитализма, все поры которого проникнуты "пережитками" прошлого общества с его авторитарной политической системой, властью патерналистской бюрократии, привыкшим к социальному иждивенчеству и пассивным населением, узким слоем предпринимателей, сосредоточенных в теневой экономике, ресурсоограниченной "экономикой дефицита", где господствовало отнюдь не мифическое планирование "до гвоздя" из единого центра 20 000 000 видов продукции, а "плановые сделки" - полулегальный торг директоров с чиновниками по поводу цен и ресурсов, и прочая, и прочая...

Ключевое социальное звено этой системы в экономике - кланово-корпоративная структура. Ее типичные слагаемые: внизу несколько предприятий (в большинстве случаев прошедших через процедуру номенклатурной приватизации), рядом с ними - один-два банка и несколько сбытовых (а то и попросту паразитических) частных фирм, над ними - надстройка в виде организаций, обеспечивающих лоббирование в государственных структурах. Реальные права собственности на всю эту систему принадлежат узкому кругу лиц, сосредоточенных в администрации экс-государственных предприятий, руководстве банков и лоббирующих структур, а также действительных хозяев дочерних частных фирм.

Подчеркнем: речь идет о реальных правах собственности, о хозяйственной власти, а не просто о доле акций (хотя последняя также важна).

Каковы же основные каналы социально-экономической власти кланово-корпоративных структур? Наиболее очевидный - собственность на акции. Как будет показано ниже, для реального контроля за кланом достаточно владеть 10-15% акций входящих в него фирм при условии, что (1) остальные акции распылены среди многочисленных мелких собственников, неспособных к скоординированным действиям; (2) хозяева этих 10-15%, напротив, едины в своей предпринимательской деятельности (составляют "клан"); (3) эти хозяева держат в своих руках другие нити хозяйственной власти и контроля.

Кто же сегодня обладает таким консолидированным пакетом акций на большинстве бывших государственных предприятий в России? По данным экспертных оценок наиболее типичной является следующая картина. Около 10-15% акций имеет государство, порядка 40% акций находится в руках работников, а это значит (учитывая российское законодательство), что они не консолидированы. Более того, работники российских предприятий, как уже было сказано, в большинстве по прежнему пассивны, не объединены в ассоциации (профсоюзы фиктивны или самоустраняются от решения проблем собственности), не способны к солидарным действиям как собственники, а тем более - как предприниматели. В подавляющем большинстве случаев они передоверяют основные права собственности высшей администрации предприятий, на которых они работают. Напротив, администрация предприятий - это консолидированная структура, связанная десятилетними традициями соподочинения и совместной кастовой жизни ("номенклатура" низшего уровня). Эти лица имели к 1995 году до 15% акций и продолжают их активно скупать. Кроме того, значительная часть акций (до 30%) принадлежит "внешним инвесторам" (отечественным и зарубежным частным фирмам), как правило, связанным прочной личной унией с администрацией предприятий. Значительную часть этих акций (через подставных лиц или иным путем) может контролировать банк (банки), входящий в неформальный клан.

В целом, элита контролирует от 30 до 50% акций, т.е. существенно больше, чем минимально необходимо для контроля за предприятием при наличии названных выше других трех условий.

Второй важнейший канал контроля элиты за кланом - административная власть. В условиях России, с ее вековыми традициями подчинения начальству, административная власть высшего менеджмента играет одну из ключевых ролей в формировании устойчивых клановых структур. Эта власть соединяется с таким специфическим феноменом, как сохранение в руках администрации предприятий контроля за жилищным фондом, социальной инфраструктурой и т.п. (ведомственные квартиры, детсады, поликлиники...). Но это только власть администрации предприятия по отношению к работникам.

Существует и административный контроль правительственных структур по отношению к предприятиям. Пережитки командной экономики ("плановая сделка", патернализм чиновников и т.п.) вкупе с современным хаотическим бюрократическим воздействием массы различных ведомств на рынок и процесс перераспределения собственности, делают правительственного чиновника если не "отцом", то, по меньшей мере, влиятельным дядюшкой по отношению к директору предприятия. Льготные кредиты и налоговые "послабления", хотя бы минимальный госзаказ (для гигантского оборонного сектора он до сих пор чрезвычайно важен), лицензии на экспорт (они были жизненно важны для сырьевиков, пока не были отменены), покровительственные экспортные тарифы или, напротив, защитительные импортные пошлины, прямые дотации (например, шахтерам) и т.п. - все это делает административную власть (правительство в центре и в регионах) крайне значимой, несмотря на видимый крах "административно-командной системы".

Однако наиболее значимым каналом хозяйственной власти является финансовый контроль. Большинство российских предприятий в течение последних 5 лет находятся в состоянии перманентного и жестокого финансового кризиса. Нет денег на выплату зарплаты, на платежи за сырье, материалы, энергию, не говоря уже об инвестициях (они за последние 5 лет упали на 3/4). Постоянный кризис взаимных неплатежей и необходимость любой ценой вымаливать у государства и/или банка кредиты стали правилом. В этих условиях срабатывает цепочка финансовой зависимости.

В самом низу работник, которому могут заплатить, а могут и не заплатить (это зависит непосредственно от администрации) зарплату. Задержки составляют от 1 до 5 месяцев, а уход с работы проблемы не решит: за годы реформ процент безработных вырос в 7 раз. Выше - зависимость администрации от банка. Даст или не даст банк кредит, а если даст, то на каких условиях? Администрация может воспользоваться его услугами также и для того, чтобы (обычно через подставные фирмы) в течение 2-3 месяцев, а иногда и полугода, "крутить" деньги, предназначенные для расчетов с рабочими и контрагентами, увеличивая первоначальную сумму в 1,5-2 раза за счет краткосрочных валютных, торговых (в России банки гораздо больше связаны с торговлей, нежели с производством) и т.п. операций, в большинстве своем - спекулятивных. Часть этих дополнительных средств получает предприятие, но немалая доля через банк уходит к хозяевам клана.

Еще выше - государственные органы - от мелкого чиновника в администрации региона до президента и парламента. Все они распределяют и перераспределяют различные государственные ресурсы и льготы. Добавим сюда активнейшее влияние Госкомимущества на процесс приватизации, внешнеэкономических ведомств - на условия экспортно-импортных сделок, администрации президента - на налоговые льготы, парламента - на распределение бюджета и... мы получим сложнейшую систему финансовых взаимосвязей между предприятиями, банками и различными федеральными, республиканскими и региональными госорганами.

Не забудем и о таком канале хозяйственной власти, как личная уния. Он венчает всю эту пирамиду зависимости, спаивая воедино (как волков - в стаю) элиту предприятий, банков, коммерческих структур и госорганов. Эта личная уния тем прочнее, что подавляющее большинство клановых элит вышло из тех или иных групп прежней номенклатуры.

Наконец, особую прочность клановым конструкциям, собственно клановую форму, придает им близость к теневым структурам. Необходимо учесть, что криминальная экономика прошлого (а до конца 80-х годов в СССР почти что весь частный бизнес был нелегальным и в силу этого тесно связанным с криминальными элементами) была одним из основных источников рождения частного бизнеса. Сегодня же частные фирмы всегда прилеплены к государственным и экс-государственным предприятиям для удобства перекачки денег корпораций в карманы их реальных хозяев. Учитывая это, следует признать, что большинство корпоративных структур хотя бы "боком" привязано к криминальной экономике. Кроме того, само по себе лоббирование в стране с неустойчивым законодательством, постоянно сменяющимся правительством и высочайшей степенью коррумпированности верхов, носит характер полу- или прямо незаконной деятельности (часто ее несколько неточно называют мафиозной).

В результате возникает взаимная втянутость всех структур в более или менее сомнительную с точки зрения права деятельность. Это не обязательно рэкет, заказные убийства, шантаж, вымогательство и взяточничество (хотя и этого в России с избытком). Это может быть "всего лишь" задержка выплаты зарплаты и ее "прокрутка" через коммерческую организацию, льготный кредит в обмен на поддержку во время избирательной компании и другие шаги, связывающие клановые элиты круговой порукой.

Кланово-корпоративные структуры образуют фундамент не только экономической, но и политической власти. Только связь здесь не проста. Большинство кланов поддерживает сразу несколько блоков и партий, а большинство партий опирается сразу на несколько кланов. Так возникает сложное перекрестье интересов, достаточно далекое (но не абсолютно оторванное) от идеологических и программных установок тех или иных партий.

Анализируя структуру кланово-корпоративных систем, можно выделить с определенной долей условности четыре типа (Ниже при описании ряда кланово-корпоративных группировок автором будут использованы данные из дипломной работы магистра экономического факультета МГУ П.Демещика "Проблемы перераспределения прав собственности в переходной экономике современной России").

Первый - "отраслевые" кланы. В отличие от распространенного мнения, их несколько, и они достаточно жестко соперничают друг с другом. В качестве примера рассмотрим такую гигантскую структуру как "Газпром" (монополизировал 95% добычи природного газа, 100% транспортировки газа в России и т.п.). Хотя 40% акций этого предприятия принадлежат государству, реально эта гигантская корпорация как бы "самоприватизировалась", т.к. большая часть акций (распределенных среди администрации и работников предприятий "Газпрома", региональной элиты и т.п.) находится под контролем или в "доверительном управлении" боссов этой корпорации.

В орбиту этой корпорации входит несколько банков, среди которых "Газпромбанк", "Национальный резервный банк", "Империал" и др.

В политической жизни эта структура играет крайне значимую роль, став, например, на последних парламентских выборах одним из крупнейших (по некоторым данным - основным) спонсоров движения "Наш дом - Россия", поддерживал и поддерживает президента Ельцина. Практическив полной зависимости от этого объединения находятся региональные власти ряда северных территорий.

Существуют и другие отраслевые клановые объединения - как в сырьевых отраслях, так и в оборонной промышленности, агропромышленном комплексе и мн.др.

Второй тип - это региональные кланы. Они строятся, как правило, вокруг мощного регионального лидера (главы администрации региона, мэра крупного города) и "завязаны" на бюджет и регулирующие возможности региона. Одним из примеров таких образований может служить группировока капиталов и фирм вокруг московского правительства. Это своего рода "метаклан", клан кланов. Не секрет, что Москва, сосредоточив более 3/4 финансового капитала страны, стала одним из самых богатых городов России. Даже с учетом массовых "недоплат" налогов, арендой платы и т.п. бюджет города - это гигантский капитал. Учитывая ведущееся в Москве грандиозное строительство престижных объектов (типа храма Христа Спасителя), чудовищную преступность и традиционно высокую концентрацию мафиозных структур, можно понять, сколь многосложно это образование. Кроме того, в Москве сосредоточены верхушки многих других кланов, что делает этот город географическим центром борьбы и взаимодействия группировок, контролирующих отечественную экономику. Среди основных банковских структур, тесно связанных отношениями стратегического партнерства и взаимной зависимости, называют Банк Москвы, Мосбизнесбанк, ГУТА-Банк и др.

Третий тип клановых структур - это объединения ведомственно-функционального типа. Например, федеральные и местные власти России в течение последних пяти лет выполняли и продолжают выполнять фантастическую по своим масштабам "функцию" по перераспределению государственной собственности России (размер этого богатства 7 лет назад был таков, что он обеспечивал объем производства, сравнимый с объемом производства Японии). Эту функцию реализовывало и реализует вполне определенное ведомство - Госкомимущество РФ; персонифицировал эту функцию один из ведущих политиков - адептов "шоковой терапии" А.Чубайс. С его деятельностью и деятельностью подведомственных ему региональных структур были связаны сложные системы интересов, "перекрещивающиеся" с интересами отраслевых и территориальных кланов.

Четвертый тип клановых структур - возникшие на основе частных коммерческих предприятий путем ускоренного первичного накопления капитала. Всего за 7-8 лет в России образовались финансово-торговые (производством частный бизнес в России занимается крайне редко) структуры с весьма скромными по сравнению с крупнейшими корпорациями Японии или США, но гигантскими по масштабам российского бизнеса капиталами - порядка 100-300 миллионов долларов. Большинство из них прошло длинную дорогу, начавшись с легализованных теневых капиталов (так называемых "цеховиков" или бандитско-мафиозных группировок), денег распавшихся политических и партийных структур (КПСС, ВЛКСМ и мн. др.), реже - частных лиц (мы в данном случае не рассматриваем банки и фирмы, возникшие на базе бывших государственных предприятий или учреждений). Затем был период массовых спекуляций с валютой, недвижимостью, ваучерами, импортными товарами, сопровождавшихся широким использованием внеэкономических методов (рэкет, коррупция и т.п.), слияния и в конечном итоге образование относительно "чистых" структур, прошедших подчас 3-5 раз через смену "имиджа" и формально мало связанных с организованной преступностью или коррумпированным чиновничеством.

Каков же потенциал этих группировок в деле модернизации российской экономики?

С одной стороны, в стране не видно иных, кроме названных группировок, агентов модернизации. Только эти структуры обладают крупными (по российским масштабам, конечно - даже самые крупные из кланово-корпоративных структур контролируют капиталы всего лишь в 1-3 миллиарда долларов) капиталами. Только они (за небольшим исключением мелких и средних предприятий в легкой и пищевой промышленности) контролируют жизнеспособные и, в ряде случаев, даже на мировом рынке конкурентноспособные производства (экспорт сырьевых ресурсов прежде всего). Наконец, только они являются в нынешней российской действительности центрами притяжения квалифицированных кадров.

Однако, с другой стороны, анализ модели поведения этих групп не вселяет слишком большого оптимизма.

Было бы большим упрощением, однако, рассматривать отечественную социально-экономическую жизнь как строго размеренную рыночную конкуренцию (с четко определенными правилами и рамками) этих суперкорпораций.

Российская экономика является в полном смысле слова переходной, а это означает, в частности, следующее.

Во-первых, сами кланово-корпоративные структуры находятся в процессе становления. Их границы аморфны и подвижны. Одни и те же фирмы, банки, чиновники и даже целые ведомства (а подчас и высшие лица государства) меняют свои ориентиры, симпатии и антипатии, перемещаясь из одного клана в другой или пытаясь включиться в целый ряд клановых структур. Более того, поскольку вся страна находится в условиях "диффузии институтов" (а попросту - неразберихи), постольку большая часть кланов организационно неоформлена и неинституционализирована ("Газпром" здесь - исключение; как правило, сколько-нибудь доказательно определить и формально описать структуру клана почти невозможно).

Во-вторых, кланово-корпоративные структуры в большинстве случаев характеризуются взаимной диффузией, "втеканием" друг в друга и это их отличительная, специфическая для переходных обществ черта.

В-третьих, взаимодействие кланово-корпоративных структур строится на основе сочетания сложной системы методов. Можно предположить, что главной из форм борьбы (равно как и "дружбы", взаимной поддержки) является неформальное внеэкономическое взаимодействие. К числу методов последнего можно отнести личную унию, сговоры, соглашения о разделе рынков и сфер влияния, "правилах" конкуренции и т.п., а так же рэкет, подкуп, шантаж и т.п. Рыночная конкуренция только возникает и является не просто несовершенной (в том смысле, какой вкладывает в это понятие учебник Economics), а деформированной, мутантной от рождения. По сути это не столько игра стихийных сил, где побеждает тот, у кого ниже издержки, выше качество и т.п., а борьба сил локального регулирования рынка. Каждый из кланов старается регулировать (подобно тому, как это делают монополии) рынок (цены и т.п.) в свою пользу, эти силы сталкиваются в борьбе и побеждает сильнейший клан, а не наиболее конкурентноспособный товар (это похоже на соревнование по бегу в мешках, где побеждает не тот, кто лучше бегает, а тот, кто лучше может бежать в мешке). Наконец, существенную роль во взаимодействии кланов играет модифицированный механизм плановой сделки (только его объектом становятся не директивы по валовому выпуску продукции, а налоговые, кредитные и т.п. льготы).

В-четвертых, в переходной экономике идет (как уже отмечалось) крайне активный и масштабный процесс перераспределения прав и объектов собственности, а вместе с этим и хозяйственной власти. Сотни миллиардов долларов перераспределяются в процессе приватизации и это перераспределение составляет важнейшую форму взаимодействия корпоративно-клановых структур в России.

В результате взаимопересечения этих специфических механизмов образования, жизнедеятельности и взаимодействия кланов и образуется такая экономика, как экономика России, где либерализация цен приводит к гигантской инфляции и спаду, где этот спад и институциональный хаос создают максимально благоприятную среду для ускоренной концентрации денег, собственности, а значит и хозяйственной власти в руках ограниченного круга кланов-корпораций, а большинство трудящихся теряют 1/3 своих доходов, не говоря уже о почти полной потере сбережений, социальной защищенности, правопорядке, стабильности и мн. др.

Сказанное внушает серьезные опасения, что стратегической задачей для кланово-корпоративных группировок России на ближайшую перспективу станет не технологическая и социальная модернизация, а борьба за дальнейшее перераспределение объектов и прав собственности в свою пользу и расширение сфер своего влияния. Для этого в описанных условиях переходной экономики России нужные иные, нежели модернизация, средства, а именно: расширение влияния на финансовые институты, продвижение своих людей в государственные структуры, поиск путей полулегальной скупки акций (например, за счет давления на рабочих или их косвенного обмана) и т.п. Кроме того, следует иметь в виду, что значительных инвестиционных ресурсов у этих группировок просто нет.

Достаточно пессимистические выводы данного материала не следует считать свидетельством абсолютного тупика, в который попала наша экономика.

Во-первых, через несколько лет, по мере завершения процессов перераспределения собственности и власти перед крупнейшими кланово-корпоративными структурами так-таки встанет задача модернизации производства, для чего у них найдутся некоторые (весьма ограниченные по российским масштабам, едва ли достигающие 10 миллиардов долларов "на круг") ресурсы. Другое дело, что они станут ресурсами модернизации не экономики в целом, а лишь некоторых ее сфер, причем, главным образом (если исходить из нынешней структуры "кланов") в сырьевых отраслях. Для таких сфер, как наука, образование, высокие технологии и т.п. надежды на модернизацию за счет "кланов" останутся несбыточными.

Во-вторых, можно надеяться на преодоление власти кланово-корпоративных группировок в России в результате качественного изменения отношений собственности и политической системы (переход к реальной, базисной демократии как новой форме экономической и политической власти), что может стать предпосылкой реализации стратегии опережающего развития, о чем, впрочем, автор уже не раз писал ранее.

*     *     *

Начавшийся в России в августе финансовый кризис, мультиплицировав все накопившиеся к этому времени противоречия (и социальные, и политические, и т.п.) показал, что власть кланово-корпоративных группировок в России ведет не к стабилизации социально-экономической жизни, а к развертыванию все более и более глубоких кризисных явлений, порождаемых внутренней природой основанного на их власти строя, а борьба этих монстров ведет лишь к усугублению названных выше противоречий.

Проблема поиска альтернатив сложившейся власти кланово-корпоративных группировок в России переводит нас, как это не покажется парадоксальным в экономическом материале, в плоскость скорее социального и политического исследования. Причины этого просты: для изменения природы сложившейся в России общественной экономической системы необходимо качественное изменение глубинных общественных отношений - отношений собственности. Для этого, в свою очередь, необходимы (как минимум!) радикальные демократические политические изменения, т.е. такие изменения политической власти, которые передают ее большинству демократически организованных и ориентированных на реализацию прежде всего стратегических интересов страны граждан. И теория, и опыт последних лет "реформ" в России показывают, что ни нынешние, ни завтрашние  частно- и государственно-капиталистические элиты страны даже этих минимально необходимых (но по нынешним меркам - крайне радикальных) изменений не произведут. Их могут провести в жизни только трудящиеся, объединенные в добровольные, открытые ассоциации, нацеленные на решение задач сотворения новых общественных отношений своими руками.